Запретная страсть

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Они лежали, прижавшись друг к другу, не готовые еще разжать объятья, предоставив своим телам выразить ту нежность, для которой их голосам не хватало слов. Он провел пальцем по изгибу ее бедра, она пробежала своим пальчиком по мускулистой перемычке между его ребрами. Он потрогал ладонью ее обмягший сосок, она погладила его живот. Зарывшись лицом в ее волосы, он глубоко вдохнул их аромат, а она нежно дохнула ему в ухо.

Но скоро, очень скоро Келси почувствовала, что в комнату вползает реальность. Постепенно ноги Брэндона освободились от ее ног, руки, державшие ее, как в коконе, упали на простыню, прислонявшаяся к ее волосам голова легла на подушку. Снова они стали двумя отдельными людьми.

– Давай лучше оденемся, – сказал Брэндон, и она уцепилась за промелькнувшую в его голосе нотку сожаления. Ему не хочется уходить!

Она не ответила, и долгую минуту он лежал с закрытыми глазами, не шевелясь и не произнося ни слова. Но затем, с усилием, которого она почти не ощутила, приподнялся, сел и, повернувшись к ней спиной, опустил ноги на пол. Кашлянув, Брэндон пригладил волосы и бросил ей через плечо:

– Надо торопиться.

На этот раз сказанные им слова прозвучали тверже, и Келси поразилась, как быстро он пришел в себя. Она все еще чувствовала себя сотканной из облаков, бесформенной, неземной, не способной двинуть ни рукой, ни ногой, она могла только парить в невесомости.

– Иди ко мне, – прошептала она. Ей нужно было снова ощутить его дыхание, тепло его рук. Я, думала Келси, – облако, а он – ветер.

Однако тихий скрип подсказал ей, что он встал с кровати. Келси беспомощно лежала и смотрела, как он начал одеваться. Он не отвечал, но, обратив внимание на ее напряженную неподвижную позу, сказал хриплым голосом:

– Не могу, нам нужно спешить, милая.

Он произнес ласковое слово, но где же та животворная магия, которую он источал совсем недавно? В этой ласке теперь больше условности, чем подлинного чувства. У Келси заныло сердце. Натянув до горла простыню, она свернулась калачиком.

– Почему?

Брэндон уже надел джинсы и всунул руки в рукава рубашки. Длинный ряд пуговиц, которые так мучительно долго расстегивались, теперь, казалось, застегивался с издевательской быстротой. Матрац резко качнулся, когда он опустился на него, чтобы вытащить из-под кровати туфли и носки.

– Почему? – повторила она, глядя ему в спину.

На хорошо отглаженной кипенно-белой рубашке никак не сказалось то, что было между ними.

– Надо выбираться отсюда, – произнес он напряженным, незнакомым голосом. – Я отвезу тебя домой. Но давай побыстрее, Келси. У нас мало времени.

– Времени? Ты хочешь сказать, до приезда Дугласа?

Он наконец обернулся к ней, запихивая рубашку в джинсы.

– Конечно! Ты что, хочешь, чтобы он застал нас в таком виде? – Келси обрадовалась, что в темноте не видно выражения его лица. – Я подгоню машину. Встретимся внизу через десять минут.

Он уже был у дверей, когда к ней вернулся голос.

– Погоди!

Брэндон остановился.

– Может быть, мне не стоит сбегать, – неуверенно произнесла она, не очень хорошо представляя себе, о чем он думает, жалеет или нет о случившемся. – Может, мне лучше остаться и переговорить с Дугласом…

Он напряженно обернулся.

– И что ты скажешь ему? – Голос его прозвучал глухо и жестко.

– Скажу… – она запнулась, – ну, скажу то, что уже сказала по телефону. Что он уже ничего не может изменить, я не передумаю.

– Нет, – возразил Брэндон тем же странным тоном. – Я не хочу, чтобы ты приняла сегодня окончательное решение. Поезжай домой и все хорошенько обдумай, чтобы не сказать такого, о чем будешь потом сожалеть.

– Мне не нужно ничего обдумывать! – воскликнула Келси, вскочив на постели и прижав простыню к груди.

