Завещание фараона

Часть 1. Глава 2. Бегство

Луна плыла над Фивами, похожая на жемчужину, заполненную светом, и её мерцание струилось на бескрайние пески, на таинственные своды скальных гробниц в Та Сет Аат[1], у подножия величественного пика Та Дехент[2], похожего в этом неверном сиянии на древнюю огромную пирамиду, на пустынные улицы и площади, на тёмные воды Нила.

Пьяно и трепетно благоухали сады, смешивая свои ароматы с запахом нильского белого лотоса.

Улицы опустели. Лишь редкий прохожий, запоздав, торопливым шагом направлялся домой.

Огни гасли один за другим, городом завладевали темнота и тишина. Только во дворцах слышалась музыка и крики: то веселилась знать, празднуя рождение наследницы.

Жрецы запирались в храмах и приступали к ночным молитвам.

Воры выходили на промысел.

Стража начинала первый обход.

Прячась в густых тенях, по улицам ехал всадник на вороном коне, ведя в поводу белого скакуна. Лицо человека было скрыто низко надвинутым капюшоном, а копыта лошадей обмотаны плотной тканью.

Не спеша, но и не мешкая всадник держал путь сквозь паутину улиц к окраине, и, наконец, добрался до известной башни. Там он спешился и без стука вошёл внутрь.

Его ждали. Девушка-рабыня провела Мена в комнату царевны. Тишина в коридорах, по которым шли советник и служанка, нарушалась лишь мирным посапыванием спящих стражей: зелье, данное Агниппе, подействовало прекрасно.

— Да хранят вас боги, господин, — прошептала невольница. — А я сделала всё, что могла…

— Ты едешь с нами? — спросил Мена.

— О нет! — пылко возразила служанка. — Простите меня, господин мой, я боюсь. Солнцеподобная не снизойдёт до мести такому ничтожеству, как я, если сочтёт, что меня опоили, как стражников, но если я отправлюсь с вами и нас поймают, мне не сносить головы. Поймите меня, господин мой…

Советник кивнул и, откинув портьеру, вошёл в комнату Агниппы.

Тут ничего не изменилось. Всё так же равномерно горели светильники, бросая скользящие блики на мрамор стен и потолка, всё так же ветер чуть шевелил края занавесей, что скрывали балкон…

Только на полу, возле дивана, высилась пушистая груда, золотясь в свете пламени.

Агниппа, в мешковатом наряде бедняка-еврея, стояла у окна и, чуть сдвинув штору, напряжённо всматривалась в ночь. В этой одежде, с длинными рукавами и в плотных штанах, девушка походила на мальчишку-подростка…

— Я вижу, ты готова, о царевна, — только и сказал советник.

— И не пожалела своих волос, — всхлипнула рабыня. — Такую роскошь — и отрезать!

— Молчи, — не оборачиваясь, уронила дочь фараона. — Волосы отрастут, а жизнь не вернёшь… Когда мы уедем, сожги их.

— Примета плохая, о пресветлая, — пискнула девчушка.

— Сожги, — не терпящим возражений голосом отрезала Агниппа. — Не время для суеверий.

— Мы чего-то ждём, госпожа? — спросил Мена.

Девушка глубоко вздохнула.

На секунду прикрыла глаза, собираясь с духом.

Благодаря богов, что Мена не догадывается о её слабости…

— Нет, Мена, — решительно ответила она, подходя к своему советнику. — Ждать нам здесь нечего. Идём! — она кивком головы указала на два небольших мешка, брошенных на диване. — Возьми, там деньги.

— Сколько?

— Четыре аттических таланта золотом.[3]

Мена восхищённо покачал головой. Девочка не постеснялась забрать все деньги, что казна отвела на её содержание…

— Великолепно. И я захватил с собой кое-что… конечно, не талантами, но два кошелька с золотом есть, — улыбнулся советник. — Ну, ещё серебро и медь на мелкие расходы…

Агниппа серьёзно кивнула.

