Змеелов. Книга вторая

Глава 7

После высказанной сентенции, я перебрал предложенный товар и деликатно купил себе две пачки галет. Пригодятся. Контакт наладить. Поторговались. Минут десять.

— Надо скинуть,- мило утверждал я. — Так как подобные твердокаменные галеты в моем желудке не растворятся до конца жизни. К том же, приятель, у тебя рядом с этой полкой дохлая крыса валяется, небось она уже попробовала это твое лакомство.

Тщетно. Местный Мойша меня, конечно, с ценой надул. Рискуя потерять репутацию джентльмена, он накинул процентов десять. Как для своего. Привык наш филантроп безжалостно обирать местную бедноту. Зато достойный сын израилев компенсировал потерянные деньги тем, что стал изображать из себя моего лучшего друга. А мне только того и надо.

— Ничего, — ввернул я, чтобы окончательно втереться в доверие. — И в России люди живут. Тебе, друг, привет от «Гехолуц»!

«Гехолуц» — организация социалистов-сионистов. Ярые союзники коммунистов на первоначальном этапе советской власти. Мечтали о переезде в Палестину и образования государства Израиль. Пока же пытавшиеся отжать для этих целей Крым. Якобы он им был нужен для подготовке в Крыму своих соотечественников к занятиям сельским хозяйством в условиях засушливых земель. Чтобы потренироваться «на кошках». Кибуцы погородить…

«Гехолуц» был безжалостно разгромлен Сталиным в конце 20-х годов как весомый политический конкурент, хотя вождь, для создания за границей своего положительного имиджа, корчил из себя большого друга сионистов. Включил в свою партийную группировку многих евреев, во главе с Лазарем Кагановичем, и продолжал продвигать их программу.

После того, как я втерся в доверие, то якобы болтая языком, рассказал торговцу, что во Львов я приехал по государственной надобности. Хотя ее я пытаюсь всячески совмещать со своими собственными коммерческими интересами. Мне тут предстоит много ездить по округе, а я слышал, что польские утырки имеют большой зуб на евреев. Как бы мне куда не влезть. В рассерженный осиный рой.

И я, в качестве разумной осторожности, перечислил свои опасения. Так-то польские деревни, расположенные близко от лесов, и бывших воинских частей, откуда жители могли вынести оружие. Как бы им не попасться под горячую руку!

Надобно сказать, что поляки действительно винили евреев в том, что Германии союзники по Антанте войну объявили, а вот действующему с другой стороны СССР — «постеснялись».

Этому явлению было простое объяснение. В значительной степени контролирующее западные правительства сионисты выступили категорически против. На немецкой части Польше евреям грозили серьезные неприятности, а на советской — защита. Это был безопасный «резервуар», куда переселилось 300 тысяч евреев, спасающихся от немецкой оккупации. Так что по Польше Антанта получила категорический запрет.

Но махровые «тузы и зубры» от капитализма не унывали, и рассчитывали жестко наказать СССР за своеволие, используя для войны Финляндию. С того края еврейские интересы не должны были пострадать. И будет все хорошо. Ведь если не льется кровь, не гремят пушки, нет потрясений, кровавых бань, доходы капиталистов падают.

Скоро от продавца я получил все сведения, куда ни в коем случае не следует мне лезть. Особенно перспективными были два глухих лесных села, Алексанрув и Бутримичи, где проживали оголтелые поляки. Далеко прославившиеся по округе своей редкостной тупостью и ограниченностью. А про местный лес в околотке упорно ходили дурные слухи. Вот туда я и решил направить свой путь.

Поскольку новым краем распоряжалась военная комендатура, то ее я и посетил после того, как сделал на рынке некоторые закупки. К примеру, салом Мойша не торговал. Так что пришлось мне еще немного полазить по базару.

А военной комендатуре мне по любому надо «сдаваться». У меня же с собой целый ворох карт этих мест. В красной картонной папке с почему-то виньеточной французской надписью «Мюзик».

Для нынешних времен — расстрельная статья. Если кто их обнаружит, то сразу в шпиона запишет. Да и паспортный учёт оформлять нужно. И помимо всего прочего надо где-то определиться на постой. Валяться на вокзале не хочется никому, гостиниц же мало, даже для таких командировочных как я.

