Алтину наслаждался гостеприимством семейства Гумерсинду. Леонора баловала пострадавшего необыкновенно вкусными итальянскими блюдами, а хозяин дома потчевал его вином. Алтину почувствовал себя как дома у своих новых родственников, проникся к ним самым искренним расположением и дружбой. Засидевшись как-то с Гумерсинду за стаканом вина, он вдруг вспомнил необыкновенно вкусный ужин и растроганно сказал:
— Жаль, что дона Мария уже легла, я бы поблагодарил ее за то чудесное воспитание, какое она дала своей дочери.
Гумерсинду довольно улыбнулся.
— Да, дочки у нас хорошие, — согласился он, — мужья на них не жалуются.
— Как можно жаловаться, когда жена готовит такие макароны, да еще с соусом. Я бы так и начал: сеньора Мария, вашу Паолу я полюбил как родную дочь. А уж как ее любит мой Аугусту!..
— Какую еще Паолу? — вcкинулся Гумерсинду. — Мою дочь зовут Анжелика и никаких макарон она готовить не умеет. Бразильянки умеют готовить фасоль и кукурузу, а макароны любят итальянцы.
— Так она и есть итальянка, — добродушно подтвердил Алтину, — и Аугусту ее очень любит, и макароны тоже.
— А мою Анжелику и фасоль? — грозно спросил Гумерсинду.
— Тоже очень любит, — кивнул Алтину. — Мой сын очень любит их обеих. Они обе замечательные женщины. И я тоже их очень люблю!
Гумерсинду не пришлось излишне стараться, чтобы выведать у своего свата всю правду о любовных шашнях зятя.
Алтину то ли под влиянием винных паров, то ли от полученного удара камнем сделался болтливым донельзя и охотно рассказал обо всем: и о доме для Паолы, и о двойной жизни Аугусту.
Гумерсинду схватился за голову. Ну и счастье подсуропил он своей дочери, ну и муженька ей нашел!
На следующее же утро он отправился в Сан-Паулу, намереваясь поговорить с зятем по душам и все ему высказать.
Он приехал так рано, что застал Аугусту еще дома и немедля повел зятя в ресторан завтракать, а там уж и выдал ему все, что узнал от Алтину.
— Аугусту понял, что отпираться бессмысленно, обругал мысленно отца и себя за то, что не послушался Анжелики и не отправил старика в больницу, и понурил виновато голову.
— Эта связь началась задолго до моей женитьбы, — начал он оправдываться. — Я тогда и думать не мог, что встречу такое совершенство, как Анжелика. Я женился на ней и счастлив, но у меня есть обязательства и перед той девушкой, которая всем для меня пожертвовала, и как порядочный человек, я должен хоть какое-то время еще содержать ее. Я не могу допустить, чтобы по моей вине она страдала.
Аугусту говорил и сам с удовольствием себя слушал, выходило очень правдоподобно и убедительно.
Гумерсинду тоже слушал зятя с удовольствием, и малопомалу смягчился.
— Дай мне адрес этой девушки, я должен познакомиться с ней и составить собственное мнение, — сказал он. — После этого я буду решать, достоин ли ты быть мужем моей дочери или нет.
Аугусту струхнул и немедленно дал тестю адрес Паолы.
Паола была немало удивлена, увидев у своих дверей почтенного господина приятной наружности. Еще больше она удивилась, когда он отрекомендовался отцом ее соперницы.
Надо сказать, что Гумерсинду был поражен красотой Паолы, ее манерами, убранством дома.
«Никто бы перед такой не устоял», — честно признался он, но тем больше ему захотелось оградить свою кроткую голубку от соперничества с этой обольстительной красавицей.
— Ваш адрес мне дал мой зять, — сообщил он, — и я пришел сюда, потому что хочу сохранить брак моей дочери.
— Мне кажется, что я забочусь о том же самом, — с искренним вздохом сожаления сказала Паола. — Тихонько сижу в своем углу и довольствуюсь очень незавидным положением.
Гумерсинду вынужден был признать, что говорит она совершеннейшую правду.
— Так, значит, вы настолько любите моего зятя, что согласны даже на такое незавидное положение? И он вас, значит, тоже?
