Запретный плод

9

На следующий вечер телефон зазвонил в то время, когда Кэйси, сестры Джоан и Джозефина и приехавший на праздник преподобный Алистер Грэй пили чай. Сестра Джоан подняла трубку в своем отдельном кабинетике. Она вернулась сияющая.

— Кэйси, тебя, — возвестила она. — Это Джеффри.

Кэйси вскочила с места, чуть не опрокинув поднос с чашками. У нее так дрожали руки, как будто она только что перенесла нервное потрясение. Ей удалось выдавить из себя какие-то извинения, и она чуть ли не бегом бросилась к телефону.

— Какой Джеффри? — поинтересовался отец.

— Колдуэлл, — ответила сестра Джоан.

— Внук Сэса Рэсбоуна, — добавила сестра Джозефина.

— А, тот худощавый темноволосый мальчик, который тратил деньги, выданные ему на церковные пожертвования, на жвачку и билеты на бейсбол.

— Он теперь работает в Голливуде, — сказала сестра Джозефина.

— Неудивительно.

Кэйси плотно притворила за собой дверь. Как всякий хороший политический и государственный деятель, ее отец помнил всех и каждого. Она взяла в руки тяжелую черную трубку телефона.

— Алло… Джеффри?

— Кэйси, дорогая, я уже скучаю.

Один звук его голоса подействовал на нее успокаивающе.

— Я рада, что ты позвонил. Я тоже соскучилась. Я… Ну, как там Калифорния?

— Не могу тебе ответить за весь штат в целом, но в Лос-Анджелесе так же жарко и душно, как было, когда я уезжал. — Его голос дрогнул. — И в тысячу раз более одиноко. Как прошел праздник?

— Ужасно, но все хорошо провели время. Мой папа загнал в лунки три мяча.

— Яблоко от яблони недалеко падает.

— Нет, я попала всего два раза, один мяч отправила за пределы поля. В то время мои мысли были примерно за три тысячи миль отсюда.

— Мои тоже. — Его голос звучал ровно, но мягкая интонация придавала особое значение самым обычным словам. — Та встреча, на которой я должен был присутствовать, определенно не стоила того, чтобы покидать тебя, Кэйси. Ты меня простила?

Она улыбнулась в трубку, чувствуя, как волна облегчения захлестывает ее.

— Джеффри, если бы Питер Магинн велел мне вернуться в Вашингтон, мне бы тоже пришлось это сделать. Я все понимаю. И я рада, что ты позвонил.

— Неужели ты думала, что я не позвоню?

— Мне и это приходило в голову. — Ее голос сорвался, и она вдруг увидела окружавшие ее обшарпанные стены, небольшое распятие на одной из них, старую простую мебель, давно вышедшую из моды. А потом постаралась представить Джеффри там, в Лос-Анджелесе.

— Джеффри, я… мы оба знаем, что будет легче именно сейчас поставить все точки над «и».

— И назвать все происшедшее «бурным летним романом»?

Его вопрос ранил еще больше потому, что интонация, с которой он это произнес, оставалась такой же ровной и мягкой.

Слова словно застревали у нее в горле, но она заставила себя говорить.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, — ответил он, тяжело вздохнув. — К несчастью, я знаю, что ты имеешь в виду. Ты этого хочешь, Кэйси? Просто повесить трубку и забыть обо всем, что было между нами?

— Я никогда не смогу этого забыть.

— И я не смогу. Так что не будем снова затрагивать эту тему, хорошо? Давай лучше подумаем, что бы нам предпринять.

— Ты этого хочешь? — тоже спросила она все еще неуверенно.

— Конечно, хочу.

— Серьезно?

— Женщина, если бы я был сейчас рядом, ты бы уже барахталась в реке! — энергично воскликнул он.

— Мой отец нас не одобрит. Он говорит, что ты тратил деньги, выданные тебе на церковные пожертвования, на жвачку и билеты на бейсбол.

— Он забыл упомянуть комиксы, — добавил Джеффри.

— К своему стыду, — фыркнула Кэйси, — должна признаться, что свои я однажды потратила на резиновых пауков. Отец уличил меня и преподал очень долгий и нудный урок на тему церковных финансов… Почему ты не сказал мне, что знаком с ним?