Даже приоритетные иностранцы были не в восторге от своеобразного советского гостиничного сервиса. Царящего в рабоче-крестьянском государстве. Английский автор-интурист вспоминает: «Гостиница „Прогресс“ во Владимире была настолько прогрессивной, что отказывалась принимать гостей. Чтобы убедить их дать мне номер, пришлось идти в горсовет. Когда секретарь горкома сказал директору гостиницы, что надо быть вежливым с иностранцем, даже если тот странно выглядит ( как контра), мне все же дали койку в семиместном номере».

А что вы хотите? Недаром же у нас лозунги призывают валюту не зарабатывать, а «сдавать». Можно так же вспомнить, что отмена денег была гвоздем программы партии большевиков.

Может быть военные посодействуют мне с жильем?

Внушительное здание военной комендатуры было украшено актуальной как никогда надписью: «Коммунизм сметет все границы».

Дежурный в комендатуре был молодой еще парень в форме доблестной Красной Армии с петлицами и эмблемами, в которых я совершенно не разбирался. В погонах я еще как-то немного шарю, не не в этих вариантах геометрических извращений. Толи передо мной фельдмаршал-любитель, толи младший генералиссимус.

Впрочем, тот сразу представился:

— Капитан Куприянов!

Я ответил так же вежливо, подав в качестве козырного туза выданный мне в Москве вездеход с надписью «ГУГК при МВД». К нему я совершенно по-бендеровски присовокупил слова «строгий секрет» и «государственная тайна». Что сразу окутало мою миссию атмосферой солидного достоинства, респектабельности и незыблемого консерватизма.

Документ произвел свое обычное впечатление, так что капитан вытянулся и спросил:

— Товарищ Устинов, чем могу быть полезен?

Я прояснил:

— У меня тут по легенде биологическая экспедиция. Как честный труженик и друг детей, буду бродить по осенним лесам, собирать жучков. Заодно надобно будет уточнить топографические карты этих мест. И еще кое какие мелочи, о которых посторонним знать не обязательно. Меня интересует села Александрув и Бутримичи. Поможете туда добраться?

— Отчего же не помочь. Только я Вам не советую там бродить, места там глухие, а Вы, — Куприянов укоризненно посмотрел на мою загипсованную руку, — явно не в форме. Как бы Вас местные в том лесу не похоронили.

— Не волнуйтесь капитан, вот мои документы на оружие. Уж одной рукой я смогу выстрелить и подать сигнал о помощи. Так что никто со мной не свяжется.

— Оно-то, конечно, шум будет, но кто же к Вам придет на помощь? — усомнился недоверчивый сотрудник комендатуры. — Округа так и кишит агентами бывшей польской «дифензивы» и их пособниками.

Я включил дурака:

— Как кто? Наши советские люди, которым выпало счастье жить в Стране Советов и которые теперь будут дружно отстаивать свой счастливый шанс всеми возможными методами! Утверждать иначе может только наивный безумец!

Куприянов, сей достойный блюститель порядка, лишь криво усмехнулся:

— Ну-ну. Я Вас предупредил. Машину я Вам завтра с утра в те места организую, а переночевать можете у нас.

При этом на его лице намертво застыло выражение «Да пошли Вы все!»

— Хорошо я тогда вещи из камеры хранения заберу и завалюсь после ужина сразу спать,- обрадованно отвечал Ваш покорный слуга, потягиваясь всем телом.

Так я и сделал, устроившись спать ночью на составленных вместе стульях в одной из кладовок. Это я удачно устроился. А то в новоприсоединенном городе, советские граждане в темное время суток могут нарваться на всяческие неприятности. Сейчас, в первые дни советской власти, так особенно. Дурно воспитанные поляки злобствуют, а их пока упорно гладят по шерсти. Чтобы сложилась благостная картинка. И в итоге человеческая жизнь в этом логове потомственных воров и головорезов стоит очень дешево.

А по мне лучше бы в качестве наглядного примера развесили десяток этих придурков по виселицам, а еще сотню отрядили в заложники. Немцы так и сделают и будет тут тишь до гладь. И полное благолепие. А по другому эти уроды не понимают. Понималка не выросла.

Что же, еще никто не задумывается, что скоро в этих опаленных многочисленными войнами местах придется сражаться всерьез. Без всяких скидок…

Лишние карты, чтобы с собой их не таскать я сложил в пакет, который опечатали и положили в один из казённых сейфов. Заберу их на обратном пути.

