Знание-сила, 2008 № 05 (971)

Читая Броделя

* Печатается в сокращении. Полная электронная версия текста опубликована на сайте: http://www.polit.ru/author/2007/12/07/brodel.html и перепечатывается с разрешения редакции Полит.ру.

Сколько я себя помню, я не интересовалась историей как самостоятельной областью знания и не скрывала этого в разговорах с друзьями. Поскольку я слыла образованным человеком, мне чаще всего не верили. В самом деле: как может не интересоваться историей тот, для кого с 13 лет любимые герои — декабристы, любимые книги — «Война и мир» и «Былое и думы»? Однако для московской школьницы сороковых — пятидесятых годов понимание пафоса этих текстов предполагало всего лишь фоновое знание русской культуры. А я в этой культуре выросла, прочитав «Капитанскую дочку» в 7 лет, «Войну и мир» — в 12 и «Былое и думы» — чуть позже.

При этом я навсегда признательна тем учителям, которые еще в старших классах школы научили нас работать с источниками, что для подростков означало прежде всего отсутствие страха перед текстами, как таковыми, независимо от их объема и сложности. Разумеется, как филолог с университетским образованием я научилась находить логику в истории языкознания, литературоведения или психологии. Но логика исторической науки с ее особыми познавательными задачами и особыми инструментами мне открылась лишь благодаря книге А.Я.Гуревича «Категории средневековой культуры» (1972).

Сейчас трудно описать, какой резонанс имело первое издание этой книги. Это был единственный случай, когда я намеренно купила себе два экземпляра, чтобы один можно было давать читать всем желающим.

С тех пор я систематически читала все, относящееся к Школе «Анналов». В особенности важным для моей собственной работы было новое (для меня!) понимание гносеологии исторической науки. Это была совсем иная область знания, чем мне представлялось — иными были и объекты, и методы; иной была прежде всего «теория среднего уровня», о чем я позже подробно писала сама уже применительно к гносеологии лингвистики.

Поскольку среди «анналистов» Гуревичу ближе те авторы, которые более всего занимались средневековой ментальностью и исторической антропологией, то Броделя я прочитала позже, чем Ле Гоффа или Дюби. А книгу «Материальная цивилизация. Экономика и капитализм. XV — XVIII вв.», о которой далее пойдет речь (первое русское издание — 1986—1992), я не читала вовсе.

Недавно вышел первый том труда, озаглавленный «Структуры повседневности» (М., «Весь мир», 2006).

Фернан Бродель (1902 — 1985) принадлежит ко второму поколению школы «Анналов». Как известно, он был непосредственным учеником Л. Февра: именно Бродель после смерти Февра возглавил журнал «Анналы» и знаменитую Высшую школу практических исследований (Ecole Pratique des Hautes Etudes).

Бродель родился и вырос в Лотарингии, которую не хотел покидать, поставив своей целью стать учителем в маленьком городке Бар-Ле-Дюк, в сорока верстах от места, где он провел детство. Позже он скажет о себе: «Я историк с крестьянскими корнями». Вспоминая начало Первой мировой войны, Бродель писал, что, в отличие от жителей других областей Франции, лотарингцы чувствовали Францию «за собой» — употребленный Броделем оборот буквально напоминает строку «не Москва ль за нами?».

После окончания университета Бродель преподавал в Алжире, затем — в лучших лицеях Парижа: Кондорсе, Пастера, Генриха IV, после чего провел два года в составе французской образовательной миссии в Бразилии, в Сан Пауло.

В 1937 году Бродель стал сотрудником Ecole Pratique des Hautes Etudes в Париже, где возглавил секцию философии истории. Его научным руководителем был Люсьен Февр. Кроме «анналистов», на мировоззрение Броделя существенное влияние оказала французская школа географов — прежде всего Поль Видаль де ла Блаш. Не случайно в качестве диссертационной темы Бродель выбрал не анализ какого-либо временного интервала (что было бы естественно для историка), а описание эволюции во времени пространственного объекта — Средиземноморья в эпоху Филиппа II.

Условия, в которых эта работа была написана, с необычайной яркостью характеризуют Броделя как ученого и человека. Будучи призван в армию в 1938 году, Бродель попал в немецкий плен и провел в лагере для военнопленных пять лет — с 1940-го по 1945-й. Без книг, картотек и массива подготовленных материалов, оставшихся «на воле» у его жены, исключительно по памяти, на клочках бумаги и листках из школьных тетрадей все эти годы он писал свою работу о Средиземноморье, пересылая эти тексты Февру.

Рукопись станет диссертацией, а затем — книгой, существенно повлиявшей на современные представления о том, что значит изучать историю. Именно в этой работе Бродель изложил новый подход к пониманию исторического времени как времени больших длительностей (le temps de longue duree). По Броделю, собственно история свершается одновременно в трех временных длительностях:

1) почти застывшее время — оно отражает отношения между человеком как особью и средой его обитания;

2) время малозаметных колебаний, отражающее эволюцию больших человеческих общностей;

3) время событий — история, «волны» которой мы наблюдаем непосредственно.

