Завещание ворона

Глава пятая Инферно в небесах (июнь 1995, Мэриленд)

Итак, можно считать, что парню на голову упал кирпич. А, как говорил Воланд, кирпич никому и никогда не падает на голову случайно. В этот раз в роли кирпича выступала она. Найдя сравнение своей рыжеволосой особы с кирпичом забавным, мисс Дарлин Теннисон, тайная леди Морвен, урожденная Татьяна Захаржевская, впервые за этот день улыбнулась.

Еще раз прокрутить все заново. Нет, девятую спецоперацию Ордена Иллюминатов с ее активным участием можно признать такой же блестящей, как и предыдущие. Но все же... Итак. Выстрел из снайперской винтовки с глушителем в кондиционер в доме Фэрфакса... Как же жарко сегодня, и аэропортовские кондиционеры никуда не годятся... Потом она в роли мастера по ремонту кондиционеров входит в дом. Спальня. Расстегнутый комбинезон сработал, Фэрфакс стягивает шорты и получает пулю в лоб. Двурушников казнят... Цветок магнолии в заднем проходе — это лирическое дополнение, причем написанное по-русски.

И вдруг этот парень, случайно завалившийся к Фэрфаксу на огонек. Уселся в кресло со стаканом в руке и сделал свой последний глоток. Как же его? Лево Лопес, что ли? Да какая разница! Первый посторонний труп. Человек, который не причем. Смуглое, усатое лицо. Черты лица показались даже знакомыми. Чем знакомыми? Окровавленной дыркой в голове?! Стоп! Хватит! Женщина-кирпич, и на этом закончим. Ведь дальше все получилось, как в китайском цирке. Назначенная встреча от имени Фэрфакса, помощника сенатора Смита, террористу Мустафе Денкташу в придорожном кафе. Вот она уже Лив Улафсен, гражданка Фарерских островов, аквастилистка... Хорошая специальность! Классно в такую жару погрузиться в прохладную воду и делать эти... как их?.. подводные интерьеры!... Мустафа жрет оливки, а эта клуша фру Улафсен роняет очки. Восточный джентльмен делает стойку даже перед курицей. Какая галантность! Кушай на здоровье свои оливки! Говорят, они повышают потенцию, которая через десять часов, когда ампула растворится, тебе больше не понадобится...

И вот она, все та же Лив Улафсен, в своем костюме-мешке из-под сахара и очках-велосипедах, все та же курица, но уже сваренная в этом июньском пекле, сама получает кирпичом по голове. Если бы по голове! Удар пришелся в самое больное место! Где оно только это место? Есть ли оно у Татьяны Захаржевской-Морвен? А если нет, то почему так больно?!

В курилке шестого терминала балтиморского аэропорта она, то есть клуха Улафсен, встретила ту пару, которую кроме как в библейском ковчеге встретить было невозможно. То, что зеленоглазая аппетитная... Аппетитная! Только мужская животная похоть, близкая к обжорству, могла додуматься до такого эпитета!.. брюнетка оказалась актрисой Татьяной Лариной, не могло сильно удивить. Где же ей и быть, певичке, как не в аэропорту, между небом и землей. Но увидеть Павла (ее Павла!), над могилой которого она стояла на Серафимовском кладбище, может быть, единственный раз в жизни позволив себе приступ человеческой слабости! Увидеть его живым, здоровым, хотя и поседевшим, и в паре с Лариной! Слышать его слова, слова, которые Павел, как она думала, говорил только ей. И узнать его окончательно именно по этим словам, произнесенным для другой женщины! Это был очень сильный удар даже для такого профессионального бойца, как леди Морвен, один из двенадцати магов Ордена Иллюминатов, исполнительный директор Международного фонда гуманитарных технологий, наконец, Татьяна Захаржевская... Крикнул ворон: nevermore!.. Нужно было перевести дыхание, может, первый раз в жизни...

