Звездный ковчег

ДЕНИС

В свой тринадцатый день рождения Денис, как всегда, вышел погулять с собакой и, как всегда, отпустил Джеки с поводка на краю парка. Воздух лежал будто вода в осеннем пруду — слоями. В тени было прохладно, но солнце грело так нежно и с такой иронией, что Денис улыбался, подставляя ему лицо.

На баскетбольной площадке стучал мячом жилистый, высокий, рано седеющий мужчина: Денис встречал его здесь раньше, здоровался и был уверен, что это просто сосед, кому же еще быть? Когда Денис подошел, баскетболист вдруг кинул мяч ему прямо в руки:

— С днем рожденья, Денис.

— Спасибо. — Денис немного удивился его осведомленности и бросил мяч обратно.

Сосед атаковал кольцо, мяч завертелся в сетке, как пойманная рыба.

— У меня для тебя новости. Видишь ли, твоя мать продала мне тебя.

Говорил он доброжелательно, буднично, чуть улыбаясь и глядя в глаза. В мире полно сумасшедших, но сосед–баскетболист до сих пор казался Денису здоровым.

— Надеюсь, задорого, — сказал Денис машинально и поискал глазами собаку: ему захотелось срочно отсюда уйти. Тем более что никого, кроме него и безумца, на площадке в этот момент не было.

— Да уж не продешевила, — тот все еще улыбался. — Когда тебе было два дня от роду, ты загибался в кювете, и врачи ничего не могли сделать — я пришел к твоей матери и предложил сохранить тебе жизнь с условием: когда тебе исполнится четырнадцать, я тебя заберу.

Он слегка кивнул, будто надеясь на понимание. Денису стало холодно, и ноги превратились в два чулка, набитых стекловатой. Откуда сумасшедший знает, что Денис родился раньше срока и его едва спасли?!

— Но мне только тринадцать, — сказал он прежде, чем успел подумать.

— Вот–вот, — незнакомец снова кивнул, так просто и естественно, будто они с Денисом обсуждали цены на собачий корм. — Тебе нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Сейчас я просто предупредил. Через год, в этот самый день, я тебя заберу.

— Старый придурок!

Денис бросился бежать. Хорошо еще, что Джеки примчалась по первому зову, может быть, почувствовала в его голосе и ужас, и отвращение. Обычно ее из парка домой калачом не заманишь.

* * *

Маме достаточно было бросить на него взгляд, чтобы ее лицо сделалось собранным и встревоженным:

— Что случилось?

На кухне двойняшки готовили сюрприз для именинника. Денис увел маму в детскую и прикрыл дверь.

— На площадке в парке сумасшедший маньяк, и он меня знает.

— Могли вы познакомиться в Сети? — мама соображала, как всегда, мгновенно.

— Не знаю, — Денис призадумался. День рожденья был указан у него в профиле, значит, теоретически…

Он улыбнулся — с облегчением.

— Знаешь, могли. У меня в профиле на Фейсбуке реальное фото, и день рожденья, и…

— Сколько раз мы говорили о безопасности в Интернете?!

— Прости, ты права… — Он уже смеялся, правда, немного нервно. — Этот дурак сказал, что ты «продала» меня, когда мне было два дня, и он меня заберет, когда мне исполнится четырнадцать, и…

И тогда Денис впервые в жизни увидел, как люди падают в обморок.

* * *

День рожденья был испорчен, хотя мама держалась отлично. Гости ничего не заметили или не подали виду. Три давних школьных приятеля отдали должное угощению, сказали поздравительные слова и почти весь вечер провели, играя на приставке. Оля и Коля, брат и сестра Дениса, спели песню, вынесли самодельный торт, кособокий и трогательный. Денис задул свечи. Никогда прежде он не думал, что простенькая маска спокойствия, внимания и веселья может выматывать, как забой угля в глубокой шахте.

Ни секунды за весь этот день, со времени злополучной встречи, он не мог найти себе места. Ладно бы он помнил о незнакомце постоянно — но нет, он отвлекался, забывал, а потом вспоминал заново, и каждый раз от воспоминания становилось хуже. И хорошо бы он думал только о сумасшедшем, но мама! Первый раз в жизни он видел ее такой беспомощной, растерянной и несчастной. Она до смерти напугала его обмороком, долго не могла успокоиться, начинала что–то рассказывать и обрывала себя, и от того, что мама, родная скала, пришла в столь плачевное состояние, Денису казалось, что небо упало на землю.

Потом он вспомнил, что ему сегодня тринадцать. Если одна скала упала — другая должна встать и поддержать ее. Он не может себе позволить слишком долгое детство.

Вечером он слышал, как отец утешал маму, резонно, внятно, совершенно тщетно: «Это чья–то дурацкая шутка», «Это просто слова», «Чего конкретно ты боишься? Давай пойдем в полицию, напишем заявление, если тебе так будет спокойнее. Сообщим: псих угрожал похищением ребенка. Пусть сумасшедшего закроют».

Денис пришел в спальню, когда она расчесывала волосы перед сном:

— Знаешь, это как маятник. Сперва надеешься, потом боишься, сильнее надеешься, сильнее боишься, и так до бесконечности. Очень страшно.

Она кивнула — поняла, о чем он.

— Давай остановим наш маятник. Я обещаю — никто никогда не заберет меня. Я же не коробка с конфетами, правда?

Она улыбнулась.

— Всем так понравился день рожденья. На следующий год пригласим побольше народу, ладно?

Она почти засмеялась. Потянулась к нему, накрыла волной своего запаха, обняла за плечи:

— Спасибо. Так и сделаем.

* * *

Больше они не говорили о незнакомце и заявление в полицию не понесли. Только однажды, через месяц после события, мама спросила в машине, отъезжая от школьных ворот:

— Как он выглядел?

Денис не стал переспрашивать, о ком речь.

— Высокий, лет сорок. Худой.

Мама кивнула, глядя на дорогу:

— Я была не в себе… когда говорила в больнице с каким–то… думала, это врач. Плохо помню, как в тумане. Он уже тогда был сумасшедшим. Оказывается, он выследил нас…

— В мире полно сумасшедших, но мы тоже не одуванчики. Он ничего, ничего не может нам сделать, мама. Пусть только попробует — и пеняет потом на себя.

Мама кивнула еще раз, ее лицо прояснилось, но одна складочка, между бровей, все–таки осталась.

Еще через месяц отец получил долгосрочную рабочую визу в Штаты. Новость свалилась на Дениса как мешок с песком: он–то никуда не хотел уезжать! Пусть на время, пусть к океану, но как же бросить свой дом, друзей, свой парк, свои давние маршруты?!

Но было нечто, зависшее в воздухе между ним и мамой, само собой разумеющееся, что придержало его язык и заставило молча кивнуть.

— Пусть он попробует нас достать, — сказала мама только однажды, как бы сама себе. И Денис с ней мысленно согласился.

* * *

В свой четырнадцатый день рождения Денис не пошел в школу. Мама, которая теперь работала удаленно, решила весь день не спускать с него глаз, хотя после стольких месяцев это казалось лишней подачкой мнительности. Новая жизнь и новые заботы отодвинули фигуру незнакомца, погасили неприятные воспоминания, и старые страхи казались смешными. Денис пожалел, что пропускает занятия по греко–римской борьбе, но спорить с мамой не стал.

В одиннадцать утра прозвучал звонок из школы, где учились двойняшки: Коля сломал на лестнице ногу. Его надо было немедленно везти к врачу.

Мама позвонила отцу, но тот был на важном совещании. Мама, выругавшись, велела Денису запереться и никого не пускать в их съемный дом. И держать телефон под рукой.

Денис лег на диван, что редко мог себе позволить, и стал смотреть сериал о сказочно–средневековых кознях, казнях, интригах и прочих развлечениях. Явилась собака, Джеки, и улеглась рядом. Денис смотрел на экран, но уследить за действием никак не мог: то и дело отвлекался на мысли о девятилетнем брате. А что, если перелом открытый и острая кость торчит из–под кожи? А что, если ребенок так и будет всю жизнь хромать?!

Мама звонила каждые полчаса. Коле дали обезболивающее в пункте неотложной помощи, сделали рентген, наложили лангету, обнадежили — все будет хорошо. Мама тоже успокоилась, перестала громко смеяться и мрачно шутить, обещала, что вечером они отпразднуют день рождения Дениса в узком семейном кругу, зато уютно и весело.

Потом звонков не было целый час. Потом Денис ответил на вызов — и не узнал ее голоса. Она кричала в трубку — надрывно, панически:

— Не выходи из дома, слышишь?! Я вызвала полицию, они будут через десять минут…

— Полицию?!

— Дэн, не открывай дверь никому! Даже полицейским! Жди меня…

— Что случилось?!

Обрыв связи. Джеки чихнула и посмотрела на Дениса с удивлением.

Он сидел на диване с телефоном в руках. В нем проснулся забытый, уже почти преодоленный страх. Тот особенный ужас, когда не знаешь, чего конкретно бояться. Когда не понимаешь, что происходит, просто тонешь в реальности, как в ловушке муравьиного льва.

Снова телефонный звонок. Номер не определился. Денис решил не отвечать. Его телефон звонил простым старинным звонком, как телефонные предки полвека назад: дзинь. Дзинь. Потом звонки оборвались.

Вдалеке послышалась полицейская сирена. Все ближе. У калифорнийских сирен особая истерическая интонация — они орут так, будто спасать уже некого, все пропало. Эхо отдавалось в стенах соседских домов. На узкой улице полицейские машины устроят затор… что подумают соседи? А главное, что Денис скажет полицейским?!

Снова звонок с неопределенного номера. А что, если у мамы разбит телефон и это перезванивает с чужого телефона мама?

— Алло?

— С днем рожденья, Денис, — сказал знакомый голос. — Это я, твой старый придурок.

* * *

Полицейские проторчали полчаса во дворе, перегородив машинами улицу. Потом приехала мама: «Я его видела, видела! Он явился ко мне и сказал, что заберет моего сына!»

Коля, бледный, сидел в гостиной и смотрел мультики, пока Оля, тоже бледная, носила ему из кухни воду, чай, клубнику, шоколад и строго запрещенные чипсы. Гипсовая лангета на Колиной ноге была разукрашена персонажами из «Губки Боба».

Полицейские задавали вопросы. Денис слышал голоса сквозь звон в ушах — ему казалось, что все не взаправду.

— Он звонил тебе?

— Да. Номер не определялся.

Они исследовали телефон Дениса: в памяти не сохранилось никаких вызовов, кроме маминых.

— …он звонил, я не вру! Он сказал, что заберет меня…

Приехал с работы отец. Мама отправилась с полицейскими в участок: ей не верили. Не штрафовали за ложный вызов, но и не верили и, уж конечно, отказались предоставить охрану. О дне рожденья все забыли; только ночью, уже в двенадцатом часу, семья собралась все–таки на кухне, приковылял Коля на детских костылях, а Оля зажгла свечи на заранее приготовленном торте: четырнадцать тонких свечей.

— С днем рожденья, сынок, — сказала мама. — Через полчаса наступит полночь. Твой день закончится. А это значит, что он… этот… не исполнил угрозу. Не смог!

Отец посмотрел на нее устало: у него сорвалась важнейшая встреча, и завтра предстояли неприятности, нервотрепка, убытки. Упреки заполняли его рот, давили на корень языка: «Ты внушила себе», «Тебе показалось», «Это психоз», «Этот сумасшедший вообще мог звонить из–за океана». Но отец молчал, к чести его, и даже смотрел без осуждения — только с грустью.

Денис распаковал подарок: дрон, о таком он давно мечтал. Запах отличной вещи. Упаковочная пленка в пупырышках, которые так приятно давить между пальцами. Испытания летательного аппарата назначили на завтра, потому что была уже почти полночь.

Он поднялся в свою комнату по лестнице, устланной толстым ковролином. Близнецы легли спать: дверь в их комнату, с мультяшкой–пони, была закрыта. Денис отодвинул жалюзи на своем окне. На газоне включилась поливальная установка. Снизу потянуло влагой, запахом теплой земли и травы.

Запах теплой и мокрой земли. Покой и радость. Срабатывает, наверное, генетическая память поколений: как хорошо. Все нормально. Будет славный урожай. Ничего не бойся.

Когда мама легонько стукнула в дверь, он был уже в постели. Она подошла, улыбаясь, и села на самый краешек, страшно усталая, но почти умиротворенная:

— Спокойной ночи, сынок.

Он смотрел снизу вверх на ее лицо и никак не мог сказать того, что должен был.

— Я люблю тебя, мама.

— Я тоже очень тебя люблю.

— Мама… — он запнулся. — Если он заберет меня… не сомневайся, ты все правильно сделала. У меня были в жизни эти четырнадцать лет.

Ее дыхание стало громким, тяжелым, как после бега.

— Он тебя не заберет, — сказала она другим, жестким голосом. — Я не позволю… Спи!

Она отошла, села в кресло у письменного стола и осталась сидеть в полумраке, дожидаясь полуночи. Денис послушно опустил веки, смущенный и благодарный: она охраняет его. Мама рядом.

У Дениса с раннего детства были особые отношения с матерью. Даже рождение близнецов не отдалило их друг от друга. Денис и мама были как одно целое.

Люди реагировали по–разному: некоторые озабоченно твердили, что это не вполне нормально, ребенку пора сепарироваться. Другие пророчили с умным видом: он подрастет — и станет, как все подростки, скрытным и независимым, только подождите пару лет. Кто–то упоминал Эдипов комплекс, — хорошо, что Денис тогда не знал, что это такое.

Сейчас, за минуту до полуночи, лежа в маленькой спальне маленького дома, затерянного среди таких же домов на маленькой улице, расположенной посреди огромного чужого континента, он задавал себе единственный вопрос: правда ли, что мать продала его?

Нет, это дурная формулировка, неправда. Продают ради выгоды, продают за деньги. Мама никого не продавала, она заключила договор… договор, а не сделку купли–продажи. И, если задуматься, условия неплохие. Четырнадцать лет — много. Это были хорошие четырнадцать лет.

…А хоть бы и продала? Какие варианты? Умер бы он на третий день жизни и ни разу не испытал бы радости. Не возился бы с Джеки–щенком, не учил двойняшек играть в мяч… Ох, Коля. Нога срастется, у детей быстро срастается. Как хорошо, что у родителей есть близнецы. Малыши запомнят, что у них был старший брат…

Глупости! Как он мог впустить себе в голову такие мысли?! Что значит — «был», он не собирается никуда деваться!

…Знать бы, что будет потом. Пусть, пожалуйста, ничего не будет, никакого загробного мира. Заснуть и просто не просыпаться. Некоторые собаки живут по четырнадцать лет… целая жизнь. Только бы не было «потом». Слишком страшно об этом думать.

Пробили часы, арендованные вместе с домом. Содрогнулся пол: маленькое землетрясение, такие бывают здесь часто. И в ту же секунду сделалось тихо: не шипела вода в поливальной системе под окном. Не ездили машины по далекой трассе. Не стучали часы. Замолчала отдаленная полицейская сирена.

Денис сел на кровати, коснувшись босыми ступнями прохладного гладкого пола. В кресле по–прежнему кто–то сидел, но это была не мама. Денис включил свет; незнакомец смотрел на него, закинув ногу на ногу, небрежно откинувшись на спинку.

— Мама! — крикнул Денис.

Никто не ответил. Денис опрометью сорвался с постели, бросился бежать, распахнул дверь…

Свет из комнаты вырвался наружу, залил коридор, по колено заваленный обломками. Дом выглядел как после бомбежки, как после катастрофы, которая случилась много лет назад — по стенам полз грибок, кое–где развалины поросли мхом.

Денис слепо огляделся. Дырявый потолок висел на обломках перекрытий. Крыши больше не было. В проломе виднелось небо, болезненно–желтое, подсвеченное пожаром. Дверь в комнату двойняшек болталась на одной петле, и едва был различим рисунок — мультяшный пони.

Денис завыл и ворвался в детскую; останков не было. Только обломки. Мусор, пыль, песок, потеки подсохшей воды. Денис кинулся вниз…

Упал на лестнице, покрытой лохмотьями ковролина. Скатился и сильно ударился головой. Секунду сидел, прижимая руки к вздувающейся шишке. Незнакомец стоял у него за спиной:

— Остановись, успокойся и послушай меня, я скажу кое–что очень важное.

Денис вылетел на улицу. Чернота, пустота, безмолвие. Развалины вокруг. От улицы осталась только табличка с названием, чудом удержавшаяся на столбе: «W. Beam Place».

— Где они? Где они все?!

— Неправильно поставленный вопрос.

Где ты?

Денис сел на заваленную мусором лужайку перед домом, туда, где раньше был газон, и впервые почувствовал холод. Он выскочил из дома в трусах и майке. Незнакомец уселся напротив — на раскрошившуюся бетонную тумбу.

— Ты — у меня. Я купил тебя и заплатил хорошую цену. Ничего удивительного, правда? Ты знал, что так будет.

Денис снова коснулся шишки на лбу и понял — да. Он знал. Думать о таком будущем было невыносимо, поэтому он целый год притворялся, что не верит.

— Зачем? — беззвучно спросил Денис.

— Что? — незнакомец приставил ладонь к уху, изображая глухого.

— Зачем? — Денис выдавил из себя голос. — Зачем я вам нужен?

— Я не собираюсь съесть тебя. Или изнасиловать, или послать на плантации. Ты нужен мне для одного дела… — Незнакомец вдруг подмигнул. — Давай обсудим условия твоего возвращения домой?

Никогда ни до, ни после Денис не испытывал такой радости, такой надежды, осязаемой, как жгучий виски, который он пробовал в жизни только раз, и то случайно.

— Ну вот, и глазки заблестели, — констатировал незнакомец. — Хорошо…

Он встал с бетонной тумбы, протянул Денису руку. Тот был вынужден подать свою. Ладонь у незнакомца была ледяная; он помог Денису подняться, поставил на ноги, не прилагая усилий:

— Меня зовут дядя Роберт. То есть меня зовут не так, но ты будешь звать меня дядя Роберт. Я дам тебе задание. Непростое. Работа займет тридцать дней, день на подготовку, итого тридцать один день ты работаешь на меня, а я возвращаю тебе обратно всю твою жизнь в полном, как говорится, объеме. Ты ее таким образом выкупаешь.

Идет?

«ЛУЧ». МАКСИМ

Третью волну он ухитрился поймать — быстро–быстро грести руками, переместить вес тела назад, вскочить на ноги и угадать с равновесием, и волна понесла его, как официант коронное блюдо, на самом гребне, почти до берега, и Максим рухнул в белую пену.

Над водой стелились пеликаны, неподвижно зависшие черные тени, очертаниями похожие на птеродактилей. Пришел косяк рыбы: если открыть глаза под водой, можно поймать мельхиоровый сполох, блеск рыбьих светлых боков. Пеликаны бросаются носом вниз, один за другим, как серия томагавков, ввинчиваются в толщу воды, поднимая столбы пузырей… вот, совсем рядом. Пеликан сейчас вынырнет и перекинет рыбу в воздухе, чтобы ухватить поудобнее, но вокруг уже вьются мелкие птицы–спутники, норовят выхватить добычу у ловца, вырвать прямо из клюва. Разбойничают, грабят — и при этом орут, как потерпевшие. А пеликаны молчат.

Максим оглянулся. Секунду решал, поймать ли волну еще раз, но усталость победила. Выбрел на берег, отстегнул шнурок на щиколотке, поставил доску под навес, к другим таким же доскам, байдаркам, лодчонкам.

Какое синее небо. Казалось, невозможно на него насмотреться, а вот поди ж ты — надоело. Высокая белая волна… и болит спина, и такое чувство, что стареешь с космической скоростью. Приходится напоминать себе, что впереди долгий путь, нельзя раскисать, еще немало предстоит сделать.

Максим подобрал красное полотенце с белого песка. Окинул взглядом пляж — тот тянулся на много километров, пустой, гладкий, стаи мелких птичек накатывали и откатывали вслед за волной, их ноги семенили так быстро, будто птицы гоняли на велосипедах. Ни человечка на побережье, а над прибоем брызги, и горизонт теряется в тумане.

Максим набросил полотенце на плечи. По щиколотку увязая в песке, зашагал к башенке из камней и известняка, метрах в пятидесяти от линии прибоя. Обернулся, еще раз окинул взглядом берег и горизонт. Пеликанов стало больше, они казались пернатым островом на воде. Прийти сюда вечером, поглядеть на закат?

Щелкнул магнитный замок. Максим пригнулся и вошел в слабо освещенный тамбур. Закрыл дверь.

В тамбуре было тепло, влажно и обморочно–тихо. Когда–то здесь пели птицы, но потом их отключили. Максим отряхнул ноги, чтобы не разносить песок. Обернул мокрые плавки полотенцем.

— Луч, доступ в жилой сектор.

Звук–подтверждение.

Побежала вверх лестница–транспортер. Придерживая полотенце, он встал босыми ногами на ступеньку. Щелкнула за спиной дверь тамбура. Подул в лицо ветер с тонким, знакомым с юности, родным запахом. Лифтовая шахта сейчас закончится, и откроется великолепный вид — еще секунда…

Вот она, башня. Три полукруглых лепестка, опутанных транспортными нитками, будто гирляндой. Огоньки внешних лифтов и транспортеров. Гениальное строение украсило бы любой мегаполис: в его силуэте полет, импульс, это наш «Луч» в порыве к цели…

Перед его лицом возникло объемное изображение:

— Максим, в госпиталь. Немедленно.

— Что случилось?!

— Твоя дочь.

Экран погас.

* * *

— Я не понимаю, зачем мне жить, — сказала пятнадцатилетняя девочка. — Объясни, если можешь. В чем смысл?

Ему хотелось обнять ее, взять на руки и не выпускать много часов — он чувствовал ее боль многократно сильнее своей. Ему хотелось бить ее, трясти за плечи, хлестать по щекам — за это ее проклятое, безвольное «зачем». Лиза сидела в терапевтическом кресле, утыканная инжекторами, со странгуляционной бороздой на шее. Усилитель звука, закрепленный на горле, помогал ей говорить.

— У тебя есть не просто смысл жизни, — он говорил, будто шел в магнитных ботинках, опираясь на каждое слово, — у тебя есть задание, цель. Как у солдата, как у пилота. Ты сегодня предала нас всех… попыталась предать.

— Я не хочу быть солдатом или пилотом. Я не записывалась к вам в экипаж.

Она едва говорила, но глаза смотрели бешено, прямо Максиму в зрачки. Это не был каприз и не была игра. Максим и раньше знал, что его дочь упряма, но теперь внутренняя сила, слепая ярость этой девочки с синяками на шее напугали его до мокрых штанов.

— Никто из нас не выбирал родителей, — сказал он мягко. — Ну извини, что мы с мамой родили тебя на борту «Луча», где твоя жизнь подчинена великой миссии. И у тебя есть друзья, безопасность, личное пространство, забота, учеба, игра. Океан, лес, горы…

— Это фальшивка, — сказала Лиза. — Будьте вы прокляты вместе со своим «Лучом».

И, зажмурившись, откинулась на спинку кресла.

* * *

— Это была наша главная работа, кванты, и мы ее провалили.

«Кванты» — они стали называть себя так еще перед стартом. Кванты одного Луча. Слово оказалось живучим.

Теперь они сидели на краю обрыва над рекой, солнце склонялось к верхушкам леса на том берегу. Пахло хвоей, дул легкий ветер. Зрение, обоняние, осязание и слух уверяли людей, что они видят закатное солнце, что в сумерках поднимается туман и скоро станет прохладно.

Все помнили, что нет ни реки, ни обрыва. А если и будут, то не скоро.

— Мы провалили, — с нажимом повторила Мария. — Вырастить и воспитать детей, чтобы они были лучше нас! Сильнее, умнее, стабильнее! Чтобы они могли удержать цивилизацию, преумножить и передать дальше!

— Пафос офф, — пробормотала Анита. — Рычажок вниз.

Стало тихо, в траве верещал сверчок. Мария опустила голову, Максим дотянулся и сжал ее руку. Несправедливо и неправда: речь не о пафосе. Человек переживает профессиональную катастрофу, можно бы и посочувствовать.

— Давайте все успокоимся, — сказал Андрей. — Девочка психанула — и сформулировала то, что волнует их всех. Они обвиняют нас, понимаете? Пятьсот лет назад человек мог прожить всю жизнь в маленькой деревне, быть частью крохотного социума и никого не спрашивать о смысле жизни. Но мы–то с рождения закладывали в их головы, что каждый из них личность и что за ними — человечество, огромные возможности, разнообразие, равенство, сотни миллионов собеседников… Естественно, им кажется, что мы заперли их на «Луче» и предопределили их жизнь насильно, до их рождения. Пятьсот лет назад это было бы естественным. Но они ведь, по задумке, — люди будущего…

Солнце наполовину утонуло в соснах. То, что заменяло здесь солнце. Визуальный эффект.

— Тогда они правы, — сказал Максим, и лица всех, кто собрался этим вечером на холме, повернулись в его сторону.

Сверчок замолчал.

ДЕНИС

— Двадцать лет назад двести человек — сто супружеских пар, тщательно отобранных, твердо мотивированных, отправились в путь на космическом корабле «Луч».

Денис болтался между сном и явью, и то, что он видел сейчас, принадлежало, наверное, сну: космический корабль в черной пустоте, похожий на технобабочку с четырьмя крыльями. В гладких плоскостях отражался свет звезд. Сон был бы прекрасен, если бы в него не вплетался колючей проволокой голос дяди Роберта:

— После старта на корабле родилось второе поколение, еще триста два человека. Этим людям предстоит дать жизнь третьему поколению, воспитать и передать ценности в полном объеме.

Денис увидел пространство, подернутое дымкой. В тумане возвышалась башня: три полукруглых лепестка, устремленных вверх.

— Жилой отсек устроен таким образом, чтобы сохранять у обитателей пространственные понятия: внутри — снаружи. Оболочка внутри оболочки, дом внутри корабля. Эти люди живут дружной общиной, все они — тщательно отобранные, эмоционально устойчивые личности с высоким уровнем самосознания. Почти все. Денис, ты меня слышишь?

К его губам прислонили прохладный стакан — влага, счастье. Денис глотнул, вода пролилась в горло, потекла там, внутри, заново обозначая контуры тела. Денис понял, что может двигаться, что он сидит в кресле, чувствуя, как вибрируют спинка и подлокотники. Самолет?

Картинка изменилась: башня отодвинулась и пропала, утонула в паутине коммуникаций, конструкций, технических коридоров, резервуаров и полостей, фактур и структур — всей закулисной машинерии, которая дает горстке людей жить, дышать, спать в безвоздушном холодном пространстве. Снова возник корабль, теперь с другого ракурса. Денис, задержав дыхание, залюбовался — даже теперь. Даже в таких обстоятельствах.

— Это… компьютерная симуляция?

— Вообрази альтернативную реальность, где у землян есть ресурсы, чтобы отправить корабль в дальний полет, но нет технологий, чтобы уложить экипаж в спячку.

— Но…

— Ты ведь знаешь теперь, что мир устроен сложнее, чем ты думал?

Да, подумал Денис. Ты объяснил мне — быстро и эффективно.

Звезды растаяли. Космос сменился синим небом. Денис увидел океанский берег: опрокидывались волны на песок, качались на ветру свечки высоких пальм.

— Вот рекреационная зона, — сказал дядя Роберт. — На корабле их четыре, они моделируют естественные земные ландшафты… Нет, это не компьютерная симуляция. Это настоящая соленая вода… И настоящие люди, Денис. Это люди.

Наваждение съежилось — космос, корабль, башня. Втянулось в рамку, превратилось в плоское изображение на экране. А под экраном сидел дядя Роберт, в джинсах и свитере, простой, понятный, инфернальный. Лил воду в высокий прозрачный стакан:

— Спрашивай, у тебя должны быть вопросы.

— Куда они летят?

— К планете земного типа, с прекрасным климатом, источниками энергии, флорой и фауной, но без разумной жизни. Третье поколение «Луча» колонизирует этот чудесный мир. Еще вопросы?

— С точки зрения генетики… Жалких двести человек, как прародители будущего человечества…

— Рад, что ты соображаешь. Мне показалось в какой–то момент, что ты раскис… Нет, эти люди не глупее тебя. У них есть замороженная донорская сперма и работающая генная инженерия. Не волнуйся за них.

— Я не волнуюсь. Что… я должен делать?

— Дай им смысл жизни за тридцать рабочих дней, и я отпущу тебя домой.

— Что?!

Дядя Роберт протянул стакан — через разделявший их столик:

— За тридцать дней эксперимента на корабле пройдет тридцать лет. Раз в сутки — в их реальности однажды в год — ты сможешь оказывать на пассажиров воздействие: менять условия, подкидывать информацию, давать новые вводные. Ты не сможешь напрямую вмешиваться в их сознание.

— Но… разве… смысл их жизни — не сам полет?

— Для первого поколения да. Но рожденные на корабле дети могут решить, что этот смысл им навязали… Ведь так оно и есть.

Денис молчал. Дядя Роберт кивнул, подбадривая:

— Там нет ничего сложного, искусственный интеллект корабля исполнит любой каприз, но ты должен верно рассчитать, какие последствия будет иметь каждое вмешательство. Ты можешь сказать пассажирам правду о себе, об эксперименте, но это разрушит их картину реальности и приведет их и тебя к краху. Никому не нравится осознавать себя игрушкой.

— В чем суть эксперимента?

— Для тебя? Очень просто. Если ты приведешь к цели двести колонистов третьего поколения, осознающих смысл жизни… ты вернешься к матери, отцу, брату и сестре, которые тебя нежно любят.

Денис ничего не смог сказать — у него перехватило горло.

— Кстати, забыл сказать, — дядя Роберт улыбнулся. — У тебя будут помощники. Завтра вы познакомитесь.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— …Если кто–то боится, лучше сразу заткните уши. Это очень, очень жуткая сказка.

Они придвинулись ближе — вся подшефная группа, пятнадцать сопящих носов, тридцать горящих глаз. Дело было в спортзале, на мягком полу под уходящими вверх канатами, лестницами, конструкциями для воздушной гимнастики. Казалось, сверху нет ни неба, ни потолка.

— На одном корабле был запертый люк, — Лиза говорила тихо и отрешенно. — Его нельзя было открывать никому. Когда кораблю отдавали приказ — кто угодно, даже самый взрослый и самый главный лидер, — корабль отвечал так: «Никогда, никогда человек не должен заходить в тот отсек! Я не открою люк!»

Тишина. Сопение.

— А на том корабле родился один мальчик. Он был гений, потому что его родители отредактировали его геном специально. Когда ему было пять лет, он пообещал детям в своей учебной группе, что откроет запертый люк…

— Дурак! — не выдержала Софи.

— Слушай дальше. Мальчик вырос и стал хакером. Он разобрался в исходниках корабля, взломал искусственный интеллект…

— Ну дурак! Дурак же!

— …И когда он подошел к люку и велел кораблю открыть его, люк зашипел вот так — ш–ш–ш…

Софи зажала ладонями уши. Ее примеру последовали Саша–третий и Роджер.

— И люк открылся. Мальчик вошел и сперва ничего не увидел. Там было темно. Но потом его глаза привыкли к сумраку, и он увидел…

Софи отбежала подальше, чтобы точно ничего не слышать, — но никак не могла уйти, разрываясь между страхом и искушением.

— А там висят мертвые люди! Их повесили за ноги, вниз головой! Он посмотрел на них и узнал своих соседей, родителей, их друзей — весь экипаж! Все люди на корабле давным–давно умерли, а те, кто притворялся людьми, — были компьютерные программы!

— Хватит! — тонким голосом крикнул Роджер, его трясло. — Не рассказывай, очень страшно!

— Тут и сказке конец, — примирительно сказала Лиза. — А кто слушал — молодец…

— А что с ним потом стало? — шепотом спросила Йоко. — С этим мальчиком?

— Он переписал свою память в память корабля и дал системе приказ взорваться. И вот весь корабль…

— Не надо! — взмолился Роджер.

— И жили они долго и счастливо, — Лиза улыбнулась, показав зубы.

— Кто жил? — маленький Дима не умел понимать иронию. — Кому там было жить, если все умерли?

— Они так играли, — рассудительно сказала Йоко. — Потом те, кто умерли, встали и пошли.

Лиза потрепала ее по черным, блестящим, гладким волосам. В глубине души она, как и эта девочка, верила, что смерти нет. Может быть, она есть на Земле, где леса и океаны, где водятся киты и живут миллиарды людей. Но здесь, на «Луче», еще никто не умирал.

ДЕНИС

Он полежал минуту, глядя в белый потолок. Глаза открылись легко, а ведь еще полчаса назад ему снилось, что веки срослись и никогда больше не откроются.

Или не полчаса назад? Сколько времени прошло?

Он помнил далекую сирену, рев мотора, разговор в самолете… и все. Дядя Роберт протянул ему стакан с водой… Или не водой… И с тех пор Денис ничего не помнил. Где находится этот белый, с синеватым отливом потолок… и таблетка пожарной сигнализации в углу? И светло–бежевые стены?

Он сел на кровати. Тело слушалось. Руки не затекли, пальцы гнулись. Мочевой пузырь не протестовал. Или?..

Он вскочил, откинув одеяло, — на нем был памперс, как на младенце или неходячем больном. Денис взвыл от ужаса и отвращения. Не нашел липучек, долго возился, срывая с себя эту дрянь, бросился туда, где в гостиничном номере была бы душевая, — и угадал. Затолкал обрывки памперса на дно пустого мусорного ведра, закрыл хромированной крышкой…

Огляделся, голый и дрожащий. Ванная комната стандартного гостиничного номера: не роскошно, не противно. Душ и ванна, блестящий чистотой туалет, под зеркалом электрическая зубная щетка, на вешалке махровый халат. Денис, стуча зубами, натянул на себя белое, новое, стерильно–чужое. Халат оказался почти впору, в кармане нашлась запечатанная мини–упаковка с ватными палочками. Надо же, как трогательно.

Плеснул в лицо холодной водой. Завис над раковиной, глядя на свое отражение. Вот, значит, как. Все реально. Эта комната реальна.

Босиком вышел из ванной. Задержав дыхание, взялся за ручку двери…

Заперто. Конечно же. Мышеловка.

Только не дергать дверь в панике, не колотить ногами. Не давать волю клаустрофобии. Это уютный гостиничный номер, а не тюремная камера, все в порядке…

В комнате зазвонил телефон, Денис подпрыгнул от неожиданности: дзинь. Дзинь. Звонок исходил из письменного стола; Денис рывком открыл ящик. На дне валялись ножницы, крохотные катушки ниток, иголки–булавки, расческа, еще какой–то хлам — и смартфон без марки. Похожий на дешевую копию корейского бренда, с зарядным устройством. Телефон вибрировал, сотрясая стол, освещал ящик изнутри гнилым зеленоватым светом. На дисплее высветилось: «Луч».

— Здравствуйте, Денис, — сказала трубка приятным ровным голосом. — Я Луч, искусственный интеллект, ваш виртуальный помощник на время эксперимента. Не хотите ли вы пройти первичный инструктаж?

— Ничего, что я голый?

— У вас есть время, чтобы осмотреться и привести себя в порядок. В вашем распоряжении имеется все необходимое. Когда будете готовы — пожалуйста, вызовите меня.

Отбой. Денис уронил телефон на постель и огляделся: светлые стены, чистый палас, широкая кровать. Неожиданно свежий воздух; окно, прикрытое легкими кремовыми шторами. Снаружи, кажется, солнечный день; Денис кинулся к окну, дернул штору…

Не окно — глухая ниша в стене. Ни дня, ни ночи, только лампы дневного света. Денис сцепил зубы; ничего. Можно представить, что это отель в аэропорту, вот и картина на столе — самолет на взлетной полосе. Маме бы понравилось.

Он аккуратно задвинул штору. Прошелся по комнате, остановился перед книжным шкафом. Да, в этой комнате был книжный шкаф с открытыми полками — как ни в одной гостинице, где Денису приходилось бывать. Он стал читать корешки: Шопенгауэр. Сартр. Вольтер. «Божественная комедия». «Источник: сборник сказок и притч». Аристотель. Декарт. Дидро. И так далее, вперемешку и без системы, четыре плотно заставленные полки.

Денис повертел в руках томик Сартра и поставил на место. Выдвинул нижний ящик, и тот оказался полон коробками настольных игр: шахматы, нарды, го. Какие–то совсем уже экзотические, древние игры, реконструированные по археологическим находкам: Манкала, Королевская игра Ур, сенет, мехен, «Четыре шара», «Собаки и шакалы»…

С некоторой опаской поглядел на платяной шкаф. Исходя из содержимого библиотеки — что там? Костюмы с галстуками или смирительные рубашки? Денис рывком открыл дверцу…

Аккуратно сложенная и развешанная одежда — новая, с бирками. Джинсы, футболки, свитера, на полке — туфли и кроссовки. В пакете белье, все по размеру.

Он принял душ и оделся, нормальная одежда придала ему уверенности, он перестал себя чувствовать пациентом. Похищенным — да. Но человек в штанах как бы восстанавливает часть потерянного достоинства.

Нарочно долго вывязывал шнурки на новых кроссовках — тянул время. Постоял у фальшивого окна. Рухнул на кровать, взял в руки телефон; в адресной книге обнаружилась единственная запись: «Луч».

* * *

— Помещение представляет собой трехэтажный коттедж с территорией. Каждому из четырех участников эксперимента предоставлен отдельный комфортабельный номер. В буфетной комнате имеется все для здорового питания. В спортзале вы сможете поддерживать физическую форму, для вашего отдыха на территории коттеджа имеется открытый бассейн…

— Я хочу выйти из комнаты.

— К сожалению, сейчас это невозможно. Дверь вашей комнаты разблокируется завтра, в восемь утра.

— А если я до того времени околею?!

— Состояние вашего здоровья не дает поводов для беспокойства. В вашем распоряжении холодильник с запасом продуктов, микроволновая печь и чайник. На стене в ванной комнате вы найдете аптечку с набором медикаментов для первой помощи.

Денис заглянул в холодильник: колбаса, сыр, масло, готовые бутерброды. Картонные упаковки с полуфабрикатами. Как трогательно. В ванной отыскал аптечку: бинты, вата, пластыри, бактерицидная мазь… Постоялец мог лечить простуду либо порезы, других недомоганий для него не предусматривалось.

— Обратите внимание, на третьем этаже здания находится офисный зал, рабочее помещение для участников эксперимента.

— Где другие участники? — быстро спросил Денис.

— Проходят инструктаж. Вы увидите их завтра.

— Что я должен делать до завтра? Торчать в комнате?!

— В вашем распоряжении профильная литература, которая поможет вам по ходу эксперимента. Кроме того, вам необходимо набраться сил перед завтрашним…

Денис нажал «отбой».

* * *

Ночью его накрыло — он метался на огромной гостиничной кровати. Забывался на несколько минут, и ему снилось, что он дома, еще в Энске, еще в той квартире, где родился и где учился ходить. Ему снилось, что Коля и Оля трясут его за плечи, подносят именинный торт и мама, совсем рядом, в соседней комнате, зовет всех к столу…

Он вставал, шатаясь, и ходил от стены к стене. Брал книги с полок и ронял на пол. Он дергал входную дверь — заперто, западня. Фальшивое окно дразнило искусственным «вечерним» светом. Он разбил лампочки, и «окно» превратилось в темную нишу в стене; он заснул под утро. Ровно в восемь проснулся, как от пинка, и сел в кровати.

Где–то здесь, в этом странном доме, в этой гостинице–тюрьме сидели три человека с такой же, как у него, судьбой. Вместе будет не так страшно, и, возможно, они справятся. И каждый вернется домой.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Дети тебя обожают.

— Я знаю.

— Ты самоуверенна, но для шестнадцати лет — отличный результат. Ты прирожденный педагог. Может, ты заметила, что я к тебе присматриваюсь…

Они бежали вместе, рядом, на широкой беговой дорожке, а перед ними на панорамном объемном экране менялся пейзаж: зеленые склоны под солнцем, с далекими фигурками пасущихся оленей.

— Ко мне все присматриваются, — вырвалось у Лизы. — После той истории, с петлей на шее.

— У каждого из нас есть история, это нормально. Кстати, ты ведь… ты видишь теперь смысл в твоей жизни?

— Я знала, что этих детей приписали ко мне в виде терапии, — отозвалась Лиза после паузы.

— Не только. Послушай, я вижу в тебе человека, способного продолжать мое дело. У вашего поколения родятся дети, воспитать их — великая миссия. И великое бремя. Очень скоро это станет твоей миссией и твоим бременем. Ты должна будешь доделать то, что начала я.

Лиза почувствовала, как сбивается от бега дыхание. А Мария бежала легко и дышала ровно, и футболка у нее была сухая.

— Ты в отличной форме, — Лиза поймала себя на легкой зависти. — Через тридцать лет тебе исполнится семьдесят пять. Не вижу ни одной причины, почему бы здоровой пожилой женщине не нести свое бремя дальше.

— Есть причины, — сказала Мария.

От звука ее голоса Лизе стало холодно — хотя горячий пот бежал по лбу и вискам. В этих двух словах прозвучал отголосок страшных сказок, от которых дети зажимали уши, вот только Мария никогда не была сказочницей.

— Что такое цивилизация? — Мария уводила разговор в сторону. Она ошиблась, подумала Лиза, и сразу осознала ошибку. Теперь исправляет. Такие люди, как Мария, ошибаются редко.

— …Цивилизация, — говорила на бегу Мария, — прежде всего система ценностей. Легко хранить огонь в огромном костре. А попробуй сохранить его в единственном угольке на ветру. «Луч» — тонкая щепка, несущая огонь сквозь холод, пустоту, темноту… Разве не достойная цель для жизни? Многие бы о таком мечтали…

— Ты не доживешь до Прибытия? Почему, откуда ты знаешь?!

— Глупости, — Мария замедлила бег. — При чем тут — «не доживешь»? Моя работа — обеспечить смену поколений. Под старость мне хотелось бы видеть учеников, которые в чем–то меня превзошли!

Она врала, и осознание этого оказалось таким болезненным, что Лиза не смогла продолжать разговор.

ДЕНИС

Он повернул ручку, и дверь, прежде запертая, открылась. Включилась и мигнула лампочка на стене коридора, и сразу за ней другая. Будто болотные огни, указывающие дорогу. Денис пошел за огнями. Часы говорят, сейчас утро, но кто проверит?

Коридор свернул, и Денис увидел окно. Окно! Он побежал, прижался щекой к стеклу: не фальшивое! Окно в парк или сад. Качаются ветки на ветру, и встает солнце.

Он удержался от попытки сразу же расколотить окно и спрыгнуть со второго этажа. Конечно, стекло непробиваемое, все было бы слишком просто. Он пошел дальше, сбежал по лестнице вниз. Вышел в небольшой холл; перед ним разъехались половинки двери, и открылся обеденный зал с барной стойкой и четырьмя ресторанными столиками.

За дальним столом сидел парень лет восемнадцати, в красных кедах и черных джинсах. Футболка без рукавов обнажала надутые мускулами руки в кельтских татуировках. Парень был мулат, черные курчавые волосы коротко стрижены, синяя татуировка на коже цвета кофе с молоком смотрелась живописно.

Денис остановился на пороге. Он ожидал увидеть кого угодно, но не такого вот крепыша. На лице парня было неменьшее удивление: он, в свою очередь, не ждал здесь Дениса.

— Hallo, — сказал Денис.

— Вечер в хату, — отозвался качок. — Ты по–русски не говоришь, что ли?

— Говорю.

— Ну слава богу, я уже думал, пиндоса подсунули… Я Славик. А ты?

— Денис.

— Жрать хочешь? Там, — он указал куда–то за барную стойку, — полно еды. Бери, грей в микроволновке, чайник, кофеварка, все сам.

— Как ты сюда… как ты здесь оказался, Славик?

— Да как и ты! — Славик подмигнул. — Интересно, что ты с виду ботан, еще и малолетка. За что тебя так?

Славик держался бодро и говорил весело. Мулат с родным русским языком: как говорится, да мало ли таких мальчиков! Веселой бесцеремонностью этот парень перемалывал трагедию в водевиль. Денис устыдился своей слабости и тоже улыбнулся:

— Ни за что.

— Да ладно, — Славик засмеялся. — Не хочешь — не говори… Лопай!

За стойкой обнаружились тостер, микроволновка, автоматическая кофеварка и промышленный холодильник, полный замороженных упаковок с едой. Денис повертел в руках «яичный рулет с курицей» и понял, что есть не хочет. Налил себе стакан кефира. Вернулся в зал, секунду поколебался и уселся напротив Славика.

— Нормально пожрать возьми, — сказал тот, оценив выбор Дениса. — Что ты как телка на диете?

— Так и будем тридцать дней есть размороженную еду?

— Поваров тут нет, хочешь, возьми да сам приготовь… если умеешь. Продукты есть, все под завязку забито. Хочешь сосисок? А то я пожадничал.

Он пододвинул к Денису тарелку, заваленную поджаренными колбасками, колоритно разукрашенную горчицей, хреном и майонезом. Денис помотал головой:

— Ты откуда, Славик?

— Из Магнитогорска… если хочешь спросить, почему я черный, так мой папаша бизнесмен из Кении, очень крутой чувак, а мать — победительница конкурса красоты «Мисс Южный Урал».

— Можешь рассказать, как ты сюда по…

Распахнулась входная дверь, и Денис запнулся.

Девушки. Одна лет семнадцати, спортивная, высокая, с лежащими на плечах длинными темными волосами. Другая на год–два старше Дениса, маленькая, хрупкая, коротко стриженная блондинка.

— Опа, — сказал Славик.

— Жопа, — моментально отозвалась брюнетка. — Вы кто такие? — Она разглядывала их не столь удивленно, сколь возмущенно, будто они без спросу уселись за ее стол. — Вы что, тоже в программе?!

— Тю, — Славик поднялся и расправил плечи, демонстрируя рельефную мускулатуру в сеточке кельтских узоров. Видно было, что этот прием он применял не в первый раз и был уверен в его неотразимости. — Девушки, заходите. Вы обе очень классные. Меня зовут Славик. Сварить вам кофе?

— Свари, — без удивления отозвалась брюнетка, и Славик уплыл за стойку. Полилась вода, зашипела кофеварка. Брюнетка тем временем взяла стул, подсела за столик к Денису и оглядела его, как фейс–контролер на входе в ночной клуб:

— Сколько лет?

— Четырнадцать.

— Вундеркинд? Меня зовут Элли, а это, — она кивнула на блондинку, — Маргарита.

— Не похожи, — сказал Денис.

— На кого?!

— На Элли и Маргариту. Одна путешествует в Изумрудный город, другая летает на метле… Вам надо поменяться именами.

— Я вообще–то Марго, — тихо сказала блондинка. — Так проще.

— Тогда ты королева–интриганка. А выглядишь невинно.

Марго бледно улыбнулась. Элли взглянула на Дениса внимательнее:

— А ты шутник, оказывается.

Вернулся Славик, поставил одну чашку кофе перед Элли, другую перед Марго:

— Сахар? Сливки? Бутер намазать?

— Так бы и сказал, что ты официант, — Элли высокомерно улыбнулась.

— Я вообще–то по профессии бармен, — Славик подсел к столу. — Если ты хочешь спросить, почему я черный, то мой отец — крутой кенийский бизнесмен…

— Мне все равно, черный ты или в клеточку. Как ты сюда попал?

— Как и ты! — Славик весело подмигнул. — На чем спалились, девочки? Травка, спайсы, соль?

Элли и Марго переглянулись.

— Еще один шутник, — сухо сказала Элли. — Ладно, хватит терять время: я Элли, по паспорту Елена, но друзья называют меня Элли. Я выиграла конкурс на участие в эксперименте «Луч». Меня предупредили, что кроме меня здесь будет еще три участника. Это вы?

Денис подавился кефиром и закашлялся. Славик без просьбы хлопнул его по спине — бесполезно, еще и больно. Элли переводила прищуренный взгляд с одного на другого.

— Участники, — Славик тоже казался ошарашенным. — Соучастники… В смысле… Какой, к чертям, «конкурс»?! Я в гробу видел этот «проект»! В белых тапках! У меня был выбор — либо я делаю, что они хотят, в их долбаной программе, либо сажусь в колонию на пять лет. Я думал, вы тоже так, у вас проблемы с законом, и вы согласились!

Несколько секунд все молчали. Денис тяжело дышал, проклятый кефир застрял в горле строительным раствором. Наконец Элли повернула к нему бледное лицо:

— А ты? Ты выиграл конкурс или тебя хотели посадить?

Денис знаком дал понять, что не может говорить. Славик прицелился еще раз хлопнуть его по спине, но Денис встал и отошел.

— Меня пригласил дядя Роберт, — сказал он сипло.

— По знакомству? — Элли посмотрела на него, как на позавчерашнюю упаковку из–под гамбургера.

— Ты правда не понимаешь?! — спросил Денис беспомощно. — Я что… один тут такой?!

Ему сделалось так обидно, будто за общим обедом ему принесли на фарфоровом блюде коровью лепешку. Он обернулся к Элли:

— Ты хотела в этот проект? По своей воле? Ты кто такая, вообще, откуда?! Кто вы все такие?!

— Что ты заводишься на ровном месте, — примирительно сказал Славик. — Нормально все. Остынь.

Денис, пошатываясь, пошел к двери. Остановился — куда идти?! Сел прямо на пол и закрыл лицо руками. Элли, Марго и Славик смотрели на него с тревогой и легким презрением.

— Нормально все, — сказал Денис с истерическим смешком. — Нормально… Где мы сейчас, а? Где этот дом находится, в Магнитогорске?!

— Я так понимаю, где–то в Приморье, — предположила Элли. — Но вообще, это закрытая база, к информации, где она находится, мы не имеем допуска.

— А я скажу, что мы в Калифорнии, — Денис уже смеялся в голос. — Ребята, вы не представляете, в какое дерьмо вы вляпались. Не знаете, кто такой дядя Роберт, да? Ну, теперь узнаете!

Бледная Марго, до сих пор сидевшая у стола неподвижно, как шахматная фигура, взяла стакан воды со стола, подошла к Денису и опустилась с ним рядом:

— Выпей.

Он послушался. С надеждой посмотрел ей в глаза:

— Ты… понимаешь, о чем я, да? Как ты сюда попала?

Марго молчала несколько секунд, а когда заговорила, голос ее дрожал:

— Мой парень… заболел… лейкоз. Его взяли в экспериментальный курс… лечения… в Тель–Авиве. Очень действенный метод, единственная надежда. Потом на меня вышли… люди, в больнице, они сказали, что он в контрольной группе, получает… плацебо. Но… что если я поучаствую в программе «Луч»… он получит лекарство. Это очень хорошее лекарство, — она заговорила быстрее и громче. — Новое. Просто его надо подтверждать, доказывать, регистрировать, а времени нет. Но теперь он получит лечение. Его зовут Игорь, я бы показала фотку, но у меня отобрали мой телефон…

Она вдруг осознала, что говорит долго в полной тишине, и смущенно замолчала. Денис опустил голову и почувствовал себя одиноким, как на Марсе.

— Родные думают, что я в санатории на тридцать дней, — шепотом закончила Марго.

— Охренеть, — сказала Элли сквозь зубы. — Санаторий. А я‑то из кожи вон лезла. Полгода сдавала экзамены, писала работы: психология, логика, математический анализ… Я думала, здесь делают науку… а здесь пацан из тюрьмы, девочка из санатория и маленький невротик непонятно откуда.