Почему он так говорит? – изумилась она. Неужели он и в самом деле думает, что я даже теперь могу стать женой его брата?

– Я никогда не буду об этом сожалеть, – немного спокойнее продолжила она. – Когда ты зашел ко мне, я сказала тебе, что уже приняла окончательное и бесповоротное решение.

– Знаю, – все еще твердо ответил Брэндон, но в его голосе послышалась такая мучительная боль, что не дай Бог ей выйти на поверхность. – Но, по-моему, ты была в таком состоянии, что не могла вообще ничего решать. Ты столько выпила! Да еще после того, что было во время футбола… Ну, все это не прошло бесследно, наоборот, все это могло выбить тебя из колеи, запутать.

– Ничего меня не выбивало из колеи, – уверенно заявила она. – Я дала Дугласу отставку из-за того, как отношусь к нему, а не из-за того, что чувствую к тебе. Мы с ним уже говорили об этом перед твоим приходом. Мы страшно разругались…

– Вот именно это я и имею в виду, – прервал ее Брэндон. – Ссору. Все пары ссорятся, а потом мирятся и продолжают жить. Я помешал тебе, Келси, сделать то же самое. Я не дал тебе времени подумать.

Келси была в отчаянии. Ну почему он не хочет понять?

– Мне не нужно думать!

– Значит, это мне нужно, чтобы ты подумала. Неужели ты не видишь? Я не хочу быть виноватым. – Нетерпеливым жестом Брэндон остановил ее возражения. – Я знаю, ты скажешь, что я ни в чем не виноват, но эти вещи… – он показал на кровать, – эти вещи все запутывают, заставляют совершать неразумные поступки.

– Эти вещи? – Она остолбенела, не веря своим ушам. Он произнес это таким безразличным тоном. – Ты хочешь сказать, что, раз мы с тобой занимались сексом, я не могу здраво мыслить?

– Боже, Келси! Не знаю… – Он с силой провел рукой по волосам. – Может быть, я хотел сказать, что это я не могу здраво мыслить.

У нее упало сердце. Более определенно выразиться было невозможно.

Ему совершенно наплевать на меня. Я должна дать ему время подумать. Он не уверен в своем чувстве ко мне – если у него вообще оно имеется – и не хочет ничего решать сейчас. Он желает очистить совесть и увериться в том, что не навредил брату.

– Келси! – Голос у него наконец потеплел. – Милая, все это произошло слишком быстро для тебя. Ведь я поступаю правильно, давая тебе время…

– Да, конечно, – тихо промолвила она. Отвернулась от него и потянулась за халатом. – Через десять минут я буду внизу.

Она спустилась через семь минут с маленьким чемоданчиком в руке. Его серебристый спортивный автомобиль стоял у самого крыльца, чтобы она могла сесть, не попав под дождь.

Как только она захлопнула дверцу, он завел мотор, и машина рванулась с места. Так, в обоюдном сознании вины и молчании, они пустились в путь навстречу трагедии…

Келси стояла в комнате Брэндона и смотрела в окно. Воспоминания все еще были очень свежими. Она нервно гладила лепестки хризантемы, не чувствуя, как мягко они щекочут пальцы.

Комната была на третьем этаже башни, и отсюда прекрасно просматривалась подъездная аллея, похожая на белую ленточку, протянувшуюся по зеленой лужайке до самого шоссе.

Где же они? Грег Сиддонс и Джинни уехали в больницу несколько часов назад. Заднее сиденье машины выложили подушками, точно королевский портшез, в котором Брэндон вернется в свои владения.

– Не волнуйтесь, голубушка. Они скоро приедут, – раздался от двери голос Франциски.

Келси обернулась. Наверное, она выглядела очень странно, так как Франциска прищурилась и поспешно подошла, встала рядом. Прохладной ладошкой она погладила Келси по щеке.

– Не беспокойтесь, – уверенно улыбнувшись, повторила Франциска. – Вы же знаете эти больницы. Они, наверное, никак не могут успокоиться, пока не вытряхнут все из наших карманов. Там не упустят ни одного цента.

