Запретные навсегда

23

МАКС

Каким-то образом нам двоим удается распутаться достаточно быстро, чтобы привести нашу одежду в некое подобие порядка и проскользнуть на виллу. Мы почти сразу натыкаемся на персонал, который слоняется по кухне с таким понимающим видом, который говорит мне, что они прекрасно знали, что происходит, и решили оставить нас в покое.

— Они знают, не так ли? — Шепчет Саша, когда нас ведут по коридору в нашу спальню, и я смеюсь.

— Они абсолютно точно знают, — заверяю я ее. — Но если тебе от этого станет легче, то из того, что я знаю об Адриане, это определенно не первый раз, когда кто-то трахается в этом патио. Вероятно даже, несколько человек одновременно.

При этих словах Саша краснеет, но я слышу, как она тихонько хихикает. Как только мы оказываемся в нашей комнате и дверь за нами закрывается, я заключаю ее в объятия и крепко целую, когда она прижимается ко мне. Я имел в виду все, что сказал ей в самолете, все, что сказал ей сегодня вечером. Что касается меня, то человек, которым я был раньше, умер той ночью в бальном зале поместья. Я был очень близок к тому, чтобы по-настоящему облажаться, и это показало мне нечто более важное, чем любой урок, который я выучил раньше в своей жизни.

Когда я лежал, умирая, на том полу, мое прошлое не пришло, чтобы обнять меня, или утешить, или попытаться привязать меня здесь. Это была Саша, которая подбежала ко мне, Саша, которая обняла меня, Саша, которая умоляла меня остаться, и я чуть было не выбросил все это. До сегодняшнего вечера я не был уверен, что это не так. Я приготовил себя к тому, что она, возможно, не захочет попробовать снова, что после всего, что я сделал, каждый раз, когда я отталкивал ее ради того, что, как я думал, было для ее же блага, она больше не будет доверять мне свое сердце и свое тело. Но каким-то чудом ей это удалось. И когда я прислоняюсь спиной к двери в нашей одолженной комнате, прижимая ее к себе, в это трудно поверить. Она здесь, живая, и я тоже. Она хочет меня так же сильно, как я хочу ее. И я полон решимости не растратить ничего впустую на этот раз.

— Я люблю тебя, — шепчет она мне в губы, ее руки прижаты к моей груди. Она говорила это полдюжины раз с тех пор, как мы были во внутреннем дворике, и я тоже. Однажды сказанное без колебаний и мучений, кажется невозможным не повторять это снова и снова, чтобы компенсировать все те разы, когда мы должны были сказать это друг другу и не говорили.

— Я не хочу спать. — Губы Саши касаются моих, ее язык проводит по краю моей губы. — Я просто хочу продолжать это делать.

— Только это? — Я углубляю поцелуй, скользя своим языком по ее языку и наслаждаясь тем, как она напрягается напротив меня, втягивая воздух. Я не могу дождаться, когда узнаю все способы, которыми она реагирует, когда я возбуждаю ее, каждый раз находя новые реакции, новые действия с ней. Я так долго говорил себе, что мне придется довольствоваться воспоминаниями о том, что у нас было, всего лишь о тех нескольких ночах, чтобы они длились всю оставшуюся жизнь. Мысль о том, что у нас могут быть месяцы, даже годы, чтобы оставить о себе столько воспоминаний, сколько нам заблагорассудится, кажется огромной роскошью.

Я всю свою жизнь был человеком, у которого под рукой было богатство. Все, что мне когда-либо нужно было сделать, это протянуть руку и взять его. Но ничто никогда не заставляло меня чувствовать себя таким богатым, как держать Сашу в своих объятиях, зная, что она моя, а я принадлежу ей.

Это у нас есть навсегда или, по крайней мере, до тех пор, пока мы живы.

Я намерен, чтобы это длилось как можно дольше.

Саша отступает назад, прерывая поцелуй и, взяв меня за руку, ведет к кровати.

