Зов Арктики

И ВОТ ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР

И вот последний вечер.

Столько ждал я его, так стремился на ледокол, и отчего-то сейчас мне было слегка грустно.

Мальчишки кончили чистить котлы, выскочили на палубу, все черные, сбросили с себя измазанное насквозь тряпье, влезли голые на борт и ласточками полетели в Двину.

Самолет так и не прилетел. «Русанов» еще не готов. А мы выходим завтра утром.

Огромной оравой мы отправились в город.

Зашли на базар.

— Давай свежего молочка хлебанем, — предложил Динамит, — не скоро такого попробуешь.

Подошли к молочному ряду. Старуха, вся укутанная в платок, налила нам по кружке.

Молоко было густое, прохладное.

— Не жарко вам, бабушка? — спросил старушку Динамит.

— Не жарко. А ты откуда такой, что спрашиваешь?

— Я с «Сибирякова».

— С «Сибирякова»? — обрадовалась старушка. — Возьмите еще творожку, творожку моего возьмите. Денег не надо, нет. Вы меня там вспомните хорошим словом, если зазимуете, а денег не надо. Скажете: вот у бабки Федосьи молоко пили…

Даже на базаре говорят о зимовке.

Я-то сначала об этом не думал. Считал, что раз обязались, раз получили задание, значит, должны пройти весь Северный морской путь за одну навигацию.

— Тебе легче, — сказал мне Малер — Динамит. — Ты на «Русанов» — и домой. А мы как завязнем во льдах. Льды ведь не знают о нашем задании.

Но мне в любом случае легче не будет. Ведь я перейду на половине пути на «Русанов»…

И все-таки как хорошо, что меня сейчас взяли!

РАНО УТРОМ

Рано утром к пристани собирался народ со всего города.

Играли сразу два духовых оркестра.

Кругом плавали катера, украшенные флагами.

Висел большой лозунг: «Без победы не возвращайтесь!»

На «Сибирякове» тоже подняли флаг — «Выхожу в море».

Мы все стояли на палубе.

Начался митинг.

Выступали Отто Юльевич, капитан Воронин.

И наконец с капитанского мостика Воронин скомандовал:

— Отдать швартовы, малый вперед.

Оба оркестра вместе играли «Интернационал». Все провожающие на пристани кричали «ура», а мы тихо отодвигались к середине реки.

И тут на берегу я увидел наше кино.

Шнейдеров размахивал руками.

Оператор Трояновский снимал со штатива большой камерой нас и людей на берегу.

— Кино забыли! Кино на берегу! — закричал я. — Подождать же надо, нельзя без них уходить.

— Успокойтесь, Петя, — сказал профессор Визе, улыбаясь. — Они специально остались, чтобы заснять наше отплытие. Ведь с борта они бы не могли снять. Видите, катер «Гром» у пристани. Через минут сорок они нас догонят.

Мы двигались уже довольно быстро.

— Вперед, «Саша», вперед, — сказал кто-то из команды.

Сашей звали наш ледокол — «Александр Сибиряков».

К отплытию я уже знал весь ледокол, потому что куда только не таскал грузы. И морские названия частей корабля тоже запомнил.

Наш грузовой пароход ледокольного типа построили в Англии, в Глазго, в 1909 году.

Сначала им пользовалась Канада, она посылала его каждый год к Ньюфаундленду на зверобойные промыслы. Потом у Канады во время войны его купило царское правительство. Оно купило и другие ледоколы, теперь они называются «Красин» и «Ленин».

У «Красина» и у «Ленина» — мощность по десять тысяч лошадиных сил, у нас же только две тысячи.

Но Отто Юльевич говорил, что это как раз и хорошо — доказать, что не очень мощный ледокол уже теперь, когда строятся метеостанции на берегах, может пройти Северный морской путь.

Все рисовали себе в блокноты схему ледокола, и я решил тоже нарисовать — пригодится.

Теперь я ее объясню.

В трюме № 1 — хранился запас продуктов на полтора года, ведь каждый иногда думал: «А что, если…»

В трюмах № 2 и 3 — уголь самого лучшего качества. Только его все равно мало и по дороге ледокол должен обязательно подкармливаться углем. Капитан Воронин говорил, что нас будет ждать уголь на Диксоне и в Тикси.