Келси постаралась улыбнуться. Ободряющие слова помогли ей взять себя в руки. Нельзя жить с такими растрепанными нервами и каждый день ждать новой катастрофы!

– Там закончили? – Келси кивнула в сторону смежной комнаты, где с утра трудились рабочие, превращая комнату в спортзал.

– Да, – вздохнула Франциска. – Наконец-то. Столько кутерьмы! Не могу только понять, зачем все это нужно было к сегодняшнему утру. Неужели мистер Брэндон, едва вернувшись из больницы, собирается дергать все эти железки?

Келси снова улыбнулась, на этот раз веселее. Она вспомнила, в каком состоянии видела Брэндона совсем недавно, и ответила:

– Надеюсь, доктор Джеймс заставит его отказаться от этой мысли.

– Фу! – пренебрежительно воскликнула Франциска при упоминании имени доктора. – Вряд ли. Доктор Джеймс никогда не мог справиться с этим мальчишкой. Считайте, что нам повезло, если мистер Брэндон сегодня же не умчится копать свои мумии в Боливию.

– По-моему, в Боливии нет мумий, – улыбнулась Келси, хотя хитрые морщинки в уголках глаз Франциски говорили о том, что экономка знает это и без нее. – Кроме того, пока не снимут с глаз повязку…

Она вдруг замолчала, испугавшись, что увидит на лице Франциски подтверждение собственных страхов, отвернулась и, отойдя от окна, оглядела комнату. Утопавшая в цветах, тщательно убранная и до блеска вычищенная комната благоухала и радовала глаз. Но Брэндон этого увидеть не мог.

Франциска прошествовала к необъятной кровати и с гордостью похлопала по подушкам.

– Ну как? Вы все сюда перенесли?

Келси подхватила стопку джинсов Брэндона, неторопливо разгладила их рукой и положила в ящик комода.

– По-моему, да. Это последние.

По просьбе Брэндона Келси перенесла все его вещи из комнаты, которую он занимал, в апартаменты на третьем этаже башни. Каждый этаж дома заканчивался апартаментами в башне: здесь была одна большая комната в центре с уютным альковом, роскошная ванная и две небольшие комнатки по бокам. Раньше здесь жил Дуглас…

– Вон они!

Очнувшись, Келси боком задвинула ящик и бросилась к широкому окну, у которого стояла Франциска. Ошибиться было трудно – у подъезда затормозила взятая напрокат большая машина.

Мотор еще не заглушили, а Джинни уже выскочила из салона, как чертик из табакерки. До открытого окна, у которого стояла Келси, донесся радостный голосок. Когда Джинни распахнула заднюю дверцу автомобиля, Келси вдруг почувствовала, что у нее отнялись ноги.

– Давай, давай, – звала Джинни, вытянув перед собой руки, как будто готовясь, если понадобится, вытащить брата из машины.

– Не торопи меня, озорница, – с растяжкой ответил Брэндон, утопавший в подушках на заднем сиденье. – Мои ребрышки не такие крепкие, как твои.

Но Джинни не унималась, и вот из машины показалась одна длинная нога, потом другая, потом опирающаяся на дверцу забинтованная рука. Наконец на покрытой гравием дорожке появился сам Брэндон.

Келси не осознавала, что затаила дыхание, пока не услышала собственного шумного выдоха. Брэндон дома. До самого последнего момента ей все не верилось, что это произойдет.

Удивительно – он был, как всегда, великолепен. Высокий, поджарый, мускулистый, он отличался завидной статностью, как и все люди, работающие и занимающиеся спортом на открытом воздухе. Неделя, проведенная в больнице, не уничтожила его золотистого загара, и даже напряженная поза, в которой он стоял, не могла исказить совершенных пропорций его тела.

Ветер обвертывал штанины вокруг ног Брэндона – он похудел, да здорово, – и сдувал светлые курчавые пряди со лба, рассеченного заживающими порезами.