— Я могу подумать о множестве вещей, которыми я хотела бы заняться остаток ночи, пока не сплю, — многозначительно шепчет она. Я чувствую, как мой член дергается только от этого, несмотря на ошеломляющий оргазм, который я испытал несколько минут назад. — Если ты готов к этому…

— Я готов ко всему. — Я делаю шаг вперед, хватаю ее за талию и поднимаю, когда она издает удивленный писк, укладывая ее спиной на кровать. — Я уже наполовину готов к этому, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я многозначительно ухмыляюсь ей, потянувшись к пуговицам своей рубашки.

— Но сначала я хочу увидеть, как ты обнажишься для меня.

Мой член напрягается, содрогаясь от этой мысли с волной вожделения, которая пронзает прямо мой позвоночник. Я думал о обнаженной Саше больше раз, чем готов признать, и теперь я хочу видеть ее без стыда. Сегодня вечером, впервые, у меня нет никаких сомнений по поводу того, что мы делаем, никаких колебаний по поводу того, что мы с ней созданы друг для друга. Я уже слишком много раз совершал эту ошибку. Я чуть не отказался от лучшего, что мне когда-либо предлагали, обеими руками, и я больше не повторю этой ошибки.

— Вот так? — Саша с намеком тянется к завязке на поясе своего платья. — Ты же знаешь, что под ним ничего нет.

— О, я знаю. — Я слышу жар в своем голосе, когда мои пальцы застывают на пуговицах рубашки. Воспоминание о том, как я просунул руку под ее платье, почувствовав ее обнаженную грудь, под которой ничего не было, останется со мной надолго. Я все еще чувствую комочек ее мокрых трусиков у себя в кармане. Хотя я не могу представить, что мне нужно будет долго мастурбировать, мысль о том, чтобы обернуть их вокруг своего члена и поглаживать себя тканью, пропитанной возбуждением Саши, мгновенно делает меня твердым как камень, пульсирующим и отчаянно желающим снова освободиться.

Она медленно раздвигает материал. Я мельком замечаю бледную кожу, кусочек груди, живота и бедра, а затем она пожимает плечами, позволяя платью соскользнуть, и стягивает его с себя. Она полностью, восхитительно обнажена под ним, ее совершенное тело выставлено на всеобщее, мое обозрение. Когда она смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, я испытываю такое болезненное возбуждение, как будто не кончал месяцами.

— А теперь дай мне посмотреть на тебя, — шепчет она, протягивая ко мне руки, и я позволяю ей начать расстегивать мой ремень, пока сам заканчиваю расстегивать рубашку.

Это похоже на новый старт, на новое начало. Особенно здесь, в тихом уединении дома, когда нас окружает тяжелая ночь, я чувствую себя здесь с Сашей в коконе, наконец-то защищенном от окружающего нас мира. Такое чувство, что здесь нет ничего, кроме нее и меня, как будто этого больше никогда не будет, и я довольствуюсь тем, что пока пребываю в этом чувстве.

Ее рука обхватывает мой член, когда я снимаю последнюю одежду, поглаживая, она притягивает меня ближе, и я стону, когда ее пальцы скользят по моей набухшей головке члена.

— Мы можем поиграть позже, — шепчет она, ее бедра сжимаются вместе, когда она подвигается, освобождая для меня место на кровати. — Прямо сейчас я просто хочу, чтобы ты снова был внутри меня.

Я наклоняюсь к ней, перемещаясь на кровать так, чтобы лечь рядом с ней. Медленно я поворачиваю ее так, чтобы ее спина была обращена ко мне, притягивая ее к изгибу моего тела, когда мой член устраивается между ее бедер, мои губы касаются задней части ее шеи.

— Не могу с этим поспорить, — тихо бормочу я, моя рука скользит вниз по ее бедру, чтобы закинуть ее ногу на свою, в то время как мой член прижимается к влажному теплу ее входа.

На этот раз нет необходимости приглушать крик удовольствия, который она издает, когда я толкаюсь в нее, постанывая в ее плечо от того, как она сжимается вокруг меня, отталкиваясь от меня, когда она безмолвно умоляет меня о большем. Решение, которое я принял много лет назад, сохранять целибат с самого начала, было связано не с тем, чтобы быть только с одной женщиной, это было связано с тем фактом, что я думал, что никогда ни с кем не буду, и не хотел мучить себя вкусом удовольствия, от которого мне пришлось бы отказаться. Но сейчас, в этот момент, я рад, что это всегда была только она, что это всегда будет только она.

