Завещание ворона

Глава семнадцатая Одиночное плавание (октябрь 1995, Петербург)

Забродин позвонил на мобильный.

Леня не любил, когда звонят на мобильный, но Забродину, как человеку нужному, Рафалович многое прощал. Да и вообще, Лене нравилось поддерживать эту игру... Игру в этакое растянувшееся на всю их жизнь военно-морское братство, когда и последнюю сигарету, и последнюю тельняшку — все поровну и пополам. Хотя с момента увольнения в запас уже прошло столько лет, что и не сосчитаешь сразу.

Однако, став к своим сорока двум годам вполне богатым по постсоветским меркам человеком, с достатком выше любого адмирала, Леонид Рафалович все же всерьез гордился и своим былым офицерским званием, и парой некогда бурно обмытых в заполярном ресторане юбилейных медалей, и красивым значком «За дальний поход»...

Итак, Забродин позвонил на мобильный, когда Леня Рафалович был еще в офисе, но хозяин этого офиса не стал раздраженно просить перезвонить ему на городской, а наоборот, придав лицу выражение какой-то даже нежной доброты, терпеливо выслушал до конца весь нудный и бессвязно-косноязычный доклад Забродина... Братишки Забродина, Сашки Забродина, с которым три первых курса училища, когда даже ленинградцев обязывали жить в казармах, спал рядом на соседней коечке... И с которым потом распределился на Северный флот в шестую бригаду... Но только на разные лодки.

И вот Сашка Забродин теперь председатель Союза ветеранов Северного флота... А Ленька... А Ленька Рафалович до глубины души искренне гордится, что хоть и в небольших чинах, а тоже ветеран! Все же равный среди равных... Черный человек в желтую полосочку, как называли они себя в ту пору — в пору их тяжелой, но, черт возьми, веселой службы в Монте-Видяево! Том самом Монте-Видяево, что вопреки укоризнам политработников, на западный манер, будто это Монтевидео, молоденькие лейтенанты упорно называли базу подлодок в Видяево.

У себя в офисе на столе, Леня Рафалович на самом видном месте поставил фотографию, где он еще совсем молодым лейтенантом в обычной подлодочной робе с надписью на груди — «КБЧ-5», что означало командир боевой части электромехаников... Ему нравилось, когда клиенты и партнеры по бизнесу, заметив фото, спрашивали — это вы? И изображали потом на лицах смешанное выражение почтительности и восхищения. Как же! Ведь они подводники — настоящие герои!

Итак, Забродин позвонил на мобильный.

Забродину тоже был очень нужен его корешок по курсантскому братству — Ленька Рафалович!

Ведь Ленька все мог достать. Ведь Ленька все всегда мог организовать!

Так и жили в симбиозе, как акула с рыбкой-лоцманом.

Леня клубу подводников — свое влияние и связи, а клуб подводников Лене — статус героя со всеми вытекающими.

Забродин звонил, потому что нужно было организовать, как он выразился, — «хороший ресторан»...

— Понимаешь, Ленька, иностранцы приехали, чтоб им провалиться, ну не у меня же их в офисе Союза ветеранов принимать, у меня ж ремонт перманентный, три года как тянется...

— А что, важные шишки? — переспросил Рафалович.

— Ты ща рухнешь, когда я тебе скажу, — с таинственной многозначимостью в голосе ответил Забродин.

— Сам адмирал Нимитц, что ли с их министром обороны? — съязвил Рафалович.

— Да какой там Нимитц, Колин Фитцсиммонс, бля, приехал...

— Чего, какой Колин?

— Да ты чего, хочешь мне сказать, что телевизора последние пять лет не включал? Ты че! Тот Фитцсиммонс, ну, который Джонни Вендозу играл в том бесконечном сериале «Бриллианты ее слез», — радостно заблеял в трубке Саша Забродин. — Ну, вспомнил?

И Леня сразу отчетливо представил себе классический англо-саксонский подбородок Колина Фитцсиммонса, от которого, благодаря запущенному первым телеканалом прайм-таймовому сериалу, млело полстраны, и от которого сходила с ума даже его Лиля, когда, звоня ему в Питер из Тель-Авива порою, вслед за рапортом о здоровье и покупках, начинала вдруг пересказывать ему содержание последней серии, где у Джонни в исполнении Колина Фитцсиммонса все никак не складывалось с Вероникой... И его Лиля там в далеком Израиле специально из-за этого сериала и тарелку купила, чтоб по российскому каналу смотреть «Бриллианты ее слез»...

