Сон состоял из одних огней. Зеленые огни, белые огни, красные огни, лазоревые, малиновые, розовые. Электрические вспышки всех цветов и всех оттенков. Цвета пульсировали, смешивались, из них создавались разноцветные полосы, они ветвились, образуя цветные вены и артерии, порожденные цветными лучами.
Девушка-призрак тихонько напевала:
Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало...
Сэм мигнул и широко открыл глаза.
Свет исчез. Огней больше не было. Перед ним лежал амфитеатр. Сэм сидел в одном из верхних рядов.
Амфитеатр был пуст, разумеется, если не считать человека, который висел на кресте, стоявшем в центре арены. И снова Сэм увидел огромные шипы, проткнувшие насквозь мясистые части тела распятого. Они удерживали его на кресте, как булавки бабочку, пришпиленную к картону.
Сэм попытался проснуться, но это походило на ощущения пловца, оказавшегося на огромной глубине и понявшего, что вернуться на поверхность он не может. Будто какое-то водяное чудовище тянет тебя за ноги. Сэм ощущал, что в легких не осталось воздуха и что колоссальная тяжесть уже ложится на его сердце.
Над ним нависало серое низкое небо, на котором то там, то здесь возникали красные мазки, будто кто-то обрызгал края облаков густыми каплями крови.
Затем в нескольких шагах от него возник тот самый бродяга, которого он только сегодня видел в городе.
Этот бродяга – Грязнуля Гарри, – безусловно, был тот самый. Одет в оранжевый комбинезон, черные веллингтоновские сапоги; волосы, борода и усы у него были рыжего цвета. Внимательные глаза ни на минуту не отрывались от лица Сэма.
– Теперь я узнал вас, – сказал бродяга. Голос низкий, тон увещевательный. – Вы-то меня помните?
Сэм промолчал.
«Нет нужды разговаривать с теми, кто тебе снится, – сказал он себе. – Им это все равно, им до этого дела нет».
– Послушайте, сэр, – уговаривал Гарри. – Проснитесь, ну проснитесь же. Вы меня помните?
На этот раз Сэм ответил ему утвердительным кивком.
– И вы можете припомнить то, что я вам сказал? Вы должны немедленно покинуть этот провал. Если вы этого не сделаете, то погибнете. Транспортные связи уже начали нарушаться. Некоторое время... если я могу позволить себе столь бессмысленную формулировку... территория, включающая этот амфитеатр и его ближайшее окружение, транспортировалась чисто, без несчастных случаев. Но теперь все нарушилось, транспортные связи дезинтегрированы. Вы следите за моей мыслью, сэр?
Сэм с недоумением смотрел на бродягу, который выражался столь ясно и столь изящно.
Чего только не увидишь во сне!
– Пожалуйста, выслушайте меня, Сэм Бейкер! Дело в том, что здесь я могу говорить понятно. Бог на это дает мне разрешение. Во внешнем же мире мои мысли путаются, а язык перестает повиноваться. Тогда я начинаю нести какую-то невнятицу. Тогда я теряю представление о происходящем и пребываю в состоянии полного недоумения. Теперь разрешите объяснить вам, что с вами происходит. – Бродяга набрал в грудь побольше воздуха. – Вам будет легче, если вы представите себе, что мы с вами сейчас едем в поезде между двумя станциями. Вы только что покинули одну из них – год 1978-й – и приближаетесь к следующей. В данный момент мы все еще едем назад, но вскоре остановимся, и вы и ваши спутники окажетесь в другом времени... – Грязнуля Гарри поглядел на небо – там, как молнии в облаках, сверкали голубые всполохи.
И опять кожа Сэма начала чесаться, а в воздухе запахло озоном.
Он чувствовал, что-то близится, только не знал, что именно. Повсюду стали возникать какие-то фигуры и постепенно становились отчетливее. Теперь Сэм уже различал их черты – глаза, носы, рты, они проявлялись, как постепенно проявляется изображение на снимке, опущенном в кювету с проявителем.
– Иисус Христос, прости своего недостойного слугу Роджера Ролли, – внезапно возопил Грязнуля Гарри. – Я опоздал! Я опоздал! И кровь невинных будет на моих руках!
Мир внезапно как бы вошел в фокус. Серое небо куда-то исчезло. Сияло солнце.
Вот тогда-то и раздались первые вопли.
