Зов одинокой звезды

Глава 2

— Дьявольщина! — вырвалось у Стоуна Прескотта. склонившегося над телом дона Мигеля. Он пытался рассмотреть, жив тот или мертв.

До Прескотта еще доносился удалявшийся стук копыт, но важнее было оказать помощь пострадавшим, а не пускаться в погоню. Если бы он явился на место преступления на пару минут раньше!

Старик был мертв, и тут уж ничего нельзя было поделать. Оставив его, Стоун осмотрел девушку. Перед ее платья и жакет были залиты кровью. Проклиная весь свет и себя самого, он подобрал полы плаща и опустился на колено. Девушка была хороша собой, и это особенно его взбесило. Какой тварью надо быть, чтобы поднять руку на такое прелестное создание! Стоун всмотрелся пристальнее и нашел, что она, пожалуй, не просто хороша собой, а очень красива, во всяком случае, для того, кто способен оценить в женщине изящество черт и бледно-золотой оттенок густых, вьющихся локонами волос, ореолом окружавших запрокинутое бледное лицо.

Стоун вовремя напомнил себе, что сейчас девушка нуждается в медицинской помощи. Он приложил ухо к се груди, опасаясь, что очаровательное создание последовало за своим спутником в лучший мир. К его удовлетворению, сердце девушки хоть и слабо, но билось, и он не удержался от облегченного вздоха.

Стоун подхватил на руки тело, в котором, как ему казалось, жизнь едва теплилась, и направился к белому жеребцу, скрытому густой купой чапараля. Сплошной белый колпак с узкими прорезями для глаз мешал ему, и Прескотт несколько раз передернул плечами, стараясь откинуть его на спину. Прежде чем пуститься в путь, он помедлил, чтобы бросить прощальный взгляд на распростертое тело дона Мигеля. Несколько секунд Стоун не чувствовал ничего, кроме глубокой печали, потом неожиданно встрепенулся. Он оказался на этой пустынной дороге для того, чтобы защитить старого испанца. Он опоздал, но это не меняло дела. Если медальон найден, его нужно доставить куда следует. Теперь, когда старик умер, все сведения о медальоне ушли в могилу вместе с ним.

Стоун положил девушку на землю и вернулся к убитому, чтобы осторожно обыскать его. Ничего. Что это значило? Что нападавший опередил его и медальон теперь утрачен или то, что дон Мигель ею не нашел? Стоун огорченно выругался. Все сложилось очень неудачно, совсем не так, как было задумано!

Наконец призрак Пало-Дуро возобновил свой путь по бескрайней, залитой лунным светом равнине, укрывая полой белоснежного плаща беспомощное тело девушки.

Стоун спрашивал себя — как это дивное создание оказалось в одном экипаже с доном Мигелем. Возможно, это была случайная спутница, проникшаяся доверием к старому пройдохе. Воистину дон Мигель ставил мягкость и дар убеждения превыше всего. После тех событий (Стоун так и подумал — «тех», — не уточняя даже про себя, о чем идет речь) сам он ожесточился и лелеял жажду мести, в то время как старый испанец продолжал принимать жизнь такой, какова она есть. Стоун не раз уговаривал его носить револьвер, но тот только отмахивался, считая, что кротость обуздывает насилие. Дон Мигель всегда руководствовался правилом: подставь вторую щеку — и победишь морально. И что теперь? Если не жалел себя, мог бы по крайней мере подумать о тех. кто к нему привязан!

Если бы кто-нибудь в этот момент заглянул в глаза, сверкавшие сквозь прорези в белом капюшоне, то содрогнулся бы. Они не смягчились и тогда, когда взгляд молодого человека упал на женщину, лежавшую в его объятиях. Стоун размышлял над тем, что уготовила судьба для этой юной красавицы. Возможно, он забрал ее с места трагедии только затем, чтобы стать свидетелем агонии. «Какая гнусность, — думал Прескотт с отвращением. — Неужели в этом мире совсем не осталось благородства? Мужчины ради грабежа убивают женщин». Он пообещал себе разыскать мерзавца, если только девушка выживет и сумеет его описать.

Однако надо было подумать и над тем, как помочь ей выжить. До Кларендона путь неблизкий, до Хэролда и того дольше. Оставалось извлечь пулю самому… если, конечно, та не застряла слишком близко к сердцу. Что ж, если он ничем не смог помочь дону Мигелю, то хотя бы спасет жизнь той, что разделила его последние минуты.

