Зов Арктики

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Свой следующий день рождения Отто Юльевич опять встречал во льдах.

Почти за сто лет до этого плавания подштурман российского флота Семен Челюскин первым из европейцев достиг самой северной точки Азиатского материка. В честь его этот мыс назвали мысом Челюскина.

В честь его назвали и пароход, который по заказу Советской страны построила Дания.

Пароход был шикарный.

Ковровые дорожки в коридорах, большие каюты с широкими окнами, мягкие кресла в кают-компании.

Но для плавания по северным морям он был приспособлен плохо. И капитан Воронин, и Отто Юльевич Шмидт сразу это поняли.

Почему же Отто Юльевич согласился взять для тяжелого плавания пароход, не ледокол, а как его быстро прозвали «водокол».

Тяжелые ледоколы удачно проламывались сквозь льды, но их топки пожирали за день десять грузовиков угля. «Сибирякову» дважды пришлось подкармливаться по дороге.

Обычный пароход мог забрать уголь на весь путь. А кроме того, он мог заполнить трюмы грузами для строящихся поселков. Поэтому от его плавания была практическая польза.

У «Челюскина», как тогда говорили, не было еще биографии. Он отправился в рейс сразу.

Мелкие поломки начались уже в Балтийском море, вскоре после выхода из Ленинграда.

А когда пароход попал в льды Карского моря, то сразу же полетели заклепки, разошлось несколько швов, и в корпусе судна появилась такая трещина, что люди передавали через нее друг другу рукавицы.

Все считали, что через трудные льды «Челюскин» проведут ледоколы.

Сначала так и было — «Челюскину» помог «Красин». Но потом у «Красина» сломался вал, а мощный ледорез «Литке» сам превратился в терпящее бедствие судно.

И «Челюскин» прошел весь путь самостоятельно.

4 ноября он был у мыса Дежнева, и до чистой воды оставалось полмили.

Она была рядом, чистая вода, и там могли плавать даже байдарки. Но дорогу к ней преграждало ледяное поле.

Люди закладывали такие порции взрывчатки, которые могли бы подбросить хорошую гору, — по сто двадцать килограммов зараз.

Непроходимый лед уже начал поддаваться.

Все считали часы, оставшиеся до победы.

Но внезапно налетел тайфун, он погнал воду из Тихого океана в Ледовитый, и «Челюскин» вместе со льдами стало увлекать назад, на север.

Прошло два дня, и до чистой воды было уже тридцать миль.

На неприспособленном для Арктики пароходе началась зимовка.

Холоднее всего было в каюте Отто Юльевича — три-четыре градуса тепла, но он не разрешил поставить в своей каюте дополнительную батарею.

Он приказал получше обогревать каюту, где жили дети.

Пароход таскало льдами несколько месяцев.

Но люди продолжали научную работу, читали лекции, работали разные кружки. Отто Юльевич вел кружок немецкого языка.

А по ночам пятеро людей тайно пробирались в трюмы и готовили снаряжение к высадке на лед.

В том, что «Челюскин» однажды будет раздавлен льдами, и Отто Юльевич, и капитан Воронин были уверены.

Но они не хотели, чтобы об этом раньше времени на корабле знали все.

Это случилось 13 февраля.

Дул сильный северный ветер. Льды сжимались, громоздились друг на друга, с грохотом рушились.

Огромный ледяной вал подходил к ледоколу.

Наконец льды приблизились вплотную к «Челюскину».

Беззащитный корабль стоял рядом с восьмиметровой надвигающейся стеной. Огромная льдина встала дыбом, пароход качнулся под ее нажимом.

Тут на первую льдину налегла вторая, еще более страшная, и одним ударом борт корабля был разорван.

Несколько минут люди еще надеялись, что все обойдется. Борт разорвался высоко, в надводной части. Быть может, они бы заделали пролом.

Но тут надвинулась еще одна льдина — и страшный удар потряс весь корабль. Вода прорвалась в машинное отделение, в трюмы. Нос корабля начал быстро опускаться в воду.

А люди уже заняли свои посты и выгружали приготовленное заранее снаряжение на лед.

Отто Юльевич и капитан Воронин стояли у трапа и руководили выгрузкой.

Корма парохода задиралась все выше. Пассажирскую палубу заливало водой.

Дальше на судне оставаться было нельзя. Аварий-ноё снаряжение лежало на льдине.

— Все на лед! — скомандовал Отто Юльевич и тут вспомнил об ордене Ленина, которым его наградили за поход «Сибирякова».