Утром ни свет ни заря, меня подняли, не дав толком умыться и перекусить, погрузили в машину и отправили в нужном направлении. В тусклом свете нарождающегося дня. От перекрестка предстоит еще километров десять пешком тащиться, что в условиях тумана и мороси занятие не из самых приятных. Впрочем, я надеялся, что туман рассеется и погода разгуляется. А для бешеной собаки семь верст не крюк.

Водитель, солдат направляющийся как раз в бывшую польскую военную часть, в которой теперь уютно расположился советский гарнизон, и которая находилась километрах в двадцати на юго-запад от нужного мне места, ехал довольно бодро. Не взирая на туман.

Хотя наша полуторка была не машина, а голубая мечта садомазохиста. Наша «рабочая скотинка РККА» чадила, скрипела, дымила, сбоила и грозила в каждую секунду заглохнуть намертво. Но шофер обращался со своим «пылесосом» довольно умело, зря не газовал и машину берег.

Впрочем, часа через полтора тоскливый туман развеялся, а еще через полчаса мы прибыли на место. У шофера, обладателя простого рязанского лица, на котором лежал отпечаток наивного восторга, что он сумел вырваться из деревни в люди, мне удалось успешно выцыганить бутылку бензина. Для «розжига костров». Так что мне налили топлива из бензобака и заткнули горлышко пробкой из газеты.

Трудно сказать, чем я вызвал такую симпатию у водителя, возможно он принял меня за подвижника науки, ученого, которого даже тяжелая травма, перелом правой руки, не может отвлечь от исполнения его прямых обязанностей.

Машина уехала, а я оказался совершенно свободен. Как старые ситцевые трусы с лопнувшей резинкой. Так что потихоньку достал карту, сверил местность, добросовестно сделал на ней некоторые отметки и почапал по раскисшим от грязи полям в сторону леса. Ужасающие и леденящие душу приключения начинаются.

Окружающее меня пространство представлялось слишком пустынным. Глушь, однако. Заскорузлая. Здесь народ на медведях за водкой ездит. А потом себе для развлечения яйца крутит. Или медведям. Кому как нравится.

«Уходя в дальнейшее пространство, я блесну непрошенной слезой» — как поется в песне из популярного телесериала. Эх-х, молодость, время беззаботное!

А вот вещей у меня неожиданно оказалось достаточно много. Вода и еда, теплые вещи. Ружье, патроны и сачок, как символ моей профессии. Гипс, рюкзак, кусок войлока и кусок брезента, чтобы ночевать в лесу. Котелок, кружка, ложка. Топорик, нож, фонарь железнодорожников. Прочие мелочи, в частности забористая махорка, смешанная с острым перцем, чтобы отбивать нюх у собак.

Погода и предстоящее дело не располагали к романтической мечтательности. Погруженный в свои размышления, я изнемогал, отрабатывая в роли тяжело груженного осла. Ситуация представлялась комической. К счастью, часам к одиннадцати немного распогодилось и мелкая сырость с неба сыпаться перестала. А то я уже все ноги в грязи извозюкал.

К полудню я, уставший донельзя, достиг опушки леса. Лес был лиственный, печальный, полуголый, усыпанный пологом из опавших и опрелых листьев. Но достаточно густой, на парк культуры и отдыха не похож. Всякие посторонние тут не шастают.

Я уже достаточно вспотел и устал, тягая ноги по грязи, так что поспешил устроить стоянку, очистил сапоги, разжег костерок, плеснув туда бензинчику. Поел и попил чайку. В бутылку нарезал стружку из мыла, помешал содержимое и решил, что внутри теперь находится некоторое количество самодельного напалма.

После чего я углубился в темный кондовой лес, разыскивая место для своей временной стоянки. Чернолесье местами путалось с сосной и елью. Через несколько километров я наткнулся на вывороченное из земли дерево, где в яме набралось достаточное количество опавших листьев. Даже не слишком мокрых.

Я складировал сюда лишние вещи, приладил брезентовый полог, подложил войлок, можно было надеяться пару дней здесь переночевать. Получилось примитивное логово в стиле раннего Пикассо. Минимальный комфорт в таких вещах необходим, так как в подобных случаях ты постоянно рискуешь мокрыми ногами и простудой. А правила игры здесь диктовал не я.

