Затерявшиеся во времени

1

Светловолосая Николь Вагнер, которая еще недавно готовила себя к карьере в области юриспруденции, сидела на берегу ручья, наблюдая за людьми, завтракавшими сухими корками хлеба.

Она чужак в чужой стране. Мышиные ушки чуть-чуть подрагивали на ее плече, слегка щекоча кожу.

Странное ощущение, но она знала – к нему надо привыкать.

Нельзя и помыслить, чтобы вырезать голову мыши или все ее тельце, наверняка погребенное целиком в теле Николь. Теперь клетки мышки уже слились с ее клетками, и много кубических дюймов тела Николь таковы, что отличить, где начинается мышь, а где кончается Николь, – невозможно.

– Ты, наверное, хочешь пить? – Уильям протянул ей кружку, на которой был изображен бородатый человек. Надпись на кружке гласила: "Эдуард VII[24]. Боже, храни короля". Это была одна из многочисленных чашек, горшков и тарелок, которые эти люди добыли и хранили в течение многих исторических периодов. В этом Николь не сомневалась, видя, как люди, сидящие рядом, пьют из римских чаш, кубков викингов, викторианских чашечек и картонных стаканчиков Макдональдса, снабженных крышечками и соломинками для питья.

Николь поблагодарила и выпила. Это было пиво, похуже того, что она пила обычно, но все же довольно вкусное, с ореховым привкусом и совсем без пены.

– Спасибо, – сказала она со слабой улыбкой. – Именно этого мне и не хватало.

– Ох, если бы все наши проблемы можно было бы решить с помощью нескольких кружек эля!

– А я знаю, что еще можно было бы решить таким же способом! – раздался грубоватый голос из живота Уильяма. – Слушай, Уильям, а не можешь ли ты достать мне чарку-другую настоящего сухого лондонского джина? Я бы с наслаждением вознесся на небеса пьяниц, чего давно уже не делал.

Уильям покачал головой:

– К моему великому сожалению, ответ будет отрицательный.

– Как будто я и без тебя этого не знал, – простонал Булвит. – Ты мне еще скажи, что мы куда-нибудь отсюда намыливаемся. А ну давай выкладывай.

– Полно тебе, Булвит. Ведь это будут мои ноги, что потащат твою болтливую башку.

В удивленном молчании Николь прислушивалась к разговору между Уильямом и лицом, выпиравшим из его живота. Это было похоже на разговор двух братьев – смесь серьезных аргументов и подначек. При этом и в том, и в другом чувствовалась глубокая сердечная привязанность.

В грубоватом голосе Булвита слышалась определенная настойчивость.

– Лучше всего было бы вернуться назад – в семнадцатый век. Там спокойнее, никаких склок, да и пиво там куда выше качеством.

– Я не думаю, что вопрос в том, какой год нам лучше выбрать, – сказал Уильям. – Нам следует покинуть это место и оставить между амфитеатром и нами как можно больше миль. Независимо от того, какой век мы выберем, эти подлые грабители нас все равно найдут и обворуют. Еще ладно, если при этом мы спасем свои шеи!

– Так что же ты предлагаешь? Сесть на корабль и уплыть на какие-нибудь трахнутые Таити?

– Нет.

– Потому что мы представляем исключительно живописное зрелище, а? Я, ты, Билли, который сидит там с шеей, из которой торчат лягушки, да и все прочие маршируем по дороге, ведущей к морю?

– Нет. Совершенно ясно, что сначала нам следует сообща решить, что делать дальше. Но уже и сейчас вполне очевидно, что если мы останемся тут, то подвергнем свои жизни величайшей опасности.

Вот и пришло время выбора. Николь подняла глаза.

– Ты хочешь сказать, что вы можете выбирать год, в котором жить? Вы можете контролировать время?

Уильям посмотрел на нее удивленными голубыми глазами.

– Ну разумеется. Не с такой точностью, как некоторые лиминалы, но если мы выбираем, скажем, 1766-й или 1955 год, то мы туда и попадаем.

В первый раз за все дни, которые прошли после того, как их отделили от нормального хода времени, Николь почувствовала, что в ней затеплилась надежда. Очень слабая, но все же. Николь поняла: есть шанс – очень маленький, – что ей удастся каким-то образом вернуть людей из амфитеатра назад – в их собственное время, в их собственные дома.

Она наклонилась вперед и схватила Уильяма за руку.

– Ты сказал, что умеешь путешествовать во времени? Тогда скажи мне, как вы это делаете?

2

Достопочтенный Томас Хатер отвел Сэма и Зиту в свой дом, чтобы вместе с ними вкусить яичницу с беконом. На блюде посреди стола громоздилась гора нарезанного хлеба, рядом стояло масло. В чашках китайского фарфора дымился чай.

