Змеелов. Книга вторая

Глава 17

Первым же делом меня ожидала телеграмма из Киева, с основной работы, где утверждалось, что я не вовремя устроил себе отпуск. Ведь настоящий сознательный рабочий не нуждается в отпуске. Посреди страды. Есть же для этого зима. А так страдает дело. А настоящий стахановец не бросит работу даже на два часа, чтобы попрощаться с умирающей матерью. На мой яд, недополученный за это время, у начальства были обширные планы. Тут же валюту можно было получить. Которой теперь нет. А кто в этом виноват?

Что же, суду все ясно. Это я к тому, что в телеграмме мне особенно запомнились следующие слова: " Вы думаете о чем-нибудь? Вы что, захотели под суд? Так что ли? Какое безобразие!"

И почему я не местный желтый суслик? Тот никогда лишнего не перерабатывает. Все лето, осень и зиму эти зверьки безмятежно проводят в спячке, не испытав на себе ни жгучих лучей, ни суровых холодов.

Что делать? Сослаться на занятость? Мол, то мне на съезд надо, то на конференцию, то на симпозиум, то на консультацию, то в Академию Наук, то на защиту диссертации. Неудобно. Да и не поймут. Пришлось впрягаться в пахоту.

Следующие пять дней по приезде в Байрам-Али, в полдень, когда солнце светило особенно ярко, я, словно в жопу клюнутый, облазил все песчаные бугры в окрестностях города, где «опоздавшие» змеи могли вылазить погреться последний раз «на пляже», на солнышке. Тщетно. Мне удалось поймать только две маленькие эфы. Так как рабочий-плотник с почечного санатория только начал восстанавливать мой террариум, то после того как были выдавлены две капельки яда, обе змеи были заспиртованы в качестве водки «Вечная жизнь».

Но и эта водка пойдет не в счет выполнения плана, а «на лево». Еще летом я озаботился оформлением себе «запасных документов». Как известно, еще с декабря 1932 года по всей стране действовала новая паспортная система, которая, к примеру, закрепляла крестьян как крепостных за местами их постоянного проживания. То есть паспорта имели далеко не все. А только избранные.

Но везде имелись свои картотеки, состоящие из сотен или тысяч карточек, разложенных по алфавиту и по разделам, в выдвижные ящички. Они терпеливо ждут своего часа, когда что-нибудь произойдет и тогда они заговорят. Кроме уголовного и прочего неблагонадежного элемента и честные граждане тоже занесены в государственные архивы документов, удостоверяющих личность, паспортов, водительских прав или удостоверений охотника. Они здесь потому, что наша милиция очень мудра и знает, что рано или поздно и честные граждане становятся преступниками, так что будет лучше все знать о них заранее.

Вопрос нужно было решать. Я тогда скорешился с начальником байрамалийского паспортного стола и организовал ему щедрый достархан. Прямо на рабочем месте, где вечно пахло членскими взносами и персональными делами. Наш начальник паспортных дел был настоящий туземный бай, «умывальников начальник и мочалок командир». Густобровый скуластый мужик, обливающийся потом в зеленом форменном кителе.

А под шумок теплых посиделок я сообщил, что паспорт свой я, кажется, потерял. И под распитие очередных рюмок с фирменной водкой, новый бланк и был мне оформлен. Без формализма и всякой огласки. Сразу после веселого конкурса «Кто выпьет стакан водки в три глотка».

А поскольку Сефер Нариманович Худайкулиев, демонстрируя полное отсутствие всякого зазнайства, по-русски говорил достаточно слабо, а после хорошей выпивки ему, что русская грамота, что китайская, казалась темным лесом, то я, вместо Михаила Федоровича Устинова, стал по новым документам Михаэлем Теодоровичем Густило. В конце концов, если советская власть ставит на все руководящие должности идиотов, то должен же кто-то этим пользоваться?

Особенно ценно было то обстоятельство, что новый паспорт мне выдали без всяких занесений в милицейские талмуды и анналы. Его Сефер Нариманович спишет как испорченный бланк. А ни один нормальный человек не заподозрит, что Густило и Устинов одно и тоже лицо. Следовательно никто меня не возьмет «за кадык». Надеюсь, теперь при случае " крайней служебной необходимости" меня не разыщут заботливые работники НКВД наркома Берии.

