Запретная страсть

ГЛАВА ВТОРАЯ

Небо над Клифф-роуд было таким непорочно голубым, словно не знало ни облака, ни тем более грозы. И все-таки, проезжая мимо того места, где Брэндон потерял управление, Келси невольно сжала лежавшие на коленях забинтованные руки.

– Вы как, о'кей?

Голос Грега Сиддонса, ведшего машину, прозвучал встревоженно, и она постаралась улыбкой успокоить его. Грег был приятным молодым человеком лет двадцати с небольшим, и два месяца работы секретарем у Келси едва ли подготовили его к тому, чтобы участвовать в семейной драме Траернов. До этого самым сложным его поручением было отменить заказ на столик в ресторане.

– Все в порядке, – ответила Келси и разжала руки, когда взятый напрокат автомобиль миновал место аварии, где уже не осталось никаких следов: ни искореженного металла, ни поломанных деревьев, – не видно было даже стекол. О том, где они едут, Келси подсказало только учащенное сердцебиение.

По-видимому, Грег ей не поверил – над круглыми очками сдвинулись брови. Бедный парень! Только из школы бизнеса, безумно гордится, что печатает девяносто слов в минуту, весь горит от желания работать. У меня есть все основания благодарить судьбу за Грега Сиддонса. Мне не обойтись без секретаря.

Теперь, когда не было Дугласа, она одна знала все дела «Офис-дизайн оф Калифорния» – фирмы по проектированию служебных помещений, сокращенно – «ОДК». И она была полна решимости не дать заглохнуть семейному бизнесу Траернов.

Когда Брэндон вернется домой… Келси старалась не слушать въедливое змеиное шипение, незаметно просочившееся в ее мысли: если Брэндон вернется домой. Если, если, если… Она глубоко вздохнула. Когда Брэндон вернется домой, он застанет все в полном порядке, фирма будет процветать.

– Как Брэндон? – внезапно прервал ее размышления Грег. – Что говорят врачи?

– Полны оптимизма.

Но словам ее не хватало уверенности. Она старалась не вспоминать о том, как выглядел Брэндон: беспомощным калекой, потерявшим связь с внешним миром. Увидев его в центре клубка извивающихся трубочек и проводов, она остолбенела. Со всех сторон его окружали мигающие аппараты, внушавшие, несмотря на стерильное равнодушие, самый настоящий ужас.

Почему-то страшнее всего было смотреть на белые бинты, толстым слоем покрывавшие его голову и почти все лицо. Доктор Джеймс сказал, что еще недели две они не будут знать, сохранится ли у Брэндона зрение.

Она любила смотреть в его глаза, но поняла, насколько они красивы, только тогда, когда не смогла их увидеть. У Брэндона были лесные глаза – то зеленые, то карие, пронизанные золотистыми и солнечными лучиками, обрамленные густыми каштановыми ресницами и увенчанные прямыми бровями.

Но эти глаза были замечательны не только своей красотой, в них светилась яркая личность. Во взгляде Брэндона каждый человек читал дружеское расположение и понимание.

Стоя подле его койки, Келси смотрела на разбитый, потерявший форму рот Брэндона: от порезов и ушибов губы распухли, а уголки рта, всегда приподнятые кверху, теперь опустились. И она поняла, что, если бы потребовалось, смогла бы жить без его ослепительной улыбки. Но вот если бы нельзя было снова посмотреть ему в глаза… Если бы нельзя было согреться теплом его искрящихся глаз и, глядя в них, рассмеяться, почувствовать раскованность и покой от источаемого ими доброжелательства…

Машина миновала ворота, и впереди открылся дом, притулившийся на гребне холма. Трехэтажная башня, выпирающая из северного крыла здания, придавала ему уродливый вид. Келси с трудом уняла дрожь – она терпеть не могла этот дом!

