Зов Арктики

Отец Отто Юльевича не был капитаном.

И сам Отто Юльевич мог бы пойти в сапожники или в портные, но только не в ученые и путешественники.

Шмидта всю жизнь называли везучим. И со стороны это казалось так…

На самом же деле Отто Юльевичу, пожалуй, чаще не везло. Но он умел покорять обстоятельства и выходил победителем из невезения.

Он родился 1 октября 1891 года в тихом провинциальном белорусском городе Могилеве.

Его дед был обрусевшим прибалтийским немцем. Всю жизнь он батрачил на зажиточных людей и под старость арендовал кусочек «своей» земли — мызу.

Дед по матери был латышом. Но жизнь у него проходила в точности так же, как у деда по отцу. С детских лет батрачил и под старость — кусочек земли.

Отец Отто Юльевича, Юлий Шмидт, мальчиком пошел в ученики к часовщику. Он был слабым и часто болел, физический труд давался ему плохо. От часовщика он перешел в писчебумажный магазин, стал даже приказчиком — продавцом. Расхваливал покупателям тетради и чернила, продавал карандаши, всю выручку вечером сдавал хозяину. Здоровье его было по-прежнему слабым. В свободное время он любил помечтать. Он мечтал о независимой жизни.

Независимую жизнь Юлий Шмидт представлял так.

Неожиданно в городе появляется новая лавка. Там тоже продаются карандаши и перья, чернила и бумага. И за прилавком по-прежнему стоит он, Юлий. Но над входом вывеска: «Юлий Шмидт. Писчебумажные товары». И никто им не помыкает, не придирается, не подсматривает за ним. Он сам себе в лавке хозяин. Покупатели держатся с ним уважительно. Пусть выручка у него будет мизерная, лишь бы прокормиться. Но зато свое дело.

Из небогатого жалованья он постоянно откладывал деньги на будущее обзаведение. Но однажды, когда попробовал на эти скопленные гроши открыть самостоятельную торговлю, то немедленно разорился.

Все те деньги, которые он экономил несколько лет, отнимая их у себя, своей жены и маленького сына, пропали даром.

— Все от бога, надо больше молиться богу, — понял Юлий Шмидт, хотя и до этого молился постоянно.

Теперь же утром и вечером ставил он жену свою и маленького сына на колени, вставал рядом с ними сам и вымаливал у бога удачу в торговле.

Но удачи не было.

Каждый вечер отец читал вслух божественные книги. И маленький Отто заучивал их по приказу отца. Память у Отто была удивительная. Даже не очень образованный отец, кончивший лишь начальный класс сельской школы, понимал это.

Многие страницы из книг, которые читал отец, очень скоро Отто уже запомнил и мог рассказывать сам. Посидев однажды около этих книг, он сам научился читать и читал не хуже отца. А на обрывках бумаги, которые отец принес однажды из магазина, он научился писать и выписывал буквы аккуратно, старательно.

Судьба Отто, худенького голубоглазого мальчика, решилась летом 1899 года на мызе у деда-латыша.

Летом на мызу съехались родственники. Старшие братья матери — крепкие, неторопливые крестьяне. У всех у них были свои дети, некоторые помогали дома по хозяйству, другие были отданы в учение ремеслу.

Однажды после ужина заговорили об Отто.

Сам мальчик был отправлен спать за дощатую перегородку. Но разве может заснуть человек, если рядом за тонкой стенкой взрослые люди решают его жизнь, а все их слова четко слышны.

Отто мечтал о школе. Он мечтал учиться наукам, но разговор был не о науках.

Лишь отец, Юлий Шмидт, робко проговорил:

— Очень способный мальчик, учиться бы ему…

— Учиться надо, — откликнулся самый старший брат матери. — Только чему учиться? Вот сапожное дело — всегда найдется работа, всегда будет при хлебе. У меня знакомый — хороший мастер, свой дом в городе имеет, ему как раз нужен ученик. Я бы на твоем месте не раздумывал, сразу отдал бы сына к тому мастеру.

— Сапоги шить — занятие хорошее, — сказал другой брат матери, — но я бы посоветовал отдать его в портные. Лет восемь походит в учениках, зато потом сам дело может открыть, если будет старательным.

Другие братья предлагали свое.

А маленький Отто прислушивался к этим разговорам с ужасом.