Капитанский мостик — место, откуда капитан иногда не спускался по сорок часов. Чаще всего они стояли там вместе — Отто Юльевич и капитан Воронин.

Воронье гнездо — бочка, прикрепленная к мачте. Она есть на каждом ледоколе и даже была на парусниках. В нее капитан забирался, когда кругом были ледяные поля и трудно было найти проход между ними.

Матросский кубрик — в нем жили матросы. Их называли «палубная» команда.

Кочегарский кубрик — там жили кочегары и механики. У них была хорошая баня и душевые кабины.

Твиндек — там были лаборатории и жили несколько научных работников. Мы жили под твиндеком в трюме № 3. Верхнюю часть трюма отгородили и построили каюты. Там была и кают-компания.

Труба — из нее иногда поднимался черный дым. Труба — самое любимое место. Около нее было тепло, за ней можно было спрятаться от ветра. Там всегда собиралась компания шутников и рассказчиков.

Радиорубка — хозяйство Кренкеля. В нее без разрешения лучше было не входить.

На схеме нет скотного двора. Он помещался на палубе под брезентовой крышей. Все наше плавание сопровождалось коровьим мычанием и петушиными криками.

А Я СТОЯЛ И СМЕЯЛСЯ

А я стоял и смеялся.

Неужели это я — и плыву?

Я плыву с Отто Юльевичем вместе.

И со знаменитыми полярниками.

И мы идем вниз по Северной Двине к Белому морю.

Навстречу льдам и белым медведям.

Но льдов мы не боимся, а белого медведя я рад был бы увидеть, а еще лучше — рядом с ним бы сфотографироваться.

Скоро на катере «Гром» нас догнало кино.

— Поторапливайтесь, там, на трапе. Не задерживайтесь! Время дорого! — кричали мы им, пока они лезли по веревочной лестнице, нагруженные своей аппаратурой.

Потом, через час снова задержка.

Мы встали около баржи с аммоналом.

— Товарищ Динамит Малер, а капсюли не забыл? — спрашивали мы подрывника Малера.

— Капсюли он в каюте запрятал, — отвечал корреспондент Громов, его сосед. — Если кого первым подорвет — так меня.

Мы спешили к выходу в Белое море, а пришли на час раньше.

Из Двины в море большим судам надо выходить как бы по расписанию — только в часы прилива.

Двина нанесла ил, получились большие мели, и в отлив их не проскочишь.

— А мы проскочим, — сказал капитан Воронин и скомандовал: — Полный вперед!

Только мы не проскочили.

Мы коснулись дна, и пароход задрожал, затрясся, а меня толкнуло от борта, и если бы я не зацепился за стоящего рядом фотографа Новицкого, то пролетел бы до другого борта.

— Первая авария, — сказал корреспондент Громов, — пойти к радистам, телеграмму, что ли, отбить.

— Будем ждать прилива, Владимир Иванович? — спросил Шмидт Воронина.

— Не буду я его ждать, некогда, — ответил капитан.

Винт снова заработал.

За кормой бурлила взмутненная, грязная вода. Это мы промывали канал в илистом грунте.

«Неужели зароемся в мель? — думал я. — Вот будет позор, если после таких проводов сразу же запросим помощи!»

Отто Юльевич стоял близко и был спокоен. Он даже пошутил:

— Знаете, что думал пророк Магомет о приливах? Ангел, что сидит над морем, ставит свою ногу в море, и вот наступает прилив; потом он поднимает ее, и вот наступает отлив. Видите, как все просто. И вы не волнуйтесь, Петя. Наш капитан — артист, ему можно верить.

«Сибиряков» еще минут пять противно царапал дном по грунту. Я это даже всем телом чувствовал.

А потом мы слегка закачались на волнах — вышли на чистую воду.

— Белое море? — спросил я Отто Юльевича, хоть и сам это уже понял.

— Белое, Петя. Самое белое.

Первым исследователем холодных морей считается мореход Пифей — уроженец Массалии.

Примерно две тысячи триста лет назад он вышел на своем корабле из Массалии. Это было в марте. Он прошел Средиземное море, Геркулесовы столбы — Гибралтарский пролив и поплыл вдоль берегов Пиренейского полуострова и Галлии. Затем в самой широкой части он пересек Галльский пролив, то есть Ла-Манш, и достиг Великобритании.

