Знание-сила, 2009 № 02 (980)

Изреченная мысль

Встреча вторая

Карл Левитин

Автопортрет Р. Магритта

Сначала были использованы пассы массового гипноза. Разными способами внушалась мысль, что профессия научного журналиста — одна из самых привлекательных, нужных и перспективных, не говоря уж о том, что она расширяет кругозор, вводит в контакт с действительно умными и интересными людьми, дает пищу уму и сердцу. Использовались ностальгические, воздействующие на эмоциональную сферу слушателя, воспоминания о былых миллионных тиражах научно-популярных изданий, могучих отделах науки во всех уважающих себя газетах и толстых журналах. Эта часть лекции исполнялась на клавикордах, в лирическом ключе, расслабляя сознание аудитории и готовя его к восприятию следующей, на этот раз бравурной мелодии.

Ее вела звучная медь тромбонов оптимизма. Они возвещали благую весть о том, что маятник общественного интереса к науке прошел нижнюю точку — момент безразличия, почти презрения к ней — и неуклонно движется к прежнему почитанию и желанию быть в курсе последних научных веяний и достижений. Вновь приводились различного вида аргументы в пользу этого положения — и чисто бытовые, и общефилософского характера, вроде того, что каждое новое открытие в науке лишь расширяет сферу непознанного, открывает новые миры, о которых доселе люди не подозревали, и тем создает новые рабочие места для научных журналистов. Задачей этой суггестии было внедрить в сознание читателей мысли, что становиться научным журналистом именно сегодня — дело во всех смыслах стоящее, даже выгодное.

Затем был проведен сеанс психотерапии. Целью его было снять страх перед общением с учеными, побороть комплекс неполноценности, вызванный реальным или кажущимся недостатком знаний о науке у будущих научных журналистов. Представленная модель ученого как части общества убеждала, что он не в меньшей степени заинтересован в помощи журналиста, профессионально пишущего о науке, в его таланте и умении, чем этот журналист заинтересован в информации о сделанном ученым в науке. В нужный момент вступили литавры — прозвучало малоизвестное высказывание Альберта Эйнштейна о решающей роли научно-популярной литературы в прогрессе человечества. Начиная с этого момента, никто уже не страшился контактов с учеными и научными проблемами и на извечный вопрос российской интеллигенции «Что делать?» хором отвечали: «Идти — нет, бежать, нестись, мчаться — в научную журналистику».

Тут, следуя Штирлицу, знавшему об открытом психологами и физиологами свойстве памяти фиксировать последнее событие или сообщение, было сказано о еще одной, быть может, наиглавнейшей причине, почему научный журналист — одна из главных фигур прогресса. Ученому, как время от времени и всякому человеку вообще, необходимо оторваться от своих сиюминутных забот и взглянуть на свою жизнь и работу сверху, в более широкой перспективе, увидеть ее связь с другими исследованиями, сопоставить с результатами, полученными в других науках. «И здесь, — вкрадчиво пропела скрипка, — ученому не обойтись без хорошо и всесторонне информированного и умеющего эту информацию изложить на понятном другим языке научного журналиста».

Разумеется, надо было перейти от общего к частному, подтвердить свои абстрактные рассуждения конкретными примерами, в достоверности которых слушатели мог ли бы легко убедиться. Этого требовала теория восприятия и основы дидактики. Поэтому была предъявлена слушателям история вполне реального лица, которое, проработав несколько лет в науке и пристрастившись к писанию научно-популярных вещей, постепенно вырастило в своем сознании и своей душе научного журналиста, вытесняя при этом ученого. Казалось, ученый окончательно умер. Но выяснилось, что он лишь впал в летаргический сон, а проснувшись, родил идею: нелепо изучать все и всяческие науки и взаимодействия между ними и не использовать эти знания в своей профессиональной работе.

Иными словами, надо поставить профессию научного журналиста на научную основу, применяя в ней отработанные в науке приемы и методы. Проницательные читатели догадались, что этот принцип с самого начала был использован автором.

