Золотой исток

ЛЕШИЙ

Ребята казались совсем маленькими, как муравьи в траве, в этом старом большом лесу.

Они шли по узкой, еле заметной тропке. Она моталась из стороны в сторону и поминутно терялась. Слева глухо шумела речка.

Первым шел Ваня, его не было видно, только мелькал в густом еловом подлеске белый холщовый мешок. За ним шли Сенька и Дима, у одного в руках был медный чайник, у другого — берестяной туес. Позади всех шагал Кузьма, нес солдатский мешок с сухарями и ружье берданку.

Первый день ребята шли по дороге, неровной и местами заросшей осинником. Но это была все-таки дорога, по ней в прошлом году мужики даже бревна возили на строительство… По дороге было идти легко, но ребята хмурились — каждый о доме своем думал… Дня на два они и раньше уходили без спросу, а сейчас, может, неделя пройдет, а может, и больше. Кто знает? Хорошо, что Ваня записку оставил отцу. Меньше реву будет у матерей: прочтут записку и узнают, что на серьезное дело ушли. Не зря…

Вчера их думы одолевали, а сегодня комары. Лес был густой, путаный… С таким воевать надо, так просто по нему не пройдешь без дороги. А дорога еще вчера кончилась, как растаяла к вечеру.

Вчера они дальше не пошли, легли спать, надеясь утром найти ее… Первая ночь прошла незаметно. Ребята даже не развели костер и не поужинали, наломали пихтовых лап, повалились на них и сразу заснули как убитые.

Утром они долго искали дорогу, ходили по кустам, ложились на землю и заглядывали под босоногий вереск, ворошили почерневшие кучи валежника, пугая юрких крапивников, но найти дорогу не могли. И французская карта оказалась плохим помощником в густом лесу. Ребята долго рассматривали ее и поняли только одно — идти надо на восток, чтобы слева была речка, а справа был юг. Они знали, что к югу тянутся травы и хвойные лапы деревьев, даже мелкие белые цветы не растут у пней и кочек с северной стороны.

Ребята пошли на восток по сумрачному незнакомому лесу. На пути их поднимались завалы, выставив навстречу им гладкие острые сучья. Ребята с трудом перебирались через них, оставляя на сучьях клочки рубах.

Они шли дальше.

Пробирались сквозь дикие волчьи кусты, царапая до крови руки и лица. Отбивались от колючих, и тяжелых лап елок, топтали и давили упрямый вереск… Не было ни края ни конца хмурому незнакомому лесу.

Только под вечер ребята случайно наткнулись на старую охотничью тропу и, боясь потерять ее в наступающих сумерках, прямо на тропе развели костер.

Кузьма принес сухой пень, свалил его на огонь и сказал:

— Давайте ужинать.

Они съели по горсти сухарей и двух жареных окуней.

— Сухомятина, — ворчал Сенька, ложась спиной к костру.

— А я люблю сухари с молоком, — сказал Дима. — Только коровы у нас нет.

Все уже легли спать, а Кузьма все сидел у костра, ворошил палкой огонь.

— Ты чего не ложишься? — спросил его Ваня.

— Заблудимся мы…

Ваня и сам думал об этом… Речки слева не слышно, озера нет, а лес все глуше… Но если с Кузьмой согласиться, значит, домой надо возвращаться, значит, никогда о них люди доброго слова не скажут, а ребята еще трусами назовут.

— Разведчики по гладким дорогам не ходят. Всегда так, — ответил он Кузьме.

— И я так думаю, — поддержал его Дима. — Начатое дело бросать нельзя, а то никогда ничего и не сделаешь. Правильно, думаю?

— Правильно, — ответил ему Кузьма. — Только не ты, а твой дядя Гриша.

— Он красный партизан…

Сенька вздохнул:

— Лес уж больно неуютный… И у костра тоже, одному боку жарко, другому холодно.

— Сидел бы дома.

— Дома еще хуже. Дома мамка ругается.

Ребята посмеялись и легли спать.

Костер негромко попискивал. Желтые колпачки огня плясали на черном смолистом пне.

Наплывала таежная тишина. Ночью в лесу тишина густая…

Утро было холодным. Ребята наскоро поели и зашагали по узкой тропе. Они часто останавливались, слушали, как стучат сорвавшиеся с хвойных иголок капли росы. Тихо было в лесу…

Взошло солнце, и старый лес невесело зашумел. Это ветер качал его темные вершины.

Тропа часто ныряла в лога, сырые и мрачные, сплошь затянутые удушливым папоротником. Травой лешего называли ушастый папоротник старики, недаром он боится солнца и прячется по глухим логам.

Ребята спешили поскорей выбраться из лога, сбивались с тропы, а потом долго искали ее под елками и в кустах, меж бородатых кочек и пней — находили, и опять шли на восток под тяжелыми лапами елей-великанов. Ноги у лесных великанов были толстые, шершавые, обросшие зеленоватым мохом.

Попалась им долгожданная речка, быстрая и каменистая. Такие речки любят хариусы.