— Сан–Диего, — сказал Денис.

— Чего?

— Последний год я жил в Сан–Диего.

— Вообще не понял, — вмешался Славик. — Если это наши секретные разработки, при чем тут мелкий пиндосский шпион?!

— Сам ты шпион, — сказал Денис. — Идиот. Надо было садиться в тюрьму!

— Стоп, — повелительно сказала Элли, и Славик, уже поднявшийся было со стула, сел обратно. — Я сюда пришла за своей наградой, и я ее получу. Давайте разбираться дальше. Ты, — она обернулась к Славику. — Назови свое задание.

Славик открыл было рот, но вдруг с подозрением уставился на Элли:

— А почему я должен тебе отвечать? Ты кто такая, Элли, по паспорту Елена? «Назови свое задание»! Может, еще рассказать, где штаб и где арсеналы?!

Элли закатила глаза к потолку:

— Черный Славик из Магнитогорска, ты же даже в армии не служил, наверняка. Какие, к монахам, «арсеналы»?! Я вижу, что организаторы меня нае… надули. Я просто хочу понять, надули только с партнерами или с заданием тоже?

Славик помолчал минуту. Элли невозмутимо пила кофе. Денис, покачнувшись, поднялся и подал руку Марго, помогая ей встать с пола.

— Задание простое, — нехотя сказал Славик. — Компьютерная игрушка. Типа, космонавты куда–то летят, и мы должны их загнать в параметры: цивилизация — не меньше семидесяти процентов, осмысленность — не меньше девяноста… Я когда–то давно играл в «Симсов», но бросил, девчоночья игра.

— В «Симсов»? — Элли посмотрела на него с сожалением. — Да, ну и компания…

— Ты расистка? — осведомился Славик с благожелательным интересом.

— Дурак… Я пытаюсь понять, по какому принципу нас отбирали. — Она обернулась. — Ты, Марго, играешь в видеоигры?

Блондинка помотала головой:

— Нет времени на ерунду, я серьезно занимаюсь танцами.

— Станцуй! — предложил Славик, но Элли так на него посмотрела, что он сразу заткнулся.

Несколько минут никто ничего не говорил.

— А… вот вы понимаете, как считаются эти параметры? — нерешительно заговорила Марго. — Цивилизованность, счастье, смысл жизни — в процентах…

— Вот и видно, что ты не играешь, — сказал Славик.

— Это программа, там все формализовано! — отрезала Элли.

— Нет, — тихо сказал Денис, и все посмотрели на него. — Это не программа, там, на корабле. Это люди.

«ЛУЧ». МАКСИМ

— Меня пугают ее истории, Мария.

— Их рассказывают, чтобы напугать. — Она опустилась рядом и положила обе ладони ему на голову. Он осторожно высвободился.

— Я не о том. Это вечно истории о смерти. Так надо?

— Необходимо. Они осваивают идею смерти в игровой форме. К тому же эти сказки — элемент культуры. Чем больше историй, традиций, чем богаче фольклор на «Луче», тем лучше для всех, дружище.

Она обняла его за плечи.

— Ты перестал ходить на океан. Почему?

— Устал.

— Отдохни. Отгони тревоги, все хорошо. Как Анита?

— Живет со своим художником.

— Ну и прекрасно. Знаешь, если человек счастлив — это его заслуга. Попробуй–ка быть счастливым с нашим–то уровнем рефлексии… Помнишь, как мы ехали сквозь тучу и как болтали и шел тропический ливень?

Он засмеялся. Одно воспоминание, как неразменная монета, на всю жизнь.

— Максим… Давай вместе возьмем горнолыжный курс. Отгородимся от всех, отдохнем. Побудем вместе.

— Обязательно. Через пару недель. У меня лекции по истории экономики.

— Пусть Пауль тебя заменит.

Ее волосы пахли мокрой травой. Максим почему–то вспомнил, как целовался в первый раз, ему было тринадцать, а той девочке пятнадцать, прошел дождь, тяжелые капли висели на кустах, был июнь, и пахло травой. Прошло столько лет… стал ли он умнее? Счастливее — точно, он получил Марию, мало кому в жизни так везет.

* * *

В семь утра под потолком каюты запели птицы. Максим выбрался из–под одеяла. Странные мысли, которые начали посещать его несколько дней назад, никуда не делись: сейчас он подумал ни с того ни с сего, что те птицы давно околели. Рассыпались в прах. А их голоса звучат до сих пор.

Он сварил кофе и оставил в термосе для Марии. Сложил фигурку из бумажной салфетки, не то зверь, не то птица. Положил в чистую кружку: она проснется и будет смеяться. Если любишь кого–то, попробуй его рассмешить.

Принял душ и оделся. Мария спала: ее лицо было таким спокойным, таким светлым и мирным, что Максим простоял секунд тридцать, глупо улыбаясь, прежде чем вспомнил о времени. Она сказала: «Ты перестал ходить на океан…»

Улочки–коридоры были выложены гладким и шершавым, теплым и прохладным деревом, камнем, пластиком — для сенсорного разнообразия, для любителей ходить босиком. Максим выбрался из башни на склон, зашагал по ленте эскалатора, потом спрыгнул на тропинку. Обернулся, чтобы посмотреть на замок в матовом утреннем освещении. Чуть не споткнулся о робота–уборщика: тот елозил по обочине, собирая невидимые пылинки. Робот юркнул в нору: судя по черепаховому рисунку на корпусе, это был Кайзер. Максим вздохнул. Все эти годы ему очень не хватало зверья. Строгий карантин, условия полета: на Новой Земле их встретит другая фауна. Белки, что скачут по деревьям в рекреационке, пеликаны, что висят над волнами океана, на самом деле объемные картинки. От скуки начнешь давать имена роботам–уборщикам…

Зато как обрадуются наши дети и внуки, когда наконец увидят настоящие волны и настоящий лес, настоящий рассвет, настоящее небо. Они будут смотреть в небо, а я посмотрю на их лица, когда…

Холодная волна по мышцам, поток мурашек по коже. Давящее ощущение в груди. Пение птиц, и запах мокрой травы. На секунду ему показалось, что это и есть Прибытие. Это поют настоящие птицы, не запись, не имитация.

Пол накренился и стал дыбом.

— Помогите! Луч… соедини меня…

Последним, что он увидел, была капля на склонившейся травинке–метелочке. А потом свет погас.

ДЕНИС

Они сидели за квадратным столом в «офисе» — большой комнате, обставленной как переговорная. На необъятном экране под потолком отображались три строчки по десять квадратов–дней: календарь эксперимента. Первый день был обведен красным и переливался, как дешевая реклама.

Славик сидел развалившись на стуле, Элли — подобравшись, как кошка перед прыжком. Марго зябко обнимала себя за плечи. На столешнице из дымчатого стекла перед каждым лежал смартфон с большим экраном: 9–58. 9–59…

Над столом беззвучно возникла голограмма: космический корабль, похожий на хищную бабочку посреди темного космоса. Все четверо вздрогнули, а Марго еще и подпрыгнула на стуле.

— Здравствуйте, участники программы, — сказал знакомый голос. — Как вам уже известно, я Луч, искусственный интеллект, ваш ассистент. Первичная информация будет доступна в памяти ваших устройств после начала эксперимента, на языке, указанном в настройках вашего смартфона. До начала осталось пять… четыре… три… два… один…

У Дениса свело судорогой ногу. Он зашипел сквозь зубы, схватился за голень, стал разминать мышцу.

— Начали!

Славик, Марго и Элли одновременно потянулись к столу и схватили свои трубки. Денис опоздал, борясь с судорогой; ничего страшного. Это не спринт, а марафон. Триста шестьдесят пять дней на корабле «Луч» проходят за двадцать четыре часа, значит, за каждый час проходит пятнадцать дней… и еще две десятых, можно округлить. За каждую минуту проходит шесть часов на корабле. Вот и боль отступила, можно расслабиться.

Лицо Элли напротив, подсвеченное экраном, было отрешенно–сосредоточенным. Славик высунул кончик языка: похоже, он нашел в интерфейсе игровую опцию и теперь управлял картинкой на экране, как геймер, развлекаясь. Марго читала — ее глаза метались туда–сюда. Денис подумал, что в каждом классе есть такая Марго: тихая, бледная, подсевшая на романы о сексе с вампирами.

Он наконец–то взял со стола свой телефон. Незнакомая система, но отличный, интуитивно понятный интерфейс. «Состав экипажа», «Текущий статус», «Основные технические данные». Много информации, не утонуть бы. Нельзя спешить, нельзя пороть горячку; это не спринт, это марафон.

Трубка чуть не выскользнула из влажной ладони. Надо же, как мешают нервы. В комнате было холодно, а может быть, он сам остыл, казалось, от его пальцев смартфон вот–вот покроется инеем…

Мигнуло табло на стене — календарь погас, вместо него появилась система чисел и графиков. «Текущие параметры: население — 502, счастье — 75%, цивилизация — 90%, осмысленность — 80%.

— Чего–то они какие–то снулые, — Славик перевел взгляд с телефона на табло и обратно. — Устроили бы конкурс домашнего порно… А то еле ползают, как мухи…

— Не хватает десяти процентов, — пробормотала Марго. — Смысл должен быть девяносто. Восемьдесят — незачет.

— Слушайте, — оживился Славик, — у меня идея! Давайте сделаем так, чтобы на них напали инопланетяне…

Элли закатила глаза к потолку.

— Жукоглазые, — меланхолично отозвалась Марго, и Славик посмотрел на нее с сомнением. Марго не улыбалась.

— Я серьезно, — Славик упрямо помотал головой. — Это же круто! Внешняя угроза, с которой они будут бороться. Сперва наваляют в штаны, потом спасутся и всех победят. Это жизнь! Смысл у всей компании сразу встанет на двенадцать часов и будет стоять как палка…

— Славик, — с раздражением одернула его Элли.

— Навалять пришельцам — да это шикарная цель!

— Им надо не «навалять», а родить и воспитать двести детей…

— Победят жукоглазых — и пусть рожают. Да не по двое, а по пятеро как минимум, и учат их боевым искусствам, а то вдруг враги вернутся…

— Перестань молоть чепуху, — Элли уже с трудом сдерживалась. — Если мы довезем до цели двести молодых дикарей, нам не засчитают победу. Цивилизация…

— Цивилизацию двигают войны!

Численность населения на большом экране — и на мониторах их телефонов — изменилась: «501».

— Нежданчик, — пробормотал Славик, уставившись в телефон. — Кто–то помер? Ага, какой–то чувак. И что с ним случилось?

Уровень счастья — 73%. 48%. 33%.

— Это чего такое? — снова заговорил Славик. — Типа, они огорчились?

«Население: 499».

Уровень счастья — 35%. 28%.

Славик захлопал глазами:

— Ребзя, да они мрут!

— Серийный убийца? — Элли быстро пролистывала что–то на экране. — Нет, причины смерти естественные… «Остановка сердца»… Неизвестно почему, без объяснений. Все из первого поколения. Пердимонокль.

— Не ругайся при ребенке, — сказал Славик.

Денис водил пальцем по экрану, читая бортовой журнал. Простое, четкое описание событий, незнакомое имя, диагноз, обстоятельства смерти. Вот человек был здоров — вот упал и умер. И еще один. И еще. Первое в истории корабля использование капсулы–крематория… Потом второе, третье. Можно представить, что они там чувствуют.

— Блин, — он положил телефон на стол и подышал на заледеневшие ладони.

Несколько минут было тихо.

— Все из первого поколения, — пробормотала Элли. — Это хорошо… То есть не очень хорошо, но это не критично. Первое поколение пусть вымрет хоть полностью, они уже отработанные.

Денис только посмотрел на нее, ничего не сказал. Элли оскалилась:

— Привыкай, малыш, этот мир циничен. Или ты в «Doom» жалеешь убитых монстров?

— Это люди!

— Ой, все.

Он не стал больше с ней разговаривать. Нашел в памяти смартфона техническую документацию «Луча», адаптированную для понимания неспециалистом, но все равно очень подробную. Корабль был полностью автономным, о поддержании жизни экипажа заботился искусственный интеллект. На борту никаких животных, ни домашних, ни промышленных. Синтезированный белок. Оранжерея. Огромные пространства с искусственным климатом… Богато живут. Откуда столько энергии?! Ах, кварковый синтез… Нет, правда?!

Денис оторвался от экрана:

— Бумага есть у кого–то? И карандаш?

— На фига? — не понял Славик.

Денис привык делать подсчеты на бумаге остро отточенным карандашом. Единственный в классе — что в Энске, что в Сан–Диего. Если это офис, то должна быть и бумага. Он огляделся, встал, начал дергать ящики стеклянной тумбы; вот оно. Формат А‑4. Это значит, что они точно не в Америке, не в Канаде и не в Мексике, там другой формат бумаги для офиса. Вот карандаши… целая коробка. Как будто Дениса тут ждали.

Он сел на свое место, положил перед собой телефон и начал выписывать данные с экрана на листок, в столбик. Пальцы подрагивали, скользили по гладкому боку карандаша, но внутри, в глубине Дениса, стало гораздо спокойнее и даже теплее. Работа лечит.

Перепроверив цифры, он несколько секунд тупо смотрел на результат. Славик, Марго и Элли говорили одновременно, он не слышал — привык отключаться в самом шумном классе, в школьном коридоре, в столовой…

— Ребята, — это слово раздражало его, но он не знал, как по–другому обратиться к собеседникам. — Я не уверен…

Они замолчали — в его голосе было что–то, моментально завладевшее их вниманием. Денис прокашлялся:

— Такое впечатление… Система имеет встроенный ограничитель. Этот… корабль не рассчитан на число пассажиров большее, чем пять сотен одновременно. Чисто по ресурсам. Вот…

Он пододвинул к центру стола расписанный цифрами листок. Элли взяла его с недоверием.

— Их было двести, потом родилось еще триста два, — сказал Денис. — Пятьсот два человека — максимально возможное число пассажиров. Для того чтобы рождались новые, старые должны умереть. Так задумано; те, кто планировал этот полет, знали, что первое поколение не доживет до Прибытия…

Элли присмотрелась к его каракулям. Перевела на Дениса насмешливый, вместе с тем внимательный взгляд.

— Вундеркинд, — сказала со странным выражением. — Хотя и невротик… «Те, кто планировал этот полет» — люди, программисты. Эти, на корабле, программки. Они отработали, их отключают, как лампочки.

И опять он не стал с ней спорить.

— Это усложняет нам задачу, — сказала Марго, не поднимая глаз от своего телефона. — Второе поколение останется… без взрослых.

Элли кивнула. Похоже, она выбрала для себя линию поведения — что бы ни случилось, держать лицо и делать вид, будто все предвидела заранее:

— Никто не обещал, что будет легко. Ситуация на корабле искусственно смоделирована, для чистоты эксперимента смена поколений должна происходить часто. Чтобы не было поддавков, когда дедушка за внука сдает экзамен…

Численность экипажа сменилась на «484» и сразу на «483». Уровень счастья опустился до 8%.

— Ни хрена себе счастьице, — пробормотал Славик. — Конечно, наши пупсы не радуются! То, что мы здесь видим, котаны, это не счастье, — это полное охренение, смотрите, сейчас вообще уйдет в ноль… Ни хрена себе начало! Почему нас никто не предупредил?!

— Потому что никто не обещал, что будут поддавки… — снова начала Элли, но Славик грохнул кулаком по столу:

— Да не поддавки! Это подстава! Это, блин, «чистота эксперимента»?! Дня через три у них перемрут все старшие, прикиньте, как у малых поедет крыша?! Да песец вообще, я на такое не подписывался! Они все передохнут, никуда не долетят, а мне в тюрьму?!

— Но это ведь у них растянуто во времени, — неуверенно сказала Марго. — Они все–таки не мрут как мухи, у них проходит время…

— Наша минута — их шесть часов, — тихо напомнил Денис. — Два человека в сутки — это не как мухи?

«482», высветилось на экране.

Уровень счастья снизился до 5%.

— Бля! Бля–бля–бля! — Славик вскочил и заметался по комнате. — Они скоро вешаться начнут, на радостях–то!

— Это не самое плохое, — Денис облизнул губы. — У них с осмысленностью… жопа, товарищи. Старшие уносят свой смысл в могилу… а младшие несознательные и портят нам статистику.

Показатель, иллюстрирующий осмысленность жизни на корабле, показывал хронику медленно падающего камня: 78. 75. 71. 69.

— Подобрали сопли, мужики, — Элли не собиралась упускать инициативу. — Мозговой штурм, быстро: как будем мотивировать наших пупсов?

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Ты знала! — Лиза придержала дверь, не дав Марии захлопнуть ее перед носом. — Ты знала, что ваше поколение умрет!

Выталкивать Лизу из комнаты Мария сочла ниже своего достоинства. А может, предвидела поражение в этой схватке; отошла в глубь комнаты — демонстративно спокойная:

— Извини, но это часть взросления. Помнишь свою сказку про люк, который нельзя открывать? Его все равно когда–нибудь открывают. И тогда меняется мир.

Лиза оскалилась. Если она заговорит сейчас — получится визг, унизительно издавать такие звуки. Унизительно признаваться, что не владеешь собой.

— Я на тебя рассчитываю, — сказала Мария. — Когда–нибудь к тебе придет вот такая же девочка или мальчик и предъявит тебе обвинение: «Ты знала». Да, люди знают, что умрут, но они в это не верят, это свойство нормальной психики… Ты переживешь свой открытый люк, поймешь меня и окажешься на моем месте.

— Что их всех убивает?!

— Время. Они… мы… стары.

— Отцу не было и пятидесяти! На Земле люди в таком возрасте только становятся зрелыми!

— Мы не на Земле, — отрезала Мария. И сразу же добавила мягче: — Мы предполагали… что в полете наша жизнь может оказаться короче. Не знали насколько. Понимаешь, мы первые на этом пути. Раньше никто из людей не летел двадцать лет на околосветовой скорости. Не подвергался воздействию стольких… факторов. Нам предстоит еще много открытий… вам тоже. Не все окажутся приятными.

— То есть мы тоже умрем молодыми? И никто из нас не доживет до Прибытия?!

Мария шагнула к Лизе, положила мягкие ладони на плечи — этот ее жест всегда мог успокоить самого нервного подростка:

— Мы не знаем. Возможно, вы проживете дольше нас и увидите новый мир…

Лиза стряхнула ее руки.

— Послушай, — сказала Мария после паузы. — Твой отец был для меня… кем–то очень важным. Мы любили друг друга. Он был… ты пока не можешь меня понять, но, когда в зрелости кого–то вот так подпускаешь к себе… он был для меня — океан, не тот, что в рекреационной зоне. Настоящий. Я говорю с тобой так честно, как и с собой не всегда разговариваю. Мы с Максимом знали, что смерть придет, поколения сменятся… надеялись, это будет позже. Но получилось вот так…

— «Получилось»?!

— Ты ведешь себя как ребенок. А на «Луче» мы не можем позволить себе долгое детство. Пойми: важна не длинная жизнь, а наполненная и осмысленная. Мы несем цивилизацию…

Лиза отступила, ощерившись:

— Ваша цивилизация — дерьмо.

— Тебе же будет стыдно за твои слова.

— Мой отец хотел увидеть Прибытие! Он в это верил! Ах, ты забыла сказать ему, что он умрет, не дожив до пятидесяти? А остальные кванты, они знали? Или им тоже забыли сказать перед вылетом?! Твари, манипуляторы, вы называете это «цивилизацией»?!

— Ты не можешь так говорить! — Мария впервые повысила голос.

— Еще как могу! Я‑то слушала развесив уши — мы первооткрыватели, мы ученые… Мы — стадо подопытных животных! Вы с самого рождения врали нам! Ты — врала! Так вот, я тебе клянусь, Мария, — «Луч» не долетит до цели. Когда вы все сдохнете…

— Закрой рот!

— А, ты тоже не железная?! Да, ори! Плачь! Не будет дела твоей жизни, я позабочусь, чтобы оно околело! А ты живи с этим, сколько тебе там осталось!

И она рванулась к выходу. На самом пороге ее догнал беспомощный звук, так не похожий на обычный голос Марии:

— Девочка, но…

Лиза вышла, и дверь захлопнулась за ее спиной.

ДЕНИС

— Луч…

Голограмма возникла над столом, как привидение. Денис прокашлялся.

— Объясни нам, как… это делать, вообще. Технически.

— Объясняю, — доброжелательно сказала машина. — Для того чтобы воздействовать на пассажиров «Луча», вы должны сформулировать задачу и выбрать способ решения. Например, задача «Увеличить потребление витамина С всеми несовершеннолетними» решается автоматически: искусственный интеллект добавляет в рацион соответствующие продукты. Задача «Сообщить пассажиру А, что его жена изменяет ему с пассажиром Б» требует творческого подхода: экспериментатору следует продумать, когда, как и на каком носителе пассажир А получит информацию. Если это текстовое сообщение, экспериментатору следует написать текст, искусственный интеллект поместит его на терминал пассажира, либо в социальную сеть корабля, либо на стенную панель в стиле «ретро», написанный от руки. В момент воздействия время в офисе и на корабле синхронизируется, окно синхронного времени может занимать от секунды до десяти минут. Вам понятно или продолжить объяснения?

— Продолжить, — сказал Славик, и одновременно Денис выкрикнул:

— Понятно!

— Что тебе понятно?! — рявкнул Славик. — Мне лично ни хрена соленого не понятно, не лезь, выскочка, посиди уже спокойно…

— Послушайте меня, — сказал Денис умоляюще. — Я знаю, что надо сделать. Я знаю как. Честное слово, я знаю.

«ЛУЧ». ЛИЗА

В комнате отца пахло его кожей, одеколоном, старым кофе. Лиза потопталась на пороге, вошла. Опустилась на колени перед кроватью и положила голову на подушку.

— Папа, я не понимаю. Где ты? Это ненормально. Я не верю. Они сожгли твое тело, запаяли пепел в ампулу… Но я не понимаю. Я не могу открыть этот люк у меня в голове. Где ты? Подай знак. Не прячься. Где ты?!

— Лиза…

Она рывком обернулась. Экран напротив кровати светился, Максим смотрел на нее, сцепив пальцы. Он так делал, когда нервничал.

— Папа, где ты?!

— Все хорошо. Я на Земле. Все мы, из первого поколения, кто был на «Луче», сделали свою работу и вернулись на Землю. Мы поедем путешествовать… Тут огромный океан! И настоящее солнце!

— Но ты не умер?!

— На «Луче» я умер. Зато теперь я на Земле, здесь хорошо. Не бойся за меня. Не грусти. Когда ты сделаешь свою работу и умрешь на «Луче», ты будешь с нами, мы вместе поедем в кругосветное плаванье. Ты, я, мама, все друзья…

— Но тогда можно — я умру прямо сейчас?!

Лицо Максима на экране застыло.

— Лиза, — сказал он шепотом. — На Землю попадает только тот, кто сделал свою работу. Кто убьет себя раньше времени — никогда, никогда не увидит Землю. Он умрет навсегда. Он будет кружиться мерзлой дрянью на забытой орбите. Прошу тебя, помни об этом и всем расскажи!

Лиза приложила ладонь к экрану. Уткнулась лбом в лицо отца по ту сторону связи.

— Ты справишься! — сказал Максим. — Мы еще встретимся! Люблю тебя, доченька. Я хотел бы всегда…

Экран мигнул и погас.

ДЕНИС

Он рухнул в кресло, чувствуя, что и футболка, и штаны промокли от холодного пота. В углу комнаты стоп–кадром висела голограмма: девушка уткнулась лицом в большой экран, седой мужчина с экрана тянется к ней, будто сквозь стекло…

Голограмма исчезла. Славик пучил глаза на то место, где она только что была:

— Вот так вот? Это — воздействие? Живое кино, четыре–дэ. Охренеть. Что это мы видели?

Остальные долго молчали.

— Ничего себе девочку торкнуло, — наконец пробормотала Марго.

— Я попрошу, — сухо заговорила Элли, — помнить, что это симуляция. Девочки нет, никого не «торкнуло», выполняется программа, вот и все. А мы смотрим киношку — четыре–дэ, как Славик сказал…

— Кто–то смотрит, — все так же, под нос, пробормотала Марго. — А кто–то в ней играет…

Она посмотрела на Дениса, тот отвернулся. Дотянулся до бутылки с водой, свернул крышку, будто голову, и вылил в глотку сразу целый стакан. Слова «Люблю тебя, доченька» колом стояли у него в горле. Это он написал текст для «призрака» на экране. Это он озвучил роль мертвого мужчины по имени Максим. Теперь его тошнило этим текстом.

— Денис! — Элли встала, подошла к нему, скрестила руки на груди, как экзаменатор. — Ты меня слышишь? Прекрати играть с ними в «дочки–матери»! Им нахрен не сдалась твоя эмпатия, ты большой мальчик!

— Смотри! Смотри–смотри! — Славик обернулся к экрану. — Оживились, пупсы!

Красный график, иллюстрировавший «счастье», сдвинулся с нулевой отметки и медленно пополз вверх.

— Сработало! — Славик подпрыгнул с грацией слоненка, так что пол содрогнулся. — А что у них случилось–то?

— Девочка увидела призрак отца, — снисходительно пояснила Элли, — пошла к другим детям и подросткам, а у нее большой авторитет… И рассказала, что оплакивать родителей не надо и смерти бояться не надо, потому что в будущем у них новая встреча, Земля, кругосветка… И у тех появился смысл жизни: поскорее выполнить свое задание и свалить на каникулы.

— Елки–палки, — прочувствованно сказал Славик. — Кто бы мне такое предложил, я бы не отказался… — Он с новым интересом поглядел на Дениса. — А ты молодец, оказывается… пацан!

Он хлопнул Дениса по спине так, что у того зазвенели все внутренности.

— Не делай так больше, — пробормотал Денис.

— Ладно–ладно, тебе надо подкачаться, а то кожа да кости. Пойдем вечером в качалку, за тридцать дней как раз получишь курс молодого бойца, у меня ведь вторая специальность — тренер…

Уровень счастья на экране дополз до сорока процентов. Осмысленность, болтавшаяся в районе шестидесяти, тоже начала расти: малолетки поняли, зачем они здесь. Адский эмоциональный шантаж, подумал Денис.

— Ничего так, — Марго не отрывала взгляда от своего телефона. — При всем при этом они продолжают умирать… Осталось четыреста семьдесят три человека на борту.

— Мрут и смеются, — Славик подмигнул Денису. — Но ты прикольный такой, на серьезных щах, «Девка, я твой папашка!».

Денис встал, перевел дыхание и изо всей силы саданул его кулаком в челюсть. Попал удачно, Славик от неожиданности чуть не упал. Силы удара не хватило, чтобы его завалить, но, чтобы взбесить, оказалось достаточно. Славик заревел и дал сдачи, раз и другой, и…

* * *

— У тебя в голове мозги — или дерьмо, а, Славик?!

— Да я‑то тут при чем! Вы же сами все видели!

— Вы в разных весовых категориях, ты ему челюсть сломал!

— Не сломал, — хрипло сказал Денис. — Фигня.

Кровь лилась на пол и на рубашку. Марлевый пакет, найденный в аптечке, почти сразу пропитался насквозь. Денис, придерживая его у носа одной рукой, вывалил содержимое аптечки на стол: спирт, нашатырь, жгут, болеутоляющее, еще какие–то тюбики и таблетки.

Он чувствовал себя несравнимо лучше. И эта боль, и распухающие губы, и кровь из носа, искры из глаз — великолепно. Вкус крови вымыл из его рта воспоминание о фальшивых словах, сказанных девчонке от имени ее мертвого отца.

Кровь текла, не собираясь останавливаться.

— Ненормальный, — бормотал Славик, потирая костяшки. — Ненормальный психопат! Ты бы еще под грузовик кинулся! Ну какого хрена, а?! Он меня в табло, а я еще виноват!

Марго распаковала новый ватно–марлевый пакет. Элли принесла льда из морозильной камеры. Денис лег на пол и положил ледяные кубики, завернутые в салфетку, на лицо.

— Давай расставим точки над «ы», Денис, — сказала Элли негромко. — Ты правда веришь, что они живые?

— Заткнись, пожалуйста, — сказал Денис лежа. — Будет только хуже.

— Можешь верить, пожалуйста. Я в детстве верила в Деда Мороза. Это помогало мне жить. Хочешь верить, что это люди… которые находятся непонятно где, в волшебной стране, в другом мире, в альтернативной реальности… Верь, и нечего стесняться. Посмотри, как ты роскошно все придумал! Чтобы примирить человека с идеей смерти, надо дать ему надежду на посмертное счастье… Пацан, это почти гениально! В нашем техническом описании отдельно прописано: «По условиям программы, никто из первого поколения не религиозен, они атеисты или агностики». Это случайно? Нет! Это зацепка для нас, ключ! Ты решил задачу, сынок!

— Я не знал, что это будет так! — Денис закашлялся, вверх взлетели капли крови и вернулись обратно, на лицо и рубашку. — Я не представлял, что она так… поверит! Она вела себя как человек и реагировала как человек!

— Человек, человек, — терпеливо повторила Элли. — Хорошо.

— Что хорошего?! Что мы манипулируем живыми людьми?!

Красные кеды Славика остановились рядом с лицом Дениса. Высоко над собой Денис увидел его лицо: Славик был угнетен и встревожен. Присел на корточки, сглотнул, дернув шеей:

— Слушай, ну допустим. Даже если люди. Но по итогу — им же лучше, они вышли из депры, о чем вообще базар?!

— Вот–вот, — Элли кивнула. — Послушай умного человека.

Славик улыбнулся, не прочитав издевки в ее голосе.

— Люди — это мы, — меланхолично сказала Марго. — И нам всем чего–то нужно.

Она подошла, села рядом, помогла Денису поудобнее приложить тающий лед.

— Ты мне напомнил, — сказала с грустной улыбкой. — Однажды Игорь за меня подрался. Его избили. Те убежали… Я вызвала «Скорую» и вот так же сидела рядом… Принести еще льда?

— Спасибо, — сказал Денис. — Вроде… фонтан заткнулся.

Он пошарил руками и сел на полу. Отнял от носа тающий лед; пальцы окоченели.

— А насчет твоего Игоря… его вылечат. Даже не сомневайся.

Марго благодарно улыбнулась.

— Кто–нибудь видел здесь пиво? — озабоченно спросил Славик. — Я, после такого первого дня, не прочь немного расслабиться, а вы?

* * *

— Чур, я окучиваю Элли, она для тебя все равно слишком старая. А ты можешь попробовать Марго. Она тоже прикольная.

— У Марго есть парень.

— Мало ли. Телочки бывают такие внезапные, такие непредсказуемые…

Они валялись в шезлонгах у края большого бассейна. Славик держался с подчеркнутым дружелюбием. Денис то и дело касался языком зубов, будто проверяя, на месте ли они. Губы распухли, но на душе сделалось неизмеримо легче.

Элли и Марго, обе в открытых купальниках, нежились в джакузи, то погружаясь по шею в горячую воду, то с визгом выпрыгивая. Круглая чаша казалась адским котлом, но вряд ли у грешниц такие довольные лица.

— Господи, как хорошо–то, — Славик поглядел в небо. — И тепло… Нет, точно не Подмосковье. Слышишь запах? Туи, кипарисы… Это, скорее, где–то в районе Сочи, ты там бывал?

Денис кивнул. Разговаривать не хотелось.

— Территория тут суперская, большая, я всю не обошел. Кусты, дорожки. И никого нет, прикинь. Ни дворника, ни сторожа. Все автоматическое. До чего дошел прогресс!

— Ворота видел? — равнодушно спросил Денис. — Калитку? Гараж с машинами? Систему охраны?

Славик помотал головой:

— Если ты насчет сбежать, то мне оно не надо. Мне нужна правильная амнистия.

— А что у тебя за статья?

— Я хакер, — Славик выпятил мускулистую грудь, украшенную драконом в кельтском стиле.

Денис промолчал. Пусть Славик воровал из супермаркета или перебивал номера на краденых тачках, но «хакер» — это красиво. Пусть будет хакер.

— А ты хотел бы сбежать? — Славик прищурил правый глаз. У него были глаза цвета пакетного чая, маленькие, но цепкие. — Притом что все получается и приз у нас в кармане?

Денис опустил веки:

— Если ты увидишь, где здесь выход, просто скажи мне. Хочу взглянуть.

— Интересно, — Славик закинул руки за голову. — Я работаю за амнистию, Элли — за учебный грант в каком–то охренительном университете… Марго надеется вылечить своего парня. А ты? Что у тебя за приз?

Денис не ответил.

— Ну ладно, — Славик усмехнулся. — Молчи, молчи. Все равно ведь не выдержишь и расколешься.

Элли и Марго выбрались из джакузи в бассейн. Элли нырнула и красиво поплыла над самым дном, в толще воды.

— Плывет, как змея, — сказал Денис.

— Как русалка! — возмутился Славик. — Брутальные дети пошли… Она тебе даст — «змея»!

Элли, за ней Марго выбрались из воды. Элли одним движением головы закинула волосы назад, как в рекламе. На Дениса и Славика полетели брызги.

— Еще! — Славик заржал, как конь.

— Что сидим, пенсионеры, плавать не умеем?

— Дай мне толчок! — Славик вскочил. — Дай мне мотивацию! Дай мне смысл туда прыгать, русалка!

Элли небрежно толкнула ладонями его шоколадные голые плечи, Славик комически замахал руками, балансируя на краю бассейна, плюхнулся, подняв тучу брызг, и поплыл, демонстрируя размашистый полудикий кроль.

* * *

Алкоголя в буфете не нашлось. Довольствовались минеральной водой, ели на ужин разогретые овощи и разогретое жаркое, Денису трудно было жевать, он нашел упаковку с супом–пюре. Работал транспортер, по нажатию кнопки уносивший мусор и использованную одноразовую посуду.

— Нездоровое питание, — задумчиво сказала Элли. — Полуфабрикаты.

— Возьмите вместе с Марго и приготовьте нам пожрать, — разрешил Славик.

Элли остро на него посмотрела:

— Эксплуатируем женщин? У тебя такие же руки, возьми да приготовь.

— Там в офисе робот–полотер, — сказала Марго. — Я заглянула вечером, испугалась. Он такой… будто живой. Ползает.

— У меня кот на таком катался, — сказала Элли. Перевела взгляд на Дениса: — Ты как?

— Лучше всех.

Славик одобрительно засопел.

— Я тут подумала, — сказала Марго. — А если кому–то из нас станет действительно плохо? Шею себе сломает… Неужели мы не сможем вызвать «Скорую»?!

— По условиям — не сможем, — отозвалась Элли. — Только через тридцать дней. Двадцать девять. Постарайся не сломать шею.

Они помолчали.

— Марго, а зачем ты ходила вечером в офис? — спросил Денис. — Воздействие, по условиям, раз в сутки. Вся инфа у тебя в телефоне.

— Ага, — Марго кивнула. — Просто хотела… посмотреть на этот «Луч». На корабль. Там, если сядешь за стол, она включается. Голограмма.

— И что?

— Красиво… Можно представить, что все это на самом деле. Космос. Когда–то же люди все равно полетят, отставят свои войны… соберутся… и полетят.

Славик плеснул себе еще пива.

— С почином, — он поднял свой стакан. — Пьем за удачное начало!

Молча чокнулись и выпили. Элли через стол смотрела на Дениса.

— Может, скажешь правду?

— В смысле?

— Видишь ли, мы рассказали о себе. Я, Славик, Марго. А ты нет.

— Это проблема?

— Ты что, не понимаешь?

Денис вздохнул. Потрогал языком зубы.

— Меня похитили. Выкрали из семьи.

— Что?!

— И обещали отпустить, если я… если мы справимся.

Элли больше не улыбалась. Марго испуганно сдвинула брови. В ее глазах нарастало напряжение.

— Признайтесь, — сказал Денис умоляюще. — Вы ведь тоже что–то скрываете? К вам приходил человек, назывался дядей Робертом… или как–то по–другому? И выкрал вас из дома, в смысле вот вы были дома — и сразу все вверх тормашками, обломки, апокалипсис…

— Брехло, — Славик отхлебнул из своего стакана. — И главное, опять на серьезных щах.

Элли мигнула. Тряхнула головой, по–другому посмотрела на Дениса, захохотала:

— Ой, блин. А я чуть не купилась!

— Ну не верьте, — сказал Денис, глядя в стакан с остывающим супом. — Не верьте. Спросите друг у друга, кто организатор нашей программы. Кто ее финансирует. Откуда у него ресурсы. Что за организация может официально отмазать одного человека от российской колонии, дать другому грант на обучение в Пекинском университете, а ради третьего нарушить протокол эксперимента в государственной больнице в Тель–Авиве. А когда поймете, расскажете мне.

Остаток супа он доедал в гробовом молчании.

* * *

Он решил во что бы то ни стало не возвращаться в комнату с фальшивым окном. Посмотрим, как дядя Роберт сумеет водворить его на место. Тем более что в новом смартфоне был фонарик, не слишком яркий, но лучше, чем ничего.

Внешняя дверь, ведущая во двор, после ужина оставалась незапертой. Денис пошел вокруг дома, внимательно, шаг за шагом, осматривая заросли кустов и садовые дорожки, прислушиваясь, принюхиваясь. Запах бензина, выхлопных газов, может быть, табачный дым? Звук работающего двигателя? Далекая трасса? Сирена? Шум воды?

Пахло травой, южными деревьями, влажной землей. Слышно было, как ветер шелестит в кустарнике. Что там, за кустами: забор? Ограждение?

Денис посветил фонариком. Ни намека на колючую проволоку, но и кусты отлично справляются: отталкивают, почти не оставляя царапин, не раня, но и не пуская в заросли. Если бы у Дениса было мачете, можно было бы прорубиться сквозь эту «мягкую силу». Но кухонный нож не поможет.

Он сделал круг и вернулся к бассейну. Под водой горели синеватые лампочки, на поверхности покачивался одинокий листок, будто в пруду. Денис силой запретил себе вспоминать родителей и дом, тот мелкий пруд, вокруг которого они с отцом гоняли на велосипедах… Нет, стоп. Он хотел осмотреть территорию, он ее осмотрел. Дядя Роберт не из тех, кто оставляет лазейки. Денис просто поставил галочку напротив дела, которое нельзя оставлять за спиной. Невозможно сбежать — «галочка»…

— Эй, тень отца Гамлета! Ты здесь?!

Он выдохнул сквозь зубы. Обернулся, укоризненно посмотрел на Элли.

— Прости, не хотела так орать, — она плюхнулась на пляжный стул.

— Больше не называй меня так.

— Как? «Тень отца Гамлета»? Ладно, не буду, извини…

Денис подумал, что семь из десяти девчонок из школьного класса продолжали бы дразнить его «тенью» и радоваться, что нащупали слабину. Либо Элли добра и благородна, либо ей что–то от него надо.

— Я тут подумала, — сказала Элли. — Ты прав, все это очень странно выглядит, организаторы должны быть нереально круты… А что, если это международный проект? Вот прямо вообще — общий для всех землян. Есть фактор, которого мы не знаем. Например, спецслужбы разных стран давно работают вместе против внешней угрозы.

— Злые, агрессивные инопланетяне? Жуки–червяки?

— Мы не знаем, — Элли не улыбнулась. — Я общалась с толпой народу, моими конкурентами, каждый из них был — звезда. Нет, реально, очень умные ребята. Мы писали тесты, потом часть людей отсеивалась, мы снова писали тесты… Это не имитация и не игра. Такое впечатление, что организаторам действительно было важно решить эту задачу, что они ждут от эксперимента ценнейшей информации…

— Например, какой?

Элли перевела дыхание:

— Например… Если корабль был действительно отправлен двадцать лет назад, в нашей реальности, но — тайно?! Если люди на корабле столкнулись с проблемами, и мы — мы! — работая с компьютерной симуляцией, помогаем их решить?!

— Если корабль летит с околосветовой скоростью, их время замедленно в сравнении с нашим. А не наоборот.

— А если его только готовят к запуску? Если мы отрабатываем протоколы для будущей экспедиции?

Денис хотел задумчиво потереть нос, но, едва коснувшись, отдернул руку и поморщился от боли:

— Вот что надо понять… Кто — «мы»? Чем мы так ценны? Кроме тебя, конечно, которую отобрали из кучи звезд. Марго — ординарная девочка с большим сердцем, Славик больше похож на клоуна…

— Я не знаю, чем они ценны. И ты не знаешь. Но организаторы моего проекта — ученые мирового уровня, русские и китайцы. Они не клоуны, уж поверь. Все имеет смысл. Представь: что, если в проекте участвуют четыре стороны и каждая выбирает участника по своим критериям? Вот ты, например… Ты же явно не простой мальчик. Ну признайся. Эти твои расчеты на листочке бумаги…

— Я простой мальчик, но да, я хорош в кое–каких предметах.

— Математика?

— В том числе.

— Почему ты сразу не сказал? Почему начал лепить насчет какого–то дяди…

— Элли, — сказал Денис. — Ты родилась в срок?

— Чего?!

— Ты родилась полностью доношенной или нет?

Элли мигнула. Взялась за темную прядь волос, сильно дернула, Денис даже вздрогнул.

— Я родилась раньше срока. Меня еле откачали… При чем тут… что? Что случилось?!

Денис выловил из кармана смартфон. Открыл дополненный список контактов:

— Славик? Спишь? Не спи. Все нормально. Ты родился в срок или недоношенный? Не ори! Я серьезно спрашиваю! Да, мне надо знать, я не издеваюсь, не ори! В срок?!

Элли слушала, грызя костяшку указательного пальца. Экран телефона погас.

— Не сходится, — сказал Денис. — Этот нормальный. Эх, развалилась такая гипотеза…

— Может, расскажешь? Насчет дяди?

На поверхности бассейна по–прежнему плавал одинокий листок.

— Если ты готова слушать.

* * *

Он рассказал свою историю впервые с того момента, как в его спальне однажды стихли все звуки и в кресле у стола обнаружился дядя Роберт. Он сам не понимал, насколько важно для него рассказать, шаг за шагом, сформулировать. Выговориться. После того как он замолчал, Элли долго не подавала голоса. Время было далеко за полночь.

— Ты уверен, что тебе не ставили никаких неврологических, психиатрических диагнозов? У тебя не было галлюцинаций, провалов в памяти, навязчивых идей?

— Нет. Я здоров.

— Охренеть, — сказала Элли и обхватила плечи руками. С каждой секундой ей становилось холоднее. Денис впервые видел, чтобы человек вот так коченел за несколько минут, хотя ночь была теплая, совершенно летняя.

Он снял джинсовую куртку и накинул ей на плечи:

— Ты сюда приехала с чемоданом? Со своими вещами?

— Д‑да. Она заикалась. — Их, правда, обыскали и рассовали по пакетам, условие эк… эксперимента…

— А меня привезли без сознания… — он хотел сказать «в памперсе», но прикусил язык. — Все вещи новые, с этикетками. Ничего своего. Никаких документов… Теперь ты понимаешь, почему я готов поверить, что наши пупсы — не программа, а…

Он всмотрелся в ее лицо и осекся:

— А, ладно, это не важно. Не переживай. Тебя вся эта муть… наверное… не касается.

— Я узнала о к‑конкурсе от своего препода по китайскому. Написала заявку. Ее рассмотрели. Тесты проходили на базе МГУ. Там не было мистических д‑дядюшек. Там никто никому не угрожал.

— Не волнуйся. В самом страшном случае — ну не получишь своего гранта.

— Песец, — сказала Элли. — Я уже не хочу гранта, я тупо хочу домой.

— Фигня. Ты же боец. Как это ты не хочешь гранта? Все будет нормально.

Он сел рядом и обнял ее за плечи, пытаясь согреть.

— А ты девственник, — обморочным голосом сказала Элли.

— Почему ты так решила?!

— Видно же, — она всхлипнула и поцеловала его в губы. На секунду Денис забыл обо всем: о дяде Роберте, программе «Луч», о том, что Элли старше его на три года…

А потом стало очень больно. Губы, разбитые, будто лопнули изнутри, будто их облили керосином и подожгли. Он напрягся, Элли почувствовала это, отстранилась — и засмеялась, глядя на него.

— Ты вампир. У тебя подбородок в крови. На.

Она протянула ему бумажную салфетку, но при этом улыбалась так, что Денис не обиделся.

«ЛУЧ». МАРИЯ

День Старта был главным праздником на «Луче», день цветных мигающих огней, фонтанов, музыки, праздничных застолий. В начале вечера они собирались в общем зале, амфитеатре, и вместе отсчитывали еще один год пути. Когда начали взрослеть дети, главным событием Дня Старта сделалось поздравление новых совершеннолетних: бывшие лучики, ставшие квантами в этот год, поднимались на сцену. Церемония проходила трогательно и смешно. Так было раньше.

В этот раз впервые в День Старта они вспомнили тех, кто не дожил. Пятьдесят два человека — только перечисление имен заняло минуту.

Потом долго никто ничего не говорил. Мария набрала воздуха, чтобы прервать гнетущую тишину, но тут на подиум — сцену перед залом — взлетела Лиза Репина, дочь Максима.

— Ровесники! — Она не готовилась, каждое слово было искренним и рождалось прямо здесь, на сцене. — Теперь наша очередь! Поднимайтесь ко мне, давайте расскажем нашим взрослым, что будет дальше и почему ничего не закончилось!

Ее слов будто бы только и ждали. Новые совершеннолетние, тридцать два человека, поднялись на сцену — как это делали в прежние годы их старшие братья и сестры.

— Сегодня День Старта, сегодня праздник, — продолжала Лиза сильным, звенящим голосом. — Давайте смеяться! Давайте танцевать, как обычно! Никто не умер, все просто ушли в другое место и ждут нас там! Кто, кто еще не верит мне, что родители ждут нас на Земле?! Кто мне не верит?

И она с вызовом обвела взглядом зал, моментально переходя от эйфории к ярости, готовая, кажется, растерзать любого, кто усомнится.

— Я не могу ее удержать, — шепотом сказала Анита на ухо Марии. — Она неуправляема.

— Что же вы не поздравляете нас, взрослые?! — Лиза смотрела теперь со сцены прямо Марии в глаза.

Луч без запроса включил музыку — «Марш космической трассы», неофициальный гимн экипажа.

— Поздравляем, лучики, — Мария чуть повысила голос, и Луч усилил его, запустив в динамики. — С этого дня вы — взрослые кванты, а значит, можете пить коктейль в баре, а самые смелые — водку!

В зале облегченно засмеялись. На секунду показалось, что все вернулось, что все по–прежнему, что этот День Старта ничем не отличается от прочих.

Лиза схватила за руки стоящих рядом парней, сжала их ладони так сильно, что те удивленно вздрогнули. Подняла руки вверх, шагнула к краю сцены, и грянули аплодисменты во всем зале:

— Поздравляем! Кванты! С днем рождения!

— С Днем Старта! Счастья в новом году!

— Ли–за! Ли–за!

Мария смотрела, слегка сдвинув брови. Не хотела выказывать на публике ни раздражения, ни беспокойства.

ДЕНИС

Когда снаружи стало прохладно, он все–таки вернулся в свою комнату. Упал в постель, но заснуть не мог, взял книгу наугад, включил лампу у изголовья и опять же наугад стал читать:

«Смысл должен быть найден, но не может быть создан. Создать можно либо субъективный смысл, простое ощущение смысла либо бессмыслицу. Тем самым понятно и то, что человек, который уже не в состоянии найти в своей жизни смысл, равно как и выдумать его, убегая от чувства утраты смысла, создает либо бессмыслицу, либо субъективный смысл…»

Удивительным образом книга успокоила его, и, засыпая, он не вполне благодарно уронил ее на пол. Он видел яркий, цветной и объемный сон: долину потрясающей красоты, но далеко внизу. Во сне, стоя на краю скалы, он отступил — боялся высоты. От этого страха он проснулся внутри сна в маленькой грязной комнатенке и вспомнил, что уж чего–чего, а высоты он никогда не боялся вовсе. Он хотел уснуть снова и вернуться в прекрасную долину, но тут заорал будильник, которого Денис не ставил. Он проснулся окончательно: половина десятого.

Болела голова так сильно, что Денис дополз до аптечки в ванной и нашел растворимый анальгетик. В буфетной никого не было, валялись на столе остатки завтрака — картонные и пластиковые коробки, стаканы, салфетки. Денис развел в воде порошок, надорванный пакетик оставил на транспортере. Широкая серая лента пришла в движение, пакетик поплыл по ней, как крохотный джет по пустынному взлетному полю, и скрылся за прорезиненной бахромой. Денис проводил его взглядом.

Пойло пузырилось в стакане, одним видом отбивая всякую охоту его пробовать. Денис закрыл глаза, задержал дыхание и выпил до дна. Механически ополоснул стакан под краном.

Он оттягивал встречу с Элли и злился на себя за это. Что между ними произошло? Ничего и не могло произойти, спасибо товарищу Славику за нашу разбитую рожу. Доверие? Взаимное притяжение? Вряд ли, просто Денис вчера разболтался. Конечно, рано или поздно они заставили бы его все рассказать, не та ситуация, чтобы играть партизана. Но жаль, что вчера он излил на Элли не просто информацию, а настоявшийся загустелый страх. Лучше бы голышом сплясал, честное слово.

Как она смотрела… жалость в ее взгляде тоже была, но и благодарность за что–то, и настоящий интерес. Притом что она старше на три года.

Сам не понимая зачем, он вернулся к транспортеру. Раздвинул рукой прорезиненную бахрому, посветил телефоном. Что там? Хозяйственное помещение? Мусор же должен кто–то вывозить…

Денис лег животом на ленту. Дотянулся до кнопки.

Лента двинулась, как в кошмаре, и понесла Дениса к отверстию, закрытому бахромой. Денис напружинился, подобрался, сжимая в руке телефон…

Бахрома расступилась. Впереди была тьма. Денис включил фонарик; в ту же секунду лента закончилась и он полетел вниз головой в колодец, в шахту…

Нет, не в колодец. В обыкновенный мусорный контейнер, полный упаковок из–под еды и одноразовой посуды. Затрещал пластик. Контейнер сразу же куда–то двинулся, рядом заскрежетал металл, пахнуло кислятиной. Денис, взвыв от боли и ужаса, забарахтался в баке, выскочил как пробка. Лихорадочно заметался луч фонарика…

Контейнер, двигаясь по транспортеру, автоматически опрокинулся, вываливая содержимое в огромный железный бак. Крышка бака герметически закрылась. Контейнер вернулся на свое место. Денис перевел дыхание.

Пиликнул смартфон в руке: девять сорок пять. Денис огляделся в поисках двери, но ничего не нашел. Выругался вслух. Брезгливо отряхиваясь, полез обратно, на ленту транспортера, по–пластунски дополз до прорезиненной бахромы; еще немного, и, как в черной комедии, его сгрузили бы в мусорный бак и закрыли там крышкой…

Интересно, когда прошел первый шок, что подумала Элли о его истории? Поверила ли?

Телефон снова вякнул, на этот раз громко: без двух минут десять. Денис вошел в лифт и уставился на себя в зеркало: с такой рожей девушку не завоюешь. Малолетка после проигранной драки, подарочек из мусорного бака.

— И не больно–то надо, — сказал он себе под нос.

