Зуёк Койзмэн и кок Асей

Решительные объяснения

Прогудел заводский гудок. Рабочие в синих блузах и кепках стали заходить в кофейную. К столику, где угощались Асей и Койзмэн, подошли двое рабочих с красными кокардами на лацкане. Один из них неожиданно для Койзмэна сказал по-русски:

— Ага! Вот он, большевик!

Койзмэн вскочил, повалил стул, схватил за руку рабочего и закричал:

— Ностой! Постой!..

— Да я стою, не бегу! — смеясь, ответил рабочий. — Чего тебе?..

— Ты вот что. Скажи Асею, вот этому… Койзмэн указал на своего спутника.

— Скажи ему. Он думает: я на него злом пыхаю, что он от меня убег на черный-то порог, иль мне чемодана жалко, что в нем были сухари да сахар. Ты ему скажи. Мне его сахару не надо. Я помню, как он шняку стропом ловко зацепил. А то бы нам конец!.. Я у него в долгу. И пускай хоть завтра в окиян кинется — я его вытащу, вот!.. И еще ему скажи про перевоз. Я за то его бил, что две лодки на одном берегу никак кинуть нельзя. И еще ему скажи…

Рабочий обратился к Асею, которого расспрашивал его товарищ со значком, и перевел по-английски то, что сказал Койзмэн.

Кругом захохотали. Койзмэн оглянулся и увидел, что мальчишек оттеснили взрослые рабочие, — стоят кругом и смотрят, смеясь…

— Чего это они? — спросил Койзмэн сердито, услышав слово «большевист»…

— Они сегодня видят первого большевика, дружище, и говорят, что ты очень мал..

— Я вырасту еще!

Переводчик сообщил товарищам обещание Койзмэна, — они снова захохотали и наперерыв, подмигивая Асею, на что-то его поощряли.

Асей вскочил, схватил руку Койзмэна и быстро заговорил. Рабочие кивали головами, улыбаясь…

Переводчик слово за словом повторял по-русски то, что говорил Асей.

— Кок говорит, что он не Асей, а Джимми, и просит это хорошенько запомнить! Он ничем не рисковал, когда, сидя на блоке, крепил строп за банку лодки. Там работали большие. А ты его разыскал и, сам рискуя свалиться в бездну и погибнуть, спас его. Джимми завтра же готов кинуться в море с дамбы, — пусть даже акулы ходят будь хоть шторм со снегом, — лишь бы дать тебе случай его спасти. Идет?

— Идет! — сказал Койзмэн. — Ол райт! Только бы немного ветру припало. А вода ничего, я вижу, тут, теплая — парни-то даве купались… И скажи ему, что я тоже не Койзмэн, а Кузьма… ну, пусть Кузя, что ли.

И снова смех, когда рабочие услышали от переводчика о том, что Койзмэн на все готов.

— Ну вот что, мальцы, — сказал рабочий Кузьме, — пойдемте. Хоть и светло, а время позднее. Вам надо вымыться и спать.

Провожаемые рукоплесканиями и криками привета, Кузьма и Джимми с переводчиком покинули кафе и невдалеке снова вошли в дом, над входом в который Кузьма прочел:

— НОТЕГ. Только «гы» зачем-то перевернули. Чудной народ!

— Это не «гы», а «эль», — поправил переводчик. — А написано «отель»…

— А! «Отель для приезжающих» значит. Это я в Архангельске видал. Номера? Ладно.

— Это гостиница нашего союза. Ты видел внизу в вестибюле красное знамя?..

— Как же. Нас, брат, этим не удивишь. А тебя как звать? Ты кто?

— Здесь меня зовут Стэффен, а дома звали Степан. Я секретарь рабочего союза.

— Значит, товарищ Степан. А меня, слыхал. — Кузьма. Будем знакомы. Ну, показывай, где нам места: спать хочется люто.

Кок Джимми тоже болтал без умолку. Стэффен едва успевал отвечать им обоим. Когда ребята вымылись, он ввел их в небольшую комнатку с окном на ту зеленую площадку, где стоит высокий дом, а посреди зеленого круга на высокой мачте флаг. В комнате две кровати. Стэффен собрался уходить.

— Постой, товарищ Степан! Ты мне напоследок скажи, зачем у вас городовихи — бабы?..

— Какие городовихи, товарищ Кузьма?

— А в картузах с ербом? Давеча чуть-чуть не сцапали, кабы только не ребята!

— А! Это — не городовихи. Это — «Армия Спасения». Ее основал один английский генерал Бутс. Он проповедывал трезвую жизнь, воздержание от скверных слов, мир — что-то в роде Льва Толстого. И все это с барабаном, с флагами, в мундирах. Пренелепая штука: вообразить Толстого с барабаном, а им не кажется смешно. Пьяного с улицы подберут, малышу нос утрут и непременно всучат свою спасительную книжку…

— Чудаки! А я думал — полиция. А полиция у вас есть?

— Вот видишь, в этом доме живет ленсман. Он ученый — энтомолог. Козявок собирает. Все в землю смотрит. Я думаю, если б мы вместо этого флага подняли свое знамя, так он не скоро заметит… Он все: и судья, и полиция, и начальник таможни, и почтмейстер. Больше никого нет. Только мы.

— Чудно. Да ты погоди. Спроси-ка у Джимми, не надо ли ему чего. А то мы спать долго будем — разговаривать-то не придется… А завтра у нас делов много…

— Какие же дела?

— А как же. В Англию теперь будем перебираться. Так что ли, Асейка?

Джимми что-то оживленно заговорил, схватив за руки Стэффена. Кузьма услышал слово «Москов» и хлопнул себя по бокам:

— Опять «Москов»! Ну, и упрямая нация; свое заладил. Растолкуй ему, товарищ Степан, что никак ему в Москов нельзя.

— Почему?

— Да вить они все белогвардейцы-англичаньё. Чего они у нас на Мурмане творили! Ты постращай его. Чека, мол, чуть чего и — к стенке! Да скажи, чтобы меня слушался во всем.

Стэффен передал Джимми то, что говорил Кузьма. Кок сердито пробормотал что-то и стал, раздеваясь, срывать с себя одежду.

— Чего это он? — спросил Кузьма.

— Он говорит, что чем угодно тебе докажет и не уступит ни в чем. Он обижен…

— Докажет? Хм! Обижен. Хм! Ладно.

— Спокойной ночи.

— До увиданья! Ты завтра к нам поране приходи, а то я без тебя пропаду с этим окоёмом. — Кузьма кивнул на Джимми.

Стэффен кивнул и ушел.