Они умылись, попили воды, поели сухарей и стали взбираться в гору. Гора была крутая, заросшая густым и колючим малинником. На малиннике лежали сухие гладкие елки. Елки упирались крепкими сучьями в землю. Тропка ныряла под них, и ребятам приходилось ползти по колючей земле. Сенька хотел подняться в гору по толстой сухой валежине, но сорвался, ушиб себе бок и рассадил руку до крови.

Они вытащили его на дорожку, перевязали тряпицей руку. Выбравшись на гору, ребята отдохнули и пошли дальше. Здесь лес был не такой глухой, попадались сосны и широкие зеленые полянки. Воздух стал чище.

Незаметно пропали желтые солнечные столбы, которые обливали днем потную хвою золотом и высвечивали траву, как прожекторы. Великаны-деревья потемнели и стали шире… Кралась из темных логов, из мрачных глухих чащоб ночь, третья ночь в лесу.

Остановились они на ночлег у маленькой разговорчивой речки. Она была столь мала и так глубоко зарылась в землю, что надо было долго искать ее в высокой траве, разгребать руками мох, разбрасывать валежник, чтобы набрать в медный чайник воды. Но пела она хорошо, казалась здесь, в темном чужом лесу, такой родной и ласковой. Рядом с ней было как-то веселее.

Едва успели они развести огонь, как густая черная мгла окружила их со всех сторон и придавила костер. Он сердито шипел, потрескивал и стрелял в темноту белыми искрами.

Чай вскипел быстро. Они поели и выбрали караульщика — Димку. Он должен был разбудить Кузьму, когда захочет Спать.

Ребята улеглись возле костра, но поспать им не удалось — начался дождь. Прижавшись друг к другу, они так и просидели всю ночь над костром, а утром, промокшие и вялые, зашагали вдоль маленькой речки.

Речка привела их на широкую лужайку. Впереди поблескивало круглое чистое озеро. Ребята направились к нему. Лужайка так густо заросла травой, что шли они как по глубокому снегу, уминая по очереди желтые цветы.

Взошло солнце, заблестела трава, будто осыпанная искрами, стало приветливее и теплее на земле.

Ваня остановился, снял мешок, вытер мокрые руки о полы пиджака и достал карту. Ребята подошли к нему… Озеро почему-то называлось Бараньим, от него надо сворачивать вправо и идти болотом до речки Глушихи.

Ваня аккуратно свернул карту, спрятал ее в карман и предложил:

— Остановимся здесь? А? Чаю попьем.

Ребята с ним согласились. Кузьма отдал Диме ружье и пошел за дровами, Сенька отправился за берестой. Ходил он долго. Уже давно горел костер, уже лежала рядом с костром куча сухих дров, а его все не было.

— Может, поискать его? — спросил Дима Кузьму.

— Куда он денется! Придет. Сидит где-нибудь под елкой и стих сочиняет.

Дима достал из туеска последнего окуня, сунул ему вицу в рот и стал жарить над огнем. Ваня с другой стороны сушил над костром рубаху.

Пришел Сенька с берестой и тоже подсел к костру.

— Ты чего долго ходил?

— Я, Ваня, стих сочинял… Рассказать?

— Совести у тебя нет, — заругался Кузьма. — Тебя за делом посылали? Или так?.. Здесь не дома. Дисциплина должна быть.

— Бересту скоро не найдешь.

— А ты искал?

— Искал… Утром стихи сочинять хорошо. На свежую голову.

Кузьма махнул рукой, достал из мешка тряпку и стал протирать ружье, протер и спросил:

— А вдруг на Сорочьем Ручье никакого золота нет? Просмеют нас.

Ваня обиделся:

— Ну, как нет! Зря ты это, Кузьма…

— А так и нет. Если бы было, нашли бы кого послать.

— Все равно не зря разведаем! — горячился Валя — Не зря! Экспедицию посылать, сколько денег надо. Людей отрывать от строительства… Только, я верю, мы обязательно найдем. Обязательно!

Кузьма отложил ружье, взял чайник и пошел к озеру.

— Ты на Кузьму не сердись, — сказал Дима. — Он ведь так, нарочно говорит.

— Раз решили идти, нечего и говорить!

Дима засмеялся.

— Ты чего?

— Щука по траве ходить может. Дедушка рассказывал, когда еще живой был.

Пришел Кузьма, поставил чайник на горячие угли и разбудил Сеньку.

— Встань! Сгоришь еще…

— Не Сеня он, а соня, — сказал Дима.

Сенька встал и долго качался над костром, спал стоя.

Ваня подошел к Кузьме.

— Ты что, не веришь?

— Ладно… Чего там. Ты, самое главное, карту береги. Без карты нельзя нам. Заблудимся.

— Не потеряю.

Ребята напились чаю и легли в траву. Она пахла медом, ее любили пчелы и бабочки. Они садились на цветки осторожно.

— Давайте поспим, — предложил Ваня. — А потом к речке двинемся. Сеня пусть подежурит. Он больше всех спал.

— Он спал, а я не спал. Я не люблю, когда дождь. Ночью он холодный.