Дуглас привез ее в свой маленький городок, расположенный в часе езды от Сан-Франциско, два месяца тому назад, когда была объявлена их помолвка. Он говорил, что хочет справить свадьбу дома. Кроме того, «ОДК» обхаживала важного клиента, жившего в этих местах, и Келси, отвечавшая за составление смет, могла бы принести больше пользы, если была бы под рукой. Во всяком случае, такое объяснение он давал официально. Келси же всегда подозревала, что подлинной причиной было желание день и ночь держать ее под контролем. Она должна спать под его крышей, питаться с его стола, оставшись без машины, за много миль от отца и друзей. Дуглас любил держать всех и вся под своим контролем.

Она передернула плечами и постаралась сосредоточиться на неотложных делах. Важный клиент не был выдумкой Дугласа, его звали мистер Фарнхэм, и Келси отвечала за переговоры с ним.

– Мистер Фарнхэм не отменил ничего, так ведь, когда узнал про несчастный случай?

– Нет. – Грег, по-видимому, тоже обрадовался поводу сменить тему. – Он сказал, что все это время имел дело с вами, а не с мистером Траерном, и что он не может ждать. Какой-то суетливый старикашка, правда? Но, по-моему, он к вам неровно дышит.

Грег остановил машину на посыпанной гравием дорожке.

– Обзывать клиента старикашкой не очень-то плодотворно, – улыбнулась Келси. – Особенно такого клиента, у которого по всей стране три десятка офисов, и он хочет, чтобы мы их реконструировали.

Грег выглядел удрученно, словно получил взбучку, и нервно поправил очки на носу, а Келси покачала головой, с трудом удержавшись, чтобы не погладить по-матерински его руку. Несмотря на то что ей было только двадцать шесть лет, она чувствовала, что годится ему в матери. Может быть, потому, что с десяти лет, когда умерла мама, ей приходилось постоянно заботиться о своем непутевом отце. Келси рано повзрослела.

Желание погладить Грега по руке прошло, и Келси инстинктивно посмотрела на свою левую руку. Большая фаланга среднего пальца была так глубоко порезана стеклом, что пришлось наложить четыре шва, и теперь это место было залеплено пластырем телесного цвета. Никто ничего ей не сказал по поводу отсутствия обручального кольца с бриллиантом в четыре карата, которое могло бы предохранить палец.

В том случае, если бы она его не сняла.

Она крепко сжала ручку входной двери.

– Ну так что, заходим мы или нет? – произнес Грег, старательно вытирая очки о рукав плаща.

Он не смотрел на нее, делая вид, будто разглядывает дом, хотя из-за близорукости вряд ли мог что-либо разглядеть с этого места.

Что он знает о причинах трагедии? – спрашивала себя Келси.

Скабрезную смесь правды и сплетен, скорее всего. Какая же это обильная пища для сплетен – кровь и амнезия, пожар и ливень, пренебрежение к бриллиантам и смерть!

Но как бы ни честили меня злые языки, сама себя я мучаю сильнее…

– Ладно, – промолвила она тусклым, апатичным от усталости голосом. И, собравшись с духом, толкнула дверь. – Пошли.

Спала она долго, а проснувшись, увидела, что комната погружается в сумерки. Наверное, скоро ужин. Она заставила себя встать. Все равно вечно спать не будешь, а проснешься – упрямая реальность в любом случае никуда не денется. Так лучше уж быть к этому готовой и встретить неизбежное по крайней мере во всеоружии.

Стоя под душем, она снова вернулась мыслями к Брэндону. Возможно, это прикосновение мокрых волос к лопаткам или струя теплой воды заставили ее вспомнить ту сумасшедшую гонку под парусами через залив…

В тот день ее жизнь перевернулась. Было чудесное воскресенье, в парке устроили традиционный пикник для сотрудников «ОДК», который из чувства долга Дуглас регулярно финансировал, но на котором ни разу не удосужился поприсутствовать. Джинни давно мечтала попасть на этот праздник и стала упрашивать Брэндона и Келси, чтобы хоть в этом году ее взяли с собой.