— Ни он меня, ни я его, — с усмешкой ответила Паола. — Посудите сами, если бы он любил, то никогда бы не подверг меня сегодняшнему испытанию. А это испытание очень поколебало мою любовь к нему.
«Она не только красавица, но и умница, — подумал Гумeрcинду. — Мой зятек ей и в подметки не годится, если бы она захотела, вила бы из него веревки, но, видно, не очень-то он ей нужен!»
И ему опять стало обидно, что он нашел для дочери такого мужа.
— Я рад был познакомиться с вами, и если вы назвали нашу встречу испытанием, то знайте, что выдержали его и можете рассчитывать на мою дружбу, разумеется, тогда, когда расстанетесь с Аугусту окончательно.
Паола улыбнулась и не сказала ни да ни нет.
И Но когда она осталась одна, то дала волю своему гневу: что он себе позволяет, этот жалкий адвокатишка! Что он себе думает?! Он так и будет унижать ее? Неужели он полагает, что она намерена это терпеть?
Дверь скрипнула, и вошел Аугусту. «Ходил вокруг дома, ждал, когда тесть уедет», — усмехнулась про себя Паола.
— Ну что? — торопливо заговорил он. — Видишь, в какую дурацкую историю втравил нас мой батюшка! Он, похоже, совсем разум потерял! Мне кажется, что тебе стоит на пару недель уехать на фазенду к родителям. Все утрясется, и ты вернешься.
— А что, собственно, утрясется? — поинтересовалась Паола.
— Ну как что? — пожал плечами Аугусту. — Весь этот переполох.
— Мне кажется, что разум потерял не твой батюшка, а ты, когда дал своему тестю мой адрес и позволил ему поехать ко мне! Такое не прощается!
— Да пойми, он был разъярен...
— И я самый лучший объект для его ярости, — возмутилась Паола.
— Да не в этом дело, — отмахнулся Аугусту. — Он мог оставить нас без наследства, а это дело серьезное, ты сама понимаешь!
— Нет, не понимаю, — холодно ответила Паола. — Зато я поняла многое другое. Я никуда не поеду и отныне я такая же свободная женщина, как ты. Прошу, входя ко мне, стучаться и не сетовать, если застанешь у меня какого-нибудь знакомого.
— Ну знаешь! Твоему знакомому я такое устрою, что небу жарко станет! — заявил Аугусту.
— Сначала устрой такое своему тестю, защищая меня, — ответила Паола и захлопнула перед его носом дверь.
Аугусту тут же отправился на конюшню и стал в сотый раз напоминать Жувеналу, которого приставил к Паоле, чтобы тот записывал, куда ездит его госпожа, чтобы докладывал, с кем она видится и куда ходит.
— И смотри, если у нее в доме появится мужчина — семь шкур спущу!
Гумерсинду поехал к Анжелике, теперь он чувствовал необходимость поговорить с дочерью. Если она несчастлива с этим краснобаем, то он немедленно положит всему конец: оснований более чем достаточно!
Выслушав отца, Анжелика побледнела.
— Розана как в воду глядела, — сказал она. — А я-то ей не поверила! — потом повернулась к отцу и произнесла твердо, решительно: — Я прошу тебя, папа, пусть все останется между нами. Я люблю своего мужа и постараюсь сохранить наш брак. Мне кажется, что я сумею одолеть соперницу, а потом простить Аугусту его неверность. Ведь и маме было что тебе прощать, а я не могу сказать, что вы несчастливы в семейной жизни.
Гумерсинду с изумлением посмотрел на Анжелику — вот это характер! А какая женская мудрость не по годам!
Он растроганно поцеловал ее.
— Я тебя очень люблю, доченька, — сказал он, — и запомни, нет на свете мужчины без греха.
— Будет, — улыбнулась Анжелика.
И Гумерсинду еще раз поцеловал ее.
По дороге домой он невольно вспомнил Нану и, возможно, впервые порадовался про себя, что свободолюбивая негритянка не родила ему сына.