— А херли ему тут надо? — недоуменно спросил Леня.

— А в том-то и дело, они фильм на Голливуде задумали снимать про советских моряков.

— Ну и?.. — нечленораздельно пробормотал в трубку Рафалович в то самое время как рациональный мозг его начал лихорадочно щелкать своими реле, включая те отделы серого вещества, которые были ответственны за деловую составляющую его жизни.

— Ну-ну, баранки гну, — продолжал сотрясать мембрану Забродин, — Фитцсиммонс приехал на рекогносцировку, ему консультанты на фильм нужны, они там хотят не обычную туфту-агитку в стиле холодной войны заделать, а нечто, как они говорят, совершенно перестроечное, хотят показать нас не уродами, а героями...

Рафалович взял паузу, забыв даже, что разговор шел по мобильному, за центами времени которого он обычно очень ревниво следил.

Леня сразу прикинул в уме, что американцам, если это американцы, могут вполне пригодиться и его связи на Мосфильме, и его выходы на архив Госфильмофонда...

— Ну, ты, наверное, хочешь, чтоб я вас с Фитцсиммонсом в ресторан устроил? — спросил Рафалович, сам уже прикидывая в уме, что затраты на этот ресторан потом могут стократно окупиться его комиссионными процентами...

— Ленька, ты просто как Алан Чумак, насквозь видишь, — радостно ухватился за последнюю реплику Забродин.

— И оплатил...

— Ты ж понимаешь наши клубные возможности...

— Дабы флота российского не посрамить?

— Ленька, Родина тебя никогда не забудет!

— Ладно, — отрезал Рафалович, принимая командование уже на себя, — через час в «Сенат-баре», только халявы не привози, как в прошлый раз...

А халява все-таки навязалась.

Ну как же у нас без халявы-то!

И на этот раз бесплатным довеском к сановному гостю Сашки Забродина был капитан первого ранга Алексей Гаврилович Гай-Грачевский.

Гай-Грачевский, кроме своей нестерпимо благородной и по-адмиральски неповторимо-громкой для флота фамилии, имел еще несколько качеств, за которые его и ценили, и многое прощали.

Во-первых, Алеша Гай-Грачевский очень сносно и бегло изъяснялся по-английски, что в данном случае для общения с голливудским интуристом было просто необходимо.

А во-вторых, балагур и вечный тамада, Алексей Гаврилович так умел травить баланду, как не умел брехать и легендарный боцман Дзюба... Впрочем, Гай и вправду был человеком с точки зрения обычных советских военно-морских биографий, человеком судьбы незаурядной.

По какой-то там случайности, произошедшей в управлении кадрами ВМФ, еще будучи капитаном третьего ранга, Алексей Гаврилович был вдруг послан в одну из развивающихся стран, куда Советская тогда еще Россия активно поставляла оружие... В том числе и военно-морского содержания.

А злые языки потом не без зависти говорили, что хорошего, нужного флоту офицера на работу с негритосами посылать бы не стали...

Итак, Алеха-Гай, как всегда, врал, умудряясь делать это на двух языках одновременно. Так что и заморский гость, и свой брат Забродин, знавший, впрочем, все Алехины байки наизусть, понимали его прекрасно.

И это состояние лганья органически вписывалось в обычный ритуал застольного веселья.

— Я, знаете ли, когда был блестящим лейтенантом, служил третьим атташе в посольстве Западного Калимантана, любил я бывало с ихним королем — славный такой парнишка кстати говоря, хоть и папуас, так вот любили мы с ним бывало завалиться куда-нибудь к девочкам, в «Мулин Руж» или в «Лидо». Иногда так нарежешься этого «Джонни Уокера», что наутро на службу в посольство идти никакой возможности...

Страшно ревновавший к дипломатическому прошлому Гай-Грачевского, Забродин, будь только его воля, и на милю бы не подпускал Алексея к клубу ветеранов, но никто кроме Гая не мог придать застолью того эпического блеска, которого им так недоставало. Забродин только слабо протестовал:

— Пардон, я как то полагал, что «Мулин-Руж» в Париже на Пляс-Пигаль...