Я хочу обладать ею полностью, заявить на нее всецело свои права, и я тоже могу стать для нее этим всем. Я всегда буду принадлежать только ей, и в этом нет никакого сожаления, потому что не существует другой женщины, которая могла бы сравниться с ней. Все, чего я когда-либо хотел, это Саша, и отныне я всегда буду хотеть только ее.

Впервые за долгое время сон приходит быстро и глубоко после того, как я обнимаю обнаженную Сашу, уютно устроившуюся в моих объятиях. Окно приоткрыто, сквозь него дует приятный ветерок, и легко забыть, что снаружи еще есть какая-то опасность, по крайней мере, пока я еще не сплю.

Во сне совсем все по-другому.

В моих снах я снова стою в дождливом переулке, впервые намеренно сжимая в кулаке холодный металл пистолета. Камни влажно поблескивают от дождя и неона, и я слышу свой голос, выкрикивающий чье-то имя, когда мужчина убегает от меня. Я чувствую, как мой палец давит на спусковой крючок, и вижу, как выстрел проходит мимо цели. Я слышу его крик боли, когда пуля настигает его, заставляя растянуться на камнях, перекатиться на спину, когда начинает капать кровь, и он отползает назад.

В переулке, несомненно, воняло мусором, мочой и застарелым жиром, но все, что я могу когда-либо вспомнить, это запах пороха, крови и зловония страха. Я почувствовал исходящий от него запах, как от пронизывающего ветра, увидел ужас на его лице и возненавидел его за это еще больше.

У него хватило смелости убить моего брата, но не настолько, чтобы столкнуться с последствиями этого. Я хотел убить его медленно, желание, которое у меня не было времени обдумать в тот момент, но было так много раз впоследствии. Я вертел, это желание в руках снова и снова, как истертый камень, сравнивая его позже с тем, что я чувствовал к Алексею, еще позже с тем, что я чувствовал к Арту и Эдо после того, как узнал об их предательстве и планах в отношении Саши. Я обнаружил внутри себя глубокий колодец насилия, который только начал открывать той ночью, но это было начало.

Мне снится, как он умолял, как я подкрадывался к нему, мое намерение убить его только росло с каждой мольбой.

— Умри, как гребаный мужик, — прорычал я ему, направляя пистолет ему в лоб. — А не сопливым сопляком.

— Ты имеешь в виду, как твой брат умер?

Он нашел в себе мужество бросить последнее оскорбление, и я бы содрал с него кожу до костей, если бы у меня было на это время. Вместо этого я застрелил его, а после того, как выбросил его тело в мусорный контейнер, где ему и место, я посмотрел на кровь на своих руках и подумал, должен ли я испытывать еще большее сожаление. Я не мог спорить, когда меня отстранили от священничества, до того, как я выследил этого человека. Я уже тогда знал, что во мне живет жестокость. В глубине души я знал, что не подхожу для этого.

Сейчас, во сне, человек и переулок превращаются во что-то другое: Алексей на своей импровизированной сцене, связанный и ожидающий правосудия и мести Виктора. Я стою там, его рука сжата в моей, и с моих рук капает кровь, они залиты ею, пропитывая и окрашивая дерево подо мной, а сверху до моих ушей доносится насмешливый голос Алексея.

— Ты не боишься своего Бога, священник?

Мой ответ во сне такой же, как и всегда.

— Я боялся бы, если бы думал, что Бог находится в этой комнате.

Но кровь другая.

Когда я отрезаю его палец, она превращается в бурлящую реку. Я слышу крик над собой, не замученный крик взрослого мужчины, а испуганный вопль женщины. Когда я поворачиваюсь лицом к фигуре, болтающейся позади меня, с растущим ужасом, это уже не Алексей, подвешенный для своих мучений. Это Саша, обнаженная и напуганная, ее изрубленная рука вырывается из моей хватки, когда море крови поднимается вокруг нее, льется из моих рук, угрожая утопить ее. Ее голубые глаза смотрят на меня с широко раскрытым ужасом, когда кровь доходит до ее подбородка.