Между тем впереди уже высилась мрачная скала, у которой начинался каньон Пало-Дуро. Стоун негромко заговорил с Дьябло, своим белым жеребцом, и понятливое животное сбавило ход, осторожно ступив на древнюю индейскую тропу. Этот путь был почти непроходим, а порой и вовсе исчезал среди утесов, круто обрывавшихся в бездну. Выше простиралось Верхнее плато, в котором каньон проложил широченную иззубренную скалами трещину. Стоуну показалось, что девушка шевельнулась и бросила вокруг безумный взгляд, но когда посмотрел на нее повнимательнее, она выглядела не более живой, чем тряпичная кукла. Губы у нее были красивые, но почти белые, словно через рану успела вытечь вся кровь без остатка. На миг у Стоуна мелькнула нелепая мысль прижаться губами к ее губам и оживить девушку, как спящую красавицу. Он раздраженно нахмурился и снова сосредоточил свое внимание на тропе, хотя и знал, что Дьябло сам позаботится о безопасности своих седоков.

Некоторое время спустя Стоун всмотрелся в темноту под нависшими утесами, но не увидел хижины, хотя та была почти рядом. Все же еще оставался шанс спасти юную жертву неизвестного злодея. Когда Дьябло остановился у двери, Стоун едва не вздохнул с облегчением, но вовремя вспомнил, что лишняя встряска девушке ни к чему. Он соскользнул с седла достаточно ловко, чтобы и волосок не шевельнулся на ее голове, и вошел внутрь. Там он опустил свою ношу на грубое подобие ложа, сбросил колпак и занялся приготовлением микстуры из трав, которая должна была помочь пациентке спокойно перенести жестокую операцию.

Стоило слегка нажать на нижнюю челюсть, и рот девушки безвольно приоткрылся. Стоун понемногу влил ей в горло состряпанное варево. Потом, помешав хорошенько угли, тлеющие в очаге, подбросил дров, вскипятил воду и приготовил самый острый из своих ножей. Стоун все время оглядывался на неподвижное тело, словно это могло удержать уходящую жизнь. Обе лампы были зажжены и уже стояли на полке над ложем. Проглотив для храбрости и уверенности тройную порцию виски, Прескотт прокалил лезвие и приблизился к девушке.

Проклятие, а если он убьет ее! Множество раз ему приходилось пользоваться этим ножом… на охоте, убивая и расчленяя четвероногую добычу, однако никогда прежде тот не выступал в роли скальпеля. Стоун от души проклял неизвестного бандита за то, что тот поставил его перед этой неприятной необходимостью.

Однако медлить было опасно, действие микстуры не бесконечно. Собрав всю свою решимость, Стоун склонился над неподвижным телом.

Он деловито передвинул одну из ламп, которая стояла неудачно. Тень больше не мешала, и можно было начинать. Но когда Стоун принялся одну за другой отводить в сторону бледно-золотистые пряди, то заметил, что движения его слишком осторожны. Это был определенно не тот настрой, который необходим, когда вонзаешь нож в живую плоть. На несколько секунд Прескоттом овладела нерешительность. Дьявольщина, он слишком долго медлил, а между тем действие микстуры ослабевало!

К счастью, девушка все еще дышала. Он убедился в этом, расстегнув жакет и отведя полы в стороны. Над вырезом корсажа слабо вздымались от дыхания округлости грудей, и ему некстати подумалось, до чего же нежна и бела кожа, под которой бьется ее сердце, — сливки, да и только! И все же ничего не оставалось делать, как рассечь корсаж, найти входное отверстие от пули и сделать то, что необходимо. Нет, рассекать корсаж не стоит. Обоюдоострый нож нанесет повреждение, без которого вполне можно обойтись. Ничего, руки у него крепкие, он способен разорвать корсаж.

Стоун вскарабкался на ложе и уселся так, чтобы прижать ногами распростертые руки пациентки, на случай, если та начнет биться от боли. Проклиная себя за идиотскую медлительность, он взялся левой рукой за вырез платья, а в правой зажал нож. В это мгновение колпак соскользнул и снова закрыл его лицо.

…Тэра стала приходить в себя. Сначала ей казалось, будто она парит между небом и землей. Решив, что это бред, девушка вновь впала в забытье. Последние несколько минут она ощущала, что лежит на чем-то мягком и кто-то расстегнул жакет, но потрясенное сознание отказывалось подчиняться. Затылок, который поначалу раскалывался от боли, теперь тупо ныл. Сделав неимоверное усилие, Тэра приподняла тяжелые веки.

