Запретная страсть

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В этом есть какая-то закономерность, отрешенно думала Келси. Именно сегодня должна быть гроза. Ведь была же она в тот день, когда началась вся эта сумятица, значит, будет и теперь, когда все близится к концу.

Каких-то несколько минут назад редкие тяжелые капли падали на ее волосы и плечи, пока она бежала к дому, усталая и замерзшая после марафона с мистером Фарнхэмом.

И едва она успела войти в свою комнату, капли зачастили, словно в танце, поставленном сумасшедшим балетмейстером, пока не слились в плотную подвижную завесу.

Часто вспыхивала молния, и в ее отсветах похожие на призраки деревья плясали в том же сумасшедшем ритме, сменяя на стекле бледные отпечатки грустного и усталого лица.

Никто бы не догадался, что обладательница этого лица только что получила для своей компании заказ на миллион долларов. Или что мужчина, которого она любит, только сегодня пережил чудо прозрения. Скорее можно было догадаться о том, что у нее разрывается сердце.

Внезапно порыв ветра швырнул полог дождя в окно. Руки Келси покрылись гусиной кожей, и она стала их растирать. Все было кончено. Час назад она завершила работу, входившую в круг ее профессиональных обязанностей, – закончила договор с мистером Фарнхэмом. Прочитав ее предложения и увидев выбранный ею участок, мистер Фарнхэм поразительно быстро принял решение и подписал бумаги, по которым «ОДК» получила очень выгодный заказ. Однако радости не было.

Если у Брэндона нет намерения уволить меня, а, судя по всему, такого нет, он захочет, чтобы я поскорее перебралась в город и занялась координированием работ. Значит, у меня больше нет повода оставаться здесь. Брэндон выздоровел, и я ему больше не нужна. Он может сам вести машину, куда только ему заблагорассудится, и гулять по любому причалу в Сан-Франциско. И даже по три раза в день кушать с ложечки китайский бульон с яйцом.

Я сделала все, что в моих силах, чтобы доказать верность семье Траерн и самому Брэндону. На работе благополучно провела самую крупную в истории компании сделку. Дома была мастером на все руки: и горничной, и шофером, и секретарем – в зависимости от того, в чем была потребность. И все это трудное время была рядом с Джинни, успокаивая и утешая, вытирая ей горючие слезы.

А накануне вечером поняла, что Брэндон слеп не только в прямом, но и в переносном смысле. У него сложилось искаженное представление обо мне, он видит лишь злодейку сирену, поработившую, обесчестившую и в конце концов погубившую его брата. И все мои поступки он объясняет, исходя из этого предубеждения. К тому же вчера вечером отец наговорил такого…

Вот вам и доказательство, которое он искал, разве не так? Даже если мои поцелуи и сердечное отношение заставляли его усомниться в правильности этих выводов, то жалкие излияния отца уже не оставили сомнений. Чего там гадать: мы с отцом – одна шайка, все это время доившая Дугласа…

На глаза набежали горячие слезы. Вечно, вечно этот отец! Я люблю его, болею за него, но сколько можно жертвовать собой ради него?

– Келси!

За дверью раздался голос Франциски, и Келси ответила, не поворачивая головы:

– Да, я здесь.

– Хорошо, что я на всякий случай проверила, – не без удивления проговорила Франциска. – Я не знала, вернулись вы домой или нет. Вам звонят. Это папа.

Только не теперь, ну пожалуйста!.. Келси прижала руки к вискам, чтобы унять бившуюся в них кровь. Ох, папа, устало вздохнула она. Ну, что еще у тебя случилось?

Доносы мистера Фуллера не давали покоя Брэндону.

Сначала он хотел подождать, когда все улягутся спать, и пытался отвлечься. Долго стоял под душем, потом, накинув мохнатый халат, потому что ночь становилась прохладной, разжег огонь в камине. После этого он налил себе виски, к которому не притрагивался со времени аварии. Даже включил телевизор, подумав, что радость снова быть зрячим сделает бесконечную вереницу полицейских с завидными фигурами и пронырливых адвокатов немного интереснее.

Ничего не помогало. Через несколько минут он выключил телевизор и устроился в кресле перед камином с папкой и бокалом виски. Больше ждать было невмоготу.