Но смутить Гая — это все равно как ветром сбить чайку с крыла...

— Ну так я и говорю, мы бывало с Федькой — это я его так по дружески, а так то он для всех — Ваше Величество, Фидель Пятый. Так вот, мы с Федькой едем к вечеру, как у меня служба заканчивается, на авиабазу, где для нас уже Миг-двадцать третий — спарка, керосином заправленный, на полосе стоит. Федька — за штурвал — даром что ли нашу академию вэвээс имени Гагарина в Москве кончал, я позади на штурманское место — и по газам — два часа лета до Парижа. А там всю ночь — кафе-шантаны, ночные клубы, кокаин, объятья Бритни Спирс... а утром — снова в самолет — и назад в Калимантан.

— А как же все эти воздушные коридоры, формальности, визы, протокол, наконец, он — король-то этот, ведь официальное лицо! — бурчал Забродин.

— Вы что, мне не верите? Вы полагаете, я вам вру? Да у меня на квартире сто фотографий! — незлобно возмущался Алексей.

— Верим, конечно, верим... Бог с вами, Грачевский. В конце концов вы же такой спец в этой международной юриспруденции. Вы же даже процесс у своего ЖЭКа о протечке как-то выиграли, я слышал.

Гай-Грачевский наливал себе виски, выпивал и продолжал лгать:

— Точно! Помню, однажды меня пригласили выступить в Мадриде с докладом на международной конференции по морскому праву. В президиуме были Его и Ее величества. Доклады, сами понимаете, надо было читать по-испански. Вы же знаете, я по-французски и по-английски — как на родном, и по-португальски вполне сносно, однако за свой испанский я немного волновался и, когда начал свой доклад, повернулся этак на трибуне к королю с королевой и говорю: «Главная задача моего доклада, ваши королевские величества, состоит не в том, чтобы явить высокоученому собранию какие-либо новые сведения по морскому праву, которых у меня может быть совсем и нет, — это я тебе, друг Забродин, так специально слукавил, потому как в ученой значимости доклада я был уверен на все сто — но, говорю, главная моя задача состоит в том, чтобы не уйти отсюда забросанным гнилыми фигами и бананами за мой весьма скромный испанский...» И что вы думаете? В конце доклада — зал разразился аплодисментами, а королева Елизавета сама выскочила из президиума, подбежала ко мне, обняла и говорит: «Алексис, вы по-испански шпарите лучше моего мужа! И вообще...» Забродин застонал.

— Постойте, а разве в Испании королеву не София зовут?

— А какой тебе хер разница, Забродин? Ну да, я перепутал, это я в Лондоне в другой раз в ихней палате лордов выступал по обмену опытом — помогал им наладить парламентскую демократию — там как раз тогда Елизавета мне букет и дюжину бутылок «гиннеса» вручила, а в Мадриде, там вы правы, там Софи, это я уже, пардон, по старости все путать начал, но тем не менее вы, надеюсь, — ни-ни! Не сомневаетесь?

Леонид присоединился к компании в самый разгар застолья.

Машинально прикинув в уме, на сколько уже насидели, и во сколько ему Ленечке обойдется слава российского флота, дабы не уронить ее в глазах заморского гостя, Рафалович почти машинально протянул руку поднявшемуся ему навстречу из за стола невысокому джентльмену с таким неповторимо знакомым лицом.

— Колин, — скромно представился бесконечно знакомый джентльмен.

— Очень приятно, Леонид Рафалович...

И дабы скрыть неловкость, возникшую при пожимании знаменитой руки, Рафалович тут же предложил выпить за знакомство.

— Давайте выпьем за русских моряков, за флот, — просто, но выразительно сказал Колин.

— А за тех, кто в море, уже пили? — спросил Леня.

— Пили, пили уже, — почти крикнул Гай-Грачевский, раздраженный, что его перебили. — Я что рассказать-то хочу, — продолжил он прерванный было рассказ, трогая американского гостя за плечо, — служил я тогда молодым капитан-лейтенантом на фрегате «Паллада»... или «Бигль» — точно не помню, но это не суть важно. Плыли мы в кругосветку, и командиром у нас был, как сейчас помню, адмирал Беллинсгаузен...

— Мюнхгаузен! — раздраженно вставил Забродин.