Они, конечно, не узнали ее. Ее бы и старик Морвен не узнал. Встали и пошли из аэропорта, взявшись за руки, как питерские школьники. Поехали в город, на могилу безумного Эдгара По. Nevermore...

Заиграли колокольчики трансляции и зазвучали объявления на разных языках с общими названиями городов. Париж, Осло, Антверпен, Афины... Города объявлялись без государственной принадлежности, словно острова единого воздушного океана. Хотя прямо перед ней было яркое электронное табло, пульсирующее цифрами точного времени, температурой воздуха и атмосферным давлением, Таня изредка, в какой-то рассеянности, то ли от пережитого только что потрясения, то ли по каким-то принципиальным соображениям выбранной роли, посматривала на наручные часы.

Вдруг бесцветная мышь фру Улафсен, завсегдатай университетских библиотек и курилок, для которой даже сравнение с синим чулком было бы слишком ярким, почувствовала на себе мужской взгляд. Почувствовала, конечно, Татьяна. Оболочка отрешенно курила свою сигару.

Может, хватит? Но взгляд, видимо, остановился на ней. Ну, и кто это? Так и есть! Какая-то пьяная академическая рожа с усами пшеничного цвета и глазами цвета... Никакого цвета там давно не было. Они с утра уже были залиты. Глаза цвета виски!.. Какая фраза для дебильного современного песенного хита! Жаль, что так и пропадет неиспользованной... Вот и тебе пара в ковчеге, дура-Улафсен. Не упусти свой шанс, старая калоша с Фарерских островов!..

Нет! Ерунда какая! Не похож он на Вадима Ахметовича ни кожей, ни рожей. Но почему вдруг подумалось о Шерове? Из-за похожей дырки в голове, как у этих двоих, Фэрфакса и... Лео? Что-то здесь не то. А ведь верно! Он также похож на Шерова, как фру Улафсен на Татьяну Захаржевскую. Если не обращать внимания на оболочку, если отбросить.. Что отбросить? Тело? Материю?.. Нет, срочно нужен отпуск на маленьком забытом богом острове в океане. Какой, к черту, Шеров! Послать его по-русски!

— Что же ты вылупился, старый козел?

— О, простите, мадам! — Татьяна услышала постав ленный академический голос. — Вы не поверите мне, но я сразу же узнал в вас русскую! Еще бы! «И желтых глаз ее пустыня...» А когда вы заговорили!.. Может, я недостаточно хорошо говорю по-русски, но названия животных изучают еще в первых классах... Не извиняйтесь, мадам! — Она и не собиралась извиняться. — Позвольте представиться, профессор Георг Делох, историк-востоковед, имею честь быть членом Британской научной ассоциации, профессором Лондонского университета. Изучаю русскую историю, а вернее ее влияние на мировые процессы. А сейчас возвращаюсь с научного семинара к родным лондонским студентам. Впрочем, вы тоже летите в Лондон?

— Почему вы назвались востоковедом, если вы русист? — спросила Татьяна, проигнорировав профессорский вопрос, даже не глядя в его сторону.

— Прекрасно!

Татьяна удивленно скосила глаза на профессора. Он имел способность вдохновляться совершеннейшими пустяками.

— Прекрасный вопрос! Точный, словно удар тореадора в шею быка, или, как вы выразились, козла! Но русист и востоковед, по моему глубочайшему убеждению, суть одно и то же. Только не говорите мне про Петра Алексеевича — реформатора, Петра Яковлевича Чаадаева — сумасшедшего...

Профессор захохотал, откинувшись на спинку кресла. Сам-то ты случайно — не сумасшедший? Татьяне было совершенно все равно: слушать ли в пол-уха треп профессора или лениво шевелить собственные дорожные впечатления. Тем более ученому совершенно не нужен был собеседник, а, может, и слушатель. Как можно было принять его за Шерова?! Неужели так органично вошла в роль дуры-Улафсен? Или это все из-за...