И пролилась первая кровь.
На этот раз пандемониум разразился в самом амфитеатре. Сэм достиг верхних ступенек его лестницы в каком-то отупении, ощущая себя в своего рода лунатическом состоянии, но почти моментально мир вокруг него снова оказался в фокусе. Кругом метались люди.
И тут же послышались вопли множества мужчин и женщин. Сэм осмотрелся, пытаясь понять, что происходит. Крики были такие, что казалось, кому-то режут глотки, хотя явных следов насилия Сэм не видел.
А затем на него налетел мужчина лет пятидесяти. Когда Сэм поднял на него глаза, он увидел, как ему показалось, человека с птицей на плече, которая бешено хлопала крыльями и вопила. Мужчина тоже страшно кричал.
Ошеломленный Сэм подумал: на нас напали черные дрозды!Он отшатнулся от мужчины, рвавшего ногтями свое лицо и вопившего так, что уши Сэма сразу же заложило. И тогда он понял, что он видит на самом деле. Но это была абсолютная бессмыслица. Которая, кстати, внушала чувство омерзения. Потому что Сэм видел вовсе не птицу, сидящую на плече мужчины. На самом деле она была частьютела этого человека. Покрытая перьями птичья голова торчала из щеки мужчины, прямо под самым глазом. Голова быстро вертелась из стороны в сторону, желтый рот, широко раскрытый от испуга, издавал дикие тревожные вопли.
Мужчина повернулся. Он крутился вокруг собственной оси, раз за разом, раз за разом, как будто пытался стряхнуть птицу. Одно из ее крыльев вдруг вырвалось из головы мужчины – из того места, где должно было находиться ухо. Крыло бешено хлопало, перья разлетались по округе черным снегом.
Человек рвался к Сэму, его глаза не могли оторваться от лица Сэма, они молили его о помощи.
При виде панических глаз человека и птицы Сэм отшатнулся. Шея птицы вертелась, вытягивалась и выгибалась точно черная змея. Мужчина схватил Сэма за плечи. Рот его широко раскрылся. И Сэм увидел, что во рту человека ворочается черный пернатый ком. И пока человек пытался что-то объяснить, между губами протиснулась желтая птичья нога, пальцы которой сжимались и разжимались, будто хотели за что-то уцепиться. И все время крыло продолжало расти из головы человека. Оно хлопало по воздуху, и от этого голова становилась похожей на мутантную версию шлема бога Гермеса.
И вдруг мужчина куда-то исчез – умчался, продолжая кричать и рвать ногтями лицо, стараясь стряхнуть с него птицу.
Сэм всмотрелся в толпу испуганных людей. Зиты среди них он не обнаружил. Он кинулся к ее машине на автостоянку, надеясь, что она по каким-то соображениям ушла туда.
И вдруг он заметил, что на площадке стоят несколько деревьев, которые прорвали плоскую поверхность асфальта. Одно из них проросло через чью-то легковую машину. Получилась невероятно мрачная скульптурная группа.
Крики раздавались и тут. Он взглянул на другое дерево. Зрелище было столь же шокирующим, как и зрелище человека с птицей.
Из коры ствола вылезало лицо женщины. Сбоку торчала рука, которая отчаянно размахивала в воздухе. Девушка страшно кричала, ее рот казался огромной буквой "О".
Сэм застыл как вкопанный, не в силах сделать хоть какое-нибудь движение. На первый взгляд в этой композиции можно было увидеть даже что-то комичное. Ему приходилось просматривать уйму старых программ, где участвовали люди, переодетые «под деревья». Передачи того сорта, где лазутчик подбирается к врагу с картонным пнем, надетым на плечи, с руками, загримированными под сучья. Смотрит же он через щель, проделанную в картоне «пня». Зрелище, находившееся перед глазами Сэма, вполне могло сойти за пародию на те ленты. Но Сэм знал: плоть женщины срослась с плотью дерева, ее тело находится внутридерева, и только голова частично высовывается наружу, как могла бы высовываться из узкого ворота туго обтягивающего джемпера. Давление древесины коверкает черты лица, из ноздрей и рта уже идет кровь. Кора ниже рта окрашена красным.
Лицо женщины еще дергалось, глаза вылезали из глазниц, а язык все больше высовывался изо рта, по мере того как давление на тело увеличивалось и древесина сжимала женскую плоть, как сжимает бабочку ладонь ребенка.