Был уже вечер. Заходящее солнце отбрасывало красный отблеск сквозь высокие окна. На лужайке, прилегавшей к дому викария, распускал хвост и крылья павлин, играя всеми оттенками синего и зеленого цветов.

Сэм посматривал на Зиту, сидевшую напротив него. Она держала чашку обеими руками. Отпивая глоток за глотком, она все еще продолжала вглядываться куда-то в пространство, видно, переживая перипетии прошедшего дня.

Несмотря на все эти события, Сэм поймал себя на том, что невольно все еще сравнивает 1999-й и 1865 годы, замечая отличия даже в обычных домашних предметах. Во-первых, не было электричества. На каминной доске стояла алебастровая лампа с довольно закопченным, особенно в верхней части, ламповым стеклом. Мебель была увесистая, резная и очень пышная – можно сказать, что резьбы было чересчур много, прямые линии почти отсутствовали, преобладали кривые, выпуклости и вогнутости, у столиков были винтовые ножки. У обеденного стола верхняя часть ножек отличалась слоновьей толщиной, зато книзу они сходили почти на нет. Но все это никак нельзя было объяснить извращенной любовью самого Томаса к причудливой мебели. Скорее тут был виноват типичный стиль и типичный вкус эпохи. Эта мебель «бросалась в глаза», она была крепкой, тяжелой и «видной» – подобно Империи, которая ее породила.

Ужин подавался солидной матроной лет семидесяти, которая «вела» дом Томаса. Она выкатывала глаза, с изумлением глядя на леггинсы Зиты, иногда даже прищелкивала языком, но в разговоры не вступала.

Томас подлил Зите еще чаю через специальное серебряное ситечко.

– Так каков же шанс у малыша Мидлетонов?

Зита покачала головой:

– Мне трудно сказать. Если он проживет 24 часа или около того, это даст возможность антибиотику заработать.

– Антибиотик? Я о таком лекарстве не слышал.

– Оно убивает бактерий прямо в теле.

– Это яд?

– Более или менее, как я полагаю. Но он не повредит Гарри.

«Разве что у мальчика окажется аллергия на пенициллин», – пришла в голову Сэма неожиданная мысль.

Зита пила чай, ее пальцы мелко подрагивали. Наблюдать, как она вводила лекарство совсем недавно, было все равно что наблюдать за человеком, решившим сделать рекордный прыжок с вершины высокого утеса. Она прочла учебник. Она рассмотрела ампулу. А потом взялась за дело. Наполнила шприц и ввела иглу в ножку мальчика. В ножку серую, как замазка, вспомнил Сэм. И холодную на ощупь, как сказала позже Зита. Холодную, как банка в холодильнике.

Сэм вообще-то питал надежду, что в течение тех двух часов, которые они провели с умирающим, они станут свидетелями чудесного излечения: увидят, как широко откроются его глаза, как проступит улыбка на лице.

Конечно, ничего подобного не произошло. Состояние Гарри Мидлетона практически не изменилось. Он остался почти без сознания, его полузакрытые глаза ни на мгновение не отрывались от лоскута обоев над окном.

Подождав немного, они ушли, обещав вернуться позднее. Новую инъекцию Зита должна была сделать на следующий день.

Раз они пока еще здесь, то, вероятно, так и будет, сказал себе Сэм. Но если этот безумный бег назад во времени будет продолжаться, то в любой момент они могут оказаться в своем амфитеатре.

Сэм вцепился зубами в хлеб. Хлеб был грубоватый, слегка поскрипывал на зубах, будто набрался песчинок, пока зерно мололи песчаниковыми жерновами. Но на вкус он был очень хорош. Масло тоже было вкусное, желтоватое, в нем ощущался вкус сливок, непривычный для Сэма.

А Томас все еще расспрашивал о пенициллине. Теперь он хотел знать, почему это лекарство не продается повсюду, упомянув о десятке ребятишек, которые умерли за последние 18 месяцев или около того.

– Это совсем новое лекарство, – ответил Сэм. – Оно все еще проходит проверку. Понадобится еще несколько лет, чтобы доктора начали его широко использовать. Но оно...

– Нет-нет. – Томас улыбнулся нервно, чувствуя себя несколько неудобно, но уже решившись на что-то. Он не был человеком, который часто сердится или раздражается, но Сэм видел, что на этот раз викарий не желает, чтобы от него отделывались с помощью разных уловок. – Нет, послушайте... – Дрожащей рукой он шлепнул по столу – жест, немного напоминавший выпад в карате. – Послушайте. Вы находитесь в моем доме, едите мою пищу. И я имею право на ответную вежливость, хотя бы в виде честного ответа.

– Томас, пенициллин – новый...