Как выразился насмешливый Дени Дидро: «Природа подобна женщине, которая, показывая из-под своих нарядов то одну часть своего тела, то другую, подает своим настойчивым поклонникам некоторую надежду когда-нибудь узнать ее всю». Или, как говорил один из любимых авторов этого журнала Сергей Викторович Мейен, геолог, палеонтолог, философ-эволюционист и вообще большой умница, рано, к сожалению, ушедший из жизни: «Природа смотрит на Ученого с противоположной стороны микроскопа». Мы не раз говорили с ним о странном, но знакомом каждому ученому ощущении: когда ты изучаешь нечто, это «нечто» как будто исследует твою способность постичь его устройство. Научная работа — это всегда взаимодействие между тобой и «материалом» твоего исследования. В словах, быть может, идея звучит нечетко и расплывчато, но зато на гравюре Эшера «Картинная галерея» все представлено с предельной четкостью: юноша, изображенный на ней, рассматривает некую конструкцию, частью которой является он сам.

«Картинная галерея»

Приняв решение изучать мир научной популяризации, используя научные методы и подходы, следует быть готовым к тому, что этот сложный мир устроит вам экзамен, протестирует ваши знания и умения и, не в последнюю очередь, ваше чувство юмора.

Альберт Эйнштейн, чьи слова о важности популяризации науки были процитированы в прошлый раз, предварил их несколькими фразами:

«Всякий, кто хоть раз пытался представить какое-либо научное положение в популярной форме, знает, какие огромные трудности стоят на этом пути. Можно преуспеть в доходчивости, уйдя от рассказа о сущности проблемы и ограничившись лишь смутными намеками на нее и таким образом обмануть читателя, внушив ему иллюзию понимания сути дела. Можно, наоборот, квалифицированно и точно изложить проблему, но так, что неподготовленный читатель скоро потеряет мысль автора и лишится возможности следовать за ней дальше.

Если исключить из сегодняшней научно-популярной литературы эти две категории, то останется на удивление мало. Но зато эти немногие работы поистине неоценимы».

Едва ли Эйнштейн был первым, кто обратил внимание на тот факт, что быть при изложении научного материала одновременно точным и понятным — задача невероятной трудности и что «на удивление мало» научно-популярных работ отвечают сразу этим двум требованиям. Но он выразил свою мысль столь афористично, столь ясно, что слова его дали толчок, или послужили намеком, для создания гипотезы — осмелюсь сказать, первой научной гипотезы в науке о научной популяризации. А именно, что самый фундаментальный закон Природы — закон сохранения, например, сохранения энергии или массы, каковые никогда не исчезают, а лишь переходят из одной формы в другую (Михайло Ломоносов формулировал это так: «Ежели в одном месте что убудет, то в другом присовокупится»), этот всеобщий закон сохранения верен и для такой сложной области, как научная журналистика.

Стоит лишь положить слова великого физика на музыку математических формул, как мы сразу получаем следующее уравнение:

I x A = C = const, или, что то же самое, I = C/A.

Здесь I — понятность, ясность изложения некоего научного положения для неподготовленного читателя (от английского «Intelligibility»); A — точность данного изложения с научной точки зрения (от английского «Accuracy»), а C — некая произвольная постоянная величина.

Переходя от зрительных образов — графиков — к словам: чтобы добиться большей понятности, неизбежно приходится жертвовать точностью, и наоборот.

Величина C, которая, вообще говоря, может иметь самое произвольное значение от нуля до бесконечности, с целью упрощения вычислений и большей наглядности выбрана равной 16 (рис. 1).

A = 1, тогда I = 16

A = 2, тогда I = 8

A = 4, тогда I = 4

A = 8, тогда I = 2

A = 16, тогда I = 1

…………

A = n, тогда I = 16/n

Это верно для любых С, о чем свидетельствует рис. 2, где C = 4,8…32.

На графиках ясно видно, что с ростом величины постоянной С можно получить большую понятность при той же точности, или же большую точность при той же понятности. Какой вывод следует отсюда? Следует стремиться к максимальному значению постоянной С в данных гиперболических зависимостях.

И вот мы снова оказались в положении, когда известно, что делать, но не ясно — как. Но знать направление, в котором следует двигаться — это больше, чем полдела.

Кроме того, в поисках истины нас ведет полное оптимизма парадоксальное замечание Эйнштейна, предваряющее в качестве эпиграфа эту порцию размышлений вслух.