Получив согласие Дугласа и положив в корзинку жареную курицу и бутерброды, они втроем отправились на пикник. И день удался на славу, как всегда, когда рядом не было Дугласа. Келси отшутилась и не стала участвовать в забеге, когда их всех троих должны были привязать друг к другу за ногу. А Джинни и Брэндон побежали, и она поддерживала их азартными выкриками.

Но вот участвовать в соревновании на досках с парусами ее каким-то образом уговорили. Малюсенькие разноцветные лодочки приветливо покачивались у берега, дул легкий ветерок, и Брэндон заверил ее, что плыть на них проще простого. Поддавшись уговорам, Келси стянула с себя шорты и рубашку и осталась в купальнике. Так, на случай, сказала она, смеясь, если окажется, что это не так просто.

Солнце стояло высоко и жгло немилосердно, припекая ей спину и руки, но обманчивый ветер создавал впечатление приятной прохлады. На середине залива она, к собственному удивлению, оказалась первой, на одну-две волны обогнав Брэндона. Но неожиданный порыв ветра рванул ее парус, и доска завалилась набок.

Келси пыталась удержаться – ничего не получалось. Она соскользнула в холодную воду, а доска опрокинулась на нее, накрыв голову парусом, словно простыней. Но Келси не испугалась, нырнула и выплыла с другой стороны. Высунув из воды голову, она смущенно улыбнулась, видя, что Брэндон соскочил со своей доски и плывет к ней.

Он плыл изо всех сил и моментально покрыл то небольшое расстояние, которое разделяло их.

– Келси! Все о'кей?

Она кивнула и потрясла головой, чтобы вылить воду из ушей.

– Да, только вот купальник намок.

К ее удивлению, он не улыбнулся шутке. Висевшие на его ресницах капельки воды переливались всеми цветами радуги, а глаза были темные, глубокие и очень встревоженные.

– Я испугался, – сказал он. – Подумал, что тебя стукнуло по голове. – И медленно, осторожно, как вор, подбирающийся к желанной добыче, протянул руку и потрогал ее лоб.

Она все еще ясно представляла себе этот момент: медленным движением он протягивает к ней руку, струйки прозрачной воды обтекают его пальцы, рука скользит почти над самой ее кожей, потом отводит мокрые волосы с ее глаз и молча ощупывает голову, проверяя, нет ли шишки или ранки.

Ощущение было волнующим, и Келси замерла. Казалось, вода тоже ласкает ее: то поднимается, чтобы обхватить и подержать на весу ее подбородок, то медленно опускается, чтобы струящимся воротником лечь на шее. Невидимое течение всасывало ее в себя и мягко подталкивало к Брэндону. Пальцы не удержались на глянцевитой поверхности днища лодки, и разделявшее их пространство сократилось наполовину.

А его рука продолжала тем временем свое исследование: пробежала по лбу, по виску, провела за ухом.

Когда вся его кисть погрузилась в мокрую копну темных спутавшихся волос, Брэндон на секунду оцепенел и не мог удержаться от вздоха.

– Келси, – прошептал он так тихо, что она могла принять это за дуновение ветерка. Но тут они встретились глазами, и от его взгляда она почувствовала, что растворяется в водах залива. Она опять не удержалась за скользкую поверхность перевернутой лодки, рука соскользнула в воду, и он тут же подхватил ее под затылок и медленно, осторожно потянул на себя.

Она не сопротивлялась. Откуда-то снизу нахлынуло холодное течение, и у нее по ногам пробежали мурашки. Холодные струи задели ее грудь, она задрожала, набухшие соски натянули купальник, который плотно, словно вторая кожа, облегал ее тело.

Когда она оказалась совсем рядом, Брэндон опустил руку, под покровом воды скользнувшую вдоль ее спины, туда, где ткань купальника повторяла изгиб ягодиц. Рука его двигалась с благоговением влюбленного, и Келси почувствовала, как близко они друг к другу – даже вода согрелась от тепла их тел.