Пифей первым в древнем цивилизованном мире назвал этот остров Бретанией.

Он высадился на гористый полуостров Корнуэлл и, вероятно, здесь впервые услышал незнакомое название этой земли — «Альбион». Так в будущие века станут называть Англию многие люди.

Пифей обогнул Бретанию, нанес ее берега, а также и многие острова вокруг на карту.

Затем он шел на север еще шесть дней, не видя берегов, и достиг острова, который находился вблизи замерзшего моря.

Этот остров стали называть «Крайнее Туле», что значит — крайний северный предел обитаемой земли.

Возможно, это была Гренландия. Ученые много веков спорили, где же находился «Крайнее Туле». Знаменитый Нансен в 1911 году доказывал, что Туле — это западный берег Норвегии.

От арктических льдов Пифей повернул на юг, достиг материка, обошел безлюдные острова и доплыл до места, где кончались кельтские области и начинались земли скифов.

В одном дне пути от берега на острове «Абал» Пифей высадился и прожил несколько дней в гостях у скифского племени, которое добывало там янтарь. Люди этого племени называли себя тевтонами.

Рассказам Пифея о далекой, никому не известной земле Туле, о тех местах, где море перемешано со льдом, а туманы такие, что не видно вытянутой руки, где невозможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле, не очень-то верили, когда он вернулся на родину.

«Невероятно, что человек честный и притом бедняк… прошел столь большие расстояния, доходил до пределов моря, исследовал всю часть Европы, лежащую на Севере», — писал через двести лет после Пифея знаменитый историк Полибий.

И лишь позже люди убедились в правоте героического мореплавателя Пифея из Массалии.

В августе 1553 года первое европейское судно входило в Белое море. Оно называлось «Эдуард Удалец».

После того как португалец Васко да Гама объявил, что любой смелый капитан может добраться до богатой страны Индии, если поплывет вдоль африканских берегов сначала на юг, а потом на восток и север, в порты Европы стали приходить торговые корабли Португалии, нагруженные драгоценными товарами. А раньше только редкие купцы привозили восточные товары. Много ли товара может привезти купец по суше?

Другой португалец, определившийся на службу к испанскому королю, доказал, что в богатые страны Востока не обязательно плыть вокруг Африки, придерживаясь восточного направления. Можно плыть все время на запад, обогнуть южный мыс Америки, и однажды окажешься в Китае или в Индии.

Испания и Португалия быстро богатели благодаря своим смелым капитанам и лихим торговым людям.

В 1493 году римский папа Александр VI издал указ — буллу, по которой западный путь в Индию и Китай отдал Испании, а восточный — Португалии.

Другим народам тоже хотелось торговать, и они решили найти иную дорогу в богатые восточные страны.

Об этой дороге в Европе ходили странные слухи.

В то время были разные карты Земли. На одних — заледенелый остров Гренландия соединялся со Скандинавией, а из Северной Азии в Америку можно было идти пешком, потому что это была единая земля. Попадались другие карты. На них был нанесен Берингов пролив, он назывался тогда Анианским.

Откуда мог узнать о нем итальянский картограф, напечатавший эту карту?

В 1524 году к великому князю Василию, будущему отцу царя Ивана Грозного, в Москву прибыл посол из Рима от папы Климента VII. Папа римский предлагал великому князю перейти в католическую веру вместе со всей страной и принять из его, папских, рук королевский титул.

Великий князь не собирался менять веру, но, с другой стороны, ему не хотелось ссориться с влиятельным римским папой. И он отправил в Рим своего посла Дмитрия Герасимова.

Дмитрий Герасимов удивил итальянцев образованностью и остроумием. Он знал несколько языков, любил музыку, старательно изучал в Риме исторические памятники. В Риме Герасимов подружился с писателем и историком Пабло Джиовио. Однажды русский посол рассказал другу о Северном морском пути из Европы в Китай. И даже показал ему свои карты севера России.

Джиовио немедленно напечатал рассказы Герасимова. Книга называлась так: «Книга о посольстве Василия, великого государя Московского, к папе Клименту седьмому, в которой с особой достоверностью описано положение страны, неизвестное древним, религии и обычаи народа и причины посольства».

Эту книгу читали повсюду с увлечением. Ее переиздавали не один раз.

