Заставь меня

ГЛАВА 21 Разбитые осколки

Кэш

После мучительного запихивания твердого члена обратно в джинсы, мы с Харлоу садимся в машину. Она продолжает бросать на меня грустные взгляды исподтишка. Если это потому, что она жалеет, что остановила меня, то плохо дело. Ее волосы собраны в короткий хвост, но растрепаны, потому что я засунул в них пальцы, пока овладевал ее ртом.

Блять, этот рот.

Она целует так, что хочется еще, еще, еще. Она прижимается так, будто может дышать только тогда, когда я забираю у нее дыхание.

Я знаю это чувство.

Она бросает на меня еще один такой взгляд, и я уже собираюсь что-то сказать, когда она не сводит с меня глаз и тянется к моей талии. Ее глаза как у лани, пока она возится с пряжкой моего ремня.

— Что ты делаешь? — это прозвучало резче, чем предполагалось, и ее мягкая улыбка спадает.

— Забочусь о папочке, — черт.

Я только расслабился, но член опять мгновенно затвердевает. Откидываюсь назад.

— Что ж, приступай.

Я вдыхаю, когда ее мягкие руки обхватывают мой член. Она медленно проводит руками вверх и вниз. При первом движении ее языка по моему кончику я сжимаю челюсти до боли.

— Блять, детка, — выдавливаю я, когда ее рот принимает меня целиком. Он мокрый, горячий и просто райский. Ее слюна стекает по всей длине, когда она проводит языком по моему кончику, а затем наклоняется, чтобы лизнуть длинным движением от основания до головки.

Мои костяшки пальцев бьют по рулю и переключателю скоростей, я изо всех сил стараюсь не убить нас. Мои бедра сгибаются, желая погрузиться в ее горло.

— Глубже, куишле. Подавись папочкой.

Ее голубые глаза смотрят на меня с коварным блеском, прежде чем она опускает голову до рвотных позывов. Мышцы ее горла заглатывают мой кончик, и все мое тело сжимается от удовольствия. Я жду, что она поднимется, но она остается внизу, лишь слегка покачиваясь, так что мой член остается глубоко в горле.

— Такая чертовски горячая, — шиплю я, проводя большим пальцем по ее щеке, чтобы посмотреть, нет ли слез. Есть.

По мере того, как она продолжает, мне требуется все больше усилий, чтобы не отрывать глаз от дороги. Звук моих стонов и ее рвотных позывов нарушается пронзительным звонком телефона. Она останавливается с членом во рту.

— Не останавливайся, блять, — затем я отвечаю на звонок.

Невероятно трудно слушать, о чем бы ни говорил Финн, все, на чем я могу сосредоточиться, — это давление, нарастающее в моем паху. Яйца чертовски болят в ожидании разрядки.

Движения Харлоу становятся более энергичными, и именно поэтому я не вешаю трубку. Мне нравится, что она бросает вызов своим границам ради меня. Она ставит себя в неудобное положение ради моего удовольствия. Плюс, я понимаю, что ее чертовски заводит сосать мне, пока я говорю по телефону. По той же причине она так сильно кончила в «Фантоме». Она получает удовольствие от риска быть пойманной.

Давление очень сильное, и я знаю, что долго не протяну.

— Бери все до капли, куишле.

— Что? — говорит Финн в трубку.

Я игнорирую его.

— Будь хорошей девочкой и проглоти до дна.

— О, господи, Кэш! — рявкает Финн и вешает трубку.

Телефон падает с моего плеча, как только я кончаю. Это ослепительное ощущение. Горячие волны удовольствия прокатываются от моих яичек по всему члену и попадают в маленький ротик Харлоу.

— О, черт, да? — я рычу, чувствуя, как она глотает, все еще держа меня во рту.

Она садится, покорно вытирая рот.

— Дай посмотреть, — она смотрит на меня в замешательстве, а затем дьявольски улыбается, прежде чем открыть рот. Он пуст, только ее собственная слюна на ее розовом языке. — Хорошая девочка.

Мне нравится это зрелище, знать, что она проглотила каждую капельку, но мне также нравится вид ее наполненной мной. Поэтому я беру ее за подбородок и сплевываю ей в рот. Она сидит, жеманно улыбаясь и облизывая губы.

Когда мы доходим до моего дома, я рад видеть строительную бригаду, работающую над «Логовом». Ппланирую большую вечеринку по случаю открытия, и после утреннего разговора с Харлоу думаю, что устрою ирландский праздник. Буду использовать только старые рецепты моей матери — если они были хороши, когда она их готовила, я уверен, что Илай сможет сделать их фантастическими. Куплю отличный ирландский виски и позабочусь о том, чтобы у нас было много бочонков «Гиннесса». В последние несколько лет я увлекся модернизацией дома, превратив его в роскошное сочетание старого и нового дизайна, но я хочу вернуть его к истокам.