Девушка больше не кричала. Ее глаза остекленели. Только кровь еще стекала каплями с кончика носа, подобно воде, бегущей из плохо завернутого водопроводного крана.
– Зита!
Неужели Зита выбежала на стоянку и пересекла половину ее до того момента, когда новый бросок в прошлое не завершился внезапной остановкой? И оказалось, что материальные куски прошлого – деревья, птицы и бог знает что еще – занимали то же самое пространство, что некоторые путешественники во времени! Стало быть, если кто-либо, к собственному несчастью, умудрялся попасть на место дерева или птицы, они как бы прорастали друг в друга!
Сэм подошел к дереву, из которого выступало лицо девушки подобно гигантскому древесному грибу. Искаженное давлением древесины лицо приобрело багровую окраску, глаза, вылезшие из орбит, смотрели страшным стеклянным взором, язык торчал, как красный сучок.
Это могла быть Зита. Лицо казалось молодым. Проглотив подступающую ко рту рвоту, Сэм наклонился к воротнику из коры, обрамлявшему лицо девушки. И тут увидел небольшой клок черных волос.
А у Зиты волосы были ярко-каштановые. Несчастная не была Зитой. Но какая страшная, какая жалкая смерть!
Сэм попятился, отходя от мертвого лица, торчащего в стволе дерева. Почему-то повернуться к нему спиной ему казалось оскорбительным.
В эту минуту к нему подбежала какая-то женщина и схватила за руку. Она требовательно спросила:
– Вы не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела.
Сэм отрицательно покачал головой. Горький привкус рвоты во рту все еще не покидал его.
Женщина убежала искать пропавшего мужа. Сэм слышал, как она говорит кому-то:
– Не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела. А у него аллергия на пчелиные укусы!
На автомобильной стоянке народу было много. Голова Сэма раскалывалась от испуганных криков. Все выглядело так, будто кто-то ткнул палкой в муравейник, а потом хорошенько повернул ее.
Глубоко вздохнув, он обошел амфитеатр, а потом отправился к лодке Джада, которая была пришвартована к берегу.
Райан Кейт тоже очнулся в амфитеатре. Он сразу понял: он находится там, откуда недавно отправился в город. Ему полагалось бы быть пьяным, просто окосевшим от бренди. Ему казалось, что не прошло еще и минуты с тех пор, как он, пошатываясь, брел по сельской дороге, глотая бренди прямо из горлышка бутылки.
И вот он здесь. И трезв как стеклышко. И бутылки в кармане нет.
И котелок Оливера Харди сидит на голове ровнехонько.
А вокруг него орут люди, будто у них штаны загорелись.
Райан решительно не желал вляпываться ни в какие новые истории.
Он сложил руки на груди и покрепче уселся на скамейке.
Ни в какие истории он больше вляпываться не будет. Ни в приятные, ни тем более в другие.
Николь Вагнер очнулась после подвижки времени и обнаружила, что сидит в амфитеатре в костюме гориллы, держа волосатую нейлоновую маску в руках.
Каков бы ни был механизм событий – сверхъестественный или научный, – он возвращал их в амфитеатр такими, какими они были тогда, когда в первый раз уселись на эти скамьи 23 июня 1999 года.
«Да, – думала она, – мы все возвращаемся в своем прежнем виде и, так сказать, в своем прежнем качестве». Она ощущала, как бугрится нейлоновая шкура рукава над наручными часами, которые она потеряла, когда прыгнула на крону конского каштана – сучок сорвал их с ее руки. Николь потрогала грудь и руки – царапины от сучьев исчезли как по волшебству. Не стоит сомневаться – ее волосы сейчас тщательно расчесаны и уложены.
Ну и хрень...
Босток... Где он?
Она напряглась и осторожно обвела взглядом ряды скамей, которые находились прямо перед ее глазами. Босток сидел вон там. Вместе с женой. Ну, ее место, конечно, пустует – он же убил ее.
Но Бостока она ожидала увидеть.
Его место было пусто.
Но ведь вряд ли можно надеяться, что он тоже умер!
Николь решила, что он очнулся быстрее, чем она, и умудрился бежать из амфитеатра.
Факт оставался фактом: он мог открыть охоту на нее.
