Знание-сила, 1997 № 05 (839)

10 и 90 — новая статистика интеллекта

Данные американских социологов позволили российскому ученому и педагогу Милославу Балабану сделать неожиданные выводы.

Несколько лет назад социологическая Служба Гэллапа по заказу Американского национального географического общества впервые провела сразу во многих странах на удивление простой, но грамотный эксперимент.

Социологи обратились к молодым людям, недавним выпускникам школы, с пакетом примитивных (честно сказать, до смешного) вопросов по курсу школьной географии. К примеру, их просили показать на глобусе свою страну, затем назвать столицу Индии или Афганистана, разыскать на той же карте Тихий океан и Персидский залив, ну и еще несколько вопросов в том же духе.

Результаты поразили всех. И — никого не поразили. Мировые информационные агентства (включая Рейтер и Франс-пресс) с молниеносной быстротой распространили выводы ученых по своим каналам. Многие газеты, в том числе и наши, запестрели заголовками вроде такого: «Взрослые американцы так же плохо знают географию, как и жители СССР».

Вполне естественно, что, информируя о результатах этого опроса, каждое печатное издание сделало упор на успехах именно своих соотечественников в сравнении с гражданами из «конкурирующих» государств. При этом самый неожиданный и значимый итог исследования — сводная цифра по всем странам — лишь промелькнул в череде второстепенных выводов. Вот она, эта итоговая цифра: в среднем только около восьми — одиннадцати процентов опрошенных молодых людей справились со всеми заданиями. Надо сказать, что заданий было шестнадцать — немало. Ответить на все нелегко. Получалось, географию мы знаем, но не очень хорошо. На самом деле, учитывая простоту подобранных учеными вопросов, следует признать: девяносто процентов географию все-таки не знают!

Плохо читаем карту, забываем многие названия. Ну и что? Это не новость, не сенсация.

В чем же открытие эксперимента? В том, что эффективность школы в разных странах оказалась совершенно одинаковой — равной примерно десяти процентам! Ибо отнюдь не уровень географической осведомленности вчерашних школьников (хотя и это тоже любопытно) интересовал ученых в данном случае. Предметом их анализа был показатель куда более принципиальный, реальный КПД, практическая продуктивность среднего образования в странах, чьи успехи в области экономики, научно-технического прогресса, просвещения, культуры наиболее бесспорны, очевидны, всеми признаны. Вот почему в список участников попали только девять государств, всемирных лидеров: Канада, США, СССР, Япония, ФРГ, Великобритания, Франция, Швеция и Южная Корея.

Судя по всему, ученые твердо рассчитывали получить достаточно богатый урожай статистики — резко различные эффекты в разных странах: там, например, где на одного ученика расходуется до десяти тысяч долларов в год, и там, где школу финансируют по пресловутому остаточному принципу.

Увы. Результативность школы во всем мире оказалась неизменной. Жизнь опрокинула «рабочую гипотезу» исследователей и тем самым опровергла множество весьма живучих, популярных мифов.

Стало ясно: качество общеевропейского образования (какого? а того, что остается, когда забываешь все, чему тебя учили в школе,— как в том анекдоте) не зависит от размера денежных вливаний в сферу просвещения (вот вам сенсация номер один!). Оно не зависит от демократичности школьных традиций и уклада школы (номер два!). А также: от числа работающих здесь психологов и оснащенности учебных классов техникой, от применяемых методик и квалификации учителей, от продолжительности учебного года, количества переводных и выпускных экзаменов и от того, принят ли в стране единый учебный стандарт, или каждая провинция (штат, графство, регион) работает по своему образовательному ГОСТу.

Словом, оно повсюду одинаково.

Но что же это значив? Почему? И так ли в самом деле?

Эксперимент (на сей раз — по заказу Национального фонда гуманитарных наук США и других организаций) продолжался. Но теперь ученые не ограничились одной лишь географией. В своей стране они предприняли широкое тестирование учеников по ключевым, традиционным школьным дисциплинам. В результате — та же роковая цифра. Опять- таки лишь каждый десятый юный гражданин Америки успешно справился с вопросами вроде «Кто автор Дэвида Копперфилда?», «Какова температура кипения воды?», «Чему равна площадь круга?», «В каком веке Колумб открыл Америку?» То есть с вопросами, проще которых в школе нет.

ВПРОЧЕМ, чтобы оценить особый вес и место этих научных результатов среди всех последующих и предыдущих, необходимо пояснить, что в большинстве (чуть ли не в 99,9 процентах) так называемых школьных опросов используется метод тестов. Вам предлагают выбрать из набора вариантов правильный. Подчеркиваешь, ставишь крестик или галочку там, где считаешь нужным, и готово. Эта методика, сам ее главный принцип «не подскажем — не ответит», собственно, и вызывает главное сомнение у... Скажем так, у мыслящих людей. Ведь даже и не обладая никакими знаниями, можно, ткнув пальцем наугад, попасть на правильный ответ. А в итоге — весь эксперимент насмарку. Этот неприметный вроде бы «нюанс» и отличает большинство школьных социологических опросов от того, который проводила Служба Гэллапа, работавшая «без подсказок».