Вода нашлась менее чем в полу километре отсюда, в овраге, по дну которого протекал маленький ручеек. В общем, сейчас осень и вода в лесу не проблема. Того и гляди с неба к вечеру польет как из ведра. Гипс я тоже пока оставил в своей нычке, а сам взяв ружье, прошел прогуляться, разыскивая ближайшую деревню, которой как раз были Бутримичи.

Две польских и одна сраная бандеровская деревушка, Старые Колодези, где обитала полуразумная фауна, и составляли все ближайшее народонаселение. Этот лес гораздо уступал размерами Беловежской пуще. К тому же, его опоясывали несколько грунтовых дорог. По лесу тоже неведомые тропинки вели в неведомые места.

Я было сунулся туда и сюда, но тропинки причудливо петляли, так что я пошел по компасу, выдерживая азимут, при этом ветки деревьев несколько расцарапали мне рожу. Вот не охотник я. Вернее охотник, но на змей. На степных и на пустынных. А там почти не приходится ломиться как кабан через чащу. Разве, что через камыши.

Впрочем, судьба тут же вознаградила меня за понесенные страдания, так как я нашел и разорил запас на зиму орехов какой-то глупой белки.

Часа через два я приблизился к деревне. Там подполз на четвереньках поближе и понаблюдал. Нужно прикинуть хрен к носу. Бутримичи — деревня небольшая, в полтора десятка дворов. Выглядит по-декаденски варварской, ужасающей, нечистивой.

Если и есть поблизости какая-нибудь банда «армии Крайова», то явно меньше десяти человек. Потому, что польские «мертвецы», объединенные лишь звериной ненавистью к русским, никогда не могли создать ничего жизнеспособного. Вечно они «висели в воздухе».

Десять крепких мужиков потребляют десять килограммов еды в день. Довольно ощутимо для полутора десятков крестьян. Да и мальца в лес с узелком не пошлешь. Тут здоровенный мужчина нужен. А то и парочка.

Хотел я поближе подлезть, но дворовые псы не дают. Чуют. «Кипит их разум возмущённый». Тоже мне четвероногие помощники. У которых уши и нос, на порядок превосходят несовершенные человеческие органы слуха и обоняния. С ними неожиданностей в деревне почти исключены.

А поскольку по дневному времени не все псы сидели на цепи, то многие бегали по дворам сами по себе. Просто издевательство какое-то! Вот один из четвероногих и прибежал ко мне знакомиться. Мол, что это ты тут делаешь? Неприятный песик. Такая злобная, кровожадная псина и волка порвет, и человека, если тот окажется послабее. Зубы скалит, того и гляди бросится. Как-то вечер перестает быть томным.

Как по мне, так такое рандеву — явный перебор. Есть для пса у меня ножичек с отравленным лезвием, но попробую договорится. Все же животные, они часто слова понимают. В отличии от некоторых людей.

— Ну чего ты скалишься? — стал я стыдить собаку.- А еще друг человека. Какой же ты друг человека, когда полякам помогаешь? Предал дружбу за миску похлебки? Продажная шкура. Никому, мля, верить нельзя…

Я говорил мерно, спокойно и убедительно. Продемонстрировал свой ножичек. Самое оно для психологического воздействия. Мол, будут тебе, любезный, «кровь-кишки-потрошки». Полный шашлык!

Пес застеснялся, понял свою неправоту, что кругом виноват, заскулил, припал к земле, спрятал голову под лапой, показывая, как ему стыдно. А потом убежал по своим, собачьим делам.

Если у меня и были шальные мысли, сходить ночью в деревню «за языком», через забор лезть, собак дразнить, чуток пошуметь, то они сразу испарились. Собак там много, со всеми не договоришься. А псы такую катавасию там устроют — хоть святых выноси.

«Это несерьёзно», — как говаривал Моргунов в роли Бывалого. Пришлось убираться, не солоно хлебавши. Шумно слишком, не та ситуация, чтоб в «зоркого глаза» играть. Обидно видеть локоть и не пытаться его укусить.

Ладно, утром послежу за деревней, должны же тамошние мужики-парашники куда-то ходить? Не сидят же они в осаде? Вот в лесу мы и поговорим. Тет-а-тет.