Доктор Джеймс хорошо поработал – шрамов будет очень мало. Но появилось что-то новое: Брэндон возмужал. Не утратив привлекательности, его лицо посуровело. Явно более жестким станет теперь и его взгляд…

Наконец, собравшись с духом, Келси внимательно посмотрела на полоску бинтов, обмотанных вокруг головы Брэндона. В больничной обстановке слепота не так бросалась в глаза, но здесь, в лучах яркого солнца, рядом с его собственным домом, она производила жуткое впечатление.

Словно услышав ее мысли, Брэндон поднял голову к окну, из которого она смотрела. Боль оставила отпечаток на всем его лице: над впалыми щеками остро обозначились скулы, губы, еще совсем недавно загибавшиеся вверх, чтобы при первой же возможности улыбнуться, утратили живость, а в уголках рта залегли глубокие складки, которых раньше не было.

– Нет! – выдохнула она.

– Спокойно. – Франциска сжала локоть Келси и заставила ее выпрямиться. Они переговаривались тихо, чтобы их не услышали внизу. – Спокойствие и выдержка, вот что главное теперь.

Келси покачала головой. Спокойствие? Казалось, в ней борются два человека: одному хочется сбежать по лестнице и с веселым смехом осыпать его поцелуями, а другому – забиться в уголок и дать волю слезам.

– Все будет хорошо! – вполголоса успокаивала ее экономка. – Нужно только немного времени. И немного мужества. – Она взяла Келси за руку. – Ты это можешь. Ты же не атласная барышня, которая даже кошке боится сказать «брысь».

– Кисейная, – автоматически поправила Келси.

– Кисейная? – Франциска скорчила гримасу. – Ага. Ну, все равно я права. Ты у нас мужская девушка, так что не отступай. А когда придет время, бери льва за рога.

– Мужественная, – опять поправила Келси, думая, как бы не запутаться в метафорах, а потом заметила в глазах Франциски веселую искорку. Может, она нарочно все переиначивает. Может, потребуется только выдержка и здравый смысл. И, конечно, этот потрясающий рогатый лев. На душе чуть-чуть полегчало, и она улыбнулась, тоже чуть-чуть. – Ладно, – сказала она. – Попробую.

Но в этот момент на лестнице послышались спотыкающиеся шаги Брэндона, и, несмотря на ободрение Франциски, Келси почувствовала, что сейчас все-таки упадет в обморок.

Келси в комнате. Он понял это, как только вошел в дверь.

Даже густой аромат перезрелых роз и увядающих хризантем не мог перебить запаха ее духов. Что же такое особенное в этом запахе сирени, почему он действует так возбуждающе? Ни одна из женщин, которых он когда-либо знал, не пользовалась этими духами.

Запах духов говорит о ее присутствии так же ясно, как если бы я видел ее воочию. И не потому, что обоняние восполняет потерю зрения. Я в это не верю. А если даже и так, это ко мне не относится. Я не собираюсь ходить с завязанными глазами так долго, чтобы понадобилось восполнять утрату зрения чем-то другим. Доктор Джеймс снимет повязку через два дня, и я буду видеть, как раньше!

Он всегда чувствовал, если Келси была неподалеку. У него начиналось какое-то атавистическое покалывание по всему позвоночнику, первобытный зуд в копчике, и он знал, что она здесь. И уже потом в его сознание просачивался запах, заставлявший думать о… ну, о вещах, которых не думают про невесту брата.

Джинни таскала его по комнате, показывая цветы, как будто всю прошедшую неделю он только и мечтал, чтобы поскорее заняться нюханьем цветов. Как будто запах цветов не напоминал ему о больнице, о бессильной ярости и боли.

Брэндон старался не разочаровывать сестренку, выслушивал ее восторженные речи, выказывая свой интерес, но вскоре уже начал уставать. Он еще не привык к костылю, и тот безжалостно врезался ему под мышку и натирал ладонь. Дико болели растянутые связки на колене, и отчаянно хотелось сесть.

Но в то же время ему очень не хотелось испугать своей немощью Джинни, которая так трогательно искала в нем признания и поддержки. Поэтому он ходил и ходил за ней, пытаясь не показывать боли.