Орден находился в каюте.

Вода в каютах была уже выше колен. Плавали книги, сломанный стул колыхался среди битого льда в просторном коридоре парохода.

Отто Юльевич пробрался в каюту. А когда он вернулся на палубу, там стоял лишь капитан Воронин.

— Отто Юльевич, скорей давай, все сошли.

Они стали быстро спускаться.

И в ту же минуту корма задралась почти вертикально.

Внезапно на корме появился человек. Это был завхоз Могилевич. Он замешкался где-то в трюме.

— Прыгай, прыгай скорей! — кричали ему.

Могилевич хотел прыгнуть, но поскользнулся, на него накатились бочки, рухнул разломившийся капитанский мостик.

Через минуту корабль ушел под воду.

Когда челюскинцев награждали орденами, завхоза Могилевича наградили посмертно.

Радист Кренкель поддерживал связь с Большой землей.

Поэтому правительство немедленно узнало о гибели «Челюскина». Спасением челюскинцев руководил Валериан Владимирович Куйбышев.

Спасти их было очень трудно.

Корабль затонул в таком районе Арктического океана, куда ни ледоколы, ни самолеты в зимнее время не добирались.

Буржуазные газеты советовали проститься с надеждой на спасение людей.

Сразу же после гибели парохода Отто Юльевич приказал построить людей и сделать перекличку.

И каждый почувствовал себя на льдине членом борющегося коллектива.

Речь Отто Юльевича была короткой.

Он сказал, что правительство уже знает об аварии и обязательно пришлет помощь.

Они должны стойко ждать этой помощи на льдине и сохранить жизнь каждого человека.

Через пять минут на льдине все работали.

Одни, получив теплую одежду, налаживали кухню.

Другие вылавливали из воды бревна и доски и принялись строить барак.

Третьи расставляли палатки.

Четвертые стали продолжать научные наблюдения.

На другой день они построили барак на пятьдесят человек. В бараке было надежнее и теплее. Стоял мороз более 30 градусов.

Сам Отто Юльевич продолжал жить в своей тонкостенной памирской палатке.

А в это время вся страна следила по газетам за жизнью в лагере Шмидта.

Снаряжались ледоколы, самолеты перебрасывались на Чукотку.

Рабочий день на льдине начинался рано.

В пургу, в сильные морозы люди выходили строить аэродром. На льдине длиной сто шестьдесят метров и шириной — сто пятьдесят надо было срубить все торосы и заструги, отнести их подальше. На всех было два лома и несколько лопат. Пешни утонули вместе с пароходом. Их сбросили на лед, но «Челюскин» перевернул льдину, на которой они лежали.

Поэтому люди работали по очереди, сменяясь через каждые десять минут.

К вечеру усталые люди собирались в бараке.

Отто Юльевич рассказывал им о международных событиях, о новостях в стране. Сводку новостей Москва передавала каждый день специально для лагеря Шмидта. «Лагерь Шмидта» — такой адрес был на телеграммах, правительственных и обычных.

Газеты всего мира печатали сообщения о лагере Шмидта.

Некоторых удивляло, что люди, оторванные от мира, там, на осажденной льдине, не поотнимали друг у друга одежду и пищу, а держатся стойко и даже продолжают учебу и научные занятия.

Главным лектором был, конечно, Отто Юльевич. Он читал лекции на самые различные темы: о современной поэзии и о будущих космических сообщениях, о происхождении языка и по философии. Барак, в котором проходили занятия, был всегда полон слушателей.

— Что бы сделал англичанин на месте Шмидта? — говорил крупный английский государственный деятель Ллойд-Джордж советскому послу академику Майскому. — Ну конечно, для поддержания духа сотоварищей он нагрузил бы их работой. Занял бы спортом, охотой… Но читать лекции по философии!.. Ха-ха-ха!.. До этого мог додуматься только русский!

Сжимающиеся льды то и дело ломали аэродром. Тяжелую работу приходилось начинать снова.

Трещины раскалывали льдину. Одна из них разломила пополам барак. Люди строили ледяные мосты через трещины, ремонтировали жилье.

Помощь была уже близко. Летчики Слепнев, Молоков и Каманин после тяжелых перелетов достигли Чукотки.

7 апреля их самолеты сели на ледовом аэродроме.

Список улетающих был составлен заранее. Первыми в нем были дети и женщины. Последним — Шмидт.