Наконец, все братья матери смолкли и вопросительно посмотрели на деда. Дед был главным в семье. Как он решал — так и делалось.

— Вы все давали хорошие советы. И я тоже думал, что мальчика пора учить ремеслу. Но я разговаривал с ним эти несколько дней и постоянно удивлялся его смышлености. А память у него какая! Мы все вместе не помним столько страниц из евангелия, сколько знает он один. Я думаю, надо мальчику получить образование.

Тут приподнялся отец, Юлий.

— Ты молчи, — остановил его дед, — помолчи, когда говорят старшие. Я знаю, что ты хочешь сказать. Сейчас у тебя нет таких денег, чтобы отдать его в гимназию. Но если мы сложимся все вместе, то деньги соберем. Неужели мы не поможем одному из наших детей?

Слово деда было законом.

Родственники собрали деньги кто сколько мог, и Отто Шмидт стал гимназистом.

Он поступил сразу во второй класс Могилевской классической гимназии. Этот класс он закончил с отличием. И также третий, четвертый, пятый.

В гимназии учились в основном дети зажиточных родителей.

— Проходите, пожалуйста, господин гимназист, — говорили встречные городовые.

В домах у многих гимназистов жила прислуга. Прислуга готовила, мыла посуду, колола дрова, чистила ботинки и стирала одежду.

Конечно же, в доме Шмидтов прислуги не было.

Утром, еще до занятий, Отто колол дрова и носил воду. После гимназии он сидел с маленькой сестренкой, пока мать занималась домашними делами. И все-таки он ухитрялся читать много книг. В то время он особенно увлекался книгами о путешествиях.

Отец снова попытался открыть писчебумажную лавку и снова разорился.

Тогда он перевез семью в Одессу, потом в Киев.

Если бы Шмидт не был в 1905 году в Одессе, то, возможно, он не стоял бы на «Сибирякове» рядом с капитаном Ворониным, не руководил бы знаменитыми арктическими экспедициями. Вся жизнь его была бы другой.

В тысяча девятьсот пятом году в Одессе была революция.

Каждое утро в гимназии начиналось с молитвы и пения гимна «Боже царя храни».

А на улицы выходил народ.

— Долой самодержавие! Долой царя-убийцу! — кричали демонстранты.

Восставший броненосец «Князь Потемкин-Таврический» стоял на рейде, на виду у всей Одессы. Матросы кричали «ура» и пели революционные песни. На набережной для прощания был выставлен гроб потемкинского матроса Вакулинчука.

Гимназистам было настрого запрещено участвовать в народных шествиях и политических демонстрациях.

Но Шмидт прошел по улицам города в огромной толпе людей, хоронивших Вакулинчука.

И снова люди вокруг громко требовали:

— Долой самодержавие!

И тринадцатилетний Шмидт впервые задумался о государственном устройстве страны.

Пока ему многое неясно. Не с кем посоветоваться.

Нет у него таких знакомых, чтобы подсказали, какие надо прочитать книги, чтобы понять все. И есть ли такие книги — Шмидт тоже не знал. Он только знал, что мысли его — опасные. И хранил их до времени про себя, ни с кем не делился.

А потом была третья гимназия, киевская.

Там он тоже лучший ученик.

За год до окончания гимназии Шмидт простудился и болел недели три.

Он вернулся похудевший и молчаливый.

На первом же занятии преподаватель математики вызвал его к доске.

— Эти два господина, — преподаватель показал на одноклассников Шмидта, — не смогли доказать теорему. Может быть, докажете вы?

— Он болел, он первый день сегодня! — со всех сторон закричали гимназисты.

— Ах простите. Я забыл, что вы действительно были больны и не знали о том, что я задавал эту теорему на дом. Садитесь на место.

Но Шмидт от доски не отошел. Он внимательно рассматривал чертеж, сделанный мелом.

— Я попробую доказать ее.

— Как же вы это сделаете? К занятиям вы не готовились?

— Нет.

— Значит, не учили доказательство.

— Я попробую, — повторил Шмидт.

— Ну-ну, попробуйте, — преподаватель даже развеселился. — Посмотрим, как смелость воюет с невежеством.

Шмидт решительно провел несколько линий на доске, надписал буквы. Подумал с полминуты, провел еще линии.

Лицо преподавателя вытянулось.