— ...Россия — страна восточная, насквозь восточная. Восток — это ее душа, ее страх, ее проклятье. А Петр Алексеевич пытался Россию на лопату усадить и в Европу, как в печку, засунуть! Помните сказку? А Россия, как Иванушка, растопырила ручки-ножки и не по лезла. Потому и выжила, и осталась Россией! Ей же все кому не лень пытались идею придумать, цель указать. Но вспомните немца Шпенглера, предсказавшего гибель западной цивилизации. Когда цель достигнута и полнота внутренних возможностей исчерпана, цивилизация внезапно коченеет, она принимает направление к смерти, кровь сворачивается, силы убывают, наступает стадия упадка...

...этой неожиданной встречи?

Татьяна щелкнула зажигалкой и прикурила потухшую сигару. Язычок газового пламени вдруг вырос, как будто клапан сам по себе открылся до отказа, и опять принял обычный размер...

— Настоящая история началась с Христа. В истории живет человечество после его Рождества, а не в географическом пространстве. Так, кажется, говорил ваш поэт-"небожитель"? Прочтите древнерусские летописи, и вы проникнитесь христианским пониманием истории, видением вселенской борьбы добра со злом, идеей искупления за грехи... Сегодня многие, даже мои ученые коллеги, выдают принятие Владимиром христианства за случайность. Говорят, женщин любил, в спиртном не хотел отказывать ни себе, ни дружине, а потому и выбрал подходящую религию. А ведь год шел тогда 988-й от Рождества Христова! Близился первый миллениум в истории человечества! И небесные уста Семи Ангелов уже тянулись к трубам, чтобы вострубить. И Агнец Божий уже готов был снять печати. И слышна была уже поступь всадников Апокалипсиса!.. И Владимир Святой слышал это, и пропасть разверзшуюся чувствовал. А вы говорите — случайность!..

...Случайность? Когда-то должно было произойти первое незапланированное, случайное убийство. Прав был Морвен. Ритуал необходим как символическое преодоление случайности человеческой жизни. Орден бессмертен, пока жив ритуал, а человеческая жизнь... пепел?

Татьяна стряхнула длинный серый столбик с тлевшей сигары.

— ...Земля между Балтикой и Каспием, географическое пространство, стало Святой Русью, чревом христианской истории! Россия приняла святой обет за грехи земного мира, как бы жертвенное обещание, и Судный день был отодвинут, и была дана тысячелетняя отсрочка. И в тот момент Русь говорила с Богом, и Богоматерь склонялась над ней, и тогда же возникло на Руси видение русского Рождества не в песках Иудейских, а среди заснеженных равнин, и видение русской Голгофы.. «Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь небесный Исходил, благословляя.» Вот где с тех пор был центр христианского мира, так сказать, пуп земли!

«Москва — третий Рим»! Вот как эту идею сформулировал псковский старец Филофей в XVI веке. Первый Рим пал от ереси и противоречий, второй Рим — Константинополь — сокрушен турками. Миссия России — нести миру христианскую идею, но не только это. Рос сия продлевает миру время, дает ему шанс одуматься, покаяться. Она на последнем рубеже, с гибелью Третьего царства наступает Страшный суд, конец мира. И осознание Апокалипсиса скрытно и явно — в душе каждого русского человека... И в моей душе, мадам, ведь у меня русские корни, среди моих предков декабрист Басаргин... Вспомните, у Достоевского всякий русский трактует Апокалипсис. Тут и ирония, и великая правда. Потому так открыта трагическая душа русского человека! Куда уж тут спрятаться, если конец миру грядет? В бункере не отсидишься!.. А ведь близок второй миллениум, мадам! Близок!..

...Как тебя развезло, сердешный! Да и она размякла! А ведь того и гляди, профессор начнет грузить про то, как Земля налетит на небесную ось! Пора заканчивать этот планетарий...

