Здравствуй, Таити!

Месье Малиновски

Хозяина дома я, по его желанию, называю просто Чарли. В течение всего пребывания в Папеэте Чарли — мой неразлучный спутник. Скажем сразу и без оговорок — спутник, о котором только можно мечтать. Ему сорок три года, он неплохо говорит по-английски, утончен, внешне мягок, в меру улыбчив. Похоже, он послан мне богами!

По приезде в дом я был представлен его супруге Мине и познакомился с остальными тремя сыновьями — старшим, стриженным под ежик Жилем, двенадцатилетним Жоржем и Хейфарой, которому исполнилось целых четыре года. Старший и младший родились в Папеэте, а два средних — на Руруту (архипелаг Тубуаи) и Раиатеа. Родом с Раиатеа и сам Чарли. Там же он нашел и свое «сокровище» — молчаливую Мину, в жилах которой течет кровь знатного полинезийского рода.

Мы живем на улице Октава Моро, минутах в пятнадцати ходьбы от центра, в элегантном, четырехкомнатном фаре[3], с жалюзи на окнах, паркетом, современной мебелью, телевизором и гаражом, где стоит новенький «ситроен».

— Я люблю комфорт и легкую жизнь, какую можно найти в Папеэте, — говорит хозяин.

Чарли не принадлежит к бедноте. По распространенной на Таити неофициальной расовой классификации он деми — наполовину европеец, наполовину полинезиец. Это определяет его социальное положение как по службе, так и в обществе. В столичном городе Папеэте общество делится на классы, трудно перейти из одного в другой, высший.

Читателям, а особенно читательницам, наверное, интересно узнать, что собой представляет будничная жизнь моих друзей, то есть жизнь интеллигентной семьи в Папеэте, прожить вместе со мной один обычный день в семье Чарли.

— Завтрак готов, — будит меня утром голос хозяина.

Когда я усаживаюсь за стол, тщательно накрытый старшим сыном, они уезжают на работу. Чарли работает радиотелеграфистом на главном почтамте, расположенном на роскошном приморском бульваре Помаре. Темноволосая Мина, внешне очень похожая на последнюю королеву, дородную Марау Таароа, работает в том же учреждении, что и муж, с той лишь разницей, что она сидит за окошком.

В одиннадцать они возвращаются домой на ленч и сиесту, продолжающуюся до двух часов. В полдень мы едим особенно обильно. Наш рацион состоит из мясных консервов (чаще всего новозеландских), тунца, жареной или сырой рыбы, мелко нарезанной и залитой кокосовым молочком, овощей, сладкого картофеля, фруктов. К этому подается порция белой французской булки и крепкий таитянский кофе. Кофе здесь изумительный — ароматный, густой и напоминает лучшие сорта новогвинейского. Вечером мы доедаем остатки обеда с большим количеством хлеба и пьем чай.

После работы Чарли сбрасывает европейское платье, оставляет обувь на лужайке и облачается в национальный таитянский костюм (пареу). В хлопчатобумажной юбке, задрапированной вокруг бедер, он убирает дом, моет посуду, тщательно поливает крошечный садик, отдыхает.

— Надень пареу, тебе в нем будет легче, прохладнее, — уговаривает он меня.

Освеженный вечерним душем, я стараюсь обернуть бедра куском красной с белыми цветами материи. Видя, что у меня получается не очень удачно, хозяин показывает, как закрепить пареу на бедрах. Достаточно несколько раз обернуть край ткани вокруг талии — и прекрасно держится.

Пареу необыкновенно удобен, «сшит» словно по мне, и чувствую я себя в нем отлично, действительно отдыхаю. И что немаловажно, в пареу можно щеголять без опаски, что оно свалится в самый неподходящий момент. Однако значительно труднее повязать его в виде шортов.

После ужина мы с Чарли располагаемся на веранде, выходящей в сад, чтобы поболтать и выпить по чашечке кофе. Отсюда хорошо видны остальные члены семьи во главе с хозяйкой дома. Мальчики — кто сидит в кресле в гостиной, кто лежит прямо на ковре, и все смотрят телевизор. Жена Чарли, растянувшись на диване, листает журнал или дремлет. Мина не читает газет, которые выписывает ее муж, но, несмотря на отсутствие общих интересов, она уже много лет его верная спутница. Врожденная беззаботность не мешает ей серьезно относиться к своим обязанностям жены и матери.

