Запретная страсть

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Келси вела машину медленно, осторожно, все время помня о своем молчавшем пассажире, стараясь избегать резких поворотов, чтобы не беспокоить его. Ведь это та самая дорога…

– Знаешь, я ведь не хрустальный, – вдруг проговорил Брэндон. – Можно бы ехать и побыстрее, а не пять миль в час.

Обернувшись к нему, Келси с удивлением отметила, что на его лице тенью промелькнула улыбка. Он впервые обратился к ней, впервые улыбнулся после…

– Извини, – ответила она и послушно нажала на скорость, радуясь, что может хоть чем-то угодить ему.

Поначалу она вообще боялась, что он откажется ехать. Когда она позвонила и сказала, что Грег заболел, у Брэндона вдруг, без всякой видимой причины, испортилось настроение и он заявил, что отложит встречу. Употребив всю свою вновь обретенную решимость, Келси спокойно и логично сказала, что получает зарплату и должна ее отрабатывать. Подготовка к завтрашней встрече с Фарнхэмом практически завершена.

В конце концов он капитулировал.

– Я встречаюсь с неким мистером Фуллером, – объяснил он, по непонятной причине усмехаясь, хотя это имя ей ничего не говорило. – Не представляю, сколько это займет времени. У него для меня срочный доклад.

– Ну что же, я захвачу с собой сметы мистера Фарнхэма и, пока жду тебя, еще раз просмотрю их, – проговорила она, не понимая, откуда у него такой воинственный настрой. – Я могу ждать сколько угодно.

– Сколько мне угодно?

– Конечно, – ответила она, смутившись от его насмешливого тона.

Не намекает ли он, что мне будет неприятно ждать его? Но он должен быть лучшего мнения обо мне. Он знает, что я привыкла много работать, и сам же не раз говорил, что Дуглас – слишком требовательный босс. А может быть, это моя мнительность? Жаль, не видно его глаз. Попробуй догадаться, что у него на уме, только по тону и выражению рта…

Поначалу Брэндон сидел в машине молча. Нельзя было сказать, что он был мрачен, скорее ушел в себя. Он был таким далеким, что ее план использовать поездку для налаживания новых отношений казался по-детски наивным.

Но теперь, ободренная его улыбкой, Келси решила пойти ва-банк и завязать разговор. Но о чем? На каком предмете не споткнешься? Что можно сказать, чтобы не спугнуть этой долгожданной улыбки?

Спускаясь с холма мимо сбившихся в кучу и прилепившихся к скале вопреки всем законам природы домов, она ломала голову в поисках ответа на этот вопрос.

Ее позиции казались очень зыбкими, она цеплялась за слабый проблеск надежды и, невзирая ни на что, пыталась отвоевать для себя место в этом неприветливом мире.

Теперь можно воспользоваться маленьким плацдармом, который создала его улыбка. Еще вчера она и подумать об этом не решалась.

– Как твои успехи в спортзале? – спросила она. Франциска с неодобрением сообщила ей об интенсивной утренней зарядке, которую сделал Брэндон.

– Слабо. Жутко подумать, что всего за две недели я потерял форму.

Потерял форму? Келси исподволь бросила взгляд в его сторону. Он сидел, положив руку на спинку сиденья, и его пальцы лежали всего в нескольких дюймах от ее плеча. Рубашка с длинными рукавами натянулась, и под ней обозначились крепкие бугры мышц. Он похудел, это так, но потерял форму? Ни в коем случае.

Она вздохнула, вспомнив, как трогала эти могучие бицепсы. До чего же странное чувство, когда знаешь чей-то сокровенный секрет и можешь видеть человека насквозь, несмотря ни на какую самую цивилизованную внешность, рубашку, брюки, вежливую улыбку…

Келси пошевелила напряженными влажными пальцами. Она знала, что под рубашкой у него золотистая, как мед, кожа. Она знала, что кожа эта гладкая, как полированное дерево, теплая, живая, пульсирующая.

А он не знал, что она знает.

– Это вернется к тебе быстрее, оглянуться не успеешь, – заметила она и сразу покраснела, поняв, как неудачно выразилась. Он мог понять, что быстрее, чем зрение и память. – Я хочу сказать, форма вернется.

У него дернулся уголок рта.

– Опять кофейная гуща? – спросил он, на сей раз не так саркастически. – Или ты всегда такая безнадежная оптимистка?

