Земля любви

Глава 36

Неудачная попытка назначить Матео управляющим фазенды весьма огорчила Гумерсинду, но у него еще оставалась слабая надежда на то, что кум Бартоло не откажет ему в помощи — оставит хотя бы ненадолго свой виноградник и поддержит Анжелику в столь трудное время.

С этой целью Гумерсинду и отправился в провинцию Жундиаи, хотя не был до конца уверен, что посмеет просить Бартоло о такой огромной услуге. Виноградник тоже требует постоянного ухода, и Леонора в одиночку с ним не справится. Да что там Леонора, если даже Бартоло не потянул это дело один, без жены! Приехал однажды к Гумерсинду исхудавший, осунувшийся и сказал, что вынужден забрать жену и дочку, несмотря на то что ему придется туго без тех денег, которые получала Леонора у кумовьев.

С той поры Гумерсинду не видел ни Бартоло, ни Леоноры и не знал, как у них идут дела. Догадывался только, что кризис ударил и по ним, а значит, живут они наверняка трудно. Однако Гумерсинду и представить не мог, в каком бедственном положении оказались его кумовья.

Весь свой небольшой участок земли Бартоло засадил виноградом, который еще не плодоносил и, стало быть, не приносил никакой прибыли. Места для посадки кукурузы, фасоли, овощей на участке не осталось, все это нужно было покупать у соседей, а деньги, некогда заработанные Леонорой, незаметно подошли к концу. Бартоло пробовал подрядиться на ближайших фазендах, чтобы хоть как-то прокормить семью, но плантаторы не испытывали нужды в дополнительных рабочих руках. И только сеньор Серезер, имевший здесь большой виноградник, иногда прибегал к услугам Бартоло, причем делал это исключительно из сострадания.

Вот какие подробности узнал Гумерсинду, приехав к своим кумовьям. Нет, они не жаловались на трудности, просто рассказывали все как есть. Их гораздо больше смущало то, что они вынуждены были принимать Гумерсинду в такой лачуге и потчевать его лишь зеленью да кашей.

— А нельзя ли ваш виноградник сдать хотя бы на время в аренду? — осторожно спросил Гумерсинду. — Тогда бы вы смогли поработать у меня на фазенде... Анжелике сейчас очень нужен хороший управляющий.

Эту идею Бартоло и Леонора восприняли как спасение. Оставалось только договориться с сеньором Серезером — единственным человеком, который согласился бы помочь Бартоло, взяв на себя хлопоты о его винограднике.

Сеньор Серезер не отказал Бартоло в поддержке, и таким образом Гумерсинду получил в свое распоряжение прекрасного управляющего, способного изъясняться с итальянцами на их родном языке.

— Твоя задача — внушать им, что они должны держаться как можно дольше и не отдавать свой кофе за бесценок, — наставлял его Гумерсинду. — Я понимаю, их терпение уже на пределе, но если они сейчас потребуют от меня денег, даже в обмен на весь причитающийся им кофе, мне будет нечем расплатиться с твоими земляками, Бартоло!

— Неужели и у вас все так плохо?

— Да, кум, плохо. Я имел неосторожность вложить все свои сбережения в банк сеньора Мальяно, а он сам теперь на грани разорения. Мне остается только ждать, когда повысятся цены на кофе. Если этого не случится в скором времени, я вполне могу потерять и фазенду.

— Но неужели же ничего нельзя придумать, чтобы спасти ее?

— Как видишь, я пытаюсь это сделать. Вот, приехал за тобой, чтобы ты помог мне удержать от бунта твоих горячих итальянцев, а я бы выиграл время. К тому же я надеюсь, что и мой компаньон Мальяно не сидит сложа руки. Наверняка он тоже что-то предпринимает. Но в целом положение тревожное...

Отправив Бартоло на фазенду, Гумерсинду вернулся в Сан-Паулу и обрадовал Аугусту:

— Теперь ты можешь спокойно забирать Анжелику и Марию сюда, в город. Я сделал все, что мог, для спасения твоего брака и... и моей фазенды.