— Не перебивайте, — рявкнул Гай, так вот, пришли мы в один южный порт на острове в Индийском океане поправить такелаж и принять пресной воды... И представьте себе, влюбилась в меня дочь местного короля! Просто без памяти... Какие мы ночи с ней проводили, ах! Какие ночи! Ночи безумств. Она была, как дикая пантера — так же страстна и стремительна в чувствах, — и одновременно в то же время кротка, как лесная лань, послушна и нежна... Я ее всем сердцем... Король потом предложил мне пол-острова Борнео и должность министра военно-морских сил... Но я отказался, потому что я — патриот своей Родины! И вот настало время прощаться... Она стояла на вершине самой высокой скалы, нависшей над ревущим прибоем, а я стоял на палубе... И товарищи держали меня за плечи, потому что не были уверены — не брошусь ли я в море... И она крикнула мне...

— Я тебя ни-ко-гда не за-бу-ду! — не удержался от комментариев Леня. — А корабли ваши назывались не «Паллада» и «Бигль», а «Юнона» и «Авось».

— Точно, по моим мемуарам потом сняли и кино и либретто к опере написали. На музыку Даргомыжского, — как ни в чем не бывало парировал Гай, и вдруг, громко икнув, сказал, что ему пора в туалет...

— Где это он так успел? — недоуменно спросил Леня Забродина.

— Нажраться-то? Он ко мне в клуб уже веселый пришел... Ты извини, но от него, знаешь ведь, как от банного листа, прилипнет, словно репей, хоть плачь!

И Забродин словно извиняясь, поглядел на американца.

— Нет, нет. Все хорошо. Все очень нормально, — зачастил Колин, — Алексис такой забавный, я хотел бы включить его в сценарий моего фильма...

— Вашего фильма? — переспросил Леонид, поневоле принявший на себя бразды перевода.

— Да, я собираюсь снимать кино про русских моряков-подводников, — сказал Фитцсиммонс и обворожительно улыбнулся одной из своих улыбок.

— И у вас есть сценарий? — спросил Леня, тут же прикидывая в уме, сколько запросить с Голливуда за посредничество, хотя бы стыковывая американских киношников с нашим неповоротливым Министерством обороны.

— Самое важное то, что у меня есть деньги и актер на главную роль, — ответил Колин.

— Актер? — переспросил Рафалович.

— Да, у нас принято писать сценарий под актера, снимающегося в главной роли, а в нашем случае, таким актером буду я, — сказал Колин и снова улыбнулся.

Ревниво почуяв, что его незаслуженно позабыли, Забродин подлил в опустевшие было рюмки и заметил:

— Мы с Колином примеряли на него мой парадный китель с погонами и всеми орденами, ну я тебе скажу, прям хоть сейчас флотом командовать, истинный русский моряк и флотоводец!

Фитцсиммонс весело рассмеялся и неожиданно легко опрокинул себе в рот очередной полтинничек русской очищенной.

— Что-то Гай наш — Юлий Цезарь куда-то запропастился, — обеспокоено заметил Леонид.

— Да и ну его к хренам, один только трезвон от него в ушах, как при стрельбе из главного калибра, — ответил Забродин.

— А и не поехать ли нам ко мне домой, — неожиданно предложил Леня, — я теперь пока живу один, выпить-закусить не проблема, девчонок, если надо, по телефону вызовем, а?

Заснувшего в туалете Гай-Грачевского вытаскивали двое официантов. На честь российского флота Леонид не пожалел и ста долларов, и официанты не только бережно одели Гая в его потертое кожаное пальто, но и усадили в вызванное ими такси...

— Меня женка дома ждет! — кричал Грачевский, обращаясь непосредственно к Колину, — приезжай, я тебя с женкой познакомлю, женке моей, представляешь, восемнадцать лет!

— Езжай, езжай, жених молодой ты наш! — махнул Леня таксисту.

Когда подъехали к Ленечкиному дому на Большой Монетной и когда проходили консьержку, та, толкнув плечом случившуюся рядом товарку свою, ойкнула громко и взвизгнула на всю лестницу:

— Дывыся, Валюх, цэ ж Джонни Финтоза, который Колю ихрает в энтом, как ехо, в «Брульянтах ее любви»!

— А вы небось про себя думаете, что русские — дикий народ! — заметил на это Рафалович, пропуская в лифт Фитцсиммонса.

