Знаки на пути от Нисаргадатты Махараджа

17. Ноумен и феноменальные объекты

Был один из тех дней, вероятнее всего понедельник, когда нас было всего несколько человек, постоянных «пристрастившихся» посетителей. Махарадж сидел с закрытыми глазами, неподвижный как статуя. Спустя некоторое время он внезапно заговорил. И начал он настолько тихо, что мы неосознанно придвинулись поближе к нему. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами и говорил, или, вернее сказать, думал вслух. «Люди считают меня джняни. Они приезжают ко мне со всего света — из Канады, Австралии, Новой Зеландии, Англии и Японии. Большинство из них прочли книгу „Я есть То“ и проделали весь этот длинный путь только для того, чтобы встретиться со мной. С большим трудом они находят мой маленький старый домик на узкой, грязной улочке. Они взбираются вверх по лестнице и обнаруживают небольшого смуглого человека в самой простой одежде, сидящего в углу комнаты. И они думают: „Этот человек не похож на джняни; он слишком просто одевается, не так, как должен это делать человек известный как Нисаргадатта Махарадж. Неужели это в самом деле он?“

Что я могу сказать этим людям? Я говорю им вполне откровенно, что моё образование вряд ли позволяет мне быть зачисленным в категорию грамотных; я не прочёл ни одного из великих традиционных священных писаний, и единственный язык, который я знаю, — мой родной маратхи. Единственное исследование, которое я проводил, но проводил неустанно — подобно тому, как охотник преследует свою жертву, — состоит в следующем: „Я знаю, что я есть и что у меня есть тело. Как это могло случится без моего осознавания и согласия? И что представляет собой это знание ‹я есть›“? Я занимался этим исследованием всю свою жизнь и полностью удовлетворён теми ответами, которые нашёл. Это моя единственная джняна, и всё же люди считают меня джняни. Мой гуру говорил мне: „Ты есть Брахман, ты есть всё и вся. Кроме тебя нет больше ничего“. Я принял слова своего гуру за истину, и уже в течение сорока с лишним лет я сижу вот в этой самой комнате и ничего не делаю, только говорю об этом. Почему люди приезжают ко мне из далёких стран? Какое чудо!

Доведя своё исследование до его логического завершения, к чему я пришёл? Всё очень просто на самом деле, если только ясно видишь всю картину. Что из себя представляет это „я“, о котором я так пекусь? Сразу же, конечно, напрашивается ответ: „я есть это тело“. Но тело — лишь психосоматический механизм. Что является в этом механизме самым важным элементом, дающим ему право называться живым существом? Несомненно, это сознание, без которого этот механизм, хотя и мог бы, вероятно, быть живым в техническом смысле, был бы абсолютно бесполезным с точки зрения функционирования. Это сознание, очевидно, нуждается в физической конструкции, в которой оно могло бы проявить себя. Таким образом, сознание зависит от тела. Но из чего состоит тело? Как оно появилось? Тело — это лишь нечто, в течение девяти месяцев развивающееся в чреве женщины и являющееся продуктом слияния выделений половых желёз мужчины и женщины. Эти выделения представляют собой эссенцию потребляемой родителями пищи. Следовательно, и сознание, и тело в своей основе состоят из пищи и ею же поддерживаются. Тело само по себе является пищей — одно тело становится пищей какого-нибудь другого тела. Когда пищевая эссенция (половые выделения) вырастает с момента зачатия в крошечное тельце и выходит из утробы матери, это называется „рождением“. А когда эта пищевая эссенция в силу старости или болезни разлагается, и психосоматический аппарат разрушается, это называется „смертью“. И это происходит постоянно — объективная вселенная проецирует и растворяет бесчисленные формы, и картина непрерывно меняется. Но какое „мне“ дело до этого? Я лишь свидетель всего происходящего. Что бы ни происходило, в каждом случае это оказывает воздействие лишь на психосоматический аппарат, а не на то „Я“, которым я являюсь.

Вот таков масштаб моих „знаний“. Как только становится ясным, что что бы ни происходило в проявленном мире, является чем-то отдельным от меня, как от этого „Я“, все другие вопросы разрешаются сами собой.

