Золотой исток

ПОБЕДИТЕЛИ

Они шли к избушке, недоверчиво поглядывая на огромного бородатого мужика. Кузьма, на всякий случай, держал заряженное ружье на весу.

Все могло случиться…

Вчера днем, на переправе, кто-то стрелял в Сеньку, а вечером исчез Ваня, пошел с чайником за водой и не вернулся. Они послали за ним Диму, и его долго не было. Хотел уже Кузьма за ними идти, но Дима пришел сам и рассказал, что Вани у речки нет, что его мужики в плен взяли, что он полз за двумя мужиками сначала по кустам, а потом высокой травой, чуть не до самого лесу, но забоялся и вернулся к костру… Задумались ребята: что за мужики такие и зачем они Ваню утащили? Но сколько ни думай, главное — спасать надо товарища. А как? Оружия никакого нет, а без оружия им, пожалуй, с двумя мужиками не справиться…

Кузьма предложил оставить мешки и лишнюю одежду у костра, а самим отправиться на разведку. На месте и решить — чего делать. Сенька предлагал другое — рассвета ждать… Ночью куда пойдешь? Но Дима не согласился с ним, сказал, что в темноте подкрадываться даже лучше, а главное — все настоящие разведчики сразу шли выручать товарища, никакого утра не ждали.

Они вышли из кустов на старую гарь и увидели мужиков. Мужики брели по траве и размахивали руками. Ребята бросились с дорожки в траву, притаившись, лежали долго, но ничего не услышали подозрительного. Только речка стонала и выла на каменном перекате. Они вылезли на дорожку, пригляделись и поняли, что это не люди, а черные обгорелые пни поднимаются над травой… Ребята пошли дальше по дорожке, раздвигая траву, как рожь, вглядываясь в густую тьму. Шум от речки слабел помаленьку и глох, зато оживала трава. Когда налетал ветер, ребята даже вздрагивали от ее свистящего шелеста.

Теплый порывистый ветер бежал к лесу. Они шли за ним. У леса остановились, поспорили и решили разойтись: чтобы Дима шел по дорожке, а Кузьма и Сенька по левую и по правую руку от него. Но далеко договорились не расходиться, ночью, в темноте, нивесть куда можно забрести…

Первым вышел на дорожку к Диме Кузьма, за ним ругаясь вышел и Сенька. Сенька сказал, что по такому проклятому лесу и днем не пройдешь.

Ребята встали на дорожке, не зная, что делать, куда дальше идти… Дима запутался в белой леске. Леска была с грузилом и с поплавком из осокоря. Такой поплавок был только у Вани.

Начинался рассвет, побелело небо на востоке, запахло хвойной сыростью, стало холоднее… Вдруг они услыхали совсем недалеко от дорожки человеческий голос. Кто-то громко ругался. Ребята свернули в лес. Прячась за елки, они прошли шагов тридцать и залегли в ельнике. Дальше Кузьма пополз один… Он увидел на серой полянке старика с ружьем и Ваню, вернулся к ребятам, рассказал им все и велел искать палки потяжелее, а главное не суетиться до времени и не шуметь. Второй раз Кузьма подполз совсем близко к старику, притаился и стал ждать ребят. Они договорились сразу, всем вместе броситься на старика. Но старик опередил их, старик поднял ружье, прицелился. Кузьма успел вскочить и ударить его по голове… Падая, старик выстрелил. Выстрел заглушил крик Вани. Это было самое страшное: никто не знал, что случилось. Сенька и Дима, размахивая палками, выбежали на полянку, а Кузьма бросился в ельник, к Ване.

Поднявшись, Ваня узнал Кузьму и улыбнулся. Они вышли из ельника на полянку. Сенька толкал старика в бок палкой, как подбитую крысу. Старик лежал без сознания… Что с ним делать? Тащить его к речке — далеко, оставлять — тоже неладно, а вдруг умрет… Но старик не умер. Он застонал негромко, а потом даже выругался и попытался встать. Кузьма схватил ружье, старый патронташ и махнул ребятам рукой.

Полянка опустела.

Когда взошло солнце, ребята сидели у своего, уже потухшего, костра… Они еще не успели разобраться как следует во всем, что произошло, многое не понимали, но чувствовали — трудности и опасности еще больше сдружили их, сделали будто старше и сильнее. Они не испугались врага, когда увидели его близко. Они начали войну и победили. Эта победа не только радовала их, она заставила о многом задуматься… Не лес и не леший воюют с ними, а люди, которые не хотят их пускать на Сорочий Ручей… Значит, есть на Сорочьем Ручье золото, значит, не зря они идут туда…

Кузьма принес в чайнике воды. Ребята напились, остатки вылили на горячее еще кострище и стали выбираться из кустов. Выбрались и двинулись по тропе, гуськом, на Сорочий Ручей.