— Я и не знал, что знаком. Я помню высокого достойного джентльмена, но я как-то не догадывался, что это был твой отец. Боюсь, мы не очень-то часто заглядывали в церковь, хотя моя мама изредка водила меня туда, чтобы угодить Сильвии. А потом мы уехали в Александрию, когда мне было семь лет, а еще позднее переселились в Калифорнию, когда мне было десять, — он кашлянул в трубку. — Подумать только, Кэйси, если бы мы пробыли в Александрии чуть дольше, я бы мог увидеть тебя в пеленках…

— Хочешь, чтобы я начала называть тебя стариканом Колдуэллом? — спросила она, смеясь. — Джеффри, ты даже не представляешь, какой счастливой ты меня сделал.

Он понизил голос и произнес с интонацией соблазнителя:

— Я мог бы сделать тебя еще счастливее, если бы был сейчас рядом. Кэйси, ты единственная женщина, которую я хочу. Запомни это, ладно?

— Даже если я увижу твое фото в иллюстрированном журнале…

— Только не думай, что мое отсутствие означает безразличие к тебе. Это не так, Кэйси, ты мне совсем не безразлична! О черт, мне звонят по другому телефону. Ты уверена, что не сможешь оставить своих учениц и прилететь сюда на пару недель?

— Не знаю. — Ее сердце забилось сильнее, а руки снова задрожали. Она ему небезразлична, он сейчас должен повесить трубку, он хочет, чтобы она к нему приехала… Она была в таком смятении! — Я может… Я не знаю.

— Подумай об этом, Кэйси!

— Джеффри…

— Все нормально, дорогая. Успокойся и подумай. Я не настаиваю, ты понимаешь. Если не можешь — значит, не можешь. Я не обижусь на тебя, так же как ты не обиделась на меня за мой внезапный отъезд. Ведь это неважно, правда? У нас впереди вся жизнь вместе, я уверен в этом, Кэйси. Кэйси, я люблю тебя.

И он повесил трубку.

Кэйси собрала в кулак все свое самообладание, прежде чем вернуться в столовую. Там были люди, которые знали и любили ее больше, чем кто бы то ни было на свете. И все же она до боли тосковала о сильных руках Джеффри, обнимающих ее. Только он мог бы избавить ее от гнетущего чувства одиночества, которое она сейчас испытывала. А он находился на другом конце страны. Его уверенный голос вселил в нее надежду, но постепенно и незаметно вновь подкрадывались прежние страхи и сомнения. Они были вместе так недолго. А теперь их разделяло расстояние в тысячи миль, и никто не смог бы предсказать, сколько еще недель или месяцев они не увидят друг друга. Все это могло так легко разрушить их взаимную любовь. И у них останутся лишь воспоминания да несбывшиеся мечты о том, что могло бы быть.

— Ты выглядишь усталой, Кэйси, — заметил Алистер Грэй, наливая дочери чашку чая.

Она кивнула.

— Сегодня был тяжелый день.

— Да, но, к счастью, за оставшиеся две недели ты сможешь расслабиться и хорошенько отдохнуть здесь. Магинн слишком загружает тебя работой.

Кэйси взглянула на отца. И по внешнему виду, и по характеру это был выдающийся епископ. Высокий элегантный мужчина с густой седой шевелюрой и гордой осанкой. Он с успехом использовал данную ему природой внешность в своей деятельности. Ко всеобщему удивлению и восхищению, в нем сочетались честность и прямота, любовь к ближнему и умение прощать, строгость и теплота. Кэйси любила и уважала его, но и для нее он оставался загадкой. Сейчас, наблюдая за ним, она могла утверждать, что он знает о Джеффри, и догадалась, что он ей сочувствует.

— Мне нравится моя работа, — сказала она, — но, возможно, ты и прав. Я раздумываю, не заняться ли чем-нибудь другим… — Она остановилась на середине фразы, так как просто не могла заставить себя продолжать. Как же может она оставить девочек и забыть о своих обязанностях ради немедленной поездки в Калифорнию к человеку, с которым знакома менее недели! Да, Джеффри значил для нее все, но она должна исполнить свой долг по отношению к девочкам, тетям, отцу… и прежде всего по отношению к самой себе. Плечи ее поникли.

Она не может уехать. Джеффри сказал, что все поймет. И Кэйси улыбнулась отцу.