— Спасибо. Я тоже кое-что успел сделать за это время, — с довольным видом сообщил ему Аугусту. — Договорился с немцами о продаже своих плантаций. Только боюсь, что Анжелика воспротивится. Вы же знаете ее мнение на сей счет!

— Ты волен поступать как считаешь нужным.

— Но Анжелика должна подписать купчую как совладелица! Ей необходимо присутствовать здесь при заключении сделки.

— Ты думаешь, она даже не захочет ехать сюда для этого?

— Вы хорошо знаете свою дочь! Именно так она, вероятнее всего, и поступит. Поэтому я хотел бы, чтобы мы вместе съездили за ней на фазенду.

— Что ж, поедем, — согласился Гумерсинду. — Может, я смогу уговорить ее вообще оставить фазенду на Бартоло.

— Это было бы замечательно.

— А скажи, ты продаешь только плантации, не включая кофе, который находится в амбарах? — заинтересованно спросил Гумерсинду.

— Я хотел продать им заодно и кофе, но мы не сошлись в цене.

— И что же ты намерен делать со всем этим кофе?

— Это для меня такая же проблема, как и для вас, — беспомощно развел руками Аугусту. — Но хорошо, хоть плантации я продал по достаточно высокой цене. Так мы сможем спасти хотя бы вашу фазенду. Потому что Акционерный банк Мальяно доживает последние дни, а Республиканский банк вообще закрылся.

— Ты точно знаешь? — упавшим голосом спросил Гумeрcинду.

— Да. Об этом сегодня только и говорили в парламенте.

— Но Мальяно уверял меня, что фабрики, в которые он Вложил в том числе и мои деньги, пока еще работают!

— Многие из них уже обанкротились. А оставшиеся висят на волоске. Так что деньги свои вы вряд ли когда-либо получите от сеньора Мальяно.

— Боже мой, как же я промахнулся! — в отчаянии воскликнул Гумерсинду.

— Аугусту, никогда не видевший тестя таким растерянным и подавленным, поспешил его утешить:

— Вы не должны так убиваться. Тех денег, что я выручу от продажи плантаций, вполне хватит для спасения вашей фазенды! Как только я получу их, они — ваши!

— Спасибо, дорогой зять! — растроганно произнес Гун мeрcинду. — Но ты представляешь, каково мне брать у тебя деньги?

— Мы теперь одна семья, не так ли? — с обидой произ нес Аугусту. — А я, при всех моих недостатках, способен помнить добро и ценить его! Когда умер мой отец, вы опла тили его долги из собственного кармана. Так что эти план тации фактически ваши! и деньги от их продажи тоже принадлежат вам по праву!

— Это не совсем так, ты же прекрасно знаешь, — хмуро произнес Гумерсинду. — Но я благодарен тебе, Аугусту! Лишиться фазенды для меня было бы равносильно смерти.

— Тогда скажите это своей упрямой дочери, и пусть она подпишет документы о продаже.

— Да, я постараюсь ее убедить, другого выхода у меня нет, — печально констатировал Гумерсинду.

Однако убедить Анжелику оказалось не просто. Едва услышав, по какому поводу приехали к ней отец и муж, она тотчас же заявила:

— Если эти бумаги должна подписать твоя жена, Аугусту, то поскорее ищи себе другую жену, потому что у меня рука не поднимется на такое кощунственное дело!

— Анжелика, послушай!.. — попытался пробиться к ее здравому смыслу Аугусту, но она не дала сказать ему и слова.

— Я знаю наперед все, что ты будешь говорить, и твои доводы для меня неубедительны. Я не могу отдать эти деревья каким-то немцам, которые понятия не имеют, как выращивать кофе, и скорее всего завтра же их вырубят! А если ты будешь настаивать на моей подписи, то я попросту уйду от тебя! Потому что ты даже хуже, чем эти немцы, ты предатель, Аугусту!