Во-вторых. Обратите внимание: публикуя результаты самых громких, дорогих, серьезных и так далее опросов среди школьников, их авторы нередко забывают, не хотят или не в состоянии открыть общественности один принципиальный показатель. А именно: количество ребят, которые не справились с контрольными задачами. И это тоже, увы, общая, международная традиция. Пишут, как правило, о победителях — учениках, которые надежно овладели школьными азами знаний. Сравнивают количество таких детей по странам — где больше? Кто сильнее? Неудачные ответы, «проигравшие» ответчики обычно остаются без внимания исследователей. Получается, что вместо полной, целостной картины образованности нации ей представляют лишь фрагмент «пейзажа», причем самый радужный и живописный. И — ничего, никто не против. Удивительно!

Вот почему судить о результатах школы объективно позволяют лишь исследования Института Гэллапа. О чем же они говорят?

ПРЕЖДЕ всего о том, что школа, будь то шведская, американская или японская, учит с успехом только одного из десяти своих учеников. Ну а как же остальные девять? Неужто вправду большинство из нас не в состоянии усвоить даже самые элементарные основы?

Вспомним эксперимент американцев. Большинство из тех, кто был опрошен социологами, показали, что умеют в принципе соотнести реальную страну с ее изображением на карте, прочитать ее название. И все, не более. Уже немало! Все эти люди умеют читать — вот ведь что важно. Однако только десяти процентам удалось успешно применить это свое умение на практике, в предложенных заданиях. Таким образом, лишь одного из каждых десяти людей природа наделила даром легко распоряжаться книжным знанием, видеть смысл в тексте и из текста его извлекать, усваивать и направлять на службу собственным сиюминутным интересам, интеллектуальному развитию.

Вы вдумайтесь: сегодняшняя десяти-двенадцатилетняя, многопредметная, вооруженная новейшими стандартами и технологиями «школа-сервис» дает по-прежнему только основы грамоты и счета — ровно столько, сколько давала триста лет назад двухклассная церковно-приходская «школа грамоты» Коменского!

Вот в чем поворот!

Сделан как будто маленький шажок вперед, но все переменилось. Мир неслышно поделился на два лагеря, на два, привычно говоря, учебных класса, имя которым (в процентах) — «10» и «90».

Даже в странах бывшего СССР эксперты Института Гэллапа выявили все тот же неизменный показатель эффективности образования, не превышающий порога 10 процентов. И если обратиться к мнению одного из крупнейших авторитетов в современной педагогике, известного ученого, философа, специалиста в области образовательных макросистем Милослава Балабана, этот факт, оказывается, говорит о многом.

По словам ученого, у нас вся школьная страна, весь Советский Союз на протяжении семидесяти лет пытался работать без оценки, на хорошем отношении преподавателей и школьников друг к другу. Таким образом, классно-урочная система была поражена в одной из главных ее точек. Вот почему вовсю цвела процентомания, двойная бухгалтерия («три пишем, два в уме»), с которыми мы всей страной дружно боролись. Оценка не работала, поскольку не имела, как на Западе, административных последствий. (Известно, что в Америке, к примеру, липовая отметка квалифицируется как уголовное преступление, у нас же — как «милая шалость». Точно так же, кстати, не работал рубль: он был декоративным, камуфляжным.) Но почему же результат, по Гэллапу, всюду один? Похоже, туг мы сталкиваемся с человеческой природой — школа ни при чем. Природу не обманешь. Она действует в обход, «наперекор и вопреки», даже в предельно диких и нелепых обстоятельствах советской школы...

77. Брейгель. «Осел в школе», 1556 Представьте: уже в середине XVI века население нидерландских провинций было чуть не поголовно грамотным! Это и вызвало ироническую улыбку у художника: дескать, осел никогда не станет лошадью, даже если ходит в школу.

Разве не повод для серьезных размышлений, пересмотра многих постулатов, «идеологем» и «парадигм» педагогической науки, психологии, философии?

Но мир на удивление спокойно принял все сенсации. Без комментариев.

В общем, нетрудно догадаться, почему. Если все лекарства перепробованы и без пользы, если все меры приняты, а результата нет, то ничего не остается, кроме как ходить по замкнутому кругу малоэффективных, но проверенных рецептов.

«Надо ужесточить стандарты, чтобы дети-таки выучили то, что им велят, пусть даже через «не хочу!» — этот один из самых древних способов решения школьных проблем снова, в который раз, возобладал сегодня в мире.

— МИРОВАЯ школа в тупике,— говорит Мил ос лав Балабан.— Просто мы пока еще не доросли до понимания того, что неопровержимо доказал опрос Службы Гэллапа. Только десять процентов людей способны учиться с книгой в руках. Природа остальных — совсем иная.