Теперь же мне надо было презентовать одну бутылку нашему доблестному начальнику паспортного стала и сообщить, что его паспорт я испортил, когда упал в командировке в болото. Напрочь. Но зато дома нашелся старый. Так что сделаем вид, что никаких новых документов мне никогда не выдавалось. И так на все вопросы и будем хором говорить.

Вторую же бутылку я отдам за переоформление зарегистрированного за мной оружия. Надо поменять документы на новую винтовку, взамен выбывшей. И еще фирменной водки не хватает. Так как мне необходимо что-то дать за получение ж/д билетов на поездку в конце декабря в Москву. Надо же мне везти туда гроши, чтобы меня сделали кандидатом биологических наук?

Хотя, думаю, что в нынешних условиях водку, пусть и лечебную, прекрасно бы заменила палка копченной конской колбасы. Но чего нет, того — нет.

Кроме того, в ночь на 3 декабря мне пришлось ехать в Мары с ночевкой. К ювелиру Надиру-усто. Там я сбагрил ему привезенные изумруды. Надир должен был раскидать их местным ювелирам по схеме факторинга. То есть за черновую обработку двух камешков ювелир должен был забрать себе за работу такой же по размеру третий. При этом задействовались как ювелиры Туркмении, так и северного Афганистана и даже северо-восточного Ирана. Дело тут кастовое, келейное… А неблагодарный друг страшнее змеиного яда. Так что все основано на доверии, так как других в этом деле не держат.

Но в основном дела мои были невеселые. Змей нет, яда нет, зима наступила, а план не выполнен. Даже старый. Приходилось рисковать на всю катушку. Я сидел как на вулкане.

Пришлось мне готовиться погружаться в настоящее змеиное гнездо. В подземелья старой крепости, где змеи залегали на зимовку. Причем не в ту крепость, что располагалась рядом с нашим городом, а в дальнюю, разрушенную. «Гяуркалу»- крепость язычников. Именно в тамошних окрестностях обычно было больше змей.

А поскольку из такой экспедиции легко было не вернуться, то приходилось серьезно готовиться. Непрокусываемые сапоги, обработанные раствором мяты, плащ, перчатки, фонарь железнодорожника, оборудование для «дойки» змей на месте, полный комплект антизмеиных сывороток. Я нагрузился как биндюжник. Обвешанный со всех сторон таким солидным снаряжением, я сразу же почувствовал в себе необычайную уверенность. Казалось, что я все предусмотрел…

Стояло хмурое утро. Было прохладно. Дул северный ветер. Кроме этого, меня изрядно бодрило то обстоятельство, что совсем недавно один горожанин, присланный сюда в командировку специалист по борьбе с малярией, умер от укуса небольшой, но ядовитой самки паука каракурта.

Хоть крепости и находились почти рядом, одна за другой, но все равно тащиться по зимнему времени четыре километра груженным — приятного мало. Оставив часть груза наверху, я по-хозяйски стал спускаться в подземелья. Рискованное это дело — бродить в этих древних развалинах, легко попасть под завал.

Но выбора у меня не было. Здешние ячеистые подземелья напоминали пчелиные соты. В которых царил собственный микроклимат. В темноте я проходил один древний коридор за другим, спускаясь все ниже под землю. Запах мелкой пыли щекотал мне ноздри. Тоннели уходили вниз на неведомую глубину, рождая мысль о вечности.

Когда-то в доисторические времена здесь располагалось огромное теплое море по имени Тетис, простиравшееся от нынешнего Гибралтара на западе, до Китая — на востоке. Это древнее море покрывало южную часть Западной Европы, современную Турцию, юг Украины, Кавказа и Крыма, всю Среднюю Азию, Северную Индию, Монголию и доходило до крайнего юга Сибири.

Шло время. В воде происходили отложения известняков. Морское дно то поднималось, то опускалось. Тектоническим процессом были охвачены многие районы моря Тетис, в том числе районы Туркмении, Кавказа и стран Средиземноморья.

В конце палеогена, в начале неогена над синей морской пустыней поднялись небольшие горы, острова, архипелаги, в том числе вершины туркменского Копетдага.