Иллюстрация, вынесенная в эпиграф — гравюра Эшера «Небо и вода», — в зрительной, графической, а потому лучше всего воспринимаемой нашим сознанием форме, показывает, что, стремясь найти наилучшее сочетание понятности и точности передачи своих мыслей, приходится совершать почти невозможное — искать компромисс между рыбой и птицей. Или это рыба научной точности, скрытая в океанических глубинах специальной терминологии, уравнений, формул, графиков, таблиц, сложнейших теорий и гипотез, или же это парящая в чистом воздухе интуиции и эмоций птица ясного, прозрачного и порой даже поэтического, но всегда не совсем точного описания ситуации. Как это вообще очень часто случается в жизни, нельзя получить все и сразу. Решение лежит где-то в середине гравюры. Мозаика, составленная из птиц и рыб в центральной ее части, позволяет нам видеть обитателей обеих стихий, неба и воды, вполне отчетливо, хотя и не так хорошо, как соответственно вверху и внизу гравюры. Это и есть оптимальный способ удовлетворить одновременно требования Точности и Понятности.

Здесь содержится первый ответ на незаданный, но подразумевающийся вопрос: как увеличить значение коэффициента С? Надо использовать дополнительные средства из арсенала научного журналиста — например, найти подходящий к случаю зрительный образ.

Гипотеза гиперболы утверждает, что Точность, помноженная на Понятность, есть C, величина постоянная. Чтобы придать нашему анализу истинно научное звучание, станем выражать Точность в «экзектонах» от английского exact, exactness, Понятность в «андерстонах» — от understand, understanding. Тогда постоянная С = AI = [exacton] [underston] =[gifton]. Название единицы измерения коэффициента С, «гифтон», происходит от английского gift — дар, талант. Таким образом, мера одаренности научного журналиста, один гифтон, равен произведению одного экзектона на один андерстон.

Теперь уже даже самый строгий критик не посмеет утверждать, что на ша гипотеза лишена научного содержания, а читатель с пониманием отнесется к этому небольшому розыгрышу.

Рассматривая графики, легко заключить, что следует придерживаться верхней кривой, где С равно 64, а не 4. Действительно, пусть Точность А равняется 8. Тогда на верхней кривой Понятность достигает значения 4, в то время как на нижней оно всего лишь 1/2, что ровно в 8 раз меньше. К этой цели ведут много путей. Но в любом случае добиться успеха можно лишь умело используя все пять чувств, данных вам Природой, все четыре ведущих колеса нашего воображения, все три измерения пространства, нас окружающего, и обе половины нашего мозга, каждая из которых воспринимает и отражает мир по-своему, чтобы получить один результат — быть понятым другими людьми.

В конечном итоге, это и есть заветная цель любого разумного существа. Но для научного журналиста это еще и профессиональная обязанность.

В развитие темы имею честь продемонстрировать цирковой трюк, имеющий прямое отношение к нашему разговору. Уважаемой аудитории предлагается убедиться, что бывают поверхности, у которых только одна сторона. Фокусник на арене держит в руках длинную ленту, затем поворачивает ее вдоль оси на 180 градусов и склеивает концы. К изумлению зрителей оказывается, что теперь ленту можно покрасить только в один цвет.

Можно ли было более наглядно, в еще более понятной и запоминающейся форме рассказать о геометрической идее односторонних поверхностей, которую чисто словесно выразить вообще невозможно?

«Лента Мебиуса»

Отрицательный ответ, при всей его очевидности, неверен. Остался еще неисчерпаемый ресурс художественного отражения действительности. Перед нами гравюра Эшера, так и названная художником «Лента Мебиуса». Проследите мысленно путь любого из муравьев, и вы особенно четко представите себе — зрительно, ощутимо, — что такое односторонняя поверхность.

Мыслимы ли дальнейшие возможности повышения коэффициента С, характеризующего профессионализм и талант научного журналиста? Видимо, это конец пути — разве что если бы муравьи на гравюре ожили и мы смогли бы увидеть одностороннюю поверхность, так сказать, в действии. Этот следующий шаг к вершинам научной популяризации сделан на в высшей степени интересном компьютерном диске «Escher Interactive», где гравюра эта анимирована. Пытливый читатель сумеет найти нечто подобное и во Всемирной сети.

