Звезда волхвов

Близилась полночь, а в покоях настоятеля все не гасла старинная зеленая лампа. У остывшего самовара в задумчивости сидел владыка Валерий. Смертельно бледный отец Нектарий притулился напротив. Мертвенный свет абажура заметно искажал лица, огрубляя черты, как посмертная маска из жидкого мела.

Кромешные тревоги последних дней отдались бессонницей. Отец Нектарий ослабел и по-стариковски сдал. Его единственное богатство: покой, что дарует человеку чистая совесть, стало добычей воров: неправедных и суетных мыслей. Резко постарел и владыка Валерий; тугие плечи опали, по бороде разлилось раннее серебро.

— …Я отвел угрозу от монастыря, — продолжал тяжелый разговор владыка Валерий. — Хорошо, что сразу шума не подняли, и монах сообразительный оказался, тело спрятать успел. Но откуда в твоем монастыре девка взялась, да еще в колодце и голая? Молчишь? И я не знаю. Такое дело в канун торжеств — это неспроста, это подкоп сам знаешь под кого. Ну, да ладно, надо как-то с этим покончить. Припомни-ка все…

— В ночь на двадцать второе июня я служил молебен о павших воинах. На колокольне до утра звонили… — Настоятель слабо вскрикнул и прикрыл воспаленные глаза ладонью. — Я знаю… Знаю, как девушка попала в колодец… «Пятый Ангел вострубил, и увидел я звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя… И помрачилось солнце…» — шептал отец Нектарий. — Звезда, падшая с неба на землю, это погибшая девушка. Восьмиконечный знак на стене начертан ее рукой перед гибелью. Она тонкая и гибкая, поэтому и прошла сквозь прутья решетки. Она ничего не знала о ловушке, и ее затянуло в колодец водоворотом, когда она искала пути к Тайная Тайн: ключ от кладезя бездны. В монастыре всю ночь бил колокол, поэтому тело всплыло почти сразу.

— Благословите, ваше Преосвященство, вызвать милицию? — немного успокоившись, попросил Нектарий. — Ведь никто из наших не виноват в происшествии.

— Не благословляю. Мы не имеем права бросать и малой тени на монастырь. Обитель и так в осаде прессы. Милиция, допросы… Писаки, как псы, вцепятся. А нам наше дело завалить нельзя…

Нектарий молчал. Перед его внутренним взором рушились и сдвигались горы и источники вод пенились кровью.

— …За порядком в монастыре следишь не строго, — вернул его к действительности голос владыки Валерия.

Он выговаривал настоятелю по-отечески мягко, как-никак, теперь они были соучастники, и это сближало их.

— Сколько у тебя доверенных людей из братии?

— Двенадцать, — едва слышно ответил отец Нектарий.

— Мало… А бездельничают твои монахи много. Вчера иду по галерее, слышу — гогот! Послушники и трудники сбились в табун и анекдоты травят: между прочим, про церковное начальство!

— Не может быть.

— Может, еще как может.

— Что-нибудь непристойное?

— Гораздо хуже, вот, послушай:

Меня увидели, онемели, потупились, ждут, что будет. А все твой Богованя монахов баламутит. Как-то спрашиваю у него, как найти келаря, а он отвечает:

— Отец Порфирий сейчас на скотне. Вы его легко узнаете по скуфейке.

— Так вы, должно быть, наказали весельчаков? — немного оживился настоятель.

— Плохо ты меня знаешь, отец Нектарий. На притчу о достойном иноке я ответил притчей о дурном:

Прежде, чем осудить кого-либо, примерь сначала его башмаки, — говорили святые отцы наши, и были правы!

— Монаху надо терпения воз, а игумену — целый обоз, — устало согласился Нектарий.

— Не только терпения, Нектарий, но и соображения…

Но отец Нектарий больше не слышал наставлений владыки. То, что происходило в эту минуту в его душе, можно было сравнить с космической катастрофой. На одной чаше весов корчилась его растоптанная, окровавленная совесть, а на другой поместился величавый, но призрачный храм. Свет, дотоле озарявший его чистый и праведный мир, померк.