Задетый за живое, он не стал терпеть такой несправедливости и тоже проявил жесткость:

— Хорошо, я согласен потерять тебя, но твоего отца я выручу!

— О чем ты говоришь, Аугусту? — спросила Анжелика уже не столь воинственно.

— Я продаю наши фазенды для того, чтобы твой отец не потерял свою! — пояснил он ей с предельной прямотой.

— Не верю! Ни одному твоему слову не верю! Папа, что же ты молчишь? — обратилась она к Гумерсинду. — Это ведь не может быть правдой!

— Увы, дочка, это правда, — с горечью подтвердил он. — Если ты не подпишешь те проклятые бумаги, твой отец разорится и мы не сможем сохранить даже нашу фазенду, на которой вы с Розаной родились и выросли!

Только после этих горьких слов отца Анжелика наконец смирилась и уступила мужу.

А приехав в Сан-Паулу, она сказала матери:

— Живя там, на фазенде, я не представляла истинных масштабов той беды, которая на всех нас обрушилась. Но теперь я прозрела и буду вести себя с мужем так же, как ты всегда вела себя с папой.

— Неужели наша дочка образумилась? Гумерсинду, ты слышал, что она тут говорила? — защебетала от радости Мария. — Какое счастье!

— Да, я с тобой согласен, это действительно счастье, — тоже улыбнулся он. — А ты ведь еще не знаешь, что Анжелика и Мария теперь будут жить с нами постоянно!

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Мария. — Воистину говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло!

В дальновидности своего мужа Анжелика смогла убедиться уже на следующий день, когда к Гумерсинду пришел осунувшийся и постаревший Франческо с дурным известием.

— Я очень сожалею, что вынужден вам это говорить, сеньор Гумерсинду, — произнес он глухо, — но я тоже не выдержал проклятого кризиса и вчера закрыл свой банк.

— Означает ли это, что вы... то есть мы с вами, полностью обанкротились? – попросил уточнения Гумерсинду.

— Нет, пока еще нет. Но фабрики, которые мы финансировали, посыпались одна за другой. Поэтому я и закрыл банк.

— Так вы разорили моего отца и пришли его об этом известить? Вот так просто? — не сдержала возмущения Розана.

Франческо ответил ей спокойным тоном:

— Да, я счел своим долгом прийти сюда, хотя это мне далось, поверьте, не легко. К тому же никто из моих партнеров не разорился больше, чем я...

Гумерсинду строго посмотрел на дочь:

— Розана, не вмешивайся в наш разговор. Когда твой отец вкладывал деньги в банк сеньора Франческо, он сознавал, что идет на риск.

— Спасибо, сеньор Гумероинду, что вы признаете это. У. меня на душе стало немного легче.

— Но нам от этого нисколько не легче, — вновь не удержалась от замечания Розана.

— Я очень сожалею, — только имог ответить на это Франческо.

В его глазах стояла такая боль, от которой даже Розане. стало не по себе.

— Простите, сеньор Франческо, — повинилась она. — Вам тоже сейчас тяжело, я понимаю. Но может, вдвоем с Марко Антонио вы что-нибудь придумаете и не допустите полного банкротства?

— Я не перестану бороться, пока буду жив! — как клятву произнес Франческо. — Мой банк еще не рухнул — он временно закрылся!

— Значит, еще есть надежда?.. — подхватила Розана.

— Надежда, как известно, умирает последней. А что касается Марко Антонио, то я не так давно отправил его в Манаус, Розана. И теперь благодарю Бога, что мой сын не видит того позора, который сейчас переживает его отец!..

Когда он ушел и все стали обсуждать, что же делать дальше, Розана вдруг сказала сестре:

— Бедный Марко Антонио! Представляю, как он расстроится, вернувшись из поездки!

Анжелика возмутилась:

— Наша семья разорена по вине этого итальянца, а ты еще беспокоишься о его сыне?!

— Да, беспокоюсь! — с вызовом ответила Розана. — А что тут странного? Я не испытываю ненависти к Марко Антонио.