По другую сторону от меня сад, за спиной живая стена, покрытая пурпурными цветами гибискуса, отчего создается впечатление, что дом отгорожен от улицы огненным валом. Я срываю цветок и долго вдыхаю его нежный, тонкий аромат. Медленно течет время, льется беседа. Я пытаюсь развить кое-какие политические темы, но Чарли заявляет, что не любит политики и предпочитает футбол. Припертый к стене, он признает, однако, что у него есть свои взгляды, но он не в состоянии слишком серьезно увлечься ими: вид вратаря, который готовится взять штрафной мяч, волнует его вдвое больше. Я подозреваю, что он говорит это из простого упрямства или духа противоречия и как бы в подтверждение этого начинает рассуждать о проблемах своей страны. По его мнению, архипелагом должны управлять люди, которые живут здесь, на этих островах, живут местными проблемами. Разве сердце французов здесь? Сомнительно, ведь всем известно, что каждый французский губернатор только и мечтает вернуться во Францию. В этой стране у них лишь голова, и то приставная, все остальное, в том числе сердце, чуждое, не таитянское — французское. Эйфелева башня полностью заслонила от них таитянские пейзажи.

— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Сейчас Таити ищет свой путь к независимости.

— Я ничего не имею против французов, — спокойно поясняет Чарли, — мне многое у них нравится. Обаяние, остроумие или, например, французская мода, я влюблен во французскую литературу. Такие же чувства испытывают многие таитяне. Однако это не означает, что мы готовы отказаться от своей индивидуальности, возникшей на особой почве, в особых условиях. По-моему, уже сейчас местные жители должны постепенно вытеснять из государственного административного аппарата французов, жалованье которых, между прочим, значительно отягощает бюджет страны. Я считаю, что раньше или позже Париж вынужден будет смириться с возрастающей самостоятельностью Таити.

— Несомненно, это только вопрос времени…

— Однако надо признать, что жители Океании отличаются беспечностью. До сих пор они довольно пассивно относятся к чужеземному господству. Это не означает, однако, что в обществе не зреют все более и более решительные устремления. Острова Западное Самоа и Тонга уже получили независимость, а две дюжины островов и архипелагов прямым путем движутся к тому же.

— А как обстоят дела с вашей экономикой?

— До второй мировой войны Таити был бедным островом, но никто с голоду не умирал, каждый вел внешне приятную жизнь, разумеется, по понятиям полинезийцев, потребности которых — что тут скрывать — минимальны. В этом причина того, что на этих географических широтах нужда никого не пугает, не приводит в ужас: даже самые бедные ее не ощущают. Нищета тоже здесь неизвестна, нищенства не существует.

Правда, по европейским понятиям, Таити — бедная страна, так как не имеет никаких природных богатств: ни хлопка, ни каучука, ни полезных ископаемых. Здесь лишь копра, сахарный тростник, немного кофе и ванили. Однако колебания на мировом рынке немедленно отражаются экономической лихорадкой на Таити. Примеры? В последние годы производство копры упало с двадцати пяти до двадцати трех тысяч тонн, ванили — со ста восьмидесяти до ста тридцати тонн, перламутра — с трехсот до семидесяти пяти тонн! Происходит это потому, что на архипелаге нет промышленности. Кроме двух пивоваренных заводов и завода по производству кокосового масла, нет ни одного более или менее значительного предприятия. Среднегодовой дефицит в торговле составляет около четырнадцати миллиардов франков[4].

— Значит, остается только туризм?

— Конечно, он необходим, так как может дать толчок экономическому развитию Таити. Местная администрация считает туризм поистине спасательным кругом.

Таити поздно вошел в число стран, живущих туризмом, — только в 1960 году. Но вошел широкими шагами. С каждым годом наплыв туристов увеличивается. В 1976 году на Таити было восемьдесят тысяч туристов. Построили аэродром для пассажирских реактивных лайнеров в Фааа, возвели несколько отелей, среди которых наиболее крупные «Таараа иyтерконтиненталь» и «Маэва бич», на двести с лишним номеров каждый. Только на Таити процветают двадцать пять отелей и пансионатов. Французская администрация особенно стремится привлечь богатых туристов.

Чарли ставит на стол бутылку алжирского вина и наливает в рюмки рубиновую жидкость. Я провозглашаю тост за будущее, о котором мечтают наиболее просвещенные островитяне.