— У меня тоже кошельки с серебром и медью за поясом. А в рукавах кое-какие украшения. Но только продадим мы их уже за пределами Египта и в крайнем случае. Хорошо?

— Верно. Колечки и ожерелья дорого стоят, но могут навести на наш след. Что ж, надо спешить. Помоги-ка мне! — велел Мена рабыне, протягивая один из мешков.

— Да хранят нас боги! — вздохнула царевна, решительно ступая в коридор. Советник и служанка последовали за ней.

…Рыжий свет светилен на стенах. Тишина и треск пламени. Пляска теней на лицах спящих охранников. Стук сердца в горле.

Наконец в лицо подул ночной ветер. Перед царевной распахнулись двери темницы.

Пофыркивая, снаружи ожидали кони.

— Один белый?.. Его же видно в темноте! — девушка недоумённо обернулась к советнику. Тот невозмутимо приторочил к седлу свой денежный мешок и обернулся к рабыне, забирая у неё другой, чтобы навьючить второго скакуна.

— Это лучшие кони во всём Египте, о пресветлая. На белом поеду я, вороной предназначен тебе.

Агниппа кивнула и легко запрыгнула в седло.

— Сожги мои волосы! — напомнила она рабыне и, тронув узду коня, последовала в темноту за своим верным советником.

Ночь укрыла всадников от глаз служанки…

…Агниппа чуть натянула повод, когда из мрака выступила громада ворот.

— Тихо, — прошептал советник. — Подожди здесь.

Мена подъехал к будке часовых, спешился и вошёл внутрь. И вернулся через несколько минут в сопровождении двух солдат и офицера.

— Открывайте, — вяло махнул начальник караула, рассеянно крутя в руках какой-то свиток.

Ворота бесшумно приоткрылись, и Агниппа, не дожидаясь приглашения, выехала из города. Спустя минуту её нагнал Мена.

— Что ты им сказал? — спросила девушка.

— О, я им всего лишь отдал приказ, заверенный начальником фиванской стражи, — лукаво улыбнулся старик. — Думаю, бедняга попотеет, пытаясь объяснить солнцеподобной, каким образом он у меня оказался!

Агниппа звонко рассмеялась, запрокидывая голову.

— Ну ты же не просто так считался одним из лучших лазутчиков фараона!

Старый воин негромко рассмеялся в ответ, и путники скрылись в темноте ночи.

Белое и голубое.

Белый мрамор потолка, голубой — стен.

Золото светильников.

Воздушная кисея драпри — над нишами, где прячутся музыканты.

Ковры, на которых кружатся персидские танцовщицы…

Стройная смуглая женщина лет двадцати двух утомлённо прикрыла глаза, вытянувшись на диване. Свет дробился в драгоценных камнях браслетов, скользил по иссиня-чёрным прядям, сиял в гранатах урея, венчавшего голову…

Кобра, готовая к броску.

Гранаты служили диадеме-змее глазами.

И гранаты украшали золотой пояс на изящной талии.

Белое платье из прозрачнейшего льна[4] окутывало грациозное тело…

Тени от длинных пушистых ресниц дрожали на щеках — пока красавица вновь не открыла очи.

Глубокие, миндалевидные, чёрные, под тонкими изогнутыми бровями…

И их надменный взгляд как нельзя подходил к чёткой, неумолимо правильной линии губ.

Великая царица Верхнего и Нижнего Египта, солнцеподобная Нефертити…

Венценосная со скучающим видом смотрела на танец. Никто, взглянув на её совершенную красоту и безмятежную позу, не сказал бы, что только сегодня утром эта женщина перенесла тяжёлые роды. Лишь бледность и круги под глазами могли указать внимательному наблюдателю на её усталость.

Похоже, Нефертити нечем было заняться. Лишь время от времени она поглядывала на падающие песчинки в часах — которые стояли на столике рядом, вместе с кувшином вина и блюдом с фруктами.

«Солнцеподобная, тебе ни в коем случае нельзя тревожить себя до тех пор, пока последняя песчинка не упадёт вниз», — так сказал жрец.