— Постойте, — сказал он, подошел к доске и стал разглядывать чертеж. — Где вы узнали об этом способе доказательства?

— Нигде. Мне кажется, этот способ вполне логичен.

— Но в учебнике дан другой. Хотя ваш, пожалуй, красивее. И вы никогда не слышали об этой теореме?

— Нет. Только сейчас, здесь.

— Садитесь, Шмидт. Вы доказали теорему. И еще вы доказали нам всем, что вы — человек удивительных математических способностей. Господа, я ставлю Шмидту «отлично», но если бы я мог, я поставил бы десять отличных оценок за это доказательство. Вы математик, Шмидт. Математик с большой буквы.

В классических гимназиях преподавали латынь. Латынь, немецкий, французский — Шмидт знал. Английский и итальянский он изучал сам.

По правилам классических гимназий древнегреческий был не обязателен, но если хоть один ученик хотел учить этот язык, директор был обязан найти учителя. Директор пробовал отговорить Шмидта, ему не хотелось тратить время на поиски учителя.

Отговорить не удалось.

Шмидт выучил и древнегреческий.

В это время перестала приходить помощь от родственников, и Шмидт стал зарабатывать уроками, репетируя отстающих учеников из богатых семей.

Через год он окончил гимназию с золотой медалью. Золотая медаль проложила ему путь в университет.

Узнав, что он принят на первый курс математического факультета Киевского императорского университета, Отто Шмидт отрастил усы.

Ему хотелось выглядеть взрослее.

Трудно прожить день так, чтобы вечером, вспоминая его, остаться довольным.

Студент Шмидт был недоволен собой, своей прежней, гимназической жизнью. «Проходила она бессистемно, — думал он. — Прочитал немало, был в гимназии первым, а все мои знания обрывочные и нерегулярны».

И он решил составить план чтения книг до конца своей жизни. Система должна быть во всем.

Несколько дней он просидел в библиотеке университета, рылся в каталогах, составлял списки книг, которые обязательно надо было прочитать. Это были книги по философии и геологии, истории, музыке и химии.

Однажды вечером он сложил эти списки воедино. Напротив каждой книги написал время, которое надо затратить на ее изучение. Заодно приписал часы, необходимые для спектаклей, музыкальных концертов.

Он не представлял, что подсчет займет столько времени.

Ночь уже кончалась, уже крышу противоположного дома освещали лучи поднимающегося солнца, когда студент Шмидт вывел итоговое число.

Этим числом была тысяча. Тысяча лет требовалась на то, чтобы прочитать необходимые книги.

А ведь он должен заниматься не только чтением. На собственные научные исследования тоже нужны годы.

Шмидт походил по маленькой своей комнате, снова присел к письменному столу.

— Буду вычеркивать, буду жестоко все сокращать, — решил он.

С болью в душе он вычеркивал книги, которые так хотел прочитать, но без которых еще можно было как-то обойтись. Потом он снова подсчитывал часы и годы.

Получалось двести пятьдесят лет.

Ни одной книги из оставшегося списка вычеркнуть было нельзя. Каждая из книг была самой необходимой.

— Что же, буду концентрировать время. Надо уместить эти двести пятьдесят лет в одну жизнь, — решил он. — Человек сам хозяин своего времени.

И Шмидт стал «концентрировать».

Он читал повсюду.

Вставал, едва лишь начинало светать.

Ехал на трамвае со своей окраинной Верхне-Юрковской улицы (теперь это широкая улица имени Отто Шмидта), читал. Ехал на частные уроки — и снова читал.

В университете скоро многие узнали студента Шмидта.

Уже на первом курсе он написал научную работу, о которой заговорили математики.

Говорили, что знаменитый профессор Граве сам подошел после лекции к Шмидту, поздравил его с этой работой и предложил пройтись с ним по улицам пешком.

В то время в математической Европе только что стала известна теорема Ремака — одна из главных теорем в высшей алгебре.

Студенческие годы

Первокурсник Шмидт нашел новое доказательство этой теоремы, намного лучшее, чем у Ремака.

Эта работа была напечатана в ученых трудах Киевского университета и немедленно перепечатана за границей.

В том же году студент Шмидт создает уже целый научный труд по высшей алгебре. Труд печатается отдельной книгой. Шмидт получает золотую медаль.