На каком конкретно этапе я обрёл знание о своём „существовании“? Чем я был до обретения этого знания „я есть“? Это знание „я есть“ было со мной с тех пор, как я себя помню, наверное, с тех пор, как после рождения этого тела прошло несколько месяцев. Таким образом, вместе с этим знанием „я есть“ — с этим сознанием — появилась и память. Каково же было моё положение до того? Ответ таков: я не знаю. Следовательно, всё, что я знаю обо всём, берёт начало в сознании, включая боль и удовольствие, день и ночь, пробуждение и сон — вся гамма дуальностей и противоположностей, в которых одно не может существовать без другого. Опять же, каково было положение дел до возникновения сознания? Эти взаимосвязанные противоположности неизбежно должны были существовать, но лишь в отрицании, в единстве, в целостности. Такой должен быть ответ. Это единство и есть то, что „я есть“. Но это единство, эта целостность не может знать себя, поскольку в ней не существует субъекта, который был бы отделен от объекта, то есть нет того положения, которое необходимо для процесса видения или познания. Другими словами, в изначальном состоянии единства, или цельности, нет никакого инструмента, посредством которого могло бы произойти „знание“.

Ум не может быть использован для выхода за пределы ума. Глаз не может видеть самого себя; язык не может попробовать самого себя, слух не может слышать самого себя. „Феноменальные объекты“ не могут быть феноменальными объектами без „ноумена“. Пределом возможной концептуализации — абстракции ума — является ноумен, бесконечность неизвестного. Ноумен, единственный субъект, объективизирует себя и воспринимает вселенную, феноменально проявляясь внутри самого себя, но это проявление, чтобы быть воспринимаемым объектом, видится как внешнее. Для того чтобы ноумен мог объективно проявиться в виде феноменальной вселенной, вводится концепция пространства-времени, поскольку объекты чтобы быть познанными, должны быть растянуты в пространстве через наделение их объёмностью и протяжённы во времени или пространстве, иначе они не смогли бы быть восприняты.

И вот вся картина в целом: живое существо — это лишь маленькая частица в пределах процесса видимого отражения ноумена и превращения его в феноменальную вселенную. Это лишь один объект в тотальной объективизации и, как таковые, „мы“ не можем иметь собственной природы. И всё же — и это важно — феноменальные объекты — это не нечто отдельно созданное или даже спроецированное, это в действительности ноумен в процессе концептуализации, или объективизации. Другими словами, различие между ними чисто концептуальное. Вне этой концепции они неразделимы, и между ноуменом и феноменальными объектами на самом деле нет никакой дуальности.

Эта тождественность, эта неотделимость, является ключом к пониманию или, скорее, к постижению нашей истинной природы, поскольку, если упустить из виду это основополагающее единство ноумена и феномена, можно завязнуть в трясине объективизации и концепций. Как только достигнуто понимание того, что ноумен — это всё, чем мы являемся, и что феноменальные объекты — это то, чем мы кажемся как отдельные объекты, будет также понятно и то, что ни одна сущность не может быть тем, чем мы являемся, и, следовательно, станет ясно, что концепция сущности, нуждающейся в „освобождении“ является чепухой и что „освобождение“, если вообще можно о таковом говорить, — это освобождение от самой концепции связанности и освобождения.

Когда я думаю о том, чем я был прежде, чем я был „рождён“, я знаю, что этой концепции „я есть“ не было. В отсутствие сознания нет и концептуализации, и какое бы видение ни имело место, это не то, что сущность видит как субъект/объект, а это видение изнутри, из источника всего видения. И затем через это „пробуждение“ я достигаю осознания того, что всеобъемлющая целостность Абсолюта не может иметь ни малейшего следа относительного несовершенства и я, таким образом, должен (в относительном смысле) проиграть это отведённое мне время, пока в самом конце это относительное „знание“ не сольётся с состоянием незнания Абсолюта. Тогда это временное состояние „я знаю“ и „я знаю, что я знаю“ сливается с этим вечным состоянием „я не знаю“ и „я не знаю, что я не знаю“».