– Ни то, ни другое, – осмотрительно проговорила она, боясь, как бы этот разговор не закончился ссорой. – Просто я очень верю в тебя.

Брэндон, казалось, не ожидал такого ответа. Он подался было к ней, но тут же остановил себя и перестал иронически улыбаться. С минуту он сидел в застывшей позе, наклонив голову набок, как будто загипнотизированный ее поразительными словами.

Под конец он, по-видимому, счел за лучшее не придавать им особого значения, а позже в спокойной обстановке еще раз обдумать их как следует. Она заметила, что он успокоился, и с облегчением вздохнула.

– Я всегда относился к своему телу как к чему-то само собой разумеющемуся, – сказал Брэндон, возвращаясь к начатому разговору, словно не слышал ее слов. – Мне ничего не стоило пройти двадцать миль по джунглям или взбежать на сто ступеней храма майя. И это куда лучше, чем изнурять себя до седьмого пота бессмысленными железками.

– Представляю себе, – промолвила она, радуясь, что он заговорил о джунглях. Если удастся навести его на археологические рассказы, поездка в Сан-Франциско пройдет без сучка без задоринки.

Ей нравилось слушать, как Брэндон рассказывает о своей работе. Часто, когда Дуглас задерживался на деловых ужинах, Брэндон и Джинни приходили к ней в рабочий кабинет и они втроем болтали в теплой компании об экзотических странах. Брэндон рассказывал о своих экспедициях, а Келси тем временем раскладывала по папкам сметы на приобретение мебели или сравнивала на компьютере ценники. Эти спокойные вечерние посиделки доставляли ей удовольствие. Она не меньше, чем Джинни, любила слушать, как он описывает сочащиеся влагой зеленые джунгли и изумительные, врастающие в землю храмы.

Тогда это было желанным бегством из дугласовского мира мелочной власти в широкий мир Брэндона – мир человеческой истории. Теперь это было бегство в другую сторону. Лучше говорить о трагедии тысячелетней давности, лишь бы не затрагивать теперешнюю. Слезы тех, кто жил тогда, давным-давно выплаканы, а боль прошла.

И Брэндон тоже, по-видимому, был рад переключиться на другую тему. Келси задала пару наводящих вопросов, и он рассказал смешную историю о веселом профессоре, приглашенном к ним прочитать лекцию. Он заморочил головы студентам, попросив найти на столе «предмет материальной культуры», который в конце концов оказался глиняной подставкой для карандашей, слепленной каким-то ребенком к «Дню отца»[1].

Они оба весело хохотали – Брэндон рассказывал о самых невероятных предположениях, которые высказывали отчаявшиеся студенты, и мало-помалу пальцы Келси перестали судорожно стискивать руль.

Они и не заметили, как оказались в пригороде Сан-Франциско.

– В какую сторону ехать?

Келси не знала, кто такой мистер Фуллер: тоже археолог или деловой партнер «ОДК». Впрочем, поскольку раньше она этого имени не слышала, то склонялась к первому предположению.

– Сейчас мы на севере города. Где офис мистера Фуллера?

Брэндон ответил как-то странно, ему явно не хотелось говорить о Фуллере.

– Это в центре, – уклончиво сказал он. – Но у меня там встреча в пять часов. Сначала перекусим. Давай заедем на причал.

– На причал? – удивилась Келси. Неужели он хочет обедать на людях? Дома он ел один, очевидно, чтобы никто не видел, как он мучается с вилками, ложкой и тарелками. Она думала, он предложит что-нибудь дорогое и солидное, где чопорность официантов и клиентов гарантирует, что никто не будет сочувственно глазеть на него. Или дорожную забегаловку, где можно заказать и съесть гамбургер, не вылезая из машины.

– Ага, – сказал он. – Там в конце причала есть маленький китайский ресторанчик. С палочками я пока не совладаю, но пару булочек с яйцом съесть сумею, не ударив лицом в грязь.