— Не обращай внимания. Мое колено в порядке, и я с нетерпением жду, когда мы с девочками отправимся в поход в горы на следующей неделе.

— А потом?

Он давил на нее, заставляя подумать и трезво оценить все сложные проблемы, которые предстояло решить, но она продолжала улыбаться.

— Обратно к Магинну.

— И?..

— Папа, ты что, стараешься заставить меня рассказать о своих планах относительно Джеффри?

Алистер Грэй ничуть не смутился.

— Вот именно.

— Знаешь, мне уже двадцать восемь.

— Она права, Алистер, — вступилась сестра Джозефина.

— Джозефина, этот человек работает в Голливуде; кроме того, он внук Сэса Рэсбоуна. Во имя Господа, скажите, что у него может быть общего с моей дочерью?! Я не говорю об обычном флирте! Я говорю о серьезных отношениях. Вы же не думаете, что он бросит свою работу в Голливуде? Нет, это именно Кэйси придется бросить все, пожертвовать всем! И ради кого? Ради человека, которого она знает менее недели!

— Алистер, ты просто смешон! — сообщила сестра Джоан и налила ему очередную порцию чая. — Кэйси твой единственный ребенок, и ты любишь ее, но надо бы уже понять, что тебе пора перестать вмешиваться в ее жизнь.

Епископ угрожающе уставился на старшую сестру. Однако она лишь невозмутимо улыбнулась в ответ.

— А он действительно достойный парень? — коротко осведомился святой отец.

— О, даже очень, — заверила сестра Джозефина, — он не дал нам утонуть.

Губы Алистера Грэя тронула тонкая усмешка.

— Полагаю, это о чем-то говорит. Ну, долго еще против меня будут устраивать заговоры?

— А ты знай свое место! — парировала сестра Джоан, улыбаясь.

Он посмотрел на дочь и, вздохнув, покачал головой. Затем лицо его прояснилось.

— Я вижу, ты научилась держать язык за зубами, когда это необходимо. Тетушки снова грудью встали на твою защиту, а? — Он потрепал ее по руке. — Я хочу только, чтобы ты была счастлива, Кэйси, и больше ничего.

— Я знаю.

Через две недели девочки во главе со своими наставницами-монахинями были готовы к отъезду и продолжению своей учебы в монастырской школе в Александрии. Кэйси же была безнадежно несчастна. Телефонных разговоров с Джеффри было совершенно недостаточно. Девчонки, подслушивающие под дверью, единственный телефон в лагере, трехчасовая разница во времени — казалось, все мешало их долгим интимным беседам, если таковые вообще были уместны.

Успевшая уже устать от подготовки лагеря к закрытию на зимний сезон, Кэйси уложила вещи в багажник своего белого «Ауди». Сестры и девочки уехали в Александрию на автобусе. На ферме Рэйнбоу стояла тишина, нарушаемая лишь шумом ветра и накрапывающего дождя. Озеро под затянутым тучами небом было серого цвета. Кэйси казалось, что она прощается с чем-то навсегда. Ей было одиноко, она тосковала по тому, с кем можно было смеяться, бегать, дурачиться и любить — по Джеффри. Она попыталась представить себе, чем он может сейчас заниматься. В Калифорнии — семь часов утра, суббота. Наверное, это зависит от того, что он делал в пятницу вечером…

Она выбросила из головы эту неприятную мысль, отмела весь хаос сомнений и забралась в автомобиль. К вечеру она будет в Вашингтоне — дома, одна.

На вершине крутого холма, где соединялись узенькая грунтовая дорога из лагеря и мощеное, но неровное шоссе, Кэйси заметила фигуру человека, сидящего на чемодане или рюкзаке под кроной тоненькой березки. «Наверное, из тех, кто передвигается автостопом, или просто обычный коммивояжер», — подумала Кэйси. В утреннем воздухе висела по-настоящему осенняя дымка. Неожиданно она почувствовала жалость к незнакомцу, одиноко сидящему под дождем. Поднимет ли он руку, прося ее остановиться? Скорее всего, кроме ее «Ауди» следующая машина появится здесь лишь через несколько часов. Как глупо ждать в таком месте попутный автомобиль. Но она тут же отогнала от себя сочувственные мысли. Нет, она не станет подбирать попутчиков.