Через несколько дней начались регулярные полеты между ледовым лагерем и материком. Самолеты были маленькие. Летчики нагружали людей не только в крохотные кабины, а даже в фанерные ящики, которые привязывались под крыльями.

Льды снова наступали на лагерь.

Ледяной вал снес кухню. Через день другой ледяной вал смел барак. Но людей в лагере оставалось все меньше.

И вдруг в Москву пришла телеграмма: Отто Юльевич тяжело болен.

Он уже несколько дней чувствовал себя плохо, но держался. Над лагерем проносились жестокие холодные ветры. Морозы не затихали. А он в легкой нерпичьей куртке находился на аэродроме с утра до вечера.

8 апреля у него поднялась температура. Он лежал в штабной палатке и продолжал руководить всеми работами в лагере.

Его уговаривали сесть в один из самолетов и улететь на Чукотку. Ведь регулярные рейсы были налажены.

— Начальник лагеря должен улететь последним, — отвечал он.

А на льдине из ста четырнадцати человек оставалось уже двадцать восемь.

Радист Кренкель принял срочную правительственную телеграмму.

Шмидту приказывалось сдать все дела и срочно вылететь в американский госпиталь на Аляску.

Отто Юльевич часто терял сознание. Но, придя в себя, немедленно требовал доложить о том, как идет перевозка людей. Заместитель не сразу решился показать ему приказ правительства. Сначала даже думали погрузить его в самолет, когда Шмидт совсем потеряет сознание.

К аэродрому его несли на носилках.

У Шмидта было тяжелейшее воспаление легких.

Через полтора месяца челюскинцы ехали из Владивостока в Москву на специальном поезде.

На каждой станции к поезду выходили люди с цветами. Ночью и днем встречали они героев ледового лагеря. На каждой станции происходили митинги.

19 июня в Москве было теплое, яркое утро.

Еще только стало рассветать, а к Белорусскому вокзалу уже собрались тысячи людей.

Просторная площадь была переполнена москвичами. К перрону вокзала подошел поезд.

Из вагона легко выпрыгнул бородатый, немного сутулый, высокий человек. Лицо его было осунувшимся, но глаза светились радостью.

За ним на платформу стали выходить все челюскинцы.

Они ехали на легковых машинах по улице Горького к Красной площади, и вся дорога была в цветах.

Гибель «Челюскина» из трагедии стала победой.

Победой мужественных советских людей над Арктикой.

Этот рейс выполнил свою задачу. Если обычный грузо-пассажирский транспорт прошел почти весь Северный морской путь и до чистой воды ему оставалось полмили, то в сопровождении ледоколов и самолетов ледовой разведки караваны судов должны проходить этот путь обязательно.

Северный морской путь переставал быть лотереей.

Если советские летчики на самолетах советской конструкции сумели разыскать в Северном Ледовитом океане лагерь Шмидта, сесть на льдину, а потом благополучно вернуться назад, значит, авиация должна начать постоянную работу на Севере.

Так появилась полярная авиация.

Всем строительством на северном побережье руководило Главное управление Северного морского пути.

А управлением этим руководил Шмидт.

Многие пытались достигнуть полюса.

И лишь редкие достигали его.

Для многих главным было поставить рекорд, сказать всему миру: «А я был на полюсе».

Отто Юльевич мечтал не о рекорде, а о серьезной научной работе в центре полярного океана.

Для научных наблюдений надо было жить около полюса, и жить подолгу, по крайней мере несколько месяцев.

Экспедиция на полюс готовилась серьезно.

Отто Юльевич сам подбирал людей.

Профессор Визе давно мечтал побывать там. Но в последние годы он был уже нездоров.

Все четверо участников экспедиции: и Папанин, и Кренкель, и Ширшов, и Федоров — были опытными полярниками.

Но зимой перед полетом на полюс Отто Юльевич заставил их тренироваться.

Они жили под Москвой на заснеженной поляне в палатке. На палатке крупными буквами было написано: «СССР. Дрейфующая экспедиция ГЛАВСЕВМОРПУТИ 1937 года».

Отто Юльевич часто приезжал к ним, и они вместе опробовали снаряжение, кастрюли и примусы, пищевые концентраты и одежду.

Однажды он узнал, что будущие полярники спят в спальных мешках не раздеваясь.

И рассердился.

— Все должно быть по-настоящему. Неужели несколько месяцев вы будете жить, не раздеваясь на ночь?

Правительство колебалось — а стоит ли посылать на полюс самого Шмидта? Можно ли рисковать его здоровьем? Пусть лучше полетом на полюс он руководит из Москвы.