– Джинни, дорогая, по-моему, Брэндону надо сесть, – озабоченно проговорила Келси, словно видела насквозь его мужественный стоицизм.

– Нет, – отказался он. – Я чувствую себя прекрасно. Мне легче, когда я стою. – После этих слов Брэндон не сел бы за все золото Тутанхамона.

Ответом ему было скептическое молчание. Но по крайней мере Келси не стала настаивать. Она больше не произнесла ни слова, и ему оставалось только догадываться, где она находится, как выглядит, как уложены ее густые длинные волосы, и даже о том, как она одета.

Может быть, она в строгой прямой юбке, какие всегда носит на работе? Или в любимом своем наряде для уикендов – облегающих синих джинсах и просторной блузке, той, с длинным рядом пуговок от ворота до пояса?..

Он почти радовался тому, что не может видеть ее. Она была одинаково соблазнительной и так, и этак.

Но с чего тебе думать о том, как одета Келси? Если что и хорошо, когда ты слеп, как летучая мышь, так это то, что не приходится бороться с желанием смотреть на Келси Уиттейкер. Если бы кто-нибудь мог сделать так, чтобы я не видел ее даже внутренним зрением…

– Ну, ладно, ладно, хватит о цветах. – Голос Франциски оборвал поток его растерянных мыслей, и он про себя поблагодарил ее за это. – Сбегай-ка на кухню, Джинни, и принеси Брэндону стакан яблочного сока, а он пока даст ноге отдохнуть.

Он почувствовал, как Джинни еще сильнее сжала его руку, точно боялась оставить его даже на минуту, чтобы он не исчез. Как получилось с Дугласом. И с их родителями тоже, хотя Джинни была слишком мала, чтобы это помнить. Он ответил ей тем же – сжал ей руку.

Бедная девочка! Такая маленькая, а сколько ей пришлось пережить. Однако нужно снова научиться доверять жизни. А поскольку мне ни за какие коврижки, даже за яблочный сок, не удастся проковылять по ступенькам вниз, сейчас самое время, чтобы она начала привыкать к новому порядку вещей.

– Давай, озорница, давай. – Он сделал шаг, припадая на больную ногу, и махнул костылем. – Траерн – липовая нога никуда не денется.

– Ну, вот и ладно. – Франциска оторвала пальцы Джинни от руки Брэндона.

Он услышал торопливые шаги к двери.

– А ты бы осталась, Келси, – решительно проговорила Франциска.

– Остаться? Но Брэндону нужен отдых, – необычно громко отозвалась Келси.

– Ничего, ничего, подведи его к креслу. Вам нужно поговорить. Кроме тебя, никто не может сказать, где что в этой комнате. Так что проведи для него экскурсию.

Молчаливое согласие, установившееся между двумя женщинами, буквально вибрировало в воздухе, и Брэндону хотелось понять, что это значит. Какими взглядами и жестами они обмениваются? Какие мысли передают друг другу так, чтобы он не мог понять? Беспомощность выводила его из себя, а вместе с болью становилась невыносимой.

– Тогда начнем, – нетерпеливо проговорил Брэндон. – Или я требую слишком много? Покажи только, где это чертово кресло!

Беспричинная вспышка опять наткнулась на полное молчание, однако он почувствовал, что снова берет ситуацию в свои руки.

– Ну, конечно же, – ответила наконец Келси, правда немного неуверенно. – Я покажу.

Удивляясь самому себе, пораженный тем, сколько злости в нем скрывается, стыдясь того, что испытал удовлетворение от прозвучавшей в ее голосе нотки смирения, Брэндон протянул Келси свободную руку.

Боже, что это со мной? Ведь я никогда не был садистом. Что же такое сделала Келси, если я злюсь, едва мы оказываемся рядом? И почему от прикосновения ее нежных пальцев меня обожгло, точно раскаленным железом?

Почему так хочется схватить ее, повернуть к себе и трясти, пока не закричит? И в то же время хочется с диким, первобытным желанием бросить ее на кровать и заниматься любовью, пока она не заплачет?

Когда он опустился в кресло, на лбу у него блестели бусинки пота.

Что же, черт побери, случилось той ночью?