Знание-сила, 2009 № 09 (987)

Жесть

Владимир Иваницкий

Слова формируют сознание, но вполне способны и деформировать его. Деформированное кривовато использованными словами сознание дезориентируется, что происходит в возрасте, когда смысл слов улавливается только по контексту. Такое не проходит бесследно. Единичное использование перерастает в повседневное употребление. В свою очередь, деформированное сознание мстит словам, деформируя их. Так расшатывается внутренне красивая и логичная система. Спустя века неузнаваемо деформируются и понятия.

Каким образом происходит деформация? Каждое извращение извращено по-своему. Один из разнообразных способов порчи речи самостоятельными силами, без всякого влияния иностранщины — образование жаргонного слова по фонетической близости, что подмечал еще Д. Лихачев в работах, посвященных "блатной музыке». Арго рождается из соображений секретности: среда вводится в заблуждение словами, о значении которых догадываются только беседующие. Поскольку сконструировать настоящий язык тюрьме и маргинальной среде не под силу, в ход идут, в частности, слова из нормального словаря, похожие на маскируемое слово. Так педераст становится Петухом, кокаин — коксом, кодеин — КОДОЙ. Неужели сегодня указанный механизм начинает работать как обыкновенный словообразовательный фактор?

Слово ЖЕСТЬ как таковое обозначает отожженную листовую сталь холодного проката толщиной 0,2–0,5 миллиметра. Нам знакомы жестяные крыши сараев и домов, обитые кровельным железом двери. И тонкие крышки консервных банок, оставляющие такие глубокие, страшные порезы на руках.

Вот уже несколько лет, как ЖЕСТЬ правит бал в жаргоне, попала она и в печать. Что касается школы и улицы, они познакомились с ЖЕСТЬЮ едва ли через Интернет и прессу. Однако ничего секретного в слове «жестокость» нет, и не совсем понятно, зачем его маскировать (крупный довод в пользу гипотезы, высказанной выше: жаргонный тип словообразования становится нормой).

Новое понятие сложилось в пору прорыва на экран «сцен жестокости и насилия», преувеличенно (по мнению одних) или даже слабо (по мнению других) отражающих степень жесткости реальности. Такие фильмы в культурных странах относят в специальную категорию. ЖЕСТЬ стала обозначением жанра, который допускает искромсанные в куски тела, садистские кадры, когда буквально режут по живому. Трудно избавиться от ассоциации с крышкой консервной банки, глубоко пропоровшей кисть руки. Точные математические разрезы жести огромными ножницами по металлу также прибавляют кое-что к ассоциативному ряду. Однако этого явно недостаточно. Конечно, слово «жест» обозначает буквально «действие». Gesta romanorum — деяния римлян. В фильмах специальной категории и правда много действия, в созерцательности их не обвинишь: все они относятся к разряду movie. Однако нет никаких данных, что европейское gest имеет хоть отдаленное отношение к этимологии нашей ЖЕСТИ.

Осталось только задаться вопросом: отчего массы так падки на неправильное словоупотребление? Услышав жаргонно употребленное словечко, мы быстро его перенимаем. Возможно, овладение жаргонным кодом создает иллюзию принадлежности к узкому кругу лиц, что в определенном возрасте кажется престижным. Во-вторых, такое слово ощущается как экспрессивное. Стертый от ежедневного перемалывания штампов язык алчет экспрессивности, как в пустыне жаждут воды. Вот поэтому повседневная речь в странах, где официозный язык кажется особенно деревянным, богата ругательствами и экспрессивными междометиями.

Но смысл из нее стремительно вываливается. «И тогда она его просто, знаешь, молча погладила по волосам», — пересказывает кусок мелодрамы девица. «Же-есть!..» — откликается подруга.