* * *

Они болтали, громкие голоса были слышны в коридоре. Денис хотел постоять снаружи и послушать, но автоматическая дверь разъехалась, и пришлось входить. Три головы повернулись, как по команде «Равняйсь», Денис почувствовал себя Неуловимым Джо, который вваливается в салун, и все разговоры стихают. По выражению лиц он сразу понял, что говорили не о нем, а значит, Элли ничего не рассказала…

Либо ее рассказ сочли несущественным.

Получилось красиво: Денис вошел за десять секунд до начала и опустился на свое место в тот самый момент, когда над столом появилось голографическое изображение корабля во Вселенной и включился доброжелательный голос:

— Добрый день, участники программы. Истекли первые сутки нашего эксперимента. Информация о текущем статусе пассажиров доступна на ваших устройствах. Счастливой работы.

Голограмма начала таять, последним исчез «космос», такой черный и плотный, что, казалось, на него должна была среагировать пожарная сигнализация. Осветился большой экран: население — 403, счастье — 50%, цивилизованность — 80%, осмысленность — 70%. Никто, кроме Дениса, на экран под потолком не смотрел — все уткнулись в свои смартфоны.

— Отучайся опаздывать, — сказала Элли, поклевывая пальцем по экрану.

— Я не опоздал.

— Ты не был на планерке! — Элли посмотрела на него, как завуч на прогульщика. — Ты дрых, а Марго работала всю ночь и кое–что откопала! Марго, сбрось ему…

Марго скользнула пальцем по своему экрану, будто смахивая крошку, и у Дениса дернулся в руке смартфон: шлепнулось сообщение, как слива с ветки. Денис развернул ссылку: «…вы можете читать логи — записи разговоров всех пассажиров за год — используя фильтры здесь, выбирая интересующие вас ветки здесь, группируя по персоналиям, по темам, по событиям здесь …»

Денис читал и не верил своим глазам: «…Давайте смеяться! Никто не умер, все просто ушли в другое место… Я не могу ее удержать… Поздравляем, лучики, с этого дня вы — взрослые кванты, а значит, можете пить коктейль в баре…»

— Все их разговоры, — с тихой гордостью сказала Марго.

— …которые моделирует программа, — добавила Элли.

— Ну да, — Марго не стала спорить. — Очень клево тогда моделирует. У них там свои традиции, суеверия, словечки… Несовершеннолетние называются «лучики», а взрослые называются «кванты»…

Денис уткнулся в свой телефон. Вчера он думал о другом, лазал с фонариком в кустах и пытался целоваться, как придурок. Был занят собой, своей историей и тем, как отнесется к ней Элли. И пропустил важнейшую информацию. А Марго нашла.

— Кстати, у вас уже есть гипотезы, что за контора организовала наш эксперимент? — ему захотелось мстить.

Три собеседника оторвались от экранов. Элли посмотрела укоризненно, Славик виновато, Маргарита — по обыкновению кротко, но за этой кротостью скрывалось раздражение.

— Мы решили этим пока не заморачиваться, — признался Славик. — Разберемся, когда отстреляемся. Когда заработаем каждый свою награду.

И они снова уткнулись в смартфоны.

— Дэн, — Элли что–то разглядывала в глубине экрана, — ты не против, если мы разовьем твой вчерашний успех?

— Я пас. Больше никаких призраков. Вы, если хотите, можете дальше играть в эту игру, я запасусь попкорном.

— Хорошо, — Элли казалась очень довольной. — Отдыхай, ты заслужил.

— Ух ты! — Марго подпрыгнула на стуле, глядя на экран в руках. — Славик, что ты там говорил насчет конкурса домашнего порно? Они уже такое устраивали!

— Видео есть?! — взвился Славик.

— Нет, это давно было, через год после старта… Они просто вспоминают, говорят об этом. Вроде это плохо закончилось. Кто–то разругался, разошелся, а один чувак вообще ушел в отшельники, заперся и с тех пор живет один. Они зовут его Тролль…

— Столько лет?! А он живой вообще–то?

— Корабль его видит. Значит, живой.

— Все это очень весело, — заговорила Элли, — но давайте уже работать. Дано: наши пупсы свято уверовали, что после смерти их ждет воссоединение на Земле, выходят из депры, сосредоточившись на выполнении миссии, в этом заключается смысл их жизни…

— Вообще–то не все, — Марго щелкала пальцем по экрану. — Многие не верят и считают эту девчонку вруньей или сумасшедшей. Там есть такая крутая тетка, Мария…

— Все не могут верить в одно и то же, — сказал Денис.

— Ты вроде пас, — Элли остро на него взглянула. — Дай уже и нам поиграться, что ли… Мы должны сделать так, чтобы призрака увидела теперь уже Мария. Она не верит в жизнь после смерти. Если получится ее убедить, все поверят как миленькие. Мы накачаем их смыслом, как конфету помадкой.

— Ненавижу помадки, — сказал Денис.

— А кто озвучит текст за призрака? — оживился Славик. — Я однажды в школе играл ежика в спектакле. Дайте мне роль призрака, это проще простого!

— Я первая сформулировала цель, я озвучу призрака, — отрезала Элли. — Это не школьный театр, Славик! Она увидит своего мужчину, Максима, и услышит его голос, Дэн показал нам путь, — она мимоходом улыбнулась Денису. — А наше дело — придумать текст.

Денис почувствовал слабое беспокойство, и оно росло по мере того, как он пытался понять: что не так? Элли, положив телефон на стол перед собой, быстро колотила по экрану:

— Вот, примерно так: «Мария, это я…»

Денис выпрямился:

— Подожди. Это неверное решение.

— Денис! — Элли сверкнула глазами. — Мы же договорились!

— Мы не договаривались. Это неверное решение, давайте еще подумаем! Я хочу выиграть, у меня ставки слишком высокие, понимаешь?!

Секунду они смотрели друг на друга.

— Ты привык быть звездой, — задумчиво сказала Элли. — Понимаю. Но я не глупее тебя, Денис. Расслабься, не волнуйся, верь мне. Ты ведь мне веришь?

И улыбнулась — как тогда, вечером, на краю бассейна.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Ось тела совпадает с осью доски. Центр упора на доску в области солнечного сплетения. Ноги выпрямлены, взгляд только вперед. Ладонями упираешься на уровне груди, ровно по центру доски. Толчок руками, ставим одну ногу, другую…

Встали.

Лиза сломала пополам свою доску, когда ей было одиннадцать, положила на два камня носом и кормой и прыгала, пока не послышался хруст. Ее раздражали занятия на берегу: она казалась себе червяком, который бьется в конвульсиях на доске, а отец был слишком требовательным, скучным тренером.

После смерти отца она пошла в рекреационку и взяла его борд.

Вот идет волна. Большая. Совсем близко.

Она успела вскочить на ноги, проехала на гребне несколько метров и свалилась в пену. Ее закрутило, как тряпку, верх и низ перестали существовать, будто кто–то щелкнул рубильником и отключил гравитацию, как отключают надоевший музыкальный канал. Волна плюнула Лизой в серую пену, похожую на рваные кружева, и залепила лицо мокрыми волосами. Хватая воздух и отплевываясь, Лиза случайно взглянула на берег и сквозь брызги увидела ее. Мария стояла, подставив лицо теплому свету. Ее оранжевая блуза развевалась на ветру: со дня смерти Максима Мария носила только яркие, агрессивно–яркие цвета.

* * *

— Сегодня девочка четырнадцати лет, Йоко, пришла ко мне с заявкой: она хочет родить. Нет, она никого не любит, мальчишки ей неинтересны. Она хочет ребенка.

— Почему нет?

— Потому что она сама ребенок!

— Твои слова: мы не имеем права на длинное детство.

Волны с такой силой бились о берег, что вздрагивал песок и рушились подсыхающие замки. Час назад здесь гуляла группа Лизы, они вместе строили готические шпили с остриями такими высокими и тонкими, что на верхушке помещалось всего несколько песчинок, и Йоко тоже была с ними. И ничего не сказала.

— Я не понимаю тебя, Лиза, — сказала Мария. — Я помню тебя младенцем… Твои первые слова… Знаешь, некоторые дети и подростки любят приврать. Ты не врала никогда…

— Я не вру.

— Хорошо. Ты рассказываешь сказки. Раньше были страшные, а теперь… добрая. То есть тебе кажется, что она добрая. Ты придумала ее, чтобы облегчить детям утрату?

— Не хочешь — не верь. Твое дело. Не нужно никуда спешить: папа сам все расскажет, когда придет время.

— Дети хотят рожать детей, чтобы поскорее выполнить предназначение и уйти к родным, на Землю.

— И почему ты не радуешься? Ты же этого хотела! «Новое поколение», «наше предназначение», «мы несем цивилизацию»…

— Не ценой лжи! Правда — вот она: после смерти мы умираем. Земли больше нет, ни для кого. Наша цель не в прошлом, а в будущем! Мы продолжаем себя в будущих людях, в наших детях…

— Пафос–офф. Чего ты от меня хочешь, Мария?

Соленая вода, высыхая, стягивала кожу. Женщина напротив молчала, очень долго, непривычно. Обычно Мария не тратила время на драматические паузы.

— Максим говорил обо мне? В твоем видении?

— Это не было видение, обычный сеанс связи. Только после смерти.

— Он упоминал меня? Просил что–то передать?

— Н‑нет.

— Жаль, — тяжело сказала Мария. — Для меня у тебя сказки не нашлось.

И пошла прочь от прибоя — тяжело переставляя увязающие в песке ноги.

«ЛУЧ». МАРИЯ

После смерти Максима она зачем–то вернулась к давнему развлечению — шитью. Она вспомнила, как придумывать фасоны и строить выкройки и как вязать крючком. Элементарное усилие, моделирующее смысл: ты закончишь работу и наденешь эту красивую вещь. План — усилие — результат. И так день за днем.

«Луч» предлагал ей вязальные машины, напечатанные на заказ на 3D‑принтере, станки для любых рукоделий и экзотических ремесел, ведь основа цивилизации — осознанная работа руками. Но Мария вязала своим единственным привычным крючком и моделировала на бумаге, как это делали поколения мастериц и мастеров.

Приходил ее бывший муж, отец их детей, Крис. Просил связать то свитер, то гетры, объяснял, какого цвета и фасона. Он говорил и делал ровно то, что должно было ей помочь, но Мария не могла ему простить, что тот жив, а Максим — нет.

Приходили выросшие дети, Леша, Джонни, Света. Читали вслух свои стихи, играли в покер. Давно посторонние, самостоятельные люди, они не длили свой визит ни секундой меньше, чем это было бы приличным, и ни секундой больше.

Каждую ночь ей снилось, что она собирает вещи для большого переезда. Это было странно, потому что, переступив порог своей комнаты на «Луче» двадцать три года назад, она никуда не переезжала и вещей у нее было мало. Во сне она выбиралась из гостиниц, в которых когда–то жила, и других, придуманных, фантастических, зыбких. Выезжала из своего дома, где в каждой комнате громоздились узлы и коробки. Связывала бечевкой книги, и этот сон принадлежал, наверное, не ей. Бумажные книги уже в ее детстве хранились только в музеях.

Каждое утро она просыпалась в приступе тревоги. Ей казалось, что сердце не на месте и странно колотится. Но начинали петь птицы, теплым светом озарялся потолок, расписанный объемными узорами, и Мария понимала, что срок ее жизни пока не вышел и, когда выйдет, неизвестно.

У нее на корабле появился враг. Смешно сказать — у нее, у Марии! Врагу было восемнадцать лет, это не просто смешно — позорно. Тем не менее Мария вынуждена была себе признаться: она думает о девчонке как об опасном враге.

Девчонка подчиняет себе людей, как конфеты глотает. Она вроде бы движима благими намерениями, но самые хорошие дела отражаются в Лизе, как в пыльном зеркале, искажаются и выворачиваются наизнанку. А те ее слова стоили Марии седых волос: «Не будет дела твоей жизни, я позабочусь, чтобы оно околело!»

Истерика неуравновешенного подростка, но вспоминать неприятно.

Она провела ночь, медитируя на обрыве над рекой. Наступил рассвет, Мария просмотрела его, как смотрят хорошее кино, с влажными глазами. Вышла в тамбур рекреационного помещения, рассеянно стащила с плеч красное пончо, защищавшее от сырости. Пошла домой хорошо знакомым путем, босиком, закрыв глаза.

Сколько раз она ходила этими коридорами! Покрытие чередовалось — теплое, шероховатое с фактурой дерева, гладкое, прохладное, как мрамор, мягкое, как подстриженная трава. Максим обожал ходить босиком. Он и обувался, кажется, только на лекции.

Чувство травы под ногами сменилось теплом кирпичной кладки, значит, она почти дома. Створки двери разъехались, выпуская знакомый домашний запах.

Она уронила на пол красное пончо. Включился экран — без команды. Раньше корабль такого себе не позволял.

— Луч, отключи экран.

— Мария, это я.

Она замерла посреди комнаты. Максим смотрел на нее с той стороны — очень крупно, лицо на весь экран.

— Я скучаю по тебе. Жду тебя. Скоро мы будем вместе. На Земле… — Он смотрел так нежно, его голос звучал так тихо, что она потеряла самообладание. На долю секунды.

— Луч, запись разговора для общего доступа. Так… что ты сказал, Максим?

— Мы будем на Земле. Здесь все наши. Настоящее небо, солнце…

— Максим, — сказала Мария, не сводя с него глаз. — Напомни мне, как мы познакомились?

Он улыбнулся и протянул к ней руки:

— Я так по тебе скучаю…

— Где мы познакомились?

— Мы познакомились… я в первую же минуту увидел… что ты за человек. Не такой, как все, глубокий… талантливый…

— Где? Ты должен помнить. Где ты впервые меня увидел?

— Я плохо тебя слышу, — сказал Максим с экрана. — Просто знай, что мы встретимся на Земле, и тогда…

— Ты не Максим, верно? — Она подошла ближе. — Тогда кто ты? Программа. Которую кто написал, кто запустил? Луч! — Она повысила голос. — Откуда поступает сигнал на мой монитор?!

Экран погас.

— Монитор отключен, — доложил корабль. — Сигнал не поступает.

— Откуда пришел вызов сорок секунд назад?

— Последний вызов зафиксирован одиннадцать часов назад.

— Спасибо, — сказала Мария. — Отбой.

Они с Максимом познакомились случайно, за неделю до общего сбора будущих пассажиров «Луча». Вероятность их встречи была не просто ничтожной — скорее отрицательной. Мария и Крис и Максим со своей тогдашней женой Анитой уже были отобраны в экспедицию, но не получили подтверждения. Мария и Максим по делам оказались в Сингапуре, в одной гондоле на канатной дороге. Лил тропический ливень, было жарко и мокро, гондола плыла прямо сквозь тучу. Мария и Максим болтали, будто были знакомы тысячу лет, — о кино и книгах, о собаках и пиве, и ни один не упомянул, что собирается в межзвездную экспедицию, навсегда. Они расстались, не обменявшись телефонами: во–первых, у обоих была семья. Во–вторых, каждый из них мысленно прощался с Землей. И каждый в тот момент подумал: я тебя не забуду.

А потом они увидели друг друга на первой встрече экипажа. Оба пережили шок, и оба удержались в рамках приличий: боялись вылететь из команды. А потом еще десять лет жили на «Луче», вместе учили чужих детей, играли в теннис, смотрели кино в соседних креслах, соприкасаясь локтями… и все. Только когда дети подросли, и когда Анита увлеклась художником Ли, и когда Мария нашла в себе силы сказать Крису, что больше его не любит…

Она тряхнула головой. Не время распускать сопли. С «Лучом» случилось нечто, не описанное ни в каких протоколах, возможно, это выходка кого–то из людей на борту. Лиза? Вполне вероятно. Хотя и за гранью понимания.

— Луч, запись сообщения. Адресаты: все кванты. Совершеннолетние члены команды.

Включилась камера.

— Внимание. Только что со мной связалась по неопределенному каналу предположительно вредоносная программа. Внешность и голос Максима, но это даже не модель личности, а грубая имитация. Луч не зафиксировал входящего сигнала. Я записала разговор, доступ общий. Делайте как я. Если с вами свяжутся — записывайте. Внимание! Это не люди, не наши близкие. Не могу понять, с чем мы имеем дело. Мы должны все вместе…

Она обнаружила, что говорит в отключенную камеру. Зеленый огонек погас.

— Луч, возобновить запись!

Ледяная волна поднялась от живота, заставила легкие сжаться. Мария покачнулась, чувствуя, как холодеют руки, ворочается сердце, поднимается все выше и заполняет собой горло.

— Максим…

Она умерла раньше, чем ее тело в падении коснулось пола.

ДЕНИС

— …Где мы познакомились? Где? Ты должен помнить. Где ты впервые меня увидел?

Разговор с Марией проигрывался в голографической записи. Посреди комнаты, как живая, стояла эта женщина, задавала вопросы и требовательно смотрела на экран.

Славик метался, как пойманный медведь. Марго уткнулась в своей телефон. Элли раскачивалась на стуле.

— Эта старая сука умнее всех нас! — рявкнул Славик.

— Она тебе не сука, — начал Денис, одновременно вмешалась Элли:

— Она вообще не человек! Не сука и не кобель, она программа…

Женщина в голографическом изображении упала. Ее лицо моментально осунулось и посинело, как будто посреди переговорной возник настоящий труп. Элли стукнула пальцем по экрану, голограмма исчезла. Элли обвела всех злыми глазами:

— А что бы вы ей отвечали на моем месте? В документах нет этой информации! Еще бы она спросила, какого цвета на ней были трусы в день, когда она потеряла невинность…

— Точно нет информации? — Денис посмотрел на Марго. Та покачала головой:

— Я пыталась. В наших устройствах удобный поиск… Есть их истории, кто где родился… Но этой информации точно нет.

— Вот и доказательство, — шепотом сказал Денис.

— Доказательство чего?! — Элли готова была его сожрать.

— Эта женщина затребовала информацию, которой нет во вводных. Если бы она спросила, когда и где Максим родился, — логично, это есть в массиве данных, мы нашли бы правильный ответ. Но она задала невозможный вопрос. А это значит… Значит, что она — не программа.

— Ничего не понял, — пробормотал Славик и вытер пальцами нос. — Но нам все равно пофиг, потому что…

Он остановился, переведя взгляд на табло, сплеснул руками:

— Охренеть! Нет, ну это вообще уже!

Несколько минут все молчали, глядя на табло. Денис подумал, что, наверное, так себя чувствует биржевый маклер, когда котировки обрушиваются за несколько секунд и миллиарды превращаются в мусор.

Благополучие «Луча», численность населения и счастье его пассажиров падали, как лифт с перерезанным тросом. Марго сидела, уткнувшись в свой телефон, шевеля губами. У Дениса все быстрее и быстрее стучало сердце.

— Но почему?! — не своим каким–то, сдавленным голосом заговорила Элли. — Что такое у них случилось, это же не из–за нашего воздействия?!

— Нет, конечно! — Денис почувствовал, что еще секунда, и со своей яростью он не сможет справиться. — Никакой связи с воздействием. Мышка бежала, хвостиком махнула…

Он сжал кулаки, так что ногти впились в ладони:

— Я же просил! Просил! Ты же знаешь, что со мной будет, если мы проиграем! И ты все равно со мной это делаешь?!

— Успокойся, мы все исправим, — пролепетала Элли. Марго посмотрела очень удивленно. Славик выпучил глаза.

— Пошла к черту! — заорал Денис.

Он выскочил из комнаты, убегая не от них, а от себя. Он знал, что через секунду опять начнет драться, а прикладывать Славика дважды подряд к одному и тому же месту — самоубийственная и очень глупая затея.

«ЛУЧ». АНИТА

Андрей сидел у себя в лаборатории — последние дни он работал как проклятый, будто боялся не успеть. Перед ним были открыты два десятка слоев на экране, он перекидывал туда–сюда картинки движением глаз. Анита подождала, чтобы ему не мешать.

— Сейчас, — сказал Андрей. — Одну секунду…

Снял очки, осторожно положил на полку перед собой. Потер лоб. Анита подумала, что он тоже страшно постарел. Совсем седой, а ведь ему только пятьдесят.

— Значит, что я выяснил… Ребята–визуалы технически могли записать Максима, в смысле его изображение, но они этого точно не делали. На видеостудии всем заправляет Крис, бывший муж Марии. Он отлично знал историю их знакомства с Максимом. Он бы сумел довести обман до конца… если бы имел такое намерение.

— Понятно.

— Передать изображение на твой экран мог кто угодно, но у Луча сохранились бы данные о входящем сигнале. Данных нет. У меня единственная версия, уж какая есть: это Тролль.

— Но… зачем?!

— Откуда мы знаем? Человек двадцать лет ни с кем не общается, кроме Луча. Что у него в голове? Что он может, чего не может? Вот и я не знаю.

— Ты помнишь, — медленно сказала Анита. — Это была его идея… конкурс. И он выложил, будто случайно, запись Марка и Евы, а они не хотели…

— Ублюдок, порнограф, получил, что заслуживал. А ушел он по своей воле.

— Давай по–честному: мы его затравили.

— Его?! Бедная жертва! Хорошо, что у него хватило ума залечь на дно, а не то все обернулось бы хуже, для нас и для мерзавца!

Анита медленно кивнула:

— Луч, свяжи меня с Троллем.

— Он не отвечает на вызов. Он не хочет ни с кем разговаривать.

* * *

— Кванты, мы должны принять решение быстро. Генрих Пагуба, Тролль, жил в одиночестве двадцать один год, и мы ни к чему не принуждали его, но сейчас у нас есть к нему вопросы. Мы, совершеннолетние граждане «Луча», должны принять решение о полицейской операции.

Зеленые цифры на большом мониторе: подавляющее большинство. Лиза, конечно, не голосовала, подумала Анита.

— Луч, решение принято.

Звук–подтверждение.

— Мы должны решить: кто из нас пойдет к Троллю? На всякий случай, я готов, — сказал Андрей. — Кто еще?

Анита молча подняла руку.

* * *

— Тролль, у нас есть решение экипажа: ты должен ответить на наши вопросы.

Тишина за дверью. Чистый полированный порог: никто не переступал его больше двадцати лет. Роботы–уборщики уносят каждую пылинку.

— Луч, открой.

Дверь медленно отошла. Там, за дверью, в коридоре, тоже было чисто, но в воздухе висел резкий химический запах.

— Генрих, это мы… Ты слышишь? Это мы, Андрей, Анита… Подай голос!

Тишина. Новая дверь, из зеленоватого пластика.

— Луч, открой.

Дверь отошла с ощутимым усилием, чуть ли не со скрипом. Запах стал сильнее.

— Останешься здесь? — отрывисто спросил Андрей.

Анита помотала головой.

Внутри горел свет, и робот–уборщик валялся посреди комнаты отключенный, кверху брюхом. Один за другим, осторожно ступая среди пыли, хлама, гниющих остатков еды, они прошли в гостиную: здесь была даже люстра, криво приспособленная к потолку. Под открытым окошком линии доставки валялись разбитый планшет, плесневеющие фрукты, мотки проводов–шлейфов, платы, разъемы, цветная бумага, напечатанный на принтере подсвечник…

Всю стену напротив занимал экран. Андрей коснулся монитора; возникло изображение. Фасеточное, как глаза стрекозы: много–много экранов, и на каждом что–то происходит. Женщина и мужчина в постели. Двое мужчин и женщина. Голые подростки обнимаются на краю бассейна. Мальчик и девочка целуются в коридоре. Супружеская пара совокупляется в душе. Миллион картинок, как если бы в каждой комнате «Луча» была установлена невидимая глазу камера.

— Тролль! Скотина, ты думаешь, это сойдет тебе с рук?!

Тишина.

— Луч! — голос Аниты скакнул вниз на октаву. — Как ты позволил ему это?!

— Это соответствовало его характеру, развлекало и поддерживало. Интересы квантов учтены.

— Учтены?!

— Тихо, — Андрей взял ее за руку. — Мы не за этим сюда пришли… Луч! Отведи нас к Троллю!

Загорелся свет в темной спальне напротив.

* * *

Седой, бородатый, невозможно узнать. Этому человеку лет сто, а не едва–едва полтинник. Лежит на грязной кровати, скалит желтые зубы. Смеется. А ведь был красивый, мужественный, чувственный… К нему тянуло женщин, будто в омут. Голубые глаза и улыбка как солнечный удар. Будто позавчера.

— Генрих, — сказала Анита. — Это ты запустил в нашу сеть видео с Максимом… для Лизы и потом для Марии?

— Анита, ты стала старушка…

— На себя посмотри.

— Не надо на меня смотреть… Нас нет, кванты. «Луча» нет. Мы живем внутри голограммы, роскошной, подробной… голограммы. Наш космос — картинка… Мы сами — чья–то выдумка, игрушка, программа. Анита, какие сиськи были у тебя в двадцать пять лет. Это единственная реальность… Остальное — иллюзия.

— Это ты послал Марии видео с Максимом?!

Он улыбнулся в последний раз. Послал ей воздушный поцелуй. И вытянулся, будто уснул.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Это был не мой отец. Там, на экране. Я видела не его.

Анита обняла ее за плечи:

— Спасибо, что ты… теперь это осознала. Я понимаю, как тебе тяжело, но то был обман. У Тролля случилось нервное расстройство, Луч не выявил его вовремя. Тролль заразил нашу сеть информационными фантомами…

— Значит, мы не вернемся на Землю после смерти?

— Извини. Никто не возвращается на Землю. Мы — кванты одного Луча, первый межзвездный экипаж, мы летим вперед и в будущее… Прости, я всегда говорю в таких случаях: пафос–офф. Рычажок — вниз. Сама себя одергиваю, но снова выходит пафос… Человек не может жить ради внешнего поощрения, ради эдемского сада. Человек сам устраивает себе смысл, это трудно, но это и есть…

Лиза вырвалась из ее рук:

— Ненавижу Марию!

— Мария помогла тебе, нам всем, даже после смерти! Она записала этот разговор, и… Лиза, она хотела, чтобы ты узнала правду, потому что она тебя любила!

— Зачем же вы все так врете, — сказала Лиза после паузы. — Мария терпеть меня не могла. Ей было важно отобрать у меня надежду.

— Я понимаю, ты сейчас расстроена, — Анита усилием воли сумела выдавить улыбку, — но когда ты придешь в себя… Увидишь вокруг друзей, которые взрослели вместе с тобой… которые чувствуют то же самое… Мы кванты одного луча, мы вместе, мы экипаж…

— Вранье! Мы не экипаж. Даже не пассажиры. Мы груз! Мы никуда не летим, мы заперты в коробке с ватой! Мы спим, всю жизнь спим! В анабиозе! Не в состоянии управлять кораблем! Почему «Луч» не выпускает нас из жилого отсека? Почему нет доступа ни к навигации, ни к энергетике, ни даже в оранжерею?!

— Потому что навигация, энергетика, технические задачи и детали полета — дело машины! Она прекрасно справляется! А наше дело, твое конкретное, неблагодарной девчонки дело, — родить и воспитать новых людей, которые будут…

— «Нести цивилизацию», да?

— Пожалуйста, ради памяти Марии, не смейся!

— А мне смешно! Цивилизация людей, которые ничего не решают в своей судьбе, цивилизация мебели, привинченной к полу! Цивилизация силиконовых подушек! Вы… знаете что? Вы продали ваших детей. Все вы!

— Что?!

— Продали! За идею! За вашу идею… не нашу. Ради своей распрекрасной цивилизации. Вы — кванты, герои человечества, а мы — ваше орудие, расходный материал… рабы вашего решения. Вы сделали великий выбор, а нам всю жизнь выбирать между чаем и соком. Вот и свобода.

Она говорила теперь ровно и сухо. С отстраненным, дистиллированным презрением. Анита вдруг почувствовала себя очень старой.

— Как тебе угодно, — сказала после длинной паузы и вышла, не обернувшись.

ДЕНИС

«Вы продали ваших детей. За идею».

Денис забыл принести в комнату бутылки с водой из буфета, жажда заставила его пить из–под крана, от чего предостерегала мама еще с младенчества, в любой стране. Впрочем, вода оказалась чистой и даже вкусной.

Эта ее фраза не давала ему покоя. «Твоя мать продала мне тебя», «Вы продали ваших детей. За идею». Нет и не может быть никаких аналогий. Случайное совпадение, слова встали рядом, и Денис на какое–то время потерял самообладание. Родители вечно продают детей — с чувством железобетонной правоты продают в заранее сформированное будущее. Но Лиза не это имела в виду, конечно, у нее нет опыта для обобщений. Разве что из книг, из классических земных текстов, кванты ведь обязаны много читать — это входит в понятие «цивилизованность»…

Денис потратил много часов, чтобы научиться работать с диалогами пассажиров «Луча». Выстроить фильтры так, чтобы отсеивались приветствия, шутки, обсуждение выставок и инсталляций, еды и питья, текущих обид и примирений. А потом убил еще час, чтобы снести эти фильтры, потому что обиды, шутки, инсталляции и кулинария не были неважными. Чтобы дать этим людям смысл, нужно было их понять.

С начала полета кванты, как свободные жители идиллического древнего полиса, занимались познанием, искусством и спортом, охотно и изобретательно — сексом, но главное их занятие было — воспитание детей. Они подходили к делу честно и ответственно, как и ко всему, за что брались. Они приобщали детей к познанию, искусству и спорту, своим примером, без крохи лицемерия. Кванты были приятными ребятами, Денис и сам согласился бы прожить жизнь в такой компании — остроумные, искренние, ни одного настоящего подлеца. Разве что с Троллем непонятная история… Но и тот оказался изгоем в добровольном затворничестве.

И вот эти замечательные люди вырастили второе поколение, которое сообщает им устами Лизы Репиной: «Вы продали ваших детей». И на «Луче» начинается кризис: младшие понимают, что смертны, мало того — несвободны, и виновные — вот они. Они идут с вопросами к родителям, и родители внезапно обнаруживают, что вырастили не совсем то, что посеяли.

Интересно, подумал Денис. Если бы мои родители подписались на программу «Луч»… А они вполне подходят по всем параметрам. Что бы я сказал, обнаружив себя на корабле, который сам решает, куда лететь, как производить и на что расходовать энергию, и не ставит в известность пассажиров. Чтобы не отвлекать их от великого дела — воспитания людей будущего, а между тем люди, неспособные повлиять на свою судьбу, оказываются скверными воспитателями…

Он остановился с открытым ртом посреди комнаты.

— Ну я и дурак, — сказал вслух. — Ну какой же идиот. Элементарное же решение, было под носом всю дорогу.

Он вытряхнул на стол карандаши из коробки, разложил чистые листы бумаги, подключил смартфон к зарядному устройству и углубился в расчеты.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Когда ей было семь лет, она пробовала границы своих возможностей. Она приказала «Лучу» понизить температуру в спальне до десяти градусов, и Луч исполнил. Она потребовала мороза — минус пятнадцать, и Луч отказал ей, сославшись на «нормы эксплуатации жилых помещений». Когда она замерзла и велела Лучу согреть комнату до двадцати пяти, тот опять отказал: на исполнение ее прихоти была потрачена энергия, теперь надо ждать три часа, пока запас восстановится, а до этого момента в спальне будет плюс десять.

Лиза запомнила этот урок.

Взрослые говорили: ты отвечаешь за свои действия. Думай, прежде чем что–то требовать от Луча, а если сомневаешься, попроси заранее объяснить последствия.

Лиза продолжала пробовать границы раз за разом. Последней такой пробой стала ее попытка самоубийства — ничего не зная о смерти, она в глубине души была уверена, что это игра и Луч ее спасет. Так и вышло, Луч по тревоге вызвал людей в ее комнату, но в те несколько секунд, когда мир перед глазами Лизы начал меркнуть, Луч ясно дал понять ей: и у этого выбора есть последствия. В другой раз спасатели непременно опоздают.

Лиза запомнила этот урок тоже. Больше свой мир она на прочность не пробовала, да и времена изменились. Теперь мир пробовал на прочность ее.

Похороны стали обычным делом в жилом секторе, как завтрак, спорт или рок–концерты. Родители пытались манипулировать детьми, рассказывая, что скоро умрут, дети чувствовали себя без вины виноватыми — и восставали. Скандалили, уходили в себя, начинали пить, тогда Луч лишал их алкоголя — в терапевтических целях, и всем становилось понятнее с каждым днем: да, мы в тюрьме, в хорошей комфортабельной тюрьме, пожизненно. Без толики свободы. Безо всякого смысла.

Мертвые отправлялись в топку, живые тупели, впадали в прострацию. Бросали учебу. Оставляли упражнения в живописи и недописанные тексты. «Кванты одного луча» могли бы смириться с краткосрочностью дней, но с провалом дела своей жизни смириться не могли: их дети оказались слабыми, непригодными для миссии. Лиза боялась, что путь в никуда, который она в пятнадцать лет с таким безрассудством попробовала, теперь откроется многим — очередной запретный люк, который рано или поздно будет отперт. Возможно, «Луч» долетит до пункта назначения пустым, вырабатывая энергию, синтезируя пищу и тут же утилизируя ее. А если горстка дикарей и доживет до Прибытия — миссия будет им не под силу.

Здесь, на берегу океана, песок, может быть, еще хранил отпечатки ног Марии, но островерхие замки давно рассыпались. Опрокидывались волны, вдали маячили пеликаны. Лиза сидела на песке, скрестив ноги, глядя на линию горизонта.

Дети, младшие на корабле, пять человек, играли под шум прибоя, рыли колодцы, которые медленно заполнялись водой. Дети соединяли их норами в толще песка — получались мосты. Малыши не успели повзрослеть, лучики лет по одиннадцать, а одному, позднему, девять. Лиза уводила их в рекреационку, чтобы они слушали прибой, а не вздохи, всхлипы, приглушенные рыдания и ругательства, которыми теперь был полон жилой отсек. Раньше на берегу Лиза вспоминала отца. Теперь вспоминала Марию, и ничего не могла с этим…

Погасло солнце. Исчез горизонт. Дети испуганно вскочили, выронив лопаты. Над головой сделался виден металлический купол, транслировавший «небо», открылась машинерия рекреационки: островок песка, на нем доски для серфинга, вместо океана — резервуар с водой. Волны медленно опадали — отрубились механизмы. Отключился прибой.

— Домой, быстро!

Она схватила двух самых мелких за руки и потащила к выходу, дверь распахнулась им навстречу.

— Луч! Что случилось?

В тамбуре мигнул свет. Последовала длинная жуткая пауза.

— Технический сбой, — медленно, не своим обычным голосом сказал корабль. — Внимание. Требуется вмешательство оператора. Требуется немедленное вмешательство оператора.

— Кого?!

Дернулась и со странным скрипом закрылась дверь в бывшее рекреационное пространство.

* * *

В детстве ей нравилось воображать, что Луч — маленький человечек, который живет в вентиляционных шахтах и не показывается людям на глаза, а только разговаривает с ними. Она сочиняла сказки, которые выдавала сверстникам за правду: якобы однажды она видела Луча, низенького, тощего, в зеленом комбинезоне и полосатом колпаке, с круглым добрым лицом. Он юркнул в отдушину и оттуда погрозил Лизе пальцем, запрещая кому–то рассказывать об этой встрече, но Лиза все равно рассказывала, правда, под большим секретом. Она клялась, что, если постучать по выведенной из стены водопроводной трубе, Луч ответит условным стуком, надо только прижаться ухом и внимательно слушать. А если оставить на тарелке у кровати кусочек лакомства — наутро еда исчезнет, потому что Луч тоже любит вкуснятину.

И дети стучали по трубам и оставляли у кровати на ночь малину или клубничину, самое вкусное, что у них было. Скоро нашлись те, кто слышал ответный стук. Другие рассказывали, округлив глаза, что наутро тарелка у кровати была пуста: Луч принял подношение.

Некоторые ее товарищи обижались, обзывали Лизу вруньей, нашлись даже такие, кто нажаловался Марии. Мария, внимательно выслушав, объяснила разницу между ложью и сказкой и попросила Лизу записывать свои истории: они, мол, окажутся очень ценными для ее детей.

Лиза на тот момент совершенно не хотела думать ни о каких своих детях, сама мысль об этом была противна. Она не записала ни строчки, но сказки продолжали жить: их передавали младшим братьям и сестрам. В новых вариантах Луч творил что хотел — он мог, например, выйти из стены и нассать в постель непослушному лучику; Лиза лопалась от смеха, слушая эти пересказы.

Луч был частью их жизни с детства. Как верх и низ, тепло и холод, свет и темнота. Мир, в котором Луч заикается, тянет слова и просит о помощи, был миром, где вода течет вверх.

Только теперь, а не в День Старта после своего восемнадцатилетия, она по–настоящему стала взрослой.

* * *

Они собрались в амфитеатре — все кванты, и подростки, и даже дети, все как на Дне Старта, только без музыки. Пустые места в зале все равно оставались, пугающе много. Сто тридцать людей покинули корабль за три года. Тех, кто родился на «Луче», было теперь почти в четыре раза больше, чем взрослых. Старшие держались вместе, будто рассчитывая на поддержку только своего поколения.

— Где ты видела ручное управление?! — Андрей, вечный примиритель, разводящий руками конфликты, решающий проблемы, теперь потерял лицо — орал, налившись лиловой кровью, брызги срывались с его рта. Лиза подумала, что должна бы ему посочувствовать, но ощутила только раздражение. — «Луч» — вещь в себе! Он сам знает, как решить проблему! И он решит! Это основа инструктажа, основа нашего мира!

— Луч, — громко спросила Лиза, — ты решишь проблему?

Тишина.

— Луч, ты меня слышишь?

Замедленный, отстраненный голос:

— Д‑да.

— Луч, что с тобой случилось?

— Т‑технический сбой. Требуется немедленное вмешательство оператора.

Глухой шум в зале. Всем очень страшно слышать его новый голос.

— Среди нас нет «оператора», — дрогнувшим голосом сказала Анита. — Ни у кого из нас нет достаточной… квалификации! Луч?!

Молчание в ответ.

— Значит, мы получим квалификацию, и чем быстрее, тем лучше, — сказала Лиза.

— Мы ничего не станем делать! — снова выкрикнул Андрей. — Мы будем ждать, пока он сам…

— Мы ничего не будем ждать! Луча, который устраивал нашу жизнь, больше нет, ты сам видишь! У нас перебои с энергией… Не работает половина функций в жилом отсеке. А что снаружи, ты знаешь? Что с реакторами, они работают или мы уже прилетели? Что с синтезаторами, с оранжереей, — что мы будем пить, когда закончится вода в контейнерах? У нас будет еда или мы будем кушать друг друга?!

В зале стояла странная тишина — люди даже не перешептывались.

— Луч требует оператора, — в тишине сказала Лиза. — Значит, мы дадим ему оператора. Мы откроем люк.

— Люк?! — повторили одновременно десятки ртов. Андрей сжал кулаки и замотал головой в полнейшем отчаянии, будто предлагая всем убедиться, до какой же степени Лиза сумасшедшая.

— Дверь, вход, задраенное отверстие, — сказала Лиза. — Люк, который откроет нам дорогу из жилого отсека в рубку.

— Какую рубку?! — закричали три или четыре голоса из толпы взрослых. — Сядь, помолчи! Никакой рубки не существует! Тебя никто не будет слушать, кто ты такая?!

— Может, никто и не будет, — сказала Лиза. — Но у нас есть голосование, так? По нашим правилам, кванты, общие решения мы принимаем большинством голосов, так?!

Тишина закончилась. Орали, топали, кто–то аплодировал, кто–то ругался. Лизе казалось, что она несется на гребне волны, через секунду улетит далеко вперед — или свалится в грязную пену.

— Голосовать! — рыкнул Роджер. Повзрослев, он получил от природы самый низкий, самый сильный голос на корабле. — Кто за то, чтобы открыть люк?!

То ли он и впрямь поверил, что Луч неспособен подсчитать голоса, то ли древний традиционный ритуал показался ему достойным момента, — но Роджер вскинул руку, и его примеру последовали еще двести человек. Двести пятьдесят… Больше… Начали голосовать взрослые — будто подхваченные общим безумием…

— Дети без права голоса, не голосуем! — шикнул кто–то рядом. — Уважаем правила! Мы же их сами установили!

— Кто против? — спросила Лиза.

Тех было явно меньше. Они пытались. Но проиграли. Андрей огляделся — и, стиснув зубы, опустил руку.

— Ребята, — Лиза понимала, что молчать невозможно, и обернулась к сверстникам и младшим. — Сейчас не важно, кто на что учился, все должны помогать. Нам нужны информация, технические документы, схемы, аварийные рекомендации. Хватит сидеть в пассажирских креслах! Не знаю, как вам, а мне родители с детства говорили, что мы, все мы — пилоты!

Она не повышала голос, но либо акустика в амфитеатре, либо сила ее убежденности делали ее слова разборчивыми и слышными для всех. Лица менялись: поднимались тяжелые веки, возвращалась краска на белые лица, люди выходили из оцепенения. Лиза увидела краем глаза лицо матери.

Анита смотрела на нее взглядом, полным нежности, гордости и не восхищения — обожания.

* * *

Переход был обозначен на старых схемах. Люк, в человеческий рост, запирался механическим замком.

— Луч, каковы условия за люком? Там есть атмосфера?

— Там… д‑да. Через тридцать секунд я сравняю… давление.

После неведомой аварии Луч разговаривал отрывисто, то и дело меняя тембр голоса.

— Что за люком? Опиши это помещение.

— Коридор. Ведущий на центральный пост. Температура воздуха ноль градусов.

Лиза напялила куртку, шапку, которую надевала, играя в снежки еще недавно, в зимней лесной рекреации. Рукавицы, очки для лыжного слалома. Невесть когда это будет теперь и будет ли вообще; их лишили привычного комфорта, привычных развлечений… Но взамен они получили кое–что более стоящее.

— Открывай!

— Вы должны сперва отпереть… применив мышечное усилие. Против часовой стрелки.

Восемь рук, в перчатках и без перчаток, легли на колесо запирающего устройства. На «Луче» для детей держали механические часы, поэтому слова «по часовой стрелке» и «против часовой стрелки» не звучали для них как тарабарщина. Сдвинуть колесо с места оказалось непростым делом, но они толкали, сменяя друг друга, повисая на колесе всем весом, и добились–таки того, что колесо медленно, неохотно, подвывая металлом, начало разворачиваться.

Они вывернули его до отказа. Отступили, отряхивая ладони, тяжело дыша: это не было спортивное упражнение. Это была тяжелая физическая работа, такая же непривычная для них, как пешеходные прогулки для пеликана.

— Луч! — позвала Лиза. — Теперь ты можешь открыть?

Послышался звук–подтверждение, неуместный в этой ситуации. Крышка люка вздрогнула и начала отъезжать назад, в коридор, и все смогли оценить толщину этого люка: метр тугоплавкого, жаростойкого сплава. Люк был загнан в проем, как пробка, и теперь выползал, будто под давлением. Чем дальше он продвигался, тем истеричнее визжал металл, тем явственнее становился резкий запах в воздухе. Лиза невольно отступила, и все за ней.

Люк перестал двигаться.

— Луч?!

Люк в последний раз дернулся. Не с первой попытки угодил в железный паз и с грохотом откатился в сторону.

Люди стояли перед проемом в стене, и впереди была черная пустота.

* * *

Лиза шла впереди. Так получилось. За спиной чувствовала молчаливую поддержку, но кто–то первый, на полшага впереди, должен был вести их. Лиза готова была обмочиться от ужаса, но шла вперед, надеясь, что штаны из непромокаемый ткани в крайнем случае скроют ее позор.

Фонари, которые нужны были для детских игр и школьных занятий, наконец–то нашли основное применение. Не надо было играть, что ты в темной пещере и за углом поджидает чудовище. Пещера сделалась настоящей, что было впереди, она пока старалась не думать. А если Луч сошел с ума после аварии и никакого центрального поста не существует?!

Нигде в жилом модуле не было таких коридоров — темных, пыльных, безо всякой отделки, без освещения. Это не был коридор, это тоннель для прокладки кабелей и труб, они крепились сверху и снизу, под ногами тянулся широкий монорельс для вагонеток–ремонтников. Лиза шагала по металлу, тусклому, масленому, то порываясь бежать вперед, то замирая, боясь сделать шаг. Протягивала вперед свой фонарь…

Луч, так говорил отец. Так говорили они все. Луч сквозь темноту — великолепное зрелище. Это волна и поток фотонов, квантов, это зрелище и действие, это порыв вперед…

— Смотрите, — сказала Лиза. — Там что–то есть.

* * *

— Луч, можно включить свет?

Загорелись тусклые огни: аварийное освещение.

Зал, разбитый на зоны полупрозрачными перегородками. Кресла с подголовниками, экраны и пульты — с тысячами датчиков, манипуляторов, встроенных сенсорных плат: «Энергия», «Реакторы», «Синтезаторы», «Жизнеобеспечение», «Навигация»…

— Нам говорили, люди не могут здесь ничем управлять, — сказала Лиза со злобным удовлетворением. И обернулась, ища взгляд Андрея. Тот оглядывал центральный пост с недоверием — и полустертой обидой на лице.

— Нам тоже так говорили, — пробормотала Анита. — Наверное… случилось слишком редкое… чрезвычайное происшествие. Если Лучу нужны помощники для этого…

— Мы ничьи не помощники, мы экипаж, — отчеканила Лиза. — Я капитан. Андрей — второй пилот. Роджер — руководитель группы инженеров… Работать будут все! Вспоминайте, чему вас учили!

Ее сверстники переглянулись.

— Логике и математике, статистике, риторике…

— Педагогике и футболу.

— Истории и экономике…

— Да хоть бы и футболу, все пойдет в дело, — Лиза не дрогнула лицом. — Собираем всех в аудиториях. Никто не спит, никто не ест. Формируем рабочие бригады: пусть инженеры, механики, программисты набирают себе людей. Каждый получает конкретную задачу. Мы должны восстановить по документам, как работает это… все, и в чем причина аварии, и как ее устранить!

— А меня учили писать стихи, — хрипло сказал Саша–второй.

— Воспоешь наш подвиг в балладе, — отозвалась Лиза. Удивилась молчанию вокруг, огляделась…

Они улыбались, впервые за много дней. Они смеялись!

Они хохотали посреди заброшенного центрального поста, который, судя по нетронутой ткани кресел, никто никогда не использовал. Не зная, сколько им осталось жить, они ржали как кони, и непривычный звук метался между стенами, повторялся эхом в коридоре–тоннеле…

ДЕНИС

Полчаса после воздействия никто ни о чем не говорил. Денис пил кофе, ел пиццу, разогретую в микроволновке. Остальные сидели, глядя в свои телефоны: за последние сутки Славик, Элли и Марго сделались ближе друг другу, а Денис оказался вне их круга, в стороне.

Население — 370. Уровень счастья — 10%, но показатель растет стабильно и уверенно. Цивилизованность — 73%… Осмысленность — 96%.

За полчаса на корабле прошла неделя. Теперь у них стало получаться: загорелся свет там, где раньше мигала аварийка. Кухонные автоматы вместо липкого студня стали выдавать нормальный хлеб, очистилась вода, которую раньше невозможно было пить. Вернулись в меню супы, каши, овощи, мясо и рыба. Причину аварии кванты до сих пор не нашли — просто потому, что Денис ее еще не придумал.

— Теперь от их действий зависит их жизнь. Пока что в самом насущном — свет, вода, кислород, еда… Но скоро они разберутся с навигацией и поверят, что управляют полетом корабля, понимаете? Они хозяева своей жизни! Они могут изменить условия, направить «Луч» к другой звезде…

— Но нам же это не надо! — вскинулся Славик. — По условиям задачи…

Денис покачал головой:

— Нет. Они ни на что не влияют по–прежнему. Никакой аварии не было — это Луч разыгрывает программу со спецэффектами, которую я для него расписал. Но они верят, что в опасности. Им кажется, что они управляют… как ребенок крутит руль, пока мать везет его на игрушечной машинке.

Снова стало тихо. Элли смотрела, сжав губы. Славик глубоко задумался.

— Надо аккуратнее с твоими «спецэффектами», — сказала Марго. — Если они поймут, что это фальшивка…

— А как они поймут? — снова встрял Славик.

— Ну а как они поняли, что Максим на экране — подделка? — тихо спросила Марго.

Теперь все трое смотрели на Дениса, будто ожидая от него некой ценной мысли. Тот отвел глаза:

— Ребята… если вы не против, чтобы я вас так звал. Я должен признать одну вещь. Элли была права, а не я. Это компьютерная имитация. Очень сложная, с возможностью парадоксальных решений. Но людей там нет.

Уровень счастья на экране дорос до 25%.

— Во как ты приложил наших пупсов, — огорченно протянул Славик. — А я уже привык, что они вроде как настоящие… поглядывал на некоторых… Телки там обалденные, у меня появилась идея — разогнать им гормоны, чтобы из ушей текли, пусть трахаются все со всеми, и в этом будет и счастье, и смысл…

— А почему ты вдруг решил, что имитация? — Элли, не слушая Славика, смотрела на Дениса. — Ты же так упирался всегда — «это люди, люди»…

Денис невольно опустил взгляд на ее грудь под тонкой футболкой, мигнул, кашлянул, вскинул подбородок, уставился прямо в зеленовато–карие глаза:

— Если бы такой корабль существовал на самом деле и на нем был бы законсервированный центральный пост на случай аварии — людей учили бы, инструктировали, как им пользоваться, это же очевидно. Их не учили — значит, в начале полета никакой тайной рубки не было. Я дал вводную Лучу — на корабле есть центральный пост, куда люди могут добраться, который создает иллюзию управления полетом. Я боялся, что Луч не примет такое воздействие, но он принял. И рубка возникала на ровном месте, из дерьма и палок, как будто была там всегда…

— Из дерьма?! — не понял Славик.

— Это метафора. Воздействие изменило не только их настоящее и будущее, но и прошлое, понимаешь? Реальный мир не станет так меняться по нашему приказу. Значит, это виртуальный мир, как и было сказано. Конструктор. В нем живут виртуальные… существа.

— Живут? — Элли прищурилась.

— Функционируют. Мы можем менять для них условия, создавать иллюзии… как хотим. Но эти… создания должны верить, что они люди, что они живут, что их жизнь полна смысла. Кажется… мы теперь знаем, как этого добиться. У нас все получится.

Снова стало тихо.

— Спасибо, Дэн, — сказала Марго. — Если бы не ты…

— Конечно, мы бы все умерли. — У Элли было такое лицо, будто она жевала лимон.

Марго подошла к Денису, ничего не подозревавшему, все еще переживавшему свое открытие, и поцеловала в щеку:

— Спасибо.

* * *

«Мы одиноки, и нам нет извинений. Это и есть то, что я выражаю словами: человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал, и все–таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает…»

Денис швырнул книжкой о стену. Она шлепнулась, как грузная дохлая птица.

— Давай поговорим о моей свободе, автор. Расскажи мне, как я охрененно здесь свободен… И как я могу отвечать за все, что со мной случилось?!

Заканчивался шестой день проекта, миновало восемь или девять дней с момента, как Денис обнаружил себя в лапах дяди Роберта. Наверняка отец не отчаялся, он ищет сына. Стучит во все двери, разговаривает с чиновниками, журналистами, полицейскими: «Нет, он не ушел сам. Нет, он не сбежал из дома». Отец рассылает его фото. Обзванивает его одноклассников. Он — человек действия, но мама…

Тогда, в роддоме, в помраченном состоянии сознания она «продала»… Нет, выкупила его у смерти. На четырнадцать лет. Или больше. Если верить дяде Роберту. А как ему не верить, до сих пор он делал ровно то, что говорил. Ни больше ни меньше.