А море Тетис? Где оно? Исчезло? Нет, не совсем. Каспий, Аральское и Средиземное моря — это остатки огромного моря древности.

А потом какие-то гении античности и средневековья накрутили в известковых отложениях бывшего моря все эти змеиные ходы, по которым я сейчас изволю ползать.

Часто древние лестничные конструкции из дерева и глины, по которым я спускался, были сухи как пыль. Они практически распадались у меня под ногами. Но я, с упорством идиота, лез все дальше вниз.

Прошел по одному туннелю, соединяющему небольшие природные карстовые пещеры, потом по другому, сворачивая наобум. Двигаясь по темным лабиринтам. Интересно, сумею я отсюда выбраться без «клубка Ариадны»? Как-то все это жутковато…

Как бы мне тут на старика Хоттабыча не наткнуться! Наконец, луч фонаря железнодорожника высветил впереди завал: груду камней, сверху которой лежало несколько балок. Однако через завал шла изгибаясь узкая тропинка, а сверху веяло сквознячком. Я полез через завал, когда внезапно до меня донеслось какое-то мерзкое жужжание.

Я остановился, посвятил фонариком — и тут же инстинктивно вскрикнул и отпрянул назад. Ёлы-палы! Среди этой груды нападавших сверху камней я увидел на своем пути огромную массу впавших в зимнюю спячку змей. Они спали на холодном воздухе, сплетясь в огромный клубок и этот клубок делал жуткие медленные движения, пульсировал, вращался, словно был единым существом.

Сон части ядовитых гадов был настолько неглубоким, что они предупреждающе легко стучали и терлись своими хвостами о камни. Я повел лучом своего фонарика и увидел, что среди камней, устроившись в маленьких выемках спят и другие змеи. Носители Пылающей Смерти. Они были повсюду и их были сотни. И даже позади меня. Отвратительнейшие создания: серые, мрачные, злобные. Жуть! Такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать!

Понадеявшись, что сонные змеи, холоднокровные пресмыкающиеся, впали в зимнюю спячку, поэтому сейчас поведут себя вяло и заторможенно, я живо оборудовал переносной пункт по дойке змей. Брал руками одну из тварей и доил ее в специальный стаканчик. А потом гадину отбрасывал прочь. Надеясь за сегодняшний день набрать недельную дозу змеиного яда. Когда за плечами уже пару тысяч змеиных поединков, то еще полсотни ничего не значит…

В начале все шло хорошо. До определенного момента. Пока я не начал распутывать клубок змей, вытаскивая их по одной, словно веревки. Реакция последовала мгновенная и ужасающая, тоннель словно наполнился шипением и жужжанием тысячи пчел и взорвался ураганом движений.

Ленивая змеиная масса внезапно взвихрилась, змеи сворачивались наносили удары, расползались во всех направлениях. Твари кусали меня массово, но в основном преградой выступали мои сапоги из толстой кожи. К несчастью, одна из змей которую я как раз держал в руке, судорожно забилась, как стальная пружина обвила мою руку браслетами, словно стальной лентой, а потом пружинисто оттолкнувшись, вырвалась и атаковала меня несколько раз.

Плащ и перчатки защитили меня, но один укус эфы пришелся как раз в незащищенную руку, выше запястья. Пипец! Вот как эта тварь сумела добраться до незащищенной полоски кожи? А у меня, к сожалению, был не монолитный костюм химзащиты.

Работа закончилась. Я рискнул и проиграл. Теперь надо как-то остаться в живых. Бросив сорванную змею в сторону, я подхватил фонарь и словно спринтер- многоборец рванул наутек. Оставив на месте множество своих вещичек, в том числе собранный яд. Не он меня сейчас беспокоил. Не хотелось бы «умереть в сапогах» как Н. М. Пржевальский. Но человек полагает, а Бог располагает…

Словно джинн, вырвавшийся из бутылки, я в каких-то пару минут с реактивной скоростью выскочил из подземелья. Не соображал ничего, отключил голову, но ноги меня как-то сами вынесли. Снаружи был день и фонарик стал не нужен.