Первую папку он открыл со смешанным чувством любопытства и страха, но, к своему удивлению, не нашел ничего, кроме фотографий. Значит, письменные доклады в других папках. Он медленно взял в руки лежавшее сверху фото – и тут же похолодел.

Кто, черт побери, сделал этот снимок? Брэндон недоверчиво рассматривал его. Снимали откуда-то сбоку, и была видна Келси, стоявшая на коленях на разостланном на траве одеяле и расстегивавшая блузку. Он собственной персоной стоял перед ней и развязывал узел, стягивавший полы ее блузки на талии. Поза его казалась агрессивной. Лица сблизились до нескольких дюймов. Ракурс снимка был такой, что не было видно ни Джинни, ни нескольких дюжин сотрудников компании, которые буквально кишели рядом. Снимавший изловчился даже поймать момент, когда купальный костюм Келси оказался в тени, и можно было подумать, что под снимаемой блузкой нет ровным счетом ничего…

Рука у него сжалась, смяв уголок омерзительной фотографии. Беззаботная сценка выглядела здесь похотливой.

Брэндон нетерпеливо перевернул страницу и взглянул – на следующий «документ», где были видны они с Келси возле перевернутой лодки. Плещущие волны скрывали купальные костюмы, и создавалось впечатление, будто они купаются голыми. Его рука лежала на ее шее под волосами, а лицо было взволнованным и жадным.

Дойдя до последнего фото, Брэндон по розовым, белым и желтым пятнам сразу догадался, что это может быть. Дрожащей рукой он вытянул карточку из пластикового кармашка и ошалело уставился на нее.

Парочка лежала на клумбе, и хотя оба были полностью одеты, но, несомненно, занимались любовью. Мужчина в напряженной позе оседлал женщину, а женщина трогала его лицо пальцами, которые, как вспомнилось Брэндону, в тот миг дрожали…

– Брэндон! Брэндон, ты не спишь?

Услышав ее голос, он поднял голову, и сердце бешено застучало. За дверью спальни стояла Келси, и он сразу почувствовал душистый, сладостный запах сирени.

– Минуточку! – крикнул он и положил папки на пол надписью вниз. Затем, так быстро, как позволяла больная нога, бросился к двери, боясь, что этот голос ему лишь послышался, как чудесное эхо, сохраненное памятью и ожившее от воспоминаний.

Забыв о раздиравшей коленку боли, он распахнул дверь. Там стояла она и была такая красивая, что у него кругом пошла голова. По-видимому, она только что вернулась после встречи с Фарнхэмом, так как на ней был костюм – длинный жакет и короткая юбка в складочку.

– Привет, – выдавил он из себя, стараясь не таращить на нее счастливые глаза. Хорошо, что она в строгой одежде и вся ее чувственность спрятана и не будет мучить меня, подумал он, не понимая, что это так же бесполезно, как прятать в бутылку солнечный луч.

– Привет, – ответила Келси прерывающимся голосом. – Можно войти?

Она подняла руку и нервным движением поправила выбившийся локон, как будто у нее не было уверенности, что он позволит.

– Конечно, – сказал он и отступил назад, пропуская ее в комнату. – Пожалуйста, присаживайся, – жестом показал он ей на кресло. – Я сейчас оденусь.

– Прошу тебя, не нужно, не беспокойся. Уже поздно, ты, наверное, отдыхаешь, – быстро возразила она.

– Нет, – промолвил он, с угрызением совести подумав про папки, – я бы так не сказал.

Его порадовало, что она не обращает внимания на халат. Ему очень не хотелось оставлять ее одну с этими снимками.

Что-то другое мешало ей, вызывало неловкость. Она медленно подошла к камину и стала смотреть на огонь, сложив руки на груди, рассеянно потирая пальцы, и казалось, что мысленно она сейчас где-то далеко. Отсветы пляшущих в камине языков пламени падали на ее лицо и создавали иллюзию подвижности.

– В чем дело, Келси? – Он подошел поближе. – Что-нибудь случилось? Фарнхэм передумал?

– Нет, – покачала она головой, не оборачиваясь к нему, и блики огня пробежали по ее волосам. – Он все подписал.

– Прекрасно!

Брэндон еще не настолько вник в дела компании, чтобы по достоинству оценить эту сделку, но знал, сколько сил потратила Келси, и радовался за нее.