Будучи безумцем, он считает ее – Николь Вагнер – единственным свидетелем его преступления. И при первой же возможности постарается сделать так, чтобы она никогда не смогла обвинить его в убийстве.
Николь тревожно оглядела ряды скамей, опасаясь в глубине души того, что увидит Бостока, подбирающегося к ней.
Но здесь были одни растерянные туристы. Где-то наверху слышались крики и вопли. Может, Босток напал на кого-нибудь другого? «Господи, как я буду рада этому, – думала она. – Может быть, он наконец забудет обо мне». Но тут же ей стало стыдно за эту мысль. Не надо забывать, она – студентка-юрист. Ее профессиональный долг – поддерживать закон.
Николь встала и пошла к лестнице. Будь что будет, но она должна выяснить, что происходит. Даже если кувырком полетел весь мир, ее долг проследить, чтобы Босток получил по заслугам. Убийство не должно сойти ему с рук.
Ли медленно приходил в себя. Моргая глазами и облизывая губы, он оглядел амфитеатр.
«Да, – сказал он про себя, – да, она было исчезла, но она снова тут».
Дело в том, что он опять сидел все в той же накидке Дракулы. И уж наверняка все в том же отвратительном макияже, размазанном по всему лицу, и с кровавыми каплями на подбородке, сделанными с помощью губной помады.
«Итак, – спросил он себя, моргая от солнечных зайчиков, – так какой же нынче год?»
– Мой прогноз, что это либо начало пятидесятых, либо конец сороковых, – крикнул Джад, когда Сэм подошел к планке, ведущей на борт лодки Джада. Сэм любовался, как ловко Джад крепит швартовы, удерживающие лодку у пристани.
– Почему ты так думаешь?
– Я успел только немного оглядеться по сторонам, но ты и сам мог заметить, что дорожка к амфитеатру уже не выложена металлоплитами. Просто дорожка, и все тут. Кроме того, я включал телевизор.
– И что же он показывал?
– А ничего. До пятидесятых Би-би-си в Великобритании имела монополию на телепередачи, и в отличие от Соединенных Штатов здесь существовал только один канал. По нему программы шли с четырех дня до полуночи. Сэм, ты не можешь пропустить швартов через кольцо на пристани и привязать его покрепче? Спасибо. – Сэм подхватил брошенную ему веревку и привязал ее к кольцу. Он не стал вязать изящный морской узел, а завязал его так, как завязывают шнурки на ботинках, – «бантиком».
– Сойдет? – спросил он.
– Для сухопутной крысы даже очень прилично. – Джад выдавил улыбку, хотя вообще-то выглядел мрачным. – Тогда я прошелся по радиочастотам. Все, на что я набрел на английском, было вещание Би-би-си для дома и развлекательная программа. Старой Третьей программы не обнаружил. Но зная, что она появилась лишь в конце сороковых, я не удивился. Промелькнуло что-то о Георге VI, который был королем до 1952 года.
– А как насчет музыки?
– Классическая, что в определении года нам помочь не может. По развлекательной программе передавали запись Синатры и парочку песенок из мыльных опер. Так что, пока мы не найдем газету или не услышим дату по радио, придется гадать на кофейной гуще. Эй, пожалуй, у нас будет компания.
Джад кончил привязывать швартов, и Сэм оглянулся на звук работающего мотора. Звук был низкий, басовитый, будто отбивали такт на большом барабане. Из-за поворота вышла большая моторная баржа, груженная известняком.
– О'кей, Сэм, пошли на борт, – пригласил Джад. – Приготовлю кофе, а потом поболтаем. – Он помахал рукой речнику, стоявшему у руля баржи, которая с усилием преодолевала течение. Речник в полосатой тельняшке и черном жилете ответил тем же. Было, однако, ясно, что он очень удивлен, увидев у берега большую яхту с мотором в тысячу лошадиных сил, возле которой приютилось суденышко Джада. Речник поглядел и в сторону амфитеатра, где все еще толпились люди. Заметил ли он, как они взволнованы, или просто увидел странно одетых людей, Сэм не знал, но речник еще долго смотрел назад, пока баржа уходила вверх по реке.
– Пришлось перетянуть швартов, – сказал Джад. – Ты, вероятно, заметил, что уровень воды сейчас гораздо выше, чем в 1999 году. Да и трава куда гуще и зеленее.