Мужчина поднялся, когда ее машина немного притормозила, въехав на вершину холма. Кэйси отвела глаза. Проще проехать мимо, не встретившись взглядом с человеком, просящим помощи. Тогда не возникнет ощущения вины.

Она уже сворачивала на главную дорогу, как вдруг незнакомец преградил ей путь. Все остальное сделала его улыбка. Она резко нажала на тормоз, не доехав до него несколько дюймов. Автостопщик подхватил свой чемодан и закинул его в багажник, а сам взгромоздился на переднее сиденье рядом с ней.

— Куда вы направляетесь? — осведомилась Кэйси.

Его улыбка была неотразима.

— В Вашингтон. А вы?

— Забавно, но я тоже. — Она попыталась улыбнуться, но почти задохнулась от потрясения и радости. — Ты знаешь, я чуть не задавила тебя!

— Это было бы ужасно, правда? — Его улыбка стала еще шире, а ее сердце забилось еще сильнее. — Я чересчур импульсивен, правда?

— О Джеффри…

Кэйси не успела договорить, как оказалась в его объятиях, таких же крепких и зовущих, какими она их помнила. Он нашел ее губы своими и ощутил на них вкус дождя. Она вдыхала запах его кожи, запах свежего ветра. Он обвел языком контуры ее губ и скользнул внутрь влажной сладости рта. Она прильнула к нему, возбуждающе прижавшись грудью, обтянутой свитером из мягкой шерсти. Он обхватил ладонями одно из соблазнительных полушарий и, нежно сжимая его, притянул Кэйси к себе еще крепче.

Она тихо вскрикнула, отвечая ему со всей страстью, подогреваемой двумя неделями тоски, неожиданностью его появления, трепетом от сознания того, что он снова рядом.

Однако мотор автомобиля не был выключен, и как только Кэйси сняла ногу с тормоза, машина покатилась к реке.

Джеффри высвободился и резко повернул руль влево.

— Мы, пожалуй, преуспеем в том, чтобы погубить друг друга, — пробормотал он.

Кэйси неохотно вернулась к обязанностям водителя, поставила машину на обочине и выключила мотор.

— Ну а теперь, Джеффри Колдуэлл, — начала она с лукавой усмешкой, — когда ты знаешь, какой прием я оказываю автостопщикам, что ты думаешь по этому поводу?

— Я думаю, что я бы с удовольствием потащил тебя в кусты и…

— Идет дождь.

— Полагаешь, ты бы это заметила?

От промелькнувшей в голове картины сладкая дрожь пробежала по ее телу, но она серьезно посмотрела на него.

— Джеффри, что ты здесь делаешь?

Он устроился поудобнее, откинувшись на спинку сиденья, и пожал плечами.

— На следующей неделе у меня дела в Нью-Йорке. Поэтому я и решил преподнести тебе сюрприз. Недалеко от лагеря я почти наткнулся на твоих учениц, но успел вовремя укрыться за скалой. Ну что, разве откажешь мне в дьявольском коварстве?

— Иначе я бы на тебя и не посмотрела! — смеясь, ответила Кэйси.

— Тогда ты отвезешь меня в Вашингтон и позволишь мне провести завтрашний день вместе с тобой?

Он потянулся к ней и погладил по щеке, потом его рука соскользнула на ее грудь, и он почувствовал, как мгновенно затвердел ее мягкий сосок под тонкой материей.

— Это был дурацкий вопрос, — прошептал он.

К тому времени, как они добрались до дома, где жила Кэйси, она мечтала только об одном — упасть в объятия Джеффри. Они вели машину по очереди. Джеффри взял на себя участок до моста Джорджа Вашингтона и самую трудную часть автострады Нью-Джерси, но он так управлял «Ауди» на этой трассе, что будто плелся по проселочной дороге. Джеффри объяснял это более напряженным движением по сравнению с Калифорнией. Они останавливались, чтобы передохнуть — не часто и не надолго, — преследуя одну не упоминаемую вслух цель: как можно скорее добраться туда, где они будут вдвоем и никто им не будет мешать. Но ограниченное пространство в салоне автомобиля, близость Джеффри, ожидание того, что он пробудет с ней еще какое-то время, даже вибрация машины на высокой скорости довели Кэйси до такой остроты желания, что у нее закружилась голова, когда она искала ключ от квартиры. Если бы в тот момент Джеффри просто прикоснулся к ней, она бы потеряла сознание.