Трудно представить студента, который со второго курса начинает писать большую книгу-монографию по своему предмету. Но этот предмет еще только создавался. В мире было лишь несколько математиков, которые начинали разрабатывать неведомую область в своей науке — теорию групп. Среди этих нескольких был и второкурсник Шмидт. Его книга называлась «Абстрактная теория групп». В последующие десятилетия эта студенческая работа очень сильно повлияет на математические исследования в нашей стране. Многие поколения математиков, профессоров и студентов станут изучать ее в будущем.

Но однажды…

Шмидт учился на последнем курсе, когда после очередной тяжелой простуды врачи отправили его в больницу.

Он болел и раньше. Но стоило полежать несколько дней в постели, и все как будто проходило. Да и некогда было обращать внимание на свое здоровье.

В больнице тоже можно заниматься, правда, не всегда хватает сил поднять голову. Но можно себя заставить. А заодно и бороду отрастить…

Врачи подозрительно часто обращались к нему с утешениями. Много раз осматривали его, выстукивали, выслушивали шумы в груди.

— Молодой человек, — сказал наконец один из врачей, — я должен вас очень и очень огорчить. У вас крайне нехорошие легкие. Вам надо забросить все ваши ученые занятия и отдыхать. Воздух и отдых, отдых и воздух — тогда вам, может быть, и удастся обмануть свою судьбу. Иначе туберкулез. Угроза туберкулеза будет висеть над вами постоянно, как дамоклов меч. Малейшая простуда — и вы смертник.

Занятия наукой забросить было невозможно. Без них зачем было бы жить?

А свежий воздух тоже необходим — это Шмидт запомнил крепко.

И в перерыве между экзаменами он скитался на велосипеде по селам. Старался помногу ходить пешком. Однажды ненадолго попал в Крым, и там появилось новое увлечение — горы.

А в Киеве били барабаны. Духовые оркестры играли победные марши. По главному проспекту, по Крещатику, вышагивали полки с царскими знаменами.

Начиналась война. Первая мировая война.

Но недолго оркестры играли победные марши, недолго с балконов размахивали царскими знаменами. Скоро появились первые раненые, потом беженцы.

Шмидт к этому времени уже окончил университет и остался при факультете для подготовки к профессорскому званию.

В армию его не призвали — ведь он читает лекции студентам, а одновременно сдает магистерские экзамены.

Свергли царя.

На улицах обнимались люди с красными бантами.

Слова «революция» и «свобода» можно было произносить вслух, и за это никто теперь бы не поволок в охранку.

И тут вспомнились все те мысли, которые мучили Шмидта начиная с девятьсот пятого года, с Одессы, с гимназических лет.

Да, в последний год ему повезло — он получил доступ в секретную часть библиотеки. Он прочитал книги Маркса и Энгельса, даже Ленина и Плеханова. Он не все еще в них понял и думал, что это просто теория, отвлеченные от жизни мысли.

А теперь внезапно марксистская теория стала жизнью, которая шла на улицах.

Возможно, если бы Отто Юльевич не был в Одессе в девятьсот пятом году и не мучили бы его тайные мысли, теперь он бы, как многие в университете, по-прежнему приходил бы каждый день на факультет, занимался бы исследованиями в области высшей алгебры, далекой от революционных событий.

Но революция притянула Шмидта к себе. Его перестали видеть в университете.

Однажды друг и однокурсник, вместе с ним сдававший магистерские экзамены, встретил его на улице.

— Что вас так редко видно? — спросил друг.

— А я занимаюсь организацией карточной системы в городе, — ответил Шмидт.

— Какой такой карточной? — не понял друг.

— Продовольственной. Продовольствие вы получаете по карточкам?

— Получаю, очень регулярно.

— Именно регулярно. А для этого тоже нужна математика. Вот я и предложил свои услуги.

В июле 1917 года Отто Юльевич приехал в Петроград на съезд по делам высшей школы.

И сразу понял, что центр революции здесь, в Петрограде. Прямо с вокзала он попал на митинг.

Множество разных партий. От каждой выступают люди с громкими голосами. Лозунги у них порой почти одинаковые. Попробуй разберись, кто из ораторов прав. И все-таки Отто Юльевич понимал, что истина у большевиков.

В Петрограде он оказался нужным человеком.