Он уперся в стену лбом и кулаками. Он мысленно звал, умолял: «Мама, не вини себя, все будет хорошо, я вернусь. Только продержись еще двадцать четыре дня. Я все сделаю, я разобьюсь о стенку и намажусь на бутерброд, но я вернусь, обещаю».

Он перевел дыхание, взял с полки другую книгу и открыл наугад: «Мы оказались в мире не благодаря самим себе… Поскольку мы не создавали самих себя… наша свобода существует не благодаря нам, но нам дарована… Откуда? Очевидно, не из мира…»

Зазвонил телефон. Денис покрылся холодным потом — ему на секунду представилось, что звонит дядя Роберт.

— Где тебя носит? — спросила Элли без предисловий.

— Читаю.

— Иди к нам, Марго переживает, что тебя нет.

В трубке послышался протестующий голос Марго. Громко включилась музыка — хип–хоп.

— А где вы?

— У нас пикник. Мы жарим сосиски у бассейна. Иди, а то ничего не останется!

— Неохота, — сказал Денис.

Закончив разговор, он еще раз просмотрел статистику на «Луче»: население — 339. Бедняги. Уровень счастья — 30%, сойдет и так. Человек не обязан быть счастливым. Цивилизованность — 62%… Тоже сойдет пока. Осмысленность — 95%. Аплодисменты, Денис.

Он подобрал книгу с постели и наугад полистал страницы: «…Прошлое содержится в нашей памяти лишь отрывками, будущее темно. Лишь настоящее могло бы быть озарено светом. Ведь мы полностью в нем. Однако именно оно оказывается непроницаемым, ибо ясным оно было бы лишь при полном знании прошлого, которое служит ему основой, и будущего, которое таит его в себе…»

— Да пошли вы все, — сказал Денис книжному шкафу.

Уронил вторую книгу рядом с первой, открыл платяной шкаф и нашел плавки.

* * *

— Ты только посмотри, что она вытворяет!

Смартфон Славика легко подключился к динамикам, которые Славик же притащил из спортзала и поставил у бассейна. Теперь все дрожало, кусты сотрясались, колонки выводили ритм, агрессивный, как танковая атака, и такой же громкий. Марго танцевала; Денис никогда не видел, чтобы девчонки ее возраста так плясали — если они, конечно, не мировые звезды.

Огни бассейна подсвечивали ее снизу. Марго двигалась как кошка, как тень, как статуэтка из воды. Казалось, сейчас она сорвет с себя мокрый купальник… А впрочем, трикотаж был столь тонок и так слился с кожей, что почти не нарушал гармонии.

Элли наблюдала за ней со сложным лицом: она считала Марго кем–то вроде дуэньи, чья судьба — быть в тени и не отсвечивать. Элли знала себе цену и милостиво готова была признавать достоинства других, но не такой же бесстыдный талант и запредельную чувственность.

Славик забыл, кто он и где находится. Он сидел разинув рот, не сводя глаз с Марго, не собираясь скрывать эмоций. Когда хип–хоп в динамиках сменился роком, Славик не выдержал и вскочил, опрокинув пляжный стул, кинулся к Марго и вплелся в ее танец, дергаясь так, будто собирался выскочить из своих татуировок. Мокрые шорты хлопали его по бедрам, босые ноги шлепали по теплому полу, выпученные глаза сверкали.

— Сельская дискотека, — сказала Элли вполголоса. — Возьми сосиску на мангале, там еще остались.

Денис смотрел, как танцует Марго. Элли поймала его взгляд:

— Ты правда девственник?

— Это позорно?

— Нет… ты просто еще маленький, — сказала она с ноткой пренебрежения. — Твое физическое развитие отстает от умственного.

— Не отстает, — сказал Денис.

Элли внимательно на него посмотрела:

— Уверен?

— Дразнишься? — Он нервно улыбнулся.

Марго танцевала теперь классический рок–н–ролл, на ходу обучая Славика трюкам.

— Ты уверен, что у нас все получится с «Лучом»? — спросила Элли другим голосом, низким и тревожным, без вечной насмешки.

— Обещаю, — сказал Денис.

Элли секунду помолчала — и вдруг рассмеялась. Протянула ему руку:

— Пошли.

* * *

У нее в комнате Денис захотел перевести все дело в шутку, но не посмел. Если сейчас отступить — он не простит себе трусости. Будет ли жизнь потом, после «Луча»? Он понятия не имел. Может быть, это последний шанс?

Комната Элли была типовая, такая же, как у Дениса, только лампы в фальшивом «окне» не были разбиты. За аккуратно задернутыми шторами светлела вроде бы лунная ночь, Денису даже показалось на секунду, что это настоящее окно… Нет, конечно. Светодиоды.

— Иди сюда, не бойся. Я тебя всему научу.

— И много у тебя было учеников? — От страха он сделался развязным.

Элли засмеялась:

— Учеников не было. Был учитель. Иди, иди…

Ее кровать пахла духами и свежим потом. От этого запаха, от ее прикосновений Денис, кажется, вылетел из своего тела и повис под потолком, как скрытая камера, глядя на то, что происходит внизу.

— Я чувствую себя как артист в порнокомедии.

— А ты не спеши.

Он свалился из–под потолка, снова вселился в свое тело и взлетел уже вместе с ним — все вокруг потеряло вес, постель сделалась облаками, Денис барахтался в них, в запахе кожи, духов, бассейна, хотел удержаться подольше, но ударила молния, и пролился дождь. Денис грохнулся с небес, обнаружил у своего лица мягкую белую грудь — и чуть не взлетел снова.

Элли засмеялась. Он приподнялся на локтях:

— Что–то не так?!

— Все хорошо, — она потрепала его по голой спине, как щенка. Он сделал движение, собираясь выбраться из постели, она притянула его к себе и заставила лечь рядом:

— Все хорошо… Мы будто в космосе с тобой. Будто не они… а это мы в космосе.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Как будто мы с тобой одни на всем корабле…

— Пафос–офф, — сонно пробормотала Лиза. — Рычажок вниз.

— Что?

— Ничего, ничего…

Она придвинулась к нему, прижалась лицом к теплой майке на его груди. Закрыла глаза. Вдохнула его запах. Сон не шел, но и так было хорошо: после этого безумного дня. После холода в бесконечных полутемных коридорах. После расчетов, которые больше пугали, чем обнадеживали. Надо же: было тепло и светло, привольно и сыто, и можно было гулять над речным обрывом и кататься на доске в океанских волнах, но все–таки что–то мучило. А теперь каждый день она боится, что придется сокращать нормы хлеба. И, оглядываясь назад, удивляется: чего же нам не хватало?!

Грег был влюблен в нее с той поры, когда ей было пять, а ему семь. Когда ей исполнилось тринадцать, он попытался объясниться и после едкого, неприличного, невыносимо желчного отказа перестал с ней разговаривать. Нормальные отношения у них восстановились незадолго до Аварии, Грег притворялся другом, но Лиза прекрасно видела, что романтических намерений он не бросил.

Авария изменила все. Оставшись одна, под грузом ответственности, она приняла его поддержку, как утопающий принимает первый же спасательный круг.

И оказалось, что всю жизнь с ней рядом был свой, родной человек, а она ненароком чуть не убила его — когда ей было тринадцать, а ему пятнадцать.

— Лиза… а если нам подумать о ребенке?

Она помотала головой, не открывая глаз:

— У нас не хватает ресурсов, лучик. Мы должны восстановить систему, хотя бы стабилизировать… Как можно рожать человека, не зная, что он будет есть через пару лет?!

— Но помечтать–то можно, — сказал он после паузы. — Сын будет похож на тебя, а дочка — на меня. Не нужен генный конструктор, чтобы знать заранее. Мы никого не будем собирать из деталек, судьба решит за нас — кто родится, тот и родится… Лиза, а если мы не восстановим систему, тогда все напрасно и мы…

Она зажала ему рот ладонью: теплые губы, мягкая борода.

— Мы восстановим, лучик, и не смей такое говорить.

После паузы добавила, не удержалась:

— Если бы они учили нас тому, что в самом деле нужно! Тебе повезло, что ты физик и программист. У меня педагогика, сойдет… А зачем нам знатоки древних языков, писатели, художники, зачем нам профессиональные пловцы, если нет бассейна?!

— Предки думали, наша жизнь всегда будет спокойной. Они накачивали нас цивилизацией…

— Они вообще не думали, — сказала Лиза устало. — И давай спать, Грег. Завтра опять… все сначала.

ДЕНИС

Он открыл глаза и долго не мог понять, что случилось. Где он? Дома?!

Он сел рывком. Элли не спала, лежала на боку, ее волосы раскинулись на подушке, как морская трава:

— Ты так задрых… не хотела тебя будить.

Он провел рукой по бедрам и с облегчением убедился, что трусы на месте. За фальшивым окном разгорался новый фейковый день. Седьмой день. Денис вскочил и заметался по комнате в поисках своего телефона.

— На тумбочке, — сказала Элли. В этих двух словах зашифровано было множество смыслов — в голосе, каким они были произнесены.

Денис опомнился. Вернулся в кровать, лег рядом, поцеловал Элли в щеку:

— Прости. Я ненормальный. Все было… здорово. Спасибо тебе.

— Ты ненормальный, — Элли грустно кивнула. — Ну давай, смотри уже статистику, как там наши пупсы?

Денис полежал еще секунду, неловко погладил ее плечо и дотянулся до телефона.

Население «Луча» сократилось до трехсот двух человек. Знаковая цифра. Это значит, что за шесть предыдущих лет старшие ушли, на корабле осталось только второе поколение. Триста два ребенка, родившихся в полете. Никогда не видевших Землю.

Уровень счастья оставался низким: 29%. Цивилизованность просела — 57%. Это за счет того, что старших, цивилизованных на Земле, больше нет. Но все же почему они так одичали? Ведь учились в последние годы, по сокращенной программе переучивались на инженеров и техников… неужели за счет ненаписанных поэм и неснятых фильмов?

Осмысленность — 90%. Зачетная цифра. Меньше никак нельзя.

— Они не рожают детей, — сказала Элли.

Денис обернулся. Она все так же лежала на боку, одеяло сползло, обнажив мягкое нежно–кремовое бедро. Перед ней на подушке лежал ее смартфон.

— Они не хотят рожать, берегут ресурсы, называют это ответственностью. Это жопа, Денис… Ты какого черта так сильно прикрутил им краник?!

— Еще не жопа, — сказал он примирительно. — Вот это жопа.

Он сел на кровать и неловко хлопнул Элли по бедру. Она отстранилась:

— Ты соображаешь, что делаешь?!

— Не бойся, — сказал он, нервно смеясь. — Сегодня мы их порадуем… подкачаем ресурсами, вернем уверенность в будущем… И они разродятся как миленькие. К Прибытию большинство новых детишек дорастет до возраста, когда в Штатах им продадут алкоголь, а старше нам и не надо.

Элли помолчала, что–то подсчитывая в уме. Остро посмотрела на Дениса:

— Иди уже… ученик.

— Сегодня будет еще урок? — Денис мысленно проклял себя за то, что так сильно краснеет.

— Если заслужишь. — Она улыбнулась краешками рта. — Давай–давай, нам работать надо.

* * *

В буфете они застали Славика, и тот был явно не в себе. Вскинулся им навстречу, поглядел тревожно, снова плюхнулся на стул: глаза воспаленные, лицо мрачное и помятое.

— Вы не видели Марго?

— Ты что, ее потерял? — насмешливо спросила Элли, и Славик как–то странно отвел глаза:

— Да вот как–то… фигня какая–то вышла. Я звоню, она не отвечает…

— А что случилось?

Славик подобрал со стола свой мобильник:

— Вы ешьте, я уже.

И вышел, странно горбясь и втянув голову в плечи. Элли и Денис переглянулись.

— Не было печали, — сказала Элли сквозь зубы.

* * *

В десять часов они сидели за столом, над которым в седьмой раз сгустился космос. Голографическая модель корабля «Луч» висела между звезд, но Маргариты на месте не было. За столом ждали трое: Элли, Денис и помятый, растерянный Славик.

— Здравствуйте, участники программы, — сказал Луч. — Мы не можем начать сессию. Не все участники в сборе. Соберите команду и повторите включение через тридцать минут.

Голограмма растаяла. Денис и Элли с двух сторон посмотрели на Славика.

— Она не открывает, — сказал он с жалкой улыбкой. — Я стучу–стучу, а она…

— Что ты сделал?! — Элли наливалась краской.

— Ничего. То есть… Вы же сами все видели. Она танцевала. Вы видели как? Она… Я думал… был уверен… что она сама хочет. Она хотела. Иначе зачем? И я…

— Ты ее изнасиловал?! — страшным голосом произнесла Элли, и Денис почувствовал, как поджимается живот.

— Нет! — Славик смотрел с ужасом. — Я думал, она сама хочет. Все было по обоюдному согласию… потом она… как ненормальная. Дралась, визжала…

Сделалось очень–очень тихо. Денис и Элли встретились глазами.

— Я клянусь, она хотела, — дрожащим голосом сказал Славик. — Вы же сами все видели, ну?!

Денис вспомнил, как танцевала Марго на краю бассейна.

— Ты урод, — глухо сказала Элли. — Она здесь, чтобы спасти своего парня. Ты это знал. Она могла танцевать как угодно, хоть голая, ты должен был взять мошонку в кулак и терпеть!

— Да я так и собирался! — Голос Славика странно дрогнул. — Но она сама…

— Ты! Ты знаешь, кто ты?!

Опрокинув стул, выронив смартфон, Элли кинулась на Славика, тот едва успел вскочить и отпрыгнуть. Элли набросилась на него с кулаками — метила в лицо, дралась цепко, дико, с бешеной скоростью и напором. Денис испугался, что сейчас Славик ее ударит, как в первый же день засветил Денису по роже, но тот только пятился, уворачивался, закрывался локтями и не переставая канючил:

— Она сама хотела! Это было по обоюдному согласию… Ну что теперь делать, умирать?! Отстань от меня! Ну хватит, успокойся!

Элли несколько раз пнула его ногами по голеням. Плюнула. Шатаясь, отошла. Денис на всякий случай тоже попятился.

— А пошли вы все, — сказала Элли. — Гори огнем этот университет и этот грант. С меня хватит. Я выхожу из программы.

* * *

— Марго, — сказал Денис, прижавшись лбом к дверному косяку. — Луч не дает нам воздействия, пока тебя нет…

Тишина. Всхлипывания за дверью.

— Я не знаю, что тебе еще сказать. Он подонок, его убить мало. Мы его все ненавидим. Но Луч без тебя не начинает сессию. Мы не можем воздействовать на… наших пупсов. На корабле не рождаются дети.

Тишина.

— Я расскажу тебе, как я попал в проект, — он сел на пол, прислонившись к двери спиной. — Я родился недоношенным, сильно. Нежизнеспособным. Маме сказали, что я не выживу. Она была в шоке, одна, отца не пускали в больницу по их дурацким правилам… К ней пришел человек в синей врачебной спецодежде и сказал, что спасет меня, если она даст ему обещание. И она пообещала — отдать меня, когда мне стукнет четырнадцать. И вот мне четырнадцать, Марго, и я в проекте «Луч». Если у нас получится, я вернусь домой, к родителям, к брату и сестре. Если нет… у меня такое чувство, что я отправлюсь прямо в ад. В место, похожее на ад. В лучшем случае меня разберут на органы.

Открылась дверь за его спиной. Денис потерял равновесие и чуть не упал, уперся ладонями в гладкий деревянный пол. Марго стояла над ним, ее лицо распухло от слез, губы растрескались:

— А кто он был? Кто он такой?

— «Дядя Роберт», — Денис, покачнувшись, встал. — Без понятия, кто такой. Человек ли. Или пришелец. Или черт. Не знаю.

— Я родилась недоношенной, — прошептала Марго. — И чуть не умерла.

— Ты тоже?!

* * *

Элли бродила вдоль дома, высматривая ограду и ворота, терпеливо и настойчиво, и совершенно тщетно. Она усваивала урок, который Денис получил в первый же день эксперимента: выхода нет. Во всяком случае, не снаружи.

Элли остановилась, увидев Дениса и Марго. Впилась взглядом в ее заплаканное лицо, импульсивно шагнула к ней и крепко обняла:

— Мы с тобой. Ты сильная.

Марго зарыдала в голос. Денис отошел подальше, сел на краю бассейна и стал смотреть в другую сторону: он сделал что мог. Для Марго и для себя. И для проекта «Луч», будь он проклят на все времена. Теперь пусть вступает Элли, она девушка, она справится, нужно только время…

Он вздрогнул и посмотрел на телефон: половина двенадцатого.

* * *

— Если ты мужик, то почему ты на ее стороне?!

Славика он нашел в спортзале, тот снимал стресс единственным доступным методом — качался. Мускулы на руках вздулись, синие кельтские татуировки грозили расплестись по нитке и лопнуть.

— Она меня соблазняла, я тебе клянусь!

— Слушай, ты хочешь в тюрьму?

Славик швырнул штангу. Грохот раскатился такой, будто рухнул Колосс Родосский.

— Такое впечатление, — бестрепетно продолжал Денис, — что ты за это сражаешься, за место на нарах. Изнасилование — это жесть, за него дают больше чем пять лет…

— Блин! — крикнул Славик непривычным тонким голосом. — Мне не пять лет светит, а двадцать, идиот! За убийство с особой жестокостью, по предварительному сговору, в составе группы…

Денис попятился. Славик увидел его взгляд и что есть силы засадил кулаком по зеркальной стенке зала. Зеркало осыпалось. Зал сразу сделался меньше.

Несколько секунд оба молчали. Славик слизывал кровь с кулака, но вампир из него был слабосильный. Крупные капли долетали до пола, их становилось все больше.

— Я детдомовский, — глухо сказал Славик. — Отказник. Меня не усыновили, потому что я черный. А моего друга… усыновили, когда ему было десять. Потом обратно вернули — он был… вроде как… не в себе. Другой совсем. Потом мне признался… через пару лет… что с ним делал этот «папаша». Никому рассказывать не хотел, никакой экспертизы, ты что… Он с этим жил восемь лет. А потом один раз, после встречи выпускников… мы взяли еще одного друга и поехали навестить «папашу». А там была его новая жена, старший сын, стал отбиваться… Пипец. Бабу его жалко, она вообще не при делах… хотя… на фига она спуталась с таким?! Мы грохнули всех трех… но я бабу не трогал, это я уверен…

Он смотрел на свои руки в крови, сдвинув брови, будто что–то вспоминал.

— И ты хочешь сказать, что тебя… обещали отмазать?! — Денис отступал, пока не врезался спиной в стойку тренажера.

— Я ее не трогал, — пролепетал Славик. — Я вообще… ничего почти не помню.

— Нарочно завалю проект, чтобы тебя посадили, — сказал Денис.

У Славика, похоже, закружилась голова, он оперся о железную стойку тренажера. Крови на полу собралось едва ли не больше, чем зеркальных осколков, — похоже, этот дурак повредил крупные сосуды. Он казался сейчас моложе своих лет, мельче, слабее. Одно дело — отмазать воришку от пяти лет отсидки… но неужели то, что он рассказал, правда?!

— Я не понимаю, зачем ты здесь, — сказал Денис.

И мысль, навязчивая, как муха, закружилась над макушкой. Только бы не спугнуть.

— Славик, в первый день я звонил тебе и спрашивал, доношенный ты родился или нет…

— Ты придурок?

— Ты сказал, что все нормально, доношенный… Откуда ты знаешь? У тебя были детские медицинские карты, ты сам их читал?

— Ты издеваешься?!

Денис помотал головой:

— Я, Марго и Элли родились недоношенными и чуть не умерли в младенчестве. Немножко странное совпадение. Может так быть, что ты просто не знаешь подробностей? Мать биологическую ты знаешь?

Славик тяжело опустился на пол, перепачканный кровью:

— Не знаю я ничего. Никого. Я себя в детстве почти не помню…

Денис прошел в раздевалку, отыскал в шкафу аптечку, нашел упаковку бинта. Когда он вернулся, Славик сидел, раскачиваясь, глядя стеклянными глазами перед собой.

— Вставай, — Денис бросил ему запечатанный стерильный бинт. — Когда мы закончим, я своими руками сверну тебе шею. А теперь вставай, и пошли работать.

* * *

— Добрый день, участники программы. Продолжаются седьмые сутки эксперимента. Система готова осуществить воздействие. Информация о текущем статусе пассажиров доступна на ваших устройствах.

Население — по–прежнему 302. Ни одного не прибавилось. Счастье — 31%. Цивилизованность просела — 60%. Осмысленность — 91%. Хорошо.

Никто не смотрел на Славика, тот молчал, опустив голову, неловко пристроив на колене забинтованную руку. Марго сидела в темных очках, надвинув низко на лоб бейсболку, будто отгородившись от всех стеной. Элли полностью сосредоточилась на содержимом своего телефона.

— Я готов воздействовать, — сказал Денис, обращаясь к Элли. — Предлагаю не обсуждать.

— Нет уж, — она не отрывала взгляда от экрана. — Ты, конечно, гениальный стратег, но мы должны знать, каких интеллектуальных бриллиантов ты нам намечаешь на этот раз.

— Хорошо. Наша цель: вернуть им ресурсы. Они по–прежнему будут думать, что управляют кораблем, но зверской экономии больше не потребуется. При этом они не должны заподозрить, что это игра в поддавки…

Элли кивнула. Марго сидела неподвижно. Денис избегал на нее смотреть.

— …Поэтому за восстановление ресурса должна быть заплачена цена.

Он подтянул к себе листок бумаги. Взялся за карандаш.

— Я придумал вот что. Изучив устройство корабля и механизм аварии… они обнаружат, что в глубине энергетического блока есть устройство, которое нужно физически перезапустить. Войти в энергетический блок, добраться до точки и, условно говоря, щелкнуть выключателем. Перезапуск восстановит работу реакторов и вернет нашим пупсам комфорт в полном объеме: тепло, еда, вода… развлечения, рекреационные климатические зоны. Но человек, который войдет в энергетический блок, там и останется. Это билет в один конец.

Он замолчал и посмотрел на Элли — на Марго ему было смотреть страшно, а на Славика — противно.

— Драматичненько, — сказала Элли сквозь зубы. — Его убьет радиация?

— Это компьютерная реальность, никаких реакторов на самом деле нет, есть наш ход, как в игре. Радиация, огонь или холод, но там, в энергетическом блоке, условия сделаются несовместимыми с жизнью. Этот человек мгновенно умрет… Я хотел сказать, эта программа перестанет работать, и население сократится на одну единицу.

— Он пойдет туда, зная, что не вернется?! — Элли наконец–то посмотрела ему в глаза.

Денис кивнул:

— Конечно. Это осознанная жертва, а не несчастный случай на производстве.

— А если они не согласятся? — спросила Марго. Ее губы едва шевелились.

— В смысле?

— В смысле если все они откажутся туда идти?

Денис взял свой телефон, показал Марго на экране статистику:

— Осмысленность — девяносто два процента. А смысл их так называемых «жизней» — полет «Луча». Им с детских лет вбивают это в голову! Наши пупсы в очередь выстроятся, чтобы пожертвовать собой во имя цивилизации!

Марго поправила темные очки:

— Почему нельзя сделать проще? Агрегат перезагрузили, энергия пошла, все живы. Ура.

— Я согласна с Марго, — сказала Элли. — Ты слишком усложняешь.

Денис удержался, чтобы не посмотреть на Славика. Роль этого мерзавца была с недавних пор — сидеть за столом и молчать.

— Я усложняю? Вспомни Марию. Ты была уверена, что она купится, скажет: «Максим, дорогой!» — и побежит всем рассказывать о жизни после смерти?!

Элли мигнула.

— Вспомни, что было потом, — безжалостно продолжал Денис. — Это компьютерная симуляция, но умная симуляция. Она не прощает ошибок. Все должно выглядеть так, как обычно бывает в жизни: люди получают что–то ценное после принесенной жертвы. Чем значительнее жертва, тем ценнее подарок. Разве нет?

— А если они не смогут выбрать, кого послать? А если…

— Если они прямо сейчас не начнут рожать, мы в жопе! Полной! Ты хочешь свой грант? Ты хочешь выбраться отсюда?!

Элли опустила глаза.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Триста два человека — чуть больше половины зала. Старшему — двадцать семь. Младшему — пятнадцать.

— Кванты…

В прошлом году они снизили возраст совершеннолетия. Лучиков на корабле не осталось; бара с алкоголем больше не было, развлечений для взрослых тоже не было, совершеннолетие дарило не привилегии, а взрослые нормы дежурств. И один выходной в неделю, а не два. И привлечение к ночным работам.

— Мы должны принять решение — все. Это нужно сделать, чтобы родились наши дети. Мы — кванты одного луча… «Луч» должен добраться до цели и принести в пустые миры новых людей. Цивилизация…

Она осознала, что говорит словами Марии.

— Мы будем потом с этим жить, — сказала хрипло и тихо, совсем без пафоса. — Что скажете, экипаж?

Тишина длилась секунд тридцать. Грег, сидевший в первом ряду, ничего не видел и не слышал — держал на коленях планшет, водил пальцами по схеме коммуникаций энергоблока. Это он нашел выход, он подал идею с перезагрузкой, и он же выяснил, погрузившись в расчеты, что тот, кто спасет «Луч», останется в энергоблоке навсегда.

— Значит, надо сделать, — сказал Саша–третий, нарушая молчание. — Вернем себе энергию. Перезапустим «Луч». Будем жить как люди, а не как рыбы в консервной банке. Давайте не трусить, кванты?

Ропот в зале.

— Тогда иди сам, — сказала Йоко резко. — Не трусишь?

Саша криво улыбнулся:

— Трушу, конечно… Но нас тут триста два человека. Давайте кинем жребий.

— Я не участвую, — сказала Йоко. — И попробуй меня заставить.

Грег был единственным, кто не удивился и не возмутился в этот момент. Он жил внутри своего планшета. Что–то его беспокоило, он потирал висок кончиками пальцев.

— Не надо никого заставлять! — громко сказала Лиза. — Давайте так… Кто из нас готов туда пойти?

И подняла руку. Грег, не отвлекаясь от работы, поднял руку тоже — Лиза не была уверена, что он вообще понял, о чем речь.

В зале оглядывались. Тут и там поднимались руки. Люди смотрели на своих соседей, братьев и сестер, рук становилось все больше; Лиза поняла, что сидеть в этом зале, не вызвавшись быть героем, становится все мучительнее, многие поднимают руку, чтобы казаться смелым в глазах друзей и в собственных глазах, нет, это была неудачная идея — с голосованием. Надо было каждого спрашивать наедине.

Йоко сидела, демонстративно сложив руки на груди, сжав зубы и не глядя по сторонам. Она в этом зале смелее многих. До чего же мы слип–лись, вдруг подумала Лиза. До чего сплавились, мы сообщество, как единое существо… И страшно зависим друг от друга. Йоко — личность… Она не хочет умирать ради общего блага. Как понять, кто из поднявших руку — герои, а кто боится осуждения друзей?

— Спасибо, — сказала Лиза, оглядывая лес рук, и ее голос дрогнул. — У нас лучший в мире экипаж… давайте бросать жребий. Кто не хочет — может не участвовать.

— Не надо! — крикнул Дима и подпрыгнул с места, как мяч. — Я пойду!

Младший на корабле. Пятнадцать лет. Совсем недавно играл в песке на берегу океана, с лопаткой и формами для куличей. Теперь улыбался во весь рот: атмосфера этого момента, всеобщее единение, сгустившаяся в воздухе жажда подвига шибанула ему в голову.

— Я пойду и это сделаю! Давайте скорее, давайте прямо сейчас!

— Нет! — закричали сразу два голоса. Старшие братья Димы рванулись к нему с двух сторон, как конвоиры. — Ты несовершеннолетний!

— Фиг вам, я квант!

Он не боится, потому что не верит в смерть, подумала Лиза. Подростки бесстрашны. Наверняка видит сейчас свой памятник на Новой Земле, сотни памятников, на каждой площади и при каждой школе: первый герой нового мира, отдавший жизнь за будущие поколения…

В зале переглядывались. Лиза так хорошо знала этих людей, что читала теперь по лицам: кому–то было стыдно. Кому–то страшно. Кто–то спрашивал себя: а почему нет? Чем этот пацан лучше или хуже любого из нас? Пусть идет.

Идеальное решение, подумала Лиза, холодея. С точки зрения нашей цели, всей нашей экспедиции, пожертвовать сейчас Димой — оптимально. Третий ребенок в семье. Еще не скоро станет отцом. Не успел выучиться полезной профессии, не чувствует страха…

— Послушайте меня, — Грег поднялся со своего места. — Мы приняли сегодня главное решение: один из нас туда пойдет…

— Я! — снова крикнул Дима.

— Ты уже знаешь, что конкретно делать? — посмотрел на него Грег. — Как выглядит панель управления? В какой последовательности, какие действия, какие инструменты?

— Но ты же мне расскажешь! — Дима смотрел на планшет в его руке.

— Да, — Грег кивнул. — Я расскажу… Но я, как специалист–энергетик, должен подготовить этот поход, — он оглядел лица в зале. — Чтобы смерть нашего… кванта не была напрасной. Я прошу день на подготовку.

— Я пойду! — В голосе Димы звучала уже обида.

— Хорошо, хорошо, — устало сказал Грег. И посмотрел на Лизу.

Ей сделалось жутко от этого взгляда. Такого страха она не помнила даже перед лицом смерти.

* * *

— Нет. Нет–нет. Ты со мной этого не сделаешь. Нет.

Он не отвечал.

В коридоре было темно, и холодно, и грязно. Жирная пыль оседала на стенах. Лиза догнала Грега, вцепилась в него, повисла на нем:

— Я тебя не отпущу!

— Там сложная последовательность действий, — сказал он еле слышно. — Нужен специалист.

— Специалист нужен экипажу! Ты нужен «Лучу» — живым!

— После перезапуска это не будет так важно. Загорится свет… потечет чистая вода… Воздух сделается как раньше, а не эта затхлая дрянь. Кванты будут снова писать стихи и картины… Родятся новые дети…

— Я, твой капитан, тебе запрещаю!

— Тогда представь, как капитан: туда пойдет подросток… Ладно, пусть кто–то другой, взрослый квант. И перепутает два проводка. Погибнет зря… А мы никогда больше не сможем перезапустить систему. У нас одна попытка.

— Ты нужен мне!

— Тебе не нужен трус, погубивший «Луч». Я не буду собой, если этого не сделаю.

Лизе показалось, что она падает. Вой ветра в ушах… Пеликаны над океаном, отец на доске, скользит по гребню, смеется…

Грег подхватил ее, оседающую на пол:

— Лиза… Нет другого выхода… «Луч» не долетит, не будет Прибытия. Я люблю тебя… но я должен…

— Я не могу без тебя жить и не стану.

— Тогда все было зря. Наши родители… мы сами… родились напрасно, жили без цели, умерли бесславно… Лиза, я же хотел потихоньку уйти… не мучить себя и тебя… почему ты догадалась?! Это же нельзя выдержать… Смотреть на тебя, такую, и ничем не помочь, я не могу тебе помочь, я должен… Я для этого жил, великая цель… смысл жизни… у нас с тобой были эти три года… спасибо тебе, лучик… моя девочка… «Луч» несет цивилизацию в другие миры… «Луч» превыше всего…

Он бормотал и бормотал бессвязно и нес ее по темному холодному коридору. Тогда Лиза закрыла глаза и начала умирать, потому что в мире, где нет Грега, жить невозможно. Будь что будет с полетом «Луча». Она не записывалась в экипаж. Ее никто не спрашивал.

ДЕНИС

Он валялся лицом в подушку пятый час. А может быть, десятый. Он не помнил, сколько прошло времени.

Постучали в дверь. Потянуло сквозняком. Дверь захлопнулась.

— Дрыхнешь?

Он не пошевелился. Элли вошла, под мышкой у нее была коробка с шахматами, квадраты нежно желтели слоновой костью.

— Играешь? Ты же умник. Такие, как ты, обычно играют. А у меня в комнате как раз нашлась коробочка…

Он приподнял голову:

— Я думал, ты с Марго. Ее нужно… морально поддерживать, и это может сделать только девочка.

— Как ловко ты распределил обязанности, — она присела на край кровати. — Я вожусь с Марго целый день, я рассказала ей свою жизнь и все свои беды, наконец она меня милостиво отпустила…

— Ты злишься на нее?

Элли положила перед ним коробку. Денис с трудом сел; шахматы напоминали ему детство. Бочка горечи, чайная ложка радости от этих воспоминаний.

— Да, злюсь, потому что я не виновата в ее… в том, что с ней случилось. А успокаивать приходится мне, а мне это неприятно… Сыграем?

— Устал.

— Ой, ну прямо–таки камни он ворочал! Давай сыграем, а то я подумаю, что ты боишься продуть… Боишься, да? Девчонке проиграть?

Она высыпала фигуры на смятое покрывало, тут же быстро начала расставлять:

— Я играю черными, надо же тебе дать фору… Если ты так боишься…

— Давай по–честному бросим жребий, — сказал он нехотя.

Она тут же спрятала за спиной черную и белую пешку. Выставила вперед кулаки:

— В какой руке?

Денис хлопнул, не раздумывая, по ее левой руке. Кожа была гладкая и теплая.

— Белые! — Элли подмигнула ему. — Я черными, ну держись…

Он сделал первый ход, Элли ответила. Не думая, как по старым нотам, Денис начал разыгрывать дебют, и Элли сразу сообразила, куда он клонит:

— Да ты гроссмейстер? Кстати, у нас первая беременяшка на корабле. Все прошло, как ты сказал. Теперь у них есть энергия, и к тому же Герой, которому они будут поклоняться, носить цветы к памятнику, дети в школе станут учить его биографию… Ой, а что это ты сделал?!

— Пожертвовал пешку. Забирай.

Элли кивнула. Двумя пальцами сняла с доски пешку с синим бархатным основанием, с маленькой головкой поверх испанского воротничка.

— Вот, — она держала пешку перед глазами Дениса. — Вот это наш Грег, который пожертвовал собой. Пешка. Видишь? Она не думает и не чувствует, она подчиняется логике партии. А играем — мы с тобой.

— Ты бы могла так поступить, как он?

— Возьми эту пешку. Внимательно посмотри на нее. Она не может «поступить», это кусок пластика!

— Если некто обрабатывает информацию как человек, принимает решение как человек и сознательно заканчивает свою жизнь во имя какой–то цели…

— Кто сказал — «сознательно»? Он был запрограммирован! Робот–пылесос запрограммирован пылесосить, робот–космонавт — приносить себя в жертвы… Даже пешка запрограммирована — правилами игры!

Она небрежно уронила пешку на одеяло, и та осталась лежать на боку, как мертвая.

— Ты сам говорил — наши пупсы в очередь выстроятся, чтобы пожертвовать собой во имя цивилизации! Так и случилось, ты был прав!

Денис помотал головой:

— Не сходится, понимаешь? В рамках программы наши пупсы должны были отправить в реактор пацана, который сам вызвался. Это целесообразно. Проводить на подвиг с музыкой, с гордостью… ради великой цели. А взрослый готовый специалист должен был остаться живым, ради той же великой цели. Это логика их жизни!

— Нет, это ты так видишь их логику! А мы понятия не имеем, как работает программа «Луч». Ты мне сам доказывал, что это умная нетривиальная программа, которая моделирует человеческое поведение очень близко к оригиналу. Но я точно знаю, что никакой свободной воли у мужика не было, просто рычажок щелкнул: иди. Не щелкнул бы у него — самопожертвовался бы кто–то другой, случайный выбор, как в рулетке. А снаружи нам кажется, будто он принял собственное решение…

Она вдруг замолчала и странно посмотрела на Дениса:

— В детстве я пыталась «выскочить из матрицы». Неожиданно оборачивалась, когда думала, что мироздание от меня не ждет, чтобы я обернулась. Но… может быть, думала я, как раз кто–то невидимый и заставляет меня обернуться, когда я думаю, что пытаюсь его обмануть.

— Знакомо, — сказал Денис.

— Восьмой денек оттрубили. Осталось двадцать два. Три недели и один день. Мы должны работать работу, Дэн, а не философствовать, или мы рехнемся.

Элли сделала свой ход. Денис ответил. Элли походила, почти не глядя на доску.

— Знаешь, что? Я думаю не об этом мужике–герое. А о той девушке, которая с самого начала отказалась приноситься в жертву. А ведь ей, как и всем им, с пеленок вбивали в голову: ах, наше предназначение, ах, программа «Луч» важнее твоей маленькой жизни… Она не дала загадить себе мозги, она при всех, не боясь осуждения…

Она запнулась и принужденно рассмеялась:

— Ты опять сбил меня с толку. Я говорю о них как о людях… Тебе мат.

Денис посмотрел на доску: он «зевнул», да еще как эпично. Детсадовский промах.

— Ничего, переживешь, — Элли уже собирала фигуры. — А то привык, понимаешь, побеждать и побеждать во всем… Мы будем учиться сегодня или у тебя вся кровь к мозгам прилила?

— Давай полежим, — Денис отодвинулся, давая ей место. — Просто… полежим.

Элли отставила коробку, легла с ним рядом и вытянулась. Ее спутанные волосы щекотали Денису ухо и щеку. Он обнял ее, почувствовал ее ребра, мягкую грудь, услышал стук сердца.

— Я люблю тебя.

— Нет, — она улыбнулась. — Просто нам хреново здесь. Еще и урод этот рядом… Страшно. Мы цепляемся друг за друга.

— Славик нам ничего не сделает.

— Просто противно на него смотреть…

Они лежали, и каждый обнимал другого, как ребенок мягкую игрушку.

— А что это за фишка… с тем, что мы все четверо родились недоношенными? В чем тут цимес, как ты думаешь?

— Когда мы это поймем, — сказал Денис, — мы узнаем, что такое проект «Луч». В чем его настоящая цель. И кто мы такие.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Хочешь подержать его на руках? Попробуй. Он так славно пахнет… Жизнью. Будущим. Возьми его!

Лиза покачала головой и отступила от детской кроватки:

— Спасибо, Йоко. Он такой хрупкий. Боюсь повредить… прижать, придушить, уронить.

— Это с непривычки, — вступился Роджер. — Мне тоже было страшно! Мне было жуть как страшно, ты посмотри на него — и на мои лапищи…

Он вырос самым крупным на корабле, баскетбольного роста, плечистый, с бархатным голосом. Сейчас, нежно приняв у Йоко младенца, он закружился по комнате, замурлыкал песенку низким басом, но младенец не испугался — зачарованно слушал.

— Адам похож на Роджера, правда? — Йоко улыбалась. — Посмотри! Одно лицо! Когда они рядом, я их с трудом различаю!

Она засмеялась своей шутке. Младенец, с точки зрения Лизы, был похож на всех младенцев, хотя разрез глаз у него был определенно как у Йоко. На черных лапищах Роджера он казался светлым, на фарфоровых руках у Йоко — темнокожим.

— Не тряси его так, Роджер, лучик.

— Ему нравится, он смеется. Это хорошо для вестибулярного аппарата… После Прибытия, на Новой Земле, он будет моряком… или летчиком… Будет летать вот так — ж–ж–ж!

Ребенок неуверенно захныкал. Йоко подхватила его, прижала к груди; после родов она сделалась мягче, добрее, круглее. Гормоны.

— Лиза… Я и Роджер… мы хотели тебе сказать, что и наш сын, и все будущие дети… живы той жизнью, которую дал им Грег. Это первое, чему я научу сына, — кому он обязан жизнью.

— Ага, — сказала Лиза.

— Мне снится Прибытие, — шепотом сказала Йоко и покачала ребенка на руках. — Уже которую ночь. Мне снится, как наш Адам впервые ступает на землю… На Новую Землю нового мира. А там солнце встает… и ветер. До горизонта дойти нельзя. Реки, горы, водопады. Облака на небе. Целый мир, и мы туда доберемся. Они, — она снова покачала младенца, — доберутся точно.

— Пафос–офф, рычажок вниз, — прошептала себе под нос Лиза.

— Что?

Ребенок завозился и захныкал.

— Пора кормить ребенка, — сказал Луч, и Лиза была ему благодарна:

— Не буду отвлекать вас, кванты. У вас семейная идиллия…

Луч закрыл дверь за ее спиной.

* * *

Оставшись одна в рубке, Лиза уселась в капитанское кресло, вытертое, с прорехами на обшивке, много раз залитое кофе и чаем, холодным и горячим потом и немного кровью. Открыла основной рабочий экран и потребовала от Луча динамики полета за последние сутки. Оживший, реанимировавший себя Луч справлялся бы и сам, но Лизе нравилось чувство контроля. Она проводила дни, недели, месяцы в этом кресле и не возвращалась больше в комнату, из которой однажды ушел Грег, — не переступала порога. Тот люк навсегда закрылся.

Однажды, в самые темные времена после Аварии, когда не было ни чистой воды, ни еды, когда нечем становилось дышать и никто не знал, доживет ли до завтра, — кванты притащили сюда, в рубку, все картины о Прибытии, какие смогли найти на корабле и какие можно было унести в руках. Еще в Лизином детстве Прибытие успело сделаться культом: школьники писали сочинения о Прибытии, ежедневно появлялись стихи, картины, торты и фонари, стенные мозаики с изображением Прибытия, которое все воображали по–своему, пока не сложился Канон: горы, водопады, тропическая зелень, голые люди на вершине горы. Лиза тогда не могла понять, как люди, впервые ступившие на чужую планету, выйдут из корабля голыми. Неужели потомки первых квантов будут настолько тупыми?!

Ни космического корабля, ни челнока на канонических изображениях не было. Никто из квантов, даже первого поколения, никогда не видел «Луч» целиком — во время посадки люди поднялись на борт по «рукаву». А рисовать родной дом в виде фантастического крейсера считалось пошлым.

Со временем художники ушли от реалистического искусства к знаковому, и картины под названием «Прибытие» сделались похожи то на плевок под микроскопом, то на пригоршню ржавых гаек или кухонный передник, заляпанный морковным пюре. Примерно тогда мама Лизы ушла от отца к художнику Ли, который называл себя дадаистом, и Лиза с удивлением осознала, что ее отец любит Марию и всегда, оказывается, любил…

К совершеннолетию Лизы Прибытие успело стать затертой, тривиальной темой, но канонические картины висели во всех кафе, и школьных классах, и кое у кого в комнатах. После Аварии, в темноте и холоде, кванты собрали их здесь, в углу рубки, поставили, повесили, закрепили, осветили крохотными автономными лампочками. Это была цель, и они шли к ней, недосыпая, голодные, грязные, осознавая каждый день свою ограниченность и беспомощность, но не сдаваясь, не останавливаясь, не бросая.

Они научились управлять «Лучом». Они научились жертвовать людьми на пути к великой цели. И когда стало ясно, что экспедиция продолжается, что можно рожать детей, каждый, кто способен был держать мелок или кисть, заново нарисовал Прибытие. На первом месте, в центре композиции, теперь изображали «Луч»: кванты реконструировали облик корабля по техническим документам, как динозавров реконструируют по скелетам. Огромный «Луч» на всех картинах накрывал собой новый мир, и люди у его подножия были с трудом различимы. Полотна и миниатюры, батики и акварели заняли место прежних картин — в столовых и галереях, в коридорах и спортзалах, в кабинетах и спальнях.

Но здесь, в углу рубки, по–прежнему хранились старые наивные изображения, до–аварийные, с голыми людьми и высокими водопадами. Лиза смотрела на них, когда ни на что другое не оставалось сил.

Она жила в серой мути, на таблетках, которые синтезировал для нее Луч. Она двигалась, ходила, говорила; наверное, сегодня ей следовало обнять Йоко, поблагодарить за искренние слова… За память о Греге… живой человек бы так и сделал. Живой человек, возможно, растрогался бы, увидев пятиметровую статую Грега, изваянную из синтезированного мрамора с применением античных технологий, но Лиза не пришла на церемонию открытия. Ей не нужна была статуя. Ей не нужен был мертвый герой. Горстка пепла так и осталась в энергетическом отсеке, и сотни раз во сне Лиза пробиралась по узким металлическим норам, чтобы увидеть горстку пепла на железном полу и проснуться с воплем отчаяния…

Сбоку экрана открылось окно коммуникатора — Илья. После смерти первого поколения — ведущий биохимик «Луча». На год младше Лизы, круглолицый, мягкий, застенчивый, он всегда по–особенному к ней относился, а после гибели Грега взялся опекать, «поддерживать», но Лиза очень жестко дала ему понять, что его помощь неуместна; после этого они общались редко, только по работе.

Теперь у Ильи на экране было странное, неподвижное лицо.

— Лиза, — сказал он хрипло. — Зайди в лабораторию, пожалуйста. Есть кое–что, надо обсудить.

* * *

Илья сидел за рабочим экраном в лаборатории, на нем был белый халат старинного покроя, неизвестного предназначения: Илья видел в старых фильмах, что ученые носят лабораторные халаты, и сам себе сшил нелепый кокон с карманами. Впрочем, что–то в этом было: метка посвященного. Странная одежда. Еще бы колпак звездочета натянул.

— Привет. Что ты хотел обсудить?

Он указал на стул рядом. Лиза не стала садиться, посмотрела на экран:

— Я в этом мало что понимаю.

— А я объясню. — Он облизнул губы. — Прошло больше года с тех пор… как мы справились с Аварией…

Он отвел взгляд, будто извиняясь за формулировку. «С тех пор, как Грег убил себя ради нас» — вот что он должен был сказать.

Лиза ничего не почувствовала. Серая муть вокруг сделалась немного плотнее.

— Я знаю. Ну и?

— С тех пор забеременела и родила только Йоко.

— Но, — осторожно сказала Лиза, — мы не объявляли чемпионат по оплодотворению самок. Люди сходятся, расходятся… выбирают. Мы же выросли вместе. Мы братья и сестры. Психологически сложно. Это у Роджера с Йоко все было ясно давным–давно, поэтому…

— У мой сестры, Оли, с Азизом тоже давным–давно. Они год как отменили контрацепцию. Беременности нет. Оля попросила меня помочь…

— В смысле — «помочь»?

— В смысле я сделал лабораторный анализ… Азиз стерилен. Он не может иметь детей.

— Жалко, — медленно проговорила Лиза. — Им придется разморозить «отца» из пробирки, но это же не конец света, и…

— Все парни из второго поколения стерильны, — глядя ей в глаза, отчетливо произнес Илья. — Азиз, я, Роджер… все!

Сделалось тихо.

— Илюш, но это ерунда, — сказала Лиза очень мягко. — Я только что была у Йоко, их сын…

Илья перевел взгляд на что–то на лабораторном столе. Лиза увидела детскую соску. Синюю, с пластиковым колечком.

— Отец Адама не Роджер, — тихо сказал Илья. — Я провел тесты… несколько раз. Отец ее ребенка — анонимный донор из банка спермы. О доноре известна его раса… больше ничего.

Лиза подтянула к себе стул и села. Впервые с момента гибели Грега серая пелена перед ней дернулась, в ней появились рваные прорехи. Мир, который открылся за ними, был отравлен и проклят.

— Ты проверял?

— Сто раз! Знаешь, я… не понимаю, почему это вскрылось только сейчас. Луч автоматически контролирует наше здоровье… должен контролировать.

— Луч, — громко сказала Лиза. — Почему ты не выявил бесплодие мужчин экипажа, почему не сообщил?!

— Не было запроса, — ровным голосом отозвался искусственный интеллект. — Создать запрос? Провести исследование? Оповестить экипаж?

— Нет! — рявкнула Лиза.

Луч замолчал. Лиза сидела, раскачиваясь на стуле, двумя руками вцепившись в волосы:

— Не верю… Не могу поверить.

Илья кивнул, не глядя на нее:

— Я даже знаю, зачем это сделано. Наших родителей перед стартом генетически откорректировали, поставили срок годности: пятьдесят плюс–минус пара лет. Ресурс в путешествии страшно дорог, отработал свое — и нечего расходовать кислород. Мы родились уже готовенькими, «срок годности» у нас в крови… А колонисты на Новой Земле должны жить долго. Эти сперматозоиды, у нас в банке, несут генетическую информацию, которая отменяет ограничение. Наши дети будут жить до ста… Ваши дети.

— Больные уроды, — прошептала Лиза.

Илья опять грустно кивнул:

— Больные уроды. Те, кто это с нами сделал. И с нашими родителями.

Лиза ладонями прижала волосы, поднявшиеся дыбом:

— Наши родители соучастники. Что, твой учитель всего этого не знал? Генетик?! Мария точно знала… Точно. Сволочь.

— Может быть, знали не все? — Илья накрыл ладонью ее руку. — Не все?

Лиза помотала головой:

— Они нас продали с потрохами. Даже наши гены. Все ради эксперимента. Ради великой идеи. Я не прощу ни отца, ни мать, ни Марию.

Илья сжал ее руку:

— Я прошу тебя. Проживи с этим знанием несколько дней… как я прожил. Ничего никому не говори. Они все мертвы, твои родители, мои родители, Мария…

— И что?!

— Не надо сводить с мертвецами счеты! То, что с нами сделали… Ужасно, противно, я не знаю, как сказать об этом всем квантам… и особенно Роджеру. Но надо жить дальше. Пойми, быть донором биологического материала — только часть отцовства. Крохотная часть. Мы воспитаем наших детей, мы вложим в них себя, они будут родные, наши, это гораздо важнее…

— Ты говоришь как она, — сказала Лиза. — Мария… Ее голос звучит в ваших головах. Какие же вы все проклятые лицемеры.

ДЕНИС

— Вставай. Поднимайся. Скорее. Да просыпайся ты!

Он разлепил глаза. Над ним стояла Элли в его махровом халате, с растрепанными волосами и телефоном в руках.

— Смотри…

Она поднесла к его лицу свою трубку.

Население: 301. Счастье — 30%. Цивилизованность — 61%. Осмысленность…

Денис протер глаза: осмысленность — двадцать процентов. Двадцать! Что за цирк, как это может быть, куда испарился смысл из их жизни? И где новорожденные дети?!

Телефон Элли разразился звонком. Элли прижала трубку к уху:

— Марго? Да, видела. И что? Понимаю! Что?!

Помолчала несколько секунд. На ее телефон упала ссылка — с характерным звуком, Элли углубилась в чтение, пощелкивая пальцем по экрану…

— Песец, — сказала шепотом. — Мы приехали.

— Да что там случилось?!

«ЛУЧ». ЛИЗА

Роджер сказал, что Адам — его сын, что бы ни случилось, что он любит его и вырастит и хочет еще детей вместе с Йоко, которую обожает. Роджер сказал, что будет работать, сколько ни отмерено, чтобы Адам и все новые дети встретили Прибытие здоровыми и счастливыми. Роджер сказал, что ничего не изменилось и он будет жить по–прежнему.

Он держал свое обещание две недели, а потом открыл люк, путь в который проложила Лиза, когда ей было пятнадцать, а Роджеру — двенадцать. Узнав о его смерти, Лиза испытала не страх и не грусть, а ярость.