— Все это ужасно интересно, но позвольте поинтересоваться у уважаемого профессора всяких там ассоциаций, университетов и прочих кислых щей: какой же выход? — заговорила фру Улафсен после продолжи тельного молчания. — Если я правильно вас поняла, человек должен поднять лапки и сдаться?

— Нет! Категорически, нет! — профессор аж под прыгнул, его соломенные усы воинственно топорщились. — Есть такие человеческие личности... Как вам объяснить?

— Да уж постарайтесь, профессор!

...Ну, вот, дошел до самого интересного и сбился. Обычный современный мужчина, хотя и ученый.

— Накануне конца света из человеческой массы выделяются личности, берущие на себя право и ответственность, они приносят себя в жертву, и жертва эта может быть принята. Первым был сам Иисус Христос, потом Иоанн Креститель, Апостолы Петр, Андрей, Павел... И теперь, когда близится...

...Павел жив. Что тут удивительного? Разве и ее где-то не считают погибшей? Но ведь в Шерова была вы пущена пуля возмездия за смерть Павла! Еще одна неоправданная смерть? Нет, этот упырь заслужил себе преждевременную кончину... Что он там сказал про жертву?

— Вы хотите сказать, что и сейчас есть такие люди?

— Совершенно верно! И сейчас есть люди, которые собственной подвижнической жертвой могут остановить вращение вселенского жернова. Такие люди... Такой человек...

Профессор вдруг вскочил и ткнул себя в живот. Плясок Святого Витта еще не хватало фру Улафсен!

— Даосские алхимики считают, что в этом месте у человека сосредоточен главный энергетический центр — Врата Жизненности. Он совпадает с центром тяжести человека. Здесь, в этой области, путем многолетней практики даосы выплавляли внутреннюю пилюлю бессмертия... Так вот. Космос устроен по тем же законам. Только эти энергетические центры — особые люди. На них сходятся тысячи земных нитей и человеческих судеб. В моей теории я называю такого человека пупок.

— Какую же жертву должен принести так называемый пупок?

— Вы думаете, можно дать конкретный рецепт жертвы? Но, я полагаю, что он должен привести в порядок свои земные дела, как говорят буддисты, очистить свою карму, и покорно ждать смерти. Своей смерти...

— И где же эти люди сейчас?

— О, не беспокойтесь! Они появятся, когда придет их час, когда судьба мира будет поставлена на карту.

— Я и не беспокоюсь! Меня вообще мало беспокоят ученые фантазии старого...

— ...козла?! Ведь так вы хотели выразиться?..

Словно сквозь какую-то прореху в оболочке, которая и была лондонским профессором, опять мелькал Вадим Ахметович.

— А знаете вы, кто такой козел в русской фольклорной традиции? Это свой домашний черт! Черт, который всегда с тобой!..

Вадим Ахметович глядел на нее из профессорских глазниц и хохотал прямо в лицо. И когда объявили посадку на лондонский рейс, и Татьяна, как всегда уверенно и неторопливо, направилась к стеклянным дверям, ей все еще слышатся смех Вадима Ахметовича...

Тайная леди Морвен всегда летала VIP-классом не для того, чтобы подчеркнуть свое социальное положение, просто она не выносила, когда ее помещают в общие шеренги кресел, запараллеливая ее с десятками других рук, ног, голов. Здесь же все было свободнее, может чуть строже, чем в земном кафе. Не изменила она своей привычке и находясь «в шкуре» фру Улафсен. В окне иллюминатора плыло здание аэропорта. По яркой фигуре английского гвардейца времен Кромвеля на фоне Тауэра Татьяна узнала рекламный щит джина «Бишот». Лондон встречал ее уже на американском континенте примелькавшейся рекламой. Только здесь над шлемом гвардейца контрастным пятном навис огромный черный ворон. Старый житель Тауэра. Самолет оторвался от земли и быстро набрал высоту...