Он бы совсем притянул ее к себе, но она выставила ладонь, отгородившись от его мускулистой груди. Этот жест мог бы означать решительный отказ, но ладонь так удобно поместилась на гладких выпуклостях его мышц, что пальцы сами собой расслабились. Прикосновение получилось таким нежным, что она почувствовала, как у него тоже вспухли и затвердели соски и учащенно забилось сердце.

Он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать или поцеловать ее, но не сделал ни того, ни другого, как будто боялся развеять чары. Она ждала, не в силах унять дрожь, безотчетно отметив, что их никто не увидит. Их тела скрывала вода, и это странное, понятное только им двоим пробуждение страсти осталось тайной для окружающих.

Тайна… Это слово со всем его подтекстом в конце концов привело ее в чувство. Келси устыдилась его руки на своем бедре и своей руки на его сердце. В этом не было ничего ужасного, просто они не имели права притрагиваться друг к другу.

Она рванулась и высвободилась, с радостью увидев, что он и не пытается удерживать ее.

– Давай-ка лучше перевернем лодку обратно, пока она не потонула, – весело сказала Келси, надеясь, что и он тоже сделает вид, будто ничего не произошло.

Слава Богу, что после нескольких секунд молчания, заполненного только хлюпаньем воды о перевернутое днище, он так и сделал. Умелым движением без видимого усилия он погрузил успевший обсохнуть на солнце руль обратно под воду, и лодочка послушно выпрямилась, придя в нормальное положение.

После этого случая Брэндон старался избегать ситуации, в которой пришлось бы дотронуться до нее. А Келси чувствовала себя совершенно несчастной, у нее покалывало руку, что лежала на его сердце, и горела кожа в том месте, где его пальцы касались ее спины. Ночи тянулись бесконечно долго, потому что она не могла заснуть, думая о течениях, затянувших ее в объятия Брэндона. Сколько же времени, размышляла она, эти невидимые опасные течения таились в глубине?..

– Есть тут кто?

Вздрогнув, Келси сообразила, что это стучится в дверь Франциска, экономка Траернов, принесшая поднос с ужином. Быстро оглядев себя в зеркале, она открыла дверь.

– Боже, дитя мое, – проговорила пожилая женщина, увидев Келси. – Ты похожа как вытащенная утонувшая мышка.

Келси невольно улыбнулась. Франциска приехала в Калифорнию из Испании пятьдесят лет назад, так что была американкой не меньше, чем Келси. Однако временами, чтобы разрядить напряженность, прибегала к этой простой уловке – коверкала английский, как делают иностранцы.

А таких напряженных моментов в доме Траернов бывало множество.

Благодарно улыбнувшись, Келси приняла у экономки поднос. Блюда были теплые, прямо из кухни, и пахли необыкновенно вкусно.

– Джинни уже дома? Когда я приехала, она играла у Марси Этвуд. Я так долго проспала, а мне хочется поговорить с ней.

– Она у себя, – сказала Франциска, подошла к кровати и взбила подушки. – Я приносила ей ужин, но она страшно беспокоится о брате, и мне кажется, она не будет есть, бедняжка.

От сознания, что и здесь виновата, у Келси сжалось сердце. Джинни, которой исполнилось всего двенадцать лет, была ее особым союзником в этом доме. А в тот ужасный вечер Келси уехала, даже не попрощавшись с ней.

– Она спрашивала меня?

Экономка соболезнующе покачала головой.

– Нет. Она очень сильно потрясена. Не хочет ни с кем разговаривать. – Расправившись с последней складкой на постели, Франциска вздохнула. – Она не находит себе места из-за Брэндона. Для нее, конечно, было тяжело узнать о смерти мистера Дугласа, но он был настолько старше ее, что не очень-то мог быть для нее братом. К тому же он вечно был занят делами. Она тоскует по мистеру Брэндону. Это мистер Брэндон всегда смешил ее.

Келси захлопала ресницами, чтобы сдержать неожиданные глупые слезы.

– Я знаю, Франциска, – нервно сжимая поднос, сказала она. – Он и в футбол учил ее играть.