– Но, Брэндон… – Она не находила нужных слов. Такое чудо – провести с ним несколько дивных часов, и ей не хотелось чем-нибудь все испортить. Она боялась, что толкотня на причале будет действовать ему на нервы, вызовет раздражение, и Брэндон снова станет таким, каким был все эти дни, когда не скрывал своей неприязни к ней. – Там так далеко идти. И столько народу…

– Ничего, я справлюсь. К тому же ты будешь держать меня под руку, чтобы я не свалился в залив, – беззаботно пошутил Брэндон, но потом, почувствовав ее беспокойство, сказал уже серьезным тоном: – Послушай, Келси, мне нужна толпа. Последние недели я с ума сходил в этой жуткой больничной палате и в этом доме, черт бы его побрал, где все ходят на цыпочках. Мне нужно вдохнуть соленого воздуха, услышать, как орут и хохочут люди.

– А твоя нога… – Трудно было поверить, что он не дурачится, но он говорил с такой тоской в голосе. – Она не разболится? Там идти далеко.

– Ну и пусть. Боль укрепляет характер.

– Брэндон…

– Поехали, Келси. Это будет так здорово! Ты ведь не стыдишься меня, правда? Обещаю, что чай не разолью. Да и вообще, туда ходят одни туристы. Никто и не увидит, что ты обедаешь с жалким слепцом.

– Брэндон! – Она сердито дернула его за рукав. – Не говори ерунду! – Ты же сам знаешь, что это не так.

Он схватил ее руку и задержал в своей.

– Да, конечно же, знаю. – Он улыбнулся, и, увидев его улыбку – такую знакомую, так напомнившую прежнего Брэндона, – она чуть не расплакалась. – Поехали. Это время было такое трудное для нас обоих, и я знаю, что со мной было совсем не сладко. Давай на час-другой забудем обо всем. Может, я позабыл многое, но не забыл, что нам с тобой всегда интересно. Правда?

– Да, – с трудом вымолвила она, – правда.

Они выбрали столик на воздухе, с залива тянуло свежим ветерком, но пригревало солнце, и холодно не было. В небе скользили чайки, громко и резко крича, а внизу, у длинного причала, не переставая лаяли, перекатываясь друг через друга, толстые, лоснящиеся морские львы. Брэндон мотнул головой на эту какофонию и засмеялся:

– Когда ничего не видишь, можно подумать, что тебя занесло на сборище шутов и они одновременно дудят в свои дудки.

Келси закрыла глаза и, слушая его, тоже заулыбалась. Он совершенно прав. Когда мы раньше слышали морских львов, мне казалось, что они кого-то оплакивают, но теперь это мне никогда не придет в голову. Я буду представлять клоунов, и от этого захочется улыбнуться… Так почему же слезы снова жгут глаза?

Она сидела и смотрела на Брэндона. Солнце переливалось в его светлых волосах, когда ветерок перебирал их, сдувая с бинтов. Возможно, в том, как он сказал про морских львов, и заключается его обаяние. Он любит жизнь – всю, без изъятия, до самого глупого и смешного в ней. Там, где другие разводят меланхолию, он видит повод улыбнуться. Когда ты вместе с ним, начинаешь видеть мир его глазами. И оказывается, что все куда интереснее, чем ты думала.

Они все еще сидели, молча вслушиваясь в неповторимую суету причала, когда к ним подошла официантка. Брэндон заказал булочки с яйцом, при этом не смущался и вовсе не выглядел несчастным. Две женщины за соседним столиком даже уставились на него во все глаза, разглядывали его с головы до пят: от сиявших на солнце волос до отставленной в сторону длинной мускулистой ноги.

Сама понимая, что это нелепо, Келси почувствовала, как в ней закипает возмущение. Она перехватила взгляд одной из женщин и подчеркнутым жестом протянула руку и поправила прислоненный к столу костыль.

Потрогав подушечку костыля, Келси не сразу убрала пальцы – Брэндон долго держал ее под мышкой, и она еще хранила его тепло. Жест был откровенно хозяйским, и она с удовольствием заметила, как в глазах женщин погас алчный огонек. «Костыль и мужчина, который им пользуется, – мои», – говорил этот жест.

Но через минуту Келси отпустила костыль, почувствовав себя вдруг последней дурой. Что за примитивные инстинкты? А если они хотят любоваться им? Он не принадлежит мне, совсем не принадлежит.

Она позволила себе обмануться близостью, возникшей, когда они медленно, рука об руку шли по причалу к ресторану, тесно прижавшись друг к другу, так что их тела от плеча до бедра соприкасались, чтобы Брэндон мог опираться на нее.