По светлому времени вернулся в свое логово. Поужинал сухпайком, посидел над картой, внес исправления, лег спать. Холодно, сыро, неуютно. Как бы не заболеть…

А простуда осенью — дело скорое. В лесу холодно, непривычному человеку — зябко. И тишина-а-а… Сонь и явь путались в моей усталой голове. Ощущаешь себя маленьким ребенком в темном сказочном лесу, когда вокруг бегают волки-людоеды. Полное «в гостях у сказки»…

Утром, продрогший, я росой умылся, полой утерся. Не санаторий… Захотелось «принять ва-анну, выпить чашечку ко-офе». Затем немного поразмышлял на горькую, но животрепещущую тему: «Почему я не гений?» Сейчас бы щелкал интеллектуальные задачки как орехи и горя не знал. А так за дурной головой ногам покоя нет. Ослом родился, ослом вырос, ослом умер. И возродился. Так и трудоголиком недолго стать…

Да, мне явно не хватало навыков дедуктивного мышления. Карманный Шерлок Холмс мне бы сейчас не помешал бы.

Говорите, что хотите, но и своей неотесанной башкой я поработал и справился. На бивуаке родилась блестящая идея. Воспользуемся наработками умных людей! Недаром же они статьи в журнал «Мурзилка» пишут? Что там у нас запомнилось из «Книги банальностей?» Есть!

Вот у Богомолова в «Моменте истины» все алгоритмы прекрасно описаны. Как поймать шпионов? Берешь дремучий лес, в котором шастают бандиты и разные подозрительные личности и делаешь там выездной пост военной комендатуры. Прямо в чаще. Стоять! Кто идет? И пойманных прохожих дрючишь по всякому. Драконишь. Если они в ответ они на тебя напали — значит шпионы.

Так и поступим. Лес — имеется. Только из-за дефицита времени пост организуем неподалеку от деревни. Как только поляки в лес пойдут, так я их и буду жутко нервировать. Провоцировать. А потом колоть. Правда, непонятно, зачем ждать пока они на тебя нападут, но раз так положено, значит и я не буду изобретать велосипед.

Наметил — выполняй. Для облегчения себе работы, наблюдательный пункт я сделал на опушке леса, неподалеку от Бутримичей. Наискосок, достаточно далеко, чтобы дворовых собак не нервировать. Мы люди не гордые, мы подождём, заодно осмотримся. А потом пойду надоедливой мухой клиентам наперерез и, как только они удалятся от родных пенатов достаточно далеко в чащу, то тут-то я ими и займусь.

Работа, конечно, ответственная, но не тяжёлая. Сидел на измене. Если бы муха пролетела рядом, то и муху бы я уничтожил, так я был воспламенен.

Через пару часов наблюдения, я дождался своего. Судьба нечаянно улыбнулась мне. В лес пошли пара польских пейзан, самого дебильного вида, груженные узлами. Мои клиенты. Видимо бойцам Армии Крайовы жрачку понесли. И, судя по горлышкам бутылей, еще и самогонку. Для придания бодрости духа. Узлы тяжелые килограмм так 12–15, в совокупности. То есть бункер где-то в пешей доступности. Раз они телегу с собой не взяли.

Остается только тихо проследить за «ходоками» и дело в шляпе. Вуа-ля, они выведут меня прямо к цели. «Ну что же бояре и панове, мы держим ружья наготове!» И я тихонько почапал за этими крестьянствующими пейзанами. Трепещи, мир, я иду! Правда, жлобы мне попались здоровые, можно и не отмахаться.

Я скользил под сенью деревьев словно тень или лесной дух. Ёлы-палы, романтика! И доскользился. Ну, не былинный Чингачгук я. Я, конечно, где-то охотник, но на змей. А в Туркмении лесов нет. Совсем. То есть жизнь распорядилась так, что непривычный я к лесным массивам человек.

Осторожничаю, но, воспитанный в духе псевдоаристократических традиций, пру как молодой лось на выгоне. То прелой листвой зашуршу, то на ветку наступлю и сломаю ее с треском, то кусты за мою одежду зацепятся. Распугивая лесных обитателей, мудрых ежей и беззаботных свирестелей.

Короче, рано или поздно меня должны были обнаружить. Если эти поляки не совсем глухие и слепые. И они меня «спалили»…