Но он не прикоснулся. Вместо этого он бродил, осматривая ее жилище, расположенное на третьем этаже старого, но симпатичного кирпичного дома. Матово поблескивающий паркет, камины в спальне и гостиной, витиевато расписанные под мрамор, стены, выкрашенные в спокойный серый цвет. Типичная городская квартира, элегантная и в то же время уютная. Мебель эпохи Конфедерации[5] и несколько вещей в античном стиле, оставшихся от матери. Больше всего она любила секретер в стиле чиппендель[6]. Гостиная была вполне приличных размеров, с красивым видом из окна, а вот спальня — чуть побольше ниши для кровати. А уж так называемая кухня и вовсе помещалась в наскоро перестроенном чуланчике. На Восточном побережье снять приличную квартиру было сложным делом.

— Очень мило, — одобрил Джеффри. — Более или менее так, как я себе и представлял. Джордж Вашингтон останавливался здесь?

— Этого дома тогда еще не было.

Он стоял, положив руки на спинку кресла времен королевы Анны.

— Как давно ты тут живешь?

— Всего год, до этого я снимала квартиру с кем-нибудь на паях.

Он улыбнулся.

— Я и забыл, ты же еще очень молодая. Ты много работаешь, да?

Она кивнула, не испытывая желания ни присесть, ни подойти к нему. Он видел сейчас другую сторону ее мира. В этой квартире перед ним стояла образованная деловая женщина Леонора Грэй, а не Кэйси в ярком цветном шарфе на голове и в гольфах. Джеффри пересчитал книги на полках, висящих между окнами, закрытыми жалюзи, и камином.

— Итак, у тебя тринадцатитомное издание Оксфордского словаря английского языка, — подытожил он. — Почему-то я представлял себе, как ты сидишь над двухтомником с увеличительным стеклом.

Она выдавила из себя короткий смешок, скрестив руки на груди, так как они у нее снова начали дрожать.

— Не думаю, что чтение с увеличительным стеклом стало бы моим хобби. Во всяком случае, я не занимаюсь этим каждый день…

— Не занимаешься? — Он поскреб в затылке, улыбаясь. — А я-то представлял тебя читающей этот словарь даже рано утром, за чашечкой кофе.

— Я с трудом просыпаюсь и почти ничего не вижу по утрам! — Она посмотрела на него в упор, затем, решившись, подошла и коснулась его запястья. — Тебе было любопытно узнать о моей жизни так же, как мне было любопытно узнать о твоей. Поэтому ты и приехал? Посмотреть, как я живу?

— Да, я хотел посмотреть, как ты живешь, сознаюсь в этом. Но приехал я, чтобы увидеть тебя, Кэйси. — Он погладил ее локон и продолжил более низким голосом. — Поверь мне, любовь моя, я здесь только ради тебя.

— Я верю.

Он легонько погладил ее нежные щеки.

— Дорогая, если я прямо сейчас не смогу осязать тебя всю, я просто сгорю. Ты же не хочешь остаться с горсткой бесполезного пепла в руке?

Она покачала головой и прошептала:

— Нет.

Они бросились друг другу в объятия и стали целоваться жадно, страстно, ищуще, как будто хотели сами себе доказать, что все это явь, а не сон.

— Я все время спрашивала себя, будет ли это еще когда-нибудь, — прошептала она наконец. — Джеффри, я так скучала по тебе…

Он поцеловал ее снова и, почувствовав на своей щеке горячие слезы, отстранился, чтобы понять, чьи они — его или ее. Он слегка отклонил ее голову и кончиками пальцев дотронулся до уголков глаз. Из них-то и текли горячие ручьи. Она спрятала лицо, зарывшись в его плечо.

— Без тебя просто ад кромешный, Джеффри, — прошептала она. — Какой-то ад!

— Кэйси, Кэйси…

Его голос сорвался, и они так крепко обняли друг друга, как будто боялись, что кто-нибудь из них вдруг исчезнет, растворится в воздухе и уже никогда не появится вновь.

— Я люблю тебя, Кэйси, — выдохнул он ей в волосы, — я люблю тебя…

Она подняла голову, ища что-то глазами. Он ли произнес вслух эти слова? Или они сами возникли в ее мозгу, потому что она так отчаянно хотела их услышать?

