Знание-сила, 2006 № 07 (949)

Год берлинского Чуда

Раз в два года я подхожу к календарю, только что повешенному на стену, и аккуратно заклеиваю один из летних месяцев. Его нет. Его не существует в природе. На него нельзя полагаться. Строить планы. Намечать отпуск. Это — священный месяц моего календаря, время очередного первенства мира или Европы по футболу От этого месяца ждешь какого-то чуда. Вот и теперь, в ожидании нового финала, твердишь магическое: «Штутгарт, Мюнхен, Берлин». Что они принесут?

Но почему футбол? Что такого в этом размеренном перекатывании мяча?

Футбол прост. Мяч кладется на центр площадки. Несколько человек поочередно бьют по нему ногами, стараясь приблизиться к постройке, возведенной в полусотне метров от центра. Однако и сама эта постройка, схематичная до минимализма, и действия («ударить по мячу, чтобы попасть»), совершаемые на ее фоне, кажутся настолько примитивными и лишенными всякого значения, что буквально впитывают смыслы, витающие в воздухе, привносимые толпой зрителей, окруживших площадку.

Все начинается с заурядного, по- детски нерассудительного деления «мое — не мое», «наше — не наше». Возвышается до грандиозной схватки «империи добра» и «империи зла» — поединка политических систем, сведенного к нещадной, кость в кость, рубке двух отрядиков игроков, взращенных специально для поединка на спортивной арене. А заканчивается мечтательной негой эстетов, окрестивших «белым балетом» звездный мадридский «Реал» шестидесятых годов либо коллекционирующих записи голов Ромарио или Роберто Баджо — эти артистические трюки, наблюдая за которыми, не думаешь о счете на табло, о победе одной из сторон. Нет, они становятся для тебя триумфом многомудрой, неутомимой человеческой воли, а сам Баджо, например, кажется новым воплощением хитроумного Одиссея, готового выбраться из любой дали, куда занесла его судьба, чтобы попасть на очередной чемпионат мира — даже странно, что этим летом в Германии его нет на поле.

Футбол прост. Площадка, ворота, мяч. Схематичные перебежки игроков — этих оживших фигурок макета. Но напластование смыслов, окружающих важный футбольный матч, так велико, что некоторые игры, как художественные произведения, можно истолковывать десятилетиями. Они обрастают мифами. Имена персонажей, творивших эти мифы, остаются в памяти годами. Все так же, на последней минуте матча, Шмаров героически поражает ворота киевлян. Клуб «Фиорентина» все торгуется из-за Бышовца. При счете 1:0 в нашу пользу Дасаев отбивает удары Фалькао и Зи~ ко, и неужели мы все-таки пропустим хоть один гол?

Наивно? Футбол прост до наивной естественности. Современный спорт начинался с воскрешения «естественного» — звериного начала в человеке. Джентльмены откладывали в сторону фрак и цилиндр и выходили на середину площадки, чтобы... ударить друг друга по лицу... прыгнуть как можно дальше... обгоняя, отталкивая, сбивая на ходу десяток других джентльменов, осквернить сакральную постройку, защищаемую теми — бросить внутрь грязный кожаный шар, постаравшись не замарать об него руки. Одним движением ноги попрать святыню и растоптать противника.

Эта воинственная игра, где честь района, города, страны отождествляется со схематично выстроенными воротами, на которые обрушиваются орды противника, у многих вызывает религиозное к себе отношение по сей день. Даже букву давно написанных правил этой игры десятилетиями боятся исказить, будто новация приведет к святотатству. Зато новые стадионы, особенно возводимые к важнейшим футбольным событиям, таким, как наступивший чемпионат мира, выглядят настоящими шедеврами архитектуры, готовыми в глазах многих поспорить с храмами даче кой старины — средневековыми соборами.

В наш век профанации любых святынь лишь сюда могут прийти «помолиться» переполняемые энергией юноши. В отчаянном вопле какого- нибудь спартаковского фана «Кто мы? Мясо?» чудится отзвук «De profundis damavi...» («Из глубины воззвал к Тебе, Господи...»), а в бессмысленной рубке болельщиков где-нибудь близ «Улииы 1905 гола» угадываешь беснование участников религиозных войн.

Футбол прост, как символ веры, как может быть проста государственная идея, воплощенная в представлении, разыгранном при громадном стечении публики. Несколько человек, обернув тело кусками материи, снабженными государственной символикой, раз за разом заносят мяч в одну и ту же схематическую постройку, которая сегодня именуется «воротами Италии», завтра — «воротами Чили», послезавтра

— «Го-о-ол! Числен ко открывает счет!»