Что за глупость – сейчас вдруг вспомнить об этом! Но ей никогда не забыть тот вечер – неужели это было только неделю назад? – когда она стояла у венецианского окна в кабинете Дугласа и смотрела на ухоженную лужайку, где бегали, перебрасывались мячом, кувыркались и смеялись Брэндон и Джинни. Заходящее солнце отбрасывало на них розовый отсвет, и они светились непосредственностью, чистотой и нежной привязанностью. Келси не могла отвести глаз, как будто видела перед собой запретный Эдем.

От Дугласа, конечно, это не ускользнуло. С улыбочкой он по-собственнически запустил руку в ее волосы и привлек голову к своему плечу. И пока они стояли в такой псевдоинтимной позе, он протянул руку и медленным жестом, точно садист, задернул занавеску на окне.

Боже, как она его ненавидела тогда!

А завтра его похороны.

Внезапно от запаха мяса на тарелке она почувствовала тошноту. На лбу и верхней губе выступил пот, вилка тревожно стукнула по тарелке.

– Вот что, я лучше поем вместе с Джинни, – вдруг пришло ей в голову. Она была не в силах оставаться одна. Ей хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто тоже любил Брэндона, пусть это даже маленькая девочка, замкнувшаяся в себе и затаившая боль и обиду.

На ее стук Джинни не ответила, и тогда, балансируя подносом на колене, Келси открыла дверь без разрешения. Сначала ей показалось, что в комнате никого нет, но, когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела Джинни, съежившуюся на диванчике у окна.

– Я не сказала «входите», – безжизненно проговорила девочка, и у Келси защемило сердце. Дети не должны говорить подобным тоном. Они могут говорить капризно или сердито, но не вот так – убито, безразлично.

– Извини. Я подумала, что ты не слышишь.

Стараясь скрыть обеспокоенность, Келси держалась как ни в чем не бывало. Она нажала на выключатель локтем, и светильник залил комнату ярким желтым светом.

Джинни, по-видимому, очень долго просидела в темноте и поэтому болезненно сощурилась и закрыла глаза руками.

– Ой! Не надо света!

– Но в темноте не разглядишь, что у тебя на тарелке.

Джинни покосилась на свой поднос.

– Ну и что? Все равно я не ем.

– А я ем.

С этими словами Келси присела на ближайшее кресло и взяла в руки вилку. Она ела в полном молчании, делая вид, будто не замечает мрачных взглядов, которые бросает на нее Джинни. Маленькое тело девочки излучало напряжение, хотя она сидела неподвижно, как статуя.

– Вкусно! – Сочная телятина застревала в горле, но Келси не подавала виду. – Попробуй антрекот.

– Да не хочу я! – повысила голос Джинни.

– А ты попробуй, вкусно, – спокойно повторила Келси, не глядя на девочку. Она услышала, как сквозь апатию пробиваются эмоции, и это обнадеживало. Возможно, удастся все-таки установить контакт.

– Я же сказала, не хочу! – Джинни сдавила ладошками сиденье. Она готова была расплакаться. – Я же не просила, чтобы ты ужинала со мной. Почему ты пришла?

Слабенький голосок надломился и дал выход слезам. Они безудержно покатились по бледным щекам, а Джинни прижала кулачки к груди.

– И вообще, зачем ты сюда пришла? Я же тебя не просила. Ты мне не нужна.

Келси быстро поставила поднос и подсела к Джинни. Обняв продолжавшую рыдать девочку, она прижала ее к себе и начала утешать:

– Ничего, душечка, ничего, все будет хорошо. – Она прижалась щекой к мягким светлым волосам Джинни, так похожим на волосы Брэндона. – Я знаю, ты беспокоишься за него. Но он сильный! Ты только вспомни, какой он крепкий. Он обязательно поправится!

Вскоре скованное тело Джинни обмякло. Девочка уже не надрывалась от слез, лишь всхлипывала и сопела. И вдруг отпрянула, воспаленными от слез глазами враждебно посмотрев на Келси.