— Вот как? — удивилась Анжелика. — Может, ты жалеешь о том, что у вас не сложилась семья?

— Нет, не жалею. Но признаю, что была полной дурой! Со мной рядом находился такой благородный человек, ая спала с ним и думала при этом о Матео...

— Похоже, в тебе назревает какая-то перемена, сестра! — не без удовлетворения заметила Анжелика, а Розана с ней согласилась:

— Да, я хочу забыть Матео! Навсегда забыть. Правильно говорит Мариана: я не должна губить свою молодость и страдать всю жизнь из-за этой проклятой любви!

— Дай Бог, чтобы тебе удалось осуществить это на деле, — пожелала ей Анжелика, хотя и не слишком верила в то, что Розана сможет когда-нибудь избавиться от своей безумной любви к Матео.

Розана же, словно подслушав мысли сестры, ответила на них:

— Я буду брать пример с тебя, сестричка. Ты же сумела подавить в себе любовь к Матео, вот и я смогу, если очень этого захочу!

— Да, я сумела... — грустно произнесла Анжелика. — Мой удел — быть женой своего мужа-депутата. Даже дело, которому я отдавала всю душу, у меня теперь отобрали...

— Ты так сильно переживаешь из-за того, что уехала с фазенды?

— Конечно, переживаю, — не стала скрывать Анжелика. — Но я всегда знала, что рано или поздно это должно произойти, и подспудно готовилась к такой перемене. Теперь я буду смиренной, как наша мама, которая никогда не перечила мужу и была для него надежной опорой во всех жизненных передрягах.

Этим благим намерениям не суждено было осуществиться. Анжелика забыла о них тотчас же, как узнала, что вместе с плантациями Аугусту сумел-таки продать и весь кофе, хранившийся в амбарах и брезентовых укрытиях.

— В последний момент немцы назвали такую цену, которая меня устроила! — ликовал он, не замечая, как изумленно округлились глаза его жены.

— Ты продал в том числе и кофе, принадлежащий нашим рабочим? — спросила она таким тоном, который не предвещал ничего хорошего для Аугусту.

Но он продолжал сохранять невозмутимость:

— Да, продал. Пусть немцы сами разбираются теперь с итальянцами! А все деньги я пока положил в немецкий банк, В отличие от наших банков он не разорился!

— Половину денег, вырученных за кофе, мы должны отдать нашим рабочим! — безапелляционно заявила Анжелика.

Гумерсинду также поддержал дочь:

— Мы ведь заключили с итальянцами договор и не можем разорвать его без их ведома и согласия. Плантации действительно принадлежали не им, а вот половина всего кофе — это уже их собственность, которой вы не имели права распоряжаться, сеньор депутат!

— Я знаю это не хуже вас, — обиделся Аугусту. — Поэтому и внес в договор с немецкими специалистами пункт, согласно которому они обязуются выплатить денежную компенсацию итальянским рабочим.

— Представляю, какой будет эта компенсация! Мизер! — вспыхнула Анжелика. — Ты сам посуди, Аугусту, не станут же немцы дважды платить за один и тот же кофе!

— А это уже их проблемы! Пусть сами в них разбираются, — беспечно ответил он, чем окончательно вывел Анжелику из равновесия.

— Так вот, значит, что скрывается за теми высокими понятиями, о которых ты любишь говорить с трибуны! Честность, порядочность, справедливость... Где же они, Аугусту? Сегодня ты приоткрыл свое истинное лицо, и я не знаю, смогу ли жить с тем человеком, какого сейчас увидела.

— Ну вот, опять ты за свое! — расстроился он. — Сколько можно угрожать мне разводом?

Гумерсинду, стремившийся любой ценой удержать Анжелику в браке, вынужден был смягчить свой прежний тон.

— Давайте не будем упрекать и тем более оскорблять друг друга, — произнес он примирительно. — А лучше подумаем, как исправить сложившееся положение. Говорить с итальянцами нам все равно придется, это ясно. Мы должны хотя бы поблагодарить их за добросовестный труд, прежде чем передать новым хозяевам.