Они сразу же вошли в общий ритм, и на удивление легко сложился между ними физический контакт. Они понимали и чувствовали друг друга без слов, сосредоточившись на движении мускулов, мгновенно улавливая малейшее изменение скорости, направления. С каждым шагом тело Келси все теснее прижималось к телу Брэндона, повторяя его очертания, и она уже не могла сказать, где кончается она и начинается он.

Прогулка наверняка доставляла ему боль, но она, как последняя эгоистка, мечтала, чтобы причал тянулся и тянулся и конца ему не было, чтобы до вечера не наступил момент, когда им придется отделиться друг от друга и снова стать двумя чужими людьми.

– Я думал, ты любительница курятины с орехами.

– А? – Келси вздрогнула от голоса Брэндона. – Ах да, верно, – проговорила она, стряхнув с себя ощущение его тела и поняв, на что он намекает. Частенько, когда приходилось засиживаться в офисе, Келси заказывала блюда из китайского ресторана. А Брэндон, примостившись на краешке стола, брал ее палочки и выискивал в картонной коробочке последние запрятавшиеся орешки. Не отрываясь от компьютера, она шлепала его по руке.

Значит, он помнит обо мне все? Даже всякую чепуху, ничего не значащие мелочи…

– Вообще я люблю китайскую кухню, но сегодня мне хочется булочку с яйцом, – солгала она. Она терпеть не могла булочек с яйцом, однако понимала, что это единственное блюдо, которое он сможет есть.

– Ну, не обязательно жертвовать собой, – негромко проговорил он, кладя руку на стол между ними. – Но слышать это приятно.

Посмотрев на его сильную, золотившуюся на белой скатерти руку, Келси захотелось потрогать ее. А вдруг, уговаривала она себя, ему этого тоже хочется? Взять меня за руку у него сейчас не получится, поэтому он, наверное, ждет, что я возьму инициативу на себя.

Но рука лежит ладонью вниз, значит, нельзя считать, что он прямо просит об этом. Келси крепко сжала пальцы, почувствовав, как сильно бьется в них пульс. А что, если я не так поняла его жест? Что, если он отдернет руку, как тогда, в больнице? От этих мыслей ее стали грызть сомнения, и она так и не пошевелилась.

Через минуту, ничего не сказав, он убрал руку.

– Да, я тебе сочувствую, – добавил он более равнодушно. – Наверное, это единственный раз, когда твои орехи в полной безопасности от меня.

Келси смотрела в пустой стол.

– Эх, а я и не сообразила их заказать, – ответила она, стараясь говорить непринужденно, хотя на душе скребли кошки, как будто она упустила свой шанс. Хорошо еще, что он не видит ее глаз.

– Пользуйся случаем, пока не поздно, – поддразнивая, сказал он. – Снимут повязку – тебе не останется ни орешка.

Он пытался говорить весело, спрятать сомнение. Оба они отлично знали, что его зрение – под большим вопросом.

– Могу поспорить, ты не можешь этого дождаться.

– Да, я хитрил и так и эдак, чтобы заставить старика Джеймса поскорее снять бинты, но он же упрямый как осел, говорит, что нужно научиться ждать, – рассмеялся Брэндон и, осторожно нащупав стакан, отпил воды. – Ему все еще кажется, что мне десять лет и я прячу во рту кубики льда, чтобы сбить температуру и пойти играть в бейсбол.

Келси улыбнулась:

– Ты и вправду так делал?

– Семейная легенда. Я помню только, что закинул мяч, пробежал все поле и у самой черты упал, – произнес он конфузливо, но по-мальчишески, с торжеством в голосе. – Температура у меня была сорок, но мы выиграли.

– Боже мой! – в ужасе покачала головой Келси. – Так вот от кого у Джинни такое упрямство.

Брэндон улыбнулся, продолжая играть стаканом, который так и не поставил на стол.

– Ага. По-моему, мы очень похожи. Дуглас всегда говорил, что мы…

Он не договорил фразы. Побледнел и до боли в суставах сжал кулаки.

Келси не знала, что сказать. Вернее, знала, что сказать нечего. И все равно ее мозг продолжал искать сочувственные слова, чтобы успокоить и поддержать его, чтобы увидеть, как смягчается его лицо.

Но если такие слова и существовали, она не могла их произнести. Он сам запретил ей даже упоминать имя Дугласа. Затаив дыхание, она ждала, что будет.

– Извини, – проговорил он, выпустив из рук стакан и проведя рукой по волосам. – Я все еще не верю.