И едва эта последняя песчинка покинула верхнюю колбу, царица, сверкнув глазами, села. Резкое движение причинило боль — женщина сжала мгновенно побелевшие губы, чтоб сдержать стон. Взмахом руки Нефертити приказала танцовщицам удалиться.

Музыка стихла.

В наступившей тишине звонко прозвучали два хлопка, и на зов вбежала рабыня.

— Начальника стражи ко мне, — приказала царица. Голос её был глубоким, и в нём слышались металлические нотки.

Рабыня поклонилась и, пятясь, скрылась в дверях.

Потрескивало пламя в светильнях, да из коридора слабым эхом доносился приказ, что сейчас летел от часового к часовому: «Начальника стражи к солнцеподобной!»

Нефертити задумчиво созерцала длинные ногти на руках, потом — узор на позолоченной коже сандалий…

Наконец занавес входа распахнулся, и пред царственными очами предстал высокий плотный мужчина в длинной схенти [5] и кожаном нагруднике поверх тонкой рубашки, покрытой на плечах воротом с красными полосами — как полагалось всем военным.

Начальник фиванской стражи Ани.

Мужчина опустился на колени перед владычицей Египта, целуя пол.

— Солнцеподобная звала меня?

— Да, — последовал холодный ответ. — И мне пришлось ждать.

— О, прошу прощения, солнцеподобная. Я не ожидал вызова посреди ночи…

— Несомненно. Для начальника стражи полная неожиданность, что его может позвать царица.

— Прошу простить, солнцеподобная… — пробормотал воин.

— Я надеюсь, тебя задержало выполнение твоих прямых обязанностей. Я слушаю.

Ани невольно провёл языком по губам.

Бледнея под ледяным и бесстрастным взглядом.

— Что именно интересует мою госпожу?..

Глаза Нефертити сверкнули гневом, и она с ужасающим спокойствием проговорила:

— Неужели ты ничего не знал о дополнении к завещанию фараона? А, глаза и уши Фив?

— Я?.. Я… знал…

— Где сейчас Агниппа?

— В башне, о солнцеподобная… — в замешательстве вытолкнул солдат, уже понимая, что это — неправильный ответ.

— Иными словами, ещё на свободе! — брови царицы сошлись к переносице. — Почему?

— Но ведь твоя сестра неприкосновенна… я ждал приказа, о царица!

— Приказа?.. — царица закатила глаза. Гранаты в урее полыхнули пламенем: свет заиграл в них от движения венценосной. — Зная о дополнении?.. — Нефертити язвительно усмехнулась. — Воли Аменхотепа-Осириса для тебя недостаточно? Лучше бы тебе было честно признаться, что ты понятия не имел о ней!..

Стражник судорожно вздохнул.

— Твоя воля, о солнцеподобная, намного важнее для меня…

— Как я могла выразить тебе сегодня свою волю? Боги, верните разум этому человеку! Я сегодня была несколько занята. Я, знаешь ли, дала Египту наследницу! — Царица помолчала, успокаиваясь, а потом заговорила быстро и чётко: — Сейчас ты отправишь людей к Агниппе и Мена. Её советник очень опасный человек… Он умён — не в пример тебе, — храбр, опытен и верен ей, как пёс. И я боюсь, как бы мы не опоздали… Кстати, о Мена. Ты видел его сегодня?

— Да, о царица.

— Когда? Где?

— Утром он ждал у тебя приёма, но ты никого не принимала, и это понятно, — Ани чуть покраснел под насмешливым взглядом Нефертити. — Потом я встретил его у царских конюшен. Мена, как всегда, был одет роскошно, ведь он любит блистать… Я втянул его в разговор. Он, оказывается, выбирал лошадей для предстоящих скачек и уже уходил, когда мы столкнулись. Мы заехали ко мне, попили вина… потом Мена ушёл. Он собирался в храм Осириса… не мог же я мешать его молитвам!

— Какой болван… — устало прошептала царица, запрокинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза рукой. — Какие люди мне служат!..