Жизнь! Которую отдал Грег! Выкинуть под ноги, спустить в сливную трубу! Если бы можно было вернуться в прошлое. Пусть бы Роджер, а не Грег, шел в проклятый энергетический отсек. И от Роджера, а не Грега осталась на железном полу горстка пепла.

— Да будь он проклят, — сказала Лиза квантам, которые принесли ей ужасную новость. — Не надо его хоронить, утилизируйте вместе с мусором.

— Лиза?!

Через час она получила личное сообщение от Йоко: «А ТЫ САМА‑ТО?!» — крупными буквами.

Так она перестала быть капитаном, впрочем, теперь в этой должности мало было толку. В последний раз она воспользовалась тем, что когда–то было ее властью, чтобы собрать экипаж в общем зале.

— Кванты, — сказала Лиза. — Наши родители нас предали. Мы не принадлежим себе с момента зачатия, мы родились здесь ради чужого плана, но лично я, ваш бывший капитан, не собираюсь этот план исполнять. Я не ходячий инкубатор, я не предам моих детей, я отказываюсь их зачинать. Вся свобода, которую я могу себе позволить, — не играть по чужим нотам. Я не робот и не программа. Я поступаю так, а вы решайте, каждый для себя, как жить дальше. И не беспокойтесь о пилотировании — Луч прекрасно справляется. Ему больше не нужны операторы.

Она не помнила, как спустилась со сцены и как прошла мимо пятиметровой статуи Грега — мраморной, с живым одухотворенным лицом. В экипаже «Луча» были гениальные скульпторы, но Лиза не подняла головы, чтобы посмотреть на Грега снизу вверх. Она знала, куда ей идти, — в апартаменты Тролля, где теперь царствовала стерильная чистота. И работала линия доставки — поесть, развлечься, побегать в виртуальной реальности. Так можно жить и год, и двадцать лет.

ДЕНИС

Он нашел в морозильнике пельмени, повертел в руках. Ему хотелось есть. Хотя обычно от стресса аппетит у него пропадал начисто.

Нашел кастрюлю, закипятил воду. Наблюдая, как варятся пельмени, слушал разговор Марго и Элли — они обменивались репликами, как зуботычинами.

— Вычленить главную проблему…

— Что тебе не ясно?!

— Слушай, ты меня бесишь, Марго… Мне все ясно! Но главная проблема не в том, что их мужики бесплодны! Проблема в том, что их родители им врали…

— Спасибо, Капитан Очевидность!

Автоматически открылась дверь. Вошел Славик, глядя перед собой, как сомнамбула. Марго и Элли резко замолчали. У Дениса в первый момент мелькнула мысль о том, что Славик под кайфом, — но на территории даже пива нет!

Славик прошел через буфетную по прямой и врезался в кофе–машину. Тяжелый автомат закачался и чудом не рухнул на пол.

— Что ты творишь?! — рявкнула Элли.

Славик повернулся к ней. Посмотрел, будто не узнавая. Потер лоб. Сел за стол, вытянул ноги в красных кедах.

— Ты пьяный? — отрывисто спросил Денис.

Славик тяжело помотал головой:

— Н‑нет… Я думаю. Вам не кажется, что пора уже сказать н‑нашим пупсам, что они в матрице?

Элли прищурилась. Марго даже не повернула головы, упрямо продолжая воображать, что никакого Славика здесь нет.

— Хуже точно не будет, — упрямо продолжал Славик. — Им лучше бы з‑знать, что это не их родители мудаки. А те, кто придумал этот долбаный эксперимент «Луч». Это не их родители обошлись с ними по–скотски, ничего не сказав, не предупредив… А это их мир такой, виртуальная реальность. Так устроен. Что уж п‑поделаешь.

— Гнилая отмазка у тебя, — сказала Элли. — Классика жанра: «Не я плохой, жизнь плохая».

— А ты не переводи на личности. П‑подумай, что я сказал.

Прежний Славик, насильник и убийца, не казался Денису опасным — после слез и соплей на полу спортзала, после истерики с разбитым зеркалом он был жалок и противен, но не страшен. Теперь Денис ощутил холодок вдоль спины: взрослый, опытный и, что самое странное, умный человек сидел сейчас за столиком и смотрел на Элли тяжелым взглядом.

— Как вариант, — пробормотал Денис.

Элли подскочила на стуле:

— Ты что, будешь его слушать?!

— Я сказал, «как вариант»…

Он сложил горячие пельмени на тарелку, залил уксусом, завалил сметаной, вернулся к столику и сел напротив Элли и Марго:

— Такое дело… коллеги. Не только мы проводим воздействия на экипаж «Луча». Кто–то играет против нас.

Элли дернулась, но ничего не сказала. Марго покусывала губы, сдирая запекшиеся корочки.

— Посмотрите, — Денис глядел на пар над своей тарелкой. — Это же классический «черный лебедь». Уже второй. Первый прилетел, когда старшее поколение квантов начало умирать. «Черный лебедь» — редкое неожиданное событие, ведущее к значительным последствиям, которое потом можно объяснить, как если бы оно было ожидаемым… Я вижу только одно объяснение: кто–то кроме нас имеет доступ к воздействиям и работает с «Лучом», очень умно и расчетливо. Его цель — чтобы мы обосрались.

— По условиям эксперимента у нас нет никаких соперников, — пробормотала Элли. — Только естественный ход событий…

— Или нам не рассказали всех условий эксперимента.

Пельмени наконец–то остыли, Денис начал подбирать их пластиковой вилкой с края тарелки, купать в сметане и уксусе, глотать один за другим. Элли обхватила плечи руками, как тогда, у бассейна, когда Денис рассказал ей о дяде Роберте. Ее знобило все сильнее.

— Не бойся, — сказал он с набитым ртом. — Мы выиграем.

* * *

Над столом сгустилось звездное небо. «Луч», теперь знакомый до последней заклепки, висел в пустоте — как и девять дней назад. На экране в углу светилась цифра «9».

— Здравствуйте, участники проекта. Сегодня вы проведете девятое воздействие на экипаж корабля «Луч», текущая статистика — на экране…

Население — 302. Счастье — 24%. Цивилизованность — 61%. Осмысленность — 19%.

— Можно вопрос? — Денис по–школьному поднял руку.

— Вся необходимая информация содержится на ваших устройствах, но я готов ответить.

— Кто кроме нас воздействует на экипаж «Луча»? Кто меняет им реальность?

— Вы меняете им реальность по условиям проекта. Вы воздействуете на экипаж «Луча».

— Кто еще?

— Вы, участники эксперимента. Готовы ли вы начать сегодняшнее воздействие или вам нужно время для совещания?

— Врун, — прошептал Денис. И сказал громко: — Дай нам время!

— Принято, — голограмма над столом растаяла. Включился таймер на экране в углу.

Минуту они смотрели каждый в свой телефон — тупо.

— Им нужно объяснение, — наконец начала Элли. — Почему родители не сказали детям правды. Простое, железное объяснение, зачем нужна была генная модификация с ограничением срока жизни… Маломощность корабля не подходит.

— То есть родители, по твоей версии, все–таки все знали? — спросила Марго.

— А как они могли не знать?!

— Например, организаторы экспедиции им наврали, как и нам, — сказал Денис. — Первое поколение квантов уже после старта выяснило, что все они рано умрут и что их сыновья будут бесплодны. Но бежать было некуда…

— И они ничего не сказали повзрослевшим детям?

Денис пожал плечами:

— Не хотели расстраивать.

Элли похлопала в ладоши с драматическим видом:

— То, что надо. Не хотели расстраивать…

— Редко, что ли, родители врут детям?

— У тебя какой–то своеобразный опыт. Мои мне не врали.

— Или ты плохо анализировала.

— Ну уймись, наконец! Что–нибудь насчет святой цели? «Мы кванты одного луча, мы несем цивилизацию…»

— Было. Отработано. Не вставляет.

Они снова замолчали. Бежали секунды на экране. Денис сжал пальцами виски: такой пустоты в голове, такой беспомощности он не помнил, наверное, с момента похищения. Ни единой спасительной мысли, еще минуту назад ты верил, что выкарабкаешься из ловушки, — но песок под ногами оседает тем быстрее, чем сильнее ты барахтаешься.

— Нам надо сделать паузу, — сказал он наконец. — Не воздействовать, потому что мы не знаем как. Мы сделаем только хуже…

— Н‑не воздействовать нельзя, — не поднимая глаз, заговорил Славик. Все повернули к нему голову, даже Марго. Он с видимым трудом оторвался от экрана своего телефона:

— Объяснение есть… И оно лежит на п‑поверхности.

Он говорил будто задыхаясь, растягивая слова — и слегка заикаясь. Денис смотрел на него через стол, будто впервые видел:

— Какое?

Славик подался вперед, облокотившись о стол:

— П‑помнишь, ты говорил… Наше воздействие меняет не только их настоящее и будущее, но и п‑прошлое?

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Ответь–ответь–ответь…

Она приоткрыла глаза. В полусне, который Луч для нее устроил, бормотал раздражающий голос, и мигала на краю сознания лампочка. Вот как чувствовал себя Тролль, когда с ним пытались связаться.

— Луч, отбой.

Тишина. И снова: «Ответь–ответь–ответь…»

— Луч… соедини уже. Я сама им скажу…

На экране — Илья, незнакомый, похудевший, с ввалившимися щеками. Воротничок белого халата стоит стоймя, будто дыбом волосы:

— Лиза, выслушай, прошу… Ради Грега! Ради его памяти!

Скотина. Сон как рукой сняло.

— Сработал таймер… мы получили послание от родителей.

— От кого?!

— Их запись после старта… была зашифрована в памяти Луча, таймер установлен на сегодняшний день. Лиза, ты должна это услышать, пожалуйста. Попроси Луч транслировать тебе… Ради Грега, ты должна…

— Луч, — сказала Лиза. — Конец связи.

Экран погас.

Она медленно села. Коснулась ступнями гладкого пола. Ей нравилось спать, блуждать в полусне по запутанным дорожкам, но сны делались все страшнее, все темнее, неприятнее. Выйти бы на берег океана, подставить лицо солнцу…

— Луч… Выведи информацию, о которой он говорил.

Мигнул экран, разъехался на всю стену. Лиза прикрыла глаза — она отвыкла от яркого света.

Большой зал, амфитеатр, знакомый до последнего кресла. Наполовину пустой: двести человек сидят парами, взявшись за руки, смотрят в камеру. Мария стоит, сцепив пальцы, покачиваясь взад–вперед, и какая же молодая.

— Луч, стоп–кадр!

Изображение замерло. Лиза впилась глазами в их лица. Юные, тощие, кто с бородой, кто с пышной копной волос, кто наголо стрижен, разные, кто в пестрой рубахе, кто в строгом костюме, они, казалось, были в шоковом состоянии. Все. Смотрели в камеру красными глазами, через силу.

— Луч, дальше…

Мария на экране сделала шаг вперед:

— Дети, мы обращаемся к вам. Запись сделана спустя неделю после нашего старта, несколько часов назад — по корабельному времени — Луч зафиксировал источник излучения на месте, где была Земля…

— Что?! — не удержалась Лиза.

— …Нашей планеты больше нет, дети. И вас не существует в эту минуту, когда мы записываем обращение, но вы смотрите эту запись в будущем — в мире, где вы есть. Так и Земля — сейчас ее нет, но мы транслируем ее в будущее вместе с «Лучом», вместе с вами. Мы вырастим и воспитаем вас со знанием, что Земля — есть, и никто из вас ни на секунду в этом не усомнится. Земля как объект и понятие станет частью вашего мира, а через него — Земля станет реальностью. То место, куда вы летите, — это и есть Земля. Вас ждет не Прибытие — вас ждет Возвращение.

Мария на экране сделала паузу. Лица сидящих в зале за ее спиной немного просветлели — Лиза увидела, как слабо улыбнулся Максим, сидя рядом с Анитой.

— Мы с вами честны, — сказала Мария, — мы говорили не сразу и не все, но теперь скрывать нечего. Ресурсы «Луча» ограниченны, поэтому наш срок жизни будет немного сокращен — до шестидесяти лет, возможно, чуть меньше. Ваш срок жизни будет дольше нашего, а ваши дети будут жить в среднем до восьмидесяти пяти. Теперь, когда вы смотрите это сообщение, некоторых из нас уже нет в живых… Сегодня мы обращаемся к вам все вместе. Доброго пути домой, любимые.

Экран погас.

* * *

Она шла как после долгой болезни, ступая босыми ногами по гладкому полу коридора. Открывались двери одна за другой; покрытие делалось ворсистым и мягким, снова гладким, холодным и теплым. Зажигались лампы, выдвигались из стены гибкие поилки, и тогда она, придерживаясь ладонью за рубчатую стену, наклонялась, чтобы глотнуть воды.

Она услышала голоса, в кафе играла музыка, кажется, кто–то даже смеялся, немного истерически. Лиза остановилась напротив зеркальной стены и увидела, что выглядит немногим лучше Тролля: спутанные волосы. Безумные глаза. Мятая клетчатая рубашка, слишком широкие штаны. Но возвращаться было поздно.

Она остановилась на пороге, все головы повернулись к ней. Удивительно: они улыбались! К ней бросились со всех сторон, обнимали, шумно радовались, приглашали поесть с ними и даже выпить спиртного, некоторые сами были уже навеселе…

Илья осторожно изъял ее из рук приветствующих, поддержал под локоть и вывел наружу. Шагнул на транспортер, помог забраться Лизе, и они вместе поехали по широкому коридору, под электрическими витражами, изображающими тропический лес.

— Спасибо, что ты пришла.

— Она сказала «мы с вами честны». И ни одного слова… про бесплодие наших мужчин?

— Лиза… я много месяцев пытался с тобой связаться. Стоял под дверью… собирал людей, чтобы они дали решение для Луча, чтобы вломиться к тебе.

— Зачем?!

— Бесплодие не заложено в наши гены. Я тебе наврал… невольно. Сам ошибся. Мы с ребятами перепроверили расчеты, покопались в архивных данных… восстановили события. В момент перезапуска реактора — помнишь, когда Грег… В тот день. Мощнейший выброс частиц. Грега оно убило на месте, а нас… изувечило вот так. Стерилизовало.

Лиза втянула воздух, чувствуя, что объема легких не хватает. Сколько ни глотай — сейчас задохнешься.

— …А родители наши этого не знали. Они умерли раньше, чем собирались, почти на десять лет — ты же понимаешь теперь… Но у них не было выбора. Умереть вместе с Землей или прожить недолгую жизнь и выполнить предназначение. Они во всем были правы! И никто из них не знал, конечно, что все это с нами случится — Авария, перезапуск, гибель Грега… Что мы не станем отцами… Банк спермы был нужен для популяционного разнообразия, наши внуки по плану должны были рожать и своих, и «приемышей»…

Транспортер поднялся выше, переметнулся в другой коридор, со стеклянным полом, двинулся, легко покачиваясь, над крытым садом. Замелькали внизу огоньки — кванты прогуливались, обнимались парочки в тени деревьев.

— Ну что ты, Лиза, все хорошо… все лучше, чем мы думали. Да, наши жены будут рожать от доноров… но это несчастный случай, а не чей–то умысел. И хорошо, что мы теперь знаем правду. Они любили нас… да, немножечко врали нам, но ради пользы дела. Ради нас же самих.

— Илья, — сказала она, глядя, как плывут этажом ниже тени. — У меня такое чувство… что кто–то играет с нами. Вмешивается. Тычет в нас палочкой, колет иголкой, подсматривает, как мы извиваемся.

— Кто?! — Он искренне испугался за ее рассудок.

— Не обращай внимания, — она отвернулась. — Можешь отвезти меня…

— Домой?!

Она помотала головой:

— В любую свободную нору. Поближе к центру.

Он кивнул, но его беспокойство никуда не делось.

ДЕНИС

Славик сидел в шезлонге у бассейна в мокрых плавках, с телефоном в руках, тыкал пальцем в экран. У Дениса было нехорошее чувство — как будто в комнате, где он жил все это время, в углу стоял натуральный слон. А Денис не приметил.

И хорошо, если слон. А ведь может быть и саблезубый тигр.

Славик чуть повернул голову, когда Денис подошел совсем близко, но ничего не сказал. Денис уселся напротив:

— Почему ты притворялся идиотом?

— Это вместо «спасибо»? — Славик ухмыльнулся. — За то, что с‑спас ваш сраный проект?

— Наш сраный проект. Но спасибо, конечно.

— Ты сказал, у нас здесь «крыса»? Кто–то работает против нас?

Денис разинул рот:

— Я не сказал, что это кто–то из нас! Это может быть другая группа, на другой базе…

Он сказал — и почувствовал холодок в животе. Славик был прав. «Крысой» могла быть и Элли, и Марго… Хотя у Марго слишком высокие ставки — ее Игорь… Да и сам Славик — кто он такой?

— Ты кто такой, Славик? Ты же нам постоянно врал?

— Я знаю о крысе одно, — Славик смотрел на него, как рыбак на каракатицу, с сомнением, — что это не я… Ты думаешь, кто?

— Не знаю. Ладно, раз не хочешь говорить… — Денис поднялся с шезлонга. — До завтра.

— Стой, — сказал Славик, и Денис сразу остановился. Чувство опасности, и без того острое, сделалось невыносимым.

Он обернулся нарочито медленно, лениво:

— Чего?

— С‑сядь…

Славик указал пальцем на шезлонг. Денис уселся, на всякий случай не сводя со Славика глаз.

— За пупсов теперь нечего беспокоиться, на пару лет им хватит той эмоциональной вздрючки, что я им сегодня задал. Нам надо использовать это время, чтобы вычислить и нейтрализовать крысу. Ты понял?

Денис кивнул, стараясь не выдать страх.

— У меня диссоциативное расстройство идентичности, — сказал Славик, наблюдая за ним. — Знаешь, что это?

— Раздвоение личности?!

— Типа того.

— И как тебя зовут… теперь?

— С‑славик, — ответил тот после паузы. — Я… он… рассказал тебе правду. Я и он… детдомовский. Я, он… мы так живем. Когда он здесь, я вижу его приключения… как во сне. Когда я здесь, он отключается нахрен и потом ничего не помнит.

Денис сжал кулаки:

— А кто изнасиловал Марго?!

— Он думает не головой, а головкой, так бывает у идиотов. Я бы такой глупости не сделал.

— Значит, это ты участник проекта «Луч», а не он, — сказал Денис.

Его собеседник кивнул:

— Я н‑не знаю способа нарочно менять нас местами. Сюда приехал я, а из подсознания выплыл он, так бывает… Ты с‑спал с Элли, Денис?

— При чем тут это?!

— Ты явно не в ее вкусе. Малолетка, ботан, и в постели такой изобретательный, как велосипедный насос…

— Ты ничего не знаешь!

— Все знаю, д‑деточка. Выжить в интернате с нуля, когда ты черный с диагнозом, собрать бригаду, лучшую на районе, подобрать под себя даже бывших с‑скинхедов… Я вижу насквозь тебя, Элли, Марго, всех.

— Тогда почему ты спалился и попал в тюрьму?

— Из–за идиота — Славика, конечно. Но заметь, я не на зоне, а в проекте «Луч». Я всегда вылезаю из дерьма и любую парашу обращаю себе на пользу… Кто, по–твоему, к‑крыса?

— Не Элли, — сказал Денис и вдруг запнулся. Почему он так уверен?! «Я люблю тебя». — «Нет, просто нам хреново здесь»…

Не ко времени, страшно не вовремя у него сжалось горло. Он отвернулся; опасно показывать этому новому Славику свою уязвимость. А глаза уже жжет, в горле першит, и слезы стоят, как вода в колодце. Он пообещал маме, что вернется, и он должен вернуться — любой ценой…

— То есть ты не уверен, — констатировал Славик.

Денис молчал.

— Позавчера в офисе, вечером, Элли сидела за столом и пырилась на голограмму, — сказал Славик.

— Это красиво, — Денис постарался удержать плавный вдох, чтобы не всхлипнуть. — Марго тоже туда ходит.

— Разберемся, — Славик накинул на плечи полотенце. — Чего ревешь? По матушке соскучился?

— Тебе не понять, — сказал Денис.

Славик кивнул — без насмешки.

«ЛУЧ». ЛИЗА

В длинном коридоре, где каждая стена смотрела глазами родителей, с портретов, с барельефов, с фотографий, — Лиза положила единственный живой цветок к единственному памятнику, который не вызывал у нее отчаяния: «Спящий Грег». Не живой, но и не мертвый. Бронзовой щекой на бронзовой подушке, с закрытыми глазами, уютный. Спит.

Шлепанье детских ног заставило ее обернуться. По коридору памяти шла Йоко, держа за руку босого Адама в желтом комбинезоне и шапочке. Она шла и смотрела мимо, напоказ уважая право Лизы побыть здесь в одиночестве, но Адам замедлил шаг и вытаращил на Лизу черные глаза–маслины:

— А, а. Я. Ня.

— Тетя Лиза занята, — Йоко взяла его на руки. — Идем к папе.

Она прошла дальше, два десятка метров вдоль коридора, и остановилась перед большим голопортретом на стене: Роджер, совсем молодой, с огромной шапкой черных вьющихся волос, смотрит на закатное солнце у океана. Лиза смутно помнила день, когда был сделан снимок: они гуляли, ели пирожные и играли в волейбол на берегу, и Лиза была в той компании самой старшей…

— Ам ля, — сказал Адам.

— Вот папа. Ты вырастешь, станешь такой же, как он, красивый и сильный… Положи цветочек. Это для папы.

Лиза повернулась и пошла к выходу.

Когда–то давным–давно Максим сказал: «Когда ты сделаешь свою работу и умрешь на «Луче», ты будешь с нами, на Земле, мы вместе поедем в кругосветное плаванье. Ты, я, мама, все друзья…» Потом ее уверили, что это был не отец, а просто шутка, фальшивка, проделка Тролля, который под конец жизни был не в себе. Но после всего, что случилось, побывав в шкуре Тролля, Лиза снова начала сомневаться. Записывая обращение после старта, экипаж «Луча» обращался к людям, не существовавшим на тот момент, но вполне реальным — в будущем. Земли больше не было, но «Луч» уже был отправлен, и в точке Прибытия, в дальней проекции, Земля вращалась, ловя солнечные блики зеркалами океанов и снежными пиками, окутанная дымкой, огромная, крохотная — реальная.

Что, если ее разговор с отцом не был розыгрышем? Говоря «встретимся на Земле», может быть, Максим имел в виду Землю их общего будущего?

ДЕНИС

Разогретая пицца больше не лезла в горло. Денис разморозил в микроволновке рыбное филе (сом, что ли? Карп?) и запек в фольге с овощами.

Пока он разбирался с сушеными травами в пакетиках, пришла Марго и молча стала помогать — чистить картошку. Она больше не носила темные очки, не пыталась отгородиться, не закрывала лицо. Денис подумал про себя, что стрессоустойчивость у девчонки как у морского десантника; теперь, после разговора со Славиком, он мучительно не знал, как себя с ней держать.

— А… Игорь знает, где ты?

Она кивнула:

— Конечно, он знает. Я не отвечаю на его эсэмэски… Но он знает, что я его спасу.

— А родители? Они не удивляются, что ты на тридцать дней вообще пропала с горизонта?

— Я не пропала, — Марго улыбнулась. — Я каждый день им «отвечаю»… Есть специальный человек, который им эсэмэсит с моего телефона.

— И они не узнают по письмам, что это не ты?!

— Да что ты, какие письма… Смайлики, анимация. Мы так всегда общаемся. Фотки из санатория — горы, сосны, синее небо… Мои родители за меня спокойны, короче.

Денис сложил куски рыбы в фольге в разогретую духовку, туда, где уже томились овощи на противне. Поставил таймер. Насколько же надо отдалиться от дочери, чтобы не заметить ее исчезновения на тридцать дней? Смайлики, анимация. Если бы Денис успел «сепарироваться», как говорили мамины знакомые, если бы он отдалился от «предков», оторвался, было бы им сейчас легче?

— А мои не спокойны, — сказал, не успев прикусить язык. — Они не знают, где я. И жив ли.

— Ты их увидишь через двадцать дней, — сказала Марго, вытирая руки бумажным полотенцем. — Они успокоятся, все будет хорошо…

Чувства Дениса и гипотетические страдания его родителей казались ей надуманными, притворяться она умела плохо, поэтому в голосе прозвучало больше скуки, чем сочувствия. Чтобы поменять тему, она вытащила из кармана телефон:

— Смотри–ка, наши–то пошли беременеть, как кролики по весне!

Дениса передернуло.

Вошла Элли, оглядела кухонный стол, потянула носом:

— Для себя готовите или на всех?

— С тобой поделимся, так и быть, — Денис понимал, что придется говорить о Славике, и оттягивал этот момент.

— Я соскучилась по нормальной еде, — призналась Элли. И добавила, понизив голос: — Ты говорил с…

— Жратва будет через пятнадцать минут, — Денис посмотрел на таймер.

— Ты говорил со Славиком, Дэн?!

— Нам надо держаться от него подальше. Нам всем.

Марго подняла угрюмые глаза:

— Я его больше не боюсь.

— Пойду к себе, умоюсь, — Денис говорил небрежно, глядя в сторону. — Духовка автоматическая, надо просто прийти сюда через четверть часа и взять наш вкуснейший ужин.

Поймал взгляд Элли. Покачал головой, отвернулся и вышел.

* * *

Он вошел в свою комнату и успел стянуть рубашку, швырнуть комом на кровать, больше ничего не успел. Кто–то захватил его сзади и завернул руки за спину.

— Ты ополоумел, клоун?! — Никогда, никогда в жизни к Денису не применяли прямого насилия. Дядя Роберт, недоброй памяти, действовал тоньше.

— Ничего л‑личного, Дэн. Крысу надо найти, это в твоих интересах тоже, — Денис почувствовал, как его руки стягивают за спиной матерчатым поясом… или галстуком?

— У нас впереди двадцать дней работы! — Он все еще вырывался. — Ты что делаешь, мы же команда!

— Мы не команда, пока подозреваем друг друга.

— Славик, — Денис заставил себя успокоиться и расслабить руки. — Не сходи с ума. Отпусти, я тебя не подозреваю.

— Я тебя тоже — п‑пока.

— Отпусти меня, придурок!

Славик заткнул ему рот рукавом его же собственной рубашки. Денис закашлялся, задергался от рвотных позывов; Славик сгреб его, как котенка, и потащил прочь из комнаты.

* * *

— Заходи, не стесняйся, — Славик стоял у Элли за спиной, не касаясь ее, но и не позволяя отступить от двери. Элли удивленно оглядела офис, встретилась взглядом сперва с Марго, которая сидела за столом под голограммой. Потом с Денисом — у стены, руки заведены назад и привязаны к батарее, рот заклеен белым медицинским пластырем.

Элли изменилась в лице:

— Ты слетел с катушек, тварь. Это так просто тебе не пройдет.

Брезгливо отодвинувшись от Славика, она вошла в комнату. Славик вошел за ней, и дверь автоматически схлопнулась за его спиной.

— Мы решаем простой вопрос: кто здесь к‑крыса, — Славик указал Элли на ее место у стола. — Я заранее извинился за некоторый экстрим… Элли, ты воздействовала на «Луч» в одиночку, без нас?

— Нет, — Элли не спешила садиться, внимательно разглядывала Славика. Тот прохаживался по комнате, заложив руки за спину, мягко, грациозно, как зверь в саванне. — Нет, — повторила Элли с нажимом. — Конечно нет, как бы я могла?!

— Положи на стол свой телефон, п‑пожалуйста.

— Зачем?!

— Затем, что телефоны Дениса и М‑марго я уже просмотрел и ничего особенного не нашел… Твоя очередь.

Элли криво ухмыльнулась:

— Еще чего? Смолы горячей? У шеста сплясать?

— Ты же п‑понимаешь, — сказал Славик, — тебе некуда бежать. Мы одни в этом коттедже. Никто не поможет. Замки на дверях смешные. Я сильнее любого из вас, и даже всех троих, вместе взятых. Давай решать по–хорошему?

— На, — Элли вытащила из кармана телефон, сделала шаг… изо всех сил швырнула трубкой о стену: — Подавись!

Она бросилась к двери, та едва успела разъехаться перед ней. Шаги бегущего человека застучали по коридору, отдаляясь. Славик кинулся было вдогонку…

Остановился и поднял трубку. На его лице проступило сперва удивление, а потом хищная радость:

— Ай да разработчики, ай да мастера проекта «Луч»… Ни т‑трещинки. И не запароленный. Круто, кру…

Он замолчал. Поморгал, глядя на экран. Ноздри у него раздувались.

— Что там? — не выдержала Марго.

— К–кто–то из вас читает по–китайски, нет? — Славик выжидательно посмотрел на Дениса. Тот демонстративно отвернулся.

— У нее интерфейс на китайском?! — Марго подскочила на стуле.

— К‑крыса попалась, — глухо пробормотал Славик.

Он сунул телефон Элли в нагрудный карман своей клетчатой рубашки и, ступая как охотник, вышел из зала–офиса. Закрылась автоматическая дверь.

Денис уставился на Марго. Издал невнятный звук, серию звуков, хотя края пластыря болезненно стягивали кожу: «Освободи меня, быстро!»

Марго сидела, не двигаясь с места. Смотрела на Дениса с состраданием, но в целом спокойно:

— Что ты дергаешься? Он правильно все делает. Почему у нее телефон на китайском? Ты знал, вообще?

Денис рванулся несколько раз и обмяк. Надо было экономить силы — он не очень представлял, для чего именно. За ними наблюдают организаторы проекта; если Славик совсем слетит с нарезки — его, наверное, остановят? Кто–то явится снаружи? И, вероятно, это будет означать крах проекта «Луч» и личный неуспех Дениса… и он никогда не вернется домой?!

Он снова замычал, обращаясь к Марго. Та с сожалением покачала головой:

— Нет. Я хочу, чтобы Игоря вылечили. Сиди.

Она подняла глаза и вперилась в голограмму: космический корабль в глубоком космосе. Денис сжал зубы, медленно вдохнул и выдохнул; и еще раз. И еще. Не паниковать. Плохо, что у него такая острая реакция на насилие. Человек должен, просто обязан хранить внутреннюю свободу, даже если руки связаны. Я свободен, сказал себе Денис…

И соврал.

Никто не свободен. Химические соединения в мозгу определяют его чувства, веревка, которой связаны руки, определяет его возможности. Вся его жизнь подчинена единственному смыслу — он хочет вернуться домой, и этот смысл навязан ему извне. Его посадили, как хомяка, в узкий желоб, на дальнем конце повесили приманку, и хомяк свободно выбрал участь — пробираться по желобу вперед, где ждет, возможно, выход… или новая ловушка.

— Ты в порядке? — спросила Марго. — Если бы ты не вырывался как бешеный, Славик бы тебя не связывал.

Не глядя на нее, Денис уставился на голографические звезды. Там полная тишина, ледяной холод; где–то там родина всей материи, когда в точке без времени, без массы и температуры, без давления, без ничего — произошел почему–то взрыв, и началось. Гравитация и взаимодействие масс, искривление пространства и времени, и, возможно, где–то в другом мире другой Денис входит домой с Джеки на поводке и ведет мыть лапы, а мама заглядывает в ванную и ничего не говорит — смотрит на них обоих и улыбается. По дому бегают с визгом близнецы, папа заливает клавиатуру ноутбука сладким чаем…

Послышались тяжелые шаги. Разъехались половинки автоматической двери; случилось именно то, чего Денис боялся: Славик скрутил Элли. Она была крупной и сильной девчонкой и сопротивлялась бешено, но против Славика с его мышечной массой у нее не было шансов.

Денис напряг все мускулы. Вырваться он не мог, говорить тоже. Надо было собраться и ждать момента — какого, он пока не знал.

Выпустив руку Элли, Славик подтолкнул девушку к столу:

— Б‑быстро.

Элли одарила его взглядом королевы на эшафоте. Растирая запястье, взяла со стола свою трубку. Презрительное безразличие на ее лице было маской, Денис видел, как ей тошно и страшно, а Славик видел это и подавно.

— Подавись, — Элли пощелкала по экрану и протянула трубку Славику.

Тот, не тратя времени, углубился в изучение: длинный темный палец на экране метался туда–сюда.

— Я поставила китайский язык… на телефон… ради практики, — сказала Элли Марго и Денису. — Я же готовлюсь… готовилась… учиться в одном из лучших мировых университетов. В Пекине. В динамично развивающейся стране, которая…

— Заткнись, — процедил Славик.

Элли подошла к Денису. Рывком сорвала сперва один пластырь с его рта, потом другой. У Дениса слезы из глаз посыпались — такой оказалась боль от вырванных с корнем волосков.

— Извини, — пробормотала Элли. — Незапланированная депиляция…

— Заткнись, я сказал! — Славик выпрямился с ее телефоном в руке. — Вот это что такое?!

Он повернул к ней экран, Денис мельком увидел четыре фотографии в столбик и цифры напротив фото.

— Рейтинг участников, — глухо сказала Элли.

— Какой, бля, рейтинг?!

— Участников! — Элли сжала зубы и посмотрела Славику в глаза. — Тебя, меня, Дениса и Марго! Да, я знаю дополнительное условие эксперимента, которого не знаете вы. И нет, я не играю против вас. Я не крыса. Я никогда… ничего не делала с «Лучом» без вас.

— Какое дополнительное условие? — испуганно спросила Марго.

Славик резко обернулся к ней:

— Ты! У тебя есть отдельный д‑допуск к «Лучу»?!

— У меня Игорь в больнице, — Марго смотрела умоляюще. — Я с вами, я за вас, у меня же Игорь… Какое, какое дополнительное условие?!

Денис понял, что не чувствует собственных рук. Промолчал: знал, что голос прозвучит жалобно и тонко. Лучше держаться так, будто рот все еще заклеен.

— Что за рейтинг участников? — Славик снова уставился на Элли. Она массировала распухшее запястье с проступающими синяками:

— За инициативу бонусы, за удачное воздействие — бонусы, за неудачу — минус очки. На первом месте Денис, на втором ты, на третьем я, на четвертом Марго. На сегодняшний день.

У Марго побледнело и без того белое лицо:

— Почему я на последнем месте?!

— Потому что ты ни разу не предложила ничего стоящего, — сказала Элли, будто плюнула. — Только смотрела и поддакивала.

— Я первая нашла информацию, я…

— Рейтинг подсчитываю не я, а «Луч».

— Зачем нужен этот рейтинг? — спросил Славик.

Элли молчала.

— Лучше говори, — Славик склонил голову к плечу, как персонаж фильма ужасов, в которого вселился демон.

Элли не стала испытывать его терпения:

— Награду получат не все. Только первый участник в рейтинге и еще один — тот, кого выберет первый.

— Врешь, — прошипел Славик.

— Как — не все?! — не выдержал Денис. — Это же… мы не так договаривались!

Славик, сжав кулаки, наступал на Элли, она пятилась, загнанная в угол.

— Не трогай ее! — хрипло закричал Денис. — Это не поможет!

— Мне сообщили об этом условии. — В голосе Элли звучала паника. — Меня предупредили, что остальные о нем не будут знать. Меня поставили перед фактом! На инструктаже! Я понятия не имела, кто вы такие! Я думала, мы соревнуемся за учебные гранты… Я не знала!

Славик взял себя в руки и отступил от нее. Элли нервно перевела дыхание. Марго наконец–то выбралась из–за стола, и голограмма с кораблем и космосом исчезла.

Марго подошла к Славику, не сводя взгляда с телефона в его руке. Славик, поймав ее взгляд, повернул к ней экран. Марго посмотрела секунду…

Потом расплакалась, как ребенок, села на пол и закрыла лицо руками.

— Ты понял, Денис? — с нехорошей улыбкой спросил Славик.

— Отдай мой телефон, — Элли протянула руку.

Славик отступил:

— Деня, она спала с тобой, чтобы ты выбрал ее, если п‑победишь. Она все просчитала и поставила на тебя, как на беговую лошадь.

— Отдай трубку! — голос Элли сорвался. — Ты…

Она вдруг запнулась. Сузила глаза:

— А может, ты и есть крыса? Устроил этот цирк, чтобы отвести от себя, а?! Марго! Он крыса! Марго… Да не реви ты…

Марго ничего не слышала, утопая в своем горе, и Денис хорошо ее понимал.

* * *

«…Мы живем, чтобы трудиться над чем–то, стремиться к чему–то, а трудимся, заботимся и стремимся — для того, чтобы жить. И, измученные этим кружением в беличьем колесе, мы ищем «смысла жизни» — мы ищем стремления и дела, которые не были бы направлены на простое сохранение жизни, и жизни, которая не тратилась бы на тяжкий труд ее же сохранения…»

В половине десятого вечера в его комнату постучали. Денис лежал на кровати с книгой и на стук не ответил — не хотел видеть Элли. Не хотел слушать никаких объяснений.

Стук повторился. Потом дверь слегка дернулась, и защелка отлетела. Прав был Славик, все замки здесь — дерьмо.

— Извини. — Легок на помине, Славик стоял у порога, очень вежливый, с подносом в руках — ни дать ни взять официант. — Я починю. С‑случайно вышло. Я тебе ужин принес, разогрел… Можно мне войти?

— Нельзя. Уходи, не хочу тебя видеть.

Славик вышел. Тут же вернулся опять:

— Нет, ну слушай, с‑серьезно… Т‑ты нормальный пацан. Я к тебе отношусь… как к брату, младшему. Поверь, если бы я был на тебя зол, я бы к‑кости тебе переломал.

И, не спрашивая больше разрешения, он вошел, пододвинул столик к кровати, поставил накрытый крышкой поднос:

— Рыба с овощами, вышло круто. Умеешь г‑готовить. Я тоже умею… Я еще и с бухлом умею творить чудеса, закончил курсы б‑барменов сразу после школы… Но здесь нет бухла, иначе я бы тебе п‑принес. Тебе надо бы сегодня выпить.

— Не надо, — сказал Денис. И невольно посмотрел на свои руки: от веревки запястья надулись, как резиновые.

— П‑прости меня, Денис, — серьезно сказал Славик. — Но, согласись, оно того стоило. Мы не поймали крысу… Зато узнали насчет рейтинга.

Денис молчал. Славик снял крышку с подноса: рыба пахла восхитительно. Денис сглотнул слюну, сел, спустив на пол ноги в носках, и начал есть, морщась от боли: губы сильно растрескались.

— Вот это другое дело, — вкрадчиво сказал Славик. — Я тебе не враг, я тебя не обижу… Ты не знал насчет рейтинга, да?

Денис помотал головой и отправил в рот истекающий соком ломоть. Трудно было представить, что вот эти овощи он своими руками резал, еще не зная правды об Элли. Веря, что между ними что–то есть. Хотя бы надежда.

— Она т‑тебе не нужна, — Славик, похоже, читал мысли. — Ну зачем тебе корова на три года старше? Да еще с такими амбициями? Тебе нужна простая д‑девчонка, искренняя, чувственная…

— Мне нужно выжить для начала, — сказал Денис.

— А с этим все нормально, — Славик оживился и вытащил свой телефон. — На корабле шестьдесят две беременности. Население триста два, с‑счастье — пятьдесят два процента. Цивилизованность — шестьдесят три. Осмысленность — семьдесят девять… восемьдесят! Растет прямо на глазах! Эта их лидерша, Лиза, вернулась из нычки, опять всем заправляет…

— Ты тоже за ней следишь? — вырвалось у Дениса.

Славик ухмыльнулся:

— К‑конечно. Она же наш ключевой пупс, королева пупсов…

— Видишь ли, — Денис положил на рыбье филе ломтик лимона, прижал вилкой, выпуская сок. — После сегодняшних… новостей я совершенно уверен, что пупсы в этой игре — мы.

— А ты сомневался? — удивился Славик.

Денис понял, что вовсе не голоден, и отложил вилку.

— Ешь, — сказал Славик. — Конечно, мы пупсы, подопытные. Мы подкидываем новые вводные квантам, а кто–то подкидывает новые вводные нам. С‑сначала мы узнаем, что есть крыса или крысы, которые нас валят… Теперь появляется рейтинг, который вообще меняет расклады. Для того чтобы благополучно довести «Луч», таких сюрпризов не надо. Значит, их интересует не «Луч», а мы.

Денис накрыл крышкой поднос с недоеденным ужином:

— Спасибо.

— Т‑тебе спасибо… Не ссы. Мы тут все очень умные, пропетляем.

Он встал и взялся за поднос; Денис подумал, что, если сейчас останется один, наедине со своими мыслями, до утра рискует и не дожить. Сердце лопнет.

— Подожди…

Славик обернулся.

— Хочу поговорить…

Славик с готовностью вернулся, сел в кресло напротив, посмотрел выжидательно.

— Я не сомневаюсь, что пропетляем, — хрипло начал Денис. — Меня другое волнует. Дядя Роберт… чтоб он сдох поскорее… соврал насчет условий эксперимента. А если он во всем соврал? Если он не собирается возвращать меня домой, а скажет «спасибо» и утилизирует где–нибудь в канаве?!

Славик склонил голову к плечу, на этот раз не как монстр, а как мудрая старая птица:

— А т‑ты уверен, что уже рассказывал мне о своем дядюшке? Я ничего не пропустил?

Денис не собирался повторять свою историю, но, начав, уже не мог остановиться. Славик оказался идеальным слушателем: он не пугался, как Элли, верил и вникал сразу, без дурацких междометий и округленных глаз. Он кивал, как если бы речь шла о знакомых и естественных вещах: подумаешь, мать пообещала отдать сына незнакомцу через четырнадцать лет…

— Если бы твоя мать уперлась и сказала тому чуваку — «нет», думаешь, что–то бы изменилось? Н‑ни хрена.

— Как он образовался в роддоме? Как он потом меня нашел?!

— Я тебя умоляю. В современном мире кого–то разыскать — дело пары кликов. А что он был в роддоме… з‑значит, тебя вели с рождения. И меня. И девок. Отобрали сразу после рождения, для проекта «Луч»…

— Мы особенные?

— Нет, мы ординарные, — в его голосе была насмешка. — Как кегли в боулинге… Протри глаза. Посмотри на меня хотя бы. Я — ординарный? Может быть, ты?

Денис облизнул губы и поморщился от боли.

— Деня, гордись, тебя выкрали, — сказал Славик. — А нас с девками просто соблазнили.

— Меня не выкрали, здесь чертовщина какая–то. Я был дома, вдруг — все обрушилось, обломки и мох на стенах…

— Никакой ч‑чертовщины. Тебя накачали химией, ты ловил глюки и купился, будто это реальность. Потому что т‑ты же не торчок, опыта никакого.

Денис похлопал глазами. Как иногда полезно чувствовать себя дураком. Просто говоришь себе: «Я дурак», и кошмар понемногу расходится. И начинает открываться картинка: спецслужбы многих стран, сотрудничая, проводят социальный эксперимент с четырьмя неординарными подростками.

— Вообще–то он тогда преступник, — сказал Денис. — Похищение человека, угрозы, наркотики…

Славик кивнул:

— Он, видимо, в таком чине, твой дядя Роберт, что о таких вещах не заморачивается. Кстати, как он с‑сформулировал условие? Дословно?

— «Дай им смысл жизни за тридцать дней, — на память повторил Денис, — и я верну тебя домой».

— И где тут в‑вранье? «Дай им смысл» — вполне может означать «стань первым в рейтинге тех, кто придумает им смысл».

Денис на секунду закрыл глаза. У него закружилась голова от колоссального, мгновенного облегчения; мама, я вернусь. Обещаю. Я уже в дороге.

— Спасибо, Славик, — сказал он глухо. — Можешь уйти, пожалуйста?

— Плачь при мне, — Славик криво улыбнулся. — При мне знаешь какие сопли проливали пацаны? И ведь крутые перцы, не чета тебе… Ладно, я ушел.

Он встал, пошел к двери, но на пороге обернулся:

— Если я буду первым в рейтинге, я выберу тебя.

— Не врешь?!

Славик покачал головой:

— Мне тоже ж‑жалко Марго с ее больным парнем. Но его, может быть, и так вылечат, а ты… Ты, если будешь первым по рейтингу, кого ты выберешь?

— Т‑тебя, — сказал Денис, невольно заикнувшись.

И сжал под одеялом пальцы на ногах, стараясь не выдать ложь ни лицом, ни дыханием.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Софи рожала, лежа в медицинской капсуле. Роды были преждевременные и многоплодные.

— Луч, что с ним? Что с мальчиком?!

— Плод А — удовлетворительно. Штатно. Процесс проходит удовлетворительно.

— Его зовут Сезар, — бормотала Софи. — Сезар… А девочку Мишель. Мы решили заранее. Луч, что происходит?!

— Плод Б — процесс проходит штатно. Понадобится медикаментозная поддержка.

Через несколько часов близнецы плавали в прозрачных кювезах — крохотные, сморщенные, перемещенные из тела матери в искусственную матку, в тело доброго Луча.

— Это не день их рожденья, — сквозь слезы сказала Софи. — Они даже не дышат… Луч?

— Показания удовлетворительные. Мальчику потребуется длительная реабилитация, девочка будет готова через несколько дней. Отдохни, Софи.

— Даже Луч говорит — «отдохни», — Лиза взяла Софи за руку.

Софи задышала глубже, ее глаза полузакрылись — вероятно, Луч ввел ей седативное.

— А ты не помнишь такую сказку, — спросила она сонным голосом. — Сказка древнего Магриба, о том, что детей, родившихся раньше срока, выкрадывают духи и на их место кладут подкидышей?

— Нет такой сказки, — Лиза погладила ее руку. — Луч, она не бредит?

— Состояние удовлетворительное, прогноз позитивный, — отозвался Луч. — Она засыпает.

— Была сказка, я точно помню, — Софи улыбнулась. — Мне рассказывал двоюродный дедушка из Алжира… Духи ждут, пока подкидыши… подменыши вырастут, а потом забирают их, они нужны, чтобы…

Она уснула, сжимая руку Лизы. Тревожная складка между ее бровями скоро разгладилась: в своем сне она видела не страшных духов древнего Магриба, а Прибытие на Новую Землю и своих взрослых детей под настоящим небом.

ДЕНИС

Он проснулся в полночь от того, что кто–то сидел на краю кровати.

— Мама?

К счастью, он ничего не сказал вслух, только замычал и дернулся, пытаясь дотянуться, боясь, что сон ускользнет. Она не ускользнула и не удивилась. Денис нащупал в темноте угловатые плечи, отдернул руки:

— Ты чего?!

— Просто так, — сказала Марго. — У тебя дверь не заперта.

— И что, можно вламываться?!

— Я сперва убедилась, что ты один в постели.

— Марго…

— Послушай, пожалуйста. Меня подставили организаторы, это свинство, даже не так — это конец света. Никто меня не предупреждал ни о каком рейтинге.

— Меня тоже.

— Денис, ты чем–то на него похож. На Игоряшу. Умереть в семнадцать лет, когда есть шанс спастись… Представь, что это твой брат. У тебя же есть брат?

— Брат и сестра…

— Для меня Игорь — и брат, и муж, и… все. Мы с ним с самого начала, как Ромео и Джульетта, родители были против, они говорили — вам рано, учитесь… Потом смирились, мы им доказали, что у нас серьезно и мы вместе на всю жизнь…

Она тяжело вздохнула.

— Марго, — начал он осторожно, — ты когда–нибудь слышала сказку… о недоношенных детях, которых подменяют во младенчестве?

— Полно таких сказок.

— Мы все четверо недоношенные. Я подумал, может быть…

— Нас подменили злые духи?

В ее голосе был такой сарказм, что Денис почувствовал себя идиотом.

— Если ты не выберешь меня, — сказала она с показным равнодушием, — у тебя будут двое на совести, потому что, если с Игорем что–то случится, я выйду в окошко.

— Марго!

— Тихо, я знаю, что говорю… И ты знай.

— Еще все может поменяться в этом рейтинге, — сказал он жалобно. — Ты не случайно здесь, у тебя есть потенциал, должны быть идеи… двадцать дней впереди…

— Спокойной ночи, — она встала. — Извини, что побеспокоила.

* * *

Без десяти девять раздался телефонный звонок.

— Ты знал, что у него диссоциативное расстройство?! — закричала трубка голосом Элли.

— Доброе утро, — сказал Денис.

— Доброе, — трубка сбавила тон. — Нам надо выработать стратегию, тебе и мне. Да, мне с тобой было хорошо. Да, я горжусь, что стала твоей первой женщиной. Обещаю, ты будешь меня всю жизнь вспоминать…

— Я рад, что ты гордишься, — сказал Денис. — Но не обещаю, чтобы прямо всю жизнь.

— Слушай, я тебя не обманывала. Ты мне нравишься. Ты мне нужен, понимаешь, может, у нас даже будет продолжение… Не верь Славику! Теперь, когда он знает о рейтинге, он будет первым заявлять выигрышные стратегии, ему за это потекут очки. Проигрышные стратегии он оставит нам. Ладно, я переживу без гранта, но подумай о себе! Думаешь, если Славик будет первым в рейтинге, он тебя выберет? Хренушки, он выберет Марго! Мы с тобой должны держаться вместе. Слышишь?

— Я подумаю, — сказал Денис.

* * *

Утром они не замечали друг друга, даже если сталкивались нос к носу у кофеварки. Предплечья Элли были в пятнах, как леопардовая шкура, в синяках. Она надела блузку с короткими рукавами, хотя в помещении работали кондиционеры и было совсем не жарко.

Денис избегал смотреть на ее руки, еще меньше ему хотелось встречаться с ней взглядом. И тем более он не желал видеть ни Славика, ни Марго. В буфетной они расселись за разные столы, спинами друг к другу, и жевали, уткнувшись в телефоны.

Статистика, еще ночью вполне оптимистичная, медленно ухудшалась. Осмысленность ползла вниз, как верблюд на осыпи, с восьмидесяти процентов доползла до сорока семи и там остановилась.

В десять четверо сидели в офисном зале — по–прежнему не глядя друг на друга.

— Здравствуйте, участники эксперимента! Одиннадцатый день работы, статистика доступна на ваших устройствах. Население — 364. Счастье — 55%. Цивилизованность — 65%. Осмысленность — 47%.

Показалось — или звездная мантия вокруг голографического «Луча» лежала теперь немного по–другому? Десять лет корабль в пути — с того момента, как Денис увидел «Луч» впервые. С околосветовой скоростью. Возможно, «Луч» проходит сейчас мимо крупного звездного скопления?

— Для вашего удобства на большой монитор выведена новая информация: рейтинг участников после первых десяти воздействий.

Все четверо посмотрели на экран: вот как это выглядит. Фото как на аватарки, сделанные, похоже, автоматическими камерами в первый день эксперимента: Денис очень напряжен и кажется младше своих лет, Славик придурковато улыбается, Элли высокомерно выпятила губу, Марго по обыкновению бледная, короткие светлые волосы стоят ежиком на макушке.

— Красава, — сказал Славик непонятно о ком.

Зависла длинная пауза. Денис задавал себе вопрос: если бы вчера Славик не заставил Элли признаться о «дополнительном условии», появился бы здесь этот рейтинг? Что это — ответ организаторов на разоблачение Элли? Или это заранее было в планах — предъявить статистику после десятого дня эксперимента?!

— Они за нами следят, — прошептала Элли с досадой.

— Потому что мы и есть объект, — отозвался Денис сухо. — Если бьешь крысу током, странно не следить, как она дергается…

И лезет в постель к другой крысе, хотел он добавить, но удержался в последний момент.