Поспать? Хорошо бы просто поспать. Или понаблюдать за соседями по салону, пока есть возможность быть незамеченной, никому не интересной фру Улафсен? Где наш ученый-пупковед? Летит эконом-классом! Что он там говорил про жертву? Жертва аборта!.. А этот, наверняка, англичанин. Помесь разорившегося лорда и чокнутого футбольного фаната. Домой едем? Пить пиво и орать на стадионе?.. Вот типичный компьютерный червь, переболевший всеми компьютерными вирусами. Даже в самолете с ноутбуком!.. А этой мадам серенький костюмчик фру Улафсен пошел бы куда лучше, чем ее вишневый. Что она там читает? Бабский иллюстрированный журнал. Внимательнее надо было читать, чтобы не походить в своем костюме на бутыль вишневой наливки. Только тебе и смотреть на рекламу нижнего белья! Голый живот и трусики... Пупок... А этот? Какой-то араб в белом бурнусе. Сидит не шевелится, жен, наверное, в уме пересчитывает. С какой сегодня первой поздороваюсь? Какую, как и в какое место? Танец живота... Пупок... Танюша, милая, притомилась? Это Павел сказал той Татьяне в аэропорту. Нет, это он сказал этой Татьяне. Это она притомилась, это ей нужен был отдых... Отдых от одиночества силы и власти, что вели ее по жизни, ни на мгновение не выпуская из своих цепких лап, неся ее на своих черных крыльях...

А со стюардессой что то случилось! Сколько раз она уже пробежала туда и обратно. А теперь и пилот... С пассажиром, может, плохо. Или... Еще не хватало этого в ее полной приключений жизни! Самолет! Вроде летим, не падаем. Скрежет какой-то! Как гигантским ногтем по листовому железу! Словно кто-то огромный хочет влезть в самолет на ходу! Танюша, милая, кажется, прилетели... И впервые в жизни ничего не сделать, ничего не предпринять. Куда ж ты денешься с подводной лодки, как говорил Ленька Рафалович! Сидеть и ждать. Чувствовать кресло под задницей последний раз! А потом свободный полет? Свободное падение? Ускорение свободного падения? Как там? Эм на Жэ? На Жэ..! А ведь почти прилетели... Британия должна быть под нами... Опять что-то скребется по корпусу... Заткнись ты, старая дура! Что теперь орать! И этот орет, как на стадионе! Проигрывают твои, нет у них никаких шансов.

Да вот же Темза, Тауэр... Лондон под нами! Только бы сесть! Заходим на круг... Если все это случайности, то почему они связались сейчас в один узел. Что у них там сегодня свет на мне клином сошелся?.. Второй круг! Темза, Тауэр... Мы так и будем ходить кругами? И скрежет, и еще какие-то хлопки в турбине! Кажется, молится кто-то? Араб? Нет, этот сидит, как сидел. Кто же это причитает? «Ныне убо время всего моего живота, яко дым прейде. И предсташа ми прочее ангел и, посланнии от Бога, окаянную мою душу ищуще немилостиво...» Третий круг! Откуда эти слова? Кто читает эту молитву? Кто? И как хочется повторять за этим невидимым! Как нестерпимо хочется повторять! «Ныне убо время...» Нет, глупости! Ничего нет, ни бога, ни черта! Ничего!

— Вы, кажется, сказали, что ничего нет?

Прямо перед ней в кресле сидел... Фэрфакс.

— Может, вы скажете, что и меня нет? Что у вас галлюцинации? А вот вам и вещественное доказательство обратного. Позвольте вам преподнести о г всего сердца, но, извините, из задницы. Вы думали, что вы одна можете шутить рядом со смертью, Таня? Когда ни у меня, ни у вас уже нет никаких шансов?

И Фэрфакс протянул ей цветок магнолии.

— Берите... Тот самый... Не побрезгуйте...

Татьяна с отвращением оттолкнула протянутую руку с цветком.

А ведь тряска прекратилась. Как она могла не заметить этого, и турбины не гудят. И вообще тишина какая то странная... гробовая. В иллюминаторах мгла кромешная...