Все плыло перед глазами, девушка видела перед собой неясный образ дона Мигеля, который то приближался, то уплывал. Тэра постаралась сосредоточиться. Как только ей это удалось, она закричала от ужаса. Над ней склонялась фигура в белом одеянии, полностью закрывавшем лицо, за исключением прорезей для глаз, и готовилась вонзить в нее нож! Призрак был очень материален, потому что другой рукой шарил у нее по груди!

Несколько секунд она спрашивала себя, не бредит ли, но ощущения были слишком реальны. Внезапно безумная мысль пришла ей в голову: вот как это происходит! Вот как человек попадает в иной мир! Сначала он оказывается между двумя мирами, потом там, где ему рассекают грудь и извлекают душу! Значит, ее будет сопровождать на тот свет призрак Пало-Дуро? Значит, она на пороге смерти?

Все это пронеслось у нее в голове в считанные мгновения, а потом Тэра. не слыша собственного голоса, закричала:

— Нет! Не-ет!

Ее слабый крик застал Стоуна врасплох. В тишине хижины голос девушки прозвучал достаточно громко, и нож едва не выпал у него из рук. Стоун выругался сквозь зубы. Хорошенькое было бы дельце, если бы доктор прикончил пациентку еще до начала операции!

— Нет, нет!.. Не надо! — повторяла девушка, выгибаясь и стараясь стряхнуть его. — Я не хочу умирать! Папа, папочка, спаси меня…

Она не кричала теперь, а постанывала и шептала .

Впрочем, подумал Стоун, смерть не заставит себя долго ждать, если он не справится с этой раненой дикой кошкой. Прескотт попробовал пошлепать пациентку по щекам — тщетно. Погладил по волосам — без толку. Он так и сидел верхом на ней, держа наготове свой дурацкий нож, как убийца, медлящий нанести решающий удар.

— Расслабься, черт тебя подери, расслабься! — рычал он сквозь зубы, чувствуя, что начинает съезжать со своего насеста. — Никто не собирается тебя убивать. Чтоб тебе пусто было, хочешь ты или нет, а я тебя спасу!

И он рванул проклятый корсаж так, что ткань буквально разлетелась. И наступила тишина. Оба замерли: девушка — дико вперившись ему в лицо, а вернее в колпак, расширенными от ужаса глазами; Стоун — глядя вниз, на открывшееся его глазам зрелище. Ни следа раны — только молочно-белая кожа грудей, полных и округлых, судорожно вздымающихся от прерывистого дыхания.

«Но как же так? — тупо думай Стоун, по-прежнему сжимая в руке уже ненужный нож. — Как же так? Откуда же столько крови на одежде, ведь она лежала в стороне от дона Мигеля? Даже если допустить, что весь этот поток пролился из развороченной груди старого испанца, он должен был как-то попасть на одежду девушки. Возможно, старик, умирая, рухнул прямо на нес, а убийца просто оттащил его, чтобы удобнее было обшаривать?»

Стоун не мог отвести глаз от представшей перед ним картины. Поэтому он довольно быстро разглядел край золотой цепочки, торчащей из-под обрывков корсажа. Медальон? Откуда он у нее? Кто она такая? Что связывало ее с доном Мигелем?

Стоун протянул руку, чтобы вытянуть медальон. Девушка тотчас забилась под ним еще отчаяннее.

— Пусти меня! Пусти!

— Да замолчи ты! — грубо прикрикнул он.

Тэра едва сознавала, что происходит. Ей показалось, что Ночной Всадник решил вернуться к своей зловещей миссии, но он просто протянул руку, и в той чудом появился золотой медальон. Казалось, он извлек его прямо из ее тела. Что это? Неужели так выглядит ее душа? А тело? Тело уже рассечено надвое?

И Тэра закричала. На этот раз вопль зазвенел в тишине и отозвался эхом где-то за распахнутой дверью, в кромешной темноте. Трудно сказать, какой реакции она ожидала от призрака, но тот вдруг сдвинул колпак чуть выше. Тэра мельком увидела рот, а потом этот рот прильнул к ее губам, заглушая крик.

Стоун сделал это инстинктивно, так как знал, что звук прокатится по каньону далеко и может быть услышан. В одной руке у него был медальон, в другой все тот же нож, поэтому он воспользовался естественным кляпом. Но как только, это случилось, рука сама отбросила нож и легла на грудь, которая была теперь так доступна. Перед ним было самое красивое создание, какое ему когда-либо приходилось видеть, и оно находилось в полной его власти, одурманенное микстурой! Он мог ласкать ее, обладать ею, и никто не мог помешать ему в этой затерянной среди утесов хижине.