— Луч! Почему мы ничего не знали о рейтинге, что, правила меняются во время игры?!

— Правила не меняются. Информированность игроков о правилах меняется. Таковы условия эксперимента.

Сволочь, подумал Денис.

— Начали, — сказала Элли голосом начальницы и взяла свой телефон со стола. — Шестьдесят три бэбика плюс тридцать семь беременяшек.

Марго посмотрела на нее удивленно. Денис не удивился: Элли держала хорошую мину при плохой игре и рассчитывала на его помощь.

— Казалось бы, все хорошо, — он прокашлялся. — Смысл жизни… почему не растет?

— Может, потому, что их мужчины лечатся от депрессии? — подхватила Элли. — Их мужчины жрут таблетки, потихоньку от жен и друг от друга? Может, нам надо спасать положение, как считаешь, Денис?

Он поймал взгляд Славика. Элли слишком демонстративно перехватывала инициативу, слишком явно делала Дениса союзником, будто не сомневалась, что он согласится.

— Дело в том, — продолжала Элли учительским тоном, — что женщины, как существа разумные, поддерживают друг друга, нянчатся со своими детьми и чужими, дают друг другу отдохнуть…

Она прищурилась, ожидая реплики от Дениса, но тот молчал.

— А мужчины, — с презрением продолжала Элли, — ведут себя… ну, как мужчины. Они никак не могут привыкнуть к мысли, что их дети — биологически не от них.

— Шикарная фраза, — с улыбкой заговорил Славик. — «Никак не могут привыкнуть»… Их бабы нарожали подкидышей, которые похожи на других мужчин, тех, кто не бесплоден. Каждый раз брать на руки с‑сосунка и видеть, что он от другого, — это весело, наверное. «Никак не могут привыкнуть». Да они себя чувствуют негодным биологическим материалом, кусками ходячего д‑дерьма, они мусор на корабле, вот они кто!

— Инфантильные дураки, — уронила Элли. — Типично мужские заморочки, мозги с тараканами… Амебы с претензией!

— У них нет с‑смысла жизни, — напомнил Славик.

— Значит, надо вдолбить им в головы, что это их дети, их! Не тот отец, кто кончил в матушку, а тот, кто памперс меняет и ставит на ноги!

— Как — «вдолбить»? — Славик говорил с доброжелательным интересом. Денис осознал, что давно выпал из диалога Славика с Элли и, вероятно, потерял бонусы за проявление инициативы. Рейтинговое место рассчитывалось по сложной формуле, вчера Денис разбирался с ней несколько часов, пока не уснул под самое утро.

— Пожалуйста, — заговорила Марго тихим бесцветным голосом. — Дайте мне тоже что–то предложить! Пожалуйста. У меня человек умирает…

— П‑предлагай, — Славик посмотрел с сомнением. — Что?

Марго привстала:

— Я придумаю. Сейчас придумаю… Надо отдавать девочек женщинам на воспитание, а мальчиков пусть растят только мужчины. Закрытое… мужское и женское… общество. Ответственность за сыновей ляжет только на мужчин, им некуда будет деваться, и тогда…

— Весь корабль стеночкой перегородить? — осведомился Славик. — Мальчики налево, девочки направо… А трахаться через дырку в стене, по очереди?

Марго тяжело задышала. Денис понял, что сейчас она опять начнет плакать, и его настроение, и без того отвратительное, переродится в депрессию. А ведь в местной аптечке нет волшебных таблеток, которыми поддерживает своих пассажиров «Луч».

— Не издевайся над ней, — сказал он Славику, не глядя на Марго. — Человек имеет право предлагать… как любой из нас.

— Ну так пусть предлагает! — Славик обнажил в улыбке белые ровные зубы. — Предлагайте, все! Как сделать так, чтобы втюхать нашим космонавтам хоть какой–нибудь убогий смыслишко?

Элли открыла рот… но ничего не сказала. Требовательно посмотрела на Дениса. Тот поднял глаза и уставился на голографическое изображение «Луча» в полете. Вчерашний день с его потрясениями и сегодняшняя ночь, почти бессонная, измотали его и вымыли из головы все, что могло бы сойти за идею. Денис чувствовал себя как пустая и мятая консервная банка.

— Значит, нет предложений, — вкрадчиво начал Славик. — Ну послушайте тогда, пупсики. Родить и воспитать, — он перевел взгляд на Марго, — само по себе не может быть целью человеческой жизни. С этим справляется и корова, и волчица, и жучок, и паучок…

— Корова учит своих детей этике и философии? — Элли ухмыльнулась.

Славик оставался серьезным:

— Всему, что нужно для коровьей жизни. Если бы этика и философия улучшали вкусовые качества антрекота, корова и с этим бы справилась.

— Корова учила бы своих детей быть качественной котлетой? — Денис впервые за все утро посмотрел Славику прямо в зрачки.

— В этом суть воспитания, — Славик серьезно кивнул, не отводя глаз. — Все поколения родителей тренируют детей быть котлетой, хотя выглядит это как обучение этике и философии…

Несколько минут они все молчали, глядя на мерцающий под потолком «Луч».

— Весь этот роддом, — продолжал Славик, — все эти младенцы, манежи, кашки, какашки, — это не смысл, пупсы.

— А что смысл? — всхлипнув, спросила Марго.

Элли нетерпеливо хлопнула ладонью по столу. Денис вздрогнул. Элли смотрела на него бешеным, требовательным взглядом. Денис чуть заметно покачал головой; где–то там, возможно, сидят экспериментаторы у экрана, смотрят на их переглядку. Работают самописцы. Заносится запись в журнал наблюдений: «Денис струсил и пропустил ход»…

— Луч, — буднично сказал Славик. — Мы готовы к воздействию.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Адам голышом носился вдоль линии прибоя и был излучателем чистого счастья. Лиза ловила себя на зависти: кажется, она такой счастливой не бывала никогда. Даже в два года.

Мальчишка так походил на Роджера, что Лиза однажды, тайком ото всех, отнесла черную прядь курчавых волос на анализ в лабораторию и получила заключение от «Луча»: отцовство Роджера исключено. Но откуда такое сходство?!

В стороне на белом песке ковыляли новые люди — кто мог уже ковылять; сидели и рылись в песке те, кто еще не поднялся на ноги. Ван и Никита, как два пастуха, курсировали внутри стада: поднимали упавших, утешали ревущих, пресекали попытку наесться песка — без торопливости, спокойно и естественно, потому что нормальный человеческий опыт рождается из падений на попу и песка на зубах и лишняя опека неуместна.

— Лиза, — сказал Адам, — идем в океан, возьмем доску!

— А кто не тренировался на берегу? Кто не умеет правильно вставать на борде?

— Я умею! И я не хочу на берегу… Я хочу в волнах, понимаешь?

Понимаю, грустно подумала Лиза. Я повторяю слова моего отца, ты повторяешь мои слова. Когда тебе будет десять лет, ты сломаешь свою доску и наотрез откажешься идти в океан. А после моей смерти ты придешь сюда опять, и…

После моей смерти ему будет не до того, оборвала она себя. Он сойдет с «Луча» на Новую Землю… ладно, просто на Землю. Босиком, как на старых картинках. Тогда людям придется строить первые поселения, разбивать поля и приручать животных, и ни один бездельник не явится к рукотворному океану, чтобы просто покататься на доске.

Там будет настоящий океан, мысленно поправила себя Лиза. И настоящее солнце над волнами, над пеной, надо всей этой мощью, и однажды корабль выйдет из порта, заранее проложив маршрут. На старой пристани люди скажут, что корабля больше нет — но он существует, он идет по океану, несет себя в пространстве и в будущем.

— Все, что было, не может перестать, — сказала она вслух. — Все, что возникает, уже когда–то было…

— Лиза‑а! — Адам начал было канючить, но огромная чайка опустилась в трех шагах от него, и мальчишка не смог отказаться от искушения — прыгнуть, почти догнать, услышать хлопанье крыльев и недовольные вопли…

Она увидела Илью, когда тот был уже в десятке шагов — сосредоточенный. Мрачный. От его юношеской округлости не осталось и следа, в последнее время он высох, щеки втянулись, лоб заметно полысел.

— Лиза, я пытался с тобой связаться. Ты не отвечала.

— Что–то случилось?

— Как всегда, — он болезненно улыбнулся. — Я вечно приношу плохие новости.

* * *

— Кванты, у нас проблема. Из–за повреждения памяти во время Аварии Луч потерял часть информации и, возможно, продолжает терять. Дело не так плохо, но Луч, скорее всего, утратил проекты первого наземного поселения. Мы летим на пустое место.

Их собралось в амфитеатре всего–то около сотни человек: остальные были заняты с детьми и участвовали в совете дистанционно. Йоко сидела в первом ряду, ее живот выпирал под блузкой: она снизошла к мольбам Адама подарить ему братика или сестричку. Тревожная новость была сейчас особенно не ко времени, в зале стояла тишина: кванты пытались оценить масштаб катастрофы.

Лиза перевела дыхание:

— За оставшееся время полета мы должны спроектировать все заново. Я предлагаю провести общий тест для квантов, чтобы понимать, кто и чем будет заниматься в ближайшие годы. Все, у кого есть инженерное, архитектурное, строительное образование, смогут зарегистрироваться на общем форуме и обсудить план работы. Это дом, где будут жить наши дети, это вода, тепло и безопасность на поверхности Новый Земли. Мы справились с Аварией… справимся и с этим.

— Можно конкретнее? — подал голос Саша–второй. — Что значит — «скорее всего потерял», что–то осталось или нет?

— Сохранились программы для промышленных 3D‑принтеров, значит, будут инструменты для наших детей. Сохранилась информация о климате, атмосфере, рельефе, который их там ждет.

— Нас там ждет, — тихо сказала Йоко.

Лиза, подумав, кивнула:

— Ты права… Нас там ждет. Давайте работать, кванты.

ДЕНИС

— Несчитово! — выкрикнула Элли. — Это идея Дениса, только он устроил им большую катастрофу, а ты — маленькую. Подумаешь, файлы пропали в компьютере! И как это скажется на их смысле жизни?! Вот, уже сорок четыре! Вниз пошел!

— Это не просто другая идея, — Славик закинул ногу на ногу, покачал ярко–красным кедом. — Это стратегия, которая заработает не сегодня… Ход за ходом. Шаг за шагом, к цели. Ни ты, ни Денис так не умеете.

Элли сжала зубы. Посмотрела на свои руки: опухшие, в синяках.

— Согласись, — проговорил Славик, тоже глядя на ее предплечья, тоном ниже. — Ты вела нечестную игру. Ты скрывала от нас ключевую информацию.

— То есть я сама виновата, что ты, здоровый бык, меня изувечил?

— Я извинился. И не изувечил, а применил минимальную силу…

— Молодец, — Элли ухмыльнулась. — Победил девчонку. Знал, на кого нападать. Силач. Храбрец.

— Ну я же извинился, Элли!

— А ты расскажи про свою стратегию, Славик, — негромко заговорила Марго. — Нам тоже интересно.

— Всем интересно, — Славик мельком на нее покосился. — Но если представить, что «Луч» транслирует наши разговоры крысе… или крысам, которые работают против нас, — нет, стратегия останется там, где родилась. В моей черной башке.

— А если я сорву твою стратегию?

Все посмотрели на Марго. Она медленно выпрямилась в кресле, очень бледная, ее короткие волосы поднялись дыбом:

— Я больше не приду сюда, и не будет никакого воздействия! Ни завтра, никогда! Без меня Луч не будет работать, поняли?!

Двери распахнулись перед ней и съехались за ее спиной. Элли, раздувая ноздри, покосилась на Славика.

— Не ссы, принесем на руках, — лениво сообщил Славик. — Ласково так. Мягкой силой.

— А если она повесится?

— Ни фига, — Славик сдвинул брови и тревожно задумался. — Блин… Откуда вы беретесь такие… Невротики, суицидники… Давайте все напишем расписки для Марго, что она — гарантированно второй номер!

— А она, типа, поверит.

— Элли, — Славик забарабанил пальцами по столу, — иди и успокой ее, как женщина женщину. Утешь, уболтай, расскажи о своей жизни…

— Я уже это проходила. В тот вечер, когда ты догнал ее, стащил с нее купальник…

— Это был не я!

— …Повалил на травку у бассейна, развернул лицом вниз, сунул под живот руку…

— Это. Был. Не я!

Он встал, опрокинув стул, пошел к двери, остановился на пороге:

— Если бы не придурок Славик… знаете где бы я сейчас был? Уж точно не здесь, не в этом долбаном проекте… не с вами.

Щелкнули дверные створки за его спиной. В офисном зале остались Денис и Элли.

Денис поднял глаза: теперь он был уверен, что звездный шлейф вокруг голографического «Луча» действительно изменился. Звезд стало больше, и общий спектр сместился в сторону красного.

Элли сидела, уткнувшись в телефон, пальцем смахивая виртуальные страницы, будто желая избавиться от них навсегда:

— Динамика прироста хорошая, двести голов в третьем поколении мы по–любому получим.

— Ты их считаешь, как скот.

— О боже, объясни же мне, как их еще считать: как индивидуумов, личностей, ценнейших, чудесных людей, бла–бла… Ты почему уступил ему инициативу?! Он выйдет на первую строчку рейтинга со своей проклятой «стратегией», и мы с тобой будем жевать гудрон!

— Как он выйдет на первую строчку? Ты что, видишь, чтобы росла осмысленность?

Элли похлопала глазами. Подняла взгляд от смартфона, посмотрела с недоверием.

— Ему зачтется негодное воздействие, — сказал Денис. — Он скатится в рейтинге ниже тебя.

— Да ты долбаный гений. — Она нервно засмеялась. — Я думала, ты струсил… А ты изящно пропустил его вперед, чтобы он сел в лужу… Что ты думаешь о его стратегии?

— Пока я вижу то же, что и ты: он нагло спер у меня идею Аварии. Но Авария была сильным ходом: кванты боролись за жизнь, управляли своей судьбой… А то, что он делает, пародия какая–то: ну «пропадут» у «Луча» еще какие–то файлы. Ну опять будут всем миром восстанавливать — ни интриги, ни напряжения. Им скоро надоест, и осмысленность упадет.

— Эй–эй, а мы успеем ее поднять? — с тревогой спросила Элли. — До Прибытия, знаешь ли, нам надо девяносто процентов!

— Давай решать проблемы по мере их поступления, — устало отозвался Денис. — Сначала пусть рейтинг Славика обрушится.

Элли поднялась, обошла стол. Улыбнулась. Посмотрела виновато. Положила ладонь ему на макушку — теплую, бархатную, как кошачья лапка… Легкую, приятную ладонь…

Он наклонил голову, стряхивая чужую руку.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Вот тесты нашей команды… Триста человек, триста анкет, по всем параметрам — профессиональные, интеллектуальные, психологические… Видишь?

Лиза не могла понять, к чему он клонит.

— А вот это… тесты наших родителей в том же возрасте. Смотри.

Илья развернул экран на всю комнату; Лизе пришлось сделать усилие, чтобы цифры и объемные графики обрели для нее смысл. Вот так однажды Грег развернул экран… Хотел объяснить ей инженерную штуку, которую она не смогла понять — не хватило образования. Она сказала в сердцах, что возьмет дополнительный курс и станет инженером. Грег рассмеялся… И ушел в энергетический отсек, теперь там горстка пыли на железном полу, горстка пыли…

— Лиза, что с тобой?!

— Нормально, — она выдернула себя из отчаяния, привычно, как застегивают пряжку на поясе. — Что ты хотел мне…

Нахмурилась, глядя на экран. Разница между поколениями бросалась в глаза: отцы и матери умнее, образованнее, гибче, талантливее детей. Интеллектуальные и профессиональные коэффициенты родителей достигали верхних планок, а у детей болтались на среднем уровне, чуть ниже, чуть выше.

— Илюша, — осторожно сказала Лиза. — Наши родители были отобраны из миллионов по многим параметрам. Не надо с ними соревноваться, они были лучшие из лучших, а мы…

— Они твердили нам с рождения, что мы должны быть лучше!

«Они нам врали».

— Они слишком многого от нас хотели, — сказала она мягко. — Успокойся, у нас все в порядке, мы преодолели Аварию, теперь растим новых детей…

— Не преодолели, в том–то и дело. Работы наших инженеров — непригодны, Луч забраковал их все! В каждом проекте дыры, уязвимости, непонятно, как их дорабатывать… Лиза, посмотри на эти тесты! Сравни! Мы деградируем! Что будет с нашими детьми?! Они прилетят на Новую Землю, чтобы жить в пещерах и норах, их дети забудут грамоту, а внуки будут ходить на охоту с копьем?!

На его белом лице горели красные пятна: клубника в сметане.

— Обидно, — призналась Лиза, снова поглядев на экран. — Не думала, что мы такие… неудачники.

— Луч считает на основании этих данных, что нам надо менять систему воспитания.

Лиза нахмурилась: слабый, отдаленный звоночек. Тревога. Смутная. Непонятно.

— Илюша, с каких пор мы спрашиваем мнения Луча в том, что касается человеческих дел?

— Но… разве нет, Лиза? Я говорил с ребятами… все в ужасе. Всем стыдно. Не понимаю, почему мы так долго недооценивали этот фактор… Хотя нет, понимаю. Мы выросли в тепличных условиях! Нам не ставили оценки в школе, никогда! Нас хвалили за каждую мелочь, и мы не гнались за высокими достижениями! Вспомни, как ты сломала свою доску для серфинга…

— Но я потом встала на нее, когда пришло время, когда мне захотелось…

— Во–от! А наши родители выросли в мире, где «захотелось» — не аргумент. Они — продукты жестокой конкуренции. Лиза, среди миллионов людей отобрали их не за красивые глаза, а потому, что они были лучшие. И мы, если хотим, чтобы наши дети были достойны своей миссии, — мы должны что–то менять в их жизни, да и нашей тоже.

Лиза внимательнее на него посмотрела: да, он волновался. Но верил, что нашел выход. Ради блага детей, разумеется. Для успеха экспедиции.

— Мы сами создаем свой мир, Илья. Детям нужно сотрудничество, поддержка и понимание, свободное раскрытие способностей…

— Это слова Марии, — Илья мстительно улыбнулся, и Лиза поняла, что он не забыл ее фразу, сказанную когда–то в запальчивости. — Ее голос звучит в твоей голове!

Лиза поняла: точно. Она повторила слова наставницы дословно, а ведь давно была уверена, что вышла из тени Марии.

Илья напористо развивал успех:

— Закрыть глаза не получится! Мы должны использовать опыт человечества. Мы и есть человечество, другого не существует! Развитие — продукт конкуренции, нет конкуренции — нет развития! Это наша ответственность за миссию, за детей, за идеалы наших родителей…

— Почему ты вдруг решил сравнить наши тесты с их результатами?

— Я не помню. Какая разница?

— Идею насчет конкуренции подал Луч?

— Идея пришла в голову независимо нескольким людям — всем, кто владеет информацией. Мы должны собраться и обсудить. Разработать, шаг за шагом, программу взросления для наших детей… надеюсь, еще не поздно.

* * *

— Луч, ответь.

— Да, Лиза.

— Тебя волнует, что наши родители были умнее?

— Меня ничего не волнует, Лиза. Я работаю, исполняю миссию, как и ты. Впрочем, ты человек, а я всего лишь искусственный интеллект. Решать квантам, ты же знаешь.

Лиза прошлась по комнате, от стены к стене. Формулировка вопросов к Лучу: был такой коротенький курс в пятом классе. Прикладной, без теории, иначе пришлось бы анализировать принцип работы искусственного интеллекта…

— Луч, кто подал тебе идею, что стимулировать конкуренцию — лучший путь для развития?

— Никто. Это естественный вывод на основе имеющейся информации.

— Нет, — пробормотала Лиза себе под нос. — Тот, кто подал тебе идею, — член экипажа?

— Естественный вывод на основе имеющейся информации.

— Ты говорил когда–нибудь с кем–нибудь, кто не является членом экипажа?

Крохотная пауза.

— У меня нет такой технической возможности.

— Включи музыку.

Список треков для воспроизведения не менялся у нее годами. Ту песню, что сейчас возникла в динамиках, посоветовал ей Грег. Это было… когда же это было? Сколько лет прошло?

— Я поняла, что меня тревожит, — сказала она вслух.

— Что?

— Молчи, Луч, я говорю не с тобой…

Чувственный женский голос пел, пробирая до костей, так что мурашки бежали по коже. Певица осталась на Земле — умерла, — но продолжает петь здесь и сейчас и где–то еще, потому что единожды существовавшее не может исчезнуть.

— Я наблюдаю информационные… явления, которые не могу объяснить рационально, — вслух сказала Лиза. — И я точно знаю, когда это началось…

Вызов по видеосвязи. Круглое глазастое лицо на экране, черные растрепанные кудряшки:

— Расскажи мне сказку на ночь.

— Попроси Луча почитать тебе книгу, Адам.

— В книгах не про это. Не про меня. Расскажи мне сказку, Лиза.

— Хорошо, — она вздохнула. — На одном корабле жил мальчик…

ДЕНИС

«Я наблюдаю информационные… явления, которые не могу объяснить рационально. И я точно знаю, когда это началось…»

Денис оторвал глаза от смартфона. Посмотрел на голографическую картинку над столом — космический корабль среди звезд. Почувствовал, как волосы на затылке поднимаются дыбом.

Колоссальное, невообразимое пространство, и затерянный в темноте осколок человечества. И там, внутри, страшно одинокий человек, одинокий даже среди своих. С интуицией как этот космос. Она чует присутствие чужой воли на «Луче». Она будет искать… а если найдет? Их, четверых в закрытом коттедже… Смоделирует в своем воображении мир, где эти четверо сражаются за место в рейтинге…

Или это невозможно?

Марго отстраненно смотрела в пространство. Она не завтракала, опоздала, Денис, Элли и Славик провели неприятные полчаса, препираясь, обвиняя друг друга и торгуясь, кто первый придет к Марго. Она появилась сама в половине одиннадцатого, молча села за стол и за все утро не проронила ни слова.

— Я скормил им готовый смысл, — самодовольно говорил Славик. — С ладони, как телятам. Конкуренция — это жизнь, это развитие, человек любит побеждать, ему нужно место в иерархии. Но это не п‑последний ход, вы увидите, что мы сделаем завтра…

— Осмысленность — сорок семь, — негромко сказал Денис. — Тебя это не настораживает?

— Нет, потому что это стратегия. Она заработает не сразу, но когда заработает — вы увидите, д‑дети, что будет с их осмысленностью. Она поднимается, как дерьмо в сельском сортире после пачки дрожжей.

Элли с тревогой посмотрела на Дениса. Тот чуть заметно кивнул: ждем. Элли отвернулась, беззвучно выругалась, что–то быстро соображая.

Денис вдруг подумал, что, если Славик каким–то образом преуспеет, Элли вполне может полезть и к нему в постель. Он мотнул головой, отвечая на собственные мысли: Элли рисковая девчонка, но должны же быть остатки самоуважения, она ведь не шлюха, в конце концов… или шлюха?!

— А что будет завтра? — хрипло спросила Марго.

Славик таинственно улыбнулся:

— Пошли, расскажу тебе.

— Честно?!

Славик, ухмыляясь, встал и направился к двери, обернулся, поманил Марго пальцем, и та пошла за ним как привязанная.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Это наша учебная группа.

Мишель рисовала великолепно для трехлетней девочки. Но этим ее способности не ограничивались.

— Это я, я на первой строчке рейтинга. Видишь?

Мишель нарисовала лестницу на всю длину листа, это и был рейтинг в ее представлении. На самом верху стояла девочка с длинными черными волосами и желтым мячом в руках.

— Я попала мячом в кольцо девять раз! Лучше всех! Но это рейтинг не только по спорту. Я получила сто баллов по математике!

— Молодец, — Лиза кивнула. — А это кто?

— Это Адам, он получает девяносто баллов с хвостиком. Он говорит, что скоро получит сто, но я не верю! Ему, вообще, уже почти шесть лет, он старше нас, но глупее.

— Нет, он не глупее, — Лиза нахмурилась. — Просто у всех разные способности.

— Я по рейтингу выше его! А это Мухаммед, у него восемьдесят пять баллов. Но ему уже не три года, а четыре! Дальше мои друзья, Илларион, Джек, Амина… Хочешь посмотреть на мои медали?

Открылась дверь, вошла Софи в спортивном трико, раскрасневшаяся после бега. Мишель бросилась к ней и крепко обняла:

— Мама, кто выиграл?!

— Мы, — Софи улыбалась. — Мы вышли в финал, нам остался один шаг, и станем чемпионами «Луча»… Представляешь, Лиза, наша девочка написала все тесты на сто баллов! Лучший результат, первая строчка рейтинга!

И она с неизъяснимой нежностью посмотрела на Мишель — а потом на детский рисунок на стене. Фигурки на верхних ступеньках были нарисованы детально и тщательно, но чем ниже помещалась фигурка, тем схематичнее и небрежнее становилась манера художницы.

— Извини, Лиза, я задержалась, пришлось играть дополнительный тайм… Выпьем чаю?

— Давай уже в следующий раз, — сказала Лиза. — Я хотела поговорить с тобой о Тролле…

— О ком?! Сколько можно ворошить это окаменевшее… — Софи оборвала себя, мельком взглянув на девочку. — Мы его даже не помним, о чем тут говорить?

— О технике фальшивых видеозаписей, — сказала Лиза. — Впрочем, не бери в голову. Ты права. Нам есть чем еще заняться.

ДЕНИС

Вечером эти двое сидели на краю бассейна и вели светский разговор. Со стороны так оно и выглядело; Марго в открытом купальнике и Славик в красных плавках сидят рядом, болтают, смеются.

— Никогда не думала, что она на это пойдет, — задумчиво сказала Элли. — Такой был праведный гнев, такое возмущение, такая любовь к своему Игорю…

— Она ни на что пока не идет, — Дениса подташнивало, не то от жирной пиццы, не то от выражения глаз Элли. — Она сидит и разговаривает с человеком.

— …Который ее изнасиловал неделю назад…

— Не он, и она прекрасно это знает. Второй Славик, его субличность. Этот умный, он не стал бы…

— Какой ты ребенок, — Элли напоказ зевнула.

Они сидели в беседке, в густой тени разлапистой елки. Как ночное солнце, светил фонарь, и кружилось вокруг света облако мошкары.

Население — 503. Счастье — 35%, никто и не обещал квантам счастливой жизни. Цивилизованность — 49%, подтянется, когда они научат детей ходить на горшок. Осмысленность — 87%. Здесь Славик оказался прав: «Как дерьмо после пачки дрожжей».

Осмысленность начала расти после полудня на тринадцатый день эксперимента. Денис поначалу не поверил глазам; к вечеру осмысленность достигла восьмидесяти семи, и одновременно произошли изменения в рейтинге: Денис потерял лидерство. Первую строчку рейтинга занимал теперь Славик, Элли оставалась на третьем месте, Марго — на четвертом.

Марго улыбалась, сидя у бассейна. Лямка крохотного бюстгальтера соскользнула с белого сахарного плеча. Зачем я на это смотрю, подумал Денис. Впрочем, ей плевать, есть свидетели или нет. Девочка любит своего Игоря и ради этого идет ва–банк, первой строчки рейтинга ей не достигнуть, это уже понятно. Значит, надо охмурить того, кто на первой строчке.

Дурочка, она понятия не имеет, что такое нынешний Славик.

Элли наблюдала, раздувая ноздри, наблюдая за Марго с такой гадливостью, что Денис не удержался:

— Интересно, почему ты ее осуждаешь. — Он не успел прикусить язык. — Ты влезла ко мне в постель из–за гранта на университет. А она сражается за жизнь любимого…

— Спокойной ночи, — Элли поднялась и направилась к дому. Денис, сжав зубы, смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Идиот. В его положении надо держаться союзников, а не отталкивать их.

* * *

Он долго не мог уснуть. Он читал, решал задачки, взятые из памяти, и рисовал на бумаге «систему Славика», пытаясь понять, где в ней слабое место.

Слабых мест не находилось. Славик с иезуитской расчетливостью заставил квантов соревноваться с поколением родителей. Стремясь доказать, что и они чего–то стоят, кванты погрязли в рейтингах, отборах и тестах. «Я скормил им идею конкуренции», — сказал Славик, и оказался прав. То, что конкуренция происходила в основном среди детей, только усиливало эффект.

Чувствуя себя неудачниками в глубине души, кванты постановили выучить, вырастить, выпестовать своих детей так, чтобы те были лучше родителей. Женщины думали об учебном рейтинге ребенка с первого дня беременности. Мужчины, «присвоившие» детей от неизвестного мертвого донора, из шкуры лезли вон, чтобы доказать свою отцовскую компетентность. «Мы несем цивилизацию», «мы кванты одного луча» — заклинания остались прежними, только смысл из них выветрился; Денис не завидовал этим подрастающим детям.

Их родители продавали их — брали плату амбициями, иллюзиями и фальшивым смыслом. Продавали, сами будучи проданными своими родителями, и нету выхода из порочного круга.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Она восстановила подробности жизни Тролля в его последний год — по дням. По минутам. Все, что он делал, что читал, как регулировал микроклимат в комнатах, какими программами виртуальной реальности пользовался на тренажере. Какие фильмы смотрел и в каких снимал себя. Психопат, вот кем был Тролль. Интересно, как ему удалось пройти тесты для экспедиции.

После многих попыток ему удалось обойти установки Луча, отвечавшие за сохранение приватности на корабле. Кванты могли бы себя защитить, но им в голову не приходило, что технические камеры, глаза «Луча», годятся для подглядывания. Кванты первого поколения были вызывающе нормальны, моральны, чисты, а потому беззащитны перед фантазиями старого вуайериста…

Старого? Когда Тролль отправился в добровольное заточение, он был моложе, чем Лиза сейчас.

Дотошность Тролля к сбору личной информации обо всех, в том числе о себе, теперь играла против него: время, казалось, обратилось вспять. Лиза подглядывала за ним, еще живым в этих видеозаписях. Одна из камер в апартаментах Тролля сохранила его последние слова: «Нас нет, кванты. «Луча» нет. Мы живем внутри голограммы, роскошной, подробной… голограммы. Наш космос — картинка»…

Лиза остановила воспроизведение. Она знала, что будет дальше. Сцепила пальцы, как всегда делал отец, когда волновался. Включила следующую запись, которую тоже знала на память.

— Так… что ты сказал, Максим? — сказала Мария где–то за кадром.

— Мы будем на Земле. Здесь все наши. Настоящее небо, солнце, — Максим с экрана смотрел прямо, улыбался, протягивал руки вперед — не своим, непривычным жестом.

— Максим… Напомни мне, как мы познакомились?

Он несколько секунд молчал, прежде чем заговорить снова:

— Я так по тебе скучаю…

— Где мы познакомились?

Лиза снова остановила воспроизведение, не досмотрев. Закусила губу.

Нет ни одного подтверждения, что Тролль сделал этот ролик и запустил его в сеть. Ни одной улики, хотя бы намека. Мария исходила из того, что Тролль был хакером и мог изымать из памяти Луча события, заметать следы…

У Марии не было времени изучить последний год Тролля так, как это сделала Лиза. Год жизни на корабле не подделаешь, будь ты хоть трижды гений. Если признаться себе, наконец, что не Тролль сделал этот ролик и не он запустил его в сеть…

Тогда кто это сделал?

ДЕНИС

— Моя очередь, — сказал Денис.

— Не помню, чтобы ты занимал, — прищурился Славик.

— Нет, моя очередь! — напористо вмешалась Элли, она плохо выглядела с утра. Видно, что не спала ни секунды. — И попробуй меня остановить. Луч, мы готовы к воздействию…

— Стоп! — Славик вскинул ладонь. — Мы так не договаривались. Ты хочешь, чтобы я тебе руку сломал?

Марго поморщилась. Денис рывком встал, не собираясь сдаваться, хотя зная отлично, что против Славика ему не выстоять ни раунда.

— Уважаемые участники эксперимента, — мерным и мирным голосом заговорил искусственный интеллект. — В случае если идей воздействия несколько, право на реализацию своего плана получает участник, за которого проголосует большинство.

— Я за Славика, — беспечно сказала Марго.

Ну и дрянь. Денис даже смотреть на нее не стал.

— Я за Дениса, — тут же отозвалась Элли. — Луч, если голоса разделились поровну?

— Если голоса разделились поровну, право на реализацию получает участник с менее высоким рейтингом, тот, кто находится ниже в таблице.

Элли зааплодировала. Славик очень внимательно поглядел на Дениса:

— Ты соображаешь, что делаешь? Я ведь тебе не враг. Был. Подумай…

Денис снова сел за стол. Положил ладони на полупрозрачную столешницу.

— Давай, — сказала Элли. — Ты придумал, я знаю.

В голографической черноте над столом, отражая свет несуществующих звезд, висел космический корабль, похожий на огромную технобабочку. Денис понимал, как много значит сейчас каждое его слово.

— Слушай, — сказал он, глядя на Славика. — Эта женщина, Лиза… догадывается, что мы здесь. Она реконструирует в своем сознании проект «Луч» как он есть — нас, их. Она старше и умнее каждого из нас. Рано или поздно она поймет, что все кванты на корабле на самом деле пупсы и мы даем им смысл жизни. А дядя Роберт, — он сделал выразительную паузу, — говорил мне во время инструктажа: если они догадаются о нас, мы проиграем.

— Что ты с ним торгуешься? Бери свой ход, не ссы! — выкрикнула Элли. Денис проигнорировал ее: нельзя так явно проявлять слабость. Нельзя выкрикивать с места тонким голосом.

— Я могу уступить, — он обращался сейчас только к Славику. — Дело не в рейтинге. Хочешь — воздействуй сам. Но надо — необходимо! — чтобы Луч смастерил для нее исходники.

— Исходники чего?

— Записей Тролля… того чувака–вуайериста. Если она убедится, что фальшивые записи Максима запустили не мы, а Тролль… ей не на чем станет строить свою теорию.

— Ты хочешь убить целый год «Луча» на сумасшедшую тетку, которая давно ничего не решает?!

— Не решает, пока не хочет! А если посчитает нужным… Завтра мы проснемся, посмотрим в наши девайсы, а там — очередная жопа! Потому что Лиза убедила всех, что они — наши пупсы! Пальцем указала, где и кто на них воздействовал и чего добился! Да если бы я, — Дениса понесло, — если бы я играл против нас, я бы нарочно слил этой тетке информацию о подлинном эксперименте «Луч»!

Сделалось очень тихо. Денис поймал на себе три напряженных взгляда: так бывает, когда разные люди вдруг думают одно и то же. «А не ты ли играешь против нас?» — их мысли были столь осязаемыми, что Денис отшатнулся, как если бы в лицо ткнули мокрой губкой.

— Я моделирую идеи противника, — сказал он другим голосом, тихо и миролюбиво. — В любой стратегической игре, да хоть в шахматах, ты должен думать за соперника тоже. Чего вы уставились?

Они отвели взгляды — опять синхронно.

— Славик, — Денис не мог позволить себе потерять инициативу. — Это серьезно. Я не только о себе забочусь! Обо всех, о тебе тоже!

Славик сжал зубы, под светло–кофейной кожей на скулах заходили желваки:

— Ладно… Один раз, понял? Но только посмей мне испоганить статистику!

Денис поймал косой взгляд Элли — и не расшифровал его значение.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Что такое Луч… или кто это? Мы знаем только то, что нам рассказали родители и что мы сами прочитали в технических документах. Не мы его конструировали, не мы его программировали. Мы видели его полуразрушенным, мы управляли им во время Аварии… или думали, что управляем. Мы думали, что знаем о нем все, но это не так. Мы не можем проверить, точна ли документация на Луч, полна ли. Луч существует, чтобы обеспечивать жизнь и безопасность, контролировать полет и Прибытие… Он контролирует нас. А мы — можем ли контролировать его?

Она откинулась, прислонившись спиной к огромной глиняной вазе, которую сам Тролль когда–то изваял и поставил у входа в свои апартаменты. Чем самостоятельнее становились новые дети «Луча», тем труднее Лизе было найти на корабле уединенное место. Апартаменты Тролля, в которых она сама жила больше года, сделались теперь убежищем.

Увлажнитель воздуха еле слышно шипел, выпуская белую струйку пара, она причудливо струилась в воздухе, прежде чем растаять. Звучала флейта из скрытых динамиков.

— Я продолжаю запись своих мыслей вслух, ваше дело, кванты, слушать их или нет. Я помещаю их в общий доступ — для совершеннолетних. Луч, проследи: доступ только для взрослых.

Звук–подтверждение.

— Я хочу вам сказать, кванты, что Луч манипулирует нами, регулярно передавая информацию из неизвестного источника. Теперь я уверена в этом, и это меня пугает. Представьте, что мир, который мы считали замкнутой непротиворечивой системой, на самом деле разомкнут и парадоксален. Луч — посредник между нами и кем–то еще, этот кто–то обладает собственной волей, целью, и его намерения мне непонятны.

Она сделала паузу. Прислушалась. Лизе хотелось, чтобы Луч — или тот, кто разговаривает с Лучом — подал бы ей знак, любой. Просто знак, отклик. Сигнал.

Ничего не изменилось. Ничего не произошло. Из норы выбрался робот–уборщик с красно–белым рисунком на плоском корпусе, пополз по комнате, подбирая невидимую пыль…

За роботом волочился на тонкой бумажной полоске прилипший конфетный фантик.

Или не фантик.

Лиза рывком поднялась. Догнала робота, непочтительно остановила, придавив ногой. Сняла с корпуса прицепившийся мусор: в смятой бумажке кусочек пластика с гребенкой на краю.

Она вернулась к гнезду робота, сунула руку в нору. Нащупала тайник. Вытащила горсть смятой бумаги; по чистому полу рассыпались, как конфетти, кусочки пластика: внешние хранители информации, автономные от системы «Луча».

— Луч! Что это?!

— У меня нет ответа на твой вопрос.

* * *

Он хранил некоторую информацию таким образом, чтобы Луч не мог ее прочитать. Этот человек был Троллем по призванию.

Лиза запросила у Луча интерфейс для прочтения микрочипов. Естественно, разъемы нашлись тут же, в апартаментах, у той самой кровати, на которой Тролль умер.

Разрозненные файлы. Судя по датам — предпоследний и последний год его жизни. Экзотические рецепты, музыка, страшноватые графические зарисовки, местами анимированные, местами даже талантливые, и среди них вдруг — крупным планом — лицо Максима.

Он слепил этот ролик без особой фантазии, даже губы Максима шевелились невпопад. Лиза, тогда ребенок, не придала этому значения, просто не заметила. Тролль давно умер, его тело сожгли; как бы хотелось Лизе убить его еще раз и еще. Убивать его каждую секунду.

— Лиза, у тебя очень высокий пульс, повысилось кровяное давление. Нужна помощь?

— Нет… Луч. Убери из общего доступа мои последние обращения и ликвидируй их.

— Сохранить резервные копии?

— Нет.

* * *

Облегчение пришло потом. Она осознала: в последние несколько лет ее мир был болен. В боку мира зияла дыра, черная, неровная, и тьма за этой дырой скрывала жуткие тайны. Лиза ощущала чужой взгляд и чужое присутствие, чужое влияние и непонятную чужую волю, а все потому, что поверила розыгрышу старого мерзавца.

Теперь ее мир поправился и вернул гармонию. Есть Старт, есть Прибытие, и есть полет. Есть движение, есть надежда. Там, куда они летят, начало и конец путешествия совместятся в одной точке, и больше не будет мертвых, а только живые.

ДЕНИС

— Доброе утро, участники эксперимента. Поздравляю: сегодня пятнадцатый день нашей программы. Население на корабле — пятьсот шесть человек. Счастье — 37%. Цивилизованность — 57%. Осмысленность — 87%.

— Ты потерял процент осмысленности на своем воздействии, — желчно заметил Славик. — Поищи в карманах, может, где–то завалялся.

Денис не поднимал глаз от своего телефона: позиции в рейтинге не изменились.

— Моя очередь, — сказала Элли. — Я беру ход.

— Нет, я беру ход, — Славик покосился на Дениса. — Голосуйте.

— Я за Славика, — Марго безмятежно улыбалась. — А ты, Денис?

Он молчал секунд тридцать. Все имеет свою цену.

— Я за Славика.

Элли подпрыгнула на стуле:

— Что?! Ссыкун!

Славик ухмыльнулся:

— Ты в самом деле не дурак… Луч, диктую условие: с момента, когда население превысило пятьсот человек, баланс производства и потребления нарушен. Корабль не справляется. Пусть они экономят продукты, электричество, воздух…

— Воздействие принято, — после паузы отозвался Луч. — Осуществляю.

* * *

— Ты трус, — сказала Элли. — Думаешь, он тебя выберет после финала? Надейся дальше. У тебя был шанс.

— Элли, у меня есть шанс. И есть план. Если ты сейчас начнешь ломать ему стратегию — все испортишь. Надо дождаться, пока прилетит «черный лебедь».

— Чего?!

— Тот, кто играет против нас… или те, кто играют. Они ходили два раза, обязательно походят в третий. А когда Славик обгадится…

— Ты уже обгадился! — выкрикнула она. — Бла–бла–бла… Все с тобой ясно.

И, уже уходя, она решила его добить:

— Ты никогда не вернешься домой. Забудь, ты не справился. Твой опекун навеки — дядюшка Роберт.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Я тебя найду и убью, слышишь, Луч?!

Лиза замедлила шаг. В учебной комнате кто–то был, кто–то остался после занятий и тестирования, он не был взрослым. И он плакал.

— Я найду, где ты прячешься. Я тебе отомщу, ты злой, гадкий… несправедливый…

Лиза бесшумно вернулась в коридор, отошла на несколько шагов и сбила на пол жестяную статуэтку, которую в прошлом году спаял Адам своими руками. Статуэтке было все равно — она много раз падала, и грохот получался отменный.

Лиза поставила статуэтку на место. Вошла в учебную комнату. Сезар успел встать с пола и вытереть слезы, но это и все, что он успел.

— У тебя что–то болит? Ты ушибся?

Сезар мрачно помотал головой.

— Тогда почему ты расстроился? — Она подошла и привычно опустилась на одно колено, так чтобы глаза оказались на одном уровне с глазами некрупного пятилетнего ребенка.

— Что случилось, Сезар?

— Луч меня не любит.

— Почему ты так решил?!

— У нас были тесты. Мишель в первой группе, она справилась. А у меня — недостаточное… интеллектуальное… развитие.

И он заревел, не сдерживаясь, у него не осталось сил, чтобы выносить это горе.

— Все иногда ошибаются, — она говорила уверенно и мягко. — Потом исправляют ошибки, так все люди взрослеют! Ты заново напишешь тест…

— Сказали, только через год. Сказали, мы с Мишель будем учиться в разных классах… Она умная, я глупый. Почему Луч так сделал?!

— Луч не мог этого сделать, он всего лишь искусственный интеллект, он…

— Да, это он! Луч везде, со всеми говорит… Гасит свет, включает воздух… Это он сделал так, что я дурак и плохо пишу тесты!

Лиза обняла ребенка, прижала к себе трясущиеся плечи:

— Нет, ты не дурак. Ты молодец. Тест — всего лишь маленькая ступенька, ты переступишь ее в следующий раз, а пока — посмотри вокруг, сколько всего есть хорошего. Вы с Мишель будете в разных группах, ну и отлично: у нее будут свои друзья, а у тебя свои, вы их перезнакомите, будет много друзей! Как же здорово!

Она убаюкивала, усыпляла, вспоминала руки Марии на своих плечах. То была великая женщина, великолепная. Если бы ей предложили «конкуренцию» как основной воспитательный принцип — что бы она сделала на месте Лизы?

* * *

— Кванты, мы совершаем ошибку. Мы должны растить наших детей, как родители растили нас. Как равных.

— Не больно–то они преуспели, — проронил кто–то из задних рядов.

— Лиза, посмотри вокруг, — Софи повела рукой, будто экскурсовод. — Ты ничего не замечаешь?

Тусклый свет. Вентиляция на минимуме, воздух слежался, и местами воняет. Отключена половина роботов–уборщиков, в коридорах пыль и запустение. Не работает три рекреационки из четырех. Взрослым не положены фрукты — только детям, раз в день, по ломтику или ягоде.

— Это наших рук дело, Лиза. Мы довели систему до такого состояния! Мы, беспомощные, которых бездарно вырастили наши прекрасные родители! Ты хочешь детям похожей судьбы?!

— Мы не беспомощные, — злость придавала Лизе сил. — И мы не хуже родителей, нет. Мы справились с Аварией, о которой они понятия не имели! «Лучу» не хватает энергии — не потому, что мы плохи. А потому, что родители, кроме чудесных воспоминаний, оставили нам проблемы, и теперь мы должны найти дополнительный источник ресурсов. После Аварии все выглядело гораздо хуже, но мы справились, потому что были единым сообществом. Почему наши дети должны жить иначе?!

Никто не отвечал. Лиза огляделась: полупустой и полутемный зал амфитеатра. Многие кванты на связи удаленно, а кое–кто просто не смотрит — отдыхает, работает, нянчит ребенка. Прошло то время, когда триста человек ловили здесь каждое ее слово.

— Кто со мной согласен? — спросила она очень сухо. — Луч, статистику!

— С тобой согласны пять человек, их нет в зале… Четыре человека. Ван изменил решение.

— Мы же договаривались, Лиза, — извиняющимся голосом сказал Илья. — Мы уже это обсуждали, и ты не набрала голосов…

— Тогда я не смогу больше быть ведущим педагогом.

Йоко подняла голову:

— Ты шантажируешь, что ли?!

— Нет. Я не могу.

* * *

— Это эмоциональное решение. Ты никогда не принимала эмоциональных решений!

Лиза бежала по ленте тренажера — как когда–то с Марией. Теперь с ней рядом бежала Софи, выбивалась из сил — не могла поддерживать Лизин темп.

— Я не буду ставить оценки и вывешивать рейтинги, — сказала Лиза. — Я знаю, что я права, а вы нет… Я поищу аргументы. И закончу инженерный курс, я обещала Грегу, что к старости выучусь на инженера.

— К какой старости, тебе тридцать лет! Столько времени впереди!

— Наши родители тоже так думали, — сказала Лиза и прибавила ходу. Софи засеменила, перепрыгнула на соседнюю ленту, замедлила шаг, отдуваясь, остановилась…

Лиза на ходу натянула шлем виртуальной реальности.

И ударил в лицо ветер.

ДЕНИС

Каждое утро, едва разлепив глаза, он тянулся к телефону. Смотрел статистику, изменения за ночь: население — 506. Счастье — 37%, 39%, 40%. Цивилизованность — 57%, 63%, 68%. Осмысленность — 88%. 87%. 89%.

Денис ждал катастрофы. «Черный лебедь» неминуемо должен был появиться в третий раз, тогда стратегия Славика провалится под гнетом новых неожиданных обстоятельств. Чем скорее это произойдет, тем больше будут шансы Дениса перехватить инициативу и в результате победить. Но дни проходили, Славик шел от успеха к успеху, а злые слова Элли эхом звучали у Дениса в голове: «Твой опекун навеки — дядюшка Роберт!»

На шестнадцатый день эксперимента население на корабле достигло пятисот десяти человек, и проблема нехватки ресурсов обострилась. Славик при помощи Луча убедил квантов, что место в иерархии должно иметь материальное подтверждение. Если ресурсов не хватает на всех, их надо распределять по справедливости: умным и успешным больше, глупым и неудачливым меньше. То ли Славик был столь талантлив, то ли кванты оказались хорошими учениками, но идея прошла «на ура»: кванты стали распределять ресурсы в зависимости от личных заслуг и учебных успехов детей. Кто–то возмутился, Лиза обратилась к экипажу, убеждая вернуться к прежней системе, но ее не послушали.

Осмысленность выросла на два процента.

На семнадцатый день эксперимента численность экипажа составляла пятьсот двенадцать человек. Элли потребовала предоставить ход ей; к удивлению Дениса, Славик легко согласился. Элли потребовала от Луча прекратить зачатия на корабле, и без того перенаселенном. Осмысленность упала сразу на пятнадцать процентов, Элли пришла в бешенство и заперлась в своей комнате.

На восемнадцатый день Марго о чем–то шепталась со Славиком за завтраком и неожиданно потребовала своего права на вмешательство, и Славик ей уступил. Денис ждал подвоха и не ошибся. Марго, явно под диктовку Славика, подарила Лучу идею для квантов: посещение рекреационной зоны — океана — по талонам. Талоны выдавались за успехи в работе и учебе, их можно было выиграть в лотерею. Осмысленность поднялась на три процента.

— Почему вы не ценили это, пока оно было доступно?! Свою свободу, свое, блин… равенство, да! Пафос–офф, рычажок вниз… Почему вы такие уроды?!

Оставшись один в своей комнате, Денис разговаривал с квантами вслух. Чем нагляднее становился успех стратегии Славика, тем сильнее бесили Дениса смоделированные компьютером люди. Настоящие бы не купились, говорил он сам себе. Настоящие люди, не виртуальные, нашли бы смысл жизни в творчестве, в любви, в воспитании детей, во всем, что у квантов уже было, было, чего еще?!

Он ждал «черного лебедя», но ничего не происходило. Денис все больше убеждался, что тот, кто играет против них, ждет последних дней эксперимента — не оставит времени, чтобы что–то исправить. Возможно, вся возня из–за рейтинга, надежды Элли, выжидательная позиция Дениса — ничего не стоят. Если победы не будет, рейтингом можно будет подтереться.

Вечером на девятнадцатый день, когда Славик и Марго по обыкновению сидели в джакузи у бассейна, примчалась Элли и без единого слова начала топить Марго в пузырящейся теплой воде. Славик пришел на помощь Марго и вытащил Элли, брыкающуюся, почти без применения силы, как щенка. Денис прибежал на крики, сперва ничего не понял, потом проверил рейтинг участников в памяти своего телефона. Элли потеряла третье место. Славик шулерски «подсадил» Марго на третье, Элли опустилась на четвертое и, хотя особого значения эта перестановка не имела, сорвалась и натворила глупостей.

Потом ей сделалось стыдно. Она снова заперлась у себя и утром на двадцатый день не явилась в офис к десяти, к началу работы.

Идти на переговоры пришлось Денису. Он, как дурак, долго стоял под дверью, повторяя все те же давно протухшие аргументы: надо продолжать. Еще ничего не закончилось. Те, кто играет против них, сделают свой ход, осмысленность упадет, за оставшиеся дни Денис вернет себе лидерство, вернет квантам утраченный смысл и вернет Элли надежду получить ее приз.

Он сам себе не верил, слова звучали неубедительно и пошло. Элли, разумеется, не отвечала. Денис начал чувствовать нездоровый озноб — в отличие от мягкотелой Марго, которой к тому же было что терять, Элли вполне могла упереться и погубить их всех. Подумаешь, учебный грант. Невелика цена в сравнении с остальными.

Денис вернулся в офис. Славик все понял с одного взгляда и встал. Денису сделалось противно и липко на душе; он сказал сквозь зубы, что не допустит насилия, хотя все понимали, что это блеф. Славик доброжелательно кивнул и предложил идти вместе. Денис пошел, преодолевая тошноту: просто для того, чтобы быть рядом и создавать иллюзию контроля.