Его пригласили на службу в министерство продовольствия. Там уже знали о его работе в Киеве по организации карточной системы. Только ошиблись чиновники, приглашая его. Не успели они оглянуться, а молодой профессор уже организовал «социалистическую группу служащих министерства». Уже развешивал воззвания.

В одном таком воззвании Шмидт писал:

«Спасение Родины возможно лишь в деловом сотрудничестве всех социалистических партий, в том числе и большевиков».

— Да это же замаскированный большевик! — возмущались высокие чины министерства.

В то время считаться большевиком было опасно. Это были последние месяцы перед Октябрем. Большевики подвергались травле. Ленин скрывался в подполье.

И когда победила Великая Октябрьская революция, чиновники министерства объявили забастовку. Они просто не пришли на службу.

А страну надо было снабжать хлебом и мясом, крупой и овощами.

На работу приходили лишь Шмидт и еще несколько человек.

Взамен министерства Советское правительство создало Народный комиссариат продовольствия.

Шмидта назначили членом коллегии комиссариата.

Вместе с правительством он переехал в Москву.

Страна голодала, и не так просто было организовать снабжение в городах.

Снова Шмидт жил по «концентрированному» режиму. Только теперь время уходило не на чтение книг, а на организацию продовольственных рабочих отрядов, на регулирование тощих, но необходимых каждому работающему человеку пайков.

В ноябре 1918 года Шмидт стал членом большевистской партии.

О том, что профессор Шмидт стал большевиком, было напечатано в газетах. В то время на всю страну было, может быть, пять-восемь большевиков-профессоров.

У Шмидта был однофамилец, тоже профессор. Он поместил в газете объявление, где просил не путать его с математиком Шмидтом, изменившим культуре и перешедшим на сторону большевиков.

Отто Юльевич не изменил культуре.

В разных районах Москвы прохожие видели этого высокого сутуловатого профессора с пышной бородою. В Лесотехническом институте он читал лекции по математике, потом спешил в Народный комиссариат просвещения, где по предложению Ленина стал членом коллегии. Там он доказывает, что срочная реформа школы необходима. Старается разыскать каждого ученого и занять его научной работой.

«Мне всегда приятно, что сидите здесь Вы, и я этому радуюсь, хотя Вы сегодня и деретесь зря», — пишет ему в записке на одном таком заседании нарком просвещения Луначарский.

Отто Юльевичу приходилось часто выступать с докладами на заседаниях Совета Народных Комиссаров, которыми руководил Ленин.

Ленин назначает Шмидта еще и членом коллегии Народного комиссариата финансов.

В стране была разруха, и деньги почти ничего не стоили.

Каждый человек в то время был миллионером. В зарплату получали по сто миллионов рублей. Да только какая-нибудь луковица тоже стоила миллион.

А через неделю ее цена могла увеличиться раз в двадцать. И тогда государству приходилось выпускать новые бумажные деньги, чтобы раз в двадцать увеличить зарплату рабочим.

Не так-то просто разобраться в денежных делах страны. Для этого требуются большие знания. Поэтому Ленин назначил в Наркомат финансов именно профессора математики Шмидта. И Шмидт разобрался очень скоро. Даже написал научную работу «Математические законы денежной эмиссии». Вывел несколько специальных формул.

Однажды Владимиру Ильичу докладывали о том, что необходима эмиссия, выпуск новых бумажных денег.

Ёладимир Ильич спросил:

— Эта новая эмиссия укладывается в формулу Шмидта?

В стране было много частных издательств.

Эти издательства старались выколотить из своих покупателей как можно больше денег и поэтому в основном издавали книжки о похождениях сыщиков и прочих лихих героев.

И тогда Владимир Ильич снова обратился к Шмидту: он предложил ему заведовать самым большим в мире Государственным книжным издательством.

А профессор Шмидт, член коллегий наркоматов, который забыл, когда он спал полностью всю ночь, согласился на предложение Ленина.

Вместо книжек о дешевых приключениях читатели стали получать книги лучших русских и иностранных писателей, книги по истории и географии. Издательство начинает выпускать собрания сочинений Маркса, Энгельса, Ленина.

А у Отто Юльевича появилась уже новая мечта.

Когда он еще не был профессором, заведующим самым большим в мире издательством и государственным деятелем, а был студентом-первокурсником, он составил списки необходимых книг по различным областям науки.