Губы призрака были отнюдь не холодными и безжизненными, они обжигали, и страх скоро сменился в Тэре иными ощущениями. Возможно, ее ожидал не просто иной мир, а рай. Что ж, она не сделала в своей жизни ничего дурного, ничего постыдного, ничего подлого и заслужила спасение души. Было ли то, что она ощущала сейчас, частью рая? Вполне возможно. Через мгновение тела соприкоснулись невыразимо интимно и притом естественно, как и должно было, без сомнения, быть в раю. Мысли Тэры туманились, ускользали, давая телу возможность действовать самостоятельно, и она чувствовала, что это неземное самозабвение и есть истинное блаженство. Обитатель рая спустился на землю, чтобы забрать ее с собой и подарить экстаз.

Веки ее дремотно опустились, и окружающее исчезло, остались только ощущения. Губы пробовали ее губы на вкус, рука гладила и сжимала то одну, то другую грудь, бедро терлось между ног, и все это было одинаково божественно. Небожитель что-то шептал, но Тэра не понимала. Она чувствовала себя как бы вне времени и пространства, снова между небом и землей и мягко покачивалась на воображаемых волнах. Томное ощущение углубилось. Тэра покорно приоткрыла рот, чтобы язык призрака мог войти в него, и едва заметно принялась поглаживать его в ответ. О Боже, как это было естественно, как правильно! Здесь все было позволено.

На миг ей пришло в голову, что рай, пожалуй, чересчур эротичен и ничем не напоминает тот, который рисует церковь. Но затуманенное сознание отказалось размышлять на эту тему. Если предстоит провести вечность в объятиях этого существа, что тут плохого? Куда лучше, чем порхать с облака на облако.

— Кто ты? — спросил небожитель, щекоча своим горячим дыханием ее щеку.

Конечно, откуда ему знать? Ведь он подобрал ее на пустынной дороге, возможно, час ее настал безвременно…

— Назови мне свое имя…

Тэра попыталась, но лишь тихо застонала от счастья. Веки ее совсем отяжелели, и открыть их уже было невозможно. Ей хотелось взглянуть в лицо тому, с кем она отныне связана навеки, но она не могла. Ее несли мягкие, сладостные волны, несли все дальше и дальше, в океан наслаждения. «Он хочет знать имя, — думала Тэра, — он имеет на это право».

— Имя… — снова послышался ласковый шепот, — я хочу знать твое имя, чтобы произносить его, лаская тебя…

Ладонь его при этом скользнула по бедру, и подол платья медленно пополз вверх.

Стоун целиком отдался любовной игре. Он был предельно возбужден. Да и как могло быть иначе? Тело, которое он ласкал, было совершенным, лицо с закрытыми глазами светилось, и это означало, что его ласки волнуют красавицу. Когда глаза ее еще были открыты, они напомнили ему драгоценный аметист, голубой с фиолетовым оттенком. Ее волосы были мягки как шелк.

Стоун смутно сознавал, что колпак откинут, и девушка может увидеть его лицо. Это было бы некстати, но мало волновало его в тот момент. У него и так достаточно причин для волнения, волнения куда более приятного. Не мог же он заниматься любовью в дурацком колпаке! Что с того, что его прекрасная незнакомка не отдает себе отчета в том, что происходит? Зато она едва ли вспомнит события этой ночи, и вот это как раз весьма кстати.

— Тара. — прошелестело у него над ухом, — мое имя Тэра.

И в тот же миг все исчезло: и поцелуи, и прикосновения, и тяжесть тела. Она оказалась свободна, но не так, как ожидала, как желала, — свободна для пустоты. Тэра почувствовала разочарование, она не понимала, что за ошибку совершила.

Стоун смотрел на девушку, опершись на локоть. Он не верил своим ушам. Хотя слова прозвучали едва слышно, он прекрасно разобрал их и был так поражен, что буквально отпрянул.

— Тэра Уинслоу? — уточнил он, заранее зная ответ.