— Буэнос диас, Кармен!

В том же самом кресле, где только что сидел Фэрфакс, теперь был этот усатый парень. Как его? Лео...

— ...Лео Лопс. А вы — Кармен! Ведь так вы мне пред ставились? Можно я допью?

В руке его оказался тот же стакан, что и за мгновение до ее выстрела.

— Ведь я не сделал последний глоток. А так хочется сделать еще один глоток. А потом еще один... Последний глоток так сладок! Хотите попробовать? Мне не жалко. Ведь вы даже жизнь мою взяли так, мимоходом, случайно, как стакан разбили, и пошли себе дальше... Возьмите стакан. Там еще остался один глоток воды. Но он ведь не спасет вас, как не спас меня. Одним глотком воды этого огня не потушить...

— Какого огня?

— Ты спрашиваешь, какого огня, Танечка?

Этот голос Татьяна узнала сразу! Араб поднялся с кресла, белый бурнус упал к его ногам, и она увидела Вадима Ахметовича Шерова!

— А еще ты сказала, что не веришь в черта? Ты привыкла верить только в то, что видишь? Тогда ты увидишь черта!

Лицо Вадима Ахметовича стало цвета сырой глины, а то, что Таня сначала приняла за торчащие волосы, оказалось козлиными рогами. Шерсть на его теле шевелилась, как от сквозняка.

— Слышишь, Танечка? Они идут!

— Кто?

Вадим Ахметович не ответил. Размеренные шаги многих ног приближались...

— Они уже близко, Танечка. Но ты спрашивала про огонь?!

Он щелкнул пальцами. Занавес в тамбур стюардесс распахнулся. Таня увидела в проеме пылающую жаром топку адского паровоза. И тут же открылась дверь в противоположном конце салона. Оттуда потянуло могильным холодом.

Если она просто сорвалась, не выдержал слабый человеческий механизм, и все это только бред и ничего кроме бреда, то откуда такие детали. Ведь можно отвлечься на детали... Протянуть руку и потрогать внутреннюю обшивку самолета. Подлокотник кресла. Винты, заклепки... Нога затекла. Надо поменять положение в кресле... Вот этот мир, мир вещей, материи. Вот он выпирает, колется, давит. Можно просто укусить себя за руку...

— Что ты делаешь, Танечка? Не надо портить то, что тебе уже не принадлежит. Все отступные уже подписаны, все уже учтено и оприходовано. Осталось только...

— ...в огонь!

— Умница! Ты всегда была очень умной девочкой! И как ты могла заметить: выхода другого нет. В самом буквальном смысле. Так сказать для тех, кто верит только своим глазам. По спецзаказу! И случайности закончились. Последние случайности в твоей жизни — это цветок от Фэрфакса и стакан воды от Лео. Все теперь предопределено, расписано до мельчайшей подробности. Они уже пришли. И теперь начинается ритуал, парад твоего личного Ордена. Ордена Татьяны Захаржевской! Принимай парад, Танечка!

Таня сидела в кресле ближе к бывшему тамбуру стюардесс, где сейчас неземным жаром дышала тонка и стоял озаренный пламенем Вадим Ахметович в облике черта. Из могильной ямы в противоположном конце салона клубами выходил туман. И, сгущаясь, он пре вращался в сначала неясные, но по мере продвижения по салону, отчетливые человеческие фигуры. Когда же они проходили мимо Татьяны, и адское пламя освещало их лица, черты становились отчетливы. И первым она узнала... самого Вадима Ахметовича, только без рогов и копыт. Он медленно прошел перед ней, поравнявшись, повернул голову и посмотрел ей в глаза...

— В огонь! — крикнул черт.

И Вадим Ахметович шагнул в адскую топку...

