Зуёк Койзмэн и кок Асей

Радио-пир

Циклон прошел.

Радио обещало хорошую погоду. Машина собрана. Тралер готовится к выходу в море. Воскресенье. Бодряной и его покрученники получили приглашение на прощальный пунш. Бодряной — от Толстого Джонни. Покрученники — от его матросов. Зуёк Койзмэн незаметно от других завязал в котомку солдатский котелок, крупы, шанег, немного соли, сахару и чаю и тайком закинул котомку в каменную щель на тропке в горы.

На тралере от бушприта к корме чрез обе мачты протянута веселая гирлянда пестрых сигнальных флагов. Когда карбасок поморов подошел к почетному трапу с правого борта, с тралера уже неслись веселые песни. Гостей приняли шумно. Бодряного принимал в своей рубке Толстый Джонни, покрученников — команда тралера в кают-компании, зуйка Койзмэна — кок Асей в камбузе.

Кок Асей, чтобы упростить свои обязанности, поступал так. Откупорив сразу несколько бутылок с разными напитками, он выплескивал из них чрез иллюминатор примерно треть и, долив из жестянки чистым спиртом, ставил бутылки на поднос и относил в кают-компанию и рубку Джонни. Песни внизу становились громче. Запели в рубке вместе Толстый Джонни и Бодряной.

Они громко вразноголосицу ревели. Толстый Джонни (по-английски):

Бодряной (по-русски):

На нумераторе в камбузе повыскакивали все номера, звонок то и дело дребезжал, но кок Асей более на это не обращал внимания. И в самом деле: и в кают-компании и в рубке у Джонни было на столах (и под столами) и даже на диванах достаточное количество бутылок. Мировая статистика говорит, что англичане пьют спиртных напитков больше, чем всякая иная нация на земном шаре. И Джонни, и Бодряной, и матросы, и поморы наливали то из пустой бутылки в полный стакан, то через край из полной и, вылив, примерно, половину по стаканам, вторую половину выпивали прямо из горлышка. В машинном трюме тоже пили, и хоть Томми (машинист) был пьян, но трезвей других. Работал дизель, приводя в движение динамо, а на баке стучал компрессор, без останова холодя в грузовых трюмах рыбу. Вместе с Томми работал трюмной юнга.

— Вот что, Джэк, — сказал ему Томми. — я выйду освежиться: пей, не спеша; если машина остановится, я разобью о твою голову все пустые бутылки одну за другой. Так?

— Так, Томми! — коротко и серьезно ответил Джэк.

Томми поднялся из трюма и вошел в рубку Толстого Джонни. Из рубки слышался сдвоенный храп. На диване «валетом» — головами в разные стороны — лежали Джонни и Бодряной. Оба спали. Томми пошарил в кармане панталон у Джонни, не нашел того, что ему надо было, перевалил Джонни без всяких церемоний на другой бок и из кармана шкипера достал ключ с шариком на цепочке: это был ключ от радио-каюты. Джонни вздохнул во сне и захрапел… Томми с ключом от радио отправился в камбуз, где пировали зуёк и кок. Они вдвоем успели опорожнить последовательно: две жестянки с бисквитами, фаршированный томат, четыре банки сладкого молока, банку паштета из гусиной печенки, флакон варенья из зеленого крыжовника, порцию ветчины, банку персиков, выпускную яичницу и, впав в легкую задумчивость, увенчали ужин парою сигар, попутно захваченных коком из ящика со стола у Толстого Джонни…

Томми с ключом от радио явился кстати — кок видел, что гостя его клонит в сон; надо было чем-нибудь его занять, чтоб поддержать всесветную славу морского гостеприимства.

— Займемся, мальчик… — сказал Томми.

У кока загорелись глаза… Томми не сразу попал ключом в скважину замка радиокаюты. Открыл и распахнул дверцу, приглашая кока и зуйка войти… Кок сел на табурет перед столиком с аппаратом, а Томми и Койзмэн поместились на узеньком диванчике под окном каюты.

— Действуй, мальчик, — сказал Томми, а мы послушаем, что говорит мир…

Кок надел на голову телефонный шлем и разом погрузился в иной мир. Перед коком на щитке с приборами висели часы, показывая время:

— 1749.

Это было среднее Гринвичское время, принятое при радиопереговорах всем светом…

— MUU кончил — опоздали, — кинул кок механику. — Сейчас заговорит MSK [20]) в 1800. Настраиваю.

Зуёк Койзмэн, не понимая того, что делает кок, следил за его движениями. Кок переставлял и передвигал какие-то рычажки. Над столиком у него засветились тускло несколько электрических ламп, иногда вспыхивали синие искры, и что-то щелкало… Все стихло. Кок, весело подмигивая зуйку и Томми, сияя глазами, ждал… Стрелки хронометра вытянулись в одну вертикальную линию: шесть часов вечера (1800) по Гринвичу[21]). И в тот же миг кок, настроив антенну своего аппарата на длину волны в 5000 метров, услыхал позыв: двадцать раз под ряд:

Это MSK приглашала все станции мира настроиться, чтобы все слышали ее сигналы. Затем последовало длинными и короткими звуками — черточками и точками телеграфной азбуки.

— MSK, CQ, CQ, CQ (или русскими буквами:

— МСК, ЦЩ, ЦЩ, ЦЩ), что означало:

— Москва! Всем! Всем! Всем!

Кок взял в руки карандаш и, слушая, писал, передавал листочек за листочком Томми. Зуёк взглянул в листочек завистливо через руку механика: написано на чужом языке.

После MSK, ровно в девятнадцать часов, кок снова прочел сигнал:

— FL, CQ, CQ, CQ.

Это говорила всем, всем, всем башня Эйфеля в Париже… Кок не стал ее слушать, не зная языка Франции. В 20 часов заговорила по-английски, подав позыв BYC, станция печати в Хореи, и снова рука кока побежала карандашем по листикам депеш.

Зуйку скучно. Он зевает и клюет носом. Кок, увидав, что гость скучает, не снимая шлема, поманил зуйка к себе и показал на часах время, поставив пальцы стрелками над цифрами:

— Половина одиннадцатого.

Кок прибавил:

— Москов, русски!

Зуёк понял, что ему обещает кок, и терпеливо ждал… Когда Хорси кончил бюллетень, поставив знак:

«… —. —…»

Кок, пользуясь перерывом, принес в каюту Томми рому, а себе и Койзмэну жестянку с бананами в сахаре.