Золотые росы

НАРЯДЫ

Земля впитала в себя весенние ручьи, и всё вокруг зазеленело. Над оврагом лозы развесили прозрачную занавеску. Сплетенная из тоненьких листьев на голубом фоне неба, она покачивалась от легкого ветерка и казалась кружевной. Склонив голову набок и прищурившись, я прикидывала на глаз, какое бы из нее получилось платье.

Стоит только оглянуться вокруг - и бери себе какие хочешь наряды. Можно сшить платье бархатное - из зеленой муравы, что устилает всю площадь посреди деревни, можно голубое с белыми разводами облаков, а лучше всего - из розовой зари, что склонилась к лесу.

- Какое тебе больше нравится? - спрашиваю я у Зинки.

- Мне мама обещала, когда подрасту, сшить из своего шерстяного платка, - говорит она.

У моей мамы нет такого платка, и мне нечем похвастаться, но я назло Зинке говорю:

- Жди еще, пока подрастешь! А вот мне мама на лето перешьет свое, которое серыми «яблоками».

- А мне скоро новую рубаху сошьют, сатиновую, - хвастает Петька.

- А… меня тятька подстрижет, - нерешительно говорит Павлик.

- Тоже нашел чем хвалиться, - скривив губы, говорит Петька. - Меня к каждому празднику стригут.

- Ну и проваливай отсюда. Нечего тебе стриженому с нами, нестрижеными, сидеть, - говорит Зинка.

Петька обиженно сопит, но не уходит. Все молчат. Подходит высокая кареглазая женщина и, глянув на Петькино насупленное лицо, говорит:

- Пойдем, Петя, домой. Пойдем, сыночек…

Петька нехотя подымается. Отойдя немного, женщина обхватывает его рукой за плечи и что-то говорит, заглядывая в глаза. Петька, дернув плечом, сбрасывает ее руку и вразвалку идет дальше.

- Еще обнимает, такого индюка! - возмущается Зинка.

- Он же ей сын, - говорю я.

- Я бы такого сына и знать не захотела, - ворчит Зинка.

- А что, разве она… не кулачка? - спрашиваю я.

- Ничего у нее своего нет. Век на Лещиху работает. Та на ней верхом ездит, - говорит Зинка.

Я задумчиво гляжу вслед матери с сыном. Мне не совсем понятно, как это Лещиха «ездит верхом», но я чувствую, что в словах Зинки есть какая-то правда. У Петькиной матери большие грустные глаза, и я часто вижу, как она, стоя на крыльце Лещихиного дома, с тоской провожает взглядом женщин, идущих на работу в колхоз.

«Ушла бы от этой Лещихи и все!» - думаю я. Однако я уже знаю, что не все в жизни так просто, как кажется. Вот, например, тетя Маша: живет совсем одна и почему-то не выходит замуж за Алексея Ивановича. Тогда, весной, когда мы с Зинкой пришли к ней на ферму, мне показалось, что она была согласна с нами. Правда, она ничего не обещала, но мне почему-то думалось, что все скоро решится. Однако прошло вот уже больше двух месяцев, а она живет себе как и жила. При встречах с нами она улыбается по-прежнему, а мы с Зинкой отводим в сторону глаза и, быстро поздоровавшись, спешим уйти. Ни я, ни Зинка не возвращаемся к тому разговору.

Танька все бродит беспризорная, хотя Заречье уже давно присоединили к нашему колхозу. Алексей Иванович теперь не председатель, а бригадир. Почти каждый вечер он босиком спешит по залитому водой лугу в правление колхоза, и вид у него оживленный и бодрый.

А в деревне цветут сады. От самого центра до конца деревни тянется колхозный сад. Прислушиваясь к гудению пчел, стоят молочно-белые яблони. Изо всех палисадников выглядывают кудрявые вишенки, которых и не видно было раньше, когда они стояли без своего убора.

Даже унылое Заречье принарядилось - там ведь тоже весна! У нас с ними теперь одна весна, общая. Наш старенький, поминутно чихающий трактор вспахивает зареченское поле. Ровными рядами ложатся темные пласты земли, которые скоро начнут зеленеть. Хорошо им! Уберутся в зеленый наряд, потом сменят его на желтый. Осенью жнивье ощетинится колючей шубой, а к зиме снова поле укроется стегаными пластами вспаханной земли. И нет у него никаких забот о нарядах, не то, что у тетки Поли, которая целыми днями дежурит возле сельпо.

- Вот ситчику Фене на платье набрала, - говорит она, показывая маме синенький в белые цветочки материал. - Как, ничего? - спрашивает она.

- Красивый. Фене пойдет, - говорит мама.

- Очередь там огромадная. Да вы бы пошли, вам без очереди отпустят, - говорит тетя Поля.

Я выжидательно смотрю на маму.

- Нам, собственно говоря, ситец… не очень нужен, - смущенно отвечает мама, взглянув на меня. Я опускаю глаза. Я понимаю, почему она так говорит: у нас нет денег. Тетке Поле как-то удается кое-что скопить, а нам нет.

Однажды тетка Поля принесла отрез голубого шелка на платье.

- Девчата лен полют, а тут шелк привезли. Фене платье будет, - довольная, рассказывала она.

Взглянув на материал, моя мама тоже всполошилась.

- Поля, есть у вас еще деньги? - спросила она.

- Вот, все что осталось, - ответила тетка Поля, протягивая на ладони несколько бумажек. - На отрез мало…

- Спасибо. Вечером отдам, - сказала мама, пересчитывая деньги.

- Тоже еще молодая, нарядиться охота, - глядя ей вслед, сочувственно вздохнула тетка Поля.

Я обрадовалась, что у мамы будет новое платье. Тогда она, пожалуй, отдаст мне то самое, с серыми «яблоками», о котором я мечтала.

Мама пришла домой часа через два.

- Полдеревни обегала, пока денег достала, - сказала она весело. - Ну, зато Устенька рада будет…

- Так это ей?! - воскликнула тетка Поля.

- Ей, конечно, - сказала мама. - Вы вот своей Фене купили, а дед Сашка не догадается. Мужчина, что с него взять!

- Стоило так ради кого-то стараться! - удивлялась тетка Поля.

Я бросилась к маме и крепко поцеловала ее. Потом помчалась к Зинке, чтобы поделиться радостью: у Устеньки будет нарядное платье.