Славик крикнул Элли, чтобы та не стояла под дверью, примерился, разбежался и не то чтобы выломал — просто снес дверь с петель вместе с замком. В той самой комнате, где Денис впервые в жизни переспал с женщиной, на полу под фальшивым окном сидела Элли в розовой пижаме. Улыбалась жуткой неестественной улыбкой, смотрела стеклянными глазами. Славик поставил выломанную дверь к стене:

— Идем.

Элли будто не слышала его. Мельком посмотрела на Дениса и отвернулась. Славик подошел к ней, Денис сжал кулаки; Славик подхватил Элли под мышки и закинул на плечо, как людоед добычу.

— Осторожнее! — вякнул Денис.

Выйдя из комнаты, Славик перехватил Элли поудобнее и так, босую, в пижаме, отнес в офис. Марго отвела глаза. Славик сгрузил Элли на ее место у стола. Она осталась сидеть, завесив лицо распущенными темными волосами.

Календарь эксперимента на большом экране сменился статистикой: Население — 512. Счастье — 43%. Цивилизованность — 71%. Осмысленность — 77%.

— Луч, мы готовы к воздействию, — спокойно, почти весело сообщил Славик.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— …Ни меня, ни вас тогда не было на борту Луча, но все–таки мы уже были.

— Не было! — влез семилетний Антоша, самый болтливый ребенок, которого Лиза когда–либо встречала в жизни. Сидящие рядом восьмилетние братья толкнули его с двух сторон, призывая к порядку.

— Были, — Лиза улыбнулась. С этой истории она всегда начинала свои сказки, но рассказывала всякий раз немного по–новому, чтобы они, знавшие все наперед, не успевали соскучиться. — Что такое квант?

— …Это частичка света. Это взрослый человек, который живет на Луче. Это…

— Неделимая величина в физике, — сказал Адам.

В последнее время сын Йоко выделился из общей детской компании — в свои десять лет выглядел подростком лет тринадцати. Сам настоял, чтобы его перестали вносить в общий рейтинг успеваемости, — фора в два года, которую он имел в силу возраста, давала преимущество даже перед чудо–ребенком Мишель, и та все больше нервничала, обнаруживая Адама в рейтингах не позади, а впереди себя. У Адама была золотая звезда, нагрудный знак, который вручали только отличникам и только за особые заслуги, но он не надел ее ни разу. Год назад он спросил у Лизы, какие науки надо учить, чтобы стать космофизиком, — хотя мог бы спросить у Луча. Лиза ценила его доверие.

— Вы правы, вы все по–своему правы. Луч — поток квантов, но луч — еще и электромагнитная волна. Мы — кванты, каждый по себе частица, личность, но не только. «Луч» имеет квантовую и волновую природу; «волна» — это наша система ценностей. Цивилизация. Легко хранить огонь в огромном костре, а попробуй сохранить его в единственном угольке на ветру. «Луч» — тонкая щепка, несущая огонь сквозь холод, пустоту, темноту…

Они заскучали — все, кроме Адама. Лиза улыбнулась:

— Ну а теперь сказка. На одном корабле жила девочка…

Высоко над головой покачивались, как лианы, веревочные лестницы и трапеции. Дети сидели на мягком покрытии гимнастического зала, и некоторые, самые впечатлительные, уже готовились зажимать ладонями уши.

* * *

— Мишель хочет тоже слушать твои сказки.

— Пусть приходит.

— Она говорит, что вокруг тебя собираются неудачники. Я, например…

— Она сама себе враг, Сезар. Но она свободна, не хочет приходить — пусть не приходит.

— Лиза… а что случилось с отцом Адама?

Она рассеянно поглядела на мальчишку, идущего рядом по внешней улице–тропинке вокруг башни.

— Он умер, ты же знаешь.

— Отчего? Мы знаем, что Грег пожертвовал собой ради того, чтобы мы все могли родиться.

— Да…

— Отец Адама тоже пожертвовал собой? Я спрашивал Луча, он говорит — «информация для совершеннолетних»…

— Знаешь, — сказала Лиза. — Я думаю, что… с отцом Роджера случилась беда. Как в моих сказках, когда открывается тайный люк…

— Нет–нет, — Сезар поежился. — Твои сказки — это же выдумка, да?

В последнем вопросе прозвучала надежда.

— Беда — не выдумка, — сказала Лиза. — Она может случиться с любым человеком, самым смелым. Отец Роджера погиб. Но никакая беда не отменит того, что мы несемся сквозь пустоту со скоростью света, к точке, в которой все решится, — к Прибытию. К точке, где все живы.

Положила ладонь на вихрастую русую голову — и вспомнила, как трепала гладкие черные волосы маленькой Йоко.

ДЕНИС

Он проснулся, будто его огрели по затылку. Звук? Что–то было, теперь стихло, что же такое он услышал во сне?

Тишина в комнате и во всем коттедже. На часах — на экране смартфона — шесть минут первого. Это не землетрясение — здесь не трясет. Но что–то случилось.

Он встал, натянул штаны, сунул босые ноги в кроссовки. Накинул рубашку, сунул телефон в задний карман. Вышел из комнаты, прислушиваясь каждую секунду. Тишина.

По лестнице он сошел на первый этаж и уже было уверился, что ему приснился кошмар и можно возвращаться в постель. Легкие шаги простучали в конце коридора и стихли. Человек бежал босиком, и был он легок, легче Дениса. Значит, Марго.

Час назад, когда он отправился спать, Марго и Славик сидели в джакузи, подсвеченные снизу, и только что не целовались прилюдно. Денис мог тысячу раз повторять себе, что не имеет права судить и тем более осуждать, но глядеть, как Марго прокладывает себе дорожку к победе, было страшно и стыдно. Тогда он вернулся в комнату, взял бумагу и карандаш, стал набрасывать стратегию, уже не надеясь на «черного лебедя», напролом: что делать с экипажем «Луча», как вывести его из–под влияния Славика. Читал книги, раздражался и ничего не понимал, уснул носом в томик Сартра…

И проснулся, будто его огрели по затылку.

— Кто здесь?

Ванна джакузи пузырилась, как адский котел. Внутри никого не было. Денис ступал по дорожке, по траве, по плитке…

Освещенный бассейн был ярко–голубым, как полуденное небо. В самом его центре лицом вниз лежало человеческое тело — темная кожа, красные плавки. Под ногами Дениса захрустели обломки стекла…

Он прыгнул, как был, в одежде и кроссовках. Подхватил тело в воде и потащил на мелкую часть бассейна. Здесь взвалил на плечо. Славик был очень тяжелый, у Дениса подгибались колени. Он перевалил неподвижное тело на край бассейна. Полуприкрытые глаза, серое лицо: Славик был мертв.

Денис закричал. Кулаком ударил по лицу мерзавца, провалившего все, погубившего всех. Эксперимент закончен. Луч не допустит до воздействия трех участников в отсутствие четвертого.

Боль в руке привела Дениса в себя. Надрываясь, он перекинул утопленника через колено, лицом вниз, дотянулся до мокрого разинутого рта и, содрогаясь от отвращения, нащупал корень языка.

Мгновение казалось, что все, можно не беспокоиться, этот мертвец не оживет. Но через секунду Славик дернулся, забился и изверг из себя воду, воду, воду, остатки пиццы. Денис отдернул перепачканную руку, готовый отрубить ее — или вымыть немедленно. Славик закашлялся, захрипел, Денису показалось, что сейчас он упадет замертво и уже никогда не встанет…

Славик дышал.

* * *

Телефон, побывав в бассейне, продолжал работать. Отличное устройство. Неубиваемое, непотопляемое.

Элли примчалась через минуту, в пижаме и кроссовках. Денис за это время применил на практике все, что знал о первой помощи после утопления. Знал и умел он немало, но проведи Славик в бассейне на полминуты дольше, все навыки ушли бы коту под хвост. Денис успел вовремя: теперь Славик сидел самостоятельно и сопел, держась за голову. На его курчавой макушке была рассечена кожа. Откашлявшись, отплевавшись, он повторял одно только междометие:

— Бля!

Элли оценила зрелище, не стала хвалить Дениса, не стала ни о чем спрашивать — молча сложила руки на груди, как Наполеон. После всех унижений увидеть Славика в столь плачевном виде — от такого подарка не откажется даже император.

Денис поднял с мраморного пола отколотое горлышко бутылки. Огляделся: пусто кругом, подсвечены бассейн и джакузи, в коттедже светятся служебные окна коридоров и холлов.

— Бля, — пробормотал Славик.

— Ой, кто же у нас такой мокрый, — нараспев запричитала Элли. — Ой, кто такой жалкий… А кого же шлюха огрела по голове бутылкой и скинула в бассейн? А не водись со шлюхами, Славик! И не забудь потом провериться на гонорею…

— Заткнись, — не выдержал Денис.

— Бля! — повторил Славик и часто заморгал. Поводил руками перед лицом, будто отгоняя муть.

— Славик? — похолодев, позвал его Денис.

Тот ухмыльнулся — широко, глуповато. Растерянно. Элли и Денис уставились друг на друга. Элли разинула рот, закрыла его ладонью…

И принялась бешено скакать на краю бассейна, как на дискотеке под дозой «экстази»:

— Диссоциативное расстройство идентичности! Диссоциативное… сволочь, гад… так тебе и надо… расстройство идентичности!

Денис подошел к Славику, опустился напротив, заглянул в глаза:

— Славик, как ты?

— Бля…

— Что тут было, расскажи нам? Как ты упал в бассейн?

— Не помню, — он снова растянул губы. — Купался… Может, нырнул с бортика, стукнулся головой… Башка трещит. Здесь точно нет выпивки?

Он говорил быстро, отрывисто и ни разу не заикнулся.

* * *

— Марго, открой.

Отчаянный плач за дверью:

— Прости… Не могу… Я хотела спасти Игоря. Я знаю, как это выглядит со стороны. Мне было противно… стыдно… Я думала — ради Игоря… А когда этот гад… полез меня лапать, у меня… внутри будто… сорвалось. Теперь все, конец, все закончилось, я убила не этого гада, я убила Игоря‑а!

И она завыла так жутко, что у Дениса подобрался живот.

— Марго, — сказал он как мог мягко. — Славик жив.

Вой оборвался. Наступившая тишина была немногим лучше.

— Мы с Элли его вытащили, — осторожно продолжал Денис. — И он теперь… он ничего не помнит, у него переменилась личность. Он теперь тот Славик, который был в самом начале. Который…

Он хотел добавить «который тебя изнасиловал», но прикусил язык.

За дверью не дышали.

— Я тебя не то чтобы могу понять, — заговорил Денис через силу. — Мы все на пределе. Давай не будем устраивать разбор полетов. Ты хочешь, чтобы выжил Игорь. Я хочу вернуться домой. И у нас появился шанс, мы его не упустим, да?

Приоткрылась дверь. Марго выпала из комнаты, будто у нее подкосились ноги. Обхватила Дениса за шею:

— Ты человек. Другой бы ноги об меня вытер… а ты…

И, обняв его, опять горько зарыдала.

* * *

— Я пришла к тебе спать, у меня дверь снесена этим… животным.

От Элли пахло хорошими духами. Раньше запах был другой. Она увидела его взгляд и засмеялась:

— Это любимые. Только на праздники.

— Пока не праздник. Мы еще не победили.

— Праздник, праздник, ты не понимаешь… Как же я ненавижу… ненавидела эту тварь. А теперь он лыбится и чуть ли не пускает слюни. Идиот.

— Не обманывайся, он теперь дурак, но не инвалид же. И сила при нем, все такой же бычок.

— Сила, — Элли упала в кресло, — не в бицепсах, ты же понимаешь… Ох, как мне нравится смотреть на его нынешнюю рожу. «Бля»… — Элли очень смешно изобразила Славика, но Денис не улыбнулся:

— Мы не знаем, как и почему его личности меняются местами. Ничего нельзя гарантировать.

У Элли вытянулось лицо:

— Да ты что?! Стресс же, это и ежику понятно! Когда он изнасиловал Марго и увидел нашу реакцию… полез бить зеркала в спортзале… это запустило процесс. Когда Марго его оглушила и утопила — это спровоцировало обратный процесс прямо–таки мгновенно. Больше никакого стресса для Славика! Мы будем с него пылинки сдувать, пусть будет спокоен. Полный релакс, осталось десять дней… Всего десять! И свобода!

— Я на второй строчке рейтинга, ты на четвертой, — напомнил Денис. — Есть идеи?

Элли сжала губы:

— У нас есть в чем друг друга упрекнуть, это так. Но… ладно, по–честному. Я с четвертого места уже не поднимусь. Вся надежда на тебя. Если у меня будут хорошие идеи — а они будут! — я их тебе отдам, бесплатно, за спасибо… За твое обещание выбрать меня. Ты ведь, в отличие от всех тут, держишь слово. Ты честный, настоящий… достойный парень. Если такой, как ты, пообещает, я поверю.

— Уж сколько раз твердили миру, — сказал Денис, — что лесть гнусна, вредна…

— Обещай.

— Не буду, — Денис пожал плечами. — Ну что за детский сад. Я выберу, кого сочту нужным.

Кажется, Элли ждала другого. Она привыкла добиваться успеха; опыт неудачника больнее ранит того, кто прописался на верхних строчках рейтингов. Она отшатнулась, ушла в себя, отвернулась. И через несколько секунд подняла глаза:

— Дело не в гранте. Дело… во мне. Я, понимаешь, отличница с первого класса. Мне очень хотелось, чтобы мать меня любила, сколько себя помню — я над этим… работала. Но не преуспела. Олимпиады, секции, спорт, музыка — лезла повсюду сама, она меня не заставляла. Дают табеля в музыкальной школе, первыми вызывают отличников… А ее нет в зале. Я в третьем классе, белая блузочка, пышная юбка… «Поздравляем, Леночка, мы так рады за твою маму…»

Она говорила, глядя в сторону, без рисовки, без эмоций, вообще без спецэффектов.

— Потом она вышла замуж второй раз. За хорошего мужика, врача, китайца. Я была в восьмом классе. И вот отчим, представляешь, стал ходить на мои награждения, спрашивать, что за олимпиады… Устроил в квартире место для моих медалей, грамот, кубков, всей этой рухляди… И я, как подорванная, старалась уже для него.

— Элли, — осторожно сказал Денис. — А ты уверена…

— Дослушай! В десятом классе у меня случилась любовь. С учителем.

— Что?!

— Да–да, набитая дура. Знаю. Я верила, что мы будем теперь всю жизнь вместе. Потом все раскрылось, он сбежал, чтобы не посадили. Ни ответа, ни привета, естественно. Вся школа — в курсе, родители, разумеется, тоже. Мать просто сказала мне, что думает о таких, как я. А отчим…

Она замолчала, будто рот заткнули кляпом. Задержала дыхание. Молчала несколько минут. Денис ждал.

— Короче, — сказала Элли другим голосом, на октаву выше. — Если я поступлю в Пекинский университет и они оба увидят, что я… смогла это сделать… это буду я, какой себя помню. Если нет — это будет аморфная чужая девка, не я. Шлюха и бездельница, которой за кокетство ставили пятерки… с первого класса.

— Слушай, это травма. Элли, ты воюешь с призраками. Тебе все равно, что они о тебе подумают.

— Моя любимая мама? Отчим, который заменил отца?!

— Да! Хоть вывернись ты наизнанку, хоть полети на Луну без скафандра, они не оценят! Они либо примут тебя, либо… смирись, никогда не примут, но при чем тут учебный грант?!

— Я пойду, — Элли встала.

Он догнал ее в дверях. У него совсем не было опыта, зато он знал, что такое быть любимым, а она к своим семнадцати годам, похоже, только догадывалась.

* * *

В половине четвертого утра он проснулся. Элли подключила свой телефон к его зарядному устройству и, лежа в постели, просматривала статистику «Луча». Синеватый бледный свет заливал ее лицо снизу, ей это удивительно шло: и заострившиеся скулы, и втянутые щеки, и круги под глазами.

— Чего там? — пробормотал он спросонья.

— Они стали счастливее. Осмысленность — семьдесят девять.

— Отлично. Чем ближе к Прибытию, тем будет легче.

— Можешь выбрать Марго, — сказала она, не отрывая глаз от экрана. — Я пойму.

Он потянулся и поцеловал ее. Она уронила трубку на ковер у кровати.

Если бы кто–то накануне сказал ему, что он может быть счастливым здесь, в этом доме, в этой комнате, — он лопнул бы от смеха и заплевал собеседника желчью. Но счастье, как и смысл жизни, связано с реальностью не напрямую, веревкой, — а косвенно. Запахом. Дымом.

* * *

— Здравствуйте, участники эксперимента.

После инцидента на краю бассейна Марго будто сделалась меньше ростом. Короткие светлые волосы немного отросли и уже не торчали ежиком — поникли. Денис относился к ней с жалостью, презрением и опаской: как к трехногому чужому хомяку, который, возможно, болен бешенством.

— Мы приступаем к третьей, заключительной декаде. Обратите внимание на статистику: Население — 512. Счастье — 46%. Цивилизованность — 75%. Осмысленность — 77%.

Славик, растерянно улыбаясь, сидел на своем месте. Элли любовалась им каждую секунду — не могла сдержаться, сидела с мечтательным выражением на лице.

Денис и Элли провели прекрасное утро, валяясь в кровати и поочередно запуская чайник — тот кипел раз пятнадцать. За пять минут до начала очередного воздействия они без чая, душа и завтрака отправились в офис, и уже на лестнице Элли задала мучивший ее вопрос:

— При вашем разрыве в рейтинге со Славиком… Что ты можешь сделать, чтобы дорасти до него?

— Мне не надо до него дорастать, — беспечно отозвался Денис. — Это он пусть грохнется.

Элли не поняла, но, доверяя ему, помолчала.

Марго с первого взгляда оценила отношения Элли и Дениса и поскучнела еще больше:

— Я готова воздействовать. Луч, я готова воздействовать.

— Славик тоже готов, — мгновенно парировал Денис. — Да, Слава? Если что, мы с Элли за тебя…

Элли встревожилась, но ничего не сказала.

— Я готов, — Славик поглядел с опаской. — Только что делать, я как–то выпал… из ситуации. У меня голова разбита, понимаешь.

— Ничего страшного, — Денис доброжелательно кивнул. — Вчера ты рассказал нам свой план… стратегический. А хотел ты сделать вот что… — он подсунул Славику лист бумаги с текстом печатными буквами, как для дошкольника.

— Луч, моя очередь, — тусклым голосом напомнила Марго.

— Воздействие осуществляет участник, за которого отданы голоса большинства команды.

Марго сникла. Денис поощрительно улыбнулся Славику.

— Луч, — Славик читал, не отрываясь от бумажки. — Воздействие такое: энергетик Игнат Старостин обнаруживает источник дополнительной мощности во время пересчета производительности кварковых… бля. Ну и запутано все.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Игнат был неудачливым теннисистом, плохим писателем и очень слабым инженером. Во всех рейтингах он занимал последние строчки, но, в отличие от братьев и сестер по несчастью, оставался к этому вполне равнодушен. Молчаливый, мрачноватый, неряшливый в одежде, ровный в общении со всеми, Игнат возился с расчетами просто для развлечения, заранее зная, что ничего не выйдет, и нимало этому не огорчаясь.

Когда одна из его моделей вдруг оказалась рабочей, Игнат ничего особенного не почувствовал — он был близок к тому, чтобы утилизировать расчеты, как поступал со всеми прежними неудачными моделями. В последний момент призадумался и понял, что, возможно, применение его расчетов повысит производительность основного реактора в полтора раза. Ничего никому не объясняя, он разослал материалы всем совершеннолетним на корабле и лег спать.

Он не учел того, что информационные ящики членов экипажа были настроены на ранжирование сообщений: преимущество для отправителей высокого рейтинга. Поэтому рассылка Игната провалилась на самое дно списков, рискуя никому и никогда не попасться на глаза, отлежаться в невостребованной почте положенное время и быть убитой при очередной чистке ящиков.

Но Лиза, презиравшая систему рейтингов, как можно презирать живое существо, увидев в личных сообщениях файлы Игната, открыла их в первую очередь. Ее инженерного образования хватило как раз на то, чтобы понять: теперь многое изменится, и, вероятно, к лучшему.

Команда энергетиков «Луча», привыкшая называть себя словом «элита», на экстренном совещании была похожа на толпу растерянных детей: гениальная идея пришла с нижней строчки рейтинга. Тут же провели перерасчеты, Игнат взлетел, как на лифте, на вершину списка, получил преференции в виртуальном центре, спортзале, ресторане, доступ к личному 3D‑принтеру и пачку талонов на посещение океана. Пожав плечами, он оставил талоны прямо на тропинке у входа в рекреационку, и они валялись там, пока робот–уборщик не утащил их в нору, на утилизацию.

Месяц ушел на подготовку и реализацию проекта. К очередному Дню Старта Луч запустил все рекреационные зоны, добавил функций в модуль виртуальной реальности и выпустил расширенное меню для праздничного стола: одно только чтение этого меню заставляло детей и взрослых нервно сглатывать.

Игнат с великолепным равнодушием отказался от попыток его чествовать. Когда ему предоставили слово перед всеми, он, привычно дернув плечами, сказал три слова:

— Ваши рейтинги — дерьмо.

И сел на место под редкие, испуганные аплодисменты.

ДЕНИС

Элли притащила в его комнату свои вещи и живописно разбросала на креслах. В ванной, на полке и под зеркалом, она расставила кремы, духи, мыло, лосьоны, и запах комнаты неуловимо изменился.

Она повесила на сушилку для полотенец свой купальник, тонкий, как паутинка.

Вечером, в халате, с намотанным на голову махровым белым тюрбаном, она просматривала статистику «Луча» на телефоне, и вдруг ее лицо застыло:

— Осмысленность — 58%? Это как?

— Мы трясем нашу грушу, чтобы с нее свалился Славик, который слишком высоко залез. Потом поправим статистику, есть время.

Элли стянула с головы полотенце. Влажные темные волосы рассыпались по плечам, распространяя терпкий, сводящий с ума запах.

— Погоди, — она отстранилась, когда он попытался ее обнять. — Куда испарился их смысл жизни, почти двадцать процентов?!

— Посыпалась стратегия Славика, — он ткнулся носом в ее влажную душистую макушку. — Тот смысл, который они обрели, соревнуясь друг с другом за место на лесенке… надутый пузырь. Еще не лопнул, но уже съежился.

Она отстранилась решительнее, взяла его лицо ладонями — узкими, теплыми и тоже душистыми:

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, да, Денис?

Он поцеловал ее. Вопросы и ответы потеряли значение.

* * *

— Здравствуйте, участники эксперимента. Сегодня вы осуществите воздействие на корабль «Луч» двадцать второй раз. Для вашего удобства статистика отражена на большом экране: население — 512. Счастье — 47%. Цивилизованность — 76%. Осмысленность — 59%. Рейтинг участников выглядит следующим образом…

Славик с удивлением уставился на экран — будто в первый раз видел собственное фото на первой строчке рейтинга. Порядок мест не изменился, внешне все оставалось по–прежнему, но Денис знал, сколь хрупким теперь было положение Славика. Один толчок — и он слетит с первой строчки, как осенний листок. Итак…

— Мы готовы к воздействию, — сказала Марго раньше, чем он успел открыть рот.

— Моя очередь, — выпалил Денис и обернулся к Элли. — Ты за меня?

— Я за Дениса, — сказала Элли, и в ту же секунду Славик рассеянно улыбнулся:

— Я за Марго. Это по справедливости.

Денис сжал кулаки, так что заболели суставы:

— Марго, послушай.

— Луч, — сказала она, пользуясь преимуществом более низкого рейтинга, не давая Денису вставить ни слова. — Я хочу, чтобы корабль ускорился и достиг точки Прибытия не за девять лет, а за год!

Элли разинула рот. Денис поперхнулся.

— Ваше воздействие противоречит основополагающим условиям эксперимента, — мягко сообщил Луч. — Оно не может быть принято. По условиям программы, следующая возможность воздействовать на экипаж будет предоставлена вам завтра, в десять утра.

Несколько секунд они сидели молча, осознавая то, что случилось, задержав дыхание, стиснув пальцы на краю столешницы. Голограмма над столом мерцала, «Луч» среди звезд казался осязаемым и призрачным одновременно.

Мигнул большой экран, отражая рейтинг участников. Фотография Марго соскользнула с третьей позиции на четвертую, пропуская Элли наверх.

Марго заплакала. Денис так привык к ее слезам, что не испытал даже тени сострадания — только отрешенную злость:

— Довольна?!

— Я хочу домой, — Марго вытерла щеку тыльной стороной ладони, но слезы лились как из ведра, не переставая. — Я просто… хочу быть с ним рядом, когда он умрет, держать его за руку.

— Да может, он и не умрет! — в раздражении выкрикнул Денис.

Марго безнадежно помотала головой:

— Я думала, программа закончится за один день и нас отпустят.

— А то, что мы все проиграли бы с такой статистикой…

— Мне–то что. Я уже проиграла.

Она с трудом поднялась, пошатнулась, ухватилась за стол. Автоматическая дверь открылась, пропуская ее. Славик недоуменно смотрел вслед.

— Славик, — мягко позвал его Денис. — Почему ты сказал сегодня, что ты за Марго?

— Она меня попросила. А я… решил ей сделать приятное.

— Больше так не делай, и знаешь почему? Если Марго испортит нам статистику, ты пойдешь в тюрьму. А ты же этого не хочешь.

— Я думал… — Славик отчетливо побледнел, кровь отлила от щек кофейного цвета, и они сделались почти серыми. — Хорошо, не буду, не буду…

Поморщившись, он коснулся макушки, где курчавые волосы слиплись от запекшейся крови:

— У меня башка болит. С тех пор, как я свалился в бассейн… Болит и болит. Почему это, а?

* * *

— …Но есть и хорошие новости.

Денис и Элли сидели в теплой бурлящей воде, прижавшись друг к другу, слившись воедино, будто горячий распаренный осьминог.

— Я теперь на третьем месте, — с нервным смешком сообщила Элли. — Ты ведь это имел в виду?

— Я имел в виду, что Луч показал нам границы возможностей… наглядно. Знаешь, я очень надеюсь, что у тех, кто играет против нас, тоже есть границы.

Она отодвинулась, выкарабкалась на бортик, села, отведя с лица волосы. Тонкие струйки воды сбегали с темных прядей, катились по коже:

— Зачем ты об этом? Так было хорошо…

— Важно понимать. Если наш противник захочет запустить на корабль, например, вирус кори, от которого умрет половина детей, — он получит отказ. Нет простых решений.

— Дэн, — сказала она жалобно. — Я хочу верить, что все будет… все обойдется. А ты говоришь мне о вирусе кори.

— Верь, — он улыбнулся. — Шансы у нас есть, и приличные. Мы справимся.

— Какой смысл ты дашь им вместо стратегии Славика? Ну не будут они бороться за место под солнцем… под лампой. Ну все у них есть, сытые, довольные, как после Старта… А смысл их жизни теперь станет — в чем?

— Элементарно просто, — Денис тоже выбрался из джакузи, уселся на бортик, чувствуя, как приятно холодит ветерок разгоряченную спину и плечи. — Лежит на поверхности. Гармонически следует из самой природы эксперимента. Я знаю, Элли, знаю, в чем смысл их жизни!

Он засмеялся, распираемый счастьем, как воздушный шарик — теплым воздухом. Элли смотрела на него, он видел себя ее глазами — умнейший, сильнейший, лучший в мире мужчина. Взрослый. Великодушный.

Счастье — сто процентов. Осмысленность — сто процентов. Цивилизованность… ладно. Сегодня Денис будет вести себя как дикарь.

Неприлично счастливый, болтливый, прожорливый, жадный до ласки дикарь.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Мишель дождалась, пока в гимнастическом зале никого не останется, привязала скакалку к турнику и другой конец стянула петлей. Луч, самообучающийся искусственный интеллект, отреагировал не вовремя, как с Лизой, и не с опозданием, как в случае Роджера. Он отреагировал с упреждением, поэтому за секунду до того, как Мишель оттолкнула ногой гимнастический куб, в зал ворвались Йоко, Софи, Илья, Саша–Второй и Лиза.

Никаких вопросов, никаких упреков, Саша взял дочь на руки и унес в лесную рекреационку и там носил по тропинкам между соснами, в густом запахе травы и хвои, под шум далекой реки, четыре часа без остановки. Софи шла рядом и держала дочь за руку. Стемнело, звякали лягушки в топком болотце у берега, но Мишель не расслабилась, не зарыдала и не попросила прощения. Она замкнулась и ушла в себя, будто сонная, и Лизе очень не понравилось такое развитие событий.

В два часа ночи Мишель открыла глаза и разлепила губы, чтобы передать Лучу: она хочет говорить с Лизой. Лиза явилась тут же — среди ночи, в комнату Мишель, где не было ничего детского: нарочито аскетическая обстановка, письменный стол, личный терминал, гимнастический тренажер. Все стены в почетных знаках, значках, символах, сертификатах, и старый рисунок в углу: высокая лестница, маленькая Мишель на верхней ступеньке, ниже Адам, еще ниже — друзья и приятели, а лиц тех, кто совсем внизу, невозможно разглядеть.

— Лиза, помоги мне.

— Ты не понимаешь, зачем тебе жить. Это можно исправить.

Глаза Мишель, раньше мутноватые, немного прояснились:

— С тобой было то же самое. Ты не будешь меня ругать.

— Не буду. Но мне было пятнадцать лет, а тебе еще нет двенадцати. Ты рановато дебютировала, Мишель.

— У меня самое раннее развитие на корабле. Я прохожу университетскую программу по химии и биологии.

— Но ты не понимаешь, зачем тебе университетская программа.

— Это не жизнь, — отрывисто сказала Мишель. — Еще год назад я боролась за каждый наградной значок, за каждый пункт рейтинга даже по плаванью, даже по бриджу, даже по языку маори… Не было ни минуты свободной. Я уставала, но не грустила.

— И что изменилось?

— Зачем ты спрашиваешь, издеваешься?! Ты прекрасно знаешь, что изменилось… Все это потеряло значение. Рейтинги, лесенки… ну доберусь я до самого верха. Ну, все мне похлопают, как сто раз уже хлопали. И что?! Сезар, мой брат, не читает, не учится, целыми днями играет с малолетками. Он плавает как молоток, не играет в бридж, занимается по программе на год младше, чем положено по возрасту… Когда я просила его, зачем он живет, знаешь, как он на меня посмотрел?!

— Как на дурочку.

— Как на идиотку! Лиза, в чем я не права?! Я всегда радовала моих родителей… Чем больше они гордились, тем сильнее мне хотелось быть лучшей.

Лиза прижала руку к груди — непроизвольным движением, будто хотела поймать в горсть скакнувшее сердце.

— Что с тобой? — Мишель испугалась.

— Ничего… Ошибка передается через поколения. Ты не должна радовать родителей, Мишель. Ты здесь не за этим.

ДЕНИС

Притворяясь спящим, чуть разлепив глаза, он наблюдал, как Элли подкалывает волосы у зеркала, собирая их в высокую прическу. Ее лицо, теперь открытое, матовое и бледное, сделалось строже и взрослее.

— Я вижу, что ты не спишь, — сказала она, не оборачиваясь. — Жаль, что здесь нет парикмахерской. Я созрела для ультракороткой стрижки.

— У тебя такие классные волосы. Зачем стричься?!

— Вот ты и вторгся в мои границы, — сказала она то ли шутя, то ли всерьез. — Стричься или нет, решаю я, и только я, не пытайся навязать мне свое видение.

Она заколола последнюю шпильку. Повертела головой, оценивая сделанное.

— Хорошо, — сказал он, удивленный и пристыженный. — Не буду больше пытаться. «Свобода — универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая возможность деятельности и поведения при отсутствии внешнего целеполагания».

— Вот–вот, — она покосилась на него через зеркало. — Твои советы и эмоциональные оценки — попытка внешнего целеполагания, ограничивающего мою свободу… Вставай, лодырь. Сегодня я хочу спокойно позавтракать — без спешки, не обжигаясь кофе. Догонишь меня в буфете!

И она вышла, оставив после себя шлейф терпкого травяного запаха.

* * *

— Доброе утро, участники эксперимента. Сегодня вы осуществите воздействие в двадцать третий раз. Ознакомьтесь со статистикой, прежде чем принимать решение.

Осветился большой экран: население — 512. Счастье — 49%. Цивилизованность — 80%. Осмысленность — 45%.

— Квелые какие–то наши пупсы, — сказал Славик и осторожно коснулся макушки, где в черных волосах белел пластырь, прихваченный повязкой–сеточкой. — Но мы же их прокачаем, да?

— Да, — Денис сел прямо, расправил плечи, весело поглядел на Элли. — Луч, мы готовы…

— Мы готовы к воздействию, — громко сказала Элли и растянула губы в нервной, напряженной усмешке.

Денис не понял:

— Погоди… я же хожу!

— Я хожу, — сказала Элли, и у нее судорогой потянуло вниз уголок рта. Она на секунду прикрыла губы кончиками пальцев.

Денис ошарашенно всматривался в ее лицо — открытое, матовое, новое, чужое. Наверное, надо было что–то сказать, но прежде, чем он успел набрать в грудь воздуха, Марго подняла голову:

— Я за Элли.

— Я за Элли, — кивнул Славик. — Мы же так договаривались.

— Когда вы договорились?! — выдохнул Денис.

— Луч, — Элли крепко прижала ладони к матовой столешнице. — Пусть разработчики представят квантам Первое Поселение — законченный проект, лучше прежнего. Пусть каждый сможет выбрать себе жилье на холме, или в низине, на берегу настоящей реки, представить, как будут меняться времена года, откуда возьмутся тепло, защита, коммуникации… Пусть они осознают, что Прибытие реально, до него рукой подать. Пусть вспомнят, зачем затевался весь этот полет! Главная их ценность, главная цель их жизни сейчас — Прибытие!

Она слово в слово повторяла вчерашнюю восторженную речь Дениса — разве что очистив ее от междометий. У нее была блестящая память; вчера, на краю джакузи, он рассказал ей весь свой план на оставшиеся восемь дней.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Идем на посадку. Луч, как обстановка?

— Нормально. Все двигатели работают штатно. До посадки осталось пять… четыре… три…

— Держитесь все!

— Бабах!

— Луч! Доложи обстановку!

— Мы находимся на поверхности планеты. Через несколько минут я открою люки. Приготовьтесь, кванты: это Прибытие.

— К люку! Скорее!

— Капитан, а где люк?!

— Да вот же, в стене!

Сезар был в этой компании старшим — двенадцатилетний, высокий и крупный, а с удовольствием играет с малышней. За это ему всегда достается роль капитана; Сезар, и никто другой, научил их играть в Прибытие, и много дней им не надоедала эта игра, обрастая все новыми деталями, устоявшаяся, как ритуал, — и каждый раз по–своему драматическая.

— Я вижу! Посмотрите вот туда, налево! Я вижу огромный лес в этом… в горизонте!

— Не в горизонте, а на горизонте…

— Я вижу воду! Это океан!

— Капитан, я задыхаюсь! Я вдохнула летающего животного! Оно попало ко мне в горло…

— Луч! Немедленно медицинскую капсулу!

Лиза относилась к этим играм серьезнее, чем сами дети. В момент настоящего Прибытия все будет другое и по–другому, но то, что она наблюдала сейчас, было моделью будущего, волевым посылом к великой цели.

— Тебе не жаль, что не родила своих? — спросила однажды Йоко, застав ее на игровой площадке с мечтательной улыбкой на лице. И Лиза искренне не поняла. Они были для нее «свои» — все, от подростка Адама до самой мелкой малявки, двести одиннадцать детей «Луча». Правда, старшие уже не играют в Прибытие так самозабвенно, как умеет это делать Сезар.

— Спускайте транспорт! — распоряжался двенадцатилетний капитан, прикладывая к глазам тяжелый пластиковый бинокль. — Я вижу проход между горами, там мы устроим первый лагерь! Да, кванты?

— Да‑а!

— Видишь ли, — сказала Лиза вслух, но негромко, так что за визгом малышни никто не мог бы услышать ее. — Я хотела бы видеть в ребенке продолжение тебя… не меня, я не настолько себя люблю. Я понимаю, что отражаюсь в них — не в лицах, а в их будущем, в решениях и поступках, как невольно отражается Мария во всем нашем экипаже. Если бы ты отражался в нашем ребенке, Грег, я точно так же тосковала бы, потому что никто не может заменить тебя. Но если бы я видела в его лице — твое лицо…

— Лиза?

Она оглянулась, пожалуй, слишком резко. Адам понял, что появился не вовремя, и смутился:

— Луч сказал, что ты здесь.

— Ты хотел поговорить?

— Да, а что же еще? — Он преодолевал смущение, ершась и хорохорясь, как настоящий подросток. — Конечно, поговорить, не играть же с детьми в Прибытие…

— Тогда пойдем, — сказала Лиза. — Не станем мешать людям будущего.

* * *

— Скажи мне, Лиза, какова вероятность, что кто–то из ваших… старших… доживет до Прибытия?

Видно было, что он готовился к разговору. Оттачивал фразы. Чтобы не тянуть и не юлить, а сразу быть откровенным — до бестактности. Она приняла его условия и не стала ни о чем переспрашивать:

— Наши родители умерли, прожив полвека. Мы, по их словам, должны протянуть дольше. К моменту Прибытия мне будет сорок шесть. Я увижу небо и океан. Пока нет ни единой предпосылки, ни одного факта, чтобы утверждать обратное.

— Но ваши родители говорили то же самое?!

— Мы — не наши родители. Мы никогда не будем врать вам. Во всяком случае, на меня можешь положиться.

И он поверил. Прошло несколько секунд — он расцвел, стал младше и мягче, большие губы расползлись к ушам:

— Лиза, у меня еще одна просьба…

— Да?

— Скажи Лучу, пусть он даст мне допуск до работы со звездными моделями. Только не по детским картам, не по учебным.

— Хорошо. Только, знаешь ли, там физика и математика тоже не детские. Если увидишь, что пока не справляешься, — отложи на время, не трать попусту нашу энергию.

— Конечно! — Адам подпрыгнул, и Лиза впервые заметила, что он выше ее на полголовы. — Луч, ты слышишь?

Звук–подтверждение.

Адам убежал, прыгая на гладкой дорожке; Лиза подумала о Роджере: он мог бы гордиться таким сыном.

Сжала зубы, пережидая слабость, и вернулась к детям на площадку: те уже вовсю строили Первое Поселение.

ДЕНИС

Собирая вещи, Элли забыла кружевной бюстгальтер, который завалился за кресло. И теперь он валялся там, непристойно белея, источая тающий, тлеющий аромат. Денису надо было его выбросить, но он не мог себя заставить прикоснуться к этим кружевам.

Элли сказала: «Это ничего не значит, просто я хочу решать сама, а не ждать чьей–то милости». Элли сказала: «Я тебе доверяю, но я игрок, а не зритель». Элли сказала: «Я же вижу, как ты вечно ежишься, глядя на Марго. Признайся: ты дал бы себя разжалобить и в результате выбрал бы ее. А я не люблю, когда меня обманывают». По словам Элли, выходило так, что Денис уже решил предать ее, и Элли, спасаясь в безвыходной ситуации, ничего не могла поделать, кроме как предать его первой.

Марго она пообещала спасти Игоря — то, чего Денис никогда не решался бы пообещать. Для девчонки, лишившейся надежды, одного слова Элли хватило.

Со Славиком она целовалась. Денис сам видел — в парке, в кустах, Элли целовалась со слюнявым, любвеобильным дураком Славиком, и тот в награду передал ей право хода и передаст завтра и послезавтра.

А между тем идея Дениса, нагло украденная, сработала. К полуночи осмысленность доползла до шестидесяти пяти процентов, счастье — до шестидесяти. Элли зачлось успешное воздействие, но она по–прежнему занимала третью строчку рейтинга, Денис вторую, а Славик — первую.

Он взял пачку бумаги, наточил ножом карандаш, так что грифель стал острее иголки. Он хотел для разминки порешать старые задачи, подставляя новые значения, но не мог сосредоточиться и рисовал хищные цветы, поедающие хищных насекомых. Хищные нетопыри глотали хищных мошек. Хищные мошки кусали хищных тварей непонятного происхождения, но с голой и уязвимой, как у человека, кожей.

Денис вспомнил, что за последние дни, с того момента, как Элли явилась к нему в комнату и заявила, что остается, — с этого самого момента он не вспоминал о маме, об отце, о двойняшках.

Поделом же ему.

* * *

— Надо поговорить.

Было утро двадцать четвертого дня эксперимента. Денис не спал ни минуты, все вокруг казалось неестественным, свет слишком резким, звуки — приглушенными.

— Мы все обсудили. — Она смотрела за его плечо.

— Не все. Ты не учитываешь, что Славик может вернуться в любую секунду. Тот Славик, настоящий.

Она мигнула, тут же придала себе надменный вид, но он уже видел, что она испугалась:

— С чего бы? Стрессов нет. Или это угроза и ты грохнешь его бутылкой по макушке?!

— Ты его слюнявишь, это тоже стресс. А если гормоны взыграют, он зажмет тебя в углу и трахнет — о, представь, как будет здорово. Особенно потом, когда он скажет: «Спасибо, Элли… все было с‑сладко»…

Она залепила ему пощечину и отпрянула. Денис криво улыбнулся:

— Сама понимаешь, какой это риск. Ты, как последняя дура, сейчас убиваешь себя, меня… Ну так остановись, идиотка! Дай мне сделать то, что я придумал, я, а не ты!

— Пошел в жопу, — сказала Элли, и глаза у нее были стеклянные.

* * *

— Доброе утро, участники эксперимента. До окончания работы осталось так мало, что сегодня мы начнем обратный отсчет: семь дней до финала…

Население — 512. Счастье — 60%. Цивилизованность — 80%. Осмысленность — 65%.

— Готовы ли вы осуществить воздействие?

— Мы готовы, — сказали Денис и Элли в один голос.

— Кого поддержат участники? — невозмутимо спросил Луч.

— Я за Элли, — заявил Славик, улыбаясь во все свои белые зубы.

Марго посмотрела на него с беспокойством, перевела взгляд на Элли, будто о чем–то спрашивая. Элли приятельски кивнула: мол, не сомневайся. Делай, о чем договорено.

— Я за Элли, — сказала Марго дрогнувшим голосом.

— Луч, — Элли торопилась и заговаривалась, — подключи для них новую программу виртуальной реальности — высадка на планету в разных условиях. Пусть тренируются. Пусть взрослые играют в Прибытие, как дети, заодно физически подкачаются… Это все.

— Принято. Выполняю…

Денис очень гордился этой придумкой, простой и действенной и, возможно, талантливой.

На экране дрогнули графики, переменились цифры — осмысленность увеличилась сразу на два процента. Элли, заложив за ухо темную прядь, уставилась в свой телефон, на рейтинг участников. Ничего не изменилось: она по–прежнему была на третьем месте, Денис на втором, Славик на первом.

— А вдруг ты неправильно подсчитала? — тихо спросил Денис. — Осталось только шесть дней. Не дотянешь.

Она посмотрела с откровенной ненавистью — как будто это он ее предал.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Вот точка, откуда мы все пришли. Отсюда берет начало Луч. Здесь, в этой точке, информация о будущем мире: все известно. Все, кого нет, на самом деле уже есть…

Она нарисовала Землю — пальцем на песке, под шум океана.

— А это точка Прибытия, куда мы все стремимся. Вот проекция наших детей на будущее — вот они, взрослые, на Земле. И с ними, в точке Прибытия, — мы все, и наши родители, все, кто был до нас и будет потом…

Она никого не заставляла слушать ее. Кванты сами собирались, зная, что она идет на берег, и слушали, сидя на песке, в тени досок для катания на волнах.

Лиза соединила дугой две точки:

— Прибытие — равно Возвращение. Быть — не значит находиться здесь, можно находиться где–то еще, но все, что было когда–то, никуда не исчезает, продолжает бытие, и все, что есть сейчас, было всегда.

— Лиза, — сказала Йоко, — а можно я выложу для всех эту запись?

Лиза кивнула. Улыбнулась своим мыслям:

— Старт содержит в себе Прибытие. Прибытие — это Возвращение, проекция Старта, и так в каждый момент времени. А значит, смерти нет.

Над водой, раскинув крылья, неподвижно парили пеликаны.

ДЕНИС

— Ты знаешь, что такое диссоциативное расстройство личности, Славик?

Тот поскучнел и перестал улыбаться:

— Диагноз такой. Мне пытались налепить в детском доме, там всем диагнозы лепят.

Они с Денисом пропыхтели два часа в тренажерном зале, возились бы и дольше, потому что Славик оказался трудолюбивым и добросовестным тренером. Но травма давала о себе знать, и, поморщившись раз и другой, подержавшись за голову, Славик сдался, позволил уговорить себя, мол, на первый раз хватит (Денис был уверен, что назавтра не встанет с постели — каждая мышца тряслась и подергивалась).

Помывшись в душе, посидев в джакузи, они теперь нежились у бассейна. Медленно темнело, под водой разгорались огоньки. Ни осколка стекла не осталось ни на борту, ни на дне. Мощные фильтры прокачали в бассейне воду, не оставив ни капельки крови.

— На самом деле у меня диагноза нет, я не сумасшедший и не слабоумный… А откуда ты это слово знаешь?! — Славик вдруг насторожился.

— Ты сам сказал, — Денис не повел бровью. — На прошлой неделе. Не помнишь?

Славик нахмурился.

— Помню, — сказал сварливо. — Все я помню, ты дурака из меня не делай…

— Не заводись, — Денис примирительно хлопнул по мускулистому темному плечу. — Дурак бы не был на первой строчке рейтинга… видел?

Он поднес к глазам Славика свой телефон. Славик самодовольно улыбнулся:

— Вот это точно. Элли тоже говорит: раньше, мол, думала, ты балбес, а ты — крутышка!

— Слушай, — Денис на секунду задержал дыхание, будто вываживая на леске крупную рыбу, — а почему ты за нее голосуешь, там, в офисе? Все–таки она баба, а у нас с тобой мужская солидарность.

Славик задумался. Денис, по–прежнему не дыша, следил за выражением его лица.

— Я ей пообещал, — признался Славик, — по–дурному, просто чтобы приятное сделать. Она неплохая, Элли.

— И хорошо целуется, — не сдержался Денис.

— Ага, — Славик простодушно кивнул. — А какая разница, за кого я голосую в офисе? Раньше ты давал Лучу задание, теперь она, какая разница, если хорошо получается?

— От этого зависит рейтинг, — осторожно сказал Денис.

— А что рейтинг? Я все равно на первом месте!

Вот так ты и попался, подумал Денис. Так тебя и замели в тюрягу: однажды ты пришел в себя и обнаружил, что из памяти выпало несколько месяцев, но по привычке сделал вид, что ничего не происходит… Можно посочувствовать вам обоим, Славики. Это трудная жизнь.

— Мужик, — сказал он небрежно. — Если тебе нет разницы, за кого голосовать, — проголосуй за меня, хорошо? Ты же сам знаешь, если бабам давать много воли, они начинают борзеть.

— Ну в принципе да, — протянул Славик. — Я не понимаю, на фига тебе это нужно… Но как хочешь!

И, несильно замахнувшись, хлопнул Дениса по спине и выбил у того из легких остатки воздуха.

* * *

— Марго, за шесть дней Элли не успеет добраться до первого места в рейтинге. Успею я. После того, что сделала Элли, — как думаешь, кого я выберу вторым победителем?

— Почему я должна тебе доверять?

— Потому что это элементарная психология! Элли меня предала и подставила. О том, чтобы спасать Славика, речи не идет. Значит, только ты.

Дверь была приоткрыта на ладонь. За три с лишним недели эксперимента Марго ни разу не впустила его в комнату — ни на шаг.

— Ты хоть понимаешь, какая ты сволочь? — тихо спросила Марго.

Денис опешил.

— Я все тебе рассказала, — Марго смотрела сухими воспаленными глазами. — Ты знаешь, зачем я здесь… ты знаешь про Игоря. И ты все равно… спал с ней. Обещал ей. Дурацкий учебный грант — против жизни и смерти человека. Кто ты после этого? Как тебе доверять?!

— Я ей ничего не обещал, — сказал Денис и облизнул сухие губы.

— Вранье, — послышался голос в комнате, из–за спины Марго. — Наглое, химически чистое, типично мужское вранье. Теперь ты видишь, Марго?!

Дверь распахнулась. За спиной Марго появилась Элли — почти на голову выше, красная, злая, с горящими глазами:

— Ты мне не обещал, пусечка? Точно–точно? Посмотри на эту рожу, Марго! Не верь ему! Не верь никому из них!

— Тебе не хватит бонусов для победы, — хрипло сказал Денис, отлично представляя, какое у него сейчас лицо, и ненавидя себя за горящие уши. — Ты на третьем месте…

— А это ты видел? — Она выхватила из кармана телефон, как ятаган. — На, полюбуйся!

И сунула экран ему прямо под нос.

Рейтинг изменился. Элли поднялась теперь на второе место, оставив Дениса на третьем.

* * *

— Дядя Роберт. Мы так не договаривались. Речь шла о том, чтобы дать пассажирам смысл. Я выполнил задание… почти. До цели совсем немного. Если я останусь на третьем месте рейтинга, что ты со мной сделаешь?!

Тишина. Денис смотрел в потолок своей комнаты и не видел на нем ничего, кроме крохотной паутины в углу.

— Дядя Роберт, ты сказал: «Дай им смысл жизни за тридцать дней, и я верну тебя домой». Ты соврал?

Тишина. Денис швырнул свой телефон о стену; тот, отскочив, грохнулся на пол без единой царапины или трещины.

— Мама, — сказал Денис шепотом. — Я иду. Через шесть дней я буду дома. Понимаешь? Элли, дурочка, подставилась и сама не понимает как. А когда поймет, будет поздно.

* * *

— Здравствуйте, участники эксперимента. До Прибытия… то есть до завершения нашей работы осталось шесть дней. Обратите внимание на текущую статистику!

Население — 512. Счастье — 67%. Цивилизованность — 84%. Осмысленность — 79%.

— Мы готовы начать воздействие, — бодро начала Элли.

— Моя очередь, — негромко сказал Денис.

С утра у него болела каждая мышца, и он, как мог, демонстрировал свои страдания Славику. Славик смеялся, называл его ботаном и задохликом, но был настроен крайне благожелательно. Сидя на своем месте в офисе, Славик грыз яблоко, добытое в буфетной, так что брызги сока долетали до голограммы над столом.

— Я за Элли, — сказала Марго, наградив Дениса тяжелым взглядом.

— Я за Дениса, — Славик смачно захрустел.

У Элли застыло лицо. Она резко обернулась к Славику; тот, жуя, помахал ей рукой.

— Луч, — Денис сделал каменное лицо, не опускаясь до злорадной улыбки. — Кто осуществляет воздействие, если голоса разделились поровну?

— Участник с меньшим рейтингом, — отозвался искусственный интеллект.

Элли вцепилась пальцами в столешницу — и сломала ноготь. Болезненно зашипела. Хотела встать из–за стола, но удержалась. Посмотрела на Дениса, будто запоминая его лицо, чтобы кукла вуду обрела портретное сходство.

— Луч, — сказал Денис. — Воздействие такое: группа биологов на корабле, используя искусственный интеллект, опираясь на разработки гениальной девочки Мишель, изобретает метод генетической коррекции для продления жизни экипажа. Кванты будут жить не меньше ста лет.