– В сороковых осадков было, надо полагать, куда больше.
– Думаю, ты прав, Сэм. Ну, пошли вниз.
Сэм колебался. Сразу уходить не хотелось, но не хотелось и бросать тех испуганных несчастных людей, оставляя их без помощи после перенесенных испытаний. Он все еще не мог забыть человека, у которого из щеки росла птица. Или девушку, которая оказалась вросшей в древесный ствол. Должно быть, Джад заметил выражение его лица.
– Я тоже видел это. Дот и Зита ушли помогать пострадавшим.
– Ты видел Зиту?
– Она сразу же прибежала к нам. Моя жена училась на сестру милосердия. Она, полагаю, сейчас наш единственный медик. Последнее, что я видел, это как они помогали человеку, у которого сквозь ступню проросла трава. Слышал поговорку «Он пустил корни»? Несчастный дурень проделал это буквально. Пьешь с молоком?
– Черный, – ответил Сэм, все еще бывший под впечатлением рассказа Джада. Джад, как ему показалось, принимал все слишком легко.
– Смотри будь осторожен на трапе, – сказал Джад, ведя его в каюту. – Мне пришлось тряпкой собрать тут не меньше ведра воды. Да еще убрать парочку рыб, что прыгали на полу каюты. Есть о чем подумать? Они тут резвились себе в реке, вполне счастливые, когда среди них вдруг материализовалась лодка. Черт... ты погляди на это! Только желудок побереги...
Сэм смотрел, как Джад наклоняется к полу, чтобы рассмотреть что-то поближе в том месте, где пол примыкает к стене каюты.
– Похоже на таракана, верно? – продолжал Джад, беря с полки возле плиты широкий нож для разделки рыбы и снова нагибаясь к полу.
Прямо из стены каюты непосредственно над полом торчала рыбья голова. Рот широко разинут, глаза выпучены. Рыба была мертва. Она как бы вмерзла в стальной корпус лодки. Видимо, плавала вблизи поверхности в тот момент, когда лодка материализовалась из ничего, так что рыба оказалась «пойманной» стенкой корпуса. Теперь она смотрелась неким мрачным амулетом рыболова.
«О Господи, странные же хреновины происходят с нами сегодня», – подумал Сэм.
– К счастью, молекулярная структура корпуса гораздо более плотная, чем у мяса рыбы, – говорил между тем Джад, пытаясь соскоблить ножом рыбью голову со стены. – Иначе в корпусе получилась бы дырка и мы сейчас уже покоились бы на дне реки. Видишь, корпус не пострадал, но в металле можно видеть срез кости. Выглядит как окаменевшее ископаемое, верно?
Сэм опустился на софу.
Да, в самом деле редкостное дерьмо!
–Такого при прежних прыжках в прошлое еще не случалось, – сказал Джад, складывая остатки рыбы в пластиковый пакет. – По каким-то причинам вся территория, попавшая в сферу этих подвижек, переносилась во времени очень чисто. Теперь же мы... не могу подобрать лучшего слова – инфицируемся предметами и животными из прошлого.
– Я видел примеры этого, и, поверь, это ужасное зрелище. Насколько я понимаю, некоторые люди, материализуясь, обнаруживают, что занимают то же пространство, которое занимает дерево или птица.
– И это доказывает, что механизм, уносящий нас в прошлое, дает сбои, выходит из-под контроля.
– Грязнуля Гарри сказал мне то же самое.
Джад, наливавший кофе, поглядел на Сэма и нахмурился:
– Грязнуля Гарри? Бродяга из города?
– Да.
– Он здесь?
– Ну, знаешь, он, пожалуй, явился мне тогда, когда мне казалось, что я сплю. Но теперь я думаю, что это был период перехода из одного времени в другое.
– У меня тоже было такое, – сказал Джад, вручая кружку Сэму. – Все, что я видел, был свет, разноцветный свет, и что-то вроде призрачного изображения амфитеатра, только пустующего. И что же он тебе сказал?
Сэм передал ему то, что говорил ему Гарри, хотя пересказывать было почти что нечего.
– И ты говоришь, что разговаривал Грязнуля Гарри совершенно разумно?
– Вполне разумно. И даже красноречиво. И, по-видимому, у него были вполне разумные представления о том, что с нами происходит. И о последствиях, которые могут иметь место, если мы не уберемся из амфитеатра.