— Я в толк тебя взять не могу, Лень, ты себя в русском народе растворил, или он в тебе растворился? — пробурчал двигавшийся сзади Забродин.

Рафалович пропустил реплику Забродина мимо ушей. Позвякивая шведскими ключами, он уже отпирал стальные двери, пропуская гостей в большую прихожую.

Прошли сразу на кухню, и хозяин ловко принялся выгружать из холодильника все имевшееся в нем дежурное изобилие...

Кухня у Рафаловичей была большая.

Лилька еще до отъезда своего в Израиль так искусно организовала пространства этого помещения, что возле плиты, в так называемой зоне приготовления пищи, можно было бы в любой момент организовать съемки популярной телепередачи с некогда известным рок-музыкантом... А в другой половине кухни, где мягкий диван двумя уютными изгибами обнимал обеденный стол, там можно было свободно расположить и накормить как большую дружную семью, соберись она на субботний обед, так и большую холостяцкую компанию...

Колин занял самое удобное место в изгибе дивана.

— А вы фотогеничны, — заметил он Рафаловичу, кивнув на висевшую рядом фотографию, где Леня был в снят в форме и в подл од очном интерьере, — вас можно пригласить на кинопробы, а маленькую роль всегда нетрудно в сценарии и дописать, тем более что вживаться в образ вам не требуется, и военная выправка у вас еще осталась... Так ведь?

Рафалович разлил по стаканам и, нанизав на мельхиоровый зубец тонкий ломтик норвежской семги, провозгласил тост:

— Пью за отличную работу и высокую квалификацию наших преподавателей и политработников, что за пять лет в училище вырастили из нас таких классных молодцов, что мы теперь, если не на флот, так хоть в Голливуд годимся...

Колин Фитцсиммонс, оценив иронию, улыбнулся и молча выпил. А вот у Забродина с восприятием юмора вышел полный клин.

— Колин, ты меня в консультанты возьми, — сказал Забродин чуть ли не с дрожью в голосе, — я все ж таки капитан первого ранга, а Ленька, он, конечно, парень хороший, но уволился в запас еще капитан-лейтенантом, да и когда это было!

Леня нехотя перевел.

Фитцсиммонсу явно не хотелось именно здесь и теперь давать кому-либо каких-то определенных обещаний, и он снова постарался перевести разговор в шутливый тон:

— Дорогой Александр, в титры крупнобюджетного кино хорошо бы вообще заполучить консультантом какого-нибудь большого адмирала с пятью звездами на погонах.

— Так таких в природе не бывает, у нас самое большое по уставу это три звезды — адмирал, и большая звезда с гербом — адмирал флота, — с полной серьезностью ответил Забродин. — Я потому и говорю тебе, Колин, вам там нужен очень хороший консультант, чтобы клюквы такой не понаделать, а то вы и взаправду пятизвездных генералов наснимаете...

— А любовник — я... — тихо сказал Леня Рафалович.

— Что-что? Какой любовник? — встрепенулся Забродин.

— А это спектакль один такой был, я уже позабыл, как он назывался, — начал рассказывать Леня, — там один пожилой уже бабник потаскун поучал одну молоденькую провинциалочку, как ей стать столичной штучкой: мол, надо играть в бридж, курить, пить ликеры и иметь любовника... А любовник — я....

Колин понимающе рассмеялся.

А Забродин даже и не улыбнулся.

Он как-то захмелел, на старые, еще с ресторана, дрожжи, и все теперь воспринимал совершенно буквально.

— Колин, тебе лучше меня никакого консультанта не найти... — повторял он еще и еще.

Разговор этот состоялся в начале июля, вскоре после свидания с юностью, устроенного трем «мушкетерам»-одноклассникам Танечкой Лариной и ее воскресшим Пашкой.

Про эту встречу Леня никому не говорил ни слова.

Про встречу с Колином Фитцсиммонсом, наоборот, рассказывал при случае всем.

Народ ахал — кто с восторгом, кто с недоверием, но в целом знакомство с голливудской знаменитостью работало на имидж. А большего Леня, человек трезво мыслящий, и не ждал. В Голливуд? В консультанты? Что, мало у нас адмиралов-бездельников?

Однако через три месяца после знаменитой международной попойки Леня Рафалович получил пакет. Он пришел на адрес его офиса из Генерального консульства Соединенных Штатов Америки...