— Они сочтут нашу благодарность за оскорбление, если мы обойдемся только ею и не расплатимся с ними за кофе! — гневно бросила Анжелика,

— Деньги мы им заплатим, — успокоил ее Гумерсинду. — Это даже не подлежит обсуждению. Свои обещания я привык исполнять, чего бы мне это ни стоило. Плохо, конечно, что ты, Аугусту, продал кофе итальянцев без их согласия. Но при нынешних ценах они внакладе не останутся, только надо им это объяснить, чтоб никто не заподозрил нас в обмане. Ну и, конечно, следует отдать им вырученные деньги.

— Насколько я понял, вы уже сами все решили и обсуждать нам больше нечего, — поднялся из-за стола Аугусту, которому было неприятно сознавать, что он допустил серьезный просчет при заключении сделки.

Но Гумерсинду остановил его:

— Нет, дорогой зять, к обсуждению мы еще и не приступали. Я прошу тебя задержаться на некоторое время, потому что именно от твоего решения будет зависеть и судьба моей фазенды, и в конечном счете моя честь.

— О каком решении вы говорите, сеньор Гумерсинду? — теперь уже абсолютно ничего не понял Аугусту.

— Сейчас объясню, — сказал Гумерсинду, тяжело вздохнув. Ему трудно было произнести то, о чем он собирался поговорить сейчас с Аугусту. А еще труднее было переносить собственную несостоятельность, из-за которой он теперь должен был впасть в финансовую зависимость от зятя да еще и просить того, чтобы он снизошел до такой милости.

Но Гумерсинду был мужественным человеком и законы чести ставил превыше всего, поэтому он и обратился к Аугусту после небольшой паузы:

— Продав кофе итальянцев по достаточно высокой цене, ты не подумал о последствиях этой сделки. А они таковы, что теперь я должен по той же цене скупить весь кофе у тех, кто работал на моей фазенде. Иначе будет бунт! Анна

— Им не обязательно знать, сколько денег за тот злосчастный кофе уплатили нам немцы!

— Это значит, ты предлагаешь нам присвоить часть их денег?! — возмущенно воскликнула Анжелика.

— Ну что же делать, если так вышло! — развел руками Аугусту. — Давайте рассмотрим эту сделку в другом ракурсе. Скажите, если бы итальянцы сами вели переговоры с немцами, то неужели бы они смогли сговориться о такой высокой цене? Даже я склонил их на уступку только потому, что предлагал кофе вместе с плантациями, в которых они были так заинтересованы! Поэтому мы без зазрения совести можем считать, что разницу в цене я получил как процент за посреднические услуги!

— Нет, у нас разные понятия о совести! — гневно отреагировала на это предложение Анжелика. — Итальянцы согласились терпеть, ждать повышения цен на рынке. Возможно, через некоторое время они бы продали свой кофе и дороже, чем ты продал его сегодня. А может, они бы и продешевили, но это был бы их собственный выбор. Они ведь не давали тебе никаких полномочий на продажу. И моя совесть не позволит мне присвоить их деньги! Папа, ядумаю, ты со мной согласишься?

— Я уже сказал, что надо отдать все деньги итальянцам, — ответил ей Гумерсинду. — Но у меня нет денег, чтобы по такой же цене купить кофе у оставшихся рабочих. И поэтому я должен обратиться с просьбой к тебе, Аугусту: разреши мне воспользоваться твоими деньгами под залог моей фазенды! Если мне со временем не удастся продать этот кофе подороже ия окончательно разорюсь, то фазенда перейдет в твою собственность!

Он наконец произнес то, что потребовало от него огромного душевного напряжения, и теперь сидел опустошенный, раздавленный. Анжелика и Аугусту даже замерли на какоето мгновение: им показалось, что у Гумерсинду случился сердечный приступ. Анжелика первой оправилась от шока и бросилась к отцу:

— Тебе плохо, папа?