– Пожалуйста, мистер Бейкер, окажите мне честь считать меня разумным существом. Совершенно очевидно, что вы не те, за кого себя выдаете. Во-первых, я нахожу вашу группу в чрезвычайно странных одеждах в амфитеатре. Вы появились там без всякого предупреждения. Разумеется, о вас должны были появиться сведения в здешней прессе. И вы, сэр, были без шляпы.

– Я оставил свою шляпу в...

– Нет, нет, нет! Вы же ходите без шляпы всегда. Поглядите на лицо... наклоните вашу голову. – Он указал на свои щеки и нос. – Нижняя часть лица у меня загорелая, а выше бровей загара нет. И такой же вид у каждого мужчины в нашем городе, кроме вас. Загорелое лицо, белый лоб. Это потому, что мы все, выходя из дома, надеваем шляпы. Вы же, совершенно очевидно, шляпу почти никогда не надеваете. Ваш лоб покрыт загаром. – Внимательные глаза викария не спускали взгляда с лица Сэма. – Современного цивилизованного человека отличает то, что он за пределами дома всегда носит шляпу. Даже в Северной Америке. Вы говорите, что вы из археологической экспедиции, но я не видел, чтобы кто-нибудь производил в амфитеатре раскопки. В своем распоряжении вы имеете поразительные экипажи, которым не нужны лошади, потому что они приводятся в действие какими-то внутренними взрывами. А этим утром я видел, как вы пользовались лекарством, о котором я никогда не слыхал и которое вы назвали антибиотиком, но – во имя Неба! – почему вы, археологи, вернее будет сказать, так называемые археологи, имеете его при себе?

Сэм откинулся на спинку стула, вздохнул и сказал:

– Вот так дедуктивный метод! Шерлок Холмс за то, чтобы овладеть таким, прикончил бы родную бабушку.

– И, – продолжал Томас, не желая, чтобы его прерывали, – вы пользуетесь фразами и словами, которых я никогда в жизни не слыхивал. Возможно, мой приход провинциален, но ручаюсь, что ни один цивилизованный человек, во всяком случае, в этой стране, тоже с ними дела не имел. – Достопочтенный Томас весь дрожал, но себя контролировал. Без сомнения, он ждал ответов, но на этот раз честных, а не таких уклончивых, что они на собственных ногах и стоять не могли. – Итак, – продолжал Томас, – вы мне должны сказать, почемувы здесь? И откудавы взялись?

– Правду? – Сэм поглядел на Зиту. – Я думаю, нам было бы легче, если бы мы рассказали Томасу все.

– Сэм? Разумно ли это? И есть ли в этом необходимость?

– Я думаю, да.

– Но мы можем... в-з-з... и исчезнуть через секунду...

– А если этого не произойдет? Мы уже пробыли здесь сутки. Вспомни, что сказал Ролли! Что механизм, который тащит нас, дает сбой.

– В этом мы тоже не можем быть уверены.

– Я знаю, но допустим, что дело обстоит именно так, как говорит Ролли. Что, если нас забросило сюда надолго? Тогда нам потребуется помощь такого человека, как Томас. Нам нужна крыша над головой – это бесспорно. И работа, чтобы было на что купить еду.

– Но тебе будет невероятно трудно убедить всех и каждого в том, что ты говоришь правду. Подумал ли ты о том, что твой рассказ будет звучать как выдумка сумасшедшего?

Сэм заметил, что Томас прислушивается к их обмену репликами с величайшим недоумением.

– Что именно будет звучать как выдумка сумасшедшего? – спросил Томас. – Нет уж, извольте оказать мне честь и изложите вашу историю без утайки.

Сэм поглядел на Зиту.

– Если ты считаешь, что мне лучше держать свой рот на замке, я так и сделаю, но мое мнение, что это может привести к самым дурным последствиям.

Зита допила чай и поставила чашку на блюдце.

– О'кей. Ты прав, Сэм. В очень скором времени нам может понадобиться помощь. В конце концов, Ролли сказал, что тут могут начаться неприятности в связи с Синебородыми. Нам нужно предупредить этих людей, чтобы они были настороже.

– Я ничего не понимаю. – Томас покачал головой. – Я не понимаю даже четверти того, что вы говорите! Синебородые? Зита чуть улыбнулась:

– О'кей. Вперед, Сэм.

Сэм немного подумал, подыскивая нужные слова. Но в голову ему почему-то лезла полная нелепица: «В некотором царстве жили да были...»

Тогда он встал.

– Вам придется извинить меня. Я вернусь через минуту-другую.

3

От своей машины Сэм вернулся с картонной коробкой в руках.

Когда обеденный стол был освобожден от чашек и тарелок, Сэм попросил Томаса зажечь лампу, так как за окном уже стемнело.