— «воротами Венгрии». Так в победе команды оживает идея мирового лидерства страны. Без единого выстрела

— ловкими движениями нескольких «священных игроков», выбранных «защищать и отстаивать честь народа», — утверждается приоритет на международной арене.

После победы на чемпионате Европы 2004 года защитник греческой сборной Панайотис Фиссас предложил объявить день триумфа, четвертое июля, национальным праздником. В тот июльский вечер улицы греческих городов заполнили тысячи людей. Такого количества демонстрантов здесь не видели, пожалуй, со времен свержения «черных полковников».

«Футбол — командная игра. У нас не было великих имен, не было звезд.

И все же команда хороших, пусть и не выдаающихся игроков может творить чудеса, если у них, конечно, есть очень хороший руководитель — вот „имидж“ нашей победы. Самое неожиданное — то, что эта мораль применима не только к спорту, но и к жизни», — премьер-министр Греции Константин Караманлис был и смущен неожиданной победой, и безмерно счастлив, словно его далекий пращур, получивший от оракула в Дельфах сказочно счастливое знамение. Всего один гол. Всего один поворот судьбы.

Футбол прост — примитивно прост, как яйцо, породившее неразрешимый вопрос; «Что было первым — курица или яйно?» Что было вначале — триумф на поле, эйфория, вызванная бессознательным ощущением того, что «боги» благоволят к твоей команде, твоей стране, твоему народу, тебе самому? Или победа—лишь один из симптомов охватившего весь народ непонятного возбуждения? Возбуждения, которое заставляет тысячи людей — и десяток футболистов с ними — жить зачем-то внадрыв, напрягать все силы ради какой-нибудь, — удивленно шевельнут плечами потомки, — «идейки»: во что бы то ни стало выиграть этот матч, написать лучшее в мире стихотворение или роман, установить идеальный политический строй. Возбуждения, которое предшествует потрясениям в обществе, может быть, войне или революции.

Самая великая югославская сборная (Просинечки, Стойкович, Катанец, Панчев, Хаджибегич) возникла в канун гражданской войны. Самая великая польская сборная (Лято, Дейна, Гадоха) — из того же десятилетия, что и Solidarnosc. Поколение «Пражской весны» (в футболе: Масопуст, Поплухар, Квашня к) едва не стало чемпионами мира — в финале ЧМ-62 Гарринча и С° забили победный гол лишь за 20 минут до конца встречи. Охваченные эйфорией от объединения 1990 года, немцы на едином дыхании выиграли чемпионат мира.

Да и у нас успехи футбольной сборной сводятся к двум главкам - «Оттепель» и «Перестройка». Золотые олимпийские медали 1956 года, золото и серебро чемпионатов Европы 1960 и 1964 годов. Яшин, Валентин Иванов, Понедельник, Воронин. «Случайно ли карьера Воронина оборвалась в шестьдесят восьмом году, когда страна после событий в Чехословакии намекнула недвусмысленно и своим гражданам, что послаблений больше не будет?» — задавался вопросом Александр Нилин, автор щемяще грустной повести «Преждевременная звезда». Потом три месяца 1988 года — золото Олимпиады, серебро чемпионата Европы. Победы на юношеских и молодежных турнирах — и распад, развал, бесконечные конфликты. «Потерянное поколение» Мостового, Шалимова, Добровольского, Протасова. Теперь перед каждым крупным турниром все разом напрягаются, напоминают о прежних победах, словно — футбол- то прост, удар, удар — хотят что-то вмиг переменить в своей нынешней жизни. Футбол прост, как древний китайский прибор, следящий за глубинными толчками, готовыми сотрясти страну.

Футбол прост, как электрический аккумулятор. Пара десятков игроков бегают по площадке, пиная мяч, и с каждым их перемещением масса зрителей заряжается энергией. И вот приходит момент, когда несколько плохо различимых издали фигурок вроде бы вталкивают мяч в ворота, момент, который на стадионе часто и разглядеть не удается. Го-о-о-ол! Вся масса тесно сбившихся людей испытывает тогда сильнейшую психологическую разрядку. Крики, пение, объятия.

Этот миг трудно с чем-либо сравнить. В классической работе австрийца Элиаса Канетти «Масса и власть» об этом сказано так: «Это миг, когда все, принадлежащие к массе, отбрасывают различия и чувствуют себя равными. Имеются в виду прежде всего обусловленные внешне должностные, социальные, имущественные различия».

Подобное — пьянящее — чувство единения люди испытывают в дни революций и победоносных войн. Если же разрядки не происходит и несколько фигурок, бегавших по полю, растерянно разводят руками, разочарование передается публике. Ее бьет словно током. От обиды и боли некоторых охватывает жажда разрушения. В нашей памяти еще свеж молодежный марш в июне 2002 года, когда по автомобилям и витринам на Тверской улице били, как следовало бы бить по мячу.