Еще один путь сделать жизнь научного журналиста легче — добавить к тексту тактильные ощущения и запахи. Единственный пример, известный мне, это представление «Познакомьтесь с Голландией», которое дается несколько раз в день в Амстердаме в помещении, граничащем с музеем Рембрандта. Кресла с вибраторами позволяют вам ощутить воображаемую посадку самолета, мощные вентиляторы, нагнетающие воздух прямо в лицо зрителям, дают испытать чувства человека, мчащегося на моторной лодке, а некоторые специальные добавки в этот воздух напоминают о море, которое вы в этот миг видите на панорамном экране.

И в заключение — совсем уж экзотичный пример того, как современная наука приходит на помощь научному журналисту, расширяя диапазон его творческих возможностей. Один из самых запоминающихся аттракционов в парижском Диснейленде — это воображаемый «Институт открытий», где лазерная машинерия позволяет «профессору Зеленскому» запускать в зал виртуальные объекты вроде гигантского питона, который самым правдоподобным образом проглатывает тебя, где бы ты ни сидел в зале, устремляясь со сцены прямо к твоей голове и разевая по дороге свою огромную пасть.

До сих пор мы полагали, что и Точность и Понятность — величины всегда положительные, то есть A>0 и I>0. С математической точки зрения это ничем не оправданное допущение, и поэтому рассмотрим ситуации, когда-либо Точность, либо Понятность, либо обе эти величины отрицательны.

Теперь перед нами все четыре квадранта функции I = C/A и, таким об разом, все, что мы рассматривали до сих пор, это квадрант I, представляющий собой лишь частный случай. Сначала мы проанализируем квадранты II, III и IV, а затем вернемся к квадранту I.

Квадрант II

Здесь Точность отрицательна, то есть A меньше 0, а Понятность положительна, то есть I больше 0. Это означает, что текст ясен и понятен, но он неточен или неверен с точки зрения науки. Так бывает либо при вульгаризации науки, когда автор сам не понимает того научного материала, о котором он пишет, либо же при популяризации квазинауки, когда идеи переданы верно, но сами они не выдерживают научной критики.

Примеров вульгаризации науки сколько угодно в газетных и журнальных статьях, на радио и телевидении.

Популяризация псевдо- или квазинауки сегодня тоже вещь нередкая — всевозможные астрологические и иные прогнозы, телевизионный сериал «Экс-файлы», который заставил многих доверчивых телезрителей ду мать, будто все в нем рассказанное — правда.

Квадрант III

Здесь и Точность, и Понятность отрицательны, то есть и A и I меньше 0. Это область антинауки в ее наиболее рафинированной и догматической форме.

В советское время долгие годы в обязательном порядке всеми средствами массовой информации популяризировалось учение Трофима Денисовича Лысенко. Он был членом академий, лауреатом всех мыслимых премий, Героем Социалистического Труда, кавалером многих орденов Ленина и т. п. Он утверждал, что генов не существует и что наследственные признаки образуются в течение жизни организма, а потом передаются потомкам. Таким образом, их можно добавлять или исключать простым воздействием окружающих условий. Несколько примитивизируя его концепцию: если заставить человека привыкнуть к холодному климату, то и его дети тоже станут холодоустойчивыми. Такой подход очень импонировал Сталину, поскольку работал на его сверхидею создать новый вид млекопитающих — советского человека, помещая людей в искусственно созданные сложные социальные и бытовые условия.

Из теории Лысенко о наследовании приобретенных свойств вытекало и его обещание вывести безрогий домашний скот путем постоянного спиливания рогов в нескольких поколениях животных. На это последовало известное возражение академика Капицы: природой давно поставлен подобный эксперимент, но тысячелетиями все женщины родятся девственницами, а все иудеи и мусульмане появляются на свет необрезанными.