В лесу застала их гроза. Они переждали ее под широкой елкой и пошли дальше.

После дождя лес блестел, будто вымытый с мылом. Сильно пахло смолой и хлебным теплом от земли… Хорошо было в лесу, и идти легко по тропке, под хвойной крышей. Часто попадались на дорожке тонкие коричневые липки в желтых крапинках. Они не гнули их, не ломали. Они обходили их… Рябые липки казались им такими маленькими, такими беззащитными в этом старом большом лесу, среди громадных лиственниц и широких елей.

Тихо кругом, даже дятлов не слышно. Но ребята не доверяли притихшему лесу, часто останавливались… Лес ведь ничей, лес может быть и врагом и другом. Вон за той толстоногой елкой будто притаился кто-то. А кто? Пень или человек, неизвестно…

Такими они пришли на Сорочий Ручей, такими их увидел огромный бородатый мужик. Он спокойно сидел на пороге избушки, глядел на них, улыбался.

Ребята подошли к нему, поздоровались.

— Присаживайтесь, молодцы. Давно гостей жду. Они косились на незнакомого мужика, топтались в густой траве перед маленькой, осевшей на бок, избушкой.

— Чье это ружье у вас, молодцы? — посмеиваясь, спросил мужик.

— Наше, — ответил Кузьма.

Широкоплечий мужик заслонял от косяка до косяка раскрытую настежь дверь, и Ваня, как ни старался, ничего не мог разглядеть за его спиной… Где-то он видел этого мужика. И голос знакомый… Ваня решил не спускать с него глаз, следить…

— А вы кто, дядя? — спросил Дима. — Нам интересно.

— Человек, старатель…

— А избушка чья?

— Значит моя, пока живу в ней. Станете вы жить, будет ваша.

— А можно с вами пожить?

— Надолго пришли?

Дима хотел ответить, но Ваня перебил его.

— Мы так, по пути… Мы можем и в лесу.

— Дело ваше. Вместе-то веселее, однако. Жил тут со мной один божий старичок, да сбежал… Не попадался вам?

— Не-ет…

— Мы не той дорогой шли.

— «Не той», значит. — Мужик невесело засмеялся. — Ну, ладно, не той, так не той. Сейчас я вас чаем напою, с лепешками.

— У нас сухари есть, — сказал Дима. — А вы, может, злой?

— Всякий я…

Мужик встал с порога и направился к печке. Она стояла у березки, вся черная, похожая на каменку в бане.

Ребята пошли за ним и, не снимая со спины мешков, сели в траву, около печки.

— Кто за водой сбегает? — спросил мужик и снял чугунок с каменной печки.

Ребята переглянулись… Как быть? И делиться опасно и отказываться вроде неудобно, когда по-хорошему говорят. Выручил Кузьма. Он отдал Ване ружье, взял у мужика чугунок и стал спускаться по тропке к ручью. За ним ушел Сенька.

Ваня следил за мужиком… Сейчас зевать нельзя, все может случиться…

Мужик ломал через колено толстые сучья и совал их в печку, а сам, видно, думал о другом. Береста лежала на глазах, рядом, а он долго шарил рукой по земле, искал ее.

Пришел Кузьма.

— Чай пить — не дрова рубить, — сказал мужик, увидев его. — Сюда ставь.

Кузьма поставил чугунок с водой на печку и сел в траву, рядом с Димой. Мужик подпалил бересту. Из печки повалил сухой сизый дым и поплыл к лесу, покачиваясь.

Березка была недалеко от печки, но стояла по другую сторону и не боялась дыма. Красивая она была, чистая, зеленая. А за ней поднимался темный широкий кедр, старый, весь в шрамах, как партизан.

Вылез из лога Сенька, подошел к мужику.

— Чего скажешь? — спросил его мужик.

— Вода здесь мутная, как квас, — ответил ему Сенька.

— Золото мою, вот и мутная. Только мало попадает его. Да-а… Сколько песку переворочаешь за день. Поясница к вечеру болит.

— Шел бы тогда лучше на строительство работать, если так. Чего зря маяться одному, в лесу… Вот мы…

Сенька замолчал, увидев, что Кузьма грозит ему кулаком.