Ведь до Дмитрия Герасимова все средневековые географы считали, что в полярные страны человек никогда не сможет добраться, а если и попадет туда, то погибнет от невозможных морозов и страшных морских чудищ.

В 1549 году в Вене, вышло другое знаменитое сочинение: «Записки о московитских делах» Сигизмунда Герберштейна. В нем рассказывалось о путешествии русского человека Григория Истомы. Кораблю, направляющемуся в богатые восточные страны, надо пройти по северным морям только до Оби, говорилось в книге, а дальше он должен плыть вверх по течению могучей реки, перейти в Иртыш, и так он проберется в глубь Китая.

Шведский король Густав Ваза долго искал смелого капитана, чтобы отправить его в такое плавание. Но смелого капитана для этого путешествия в те годы в Швеции не нашлось.

Себастьян Кабот, «Великий штурман Англии», родом итальянец, конечно, знал обе эти книги. Он сожалел, что уже стар и не может лично отправиться в плавание, но снарядил целую эскадру.

Во главе эскадры стал сэр Гуго Виллоуби — не самый хороший мореход, но зато очень знатный дворянин. Сам английский король вручил сэру Виллоуби грамоту о том, что единственной целью путешествия являются открытия и торговля. Король просил все встреченные народы обращаться с экспедицией так, как бы им хотелось, чтобы обращались с ними, если бы им самим случалось прибыть в Англию.

Эскадра состояла из трех судов.

20 мая 1553 года ликующие толпы в Ратклифе провожали экспедицию. Этот день можно считать началом завоевания европейскими мореходами Великого северного морского пути.

Через три месяца шторм разбросал корабли.

«Эдуард Удалец» под командой Ричарда Ченслера вошел в Белое море и достиг устья Северной Двины. На месте Архангельска в то время стоял небольшой монастырь.

А несчастного сэра Виллоуби нашли через год русские промышленники. Оба английских богато нагруженных судна стояли рядом. Повсюду лежали трупы замерзших людей. Сам Виллоуби лежал в каюте, держа в руках журнал. Он не переставал писать, пока не лишился чувств.

Все снаряжение кораблей было учтено и полностью передано Англии.

Ричард Ченслер, капитан «Эдуарда Удальца», из Архангельска прибыл в Москву ко двору Ивана Грозного. Он назвал себя послом английского короля и жил с почетом, но «с доглядкой».

Так англичане узнали о том, что в Россию можно доплыть по морю.

Ченслер договорился о выгодной торговле Англии и России, и после этого действительно английские купцы организовали «Московскую компанию», стали снаряжать свои суда в устье Двины, а небольшой монастырь быстро превратился в торговый порт Архангельск.

Через три года после сэра Виллоуби отыскивать северо-восточный проход решился Стефан Борро. Раньше он служил штурманом у Ченслера.

Третьего мая Борро двинулся из Ратклифа. «Великий штурман Англии», восьмидесятилетний старик Себастиан Кабот устроил ему торжественные проводы.

«Добрый старый джентльмен, от радости видеть такую готовность к предприятию, сам принял участие в плясках среди веселого общества», — писали участники проводов.

Борро был первым англичанином, попавшим на Новую Землю, остров Вайгач и пролив Югорский Шар. Он очень удивился, когда увидел в этих местах прекрасные русские корабли. Русские звероловы имели в то время свои избы даже на Шпицбергене, они были умелыми моряками, а суда их были быстроходнее английских. Не раз первые встречные русские дарили оголодавшей команде Борро бочки меда, гусей, мешки белой пшеничной муки.

Путей в богатые страны Востока Борро так и не нашел, хотя сумел добраться почти до Оби.

Больше десяти лет, год за годом, английские капитаны, опытные мореходы и рисковые люди снаряжали свои суда на розыски «стран и владений могущественного принца императора китайского». Но этих владений так они и не находили. Их суда не шли дальше Карского моря, они либо сгружали богатые свои грузы в Архангельске, либо бесследно исчезали в арктических льдах.

И тогда на поиски северо-восточного прохода в Индию и Китай двинулись голландские корабли.

В первых голландских экспедициях прославился, а потом погиб капитан Виллем Баренц.

В то время некоторые географы уверяли, что океан покрывается льдом только у берегов. А дальше, на севере, чистая для плавания вода.