Выпрямившись, Нефертити устремила на стражника взгляд, полный гнева и презрения. Золото урея ослепительно горело под пламенем светильников.

— Агниппа уже всё знает. Она всё знает!.. Надо спешить. Что ещё сказал тебе её советник? Где он будет вечером?

— Он… хотел посетить Город Мёртвых…

— А сейчас он где?

— Полагаю… у себя… Царица! Я думал…

Лицо солнцеподобной потемнело. Тонкие ноздри затрепетали, в глазах заплясали бешеные молнии.

— Отлично, — немыслимо ровным голосом произнесла она. — Немедленно стражу к Агниппе и Мена. — И, не сдержавшись, Нефертити крикнула: — Может быть, ты хоть на этот раз не будешь «думать»!..

Ани, ещё раз поцеловав пол у ног солнцеподобной, выбежал из зала.

Нефертити прикрыла глаза.

Боль…

Сильная боль опоясывала живот, сводя с ума. Наверное, не следовало так волноваться из-за какой-то рыжей девчонки, которая никуда не денется…

Кусая губы, чтобы не застонать, царица вновь хлопнула в ладоши.

— Жреца Аменемопе ко мне. Пусть принесёт что-нибудь от боли.

Шелест минут…

Шорох одежд…

Жрец склонился перед солнцеподобной.

Внимательные глаза, озабоченно нахмуренные брови, капли из прозрачного пузырька в кубок с вином…

— Тебе необходим покой, о солнцеподобная.

Молодая женщина обессиленно вытянулась на диване и прикрыла глаза.

О боги, если бы она ещё могла позволить себе этот покой…

— К вам начальник стражи, — послышался от входа негромкий голос рабыни.

— Царица никого не принимает, — сурово ответил жрец.

— Принимает, — Нефертити, сжав губы, села. — Ступай, Аменемопе. Придёшь через десять минут. Зови! — велела она рабыне.

Ани вошёл очень неуверенно и, опустившись на колени, не смел поднять голову.

— Я слушаю, — поторопила его солнцеподобная.

— О царица… — воин поднял голову и мигнул, не выдержав взгляд дочери Ра. — Прости меня… Они… Агниппа и Мена… Они бежали!

— Бежали?.. — хмыкнула царица. — Немедленно отряды ко всем городским воротам! Сейчас ночь, они никуда не денутся из города. На рассвете их…

— Царица… — сдавленно пробормотал стражник. — Они покинули Фивы.

— Что?

— У них… через седьмые ворота Северной стены… они показали приказ… подписанный мной. Я не знаю, как… вероятно… когда Мена гостил у меня… я…

Царица поднялась. Чело её было мрачнее тучи. Неистовое пламя билось в глазах, когда солнцеподобная смотрела на распростёртого у её ног человека, рвалось наружу.

Она заговорила — медленно, с расстановкой, и тон её мог поспорить своим безжалостным холодом с ночной пустыней:

— Если ты хочешь жить, то поймаешь Мена и Агниппу. Разошли гонцов с их описанием по всему Египту. Пусть скачут и день, и ночь, потаёнными тропами, и в бурю, и в жару. Объяви высокую награду: поймавший беглецов получит столько золота, сколько весит сам. И если этой девчонке удастся ускользнуть от тебя… Клянусь Сохмет, тебя бросят в клетку с голодными львами!.. Ступай.

Начальник стражи поклонился и оставил покой дочери Солнца бледный, как полотно.

[1] Та Сет Аат — древнее название Долины Царей.

[2] Та Дехент — с древнеегипетского переводится как «пик». Древнее название горы Эль-Курн (Аль-Корн).

[3] Аттический талант равнялся 26,2 кг серебра или 2,62 кг золота. То есть каждый из всадников вёз чуть больше пяти килограммов.

[4] Египетский лён в тонкости и лёгкости не уступал шёлку: 1 м2 льняной ткани весил всего 5 граммов.

[5] Схенти — набедренная повязка мужчин-египтян. Поддерживалась поясом и украшалась передником.