Затем, при свете керосиновой лампы, которая светила удивительно ярко, Сэм вынул из коробки несколько предметов и разложил их на скатерти. После этого он выложил туда же содержимое своего бумажника.

Томас тут же встал со стула и склонился над столом, обозревая эту выставку удивительных предметов, но при этом не притрагиваясь к ним руками. Руки он держал за спиной, будто боясь что-нибудь сломать, а возможно, наоборот, не желая чем-то заразиться от этих предметов, которые казались такими красочными в свете лампы:

– Удивительно, просто удивительно, – бормотал он шепотом. Выкладывая еще один предмет, Сэм взглянул на Зиту. Она согласно кивнула.

Затем, действуя точно профессор анатомии, называющий части тела трупа своим любознательным студентам, он стал по очереди называть каждый предмет.

– Журналы «Космополитен», «SFX» и «Санди таймс», компакт-диски РЕМ, «Роллинг Стоунс», Майк Олдфилд... Энджелберт Хампердинк? – Он в полном недоумении поднял глаза на Зиту.

Зита покраснела как мак:

– Мама оставила это в последний раз, когда я ездила домой.

– "Akhenaten" Филиппа Гласса, подборка под общим названием «Роуд раннерс» с надписью «Музыка в круизе». Моцарт, «Волшебная флейта»...

– Ага, – сказал Томас, наконец-то услышавший нечто понятное.

Сэм продолжал перечислять столь же методично:

– Два телефонных справочника – один по Бирмингему, другой лондонский. Атлас автомобильных дорог Великобритании, водительское удостоверение, полдесятка монет, пара кредитных карт, чеки для оплаты заправки машины, две почтовые марки, американская почтовая марка, визитные карточки. Банкнота в один доллар, банкнота в один фунт стерлингов и еще вот это. – Он поднял и повертел в руках диктофон, который тут же поставил среди остальных вещей.

– Боже мой! – воскликнул Томас.

– Все это, – произнес Сэм, – доказательства правдивости того, что вам сейчас предстоит услышать.

Теперь Томас прикоснулся к каждому из предметов одним пальцем – от журналов до компакт-дисков и монет – так осторожно, будто получал от каждого какой-то заряд.

– Формы и даже назначение некоторых из них я узнаю, – прошептал он. – Журналы, монеты. А других – нет. – Он тронул диски, кредитные карточки, диктофон. – Что же это, во имя Неба?

Сэм поднял диктофон, нажал кнопку обратной перемотки, а затем «пуск».

Четко и ясно прозвучала запись голоса Сэма:

– ...доказательства правдивости того, что вам сейчас предстоит услышать.

Томас даже отпрыгнул назад, как будто кто-то дотронулся до него обнаженным проводом. Но тут же раздался голос самого Томаса:

– ...Формы и даже назначение некоторых из них я узнаю. Журналы, монеты. А других – нет. Что же это, во имя Неба?

– Господи! – Томас не мог опомниться. – Господи! Машина-эхо?

– Диктофон. Она очень широко распространена.

– Но...

– Очень широко там, откуда мы прибыли.

Томас поглядел сначала на Сэма, потом на Зиту. Он смотрел так пристально, как будто старался прочесть по выражению их лиц, что это не какая-нибудь прекрасно разыгранная хохма. Затем взял один из журналов и тщательно рассмотрел обложку, поворачивая журнал то в одну, то в другую сторону, чтобы лучше использовать свет лампы.

– Цветные фотографии, – говорил он, продолжая любоваться изображением. Затем пристальнее пригляделся к названию. – 10 мая 1998 года. – Потом начал поднимать одну за другой монеты, стараясь обнаружить год чеканки. – 1991-й, 1992-й, еще 1991-й, 1995-й, 1999-й. Господи Боже мой, воля твоя! – Он даже прикрыл рот ладонью.

– Я думал, что лучше будет вам показать все это, чем рассказывать.

– Значит, вы из... Господи! – Томас воззрился на лицо Зиты, как будто видел его впервые. – Вы из... Неужели это правда? – Томас схватил диктофон и стал вертеть его перед глазами. Затем поднял и снова опустил вниз, как бы проверяя его вес. Когда он снова посмотрел на своих гостей, лицо его выражало невероятное волнение. – Вы прибыли из 1990-х годов в 1865-й! Господи, какие удивительные вещи вы можете нам рассказать!

– Можем, – согласился Сэм. – К сожалению, мы принесли вам и предупреждение. Кастертон и все его жители находятся в ужасной опасности. Вам грозит нападение очень жестоких врагов.

Сэм понимал, что ему предстоит объяснить еще очень многое. Поэтому он набрал в легкие побольше воздуха и начал с самого начала.