Выходя из машины, я хватаю свой телефон с пола, где его уронил. Что вызывает у меня любопытство.

— Почему ты не попросила свой телефон? — говорю я, открывая дверь Харлоу.

— Никто не пытается связаться со мной, — мрачно заявляет она.

— Я уверен, что это неправда, — мы заходим внутрь, приветствуем охранника у двери, прежде чем войти в лифт.

— Мне нравилось быть «вне сети», — она имитирует кавычки. — Я отменила всю работу с клиентами, у меня уже был звонок «раз в месяц» с мамой, так что единственные сообщения, которые я получаю в эти дни — случайные люди из старшей школы, которые только сейчас узнали о Бет и выражают соболезнования, — она усмехается на последнем слове.

— А как же семья? — у меня защемило в груди, я снова узнаю это тоскливое выражение на ее лице.

— У меня ее нет.

Я твоя семья, — хочу сказать я, но почему-то это застревает у меня в горле.

***

Самое лучшее, что можно сделать на таком высоком уровне, — это не допускать ошибок. Я жестокий человек, и смирился с этим. Но ничто не может повергнуть меня в убийственную ярость быстрее, чем комары. И слава богу, на моей крыше их нет, так что я могу расслабиться и наслаждаться закатом.

Я вернул Харлоу ее телефон и сумку из шкафчика в «Логове», когда мы вернулись с полигона. Удивился, что она не просила об этом, но понимаю привлекательность одностороннего мышления. У тебя нет других обязанностей, нет чужих просьб или требований к времени. Только ты и твоя цель.

Но если ее нет со мной или в квартире под охраной, я должен иметь возможность связаться с ней. Кстати, о ней, вот и она. Идет ко мне в шелковистых пижамных шортах и хлопчатобумажной майке. Опускается на край шезлонга рядом со мной. Шевелит носом и вздыхает.

— Мой арендодатель звонит уже неделю, — я приподнимаюсь из своего положения, ее голос звучит обеспокоенно. — Я пропустила дату продления нашего договора, поэтому он подписал договор с другим арендатором. У меня есть две недели.

Эгоистично, но я рад.

— Ничего страшного, ты уже живешь здесь.

Она отпрянула назад.

— Временно.

— Ну уж нет. Ты живешь здесь сейчас, куишле.

— Я не живу здесь, Кэш, — ее подбородок выпячивается, как она любит делать, когда чувствует себя властной. Это восхитительно.

— Ладно, пусть у тебя будет свой дом, но спать каждую ночь ты будешь в моей кровати.

— У тебя мания величия, знаешь это? — она насмехается и скрещивает ноги.

Я фыркаю.

— Говорили иногда.

Она хмыкает и смотрит на меня.

— В любом случае, я хочу пойти туда завтра, чтобы убрать комнату Бет, — я собирался предложить ей нанять грузчиков, но понимаю, что это она хотела бы сделать сама. Для остального я найму грузчиков.

Затем ее взгляд смягчается, и она пожевывает губу, словно хочет что-то сказать, но не может.

— Хочешь, чтобы я поехал с тобой?

— Да. Если ты не против…

— Я буду там. Если я тебе нужен. Без вопросов.

Она встает и наклоняется, чтобы прижаться мягким поцелуем к моим губам.

— Спасибо.

Все, что угодно. Все, что угодно для тебя, куишле.

***

На следующее утро Харлоу дергает коленом вверх-вниз всю поездку в машине. Она жует щеку изнутри, как всегда, когда боится-нервничает, а не кокетничает-нервничает.

— Что в этой милой головке, куишле?

— Не думаю, что смогу это сделать, — ее губы дрожат, и она поворачивается лицом к окну.

— Конечно, сможешь, — кладу руку ей на бедро. — Это будет ужасно больно. Но я буду рядом, чтобы подхватить тебя, если ты упадешь. Я дал тебе обещание, а я человек слова. Слышишь меня? Ты не будешь одна.

Я вижу, как она сглотнула, и крепче сжимаю ее ногу. Ненавижу то, что у меня нет в руках врага, которого можно убить. Нет человека, который причинил ей физическую боль, чтобы я мог причинить ему боль в десять раз сильнее. Конечно, есть убийца, но даже если я отправлю его в ад, это не вернет Бет. Козлов был прав, ничто не вернет ее. Это не то же самое, что око за око. Такой способ слишком прост. Излечить разбитое сердце? Намного сложнее.

Возможно, я не смогу заполнить дыру в ее сердце, но, может быть, смогу облегчить боль.