Эта жажда разрушения не ограничивается предметами, попавшими под руку болельщикам, а фокусируется на людях. В 1963 году Яшина на каждом матче чемпионата страны освистывают за провал сборной. В 1983 году Лобановскому запрещают впредь работать со сборной. В 2003 году на трибунах московского стадиона — этого «храма футбола» — бушует «краснобелая революция». Молодые фаны скандируют: «Чемодан — вокзал — Ростов» до тех пор, пока всесильный президент «Спартака», как Янукович с президентского кресла, не слиняет восвояси.

Футбол прост. Победителям достается слава, побежденным — горе. В Древней Америке игроков, потерпевших поражение в ритуальной игре в мяч, казнили. Гнев народа и властей обрушивается на головы неудачников и теперь. Летом 1994 года колумбийский футболист Андрес Эскобар, забивший гол в свои ворота в матче чемпионата мира против США, был демонстративно расстрелян болельщиком. После неудачи в футбольном турнире Олимпиады-52, где советские футболисты «сдались наймитам кровавой клики Тито-Ранковича», была стерта в пыль команда ЦДКА, составившая основу сборной. Ее расформировали, как полк, потерявший знамя.

Форвард сборной Чехии Милан Барош падает после подката игрока голландской сборной

Давно стала крылатой фразой: «В футбол играют все, а побеждают лишь немцы». Так давно, что уже отлетела в область анахронизмов. В футбол играют все, но побеждают скорее одержимые желанием — наперекор всем обстоятельствам — стать первыми.

Футбол — столбовая дорога, что начинается в трущобах и ведет наверх общества — в кварталы новой элиты. По этой дороге бегут гурьбой миллионы мальчишек, радостно сворачивая за каждой пустышкой, блеснувшей на обочине. Мало у кого достает воли добежать до конца, но эти немногие становятся — в фантазиях их нищих земляков — подобны богам.

Такие звезды, как Пеле, Эйсебио, Марадона, Рональдинью, Зидан, выросли в бедности и создали свой неповторимый стиль, тренируясь на пустырях. Вот и в Европе в 1920 — 1950-е годы в футболе царил «дарвинизм»: кто проходил школу «тряпичного мяча на задворках», тот расталкивал локтями «и всяких там мастеров», пробиваясь к успеху. Сегодня естественный отбор торжествует в Африке и Южной Америке, но никак не в Европе, где у детей найдется тысяча других развлечений, помимо «дыр-дыр».

Футбол слишком прост, и на него неинтересно менять игры в твоем ноутбуке или всякие там приколы в Интернете. Футбольные армии европейцев, готовясь биться за честь страны в «священной мировой игре», вербуют под свои знамена варваров. Так в позднем Риме легионы, набранные в основном из варваров-федератов, отстаивали рубежи страны от полчиш собратьев, рвавшихся в Италию.

Ярчайший пример тому — чемпионы мира 1998 года — французы, в рядах которых были выходцы (или их потомки) из Ганы, Новой Каледонии, Аргентины, Алжира, России (Юри Джоркаефф), Армении (Ален Богоссян). Один из ведущих журналистов «Монд» Эрве Гаттеньо, комментируя победу, заметил: «Еще никогда со времен 1789 года французы не были так горды уроком, преподанным им миру». Урок же был, по его словам, таков. В эпоху глобализации Франция демонстрирует, как надо относиться к иммигрантам, помогать им адаптироваться в чужой для них стране. Сказано было вовремя: еще ни один автомобиль не горел на улицах французских городов долгими осенними ночами.

Чуда не произошло. Франция — в отличие от ее футбольной сборной — не стала идеальной моделью нового европейского — мультинационального — общества. Есть Зинедин Язид Зцдан, младший сын алжирских эмигрантов из отдаленной горной деревушки. И в том же Марселе, где он родился, есть новые тысячи таких же, как он, мальчишек. Что им делать? Куда идти, если на священной арене стадиона нет для них больше мест?

«Гладиаторы» распущены по домам и не знают, как избыть свои силы.

Футбол прост, но, пытаясь истолковать суть случившегося за те полтора часа, что длился матч, вновь и вновь сталкиваешься... с квадратурой круга. За этими перемещениями игроков, их хаотическими ударами по мячу начинают проступать трудноразрешаемые противоречия в обществе, угадываются социальные и культурные конфликты, приглушенные временем, но готовые вспыхнуть с новой силой. По мельтешащим фигуркам игроков, как по крупицам кофейной гущи, хочется гадать, куда течет время. в какие формы оно отольется. К кому благосклонны «боги»? И может быть, для кого-то свершится берлинское чудо?

Футбол прост. Лишь его толкования сложны. Тысячи толкований.