Золотой исток

ВРАГ

Без Якова Никифор не молился по утрам. Не молился он и в полдень, даже ложился спать без исусовой молитвы. Он работал от зари до зари, только в полдень наскоро съедал три лепешки, выпивал кружку холодной воды и опять брался за лоток.

Большой летний день казался ему коротким.

Половину намытого золота он ссыпал в крепкий кожаный кисет и закапывал под старым кедром.

— На что сибиряку золото, — рассуждал старик вслух, — бродяга он. Все едино промотает…

Яков пришел на Сорочий Ручей под вечер. Не заходя в зимовку, он спустился к ручью, зная, что Никифор там, моет золото.

Солнце еще не закатилось, золотило верхушки елок, золотыми пятнами лежало на темной траве, а в логу было сумрачно и прохладно.

Спиной к нему стоял на коленях Никифор и сливал из лотка мутную воду.

— Эй! — закричал Яков. — Поделись золотишком!

Выронив лоток, старик вскочил на ноги, в руках у него оказалось ружье.

Яков присел за куст и заругался:

— Брось ружье, старый черт! Не дури!

Старик узнал его.

— Господи, Яков! Ты? Напугал… Ох, напугал.

— Тебя напугаешь, — рассмеялся Яков, выходя из-за кустов. — Одичал совсем, на людей бросаешься.

— В лесу живем… Береженого бог бережет, сам знаешь. Да и боязно.

— Ладно, пошли в зимовку. Разговор есть.

В избушке Яков рассказал старику все: как встретил ребят, как подслушал их разговоры о Сорочьем Ручье, как пугал и прятал от них лодку, только как стрелял в ребят не сказал, постыдился…

— Одним словом, идут ребята на Сорочий Ручей. Жди в гости, — закончил свой рассказ Яков.

Старик вскочил с нар, забегал вокруг Якова, заругался:

— Иех ты, окаянные! Как они через речку-то переправились? Гниды…

— На плоту.

— А ты? Ты чего глядел? Старатель!

— Ну!

— Не нукай! Дело говорю… Кончил бы с ребятами разом — и концы в воду.

— Четверо их, ребятишки. Разве рука подымется…

Никифор успокоился, сел на нары.

— За ребятами комиссары придут, начальники, — заговорил он уже спокойнее. — И выгонят тебя отседа…

— Тридцать лет жилу искал…

— Они не посмотрят. Пожалте, скажут, заводик строить. Государство рабочих и крестьян укреплять. Заботятся о крестьянах, значит… Ночи не спят…

— Не могу я, Никифор, ребятишек казнить… не могу! На медведя с голыми руками выйду. — Яков сжал огромные кулаки и поднес их к носу Никифора. — Не вывернется из моих рук медведь… Знаю, не вывернется.

Старик покосился на кулаки Якова и отодвинулся.

— Медведь нам не противник.

— Может, зимовку того… поджечь?

— А сами где жить будем? Не то говоришь, старатель. Пойдем-ка лучше, Яков, гостей встречать.

— Нет, ты сначала скажи, что надумал?

— По дороге и скажу… Не ерепенься!

— А ружье зачем берешь?

— Ворон стрелять…

Они вышли из зимовки. Яков приволок от старого кедра большой камень и придавил им дверь.

— Морщится небо-то, — сказал Никифор. — Ночь будет ветреная…

— Пошли… Какая уж будет.

В лесу было совсем темно. Косматые елки и колючие кусты заступали им дорогу, трава хватала их за ноги. Яков хорошо помнил тропу, шел уверенно, вовремя обходил кусты, вовремя нырял под широкие лапы елок, а Никифора они хлестали по лицу. Старик, отбиваясь от них, негромко ругался.

На широких лесных полянках Яков останавливался и глядел на небо.

— Ты чего? — спрашивал его Никифор.

— Звезду жду, — ответил Яков и шел дальше.

Первая звезда должна загораться над речкой, Яков это знал. Она всегда там загоралась. По его расчетам, ребята после такой переправы и на ночь глядя, в лес не пойдут, будут ждать утра на берегу. Он вел Никифора к речке, вел и сам не знал зачем.

Они вышли из лесу на старую гарь и остановились. Глухо шумела впереди речка. От нее двигались на них черные обгорелые пни, как чужие солдаты.

Небо было одинаковым — темным на западе и на востоке и плоским, как доска. Яков увидел над речкой белую звезду, а в кустах костер, казавшийся издали фонарем.