В пакете было официальное приглашение от кинокомпании «Мунлайт Филм Продакшн» приехать в Канаду на съемки фильма в качестве военно-морского кон сультанта.

Под приглашением стояла подпись исполнительного директора компании — Аарона Айзенфиша.

— Обидится Санька, — сказал сам себе Леня Рафалович, — обидится, если поеду, скажет, что опять евреи русских оттирают...

И не поехал бы Рафалович в этот их канадский Голливуд, тем более, на кого опять-таки лавочку бросить? И не поехал бы... Что он этой Америки не видал, что ли? Все же бизнес у него не чужой, а на два месяца съемок отъехать — это пустить фирму в неуправляемый разнос... Нет, не поехал бы Рафалович к этому Фитцсиммонсу, как бы ни было его предложение заманчивым, не поехал бы, да тут...

Впрочем, все к одному.

Это еще Ломоносов с Лавуазье открыли в своем знаменитом законе... Где чего в этом мире убавится, в другом месте тут же ровно столько и прибавится.

Так и с Голливудом...

Стоило только курьеру привезти пакет из консульства, как буквально тут же позвонила Рафаловичу его Лилька.

Его вообще-то коробило всегда от ее визгливой манеры выливать свое эмоциональное возбуждение, срывая раздраженность личной своей неустроенности на его, Ленечки, барабанных перепонках.

Боже, как ему хорошо жилось эти последние годы после того, как она с детьми укатила в Израиль!

И вот она снова кричит в трубку так, что ему кажется будто он чувствует влагу и теплоту ее придыхания, пульсирующего из неживой мембраны аппарата «Сименс»...

— Ленька, ты телевизор смотришь или нет? — кричала жена с явным упреком в голосе, будто это не Рабин с Нетаньяху виноваты в новом обострении с арабами, а он — ее Ленечка... — Ты смотришь телевизор или нет? Вчера кафе взорвали, то, что почти прямо под нами, ты меня понимаешь или нет?

— Да понимаю, понимаю... — виновато бормотал Леонид,

— Ничего-то ты не понимаешь, эгоист несчастный, ты только о себе, только о себе, отгородился там своими делами, а о том, что у нас дети, ты и не вспоминаешь!

— Почему не вспоминаю?

— Я не знаю почему, а то, что мне их просто страшно на улицу выпускать, тебе там и дела никакого нет, а позавчера ты смотрел по телевизору, как арабы дискотеку со школьниками в Хайфе взорвали, смотрел?!

— Некогда мне телевизоры смотреть, я, между прочим, деньги в семью зарабатываю, — раздраженно ответил Рафалович.

— Вот ты весь в этом своем безразличии, вот ты весь в этом, в общем, встречай, мы приезжаем, и так это продолжаться не может. Нас тут всех поубивают, ты этого хочешь?

— Да ничего я не хочу, — беззвучно шептал Леня в трубку, — ничего я не хочу...

И уже через полчаса он набирал номер Генерального Консульства Соединенных Штатов, думая про себя: «Все же обидится Санька Забродин!»

А в аэропорту Пулково-2 совсем забавное у них с Лилькой рандеву получилось.

Леонид-то знал, что рейсом UR 657 в шестнадцать тридцать прилетают его Лилька с мамой и сыновьями.

Но вот они-то как раз не знали, что уже в семнадцать тридцать, рейсом SU 887 их муж, зять и отец улетает из Питера в Монреаль...

— Ну, ты рад? — спросила Лилька, жарко облобызав давно не целованного мужа.

— Рад, рад, Лилечка, — отвечал облобызанный муж...

Однако радость свидания была тут же омрачена неожиданным для Лильки обстоятельством...

— Сергей, возьми чемоданы, неси к машине, — отдал шоферу распоряжения Леонид, — отвезешь их на Большую Монетную домой, и завтра на весь день в распоряжение Лилии Михайловны, понял?

Шофер Сергей все понял. Не все и не сразу поняла Лилька.

— А ты-то куда, Леонид? — спросила она...

— А я улетаю... Ненадолго, по делам, — ответил Леня, думая про себя: «вот нечистый устроил такое совпадение, чтоб ему!».

И долго еще после взлета свербило у него в груди от этой пережитой неловкости.

Свербило, покуда не приказал стюарду принести «Чивас Ригал» по второму разу...