Баренц поверил этим географам. Он плыл вдоль Новой Земли на север, пока не уткнулся в бесконечные ледяные поля. Около этих полей его судно «Посланник» прождало две недели перемены ветра. Ветры менялись, но лед не разрежался.

Тогда Баренц двинулся назад. Часто на берегах он видел старинные русские кресты. Иногда это были береговые знаки, иногда могилы.

Порой Баренц встречал ладьи русских рыбаков. Те рассказывали ему, какой путь лучше выбрать.

Голландцы вернулись домой из первой экспедиции, казалось бы, ни с чем.

Но сами-то они считали, что прошли всю ледовитую часть океана, а дальше, где-то рядом, материк поворачивает на юг, и начинается свободный путь в богатые страны.

На пути им попадались стада китов. Корабли боялись подплывать близко к чудовищам. Киты могли потопить всю флотилию парусных суденышек.

Но ведь киты плавают лишь в открытых океанах! — радовались моряки. — Значит, рядом свободный океан.

Поэтому на следующий год из Голландии вышла целая флотилия — семь судов. Корабли были нагружены товарами для обмена с Индией и Китаем. На них плыли золотых дел мастера и шлифовщики бриллиантов. Сразу после успешной торговли, тут же на корабле, они хотели взяться за работу.

Но ни Китая, ни Индии они не увидели. Дальше Новой Земли и Вайгача пробиться им не удалось.

После нескольких попыток прорваться сквозь льды на восток капитаны решили повернуть домой. Не соглашался один лишь Баренц. Он звал на север, уверяя, что там чистая вода. Но ему пришлось подчиниться.

Изможденные, обмороженные и больные, голландцы не скоро вернулись домой.

Северо-восточный проход в Индию и Китай невозможен — решили все в Европе.

Но Баренц не успокаивался.

В следующем году ему удалось снова уйти в Арктику.

После жестокой борьбы со льдами судно, которое он вел, было раздавлено. Моряки высадились на пустынный берег Новой Земли. Они спасли оружие, провизию, шлюпки, паруса и доски.

Умер корабельный плотник. Земля смерзлась так, что невозможно было даже выдолбить для него Могилу. Его так и похоронили — в узкой трещине между камнями.

Кругом на берегу валялись толстые бревна. Их выносили в море сибирские реки. Море же выбрасывало бревна на берег.

Зима уже начиналась.

Семнадцать измученных людей под командой Баренца построили все-таки дом из этих бревен да спасенных с корабля досок. 12 октября в доме уже можно было жить.

Скоро на несколько месяцев скрылось солнце. Тьма и ужасные морозы окружали дом голландцев.

Только благодаря воле Баренца и его руководству большая часть команды пережила эту зиму.

Нары покрывал лед толщиной в два пальца. Если одежду пробовали поднести к огню, то сторона, противоположная пламени, даже не оттаивала. Посередине избы рядом с очагом поставили бочку. В нее наливали подогретую воду и по совету корабельного доктора устраивали теплые ванны.

Скоро снег покрыл дом доверху, и выйти можно было, только прокопав тоннель.

Баренц понимал, что здоровье людей зависит от их настроения. Едва стихал ветер, он выводил команду на прогулку. Заставлял людей больше двигаться. Моряки сумели хорошо поохотиться на медведей и песцов.

Шкурами они укрывались, медвежьим жиром — освещали помещение.

Летом им удалось снарядить шлюпки. Команда погрузилась на эти утлые корабельные лодки, и Баренц повел их на юг, вдоль берегов Новой Земли.

Об этой страшной зиме Баренц написал подробный отчет.

До последнего часа он скрывал свою болезнь от команды. Чувствуя приближение смерти, Баренц начертил дальнейший путь на карте, дал спутникам подробные инструкции.

Наконец после полутора месяцев пути, голландцы встретили две ладьи русских зверобоев.

Русские поделились с ними чем могли.

Восьмого ноября 1597 года двенадцать уцелевших человек, одетые в медвежьи шкуры, сошли на берег в Амстердаме.

Их считали погибшими. По ним давно отслужили заупокойные мессы.

На берегу собрался народ. Люди смеялись и плакали.

Впервые европейцы зимовали так далеко на Севере. Впервые были сделаны и записаны подробные наблюдения над природой полярной ночью.

Картами северной части Новой Земли и близких островов, эти карты составил сам Баренц, пользовались в Европе триста лет.