— Ты, Дима, тоже поспать охотник, — сказал Кузьма и подал Сеньке ружье. Тот молча взял его, отошел от костра и сел в кусты, положив на колени берданку…

Ваня проснулся и долго лежал на спине, смотрел в синее глубокое небо. Он хотел думать, как встретят их в поселке с золотом, как обрадуется отец, как будут хвалить их строители, а думалось почему-то о другом… Стояла перед глазами мать, заплаканная, в красной косынке, как живая…

— Где, говори, ружье! Караульщик! — Это кричал Кузьма. Ваня поднялся из травы и огляделся. Костер уже потух.

Кузьма стоял перед Сенькой, сердитый, а Дима ползал в траве, как ящерица.

— Уснул я, — оправдывался Сенька. — Оно и выпало из рук.

— Ветром его унесло?

Ваня тоже стал искать ружье, долго ползал с Димой пр траве, пока Кузьма не закричал на них:

— Не мните зря траву! Искал я… Не иголка ведь.

Они вернулись к костру и стали уговаривать Кузьму.

— Ты не сердись… Если не с пустыми руками вернемся, купят нам ружье.

— Эх вы! Не в моем ружье дело. Следит кто-то за нами, ребята.

Сенька не подходил к ним, сидел один, удивленный, испуганный. Даже жаль было на него смотреть.

— А может, и не следит никто, — сказал Дима.

— Медведь, по-твоему, ружье унес?

— И медведь… мне дедушка рассказывал…

Но Кузьма его слушать не стал.

— Пойду я, следы посмотрю.

Ваня пошел с ним.

Они направились от кустов, у которых сидел Сенька, в сторону леса и сразу наткнулись на следы. Кто-то недавно прошел по траве от кустов к лесу, шел не прямо, петлял, как заяц, и часто останавливался. Они прошли всю лужайку и в лесу потеряли след, вернулись к костру и долго сидели, молчаливые, удивленные.

Солнце уже спряталось за верхушки елок, от болота тянуло сыростью. Пока они спали и искали ружье — день кончился.

— Засветло болото пройти не успеем, — сказал Кузьма. — Может, ночуем здесь? — Он подошел к Сеньке. — Ладно уж, не кисни. О другом теперь надо думать.

Сенька улыбнулся ему.

Ребята стали готовиться к ночлегу. Хотя было еще светло, но за дровами они ходили по двое. Так веселее.

В лесу ночь наступала сразу, вечер там короткий, его и не заметишь, а здесь, на лужайке, серый вечер тянулся долго. Сначала потемнел лес и дальние кусты, потом потемнела трава, стала одинаковой.

Прокрякали утки на озере, и все стихло. Пришла ночь, гулкая и звездная. Воздух над костром стал сухим и густосиним.

Ребята сидели у костра и молчали, слушали тишину.

Ночью она другая, чем днем, глухая, тревожная.

— А может, поспим? По очереди, — предложил Дима. — Завтра вон через болото надо брести. Устанем.

Кузьма сначала не соглашался, но Ваня стал спорить с ним… Нельзя же вторую ночь не спать!

— Будем дежурить по двое, — уговаривал он Кузьму. — Сначала мы с Димой, а потом ты с Сенькой.

— Ладно. За костром следите.

Ваня шагнул в темноту за дровами…

— А-а-а!!! А-а-а! — закричал кто-то в болоте, страшным нелюдским голосом.

Ваня даже присел от страха и, выронив дрова, пополз на четвереньках к костру.

Дима с Сенькой сидели, прикрыв головы руками, а Кузьма стоял.

— Филин это орет, — сказал он. — Не бойтесь.

— Мы не боимся…

— А-а-а! А-а-а! О-о-о! — опять заревел в болоте филин или кто-то другой.

Ревел и выл филин в болоте долго, страшным голосом, от которого холодела спина.

Ребята прижались друг к другу и слушали, боясь пошевелиться… Потом все стихло. Но внезапно наступившая тишина тоже пугала, в нее не верилось.

Съежившись, они сидели у костра, придавленные темнотой, маленькие, как комочки… На небе дрожали неяркие звезды, обступил лес, большой и темный, темнее ночи.

Костер осел, рассыпался, начал тухнуть, желтоватые язычки огня ползли в сторону, по земле, лизали сырую траву и умирали. Ваня вытащил из травы большой сук, изломал его и бросил в погибающий огонь. Костер ожил и повеселел.

Сенька погрел над ним руки, встал и принес из темноты охапку сухих сучьев.

Шипя и постреливая, разгорался большой костер. Обгоняя сизый дым, летели от него легкие искорки.

— Зря мы у болота остановились, — сказал Дима. — Страшно тут.

— А где не страшно? — спросил его Кузьма.

Ответил за Диму Сенька:

— Дома не страшно. Только мамка ругается.

Ребята успокоились и стали гадать, кто кричал в болоте — человек или птица.

— Леший это орал, — сказал Дима. — Мне дедушка рассказывал про него. Прищемят ему русалки бороду, вот он и орет не своим голосом.

— Не выдумывай…

— О-о-о! А-а-а! — взревел в болоте леший.

Ребята замерли, оцепенели от страха. Леший выл совсем рядом, в десяти метрах от костра.