Да, эти люди, каждые девять из десятка, страшно далеки от школы. Однако кто сказал, что — дураки, кто усомнился в их интеллектуальной состоятельности? Они хотят учиться. Но не «на словах» (тем более не на текстах), а по-другому. Мир символов и гиперграмот — это не для них.

Другие люди. Не плохие, не хорошие, а из другого теста. Собирают свои знания поступками, реальными делами, всеми органами чувств.

Скажут: ну и пускай собирают. После уроков. Параллельно.

Не видим, не хотим понять, что школа практически не оставляет ребенку ни времени, ни сил, ни желания познавать жизнь так, как это ему свойственно.

Провозглашая на весь мир: «Текст, а не человек — вот мера всех вещей!», она всем своим строем утверждает этот принцип в нашем подсознании...

Только десять процентов людей способны учиться с книгой в руках.

Милослав Балабан

ПРОСТАЯ вроде мысль. Тут нечего, казалось бы, доказывать и открывать. Все знают: грамота — только один из многих способов обмена информацией, общения. Причем не обязательно ведущий, «привилегированный».

Все это очевидно. Но на бытовом, житейском уровне. Там, наверху, «в высших слоях» Большой Политики, откуда к нам приходят новые учебники, программы, идеологические установки, там пока, увы, другие аксиомы.

К тому же человеку, ослепленному успехами цивилизации (цивилизации жесткого Теста и Текста), выросшему среди компьютеров и роботов, довольно трудно доказать, что лишь машины не работают без кода. Люди умеют понимать друг друга с полуслова, жеста, интонации, по взгляду, даже по молчанию. И именно такой — «бескодовой» — и станет, очевидно, школа наступающей постиндустриальной фазы развития человечества.

Многие древние пророки и философы были неграмотными, открыто презирали письменное слово. Сократ, по одной из легенд, запрещал ученикам записывать свои речи. Возможно, потому, что, как предостерегает один из героев Платона (египетский царь Тамус), обучение письму «сделает людей трудными для общения... В души людей они (письмена.— А. 3.) вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри сами собой».

«Я заметил,— как бы вторит этому пророчеству крупнейший философ и гуманист нашего века Эрих Фромм,— что память людей неграмотных намного превосходит память хорошо образованных жителей развитых стран. Этот факт позволяет предположить, что грамотность отнюдь не является тем благом, которым ее представляют».

Странствуя по европейским школам, Лев Толстой еще сто с лишним лет назад заметил: «9/10 школьного народного населения выносят из школы лишь механическое умение складывать буквы и выводить слова». То есть образование приобретается народом «совершенно независимо от грамоты». От школы, видимо, осталась только «одна деспотическая форма почти без содержания». Вот почему: «Грамотность — одно из случайных, мало значащих обстоятельств образования, одно из бесконечного числа его орудий», а вовсе не «альфа и омега» просвещенности, культуры, образованности.

Обратим внимание, что выводы Толстого, сделанные на глазок, практически совпали с данными сегодняшних дорогостоящих исследований.

Школа в итоге оказалась перед жестким выбором, на перепутье: продолжать по-прежнему учить только 10 процентов своих подопечных или стать другой, перекроить себя под нужды и запросы юных поколений?

Вот в чем принципиальное, всемирное открытие. И мы вправе гордиться тем, что честь его научной расшифровки и обоснования принадлежит российскому ученому, доценту МГУ Милославу Александровичу Балабану.

В своих замечательных работах и газетных публикациях (таких, как «Школа-парк», «Бесплатная реформа», «Право на неграмотность», «Новая жизнь без революций») он доказал, что именно ничем не ограниченная «диктатура Текста» и мешает развернуться рыночным реформам в школе во всю мощь. Любая монополия противоестественна, тем более в образовании, где она ставит одних («буквоедов») в более привилегированное положение по отношению к другим. Вот почему дети бегут из классов, где любое знание преподается лишь «сквозь грамоту». Мы сделали из грамоты фетиш, провозгласили чуть ли не единственным окном в мир знаний. Печально, но другого способа учить всех и всему у класс-школы нет. И потому она реально только тем и занимается, что прямо записывает в память поколений тысячи страниц готовых истин — своего рода служебных инструкций, лишая большинство ребят нормального развития, зачисляя с детства в неучи и дураки по своей, якобы самой точной, шкале грамотности. Если так пойдет и дальше, уже завтра девяносто процентов людей окажутся в положении вечно невостребованных чужаков на «пиршестве ума» для избранных.

Что же отсюда следует? Какие выводы для практики? Школа, настаивает М. Балабан, должна наконец стать тем, чем уже много лет прикидывается,— открытой службой народного образования. Иначе говоря, стать сетью гостеприимных студий, открытых на вход и выход. В любую минуту. Для всех. Но как на практике осуществить сей утопический проект — по чьим эскизам, образцам? И где уверенность, что все это не пошатнет фундаментальные устои общества?

...А НАЧАЛОСЬ все с пустяка, можно сказать, с курьеза. Указка, глобус (карта). Надо отыскать Индийский океан... •