– Знаю, – начала она. Но в это время подошла официантка, на подносе у нее дымились две чашки бульона с распущенным в нем яйцом. Бульон, очевидно, полагался в дополнение к заказанным блюдам. Келси в оцепенении смотрела, как официантка поставила чашки перед каждым из них. Не сказать ли ей, чтобы унесла? Ему с супом не справиться.

Но было уже поздно.

– Недурно пахнет, – заметил Брэндон, улыбнувшись официантке, державшейся так, словно она сама состряпала это экзотическое блюдо, чтобы одарить им Брэндона. Ни с того ни с сего довольное выражение на лице официантки вызвало у Келси страшное раздражение. Черт возьми, это же бульон, самый обыкновенный бульон, а вовсе не пища богов! Она не понимает, что ли, как ему трудно будет это есть?

Но стоило официантке удалиться, а Брэндону с улыбкой повернуться к Келси, как от ее дурного настроения не осталось и следа.

– Давай-давай, – сказал он. – Ешь, пока теплый.

Она колебалась.

– Я не очень проголодалась, – проговорила она, опуская ложку в суп и рассеянно помешивая белые хлопья.

– Ну а я – очень.

Келси посмотрела на него: интересно, как он это сделает?

Он словно прочитал ее мысли.

– Тебе придется помочь мне, – уголком рта улыбнулся он, и она замерла с ложкой, которая показалась ей нестерпимо горячей.

– Как? – почти пискнула она.

– А вот так.

С непринужденной грацией он протянул к ней руку. Она сидела и смотрела, как его рука подбирается все ближе и ближе. И вот она совсем рядом, кожа ощущает тепло. Она не стала помогать ему, не придвинула руки. Он найдет, она в этом не сомневалась.

И он нашел.

Сначала нащупал изгиб локтя, медленно обхватил его пальцами, словно заново изучая контуры, на этот раз исключительно с помощью осязания. Потом пробежал кончиками пальцев по внутренней стороне руки и остановился на кисти, державшей ложку.

У нее заколотилось сердце, она молча смотрела на их соединившиеся руки, похожие на пласты золота – желтый над белым, шершавый над гладким. Не почувствовав ответной реакции, Брэндон сделал движение, будто черпает ложкой.

– Вот так, – повторил он, и рука ее повиновалась, зачерпнув ложкой бульон. А затем, не выпуская ее руки, он направил ложку себе в рот.

Она ошеломленно смотрела, как дернулся у него кадык, когда он проглотил. Потом он медленно отвел ложку от губ.

– Вот так, – сказал он громче, и сердце у нее вдруг бешено застучало: все-таки, наверное, это была пища богов.

Он снова направил ее руку к дымящейся чашке. Но она вырвалась, и ложка со стуком упала на стол.

Брэндон наклонил голову и не пытался поднять ложку.

– И это все, Келси? – все еще с хрипотцой спросил он. – Только попробовал, и уже все?

Освободившись от его руки, она почувствовала, как сердце забилось ровнее. К ней возвращался здравый смысл, но вместе с ним нахлынула и новая волна растерянности.

В общем, ничего особенного не произошло, если оставить в стороне разыгравшееся воображение. Я помогла ему есть суп, как, вероятно, делали Франциска, Джинни, сестры в больнице. Вот и все.

Но если и в самом деле все, почему же тогда я чувствую такую опустошенность?

– Я думала, ты не любишь бульон с яйцом, – виновато произнесла она, зная, что не сможет больше поднести к его рту ни одной ложки.

– По-моему, я никогда этого не говорил. Может, я говорил, что он не принесет мне пользы. Или, может… – он почти зашептал, говорил, что мне не следует увлекаться этим. – Брэндон сделал круговое движение над своей чашкой, чуть не окунув в нее пальцы. – Но мне кажется, я никогда не говорил, что не люблю этого.

Келси посмотрела на него. Играет он со мной или это еще один плод моего воспаленного воображения? Не зная, что и думать, она нахмурилась. Если бы можно было увидеть его глаза! Они могли бы служить переводчиком…

Но на нее безучастно взирали белые бинты, лишая надежды расшифровать туманные фразы. Если в его словах была двусмысленность, то и я предложу ему свою.

– Может, и так, – проговорила она с холодком. – А может, ты забыл, нравится тебе это или нет.