Никифор не то ругался, не то шептал молитву… Порывистый ветер покачивал темную траву, черные солдаты наступали на них, окружали…

Яков сел в траву и вздрогнул:

— Да-а… пришли мы… Пришли. А чего делать, не знаю.

— Припугнуть угланов… Костер-то их?

— Пугал…

Старик сел к Якову.

— Неужто с угланами не справимся… Ты меня слушай, простая душа. Медведь живет силой, а человек хитростью.

Не ждал ничего доброго от старика Яков, но слушал, не перебивал… Может, Никифор и вправду одолеет ребят хитростью, спасет для него жилу… Тридцать лет он искал ее. Тридцать лет — срок немалый. Добрые люди детей вырастили и женили…

— Торопиться нам некуда вроде, — шептал старик. — Ночь целая впереди. Послушаем ребяток… Узнаем, куда они путь держат.

— На Сорочий Ручей идут… Чего узнавать!

— Идут, говоришь… Думают они идти, а пока сидят у костра и дрожат от страха. Тайга-то не дом родной… До Сорочьего Ручья еще десять верст. Глухомань кругом, тишина…

— Говори прямо, чего задумал?

— Послушать хочу ребяток. Поглядеть на них, что за звери такие.

— Ребята как ребята.

— Будто и так… А ты вроде и струсил, прибежал ко мне от деток спасаться.

— Хватит тебе, пошли. — Яков встал. — Иди тихо за мной. Ребята пуганые, опасаются.

— Шагай. Подо мной и вица не треснет.

Белеющий в темноте огонь вздрагивал и качался. Не доходя саженей пяти до кустов, они сошли с тропы и стали обходить костер с подветренной стороны. В кустах было темнее, чем на открытой гари. Яков шел осторожно, вытянув вперед руки и щупая ногами землю. Никифор двигался за ним неслышно, как мышь.

— Ловкий старик, — подумал о нем Яков. — На зверя не хаживал, а скрадывать научился.

До костра оставалось еще сажени три, но идти дальше было уже нельзя, кончились кусты. Ребята развели огонь в центре небольшой круглой полянки… Никифор было пополз вперед, поднимая ружье над травой, но Яков схватил его за ноги, затащил обратно в кусты и пригрозил:

— Башку расшибу!

— Охо-хо, — вздохнул старик, устраиваясь рядом. — Сколько хлопот сами себе выдумали. А дело — то проще простого… Кончить ребят одним разом и живи спокойно.

Шумела речка, и шум ее похож был на заунывный звон осенних шмелей. Зато комаров не слышно, но старик по привычке хлопал себя по шее и по лбу… Яков глядел на ребят, как на старых знакомых. Они суетились у костра, подтаскивали дрова, ворошили огонь. На полянку падали огромные качающиеся тени и тянулись к ним. Яков отползал, тени казались ему живыми.

Ребята стаскивали к костру дрова. Трое легли, а четвертый, стоя на коленях, выгребал палкой угли.

— Ваня… Давай рассказывай.

— Сейчас. Только чайник поставлю, — ответил стоящий на коленях парень.

Он поставил на угли чайник и сел. Двое подсели к нему, слушать. Яков узнал их: и самого маленького и длинного — караульщика. Четвертого не было видно — он лежал за костром.

— Ночью дело было, начал рассказывать парень. — Осенью… Красные разведчики заглянули в окно, а в избе белые офицеры, все пьяные, нашего красноармейца допрашивают. Кричат на него: «Где твои товарищи!?» — и наганом грозят. А красноармеец смеется и говорит им: «Дураки вы и больше ничего. Разве я своих выдам…»

— Они ему еще деньги предлагали, — перебил рассказчика маленький.

— Деньги… в другой раз…

Костер вдруг зашипел, обволокся паром, ребята вскочили. Рассказчик вытащил на палке из костра чайник и бросил его в траву.

— Второй раз опрокинулся, — сказал маленький. — Даже смешно.

— Надо было развилки сделать, как у рыбаков.

— Сейчас моя очередь за водой идти, — сказал рассказчик. — А вы пока черемуховые вилки рубите. — Он покатал горячий чайник по траве, поднял за дужку и, размахивая им, побежал к речке.

Никифор ткнул Якова в бок, шепнул:

— Пошли. Мы сейчас его… — И пополз с освещенной полянки назад, в кусты.

Яков тихо встал и пошел за ним.