– Тогда почему ты так расстроена?

Она глубоко вздохнула, словно должна была обрести устойчивость, прежде чем ответить.

– Отец, – тихо произнесла она. – Мне только что звонил отец.

Брэндон увидел, как у Келси вспыхнули щеки. Черт бы его побрал! Он же обещал не говорить Келси ничего, пока не начнется лечение. И вот теперь одним телефонным звонком все испортил.

Брэндон придвинулся к ней и крепко взял за плечи.

– Твоему отцу необходима помощь, Келси. – Он сжал пальцы. – Другим способом я не мог заставить его согласиться. Пожалуйста, не сердись.

Она повернула к нему лицо, на котором играли красноватые блики огня. Глаза ее искрились.

– Я не сержусь, Брэндон. Я… – она запнулась, вглядываясь в его лицо, словно могла найти нужное слово в его чертах, – я тебе благодарна. Так благодарна, что не знаю, как выразить свою благодарность. Ведь он по-настоящему решил лечиться. Он уже записался к доктору. – У нее задрожал голос. – Конечно, о том, чтобы ты заплатил за него, не может быть и речи. Имей в виду, я этого не допущу. Главное, что ты смог уговорить его пойти к врачу, ведь он всегда наотрез отказывался от этого… – В глазах у нее заблестели слезы. – Если бы ты только знал, что это значит для меня! Я так долго боролась в одиночку…

Ему безумно захотелось защитить ее. Он прижал ее к себе, и ее лицо оказалось совсем рядом с его лицом, а завязанный узлом пояс халата врезался ей в живот.

– Ты больше не будешь бороться в одиночку, дорогая. Ты больше не одна.

У нее такие большие, доверчивые глаза, такие теплые щеки, а губы так близко! Он почувствовал на шее ее нежное дыхание. Это лицо манит к себе и столько обещает…

Брэндон нагнулся, ища губами ее губы.

Она как воск в моих руках: прикасаясь ко мне, тает и проникает в меня. Она принадлежит мне, и я не откажусь, не могу отказаться от этой награды.

Но пока их губы сближались, Келси успела проговорить дрожащим голосом:

– Спасибо! – И еще раз, как молитву, повторила: – О, как я тебе благодарна!

Эти слова будто ножом пронзили его грудь, и он отпрянул назад, в ужасе глядя на ее мягкие губы, раскрывшиеся ему навстречу. Что я делаю? Неужели это жаркое, неуемное желание совсем свело меня с ума?

Чем же, безжалостно спрашивал он себя, это отличается от того, что делал Дуглас? Точно так же, как брат, я нашел слабые места Келси. А теперь хочу воспользоваться ее благодарностью. Сначала поцелуи, потом прикосновения, а потом… Нет! Я не позволю себе уподобиться Дугласу.

Он заставил себя выпустить ее, и руки его упали вдоль тела.

– Ну что ты, не стоит благодарности, – с трудом проговорил он, слова застревали в горле. – Мне это доставило удовольствие.

– Брэндон…

Келси не поняла, почему он вдруг убрал руки с ее плеч, и притронулась теплой ладонью к его груди, не прикрытой халатом.

Брэндона обожгло, точно огнем. Он отпрянул, совсем забыв про больную ногу, которая тут же напомнила о себе нестерпимой болью. Брэндон пошатнулся. Тихо вскрикнув, Келси подхватила его под руку и не дала упасть.

– Брэндон! – выдохнула она, побледнев. – Тебе больно!

Он схватился за спинку кресла, чтобы удержать равновесие, но боль оказалась сильнее. Без помощи Келси он не мог стоять.

– Все в порядке, – произнес он, стиснув зубы. На лбу у него выступили бисеринки пота.

Но обмануть Келси было не так-то просто.

– Я помогу тебе дойти до кровати, – решительным тоном проговорила она. – Сможешь идти, опираясь на меня?

Не дожидаясь ответа, она подставила ему плечо и сделала шаг. От неожиданного движения он покачнулся и вынужден был подчиниться. Боль понемногу уходила, и он кое-как добрался до кровати. Не обращая внимания на его протесты, она усадила его на постель, нажала на плечи и заставила лечь на спину. Затем поправила подушку, опустилась на колени возле кровати и подняла его больную ногу на постель.