Среди своих оставленных вещей я нашел нож, разрезал места укуса и выдавил немного отравленной крови. Затем наложил на руку жгут ниже локтя. Хлебнул из фляги с отваром «змеиной травки». А в финале — достал шприц, ампулу антиэфина и вколол себе противоядие. К счастью, в окрестностях старой крепости водились и зимовали исключительно серые эфы. А они менее ядовитые, чем гюрза или кобра. Но все равно из двадцати отпущенных мне природой минут я уже пять потратил.

А впереди еще долгий путь к помощи. Оставив все вещи здесь, среди развалин крепости, я снял плащ и свитер, чтобы они не мешали мне при беге и рванул к городу.

Меня уже колотило, но в первую минуту я пробежал около 500 метров, подскакивая на камнях, как горный козлик. Жить захочешь — побьешь все рекорды. Даже олимпийский бег с препятствиями.

Далее меня стало штормить. Ноги налились свинцом, голова стала как пульсирующее чугунное ядро. Я продолжал бежать, но движения мои все замедлялись. Яд, несмотря на жгут, продолжал распространяться по организму, отравляя кровь, воздействуя на нервную систему. Еще четыре минуты и новый километр остался позади.

Но тут я упал. Поднявшись, я обнаружил, что все мое тело горит. Перед глазами все плывет. Я, пошатываясь, пошел пешком в направлении к Байрам-Али. Через пять минут, пройдя метров 1200, я снова упал. Вот гадство!

Дело происходило как раз недалеко от старого мазара, то есть — кладбища. Как по мне — не очень хорошая примета!

Подняться на ноги мне уже не удалось. Звиздец! Я пополз на четвереньках. А потом, спустя некоторое время — стал извиваться как червяк, преодолевая считанные метры. Изо рта хлынула кровь. Свет померк перед моим взором, густая чернильная тьма охватывала меня со всех сторон. Дело было — швах. Пора выбирать себе надпись на надгробие.

Я выбился из сил, лежа рядом с обглоданным пустыней черепом туранского тигра, хищника, полностью исчезнувшего в Туркмении в конце сороковых годов. На крышке черепа сидела на редкость крупная ядовитая фаланга. Тень, отброшенная ею, делала фалангу еще более внушительной и грозной, чем она была в действительности. Рассвирепевшая фаланга, всем своим видом, показывала, что готовится прыгнуть и вцепиться мне в лицо…

К счастью, за километр человека хорошо видно, хотя он и представляется на таком расстоянии каким-то мурашом. А то, что я трепыхался, привлекло внимание кого-то из туркменских колхозников, возвращавшихся с рынка в Байрам-Али. Ко мне подошли, а поскольку я был хорошо известен в этих местах как урус-джигит, храбрец-змеелов, то меня сразу узнали. Погрузили на ослика и отправили в больницу при санитарной станции Байрам-Али.

Там я немедленно попал в заботливые руки Гюльбешэр. Так как заранее предусмотрел подобный исход своей рискованной деятельности и обо всем договорился. И даже внес некоторый аванс «за беспокойство». А иначе рисковал нарваться на формальное лечение от персонала, который относился ко всему «без особого драматизма».

Мне вливали в вены физраствор. А в сердце делали уколы стимуляторов.

Несколько дней я провел в бреду. На грани жизни и смерти. Меня мучило зверское обезвоживание, так как пить я не мог — организм не принимал воду. Помогали только внутривенные инъекции физраствора. Тело одеревенело. Руку жгло как огнем. Меня сильно тошнило. Пару раз сердце грозило остановиться и его пришлось запускать с толкача. Уколом в область грудины.

Но мой закаленный организм снова справился с смертельным укусом, переварив очередную дозу змеиного яда. Там где другие погибали, я, благодаря своим самодельным прививкам, опять выжил. Но был слаб как младенец. До 20-х числах декабря пролежал в больнице. Все планы полетели к черту.

В Москву мне пришлось отправить через медсестру телеграмму. Для профессора Талызина. Так и так, лежу в больнице, прошу перенести заседание ученого совета на конец января. Форс-мажор — он и в Африке форс-мажор. Не знаю сработает это или нет, но у меня сейчас не было выбора.

Я потерял 20% от мышечной массы тела, лицо заострилось, глаза впали, но перед новым годом я перешел на домашнее лечение. Все планы мои рухнули. Живи я при капитализме, я бы объявил себя банкротом. Посмотрим, что будет при социализме. Со сталинским лицом…