Когда мы добираемся до ее квартиры, ее рука трясется. Я молча убираю ее руку и отпираю дверь своим запасным ключом.

— Как… почему я вообще удивлена? — она качает головой, но я улавливаю малейший призрак улыбки, и моя грудь сжимается от осознания того, что причина этого — я. — Как давно у тебя дубликат… — она замирает на полуслове, когда замечает чистую кухню и уборку, которую я сделал в прошлый раз, когда был здесь.

— Что за… — ее глаза расширяются.

— Со второй смены.

— Что?

— Я сделал дубликаты во время твоей второй смены в «Логове».

— Псих… — говорит она себе под нос, пока ходит вокруг и осматривает место.

— Я думал, мы это уже выяснили.

— О боже, — она крутится вокруг, разинув рот. — Вибратор из душа… это был не просто такой же, как у меня, это был мой, — я только ухмыляюсь. — Господи, Кэш, это просто жуть какая-то.

— Жуть, но тебе нравится, — я шевелю бровями и получаю в награду небольшое хихиканье. Он быстро затихает, когда поворачивается лицом к заклеенной двери. Я внимательно наблюдаю за тем, как ее грудь вздымается от тяжелого дыхания. Мне хочется подхватить ее на руки и прижать к своей груди, чтобы она почувствовала себя в безопасности и целостности, но я знаю, что это не поможет.

Она смотрит на дверь, как лев, готовый наброситься. Осторожно подходит, чтобы не спугнуть. Как будто ей вдруг надоело, она распахивает дверь, отвалившаяся лента скрипит.

Застывает в дверном проеме, и я думаю, что у нее, наверное, очередной приступ паники. Но потом она вздыхает и вытаскивает ящик комода, ставит его на не заправленную кровать.

— Так, по одному ящику за раз. По одному ящику за раз, — говорит она, и я понимаю, что не мне.

— Кэш, можешь достать чемоданы из-под моей кровати и несколько мусорных пакетов из кухни… — она хмурится. — Если они у меня есть.

Как уже говорил, я ни от кого не принимаю приказов. Но для нее я подчиняюсь, как лакей своей королеве.

***

Я впечатлен тем, как Харлоу удается систематически разбирать захламленную комнату Бет — оказывается, ни одна из этих девушек не склонна к аккуратности. Мы эффективно перебираем ее одежду и содержимое тумбочек, создавая кучи для пожертвований, выброса и хранения.

Но ее броня начинает трещать, когда мы добираемся до коробки с фотографиями под кроватью Бет. Она вытаскивает их одну за другой. Над некоторыми смеется и складывает в стопку для себя. На других она взволнованно сидит и рассказывает мне историю, голос срывается в конце, когда до нее доходит, что это последние воспоминания о лучшей подруге.

— Она была рождена для сцены, — она смеется, протягивая мне фотографию Бет в начальных классах, одетую как Динь-Динь, с красным занавесом за спиной.

— Вы играли в спектаклях? — я смотрю на улыбающуюся девочку, маленькую и пузатую, и чувствую необычную дрожь, осознавая, как эта улыбка угасла.

— Я была крокодилом, — прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. — Все в порядке, можешь смеяться, — говорит она, издавая один смешок.

Я не могу сдержаться. Хватаю ее за талию и тащу ее по полу, чтобы усадить к себе на колени. Она выдыхает, довольная тем, что находится в моих объятиях, и я чувствую, как по моим плечам разливается тепло.

Мы продолжаем разбирать фотографии. На данный момент, просто ради памяти, Харлоу решила не выбрасывать ни одной. Это легкий способ закончить тяжелый день. Вспоминать приятные воспоминания, а не ужасные, связанные с ее смертью.

Она достает фотографию молодой Бет и тех, кто, как я предполагаю, является ее родителями. Женщина миниатюрная и светловолосая, как она, а мужчина выглядит как более молодая версия Ивана Козлова.

— Иван ее дядя? — связь очевидна.

— Да.

— Почему ее фамилия не Козлова? Она же не была замужем? — я не так часто общаюсь с персоналом на своих различных предприятиях, но должен был знать, если королевская семья Братвы работает прямо у меня под носом.

— Ее родители сменили фамилию на Кинг до рождения Бет, — в этом есть смысл. Из того, что Финн смог узнать о Бет и ее родителях, казалось, что они не имеют никакого отношения к семейному бизнесу. Если они хотели жить нормально, разумно было сменить известную фамилию.

Это кажется хорошим поводом расспросить о том, что она сказала ранее о том, что у нее нет семьи.

— А что насчет твоих родителей?

Она соскальзывает с моих коленей, чтобы повернуться ко мне лицом, и я чувствую сильное желание схватить ее обратно.