Да, конечно, так стало намного лучше. Боль волнами отступала, и он с облегчением вздохнул.

– Извини, я думал, что нога у меня покрепче.

– Ты должен щадить ее, – ласково сказала Келси, и неожиданно он почувствовал, как она легонько провела пальцами по его колену. Там, где она притрагивалась, становилось прохладней, острая боль притуплялась, и он невольно еще раз вздохнул. Ее пальцы моментально остановились. – Тебе больно так?

Брэндон помотал головой и положил руку на лоб, вытирая пот обшлагом махрового халата. Другой ладонью он прикрыл глаза, чтобы не показать, как ему приятны ее прикосновения.

– Нет, – промолвил он. – Это очень успокаивает.

Келси снова начала мягко поглаживать его ногу, обводила пальцами вокруг коленной чашечки и соскальзывала в чувствительное углубление под ней. А потом – вверх, туда, где начинаются длинные мышцы бедра. И это тоже приносило облегчение. При ходьбе он старался не нагружать больное колено и переносил тяжесть на другие мышцы, и потому нога болела вся – от паха до пальцев. Из гордости он слишком рано отказался от костыля.

Он услышал, как Келси пошевелилась, устраиваясь поудобнее возле кровати, а потом положила на его ногу обе руки. Она начала массаж со ступни, проводя ладонями с каждой стороны икры, и, почти не нажимая, поглаживала ее большими пальцами снизу вверх, снимая напряжение мышц.

Вверх – вниз, успокаивая и лаская, вытягивая наружу боль, наполняя его блаженством. Ощущение было непередаваемое, и Брэндон чувствовал, как его куда-то уносит и он парит в невесомости.

Он не мог бы сказать точно, когда ее прикосновения стали другими. Сначала это было почти незаметно, просто ее пальцы при каждом движении продвигались чуть-чуть выше. Но вскоре он понял, что ее руки больше не расслабляют его перетрудившиеся мышцы, возвращая им утраченную гибкость и уверенность. Нет, теперь они при каждом прикосновении напрягались, и напряжение это передавалось ему. Тело отреагировало еще до того, как он понял это умом: своими проворными пальцами она пробудила в нем желание.

Нечего было и думать скрыть это. Даже толстый махровый халат не смог замаскировать этот очевидный признак. Он так долго мечтал об этой женщине, так долго сдерживал себя запретами, и теперь тело отказывалось ему повиноваться.

Но она все равно не останавливалась, как будто нарочно возбуждая его. Брэндон услышал собственный стон – это ее пальцы, поднимаясь все выше, добрались до верхней части бедра, а затем легко скользнули между ног и смело коснулись горящего факела.

– Келси, – глухо пробормотал он. – Келси, что ты делаешь?

Она тут же убрала пальцы, и он услышал, как зашелестела ее юбка, когда она поднялась. Брэндон все еще прикрывал глаза рукой, но все-таки почувствовал, что в комнате стало темнее. Это Келси щелкнула выключателем, и погас светильник под потолком. Сразу стало уютнее и просторнее, комнату освещал лишь мерцающий в камине огонь.

Он слышал, как она снова подошла к кровати, и ощутил запах сирени и шуршание одежды. Так захотелось увидеть, что она делает! Брэндон убрал руку с глаз и посмотрел на нее.

Жакета на ней уже не было, она стояла, расстегивая воротничок блузки. В комнате слышалось только его дыхание, поверхностное и частое, как будто он боролся с невидимым противником. Возможно, со своей собственной совестью.

Но вот Келси сбросила блузку, юбка тоже опустилась на пол, и пляшущие языки огня окрасили ее белую кожу в розоватые тона.

– Келси, – еще раз начал Брэндон, но получился только шепот. – Что ты делаешь?

Ему показалось, что она улыбнулась. Впрочем, это могла быть игра теней.

– Готовлюсь любить тебя. Осторожно, чтобы не задеть его больную коленку, она опустилась между его лодыжек, коснулась окаменевших в предвкушении чуда бедер. На этот раз ее руки задержались в паху. – Можно?

Она его явно поддразнивала, ведь ее пальцы были в каком-то дюйме от однозначного ответа, но отказывались получить этот ответ, пока он не выразит его словами.

Брэндон попытался сдержаться.

– Зачем?