Когда девушка едва заметно кивнула, он словно укушенный змеей рывком соскочил с ложа. Судорожно натягивая колпак, Прескотт невольно бросил взгляд на левую руку, которой только что приподнимал голову Тэры Уинслоу. На пальцах была кровь! Значит, она все-таки ранена? Дьявольщина, что это на него нашло? Теперь, когда он опомнился, случившееся казалось нелепым, недостойным. Он, Стоун Прескотт, при всей своей ожесточенности был не из тех, кто набрасывается на первую встречную. Никогда прежде с ним такого не случалось.

Он стоял и смотрел сквозь прорези в колпаке на распростертое тело, на платье, разорванное до пояса, на задранный подол, открывавший бедра, и лицо его пылало. Стоун . поднял сброшенное на пол одеяло и укрыл им полуобнаженное тело Тэры… тело, которое он так смело ласкал. Боже правый, он почти овладел дочерью Теренса Уинслоу!

Теперь Прескотт ясно представлял себе, как именно разыгралась трагедия на пустынной дороге. Очевидно, Тэра упала, когда умирающий дон Мигель рухнул на нее все своей тяжестью. Она не была серьезно ранена… разве что ее добродетели нанесли моральный ущерб. Стоун криво усмехнулся, представив себе реакцию Теренса Уинслоу, если тот узнает об этом. Придя в ярость, он ревел, как дикий медведь. Он так гордился своей дочерью, что мог, пожалуй, придушить ее обидчика собственными руками. Сколько Стоун его знал, Уинслоу только и делал, что расхваливал юную леди, превозносил до небес ее здравый смысл и практичный, острый ум. По его словам, она была чуть ли не святая.

— М-да… — пробормотал Стоун, кусая губы, — остается надеяться, что ты все забудешь, моя красавица.

Он постарался поскорее покончить с заботами о своей подопечной, промыв рану и сделав удобную повязку.

Спина у него затекла, и Стоун поднялся, чтобы как следует потянуться. Теперь, глядя на Тэру, он испытывал только чувство вины. Некоторое время он расхаживал по хижине, потом вдруг остановился и выругался. До Кларендона путь неблизкий, однако неблагоразумно оставлять Тэру в хижине, на этом ложе. Она могла вспомнить все и возненавидеть его на всю оставшуюся жизнь.

Наконец Стоун принял решение. Получше укутав спящую девушку тонким одеялом, он поднял ее на руки и, ворча, пошел к терпеливо ожидавшему жеребцу. Каков бы ни был путь до Кларендона, он доставит Тэру отцу. Натягивая удила, Стоун раздраженно щурился. Что за ночь! Убит бедный, ни в чем не повинный дон Мигель, дочь Теренса Уинслоу тоже получила рану, а что касается убийцы…

Ненависть исказила лицо Стоуна. Нетрудно предположить, кто стоял за ужасными событиями этой ночи. Без сомнения, как и каждый раз, он умело скрыл свои следы и заготовил твердое алиби на случай вмешательства закона. Больше года Стоун в обличье призрака Пало-Дуро объезжал владения Меррика Рассела, надеясь, что рано или поздно гот как-то выдаст себя и дело наконец будет передано властям. Но тот был слишком ловок и хитер. Правда, с появлением медальона надежда снова забрезжила в душе Стоуна.

Припомнив случившееся в хижине, он мог только удивляться, как даже столь красивая женщина сумела заставить его забыть о жажде мести. Это было как воспаленная рана в его душе, как яд в крови. Да и к чему все то, что он испытал с Тэрой? Упоение обернулось виной и горечью. У него был один-единственный интерес к каньону Пало-Дуро: правда, вся правда насчет ранчо, владельцем которого был Меррик Рассел.

На этот раз Дьябло двигался в противоположную от хижины сторону, осторожно ставя свои широкие копыта на узкую тропу, ведущую вверх, на самую вершину. Крепкий песчаник стен каньона вздымался так близко, что плечо седока почти касалось его, с другой стороны открывалась пугающая крутизна. Здесь тропа была малопроходима, и.обычно Стоун избегал пользоваться ею, но на этот раз решил спрямить путь до Кларендона. Он смотрел прямо перед собой холодным взглядом и придерживал спящую Тэру равнодушно, без малейшего признака былых эмоций. Для их общего блага эту ночь стоило выбросить из памяти. Судьба не могла столкнуть его с этой девушкой вновь.

Теренс, конечно, перевернет небо и землю, чтобы выяснить, что случилось с его дочерью по дороге в Кларендон, и возможно, Тэра сумеет опознать убийцу дона Мигеля. Так думал Стоун Прескотт — знаменитый Ночной Всадник, призрак каньона Пало-Дуро, пока его белый жеребец двигался к вершине.