— Только мама. Она не плохая, просто думаю, что ей было не суждено иметь ребенка, когда она стала практикующим врачом, у нее не было времени ни с кем встречаться, поэтому она родила меня от донора. Наверное, думала, что обязана иметь ребенка. Как будто это часть жизненного расписания, и она всегда была прилежной во всем. А сейчас мы больше похожи на давних знакомых, чем на мать и дочь.

В ее словах нет злобы, но есть нотки грусти и одиночества. Моя семья — это вся моя личность. Каково это — не иметь ее?

Она неловко передвигается.

— А как насчет тебя? Ты часто навещаешь отца? — ее голос повышается, как будто она пытается поддержать разговор.

— Он умер через шесть месяцев после отбытия срока. Покончил с собой, — никаких недомолвок, только правда. Только справедливость.

Я боюсь ее жалости, ее соболезнований, ее неловкости перед уродливыми фактами. Вместо этого она просто говорит:

— Пиздец.

Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться над ее неожиданным ответом.

— Почему ты смеешься? — она шлепает меня по руке.

— Просто так, — говорю я сквозь плохо сдерживаемую ухмылку.

— Ты успел увидеть его до того, как он…

— Разбил голову о бетон? — она морщится, но кивает.

— Да, за день до этого. Он провел в одиночке шесть месяцев. Он был гребаным призраком. Просто оболочка человека. Это был первый раз, когда я смог поговорить с ним с тех пор, как его посадили. Позже я узнал от охранника, что он находился там двадцать четыре часа в сутки. У него была одна и та же еда, ни света, ни мебели, кроме туалета, ни постельного белья, ничего. Это разрушило его разум.

Брови Харлоу нахмурились, и она выглядит так, будто хочет что-то сказать, но не говорит. Поэтому я продолжаю.

— Он говорил бессмысленно, как будто его мышцы забыли, как формировать слова. Но в одном он был ясен. Он заставил меня пообещать, что я никогда не позволю запереть своих братьев или себя, — я борюсь с узлом, закручивающимся в горле, мои ладони болят от желания найти утешение в ее прикосновении — я протягиваю руку к ее колену, и она накрывает ее своей. Грохот в груди утихает.

— А на следующий день он бился головой, пока не потерял сознание. Он доверился мне перед кончиной, — я смотрю ей в глаза, мне нужно, чтобы она знала, что будущее со мной не будет за решеткой, так или иначе. — Я умру, но не нарушу это обещание.

Она кивает и сжимает мою руку. Ничего не говорит, но опять же, что ей говорить? Единственные люди, кроме моих братьев, которые знают, как на самом деле жил мой отец, все мертвы. Это привилегия — владеть этой информацией.

Мы продолжаем перебирать фотографии, и слов не хватает, чтобы продолжить разговор. Набитые чемоданы и мусорные пакеты стоят в кругу на полу спальни. Фотографии разложены перед нами веером. Я слежу за реакцией Харлоу, чтобы остановить приступ тревоги на корню.

Поэтому сразу замечаю, когда ее дыхание сбивается, резкий вдох застревает в горле. Ее глаза округляются, а щеки окрашиваются в розовый цвет.

— Что такое? — я кручусь рядом с ней, обхватывая ее плечо. Мои глаза прикованы к эмоциям, промелькнувшим на ее лице.

— Мне кажется, я нашла его, — ее голос далекий. Я смотрю на фотографию в ее руках, и мое сердце учащенно бьется.

Это фотография Бет, возможно, трех лет от роду, рядом мальчик примерно того же возраста, его рука обхватывает ее плечо — точно так же, как моя сейчас обнимает Харлоу. Они оба улыбаются в камеру с одинаковыми светлыми волосами и щурятся из-за солнца. Рука мальчика свисает через ее плечо, и мое внимание привлекает красновато-фиолетовая отметина, покрывающая тыльную сторону его руки.

— Скажи мне, что это не Даг, — категорично заявляет Харлоу, хотя мы оба знаем, что это не совпадение.

Фотография двадцатилетней давности, но я представляю, как мальчик на снимке взрослеет до мужчины из «Персика». И жутко похожее родимое пятно? Сомнений нет.

Мгновенно мой разум бросается на поиски смысла этого нового события. Если этот ребенок связан с Братвой, то как я не знал о нем? У меня есть сведения о каждом активном члене Братвы в городе, и о многих за его пределами. И если он убил Бет, какого хрена Братва вела себя так, будто это я, хотя это внутренняя заварушка?

Мысли скачут в голове, как чертов мячик для пинг-понга, и я зажмуриваю глаза, пытаясь заглушить бесполезные, чтобы сосредоточиться на главных. Единственное, что я знаю наверняка, — лживый русский урод получит визит, и он не будет приятным.