— Складно говоришь, парень. А не толкуешь, что характер у меня не домашний. В лес меня тянет, особливо весной… Ну, и к старательству я тоже прирос. Много ли, мало ли мою, а уйти от золота не могу… Люди этого не понимают, шумят… В девятнадцатом году, помню, пришел к нам в деревню колчаковский офицер с солдатами. Нашлись люди, доказали — будто я знаю золотые клады в тайге. Повел меня офицер в лес, сам позади идет, наганом меня в спину толкает. Отошли мы версты полторы от деревни, остановились, я трубку закурил. Покурил и говорю его благородию, что золото — не глина, терпения требует, сноровки. Шалый был офицерик. «Я тебя, — кричит, — сукина сына, заставлю носом землю рыть…» Объясняю, что в один день нам не обернуться, что золото, конечно, есть, да только трудов требует, по крупицам его собирают… «Убью!» — орет офицерик. Рассердился я… Ты, говорю ему, меня смертью не пугай. Для тебя, может, она и в диковинку, а я с ней не раз в обнимку лежал… Закипел, кажись, чай-то, молодцы.

Мужик встал.

— Убил он вас, дядя? — спросил Дима.

— Вроде нет… К партизанам я его привел… Чай я пью, молодцы, со смородинным листом… Да-а, шумят люди, возятся, как раки в решете, а понять не могут, что пихта на сухом месте не растет. Сколько ни шуми, не растет и все тут… Кружки пока доставайте, я сейчас.

Мужик ушел в избушку.

— Он с белыми воевал. Хороший… — сказал Дима.

— У тебя все хорошие. Может, это хитрость.

— Чего ему хитрить. Он вон какой, медведь…

Ваня хотел сказать Диме, что тот старик тоже сначала прикидывался добрым, но не успел — из избушки вышел мужик. Он нес лепешки, завернутые в лопух.

— После чая мужик подсел к ним и сказал:

— Вот что, молодцы. Давайте в открытую разговаривать. Знаю, пришли вы на Сорочий Ручей за золотом. Скажите правду, помогу… Сколько намоете, все ваше. Вот так… А зовут меня Яков Дубонос.

Ребята молчали… Дима гладил ладонью траву, Сенька встал, Кузьма положил на колени ружье.

— Мы поговорим, — сказал Ваня. — Тогда…

— Поговорите, — согласился Яков.

Ребята встали, отошли шагов пятнадцать, к ельнику.

Дима начал сразу защищать Якова. Сенька спорил с ним. Он считал, что мужик этот просто хитрый, добрым прикидывается, а ночью убьет всех. Ваня тоже не очень верил мужику, и голос мужика казался ему, подозрительно знакомым…

— Врать Якову нельзя. Не такой мужик, — сказал Кузьма. — Догадается, еще хуже будет.

— И про карту рассказывать!?

— Придется. Знает он про нас много.

Спорили долго и решили — рассказать Якову правду… Что будет, то будет. Больше все равно ничего не придумаешь. Но держаться настороже, следить за мужиком.

Он ждал их, глядел внимательно, строго, почесывая пятерней черную бороду.

— Ну, как порешили, молодцы? Таиться будем или начистоту?

Дима улыбнулся ему.

— Вы не обижайтесь, — сказал Ваня.

— Не буду…

— Мы ведь не для себя это… Понимаете, рабочие заводы строят, города. Они герои…

— Люди они…

— Я не про то… О строителях песни поют, портреты их будут в музее висеть. А мы только в бабки играли, да рыбу ловили на Ерошкином озере. Мы не маленькие, понимаем. Я стихотворение в клубе слушал…

— Стой, молодец! — закричал Яков. — Революцию не тронь. Революция праздник для души, а нынче будни… И кто вы такие, чтобы вспоминать…

— Мы тоже за рабочий народ. Даже умереть можем…

— Подожди! А золото тут при чем? Кому золото?

— Не буржуям же! — Это сказал Сенька.

Яков отмахнулся.

— Подожди! Говорю, подожди! Как вы про Сорочий Ручей узнали? От кого?

Ваня поглядел на ребят и стал рассказывать, как нашел отец карту в бывшей французской конторе, как эта карта попала им в руки, и они убежали, не спросившись, из дому…

Яков слушал его, не перебивал, а когда Ваня кончил рассказывать, встал и ушел в лес.

Ребята посидели еще в траве, пока не скрылось за лесом солнце, и пошли в избушку.

В избушке было душно, а в углах темно, как ночью. Посредине избушки стояла холодная каменная печка, у стены — нары, против дверей маленькое круглое окно, без стекла.

Ребята сложили в кучу мешки и сели на нары. Кузьма сидел с ружьем.

— Ты чего? Боишься? — спросил его Дима.

— Зачем Яков в лес ушел? Неизвестно.

— Не такой он…

Сенька предложил связать Якова, когда заснет.

Темнело быстро. Темнота выползала из углов. Только раскрытая дверь да окно оставались серыми. Но свет будто останавливался в дверях, не мог он пробиться сквозь густую темноту к нарам.

Яков пришел, когда уже совсем стемнело, и сел опять на пороге.

— Где вы спать будете, дядя Яков? — спросил его Дима.

— Спите… Я посижу.