Это слово далось ему с величайшим трудом. Страсть, как дикий зверь, лишила его дыхания.

– Затем, что я этого хочу, – отбросив лукавый тон, проговорила Келси. Она дрожала, и он видел, как ее соски проступали сквозь кружево бюстгальтера.

– Чтобы выразить мне благодарность?

Он внимательно наблюдал за ее лицом, боясь увидеть, что какой-нибудь маленький мускул дрогнет и выдаст ложь и он окажется прав. И что тогда? Хватит ли у него сил оттолкнуть ее?

– Поэтому?

– Нет! – Она почти рассердилась и сомкнула руки, взяв его в плен. – Нет! – с жаром повторила она, и Брэндон, теряя голову, застонал. – Разве это похоже на благодарность?

Она гладила его длинными ритмичными движениями, словно хотела вытянуть его душу из тела. Когда же она приблизила лицо к своим рукам, сердце у него бешено заколотилось и ноги сами собой раздвинулись.

– А это? – спросила она, жарко дыша на него.

Он отчаянно замотал головой, хотя знал, что, если она послушается, он умрет от разочарования.

Больше не было никаких слов, только мука невероятной радости, когда она познавала его, вкушала его, владела им. Все в нем устремилось навстречу ее теплым любящим губам и чутким пальцам. Вся его кровь ринулась туда, где она стояла на коленях, и он почувствовал, что скоро станет пустой оболочкой, а жизнь будет только там, где ее вдохнула в него Келси.

Он почти поддался этому соблазну. Почти позволил неудержимо мчащемуся потоку увлечь его за собой в водоворот, но, сам не зная как, сумел остановить себя.

Запустив пальцы в ее волосы, Брэндон поднял ее голову.

– Это не все, этого мало, – проговорил он, хотя стоило посмотреть на ее лучащиеся глаза и влажные припухшие губы, чтобы понять: это совсем не мало – то, что с ней происходит. Вся ее кровь тоже в бешеном беге устремилась к тому трепещущему центру, который с нетерпением ждет его. При этой мысли он набрал полные легкие воздуха, чтобы остановиться на краю. – Я хочу большего, – прошептал он.

Келси смотрела на него и была такой прекрасной и немножко растерянной, словно не могла понять, что он ей говорит.

Брэндон торопливо развязал свой уже распустившийся пояс и стряхнул с плеч халат. Потом, приподнявшись на одной руке, потянулся расстегнуть застежку ее бюстгальтера.

– Сними это, – негромко попросил он. Келси спустила с плеч бретельки, и Брэндон бросил бюстгальтер на пол, потом медленно провел пальцем под резинкой ее шелковых трусиков. – И это тоже.

Ей пришлось отклониться назад, и он смотрел, как блики огня играют на ее высокой округлой груди. Соски окрасились в алый цвет и, казалось, пылали, а между ног залегла манившая его тень.

– Мне нужно большего. Нам обоим это нужно, – сказал он, потянув ее на себя.

Даже в сумраке комнаты он увидел радость на ее лице и мучительно пожалел, что не в состоянии сделать для нее все, чего она пожелает.

Если бы только она знала, как она красива, освещенная огнем камина, как ласкают ее отблески, касаясь каждого изгиба тела, каждой впадинки длинными языками.

– Поставь ноги по бокам, – прошептал он, и она послушалась его, хотя и закрыла глаза, будто боясь встретить его взгляд.

Когда она встала на колени, возвышаясь над ним, Брэндон легонько прижал ее к себе, не торопя и давая привыкнуть, медленно, ласково и настойчиво прося открыться.

Келси тихо застонала и откинула голову, все ее тело расцвело и доверилось ему. Когда он мягко и нежно опустил ее на себя, у него захватило дух при виде того, как два их отдельных тела сливаются в единое, совершенное целое.

Он пошевелил бедрами, еще шире раздвигая ей ноги и прижимая к себе, пока не проник в самую глубину. Она тихо вздохнула, и по щеке ее покатилась слеза.

Медленным движением Брэндон вытер эту слезу.

– Тебе больно? Хочешь, чтобы я остановился?

Она покачала головой, но из глаз ее выкатилась еще одна крупная слеза.

– Нет, – сказала она, и он не узнал ее голоса. – Нет, пожалуйста.