Не все книги удалось прочитать Шмидту.

И все-таки он стал одним из самых образованных, разносторонних людей в стране. Таких людей в прежние века называли энциклопедистами.

А почему бы не создать Большую Советскую Энциклопедию — издание этак томов на шестьдесят-семьдесят, в котором были бы собраны все человеческие знания, объединенные едиными марксистскими идеями?

Можно ли было думать в разрушенной войнами стране о таком сложном издании? И все-таки Шмидт написал проект и подал его в Центральный Комитет партии.

Центральный Комитет проект одобрил, назначил Шмидта главным редактором БСЭ (так стали сокращенно называть Большую Советскую Энциклопедию) и поручил приступить к изданию энциклопедии немедленно.

В большевистской России — энциклопедия! — писали буржуазные газеты. — Да кто ее станет читать в этой полуграмотной стране! И откуда возьмутся знающие люди, чтобы ее написать? Ох и посмеемся же мы, когда станут выходить тома этой так называемой энциклопедии!

Посмеяться не пришлось. Они открывали тома первого издания Большой Советской Энциклопедии и убеждались, что это серьезные книги, изложенные ясным языком, полные глубоких знаний.

Многие библиотеки мира просили Отто Юльевича помочь им приобрести тома энциклопедии.

Еще одна неожиданная победа большевиков — написали буржуазные газеты.

Мало кто догадывался, сколько сил уходило на издание энциклопедии у главного редактора. Он внимательно читал и редактировал каждую статью. А ведь еще надо было найти человека, знающего специалиста, который бы смог написать эту статью. А таких статей в огромных томах энциклопедии были тысячи, по всем областям человеческих знаний.

В те годы Шмидт не отказывался ни от какой работы, которую поручал ему Центральный Комитет партии. За любую работу брался с увлечением. И только от одной должности отказался.

Однажды решили назначить профессора Шмидта послом в Италию. Иностранные газеты уже успели сообщить об этом назначении, а Шмидт не соглашался.

— Ну какой из меня дипломат! — говорил он.

Об отмене этого решения просили одновременно и наркоматы и издательства.

И Центральный Комитет партии отменил свое решение, что случалось крайне редко.

Как-то раз, в 1923 году, Шмидт встретился с киевским своим товарищем, с ним они вместе когда-то учились в университете и вместе сдавали магистерские экзамены.

Всю ночь они спорили в маленькой комнате товарища на разные философские темы. А утром товарищ пошел провожать Шмидта и решил похвастать:

— Вот вы — убежденный большевик. А я, между прочим, тоже живу как коммунист: в маленькой комнате и питаюсь кое-как, и ничего мне особенного не надо.

— Значит, вы так ничего и не поняли! — расстроился Отто Юльевич. — Неужели вы думаете, что цель коммунизма в такой вот скудной жизни, как ваша. Цель коммунизма в противоположном — сделать так, чтобы все люди могли быть счастливы, чтобы они жили самой полной человеческой жизнью. Поэтому я и стал коммунистом.

Уже все привыкли, что Отто Юльевич за день появляется в разных районах Москвы, может одновременно руководить множеством людей и учреждений. Что в то же время он выступает с лекциями, пишет статьи и заведует кафедрой алгебры в Московском университете.

Но вот в газетах появляются статьи о Шмидте-альпинисте.

Профессор Шмидт, писали газеты, возглавил группу советских и немецких альпинистов, забрался в неисследованные высокогорные области Памира, открыл несколько новых перевалов, впервые в мире прошел весь ледник Федченко и нанес все неизвестные раньше места на карту.

— Вероятно, это однофамилец известного Шмидта, — думали многие.

Но потом газеты напечатали и фотографии альпинистов. Отто Юльевича легко узнавали все по могучей, роскошной бороде.

Шмидт всегда помнил слова врача о том, что туберкулез будет висеть над ним, как дамоклов меч. Поэтому он старался закалять свой организм.

Шмидт увлекся альпинизмом в 1923 году. В то лето вместе с Валерианом Владимировичем Куйбышевым он поехал в короткий отпуск на Кавказ.

Уже во время своего первого восхождения он едва не погиб.

Это была горная вершина в районе Эльбруса. Отто Юльевич поднимался вместе с проводником, местным жителем. Проводник был опытным человеком, но, поднявшись до границы знакомых мест, дальше идти отказался.