Почему ты вернулся, Макс? Без тебя мне было безопаснее.

Они никогда не оставят меня в покое из-за тебя.

Безопаснее без тебя… без тебя…

Ее голос обрывается, булькая кровью, когда она тонет в ней, и я резко просыпаюсь в безмолвной темноте, весь в поту, с колотящимся в груди сердцем. Рядом со мной спит Саша, повернувшись на бок, ее голова подложена рядом с тем местом, где должна быть моя, вокруг нее подоткнута простыня. Она выглядит такой умиротворенной, какой я ее никогда не видел, и я не хочу оставлять ее ни на минуту.

Мне нужен свежий воздух.

Медленно я встаю, поднимаю свои брюки с того места, где они были небрежно брошены на пол, и натягиваю их обратно, осторожно, чтобы не потревожить ее. Я не беспокоюсь о рубашке, в это время ночи больше никто не встанет, если только в доме нет кого-то еще, страдающего бессонницей. Даже тогда моя единственная цель, выскользнуть из комнаты как можно быстрее и тише, чтобы не разбудить Сашу. Я знаю, что она слишком долго не спала полноценной ночью в настоящей постели, и я не хочу лишать ее этого.

Ночь уже остыла, когда я выхожу во внутренний дворик, глубоко вдыхая свежий соленый воздух. Это почти сразу проясняет мою голову, напоминая мне о решениях, которые я принял, когда мы с Левиным уезжали в Москву. Я не ошибался в том, что отношения со мной подвергнут Сашу опасности, удержат ее в этом мире мафий, но то, что она была без меня, ничего не изменило. Ее похитили и чуть не казнили, и все это не имело ко мне никакого отношения. Разлука не сделала ситуацию лучше. Я сказал себе, что если бы я нашел ее, живую и невредимую, если бы она все еще хотела меня после всего, что произошло, я бы не повторил ошибок прошлого.

Ночной кошмар этого не изменит.

— Дело именно в этом. Просто сон, — бормочу я в прохладную темноту, стискивая руками перила, когда занавески колышутся вокруг меня. Просто ночной кошмар и все.

— О чем? — Мягкий голос Саши доносится из-за моей спины, ее рука касается моей обнаженной спины. — Тебе приснился кошмар?

Я молча киваю, замирая на мгновение, прежде чем повернуться и посмотреть на нее.

— Мы вернулись к Алексею, — тихо говорю я ей. — Я потерял тебя. Это была моя вина. Из-за того, что я натворил.

Саша кивает, как будто понимает, что я видел, о чем я говорю, и что-то в выражении ее лица заставляет меня думать, что она искренне понимает. Ее рука остается на мне, скользя в мою сторону, когда я поворачиваюсь, и она тянется так, что обе ее руки оказываются на моей груди, проводя по мягким темным волосам там.

— Нас там больше нет, — тихо говорит она. — Алексей остался в прошлом. Все это так и есть. И ты не потеряешь меня.

— Я не уверен, что смог бы это вынести. — Мои руки ложатся на ее талию, на шелковистую ткань платья с запахом, которое она снова надела, и я притягиваю ее ближе. — Я не думаю, что смогу жить без тебя, Саша.

— Мы переживем это. — Она вздергивает подбородок, ее голубые глаза ищут мои. — Посмотри, что мы уже пережили. Мы оба были так близки к смерти. Пистолет у твоего живота и еще один у моей головы, и мы оба все еще здесь, стоим в одном из самых красивых мест в мире.

Она протягивает руку, ее пальцы запускаются мне в волосы.

— Это прекрасная ночь, Макс, и я люблю тебя. Ты любишь меня. На сегодня этого достаточно. Завтра мы сможем подумать о том, как нам бороться с тем, что будет дальше. Но на сегодняшний вечер…

— … сегодня вечером здесь только мы. — Я заканчиваю ее предложение, моя рука обхватывает ее затылок, когда я притягиваю ее для поцелуя. — Со всем остальным мы разберемся завтра, когда оно наступит.