Но тут уж запротестовал Отто Юльевич. Ведь о Северном полюсе он стал мечтать еще в первый рейс на «Седове».

К тому же он не может оставить людей среди ледовой пустыни, не прожив с ними в палатке хотя бы несколько дней и не убедившись, что жизнь у них налажена.

Шестнадцать дней жил Отто Юльевич на полюсе вместе с зимовщиками.

6 июня в два часа ночи под лучами яркого солнца Отто Юльевич объявил дрейфующую научную станцию «Северный полюс», самую первую и пока единственную в мире, открытой.

Был поднят советский флаг.

В 1939 году Отто Юльевича избрали первым вице-президентом Академии наук СССР.

Он основал Институт геофизики Земли и руководил кафедрой математики в Московском университете, по-прежнему следил за изданием Большой Советской Энциклопедии, редактировал математические журналы, был членом художественного совета Театра Вахтангова, а теперь и руководил всей научной работой страны.

И, как и раньше, математики были уверены, что он увлечен только математикой, геофизики утверждали, что его любовь — геофизика, а актеры подозревали, что главное дело его жизни — помогать театру.

Началась Великая Отечественная война.

Фашистские войска подошли близко к Москве.

Отто Юльевич руководил эвакуацией всех научных институтов на Урал и в Сибирь. Следил, чтобы каждый научный работник, оставшийся в тылу, был занят нужным стране делом, чтобы был по возможности сыт и одет.

Его квартира в Казани напоминала многолюдное становище. В ней подолгу жили бездомные эвакуированные.

Среди ученых тогда возникали споры.

Можно ли работать над крупными научными проблемами в трудное для страны время? Или надо решать только оборонные проблемы?

Ведь решение фундаментальных проблем пользу даст не через год, а неизвестно когда.

— Крупные научные темы забрасывать нельзя ни в коем случае, — настаивал Шмидт. — Мы должны заниматься фундаментальной наукой и во время войны. Ведь она будет немедленно нужна стране, когда мы победим.

Весь мир славил советского академика Шмидта за то мужество, которое он проявил в борьбе со льдами Арктики.

Но о том мужестве, которое Отто Юльевич проявил, борясь десять лет подряд со смертельной болезнью, почти никто не знал.

А были месяцы, когда он не вставал с постели. И его на носилках переносили к поезду, уходящему в Крым. Многие врачи, хорошие специалисты говорили:

— Из этой поездки Отто Юльевич вряд ли вернется.

Но он возвращался.

В 1947 году из-за туберкулеза горла врачи запретили Шмидту разговаривать.

— Тогда, — сказали они, — появится маленькая, очень маленькая надежда на выздоровление.

Отто Юльевич молчал ровно год. Разговаривал лишь с помощью записок.

Но в записках своих он часто шутил, что только теперь, мол, познав молчание, научился думать.

Именно в это время он окончательно обдумал одну из главных научных работ своей жизни — теорию происхождения Земли и планет, работу, к которой мысленно он возвращался не раз, начиная с 20-х годов.

Через год врачи сказали, что он победил и на этот раз, и позволили ему немного разговаривать.

Шмидт немедленно стал читать лекции в университете.

Часто в его квартире собирались полярники — опытные и только начинающие свой путь.

Перед каждой большой экспедицией будущие участники шли к нему, слушали его советы.

Отто Юльевичу было уже шестьдесят лет.

Часто от слабости он не мог сидеть и даже поднять руку, чтобы дотянуться до карандаша.

Но едва лишь возвращались силы, и он читал лекции о своей теории происхождения Земли.

Раньше ученые считали, что в момент зарождения Земли она была раскаленной, как Солнце, и лишь со временем остыла.

— Когда-нибудь Земля будет холодна и безжизненна, — говорили они.

Отто Юльевич утверждал в своей теории противоположное.

Земля никогда не была раскаленной, как Солнце. Она образовалась от сгущения облаков холодной космической пыли. А разогрелась со временем от распада радиоактивных веществ.

Многие ученые, такие, как академик Вернадский, подтверждали теорию Шмидта.

«На наш взгляд, эти результаты О. Ю. Шмидта представляют собой вклад в планетную космогонию, самый крупный со времени Канта и Лапласа», — писал крупный советский ученый, доктор физико-математических наук Г. Ф. Хильми.

Уже много лет ежедневно почтальон приносил Отто Юльевичу полную сумку писем. На почте шутили, что для Шмидта надо держать специального почтового работника.