— Вот видишь, — шепнул Сенька. — А ты тоже, «не такой»!

Ваня пересел к Кузьме и спросил:

— Может, уйдем из избушки? А то как в западне.

Кузьма не согласился.

— Не поспим ночь, зато узнаем, что он за человек.

Ночь совсем залезла в избушку, даже круглого окошка не видать, только маячит в дверях черная голова Якова. Он сидел не шевелясь, как истукан деревянный.

Время шло. Ребята не спали, следили за хитрым мужиком… Послышался шорох, будто мышь скреблась за стеной. Ваня толкнул Кузьму… Яков быстро встал с порога и скрылся. Кузьма соскользнул с нар и выбежал из избушки. Ваня бросился за ним.

Яков, как тень, крался вдоль стены, ребята крались за ним. Яков завернул за угол, и они услышали его голос:

— Ждал я тебя, старый!

Ребята подошли ближе и увидели, что Яков трясет кого-то и ругается.

— Гнилая душа! А! Детей жечь. Ну! Задавить, тебя, гада, мало!

— Отпусти, Яков! Ох, отпусти! Пожалей. Уйду я…

Ваня узнал по голосу старика, который хотел убить его, и шепнул Кузьме:

— Это тот старик. Пошли!

Увидев ребят, Яков отпустил старика. Тот упал на землю и по-собачьи побежал к лесу. Потом, откуда-то из темноты, заорал:

— Иуда! Галах! Христопродавец!

— Спасибо, молодцы, — сказал Яков. — Выручили. Совсем было одолел меня старый черт.

Ребята поняли, что Яков посмеивается над ними, но не обиделись.

— Ну, теперь спать, молодцы.

— А он не вернется? — спросил Ваня.

— Не бойтесь. Никифор меня знает.

В избушке Димы не было, а Сенька спал, даже похрапывал. Ваня хотел идти искать Диму, но он пришел сам и сказал, что бегал к ним на помощь, да заплутал в темноте.

Яков лег на нары и сразу заснул. А ребята еще долго разговаривали, хвалили Якова, радовались, что теперь-то они обязательно узнают — верная у них карта или нет? Не зря на Сорочий Ручей шли…

— Эй, старатели! — Это кричал Яков, стоя в дверях. — Золото проспите.

Ваня первый выбежал из избушки и остановился, пораженный… От избушки к логу тянулась золотая дорожка. Она искрилась и сверкала на солнце.

— Спите долго, старатели, — посмеивался Яков. — Умывайтесь и за дело. Хозяйство свое покажу.

Ваня побежал в лог по золотой дорожке, за ним бежали Дима и Сенька.

Кузьма спустился к ручью, когда они уже умылись.

Хозяйство у Якова было большое, сразу и не поймешь, что к чему… На берегу глубокой ямы с мутной желтой водой, стоял деревянный ящик, сбитый из толстого неровного горбыля. На ящике лежал ржавый лист железа с дырками.

— Это грохало, — сказал им Яков.

На грохало из желоба падала вода и стекала в ящик, а из ящика по неглубокой канаве бежала к ручью.

Яков поднял грохало. На дне ящика ребята увидели поперечные валики.

— Они золото и задерживают. Не дают ему с водой в канаву убежать. Ну, вот, молодцы… А сейчас берите лопаты и за дело.

Они носили песок из ямы в ведрах, сыпали его на грохало, а Яков командовал водой — то прибавлял, то задерживал ее, отводя желоб в сторону.

После обеда Яков стал «доводить». Он снял с ящика грохало, и они увидели на дне, перед каждым валиком черный песок. В песке желтели крупинки золота. Яков присел, достал из-за пазухи щетку и начал щеткой осторожно мутить воду. Из желоба лилась вода, подхватывала черный песок и уносила в канаву.

Когда Яков выпрямился, на дне ящика блестело только золото, черного песка не было.

— А тут его мало, — сказал Сенька. — Я думал…

— Думал, пригоршнями будешь золото собирать!

— Он стихотворения пишет, дядя Яков. Вы не сердитесь.

Яков промолчал, отвел воду от ящика, подал Кузьме березовую лопатку и сказал:

— Подбирай осторожно. Не горячись… Золото аккуратность любит.

Три дня прожили ребята на Сорочьем Ручье, работали от зари до зари. Намытое золото Кузьма ссыпал в платок, завязывал и спускал в сапог.

На четвертый день ребята утром распрощались с Сорочьим Ручьем и двинулись в обратный путь. Яков проводил их до Глушихи, перевез на лодке, высадил у старой липы и сказал:

— Не забывайте… Может, в гости наведаюсь…

Яков уехал, а они опять шли по знакомой тропке, среди цветущего дудочника. Потревоженные шапки серых цветов осыпали их семенной пылью.