Мне хорошо в маленьком домике на краю квартала Фарии-Пити, однако пора в поездку по островам. Я еще не раз буду возвращаться в этот гостеприимный дом, и семья Малиновских всегда будет приветливо встречать меня. Частный характер моего путешествия таит в себе огромный риск, ставит судьбу в зависимость от гостеприимства, расположения и возможностей хозяев. Если я иногда и злоупотреблял их гостеприимством, то делал это не по своей воле, а в силу обстоятельств. Чарли понимал меня и, как патриот Таити, принимал на правах фетии, то есть родственника.

Мой друг жаждет, чтобы я как можно тщательнее познакомился с островами архипелага и потом рассказал ему, что там изменилось с тех пор, как он работал радиотелеграфистом. Он дает мне практические советы, записывает адреса своих знакомых, составляет словарь наиболее употребительных слов и выражений таитянского языка. Все звуки в нем произносятся так, как пишутся, а ударение ставится на последнем слоге. Он считает, что мне необходима «охранная грамота», разумеется, на таитянском, адресованная всем таванам (деревенским старостам) и простым людям, в которой подробно объяснялось бы, какая помощь требуется от них настырному европейцу. Полинезия — большая деревня, поэтому, если я хочу узнать что-либо о ее жителях, должен посетить таитянские деревни.

Привожу отрывок из рекомендательного письма в таитянском варианте, которое впоследствии открыло передо мной многие двери и благодаря которому я приобрел немало друзей:

Из этого текста читатель может получить некоторое представление о весьма распространенном языке малайско-полинезийской группы. На нем говорят около тридцати пяти миллионов жителей, населяющих пространство от Мадагаскара до острова Пасхи. В этом мелодичном языке лишь тринадцать звуков, все слова заканчиваются на гласные и нет согласных б, ц, к, л, в. Достаточно выучить несколько сот коротких слов и несложную грамматику, чтобы вполне сносно объясняться.

Чарли тревожит будущее таитянского языка. В школьной программе ему уделяется очень мало места; газеты выходят не на таитянском, а на французском языке; единственная переведенная на таитянский книга — Библия. Прекрасный, богатый язык быстро впитывает заимствования из французского и китайского. Местное радио, ведущее трансляции на таитянском языке, испытывает значительные трудности при определении таких понятий, как «космический корабль» или «реактивный самолет»[5].

Однако пора кончать рассуждения лингвистического характера, так как самое время решать, на каком виде транспорта я совершу путешествие по Таити?

— Не собираешься же ты путешествовать пешком? — смеется Чарли.

— А что ты скажешь о велосипеде?

— Те времена, дорогой, когда по Таити путешествовали верхом или на велосипеде, давно прошли. Кроме того, брать с собой велосипед просто рискованно.

— Думаешь, украдут?

— Ну… не совсем, — говорит он и поясняет: — Взять чужой велосипед, даже если он стоит у чьего-либо дома, на Таити не преступление, особенно если человек очень торопится, например на свидание с девушкой из соседней деревни. Э меа хаама — это стыдно, с улыбкой признает таитянин, а в следующий раз сделает то же самое. Думаешь, это кража? Ничего подобного! Он не украл, он просто позаимствовал! Правда, потом придется искать пропавшую вещь по всем улицам. Аита пеапеа — даже если это и так, то все равно неважно. Хочешь другой пример? Когда таитянин голоден, он протягивает руку и берет ближайший к нему банан или кокосовый орех. Но никто никогда не сорвет фрукты с чужого участка, чтобы продать их. Хуже, когда таитянина уличают в «нападении на дилижанс» (так называют кражу в магазине), когда ему захочется подарить своей девушке какую-нибудь тряпку или украшение. Такого у нас называют «таата римарима» (человек с проворными пальцами). Так образно определяет вора таитянский язык. В этих случаях за дело берется судья трибунала. Обвиняемый надеется на мягкий приговор, и его надежда всегда оправдывается. Таитянская Фемида так снисходительна, что наказание похоже на поощрение. Говорят, даже акулы, подплывая к берегам Таити, становятся ласковее…

Преступления на Таити необычайно редки. Тюрьмы отнюдь не переполнены. Судья трибунала с аллеи Брюа не может пожаловаться на загруженность работой. Как правило, он имеет дело с заурядными нарушениями закона: драками в портовых кабаках, земельными тяжбами, мелкими кражами. Сохранится ли такое положение? Кто знает? Кино и телевидение оказывают пагубное влияние на молодежь, полностью уничтожая старые таитянские обычаи.

Чарли весело и с юмором описывает душевный склад и привычки жителей архипелага, а у меня, сына мазовецких равнин, в голове уже образовался настоящий винегрет из всех этих разнообразных сведений. Хозяин действительно много знает о своих островах…