Труд Броделя о Средиземноморье принес ему широкую известность и выдержал несколько изданий[* Русский пер. см.: Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. — Т. 1—3. — М.: Языки русской культуры, 2002 — 2004.]. Работа над книгой «Материальная цивилизация. Экономика и капитализм. XV — XVIII вв.», первый том которой я только что прочитала, была начата в конце пятидесятых, а в 1979-м законченный трехтомник закрепил за Броделем репутацию историка мирового масштаба.

С именем Броделя связаны по меньшей мере три важнейшие научные и культурные структуры: это редколлегия «Анналов», «Ecole Pratique des Hautes Etudes» и знаменитый комплекс «Дома наук о человеке» в Париже, открытый для ученых со всего мира. Тем самым Бродель воплощает собой тип современного гуманитария, культурная роль которого существенно масштабнее, нежели вклад в изучение конкретной проблематики определенной дисциплины.

Бродель — один из тех немногих, кто повлиял на изменение парадигмы исторического, да и вообще гуманитарного знания. «Структуры повседневности» поражают охватом материала и неожиданностью рассмотренных автором причинно-следственных связей. И, конечно же, читатель испытывает своего рода оторопь перед собственным невежеством. Впрочем, невежество здесь не самое подходящее слово — оно подчеркивает наши провалы по части знания фактов, тогда как для Броделя важны не отдельные факты, а образуемые ими структуры.

Например, сколько-нибудь развитое возделывание характерных для Европы злаков — не подсечное земледелие, а пашенное, предполагающее стабильное расселение жителей — что с необходимостью затрагивает и скотоводство, но не только потому, что распашка земли требует тягловой силы, а не в меньшей мере из-за необходимости навоза.

Возделывание риса, напротив, технологически предполагает ручной труд, удобрение человеческими экскрементами и орошение заиленной водой. Если на рисовую плантацию подавать родниковую воду, то именно эта чистая вода будет способствовать размножению анофелеса и смертности от малярии.

Распространение трехполья возникло в незапамятные времена, поскольку земледельцы просто увидели, что пшеницу на одном поле невозможно сеять дважды; однако в некоторых районах исключительная плодородность почвы не требовала пара. Из этого, в свою очередь, вытекало важное следствие, а именно: размеры обрабатываемых площадей, численность населения, которое с этих площадей могло прокормиться, и тип возделываемой культуры — все это было функцией плодородия почвы в данном месте и в данный временной период.

Невероятно быстрая депопуляция коренного населения Американского континента в период испанских завоеваний имела своей причиной отнюдь не только жестокость солдат Кортеса и других конкистадоров, но и низкую фертильность индейских женщин, которые из-за отсутствия других источников молочных продуктов кормили детей грудью до 3—4-летнего возраста. Кроме того, у коренного населения не было иммунитета против микробов и вирусов, занесенных на новооткрытый континент пришельцами, поэтому оно вымирало целыми областями.

Аналогичный структурный подход Броделя к появлению разных промышленных новшеств, торгово-обменных отношений, денег и инструментов типа векселей заставляет задуматься о том, как мы обучаем детей в школе, полагая, что умеем преподавать историю занимательно.

Приведу два примера из книги «Структуры повседневности».

Раньше или позже на уроках истории школьники узнают об изобретении книгопечатания. Акцент делается на очевидном, точнее — очевидном, на первый взгляд: это тиражирование, пришедшее на смену уникальности рукописи. Бродель же показывает, что подлинной революцией было не изобретение возможности получения потенциально тиражируемого оттиска, подобного современной гравюре на дереве или литографском камне, а изобретение подвижного шрифта. Иначе говоря, из конечного — и, подчеркнем, небольшого — набора литер отныне можно было составлять сколь угодно разнообразные последовательности. Это и было революцией.

Другой, не менее любопытный пример — изобретение косы, как таковой, и ее использование. Гравюры, изображающие смерть с косой, известны, по крайней мере, с XIV века: это аллегория чумы и прочих эпидемий. Но косу еще очень долго использовали только, чтобы косить траву, а злаки жали серпом, дабы не терять зерно. Бродель указывает на специальные постановления парижского Парламента XVII века, запрещавшие косу как замену серпа. Лишь в XIX веке потребность в более быстрой работе и возможность примириться с некоторой долей потерь зерна сделали косу инструментом собственно жатвы.

Но разве подобные сюжеты менее значимы, нежели сугубо событийная сетка, которая до сих пор преподается в школе вместо собственно истории?

Общество, по словам Броделя, это медленная, незаметная, сложная история; это память, упрямо повторяющая уже найденные, знакомые решения. Очень важно, что в «Структурах повседневности» в ареал интересов Броделя входит весь мир. Им учтены памятники, позволяющие судить о материальной культуре и обычаях Сибири и Египта, Китая и Африки. Земледелие и рыболовство, голод и изобилие, одежда и жилище, отопление и освещение, орудия и оружие, дороги и мореплавание, купцы и воины, город Амстердам и город Санкт-Петербург, праздники и будни — все это структурировано Броделем вокруг человека в его быстротечности, погруженного в медленно текущее Время истории.

Великие французы всегда были еще и великим просветителями. Несомненно, Фернан Бродель из их числа.

Александр Яблоков