– Почему ты не сказала мне, что уезжаешь? Я забежала к тебе в спальню и увидела, что нет твоего маленького чемоданчика, а на туалетном столике больше не стоит моя фотография. – Она схватила Келси за руки и тряхнула их. – Вот как я узнала, что ты уехала. Это было так ужасно! – сказала она, подавляя рыдание. – Почему ты уехала?!

Несмотря на то что Келси отрепетировала еще в больнице, как ответить на подобные вопросы, чтобы не травмировать ребенка, все же, услышав горестные обвинения, не сразу нашлась что сказать.

– Прости меня, – проговорила она наконец. – Конечно, нельзя было так уезжать. Понимаешь, я решила, что не могу выйти за Дугласа, и сказала ему об этом по телефону. – Она взяла Джинни за руки, чтобы согреть ее пальцы. – Но твой брат очень рассердился и ответил, что немедленно выезжает, хочет поговорить со мной. Вот я и решила побыстрее уехать. А Брэндон предложил довезти меня до Сан-Франциско.

Джинни наклонила голову и нахмурила брови.

– Ты хочешь сказать, что удрала от Дугласа?

Келси кивнула.

– В общем, да. Я не очень храбро поступила, а?

– Ну… – Джинни смотрела на нее уже без укора. – Представляю, что ты чувствовала. С Дугласом трудно быть храброй. Он такой злой, особенно когда выходит из себя. – Уголок рта у нее дернулся в кривой улыбке. – Когда я была маленькая, я часто прятала от него свой школьный дневник.

Когда она была маленькая… Келси едва заметно улыбнулась и сжала руки девочки.

– Но я-то уже взрослая и, уж конечно, должна быть храбрее.

– Ну, не знаю, – промолвила Джинни. – Я видела столько взрослых, которые до смерти боялись Дугласа. Но если ты знала, что он злой, почему ты тогда вообще захотела выйти за него?

У Келси снова открылся рот, но слов не находилось. В самом деле, почему? Джинни слишком мала, чтобы узнать правду. Но нужно что-то ответить, даже если придется солгать.

– Я…

В этот момент зазвонил телефон – истинное избавление, ниспосланное небом. С извиняющимся видом улыбнувшись Джинни, Келси схватила трубку. Звонил доктор Джеймс.

– Я хотел сообщить вам, что Брэндона перевели из реанимационной, – непривычно приветливым голосом начал доктор. – Он пошел на поправку. Мы весьма обнадежены.

У Келси подогнулись колени, и она оперлась на стол, чтобы не упасть. Воистину избавление, ниспосланное небесами! Закрыв глаза, чтобы из них не брызнули слезы, она мысленно произнесла слова благодарственной молитвы.

– Мисс Уиттейкер! Вы слышите меня?

– Да, – с трудом ответила она, но совсем чужим голосом. – Да, я вас слышу.

– Прекрасно. Он в палате четыреста одиннадцать. Мы будем держать вас в курсе.

Она открыла глаза.

– Доктор, обождите! Можно мне поговорить с ним?

Наступило тягостное, физически ощутимое молчание, вдали слышались приглушенные звуки разговора, но слишком тихие, чтобы она смогла разобрать слова. И затем снова заговорил доктор Джеймс, но теперь уже в его голосе не осталось и следа приветливости, он был, как всегда, краток и сух:

– Мисс Уиттейкер, я сейчас в палате Брэндона. Он спрашивает, далеко ли его сестра. Ему хотелось бы поговорить с ней.

Келси пронзила острая боль. Отказ очевиден и груб. Разговаривать со мной он не хочет.

Она поборола эту боль ради Джинни. Разве я могу быть против? Джинни его сестра. Он нужен Джинни, ей нужно услышать слова утешения от единственного брата, который у нее остался. Но ведь и мне он нужен! Разве он этого не понимает?

– Мисс Уиттейкер! – В голосе доктора Джеймса зазвучало нетерпение.

Она протянула трубку девочке.

– Джинни, – сказала она изменившимся голосом, – это Брэндон, солнышко. Поговори с ним.