Он нежно улыбнулся, прочитав ее мысли, и погладил по волосам.

— Я люблю тебя, Кэйси, — повторил он. — Я был ужасно несчастен без тебя. Я так тосковал, что тебя нет рядом. Две недели я ни черта не мог делать. Я даже не мог выглянуть в окно, чтобы твое лицо не встало перед моими глазами.

Он глубоко вздохнул и задержал дыхание. Затем по всему его телу пробежала дрожь, и он улыбнулся ей игривой улыбкой. Прежде чем она успела ответить тем же, он подхватил ее на руки и закружил по комнате. Проведенные в пути два дня не остудили его возбуждения. Ему хотелось двигаться, внезапно он почувствовал небывалый прилив энергии. Он засмеялся, потому что любил ее и был с ней рядом, и все просто должно было быть прекрасно. Наконец-то кончились эти две недели одиночества. Он не хотел думать о завтрашнем дне или послезавтрашнем — только о сегодняшнем дне… ночи…

Все в той же эйфории он отнес ее в спальню и положил на кровать, застланную стеганым одеялом в мелкий голубенький цветочек. Оно удивительно гармонировало со всей обстановкой крохотной уютной комнаты. «И с самой Кэйси», — подумал он, улыбаясь ей.

— Ты не произнесла ни слова, — прошептал он, дотрагиваясь до ямочки у нее на подбородке. — Или мне это только показалось?

— Нет, — ласково прошептала Кэйси.

Через несколько мгновений он сбросил с себя одежду, раскидав ее по всей комнате, и направился к ней. В том, что он страстно желает ее, не было ни малейшего сомнения. Она лежала не двигаясь и наблюдала за ним. С благоговением и нежностью, такими несовместимыми с огнем в глазах, он раздел ее, сопровождая снятие каждой вещи ласками. Затем он вытянулся рядом с ней и, положив ладонь на изгиб ее шеи, едва касаясь нежной кожи, медленно заскользил ею вниз по ее телу — вдоль ложбинки между грудей к плоскому животу. Она дышала ровно и чуть слышно, будто загипнотизированная его пристальным взглядом и изучающими легкими движениями.

Потом он сел, и теперь обе его руки исследовали линии ее талии и бедер, ног, а когда он добрался до ступней, то склонился над ними и принялся их целовать. Она видела его гладкую загорелую спину, широкие, мускулистые плечи, пока он постепенно прокладывал поцелуями обратный путь — к мягкой и нежной промежности. Его поцелуи стали настолько нежными и томительными, что она невольно раздвинула ноги, и он проник языком в теплую и влажную глубину ее естества. Она ощущала его движения, его жар внутри себя, пока эти сладостно мучительные ласки не стали почти невыносимыми, и она, изогнувшись под ним всем телом и запустив пальцы в его густые волосы, издала стон, как бы умоляя его о большем, о полном и абсолютном слиянии их тел.

Он поцелуями проложил огненную тропинку выше, вдоль живота, и наконец его губы остановились и сомкнулись вокруг ее затвердевшего соска. Она обвила его обнаженную спину обеими руками и крепко прижала к себе. Он застонал, его дыхание участилось, и она еще острее почувствовала, как отчаянно он желает ее.

— Хватит, — вскричала она, — пожалуйста, довольно!

— Дорогая, что ты со мной делаешь…

Он перевернулся на спину и перетянул ее на себя. Взяв в ладони ее лицо, он коснулся губами ее волос и прошептал:

— Я люблю тебя, Кэйси… Я люблю тебя…

— И я люблю тебя… навсегда.

Он положил руки ей на бедра и, приподняв ее, посадил на себя. Теперь они действительно слились воедино, одновременно вскрикивая от иссушающей страсти, от бесконечности своей любви…

Потом уже Кэйси проложила поцелуями такой же путь по его телу, также осыпав его обжигающими и томительными ласками, пока пощады не запросил он, и снова он привлек ее к себе, и вошел в нее со всей силой своей страсти, и наконец они оба достигли наивысшей степени экстаза.

Кэйси свернулась рядом с ним клубочком, и они заснули, не размыкая объятий, уверенные в том, что какие бы проблемы ни встали перед ними, отныне они будут решать их вместе.