Отто Юльевич отправился выше один. Проводник остался ждать его в тесной пещере.

Ясно, что Шмидт был тогда не очень-то опытным альпинистом. Расщелина под ногами была неожиданная, и Шмидт оступился. Он был избит камнями, падавшими вслед, но руки и ноги, к счастью, остались не сломаны. На помощь вряд ли можно было надеяться, и Отто Юльевич стал выбираться сам. Он лез по отвесной каменной стене, царапал руки, обрывался, падал, снова лез. И все-таки выбрался! На обратном пути он действовал осторожно и к пещере вернулся без приключений.

Он подошел как раз в ту минуту, когда проводник собрался спускаться домой.

— Я думал, ты совсем пропал там, в горах, — сказал проводник.

— Выбрался, — радовался Отто Юльевич. — А есть как хочется! Вы-то сами хоть поели, надеюсь?

— Хорошо поел, — отозвался проводник. — Свой ужин съел и твой тоже съел. Я думал, ты не вернешься. Зачем человеку еда, если он пропал.

Отто Юльевич засмеялся на такое простодушие и зашагал вниз.

Через год Отто Юльевич поехал в короткую командировку в Швейцарию. Там он сумел принести с гор эдельвейсы — пушистые белые цветы, похожие на кошачьи лапки и одуванчик одновременно. Эдельвейсы приносили с гор лишь опытные альпинисты.

Теперь каждый год он старался попасть в горы. Да и сухой свежий воздух хорошо действует на легкие.

А когда в 1928 году на Памир уходила советско-немецкая высокогорная экспедиция Академии наук, конечно же, его выбрали руководителем группы альпинистов.

Были все-таки люди, которые в разговоре о Шмидте с сожалением покачивали головой.

— Как много мог бы сделать Отто Юльевич для математики, если бы целиком отдал себя ей! — говорили они. — Революция отняла Шмидта у математики.

Но вот в 1927 году в математическую столицу мира, в город Геттинген, съезжаются известные математики из многих стран на «летний семестр». Зимой они преподают в своих университетах, в тихих кабинетах готовятся к спорам, вынашивают идеи, а летом обмениваются этими идеями.

Руководил заседаниями крупнейший математик того времени Гильберт.

Впервые о своих теориях сообщали Биркгоф, отец кибернетики Винер.

И все-таки доклад Отто Юльевича произвел ошеломляющее впечатление на ученых.

От большевика, государственного деятеля из Советской России ученые ожидали скорее пропагандистских речей. Помнили, что когда-то, в студенческие годы, он написал несколько интересных работ. Но были ли у него достижения в математике после этого — неизвестно.

И вдруг этот государственный деятель совершает огромное математическое открытие.

«Теорема теории групп, известная под именем теоремы Шмидта, представляет собой одну из основных теорем современной алгебры. Это теорема такого ранга и значения, которые в каждой области математики насчитываются единицами… Теорема О. Ю. Шмидта… принадлежит именно к фундаментальным, большим открытиям, которые навсегда останутся в науке», — скажет позже академик П. С. Александров.

Так в Европе узнали, что в Советской России развитие математики, как и других наук, не остановилось.

Сразу появились десятки статей в газетах.

Ради Отто Юльевича организовывались всевозможные официальные приемы, его уговаривали выступить на различных собраниях, посетить университеты столиц мира с докладами. Но дела звали его в Москву.

В России готовилась первая правительственная экспедиция в Арктику.

— Как хорошо, если бы вы согласились стать начальником экспедиции, — сказали Отто Юльевичу в ЦК партии.

Отто Юльевич колебался.

«Выдержат ли легкие?» — думал он.

Легкие выдерживали сухой морозный воздух на Памире. Там он поднимался на такую высоту, на которой можно было жить лишь в кислородном костюме.

Но зато в Арктике новые неизученные земли. Даже неоткрытые. Миллионы лет существуют они на Земле, но о них не знает никто. Их надо нанести на карту.

На первый взгляд это странно: математик — и вдруг полярный исследователь.

Но ведь Нансен был зоологом. А химик Менделеев пытался отправиться к Северному полюсу на ледоколе «Ермак».

Шмидт согласился.

Так он стал правительственным комиссаром северных земель.

Так он пришел в Арктику.