– Тогда откинься назад, – прошептал он, поднимая руки к ее груди. Большими пальцами он обвел соски и снова зашептал: – А теперь обопрись на руки сзади.

Она снова послушно выполнила то, что он просил, откинувшись назад и полностью открывшись ему. Он смотрел на нее, не веря, что она и в самом деле его женщина, что этот момент наконец наступил. Он ласкал ее, ведя за собой к тем безмолвным вершинам, с которых им предстояло вместе броситься вниз.

Малейшие сигналы ее тела подсказывали ему, что делать. Помогало дыхание Келси, которое все нарастало и учащалось, ее губы, которые нежно бормотали ласковые слова, и ее руки, которые все крепче и требовательнее сжимали его бедра.

Сначала, казалось, она ждала, спокойно, не делая никаких усилий. Потом слабо вздрогнула и выгнулась, как от боли. Наконец внутри ее что-то забилось в унисон с ритмом его тела. А потом Келси затрепетала от жарких сладостных волн, которые набегали на него и разбивались о его неподвижность.

Вот она вскрикнула и запрокинула голову назад – прибой набирал скорость и обрушивался на берег. Брэндон вскинул голову и, как сквозь туман, услышал свой собственный стон. Нараставший буйный жар делался невыносимым. Инстинкт подсказывал, что нужно двигаться, подниматься и опускаться вместе с этими волнами. Но у него не получалось. Боль вдавила его в постель, он не мог избавиться от распиравшей его нестерпимой муки, на лбу выступил пот.

– Келси!

Губы шевельнулись, но звук замер.

Каким-то шестым чувством она поняла и взяла на себя то, чего не могли его мышцы. Положив влажные, дрожащие ладони ему на грудь и найдя тот единственный ритм, которого он ждал, Келси помогала утолить его жажду. Она раскачивалась, твердые, как камешки, соски дразнили его, и через секунду он забыл все на свете, взорвавшись внутри ее миллионами огненных искр.

Но вот угольки потускнели, отняв у них силы и оставив только сладкую истому; голова Келси упала ему на грудь, дыхание согрело кожу.

Если можно говорить о благодарности, сквозь полудрему подумал он, нежно проводя рукой по шелковистой спине Келси, то это я благодарен ей. За ее очарование, за ее неоглядную щедрость. И за то, что она ждала все эти трудные дни, пока я опять обрету себя.

Но почему-то это не походило на благодарность.

Это походило на любовь.

Она проснулась – через минуту или через час, она не могла сказать, потому что огонь в камине едва теплился, а за окном продолжала бушевать гроза. Осторожно, чтобы не разбудить Брэндона, высвободилась из его сонных объятий, завернулась в брошенный на пол халат и встала с кровати.

Спать больше не хотелось. Слишком было переполнено сердце: сначала страхом, надеждой и разочарованием, а потом ликующим чувством счастья и единения… Она подошла к окну и стала всматриваться в пелену дождя. В голове у нее была такая же пелена, сотканная из сотен эмоций, и не было никакой возможности отделить их одну от другой и хорошенько рассмотреть.

В одном Келси была уверена: она нисколько не жалеет, что подарила ему себя. Она пришла сюда именно для этого, как только поговорила по телефону с отцом.

Она услышала то, чего никак не ожидала услышать!

Отец признался, что одному ему не справиться с собой. От прежней легкомысленной бравады не осталось и следа, и он сразу стал казаться смелее, сильнее – настоящим отцом, таким, каким она его и не помнила. Келси немного всплакнула, от чувства благодарности стало легко на душе, ее переполнило осознание той проницательности и доброты, которая проявилась в этом поступке Брэндона. Это не Дуглас, это совершенно другой человек. Сердце ее пело. Нет, она не ошиблась, отдавшись ему тогда, в грозу. Осталась еще одна трудность: нужно заставить и его вспомнить, какое сильное чувство связало их в тот вечер перед катастрофой.

Вот тогда-то ей и пришло в голову, что остается еще один шанс. Возможно, его тело вспомнит то, что отвергает ум. Возможно, экстаз самозабвения, который охватывает человека во время любовной близости, откроет шлюзы памяти. Возможно, в ту долю секунды, когда их тела сольются в одно, он взглянет на нее и вспомнит.