– Сказал ли он еще что-нибудь?
Сэм отрицательно покачал головой.
– Ничего, что я... Ох! Он же упомянул свое имя. Но я думаю, оно тебе известно?
– Нет. Горожане всегда звали его Грязнулей Гарри. И какое же имя он назвал?
– Он сказал: «Иисус Христос, прости своего нерадивого слугу Роджера Ролли».
Глаза у Джада полезли на лоб.
– Роджера Ролли?
– Да.
– Ну, если бы ты назвал мне это имя раньше, я бы отнес его просто за счет галлюцинаций. Но теперь дело обстоит совсем иначе.
– Это почему?
– Потому что Ролли был мистиком – ну... что-то вроде христианского шамана. – Джад передал Сэму чашку. – И помер почти семьсот лет назад.
Николь Вагнер сбросила свой костюм гориллы прямо на бегу. К тому времени, когда она добежала до автомобильной стоянки, она оказалась уже в одной рубашке-безрукавке и тонких черных шортах. Теперь она остановилась, отводя с лица свои золотистые волосы, чтобы видеть лучше.
Фургон мороженщика все еще стоял на обычном месте у Гостевого центра. Конечно, никаких следов Брайана Пиккеринга не было. Она же сама видела, как Босток забил его до смерти своей железной палицей. Это означает, что Пиккеринг выбыл из числа участников игры «путешествие во времени».
Николь была достаточно наблюдательной, чтобы заметить кое-какие новейшие изменения. Раньше и стоянка автомобилей, и несколько прилегающих к ней акров пастбищ и лугов транспортировались во времени бережно и аккуратно. Теперь же парковочная площадка потеряла несколько кусков асфальта. То там, то здесь торчали стволы деревьев, как бы проросших сквозь асфальтовое покрытие. Полоса зеленой и сочной травы тянулась через всю площадку, как будто кто-то специально разрезал площадку пополам, а потом развел половинки врозь на ярд, чтобы там могла вырасти трава.
Она прошла мимо машины, из крыши которой «рос» телеграфный столб. Николь подумала, что в «Таймс» вполне могло бы появиться такое фото с подписью «В Йоркшире автомобиль-вампир пронзили телеграфным колом».
Подняв руку, чтобы защитить глаза от солнца, Николь осмотрела всю площадку и лежащие за ней луга. Около церкви она увидела бежавшего мужчину. Он рвал пальцами лицо, а на плече у него сидела птица. Во всяком случае, Николь показалось, что она видит машущее черное крыло. Бостока видно не было.
Сначала она думала, что ей удастся собрать достаточно добровольцев, рассказав им, что Босток убил жену и намерен убить и ее. Затем с группой мужчин она бы выследила бы его и совершила «гражданский арест» перед тем, как передать полиции. Однако оказалось, что все не так просто.
Несчастные невольные путешественники во времени были заняты своими делами. Какой-то старик ладонями закрывал глаза, а женщина примерно того же возраста вела его за руку. Он что-то говорил об укусе пчелы.
Двое мужчин зачем-то обматывали клетчатым пледом ствол дерева. Один из них плакал.
Девушка в тигровых леггинсах и с толстой косой бежала от автомобиля с переносной аптечкой в руках. Лицо ее было серьезным и сосредоточенным.
Впечатление было такое, будто целая гора дерьма только что разорвала гигантскую банку, в которую была упрятана, и забрызгала всю округу.
Делать было нечего.
Ей придется искать Бостока в одиночку.
Сэм вместе с Джадом вышел на палубу суденышка.
– Ну так кто таков этот самый мистик Роджер Ролли?
– Ты произносишь его фамилию так, будто она рифмуется со словом «доллар». Я же – как если бы он был французом: «Рол-лей». Правда, теперь я полагаю, что «доллар» все же ближе к средневековому йоркширскому говору.
– Значит, ты предполагаешь, что некоторым образом городской бродяга по кличке Грязнуля Гарри и мистик Роджер Ролли – одно и то же лицо?
Джад пожал плечами.
– Точно так же, как и то, что мистик Ролли был отшельником, то есть, вероятно, жил в деревянной лачуге в лесной чащобе лет семьсот назад. Если я правильно представляю себе средневекового мистика, то Грязнуля Гарри похож на него как две капли воды. Вообрази себе мужика со свалявшейся бородой, с дикими горящими глазами, который бормочет какую-то чушь о предметах, о которых нормальные люди не имеют ни малейшего представления.