— Да уж, чего ж тут хорошего, — слабым голосом ответил он.

Аугусту тем временем тоже пришел в себя и напомнил Гумерсинду, что еще до сделки предполагал отдать все деньги в его распоряжение, о чем и говорил ему неоднократно.

— Вы можете использовать эти деньги как захотите, — повторил он снова. — И ни о каком залоге тут не может быть и речи! Не обижайте меня. Мы все-таки одна семья.

— Хорошо, Аугусту, спасибо, — тихо произнес Гумерсинду. — Я возьму эти деньги. Только использовать их я уже не смогу так, как хотел. Я ведь собирался только чуть-чуть поддержать рабочих, если кризис затянется. А покупать у них кофе, да еще в такой критический момент, вовсе не входило в мои планы... Но теперь-то что об этом говорить!..

Их долгий и трудный спор наконец закончился. Но вместе с ним закончилось и согласие, установившееся было между Анжеликой и Аугусту.

— Я потеряла к нему уважение, — сказала Анжелика сестре. — А без этого невозможно строить супружеские отношения.

— Но он же спас нашу фазенду! — возразила ей Розана.

Анжелика скептически усмехнулась:

— Да ничего он на самом деле не спас! Только добавил отцу лишних хлопот... Господи, хоть бы этот кризис поскорее миновал! У нас ведь теперь осталась только отцовская фазенда, больше нам продавать нечего. И если мы ее потеряем — я точно разведусь с Аугусту!

Она не стала говорить Розане, что с легкостью сделала бы это уже сейчас, но не хочет еще больше огорчать отца, и потому вынуждена терпеть рядом с собой Аугусту.

Именно ради спокойствия отца она отправилась вместе с Аугусту на те фазенды, что он продал немцам, и, поблагодарив рабочих за сотрудничество, отдала им все деньги, вырученные от продажи кофе.

Недовольных среди итальянцев не оказалось. Они лишь были огорчены сменой хозяев.

— Немцы не будут с нами так щедры, как вы, сеньора, — говорили Анжелике очень многие рабочие. — Но мы все понимаем: этот проклятый кризис вынудил вас продать фазенды. А мы теперь, наверное, уедем обратно в Италию...

Анжелика слушала их со слезами на глазах. Ей были бесконечно дороги эти люди, эти деревья, с которыми она сейчас прощалась навсегда. А немцы, деловито расхаживавшие по фазенде, были ненавистны Анжелике.

— Я больше не могу выносить эту пытку, — сказала она Аугусту, и он не мешкая повез ее домой.

A Гумерсинду тем временем выступал перед рабочими своей фазенды и объяснял им, какую выгодную сделку провернул его зять, продав значительную часть кофе по цене, которая гораздо выше розничной.

— Я хочу, чтобы вы были в равном положении с теми, кто работал на фазендах моего зятя, и поэтому готов купить у вас кофе по такой же цене. А если она кого-то не устраивает, тот может сам искать покупателя на свой кофе. Но и риск тогда останется за ним.

Желающих рисковать в одиночку не нашлось. Все были счастливы. И от души благодарили Гумерсинду, не подозревая даже, что он сейчас раздал им практически все деньги, а сам остался ни с чем.

— Как ты думаешь, они не помчатся с этими деньгами в свою Италию? — спросил Гумерсинду у Бартоло.

Тот расхохотался:

— Да их теперь палкой отсюда не выгонишь! Кто же откажется от половины урожая? Они уже спрашивали меня, когда вы будете заключать с ними договор на следующий год и сохранятся ли прежние условия.

— Все будет зависеть от того, когда закончится кризис. Если я не смогу продать их кофе подороже, то мне самому скоро придется идти в наемные рабочие, — ответил Гумерсинду. — Но ты им этого не говори, дорогой кум. Пусть они празднуют и пляшут свою тaрaнтеллу. Да ия, пожалуй, попляшу с кумой на этом празднике жизни, если ты, конечно, не станешь меня к ней ревновать!