У Келси сжалось сердце. Она так верила, что это случится! Но этого не случилось. Его глаза были прекрасны, в них читались восторг и изумление, они горели всепоглощающей страстью. Но в них не было ни капли воспоминаний.

Теперь оставалось только ждать. Когда Брэндон проснется, она узнает, перекинула ли вторая ночь любви мостик через бездну забвения.

Она сложила руки на животе и, почувствовав легкую пульсацию, позволила себе понадеяться, что это произошло. Вторая ночь оказалась богаче, глубже. Кто знает, может, этого будет достаточно.

Не находя себе места от дум, она обернулась посмотреть, что написано на его лице – победа ее ждет или поражение. Но Брэндон спал так безмятежно, что она ни за что не решилась бы разбудить его.

Келси меряла шагами комнату, от окна к кровати и обратно, пока не подумала, что так можно сойти с ума. Тогда она села в кресло у камина, где еще тлели угольки, и стала задумчиво крутить в руках стакан с янтарным напитком, который Брэндон, очевидно, не успел выпить.

И тут что-то привлекло ее внимание. Это было ее имя на канцелярской папке. Келси невольно потянулась к папке и раскрыла ее.

На первом листе значилось: «Конфиденциальная справка на Келси Энн Уиттейкер», и у нее от ужаса округлились глаза. Ниже был проставлен адрес составителя справки – Эла Фуллера. У нее вдруг что-то оборвалось внутри и сердце забилось тяжело и тревожно. Так вот, значит, чем занимался Брэндон вчера вечером? Значит, она как добрый и верный простак отвозила его в контору частного детектива за своим собственным досье?

Трясущимися пальцами она взяла папку и положила себе на колени, потом принялась читать, отбросив прочь всякие мысли о том, удобно ли читать то, что не предназначено для твоих глаз. Может быть, Брэндон и заказал это, но ведь нельзя просто так выложить деньги и стать хозяином подробностей личной жизни другого!..

От возбуждения быстро читать не удавалось. Она не дошла до конца даже первой страницы, когда ее отвлек слабый шум. Келси подняла отсутствующий взгляд и увидела, что почти рядом с ней стоит Брэндон. Он надел джинсы и держал в руках что-то такое, чего она не смогла сразу разглядеть. Она всмотрелась получше – это был листок бумаги…

Его поза и выражение лица заставили ее насторожиться. Он стоял, расставив ноги, как будто готовился к нападению. На руках вздулись мышцы, словно он сейчас ринется в бой. Лицо окаменело.

– Это ищешь? – Он помахал в воздухе бумажкой, не пытаясь скрыть рвущегося из него гнева. – Ты за этим пришла сюда, Келси? За отцовской распиской?

Келси смешалась.

Она, конечно же, понимала, что рано или поздно этот разговор произойдет. Но она тешила себя надеждой, что еще есть время и сначала нужно наладить отношения.

Даже в самые пессимистические минуты ей не приходило в голову, что развязка может наступить так скоро. Она была уверена, что Дуглас не бросил расписку просто в ящик стола, и не допускала мысли, что Брэндон так скоро найдет ее. Ведь только сегодня утром он снова стал видеть.

– Я понимаю, как ты разочарована, – с горечью проговорил он. – Подумать только, устроить такое… – он махнул бумажкой в сторону постели, – представление для того, чтобы найти ее раньше меня, и все зря. – Он зло прищурился. – Бедняжка Келси. Сколько же сил ты растратила впустую!

Когда до нее дошли эти оскорбительные слова, руки сделались ватными, папка незаметно выскользнула из них, и бумаги разлетелись по полу. Она шагнула к нему и, с отвращением поглядев на него, с размаху дала пощечину.

– Мерзавец.

Он не вздрогнул и не поморщился, даже не взялся за щеку, хотя она знала, что ему больно, – на щеке выступили багровые следы ее пальцев.

– Я наслушалась твоих оскорблений, и с меня хватит, – ледяным голосом проговорила она. – А теперь, для разнообразия, послушай, что скажу я. Мне наплевать, веришь ты мне или нет. И не надеюсь на это. Но на сей раз ты выслушаешь все, все до конца.

Он посмотрел на нее не менее ледяным взглядом.

– Давай.