– Значит, ты думаешь, он псих?
– Не в прямом значении этого слова. Вероятно, выражение «со странностями» было бы ближе к истине. Конечно, эксцентричный. Очень эксцентричный, особенно с точки зрения человека двадцатого века. Не бреется. Не умывается. Наверняка долго постится, но за воротник закладывает. Поглощен чудесами, которые творятся в его собственной башке, до такой степени, что нередко впадает в транс. Иногда оживленно разговаривает сам с собой.
– Теперь я вспоминаю, что, когда мы с тобой встретились впервые, ты показал на церковь и сказал, что убежище Ролли находилось где-то в этих местах.
– Именно так. Правда, наши достоверные сведения о жизни Ролли очень скудны. Ведь записи тех времен, как правило, и не точны, и не полны, а многие документы просто исчезли за эти долгие столетия. В общем, говоря о биографии Ролли, мы с известной уверенностью можем принять тот факт, что он родился где-то около 1300 года вблизи Торонтона в Йоркшире. Происходил он из бедной семьи, но был так смышлен, что некий сэр Томас Невил, архидиакон Дарема, оплатил его обучение в Оксфорде. А ведь и 700 лет назад Оксфорд и Кембридж были самыми известными светильниками науки в Англии. Затем Ролли возвращается домой, но вскоре решает стать отшельником. Говорят, он скроил одеяние отшельника из старого дождевика своего отца и из двух платьев своих сестер – серого и белого. Что же до его характера, то Ролли описывается как очень вспыльчивый юноша, не слишком застенчивый, как бывший монах, способный оскорбить и обругать каждого, кто оскорблял его собственные представления о христианстве. У него была еще одна особенность: он мог писать с бешеной скоростью, заполняя страницу за страницей, и одновременно читать проповеди на совершенно иные темы.
– Ладно, если таково аутентичное изображение Ролли, то оно полностью соответствует внешности и поведению Грязнули Гарри. Когда он умер?
– Одни уверяют, что он умер на Михайлов день[11]1340 года в крошечном местечке Хэмпул к югу отсюда. Но весьма возможно, что это всего лишь выдумка, чтобы придать законченность его биографии.
– Ты хочешь сказать, что он просто исчез?
– Вполне возможно, хотя культ, связанный с его именем, существовал еще много лет. Говорят, что именно здесь происходило немало чудес – исцеления больных, видения, появление ангелов и тому подобное.
– Значит, как я понимаю, нам следует разыскать Грязнулю Гарри – или Роджера Ролли, если таково его настоящее имя, – и выспросить у него, что за чертовщина с нами происходит и когда могут прекратиться эти прыжки во времени?
– Пожалуй, я бы и сам не мог лучше сформулировать нашу цель.
Сэм резко повернулся и увидел Карсвелла, который стоял на берегу почти что рядом с ними.
– Мистер Ролли представляется мне фигурой, с которой невредно было бы познакомиться.
Совершенно очевидно, что Карсвелл подслушал их разговор со своей яхты.
– Не знаю, так ли легко будет это сделать, – холодно произнес Сэм. Он хотел бы иметь с Карсвеллом как можно меньше дела. Хотя этот человек сейчас улыбался и говорил вежливо, но глаза у него были, как всегда, злые, будто он готов излить свою ярость на первого попавшегося под руку.
– Ладно. Тогда нечего зря терять время. Судя по тому, что я видел раньше, каждый раз, как мы совершаем прыжок во времени, люди начинают умирать, причем далеко не самой приятной смертью.
Глаза Карсвелла прямо сверлили лицо Сэма.
– Вы видели ту хорошенькую девушку, которая срослась с деревом?
Сэм кивнул.
Карсвелл дернул головой, будто готовился сказать что-то забавное.
– Эта прелестная девица была моей... племянницей.
Пауза перед словом «племянница» была весьма красноречива.
– Сожалею, – сказал Джад, и в его словах тоже можно было найти двойной смысл.
Карсвелл принял соболезнования кивком.
– Я тоже. Но уж таков мир. Дерьмо выплывает наверх. Ну а теперь не лучше ли нам отправиться на поиски таинственного мистера Ролли?