— От такой строптивой мне и сын не нужен, — вздохнул он и с облегчением подумал, что Матео у него теперь вместо сына, а скоро, глядишь, и внук появится. Подъезжая к фазенде, он совсем повеселел, радуясь своему благополучию.
Он не знал, что Матео вот уже второй час сидит рядом с Антенором, а тот рассказывает ему о Жулиане.
Антенор не зря провел время в городе. Когда из разговоров с Дамиао ему стало ясно, что тот служит итальянке, в которую влюблен Матео, он не поленился все про нее разузнать. И теперь не спеша, с остановками обстоятельно рассказывал о ней Матео.
Слушая его, Матео понимал, почему он так помнит ее и так тоскует о ней: она носила под сердцем его ребенка, она звала его, несмотря на свое замужество. В правдивость слов Антенора он поверил сразу, сердце ему сказало, что тот не лжет.
История потрясла его. Он представлял себе несчастного младенца, оставшегося без отца и без матери. Представлял себе Жулиану, скитающуюся по дорогам, и сердце у него разрывалось от любви, боли и гнева.
— Она попала к каким-то зверям! — простонал он. — Бедная, бедная моя девочка! Сколько испытаний выпало на твою долю!
Он готов был бежать немедленно на поиски Жулианы, все бросить и бежать. Он спросил:
— Кто тебе рассказал об этом? Может, он и еще что-то знает? Может, знает, где моя Жулиана?
— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Антенор. — Дамиао всего-навсего негр, где ему знать, куда делась хозяйка.
— Дамиао? — переспросил Тизиу, который открыв рот слушал рассказ Антенора, не проронив ни звука. — Ты сказал Дамиао?
— Да. А что тебя так удивило?
— А то, что ты порол когда-то негра по имени Дамиао, а теперь он, выходит, не чурается тебя? Что-то я в это не верю.
— Не веришь, потому что мал и глуп. Порол я его потому, что он провинился. Он и сам это знает и не держит на меня зла.
— А я — я держу! — вдруг со слезами проговорил Тизиу. — Я тебе никогда не прощу, что ты бил моего отца.
Антенор широко улыбнулся.
— А кто о тебе, дурачке, все это время заботился? С тех самых пор, как ты появился на фазенде, только я о тебе и пекся по старой памяти. А теперь отвезу тебя к отцу.
Тизиу замер, сам не веря своему счастью. Неужели он больше не сирота? Неужели он скоро обнимет своего дорогого папочку?
— Давай, давай, собирайся, — поторопил его Антенор.
Он был искренне рад неожиданному повороту судьбы. Поворот этот означал, что судьба к нему благосклонна. Разве сможет Дамиао отказать в чем-нибудь человеку, который вернет ему сына? Разве одну только ненависть почувствует красавица Нана, Увидев Антенора вместе со своим племянником?
— А мне нечего брать с собой, кроме самого себя, — засмеялся Тизиу.
— Тогда кончай жевать и поехали! Мы еще успеем на вечерний поезд.
Хотел поехать вместе с ними и Матео, но он должен был предупредить об этом Гумерсинду.
«Я скажу ему: я еду искать сына! Он поймет меня. Он должен меня понять!»
Матео вспомнил рассказ Гумерсинду. Упрашивая его жить с Розаной, тесть говорил:
— Пойми меня Матео, всю свою жизнь я хотел иметь сына. У моей матери было слабое здоровье, она родила только одного ребенка — меня. Когда мой отец умирал у меня на руках, он просил: роди мне внуков, много-много внуков. Он надеялся, что у меня еще будут мальчики. Хотел, чтобы у плантаций, которые он мне оставлял, были хозяева. Когда родилась Розана, он не устроил праздника, так рассердился. А когда родилась Анжелика, то даже не захотел взглянуть на нее. Я сообщил ему, что снова родилась девочка, а он мне сказал:
— Утопи ее!
Сказал, разумеется, сгоряча. Но он никогда, ни разу в жизни не брал моих дочек на колени, не ласкал, не оказывал им внимания...
Голос Гумерсинду звучал в ушах Матео.
«Я скажу ему, что иду искать сына, и он меня поймет», — снова подумал Матео.
Что скажет на это Розана, он как-то не думал.