Чрезвычайно забавно читать эту страницу в истории отечественной науки именно теперь, когда геном человека практически расшифрован, когда споры идут не о возможностях, но о допустимости с этической точки зрения генной инженерии. Куда менее смешно видеть на полках книжных магазинов роскошно изданные работы, в которых «научно доказывается», что Куликовская битва происходила в Москве, на Кулишках, рядом с нынешней Сретенкой, и была схваткой между двумя ветвями христианства, что хан Батый — это «батя», он же князь Ярослав, он же Иван Калита — то есть Калиф или Халиф, а Чингисхан, Рюрик и Юрий Долгорукий — одно и то же лицо. И уж совсем оторопь берет, когда на изданном ООО «Кирилл и Мефодий» компьютерном диске «Новая хронология Фоменко-Носовского» видишь идеолога и пропагандиста всех этих откровений, академика Российской Академии наук, заведующего кафедрой МГУ, профессора Анатолия Тимофеевича Фоменко, который, глядя с экрана честными глазами, утверждает, например, что его и его коллег научные исследования показали, что Иисус Христос — это император Византии Андроник и что жил он с 1152-го по 1185 год нашей эры, и что эта датировка, по-видимому, окончательная. Любопытно, что и сама Православная церковь, и ее общественные защитники, обычно негодующие против любых неканонических высказываний в религиозной сфере, на этот раз хранят молчание.

«Порядок и хаос»

Квадрант IV

Это наиболее распространенный случай так называемой «настоящей» или «чистой» науки. Ученые, естественно, заботятся о Точности в своих научных публикациях, поэтому в них А — всегда положительная величина. Но в большинстве случаев они абсолютно безразличны к тому, будет ли их труд понятен кому-либо, кроме ближайших коллег, не говоря уж о человеке с улицы. Поэтому Понятность таких публикаций становится величиной отрицательной. Это как в средние века, когда вся наука излагалась только на латыни, простым людям непонятной. Или в наше время — вся служба в православных храмах идет на церковнославянском, тоже малопонятном верующим.

Еще один яркий пример — всем известные водительские права. На обороте их литеры A, B, C, D и E указывают, какими именно транспортными средствами разрешено управлять владельцу заветной карточки. В категории А числятся только мотоциклы, категория В начинается со слов, уже вызывающих удивление: «Автомобили, за исключением относящихся к категории А», но категория Е совсем ставит в тупик любого, кто попытается понять напечатанный там текст: «Составы транспортных средств с тягачом, относящимся к категориям В, С или D, которыми водитель имеет право управлять, но которые не входят сами в одну из этих категорий или в эти категории».

Бывают, правда, случаи, когда намеренно усложненное изложение, нарочитое злоупотребление специальной терминологией и прочее наукообразие служит во благо. Скажем, декан психологического факультета МГУ Алексей Николаевич Леонтьев именно таким путем умудрился создать своего рода заповедник в советской психологии, где многие выдающиеся ученые могли относительно свободно работать, не страшась нападок со стороны партийного руководства, — цензура и чиновники, ответственные за идеологическую чистоту, попросту не могли вникнуть в суть работы этих психологов и просмотрели, что она базировалась на трудах запрещенного в те годы Льва Семеновича Выготского, учителя Леонтьева.

В той его четверти, что относится к популяризации науки, в наиболее близком нам первом квадранте, как мы установили ранее, чем больше значение постоянной С, тем большая Понятность может быть достигнута при той же Точности, и наоборот, при той же Точности становится доступной большая Понятность. Коэффициент С — это коэффициент профессионализма, мера таланта и умения научного журналиста. Поэтому можно сказать, что в первом квадранте, для нас наиважнейшем, действует принцип: «Чем больше талант, тем больше польза». Имеется в виду, разумеется, польза для общества в целом.

Второй квадрант дает нам другую формулу: «Чем больше талант, тем меньше вред». Естественно, никакой пользы для общества не может быть, когда Точность изложения отрицательна, но талантливый научный журналист может минимизировать те потери, что понесет по его вине публика.

Третий квадрант — худший изо всех возможных. Здесь способности автора сыграют против людей, читающих его произведение по своей воле или по принуждению. По счастью, лженаука очень редко влечет к себе гениев пера. Лозунг этой четверти, следовательно, таков: «Чем больше талант, тем больше вред».

Ситуация, описываемая последним, четвертым квадрантом, подчиняется правилу: «Чем больше талант, тем меньше польза». Человек, направляющий все свои усилия на то, чтобы результаты научной работы стали доступны лишь ограниченному кругу исследователей только данной области, только элитарному клубу узких специалистов, сводит к минимуму ту пользу, что работа эта могла бы принести обществу.

В оформлении статьи использованы работы М.Эшера.