«Глубокоуважаемый Отто Юльевич!

В Москве находится профессор Бернал, который завтра в 6 часов вечера будет у меня в Президиуме…

Я узнал, что профессор Бернал очень интересуется Вашей теорией происхождения планет и космогонической дискуссией и хотел бы Вас повидать.

Однако, разумеется, я не хотел бы, чтобы это нанесло хотя бы малейший вред Вашему здоровью. Прошу Вас решить вопрос, сможете ли Вы приехать», — писал академик и президент Академии наук Несмеянов.

«Глубокоуважаемый Отто Юльевич!

Прежде всего разрешите поблагодарить Вас за то, что среди Ваших больших дел Вы нашли время, чтобы уделить внимание столь небольшому человеку, как я. Большое спасибо Вам за это. Письмо Ваше и книгу получил. Книгу прочитал с огромным интересом. Читая ясные, убедительные строки Вашей книги, еще больше уверовал в правильность замечательной теории…»— читал академик Шмидт письмо из Мурманска от младшего сержанта Порудолинского.

Ему писали иностранные ученые, знаменитые полярники и самые обыкновенные, простые люди.

Однажды он получил письмо от молодого математика, внезапно тяжело заболевшего. Письмо было грустным, полным жалоб на неудавшуюся жизнь.

Отто Юльевич разволновался. Он немедленно сообщил всем друзьям того молодого человека о письме, просил поддержать, подбодрить больного.

И конечно, сам ответил заболевшему математику. Письмо его было заботливым и спокойным. Несколько добрых шуток и такие слова: «А жизнь Ваша, как, впрочем, и Ваша работа — находятся в Ваших руках».

В это время сам Отто Юльевич был так слаб, что уже два года не поднимался с постели.

И «научные собрания» происходили у него дома.

В июле 1956 года в Москве проходил Всесоюзный съезд математиков.

Известные математики страны пришли домой к Отто Юльевичу, чтобы передать ему приветствие от имени съезда.

А среди них был его старый друг. Тот, с которым они в студенческие годы слушали лекции профессора Граве. С которым вместе сдавали магистерские экзамены. Тот, с которым Отто Юльевич спорил о будущем людей, о коммунизме.

Уже несколько месяцев Отто Юльевич пролежал только на правом боку, почти без движения. Каждое резкое движение вызывало кровотечение из легких, а во время кровотечения могла наступить и мгновенная смерть.

Сейчас он лежал в высоких подушках, седой, с огромной бородой, и глаза под разросшимися бровями смеялись. Казалось, будто его случайно застали в постели — он шутит, а теперь быстро оденется и пойдет легким шагом, как когда-то…

Но оба знали, что прощаются навсегда. И не скрывали этого друг от друга.

— Я благодарю судьбу, благодарю за ту жизнь, которую она мне дала. Сколько было хорошего и сколько интересного! И я не боюсь умирать, — сказал Отто Юльевич на прощание старому другу.

Отто Юльевич Шмидт умер ночью 7 сентября 1956 года.

В Центральный Комитет партии шли соболезнования из разных стран, от покорителей полюса, от известных ученых и просто от людей, которым было дорого его имя.

«Советская наука и культура потеряли одного из самых ярких своих представителей», — писала «Правда» 8 сентября 1956 года.

В день похорон Отто Юльевича Арктика объявила траур.

Все полярные станции и корабли ледового флота приспустили флаги.

А на траурном митинге в Москве одни говорили о знаменитом математике Шмидте, другие — об исследователе Земли, проложившем пути сначала на Памире, а потом сделавшем Арктику и Северный полюс доступными, третьи — о человеке, который основал новую космогоническую теорию.

Говорили старые большевики, с которыми Отто Юльевич работал в первые годы революции, и молодые профессора, которым он помог стать большими учеными.

Они говорили как будто бы о нескольких замечательных людях.

Только имя эти замечательные люди носили одно — Отто Юльевич Шмидт.

Все люди, с которых рассказывается в этой книге, названы подлинными именами. Лишь одного героя, от имени которого автор ведет свое повествование, зовут иначе. Это Петя Решетов. Прототипом ему послужил Федор Павлович Решетников, народный художник, действительный член Академии художеств СССР, участник легендарного плавания на «Сибирякове».

Автор также пользуется случаем, чтобы выразить глубокую и искреннюю благодарность за советы и консультации, данные ему С. О. Шмидтом.