Кто это? Явно женская фигура. Длинные ноги, но туловище несуразное бесформенное, почти квадратное. Марина Мурина! Ничтожная организаторша убийства собственного дяди-коллекционера. Неудачная наследница, решившая вести двойную игру против нее, Татьяны Захаржевской. И сама попавшая в вырытую яму... Они все так и будут смотреть ей в глаза по очереди? Все, кого она убила?..

— В огонь! — крикнул черт.

Марина исчезла в топке. Теперь мужчина высокого роста. Она уже догадалась. Сергей Залепухин. Вошел в сговор с Муриной, тоже решил погреть руки на дядином наследстве. Погрел? «В огонь!»... Сгорбленный гадкий старик. Родион Мурин. Злодей с историческим прошлым, коллекционер чужих поломанных судеб, а заодно и произведений искусства удавленных им хозяев. «В огонь!»... Дальше Илларион. Тот, который, взрывая машину Татьяны, взорвал самого себя. «В огонь!»... Сколько их? Когда закончится это страшное шествие? Последний взгляд ей прямо в глаза, прямо в душу и «В огонь! В огонь! В огонь!..» Денкташ, Фэрфакс, Лео Лопс... Все? Теперь ее очередь?

— Не спеши, Танечка! Последняя фигура...

Кто это? Кого они забыли? Кто это может быть? Стройная фигурка... Совсем молоденькая девчонка... Идет мимо. Останавливается. Поворот головы... Нет! Нюточка! Нет! Никогда! Никогда...

— В чем дело, Таня? Ты нарушаешь ритуал! — черт Вадим Ахметович придал своей козлиной физиономии укоризненное выражение.

— Остановите! Остановите это! Заклинаю вас всеми святыми! Делайте, что хотите, только не трогайте Нюточку!

— Какими святыми, Таня? Ведь ты не веришь никаким святым. И ты хочешь, чтобы я поверил тебе?

Что она могла сделать? Здесь, где ее земные способности, ее земная удача, ничего не значили? Что можно предпринять, когда все расписано и безвозвратно потеряно для нее? Нюточка! Что ей было делать? Как спасти дочь? Что она сама значит на краю бездны? Кто она такая, Таня Захаржевская? Пупок... Пупок? Это был последний шанс...

— Я, Татьяна Захаржевская, беру отсрочку, чтобы привести все свои земные дела в порядок, чтобы предотвратить то, что я могу предотвратить, чтобы спасти всех, кого я могу спасти, удержав в той земной жизни от этой бездны. А потом я вернусь, и тогда пусть будет ваш огонь! А сейчас я беру отсрочку!

Черт Вадим Ахметович зашипел в ярости, как будто на раскаленную сковородку попала капля воды:

— Да кто ты такая, чтобы брать отсрочку?

— Я — та, на которой сходятся земные нити, перекрещиваются земные дороги, сплетаются человеческие судьбы. Я — пупок!

И черт Вадим Ахметович вдруг сник, даже уменьшился в размерах.

— Какую же ты хочешь отсрочку?

— Ровно год.

— Год — слишком много, а вечность — слишком мало... Предоставляется на неопределенное время при условии заместительной жертвы...

И тут створки адской топки захлопнулись. Закрылась дверь в задний салон.

— Какой жертвы? — шепотом переспросила Таня.

— Огненной жертвы из дома твоего... — прошелестел неслышно воздух, и в иллюминаторы заходящего на посадку самолета брызнул солнечный свет...

Уже выходя из здания лондонского аэропорта, Татьяне показалось, что кто-то окликнул ее. Она обернулась. Профессор востоковед с пшеничными усами и чемоданом такого же цвета помахал ей рукой:

— Счастливого пути, мадам! Помните сказку? Рас топырил Иванушка ручки ножки и в печь не пролез!.. Вы уже уходите? Ну тогда прощайте! А, может, мы еще встретимся? Через неопределенное время?..

Стеклянная дверь закрылась за Татьяной, и она вышла под голубое небо удивительно щедрого в этот последний день июня на хорошую погоду, но все же Туманного Альбиона.