– Ты считаешь, что я виновата в смерти твоего брата. И в известном отношении ты прав. Мне не следовало соглашаться на предложение выйти за него. Но он использовал моего отца, чтобы заполучить меня, и делал это много лет, еще с той поры, как заметил меня в машбюро. Сперва он дал отцу работу, думая, что я буду благодарна ему по фоб жизни. Но затем, увидев, что я не так благодарна, как ему хотелось бы, он принялся ссуживать папу деньгами, чтобы тот мог играть и выйти из-под моего контроля. У Дугласа всегда можно было перехватить тысчонку-другую. А когда отец увяз по уши и букмекеры стали угрожать ему…

Келси запнулась, вспомнив о том жутком времени, и голос у нее задрожал.

– Да, и ему, и мне. Тогда твой братец понял, что мы оба на крючке и пора закручивать гайки. Он дал отцу двадцать пять тысяч долларов, причем в пятницу, и велел отнести их в банк в понедельник. Наличными, Брэндон. Только подумай! И при этом именно двадцать пять тысяч – ровно столько, сколько отец должен был этим бандитам!

Брэндон открыл было рот, чтобы вставить слово, но она не дала:

– Нет, ты будешь слушать. Я понимаю, что ответственность несет мой отец. Зачем взял деньги? Но это же была бесчеловечная западня! И я никогда не прощу твоему брату то, что он ее подстроил. Мой отец, конечно же, прямо в нее и угодил. И вот тогда Дуглас пришел ко мне. – Она задрожала и поплотнее закуталась в халат, накинутый на голое тело. – Он сказал, что, если я не выйду за него, он сгноит моего отца в тюрьме. И я должна быть польщена таким предложением, потому что вряд ли кто-нибудь еще захочет жениться на мне с такой обузой, как мой папочка. При всем твоем обаянии, сказал он, не найдется дурака, который взвалил бы на себя такую тяжесть…

Келси помолчала. Она уже не кипела от возмущения и усталым, безрадостным голосом продолжила:

– Дуглас сказал, что отец умрет в тюрьме. Он человек слабый. Над ним там будут издеваться… – Она закрыла глаза – при воспоминании об этом ее замутило. – Мне пришлось согласиться. Целый месяц я пыталась примириться с мыслью, что буду женой Дугласа. Но как раз в это время приехал ты. – Она открыла глаза и повернулась к Брэндону, в глазах у нее стояли слезы. – И я поняла, что не выдержу. Просто не смогу. Я влюбилась в тебя и готова была отправить отца в тюрьму, только бы не достаться никому, кроме тебя.

Брэндон дернулся, чтобы сделать шаг к ней, но Келси отступила.

– В ту ночь, Брэндон, в ту ночь, которую ты никак не можешь вспомнить, ты пришел ко мне, и я сказала, что разорвала помолвку. Ты понимал почему. Тебя терзало чувство вины, но ты ничего не мог с собой поделать. Ты поцеловал меня. Ты… – она подавила рыдание, – ты ласкал меня и любил меня, а потом посадил в машину и повез меня домой. Я думаю, он знал. Думаю, он видел… что-то. Наверно, мы попались ему на дороге, когда в тот вечер уезжали отсюда, и у него помутился рассудок. Он бросился за нами в погоню, врезался в нашу машину, а сам…

Она замолчала, пытаясь унять дрожь.

В сумраке дождливого вечера лицо Брэндона было пепельным, мертвенно-бледным, и она подумала, что, наверное, доктор Джеймс был прав: жестоко все это говорить ему. Но теперь она уже не могла остановиться. Наверно, ей даже хотелось сделать ему больно, как сделал он.

– Когда Дуглас погиб, твой мозг просто не мог существовать с грузом вины. И ты перенес ее на меня. После комы ты очнулся совершенно другим человеком: жестоким, несправедливым, обозленным на меня за то, что я разрушила вашу семью.

Она взяла себя в руки и со всей гордостью, на какую была способна, посмотрела ему в глаза.

– Ну что же, с меня достаточно. Я принимала вину на себя, пока хватало сил. Я и сейчас принимаю свою долю, только свою!

С этими словами она повернулась и, держась за перила, так как слезы душили ее, сбежала вниз. Найдя кое-как сумочку и нащупав ключи от нелепой маленькой машинки, которую взяла напрокат, она выскочила под дождь – совсем как в ту ночь, когда все это началось.