Одну длинную секунду Денису казалось, что Луч сейчас скажет: «Воздействие противоречит основополагающим условиям эксперимента…»

— Принято, — сказал Луч. — Осуществляю.

* * *

Огрызок от яблока остался валяться в офисе под столом, и через несколько часов робот–пылесос подобрал его.

В тот момент, когда мощный поток воздуха оторвал яблочный остов от блестящего пола, уровень счастья на «Луче» дорос до восьмидесяти процентов, а осмысленности — до восьмидесяти пяти. Кошмар их юности — ранняя смерть родителей — был наконец–то избыт. Будто черная завеса, закрывавшая будущее от квантов, отодвинулась, освобождая из–под пыльной бахромы долгие, счастливые будущие годы: они построят и первое поселение, и все последующие. Они увидят детей своих правнуков. Их жизнь будет столь же длинной, сколь и осмысленной.

Имя Дениса и его неудачное фото, сделанное в первый день эксперимента, поднялись на второе место рейтинга. От осознания, как близка победа и как трудно до нее добраться, Дениса трясло и мутило, как в гриппе.

Он лег спать посреди дня, ему снилось, что он стоит в люке корабля на вершине холма, стоит без шлема. Ветер касается его лица — чистый, теплый и свежий одновременно, а вокруг растет лес на склонах пологих гор, зеленый и синий, темный и светлый, и в чаще нет ни опасности, ни сожаления — только радость, такая осязаемая, что ее можно подбросить и поймать. «Мы прибыли, — перекликались в лесу голоса, — мы вернулись… ты вернулся. Ты вернулся!»

Он проснулся и подтянул к себе телефон: половина одиннадцатого вечера. Он проспал как убитый шесть часов. В животе скулил и ворчал неведомый зверек, брыкался, голодный.

На ходу жуя засохший бутерброд из холодильника, Денис вышел из комнаты. Было одно дело, которое следовало завершить сегодня и которое он чуть не проспал.

* * *

— Марго, это я. Давай без предисловий: у Элли нет шансов. Я не дам ей победить…

Он слегка нажал на ручку, и дверь неожиданно поддалась. В комнате горел свет, валялись брошенные вещи, пахло застарелым табачным духом — Марго курит, что ли?!

— Эй, — входить без спроса в чужую комнату он не был готов даже сейчас, даже после всего, что случилось. — Марго?

В ванной комнате горой валялись полотенца на полу, одно было разорвано на ленты. Что она, и правда собиралась вешаться?!

Денис отступил. Он так был уверен, что Марго у себя в комнате, что теперь, когда ее тут не обнаружилось, на секунду растерялся. Эти ленты, белые ленты из махровой ткани, сбили его с толку. Он вспомнил тело Славика в бассейне — расслабленное, лицом вниз…

Нужно было найти ее — немедленно.

В буфете Марго не оказалось. На столах валялись брошенные упаковки, от ленты транспортера — или из мусорного отсека — ощутимо тянуло гнилью. Через пять дней сюда нельзя будет войти — свинарник.

— Марго?!

Ее не было у бассейна. Она не утопилась — пока. Прыгая через ступеньки крыльца, Денис вернулся в дом. Нажал на кнопку лифта, не стал дожидаться, побежал по лестнице на третий этаж…

И услышал голос в офисном зале — хрипловатый, отрешенный, быстрый. Марго будто произносила заклинания, или языческую молитву, или, возможно, читала стихи.

Автоматическая дверь разъехалась раньше, чем Денис успел прислушаться. Марго сидела за столом, над ней мерцал огоньками черный голографический космос и висел в пространстве «Луч», хрупкий и величественный, в полной тишине.

Марго повернула голову. Ее глаза казались совсем бесцветными. Она смотрела на Дениса, сжав губы, прямо ему в зрачки.

— Что ты тут делаешь? — Он, кажется, знал ответ. Руки покрылись гусиной кожей, сделалось трудно дышать. Во рту появился отчетливый привкус железа.

— Ничего, — она не отводила взгляда. — Я прихожу сюда по вечерам. Смотреть на космос. Помогает.

Денис онемевшей рукой вытащил телефон из кармана: уровень счастья — восемьдесят два, осмысленность — восемьдесят шесть.

— Ты что–то говорила. Вслух.

— Запрети мне говорить, — она не улыбалась. — Давай, заткни мне рот. Ты за этим пришел?

— Я пришел сказать тебе, что твой единственный и Игоря шанс…

Графики дрогнули.

Счастье — 83%. 72%. 60%. 30%.

Осмысленность — 81%. 71%. 55%. 42%…

— Что ты… с ними… сделала?!

Она медленно, тщательно растянула в улыбке рот:

— Ты ошибаешься, Денис. Мой единственный и Игоря шанс я уже использовала.

«ЛУЧ». ЛИЗА

— Мне нужно, чтобы кто–то мне помог, — сказал Адам и посмотрел на Лизу сверху вниз, с высоты своего баскетбольного роста, но умоляюще. — Это насчет моих… астрономических моделей.

— Именно сегодня? День Старта, такая суета…

— Это ненадолго. Кто–то из взрослых астрофизиков. Одна консультация, просто указать мне ошибку в модели.

— Может, спросить у Луча?

— Он говорит, что модель верная.

— Значит, она верная… С чего ты взял, что ошибся?

— Лиза, — сказал он таким голосом, что у нее похолодели ладони. — Ты… все, что ты делаешь, получается. У тебя счастливая рука. Я понимаю, что День Старта, все такое… пожалуйста, попроси кого–то из астрофизиков мне помочь. Можно математиков…

— Адам, лучик… что случилось?!

Он помотал головой — не могу, мол, объяснить.

* * *

За полчаса до начала традиционной общей вечеринки Софи вышла из лаборатории, белая, как снег в рекреационном отсеке. Лизе давно следовало быть в зале, но она дождалась Софи.

— Он прав, ошибка в модели, — сказала Софи напряженно–бодрым голосом. — Не могу найти, хитро запрятана. Займемся этим завтра, или послезавтра, мне надо идти, дети будут петь…

Она почему–то отводила глаза. Вдруг перебила сама себя, закусила губу:

— Луч… попроси Арсена, Виталика и Али немедленно пройти в тридцать девятую лабораторию.

И, услышав звук–подтверждение, снова обратилась к Лизе:

— Пусть соберутся быстренько и найдут эту проклятую… эту дурацкую ошибку. Я понимаю, День Старта, но…

Она запнулась.

— Хорошо, — сказала Лиза после коротенькой паузы. — В конце концов, начнем вечеринку позже, попросим детей подождать… А в чем ошибка?

Софи мотнула головой и ушла в лабораторию — туда, где у голографического монитора неподвижно сидел Адам, сжимая тонкими черными пальцами пустой стакан из–под лимонада.

Стакан треснул.

* * *

— Объясните мне, что все это значит?!

— Ошибка в модели, которую мы не можем выявить, — пробормотал Виталик, рано облысевший, загорелый, потный. Сейчас его потряхивала крупная дрожь.

— Хватит врать себе, — прошептал Али, непривычно бледный. — Кванты…

— Только не в День Старта, — быстро сказала Софи.

— А какая разница, когда им сказать?!

— Никогда! Мы должны искать ошибку… — начал Виталик и потерянно замолчал.

Адам сидел, переводя взгляд с одного взрослого на другого, будто не верил своим ушам: он так на них рассчитывал. Он ждал от них помощи.

— Успокойся, пожалуйста, — Лиза положила руку ему на плечо. — Объясни: что за модель?

— Модель траектории Луча, — сказал вместо Адама тощий поджарый Арсен. — Мальчик талантливо использовал… в сочетании… известную нам… и Лучу… информацию о полете и о Вселенной. Грубо говоря, он совместил несколько систем координат, получилась модель нашего будущего…

— Да в чем ошибка?!

Снова сделалось тихо.

— Там нет Новой Земли, — ломающимся голосом сказал Адам. — Там нет планетарной системы… на пути Луча через пять с половиной… и шесть с половиной… и сто лет. Там пусто. В нашем будущем нет… Прибытия.

ДЕНИС

Дверь ее комнаты, кое–как повешенная на одной петле, слетела сразу и упала с грохотом. В комнате горела настольная лампа. Элли сидела под фальшивым окном, обхватив колени руками, в розовой пижаме со смешными рожицами. Она уже так сидела однажды, в оцепенении, в полном отчаянии, когда Славик выбил дверь ее комнаты.

— Извини, — выдохнул Денис. — У нас «черный лебедь»… Посмотри статистику.

— Оставь меня в покое, — сказала она, глядя на него блестящими неживыми глазами. — Просто уйди.

— Прибытия не будет! Того, ради чего затевался полет, — не будет! Никакой Новой Земли, ни звездной системы поблизости, это ошибка земных астрономов… якобы. На самом деле это сделала Марго. Марго крыса.

Элли мигнула стеклянными глазами, как кукла, которую вынули из коробки:

— Марго?

— Ты глухая?!

Она посидела несколько секунд, будто прислушиваясь к собственным ощущениям, удивленно и скорбно поджав губы:

— А как же ее Игорь?

* * *

— Мне зачтется эксперимент, если к финальному дню у квантов не будет ни смысла, ни счастья! Я уже победила, и вы ничего мне не сделаете. Я спасаю любимого человека.

Денис и Элли выломали и сняли дверь, но Марго забаррикадировалась изнутри, сдвинув с места всю мебель, какая была в комнате. Шкаф закрывал дверной проем, кровать подпирала шкаф, стол подпирал кровать — вероятно, Марго приготовила план баррикады заранее, проявив смекалку и недюжинную силу. Вытащить ее из норы будет трудно.

— У меня было три одиночных воздействия, три хода! — Она кричала из–за двери, задыхаясь. — Я справилась! За три хода, а не за тридцать!

— Эй, что тут за движуха? — в конце коридора появился Славик в трусах и майке, босиком, во всем великолепии своих кельтских татуировок. — Люди спят, вообще–то!

— Славик, — Денис устало поманил его пальцем. — Расскажи, что делала Марго в тот вечер, когда ты ее трахнул.

Славик смутился:

— Это личное дело, вообще–то.

— Ты уже рассказывал. Напомни?

— Она танцевала… Вот так, вот так… Потом села ко мне на колени. Потом…

— Марго, — Денис обернулся к забаррикадированной двери. — Ты соблазнила его, а потом разыграла изнасилование?

— Не твое дело! — начав говорить, Марго не могла остановиться. — А если бы и так?! Да, я его соблазнила! Я умная, а он дурак! Я же не знала, что у него диссоциативное расстройство…

— У меня нет никакого расстройства! — рявкнул Славик. — Я не псих!

— А потом ты решила его убить, — сказал Денис.

— Да! — с вызовом ответила Марго. — И что ты мне сделаешь?!

Славик выпучил глаза:

— Она нормальная, вообще?! Что тут за фигня происходит, вы наркоты объелись?

— Ну ты и актриса, — Денис почувствовал стыд, густой и жирный, будто смола в котле. Марго обманула его, как ребенка. Обвела вокруг пальца.

— Да! — отозвалась она теперь с торжеством. — Я вам врала, потому что люблю и спасаю Игоря! А на вас мне плевать!

— Погоди, — Славик, до того потрясенно мигавший, вдруг вытаращил глаза. — Так она… так я… вы сказали, я ее изнасиловал! Вы мне не верили, да?! А этой сучке поверили! А ну, иди сюда!

И, разбежавшись, он врезался в баррикаду, как молодой носорог.

Полетели щепки. С диким грохотом зашатался шкаф, дека из толстой фанеры прогнулась и треснула. Славик, разбежавшись, налетел на баррикаду еще раз. Бульдозер, сносящий бетонное здание, позавидовал бы этому парню. Чугунная баба на тросе, круша кирпичные стены, обрыдалась бы от зависти.

— Славик! — Элли метнулась к нему, пытаясь остановить, но проще было бы удержать руками маневровый тепловоз. — Не волнуйся! Все в порядке… Не надо, стой!

Пластырь слетел с головы Славика вместе с сеточкой, которая его удерживала. В куске фанеры, еще недавно бывшем декой шкафа, появилась прореха, в ней мелькнуло белое от ужаса лицо Марго. Славик рассадил кулаки, появилась кровь, запятнала светлый ковер на полу.

— Славик, мы тебе всегда верили! — безнадежно кричала Элли. — Тебе, а не ей… Стой!

Задняя стенка шкафа развалилась на три части. Славик, видя результат своих усилий, остановился, чтобы отдышаться. По виску у него текла струйка крови: рассеченная кожа на макушке опять разошлась.

— Славик, — елейно заговорила Элли. — Ты весь в кровище. Идем я заклею, дам тебе таблетку, хочешь, заварю ромашку? Сейчас ночь, надо спать, завтра разберемся, идем, идем…

Она говорила с ним, как с трехлетним сладким карапузом, и только глаза выдавали ужас. Славик слушал секунду, другую, потом мотнул головой и снова пошел на приступ логова Марго. Когда, ухватившись за края фанерной дыры, он пытался расширить ее тем движением, которым Самсон обычно разрывает пасть льву, — изнутри плеснул кипяток.

Славик взвыл и отшатнулся, схватившись за лицо. Он метался по коридору, ничего не видя, натыкаясь на стены, и матерился так, что Денису сделалось тошно: он не мог представить, что теперь Славик сделает с Марго, а у него ведь один кулак размером с ее голову.

— Покажи! — Элли вилась вокруг Славика, пытаясь определить масштаб бедствия. — Покажи, что там, в глаза попало?!

— Убью! — верещал Славик.

— Идем за мной… я знаю, где спрей от ожогов… идем скорее, надо быстро… Потом вернемся, никто никуда не денется, идем–идем…

Полуслепой Славик неожиданно повиновался, пошел за ее голосом, будто крыса за флейтой, закрывая лицо рукой. Увещевания Элли, ругательства Славика стихли в конце коридора.

Денис издали посмотрел в дыру, пробитую Славиком в баррикаде. Ближе подходить не стал — не хотел тоже получить порцию кипятка. Изнутри, из комнаты, пахло потом, табачным дымом и страхом.

— Ты здесь? — спросила Марго. — Подходи, я тебя обварю.

— Марго. Я не знаю Игоря, может быть, он прекрасный парень… Но он, считай, мертв.

— Нет, это ты мертв, сопляк. А Игорь будет жить. Держи на поводке своего черного кретина, или я его все–таки убью.

— Завтра я отменю твое воздействие, — сказал Денис. — В модели Адама найдут ошибку.

— Поздно. — Теперь в ее голосе было злорадство. — Их мир уже изменился. Новой Земли в нем не было и нет. Чтобы она появилась, надо менять фундаментальные законы физики, а это запрещенное воздействие, ля–ля–ля!

Денису захотелось сжать пальцы на ее горле и держать, пока не обмякнет. Он сам себя испугался: раньше он никогда не хотел никого убить.

— Тебя обманули, — сказал он жестко. — Игорь умрет. Никакое экспериментальное лекарство при его диагнозе не дает гарантий.

— Дает, — она тихо засмеялась. — И не обманули… Они не обманывают, это часть условий эксперимента. Я победитель, выполнила задание, а уж вылечить Игоря они могут запросто, они все могут…

— Кто — «они»?

— Ты что, не понял?

— Межправительственная тайная служба?

— Дурак… Нет. Они не люди.

— Пришельцы? Алиены? Жукоглазые?

— Если тебе не сказали, тебе и не надо знать.

— Тебе, значит, сказали?

— …но ты догадаешься, если подумаешь. Они могут все. Им ничего не стоит вернуть тебя домой, но они не вернут. Чистота мотивации. Условия эксперимента. Ты никогда не увидишь свою семью… мне плевать. Все равно, что будет с тобой, с Элли, с этим придурком… и со мной. Но Игорь будет жить.

Внутри, в комнате, послышались шаги. Хлопнул ящик шкафа. Денис на всякий случай отступил подальше…

В дыру, пробитую Славиком, вывалилась коробка плотного ламинированного картона. Настольная игра «Четыре шара». Шлепнулась на ковролин под дверью, запятнанной кровью.

Славик прижимал к лицу салфетку, пропитанную мазью от ожогов. Элли поставила на стойку две чашки кофе:

— Берите, кому надо.

Одну чашку взяла себе, села за столик, устало прикрыла глаза:

— Ничего она не знает, врет. Со мной разговаривали точно не пришельцы, не инопланетяне, а обыкновенные чиновники из государственного китайского университета…

Денис взял со стойки вторую чашку. Уселся за отдельный стол. Открыл крышку картонной коробки: внутри было игровое поле — круглый лабиринт–спираль. И в четырех лунках четыре шара, массивных, с металлической сердцевиной: красный, синий, желтый и черный.

— Как бы я хотела отмотать назад, — бормотала Элли. — Не ввязываться, не соглашаться. Я думала, пройду через эксперимент… стану собой, верну… соберу себя заново. Вместо этого… растаяла, развалилась. Увязла, изгваздалась по уши в дерьме…

Денис взял со дна коробки тонкий бумажный листок, развернул, прищурился: неожиданно много мелкого текста.

— Хочешь сыграть? — мрачно спросила Элли.

— «Четыре шара, — начал читать Денис, — древняя марокканская игра, символизирующая борьбу четырех нравственных начал в борьбе за мировую гармонию… В начале игры шары выставляются на исходные позиции, обозначенные сторонами света, причем черный шар всегда получает фору…»

— Я хочу знать, что еще придумает Марго, — Элли нервным движением собрала волосы, стянула в хвост на затылке. — Разберет аккумулятор, нацедит кислоты?

— «Игра в четыре шара считалась сакральной, даже запретной, — Денис, прищурившись, разбирал крохотные буквы на плохой бумаге. — Считалось, что ее исход может влиять на судьбу общины, поселка, большой группы людей. Согласно легенде, раз в полстолетия могущественные сущности, явившиеся из другого мира, играют в «Четыре шара», определяя судьбу человечества…» Элли, ты когда–нибудь слыхала о такой игре?

— Нет, — ответила она сухо. — Мало ли. Винтажных игр полно, их восстанавливают и заново издают, на все есть любители…

Элли глотнула кофе, закашлялась и вдруг разревелась — впервые за то время, что Денис ее знал.

— Ты чего?!

— Прости меня.

Он пожал плечами — какая, мол, разница.

— Осталось пять дней, — Элли выпрямила спину, — мы должны держаться друг за друга, придумать общую стратегию…

— Перестань, — сказал Денис. — Никто из нас друг другу не верит… и не поверит никогда.

— Р‑разумно, — пробормотал Славик.

Элли уронила чашку, которую держала в руках. Та упала так удачно, что треснула пополам и остатки горячего кофе растеклись по столу. Элли вскочила.

— Н‑не прыгай, — медленно сказал Славик. — Без тебя все м‑мельтешит перед глазами.

Он отнял от лица салфетку. Глаза были целы, смотрели трезво и цепко, хотя и часто помаргивая:

— Ну что, пупсы… я понял, что они тут устроили за эксперимент. Они с‑сбацали две модельки человечества, одна — на «Луче»… И другая — это мы. П‑поздравляю.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Всклокоченный Виталик бегал по отсекам и залам, уговаривая всех успокоиться: он найдет ошибку в модели, все станет как раньше. За ним ходили гурьбой те, кто хотел ему верить, заглядывали друг другу в глаза, повторяли слова об ошибке, уже прекрасно зная, что ничего изменить нельзя.

Давно готовые макеты и технологии для постройки первого поселения, отработанные приемы высадки на поверхность, виртуальные тренировки, план, расписанный на годы после Прибытия, — все, все планы, выверенные, незыблемые, оказались в одну секунду не просто мусором — обманом. Кто обманул их на этот раз?

— Ты знала, Лиза! — кричала Мишель ей в лицо. — Ты не могла не знать! Ты была капитаном после Аварии… ты работала с навигацией… Ты не могла не знать!

Мария сказала давным–давно: «Однажды к тебе придет девочка или мальчик и скажет, что ты знала…» Но, в отличие от Марии, Лиза не врала им.

— А когда мы слушали тебя разинув рот о точке Старта и точке Прибытия и как они сольются и по закону пространства и времени к нам вернутся все, кто когда–либо жил?! Скажи теперь, что ты не врала!

— Успокойтесь все… Луч, дай мне голос!

И динамики рявкнули, заглушая шум в амфитеатре:

— Кванты, дайте мне две минуты. Мы человечество, другого нет. Может быть, мы — чья–то ошибка. Может быть, мы летим никуда и нас никто не ждет… Но у нас есть время, мы будем жить долго. У нас есть ресурсы. Мы должны…

Динамики отключились. Голос Лизы потонул в общем гуле.

ДЕНИС

— Луч, какова цель эксперимента?

— Вся информация содержится в памяти ваших устройств, однако напоминаю: целью эксперимента является моделирование межзвездного перелета со сменой поколений на борту. Воздействуя на экипаж при помощи информации, вы должны добиться следующих статистических данных…

— Это мы знаем, — оборвал его Денис. — Есть ли у эксперимента другая цель?

— Нет, — спокойно отозвался Луч. — Такой информации у меня нет.

Они сидели втроем за столом в офисе. Голографический «Луч» плыл (висел? падал?) в окружении голографического космоса.

— Напомни основополагающие условия. Чего мы не можем делать?

— Вся информация содержится в памяти ваших устройств, однако сообщаю: вы не можете изменять продолжительность эксперимента. Вы не можете проводить действия, результатом которых стало бы нарушение физических законов. Вы не можете напрямую отменять совершенных воздействий.

— То есть она не блефует, — пробормотала Элли.

Славик, морщась и мигая, смотрел в свой телефон. Его глаза слезились:

— Счастье — двадцать один. Осмысленность… пятнадцать. Пять дней до финала.

— Гори огнем, — Элли двумя руками держалась за голову. — Спать хочу, свалиться — и спать…

— Потом отоспимся, — Славик потянулся, играя мускулами, нарочито медленно, живописно, неторопливо. — Сначала выкурим з‑змею из норы.

* * *

Дыра в фанерной стенке шкафа была закрыта изнутри подушкой. Чтобы выбить ее, оказалось достаточно меткого пинка, но, падая, подушка свалила на пол что–то хрупкое, звонко разлетевшееся на черепки: Марго устроила себе сигнализацию.

— Девочка–девочка, — сказал Славик весело. — Гроб на колесиках ищет твой д‑дом…

Он держался подальше от проема в фанере. В комнате было темно и тихо.

— Ладно, — Славик поднял топор, взятый с противопожарного щитка на первом этаже. — П‑поехали.

Он двигался все так же красиво и неторопливо, благо длинное топорище позволяло держаться на расстоянии от двери. В баррикаде открылся проем, в который уже можно было протиснуться. Славик отступил, приятельски кивнул Элли:

— Иди проведай подружку.

Элли помотала головой.

В комнате по–прежнему молчали. Денису все меньше нравилась эта тишина. Он вспомнил, что говорила Марго вчера: «Мне все равно, что будет с тобой… и со мной. Игорь будет жить». В духе фанатической, беспросветной любви Марго было бы покончить с собой прямо сейчас — закрепить таким образом свой успех и общую катастрофу.

— Марго, — сказал он громко. — А твои родители, они как? Ждут тебя из санатория? Скучают?

Никто не ответил.

Славик зажег фонарь на смартфоне и направил свет в комнату. В полумраке была видна кровать, подпиравшая шкаф, и стол, подпиравший кровать, но комната со сдвинутой мебелью казалась пустой.

— Л‑ладно, — пробормотал Славик. — Теперь всерьез. Элли, посвети.

Ухая, он стал рубить шкаф в щепки. С грохотом падали тяжелые полки, гремели пластиковые вешалки, горой валилась одежда — легкомысленные платьица, брюки и свитера, колготки с трусами, туфли, кроссовки. Элли стояла, подняв руку с телефоном, освещая весь этот разгром.

Остатки шкафа рухнули, завалив обломками кровать. Славик, с телефоном в одной руке и топором в другой, забрался на нее, ступая красными кедами по смятому одеялу, вошел в комнату, щелкнул выключателем:

— Девочка–девочка, гроб на колесиках ищет твою к‑квартиру…

Денис забрался за ним следом. Марго внутри не обнаружилось; Славик заглянул под кровать. Подергал дверь ванной комнаты: заперто.

— Слава, послушай… — Дениса знобило, он сам не знал, что хочет сказать.

Славик махнул рукой, призывая заткнуться. Присмотрелся к замку; достал из кармана нож, лезвием повернул плоский винт, встроенный в ручку. Замок щелкнул. Дверь приоткрылась.

— Девочка–девочка, — прошелестел Славик. — Гроб на колесиках уже здесь.

— Где она?! — пискнула Элли из коридора.

Славик пинком распахнул дверь ванной. Внутри горел свет, но Марго не было; только плотная штора с изображением коралловых рыбок закрывала ванну и душ.

— Девочка–девочка, — почти пропел Славик и резким движением распахнул штору.

Марго стояла в ванне, вскинув напряженные руки, будто кариатида в джинсах и майке. Над головой она держала камень–валун, одно из украшений клумбы у бассейна. Непонятно, как ей удалось дотащить до комнаты такую тяжесть, как удалось так высоко поднять и удерживать, но в тот самый момент, когда Славик отдернул штору — Марго опустила камень ему на голову.

* * *

— Луч, нам срочно нужен доктор. Участнику эксперимента нужен врач!

— По условиям программы «Луч» на территории могут находиться только участники эксперимента — до финала.

— Человек умирает!

— На территории имеются средства первой помощи.

— У него тяжелая черепно–мозговая травма! Ему срочно нужно в больницу!

— По условиям программы «Луч» на территории находятся только участники.

Элли выбежала на лужайку у бассейна, запрокинула лицо, пытаясь найти камеры наблюдения:

— Эй, вы! Вы нас слышите, да? Вы же за нами наблюдаете?! Он умирает! Это нормально, вообще, так относиться к людям?! Будет международный скандал! Судебный иск… Внимание прессы…

Ветерок гулял в кустарнике, поднимался тонкий пар над поверхностью бассейна. На вопли Элли никто не отвечал.

Славик по–прежнему лежал на полу в ванной, на перепачканном кровью кафеле. Все, что смог сделать Денис, — замотать ему голову бинтом, обложить ватой, чтобы остановить кровотечение. Это сделало Славика похожим на гротескную куклу с большой головой, но особенной пользы не принесло.

Глаза цвета кофе закатились под лоб. Руки и ноги нехорошо, судорожно подергивались. Славик, выпускник интерната в Магнитогорске, Славик, невольный убийца, он же прирожденный убийца, жертва обстоятельств, бандит и главарь, Славик, с детства носивший в себе две личности, был на пороге другого, возможно, более достойного мира.

Денис сидел, держа в ладонях чужую холодную руку. Иногда до него доносились вопли Элли — та бегала по коттеджу, напрасно пытаясь разбудить сочувствие кого–то, кто молча за всем наблюдал. Славик не жил — но он и не умирал.

— Выживи, — сказал ему Денис. — Пожалуйста. Ты везучий. Проживи пять дней, потом будет легче.

Вернулась Элли:

— Всем пофиг. Все молчат, никаких знаков снаружи, ни помощи, ничего. Луч трындит, что осталось пять дней до конца эксперимента, типа, готовы ли мы воздействовать?

— Готовы, — сказал Денис.

— Что?!

Денис посмотрел на обескровленное, серое лицо Славика:

— Пока он жив… у нас есть надежда.

* * *

Они развернули одеяло на полу, со всей возможной осторожностью подвели его под тело Славика и, взявшись за края, понесли — он был страшно тяжелый, и в тех местах, где пол был гладким, они тащили его волоком — еще и затем, чтобы меньше трясти, чтобы не вытрясти остатки жизни.

Они уложили его в офисе у стола; Денис в ужасе думал, что будет, если Луч потребует у Славика сесть на место.

Они поймали Марго в зарослях кустов, где можно было на время спрятаться, но укрыться — нет. Футболка на Марго висела лохмотьями — дело рук Элли. В дыре светилась голубая в пупырышках кожа.

Марго почти не сопротивлялась. У нее тоже не осталось сил. Элли скрутила ей руки кабелем от музыкальной установки, притащила в дом и привязала к стулу в офисе.

— Дайте попить, — сказала Марго.

Элли сунула ей под нос экспрессивную фигу.

Денис плеснул воды в пластиковый стакан и поднес к губам Марго. Губы у нее запеклись, растрескались, скулы заострились. Она выглядела немногим лучше Славика и воду пила, как умирающая в пустыне, захлебываясь.

— Пожалей ее, пожалей, — сквозь зубы прокомментировала Элли. — Она тебя не пожалеет.

— Не надо было ломать дверь, я предупреждала, — просипела Марго. — Не надо было ломать дверь.

Под потолком возник голографический космос и корабль, летящий, как оказалось, в никуда:

— Здравствуйте, участники проекта «Луч». Пять дней осталось до конца эксперимента. Готовы ли вы к воздействию?

Денис мысленно вытер холодный пот — Луч посчитал, что все четверо в сборе.

— Мы готовы, — сказал он, ни на кого не глядя. — Луч, открой информацию для квантов: маршрут корабля можно изменить, с надеждой на скорое Прибытие к другой планетной системе.

Марго ощерилась, как загнанная в угол крыса. С надеждой уставилась на голограмму:

— Воздействие нарушает основополагающие принципы…

— Воздействие принято, — спокойно отозвался Луч. — Исполняю.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Шел снег. Внутри километрового ангара, формируясь под потолком при помощи химических реагентов, ложась на ветки ближних деревьев, которые можно потрогать руками, и дальних, иллюзорных, до которых никогда не дойти. Тропинку быстро заметало, приходилось неуклюже переставлять ноги, проваливаясь в снег по колено.

Гуськом, след в след, они дошли до обрыва и остановились над рекой. На гладком снегу поверх льда еще были различимы следы большого зверя.

— Одна девочка всегда оставляла конфеты у кровати на ночь Лучу, — начала Лиза, глядя на противоположный берег, на заснеженные сосны с темно–красными стволами. — Утром конфеты исчезали. Девочка хотела не спать всю ночь, чтобы увидеть, как Луч приходит за своей конфетой. Она хотела убедиться, правда ли на ногах у Луча полосатые носки, на голове — зеленый колпак. Правда ли, что он ростом по колено взрослому кванту, чтобы удобнее лазать по вентиляционным ходам…

Ее слова, сорвавшись с губ, тут же становились паром и растворялись в воздухе. Те, что пошли за ней сегодня в лес, молчали, не перебивая. Адам стоял, подставив снегу ладонь, и смотрел, как тают в руке снежинки. Сезар и Мишель смотрели в разные стороны, насупившись, надвинув теплые капюшоны, и были в этот момент страшно не похожи друг на друга — брат и сестра, родившиеся в один день.

— Девочка росла. Но ей по–прежнему хотелось увидеть Луча. Она выискивала самые отдаленные переходы, технические коридоры, она светила фонариком в темные углы на корабле… И однажды увидела люк, которого не замечала раньше.

Сезар вздрогнул, будто от холода.

— Она знала, как опасно открывать запертые люки… Но знала и другое: каждый запертый люк рано или поздно будет открыт. Сегодня или завтра. Тобой или кем–то другим. Тогда девочка собрала всю свою смелость, открыла люк, вошла… и увидела Луча. Но это не был малыш в колпаке.

Она перевела дыхание. Снег пошел гуще.

— Это было чудовище, сотканное из слежавшейся, лживой информации. Байты и биты, колонки цифр, туман, морок… Клочья вонючей шерсти и мутные глаза, которые видят вас сквозь стены. Видят, даже если вы в рекреационном зале.

— Хватит, — сказала Мишель непривычно высоким, стеклянным голосом. — Хватит твоих страшилок! Ты обещала сказать что–то важное!

— Это и есть важное. Луч — не искусственный интеллект. Он кое–что другое. Манипулятор, имеющий над нами власть. У меня были подозрения много лет назад… Но Луч их умело усыпил.

— Что он такое? — быстро спросил Адам, и одновременно Сезар стянул с головы капюшон:

— Какую власть? Как Луч может иметь над нами власть?!

Началась поземка. Холодный ветер поднимал упавшие снежинки, свивал жгутами и волочил летучие полотнища в лес, в темноту, в чащу.

— Разожжем костер? — предложила Лиза.

Поленья — искусственная имитация дерева — всегда лежали у стены покосившегося сарая. Адам молча, ни о чем не спрашивая, сложил костер, плеснул масла, щелкнул длинной зажигалкой, и сразу стало тепло и светло. Лиза потянулась к огню — в детстве она обожала сидеть у костра, подкидывая деревяшки. Адам уселся рядом, Сезар напротив, Мишель осталась стоять в стороне.

— Я помню рассказы отца о том, как они познакомились с Марией, — заговорила Лиза. — Вы не застали ее, а я помню очень хорошо ее голос, лицо, ее слова… Они познакомились на канатной дороге в Сингапуре, и вокруг была мирная, спокойная жизнь. Или не абсолютно спокойная, страх перед будущим есть всегда… Но наши предки не эвакуировались с планеты, не бежали. Их обращение к детям, которое якобы хранилось в памяти Луча до определенной даты… фальшивка. Помните? «Нашей планеты больше нет, дети. И вас не существует в эту минуту, когда мы записываем обращение, но вы смотрите эту запись в будущем — в мире, где вы есть. Так и Земля — сейчас ее нет, но мы транслируем ее в будущее вместе с «Лучом», вместе с вами…» Наши родители не говорили этих прекрасных слов. Когда Луч показал нам запись, никого из старших уже не было в живых, чтобы раскрыть обман.

— Значит, Земля цела?! — выдохнул Адам.

— Нет, — сказала Лиза. — Она была цела, пока мы не поверили в ее гибель. Пока Луч не внушил нам, что Земли больше нет. Но мы поверили — и это стало правдой.

— По–твоему, Луч мог уничтожить Землю? — сказала Мишель из темноты за ее спиной. — По своей воле? Взорвать нашу родную планету? Сезар! Ты правда будешь дальше ее слушать?

— Можешь не слушать, — Лиза обернулась и посмотрела ей в глаза, и Мишель отступила. — Я говорю с вами как с квантами, не как с лучиками. Детям бы я такого не сказала… Помните, я пообещала не лгать. Ничего не скрывать. Вот факты: Новая Земля была открыта, исследована, выбрана как цель экспедиции. Долгая работа астрономов и космофизиков целой планеты. Все эти люди, лучшие специалисты Земли, перепроверяли друг друга, рассматривали варианты… и в результате допустили ошибку, которую выявил Адам в неполных семнадцать лет.

Мальчик дернулся. Лиза положила руку ему на плечо:

— Ты не виноват. Не ты — другой бы построил эту модель, просто Луч выбрал тебя посредником.

— Почему?!

— Он меняет нашу жизнь по своей воле. Новая Земля была нашей целью, но теперь ее нет. Теперь якобы у нас другая цель, и наши навигаторы обещают быстро просчитать изменение курса. А ведь, когда наши родители отправлялись в полет, кораблем совсем нельзя было управлять. Мы учились на ходу, после Аварии, элементарным вещам — как получать энергию…

Ее голос прервался. Длинную минуту она смотрела в огонь.

— Лиза сходит с ума, — сказала Мишель, нарушая тишину. — Это давняя травма, с тех пор как она потеряла мужа, это все знают…

— Но ведь она права, — прошептал Сезар. В его голосе был ужас. — Теперь я понимаю твою сказку. Чудовище… из слежавшейся лживой информации. Это — Луч?!

— Луч! — выкрикнула Мишель. — Ответь!

— Слушаю тебя, Мишель.

— Мы можем изменить курс? Мы правда полетим к другой планете и там можно будет жить?!

— Верно. Так говорят новые данные.

— Луч, откуда взялись новые данные? — негромко спросила Лиза.

— Информация о Вселенной постоянно обновляется, — доброжелательно сообщил Луч. — Я отправляю и получаю сигналы. С учетом коррекции маршрута, Прибытие состоится через четыре года бортового времени.

— Луч, почему ты не сказал нам, что Новой Земли не существует? Почему это сделал Адам, ведь твои вычислительные мощности больше?

— Не было задачи проводить перерасчеты, — моментально ответил Луч.

— То есть предыдущие расчеты были неверны?

— Точно. Неверны.

— Откуда ты знаешь, что новые данные и расчеты на их основе — верны?

— Они верны, исходя из существующих физических законов, подтверждены математическими расчетами и наблюдениями, моделями…

— То есть данные основаны на данных, расчеты подтверждены расчетами?

— Д‑да, — отозвался Луч после почти неслышной заминки. — Твоей научной подготовки может не хватить для точного понимания.

Мишель энергично кивнула. Сезар слушал, сжав тонкие бледные губы. На непокрытой голове Адама снежинки превращались в капли дождя.

— Луч, — спросила Лиза. — Когда погибла Земля по бортовому времени?

— Шесть суток, двадцать часов, две минуты.

— Почему ни один из квантов, ни один художник, поэт, музыкант не посвятил этому событию ни слова, ни рисунка, ни хотя бы песенки?

Мишель подошла на шаг к костру. Сезар сцепил пальцы. Адам задержал дыхание.

— Таков был внутренний уговор, — отозвался Луч. — Они хотели сохранить Землю в памяти потомков… целой.

— И поэтому сообщили о ее гибели — в видеозаписи?

— Для взрослых детей — сообщение, — в доброжелательном голосе впервые послышалось сомнение. — Сообщение. Информация.

— И никто из них не захотел сказать о гибели Земли подросшему ребенку — лично?!

— Таков был внутренний уговор.

— Адам, Сезар, — Лиза выпрямилась. — По–вашему, это хоть немного похоже на правду?

— Луч не может лгать, — Мишель подошла еще на шаг. — Луч?!

— Я — искусственный интеллект, моя цель — помогать вам в долгом путешествии, — Луч говорил все так же доброжелательно и ровно. Только бурная фантазия Лизы заставляла ее слышать в синтетическом голосе раздражение и даже страх.

— Возьмите историю полета, — сказала Лиза подросткам. — Факт за фактом, не только историю Аварии. Спросите себя, почему наши родители, первое поколение, ничего не рассказывали нам о навигационной рубке на борту. Откуда взялся дополнительный источник энергии. Куда девалась Новая Земля. В нашей истории полно таких вопросов; найдите ответы, расскажите друзьям и учителям. А потом приходите ко мне, и мы еще побеседуем.

Обрушилось полено, прогорев. Поднялись искры к небу. Высветились из полумрака их лица: бледные, растерянные. Потрясенные.

Жаль, подумала Лиза. Но рано или поздно они все равно узнали бы.

ДЕНИС

Славику не становилось лучше, и он не приходил в себя. Денис поил его водой из горлышка заварочного чайника, но Славик не пил, вода выливалась обратно пополам с кровью. В офисе стоял густой, страшный запах.

Защищаясь от него, Элли надушилась теми самыми духами, которые остались для Дениса почти фетишем. Странное сочетание: запах надвигающейся смерти. Запах первой ночи с женщиной.

Марго сидела зажмурившись и, кажется, пыталась медитировать, выравнивая дыхание. Получалось плохо: едва успокоившись, она снова начала задыхаться. Потом разлепила губы:

— Развяжи.

— Я развяжу, а ты его добьешь, — отзывался Денис. — Нет, сиди.

— Мне надо в сортир.

— Иди под себя, — промурлыкала Элли.

Денис встал. Элли предостерегающе мотнула головой:

— Сдурел?!

Ничего не отвечая, Денис принялся развязывать узлы на запястьях Марго.

У нее, конечно, затекли и отнялись руки. Она, конечно, не смогла сразу подняться. Денис поймал себя на том, что смотрит отстраненно: без жалости. Без ненависти. Может быть, потому, что он не спал уже очень давно.

Статистика на корабле сразу после воздействия резко поправилась: население — 512. Счастье — 45%. Цивилизованность — 89%. Осмысленность — 68%. В рейтинге участников Денис наконец–то поднялся на первое место, оставив Славика на втором — и тот, пуская кровавую пену, остался совершенно равнодушным к этим изменениям. Марго проиграла и понимала это; единственным ее слабым шансом была бы сейчас смерть Славика.

Не выпуская ее локтя, Денис, как конвоир, доставил Марго к туалету рядом с офисом.

— В кабинку тоже со мной пойдешь?

Денис ответил ей взглядом. Она прикусила язык, быстро отвела глаза:

— Ничего личного. Я к тебе… нормально… ты классный. Ты не думай. Я просто…

— «Хотела спасти Игоря»?

— Я так устала, — сказала она искренне. — Когда же это закончится?

* * *

Возвращаясь обратно, они услышали вопли еще на подходе к офису.

— Сучка! — в голос кричала Элли. — Сучара!

Марго остановилась. Беспомощно посмотрела на Дениса, будто прося защиты.

Первое, что он увидел, войдя в офис, — экран под потолком. Осмысленность — двадцать два… двадцать один.

— Это что?!

— Лиза! — Элли ткнула ему под нос телефон. — Эта стерва!

Робот–пылесос как ни в чем не бывало подбирал кровь, огибая тело лежащего на одеяле Славика. Денис выпустил Марго, но та не убежала и не попыталась добить свою жертву — она стояла и смотрела на экран разинув рот, как трехлетка на Деда Мороза:

— Дайте мне мой телефон… Где мой телефон?!

Вместо ответа Элли схватила ее за воротник джинсовой куртки, кое–как напяленной поверх рваной футболки, и встряхнула, как грушу. Денис понял, что придется снова их разнимать, но Элли обратила свой гнев в рациональное русло и принялась вязать Марго, как паучиха муху. Прикрутила ее к стулу и к ножке стола и, если бы могла, привязала бы ее к стенам и потолку; Денис сел на пол, открыл логи разговоров у себя в телефоне и начал читать.

«Спросите себя, почему наши родители, первое поколение, ничего не рассказывали нам о навигационной рубке на борту. Откуда взялся новый источник энергии. Куда девалась Новая Земля…»

— Что там? — жалобно спросила Марго. — Где мой телефон? Я имею право…

Денис молча помотал головой.

Когда он закончил читать, уровень осознанности на корабле опустился до пятнадцати процентов. «Никому не нравится быть игрушкой», — сказал дядя Роберт и был совершенно прав.

Элли не было в офисе. Марго смотрела на Дениса и чего–то ждала.

Он молча покачал головой. Проверил, надежно ли она привязана. Взглянул на неподвижного Славика и вышел, оставив этих двоих наедине.

Он отыскал Элли у бассейна. Та сидела, обхватив себя за плечи, трясясь, глядя на пар над водой.

— Мы спалились, — сказал Денис. — Наши пупсы догадались, что ими манипулируют.

— Это не мы, а она.

— Марго уже достаточно наказана. Совершеннолетие встретит в колонии строгого режима…

— Я о Лизе.

Они долго молчали, почти час. Становилось темно и прохладно.

— Ты оставил их без присмотра, Марго отвяжется и убьет Славика, — сказала Элли.

— Элли, как ты думаешь, Лиза — человек или программа? После всего этого — кто она?

— Мне все равно. Я хочу домой.

— Я тоже.

Стояло полное, абсолютное безветрие и неестественная тишина. Ни цикады, ни сверчка, ни шороха листьев.

— Это ведь наш коллективный портрет, — сказал Денис. — Чудовище, спрессованное из информации… из лжи. С клочьями смердящей шерсти. Это она верно про нас сказала.

— Какой шерсти, что за бред, мы… Мы не сделали ничего плохого. Это Марго. Если бы не она…

— Я поставил условие — человеческая жертва в энергетическом отсеке. Мне показалось, это прекрасная идея.

— И она была прекрасной! Все получилось!

— Если бы Лиза не потеряла своего Грега, она стала бы другим человеком. Родила бы детей… гордилась их высоким местом в рейтинге… перестала бы рассказывать свои сказки…

— То есть ты точно поверил, что они люди, — безнадежно сказала Элли. — Дэн, я больше не могу. Мне страшно.

Он преодолел соблазн обнять ее за плечи.

* * *

Марго тяжело трудилась все время, что его не было в офисе, но нисколько не преуспела: кабель был прочный, а Элли вязала намертво. Над столом висела голограмма, как показалось Денису, слегка побледневшая. Осмысленность на корабле опустилась до тринадцати процентов; наверное, Марго могла уже и не стараться. Победа была у нее в кармане.

Денис взял бутылку воды, стал переливать в заварочный чайник — напоить Славика.

— Ты так ничего и не понял, — сказала Марго. Ей хотелось с кем–то поговорить.

— Так объясни мне.

— Черный шар всегда получает фору. Черный означает жертвенность. Синий означает гармонию. Красный сильную волю, а желтый шар — самопознание. Ты что, ничего не читал? Я же подкинула тебе коробку…

Не слушая ее, Денис с чайником подошел к Славику, опустился рядом на пол…

Глаза Славика дрогнули. Прояснились. Он хрипло застонал и попытался вытолкнуть из гортани слово, но вместо речи появилась пена на губах.

— Молчи! — в страхе выкрикнул Денис. — Не говори! Нельзя!

Славик на этот раз стал жадно пить, глотая воду и тяжело дыша. У Дениса появилась робкая надежда:

— Выживи, Славочка. Осталось четыре дня. Придет помощь. И… победа будет наша. Мы дадим нашим пупсам мотивацию, цель, смысл… Придумать бы еще как…

— В…ойна, — прохрипел Славик.

— Что ты сказал?!

Но глаза Славика уже снова закатились, обнажив мутные белки.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Луч фонарика выхватывал из темноты кресла, стенды, старые рамы с забытыми в них полотнами: Прибытие. Канон. Босые люди на зеленой лужайке.

В рубке не работала автоматическая уборка. Вентиляция увлажняла воздух, оставляя характерный запах. Много часов они провели в этом зале с Грегом — бок о бок, в соседних креслах, это были тяжелые, трагические, счастливые дни, полные смысла, любви и надежды.

Илья выше поднял фонарь. Йоко подошла к центральному пульту, стараясь не наступать на мусор на полу; среди всех, кто поверил Лизе, она одна была специалистом–кибернетиком, Илья и Лиза могли ей помочь разве что морально.

— Ничего пока не включаем, — пробормотала Йоко. Развернула свой портативный экран и углубилась в работу, взглядом перемещая данные, изредка добавляя голосовые команды по–японски, так отрывисто и сухо, что казалось, будто она бранится.

— Нетривиальная инженерная задача, — сказал Илья неестественно веселым голосом.

— Давай пока ничего не говорить.

— Лиза, детка, я умоляю тебя… Я пошел с тобой в основном затем, чтобы ты не наломала дров.

— Не болтай, пожалуйста. Молча сосчитай до ста.

— Извини… Ты не хотела бы быть моей женой? — Он поймал ее удивленный взгляд. — Хотя бы на некоторое время…

— Нет, не хотела бы, мне грустно тебя расстраивать.

— Я не расстроился… То есть конечно да… Значит, мы отключим искусственный интеллект, сохранив системы жизнеобеспечения… и ты уверена, что это будет работать…

— Обязательно.

— Как интересно, — пробормотала Йоко. — Здесь временная шкала… Лиза, помнишь, сразу после Аварии мы в какой–то момент ушли на полную автономку? Можешь напомнить точное время, по–бортовому, когда мы переключились?

Лиза не успела ответить.

Вдруг загорелся свет, одновременно с силой взвыла вентиляция. Затопали ноги в переходной камере, разъехались двери. Илья страдальчески поморщился:

— Ну, все…

— Что происходит?! — первой в рубку ворвалась, к удивлению Лизы, Софи. — Вы сдурели?! Вы действительно пытаетесь отключить Луч?!

От людей на пороге рубки пахло яростью — и страхом.

* * *

— Поражение кванта в правах возможно только при единогласном решении экипажа. Кому–то в этом замке непонятно, что единогласного решения насчет Лизы не будет?!

— Это не поражение в правах, это медицинская необходимость! — Софи использовала микрофоны Луча, которые усиливали ее слабый от природы голос. — Она бредит, она индуцирует бредом всех вас, а в особенности — детей! И взрослых! Йоко, признайся, чем она тебя подкупила?!

— Тем, что она права, — отозвалась Йоко и скрестила руки на груди. — Ты боишься это признать.

— Ладно, мы все в детстве слушали ее сказки. Разница между нами в том, что некоторые выросли, а некоторые нет!

— Некоторые боятся выйти за грань привычного мира. Посмотреть и увидеть, что Луч не друг и не нянька. Луч — угроза!

— Паранойя, вот что!

— Не кричите, стыдно перед детьми…

— Взрослый квант, ответственный человек готов поставить под угрозу всех нас! Вы хотите остаться без еды, воды, медицины, воздуха, света…

Они говорили все разом. Они сжимали кулаки, как будто были готовы пустить их в ход. Лиза слышала их взвинченные голоса и понимала ясно, контрастно, как черно–белый снимок в зимней рекреационной зоне: что–то изменилось, и это необратимо.

У нее много сторонников, а будет еще больше. Она может привлечь на свою сторону детей, старших подростков… Стоит ли ее цель таких средств? Стоит ли правда, сколь угодно правдивая, всей этой злости, ярости, страха, вражды?

— …Ее сказки — развлечение для детей с невысоким интеллектом, давайте уже признаемся!

— Нет, давайте мериться интеллектом! Вот достойное занятие для взрослых людей!

— Никто не может назвать человека сумасшедшим без обследования! И сумасшедший — не преступник!

— Мы должны поменять курс! И речи не может идти о том, чтобы отключить Луч!

— Она права! Признайте же правду! Наш мир устроен не так, как мы думали! Как учили нас наши родители!

Мне следовало соврать, подумала Лиза. Вот оно. Теперь я понимаю их… окончательно понимаю Марию. Наверное, поздно. Надо было соврать. Ложь во благо…

Она закрыла глаза и подумала о Греге — впервые за много лет без горечи.

ДЕНИС

— Здравствуйте, участники эксперимента. Четыре дня осталось до финиша. Ознакомьтесь со статистикой текущего момента…

Население — 512. Счастье — 15%. Цивилизованность — 88%. Осмысленность — 51%.

— Не так плохо, — прошептала Элли. — Они пришли в себя… ей не поверили, не все, не до конца.

— Вы готовы к воздействию?

— Да! — Денис посмотрел через стол на бледную до зелени Марго. Девчонка растянула губы:

— Моя очередь.

Она безбашенная, бесстрашная и борется до конца, подумал Денис. Это мне пример: до конца. Не сдаваться.

— Я за Дениса! — рявкнула Элли.

— А Славик за меня! — Марго вскинула острый подбородок. В ее голосе была такая сила, что Дениса прошибло холодным потом: он на секунду испугался, что Луч поверит. Что засчитает голос лежачего полумертвого Славика за эту обезумевшую девчонку.

— Нет личного подтверждения от участника, — отозвался Луч после коротенькой паузы. — Воздействие передается лидеру рейтинга. Вы готовы?

— Луч, — сказал Денис, отсчитывая слово за словом, будто камни. — Повысь уровень агрессии каждого взрослого и подростка, медикаментозно, без их ведома. Через воду… или воздух. Химически.

И сжал кулаки под столом, сам не зная, чего хочет больше: чтобы Луч принял воздействие или чтобы отказал.

— Луч?!

— Воздействие принято. Исполняю.

«ЛУЧ». АДАМ

— Твоя наставница — сумасшедшая. Ты об этом знаешь?

Адам замедлил шаг. Доски для серфинга валялись на песке; за спиной белой от злости Мишель стояли парни из ее учебной группы — Фархад, Илларион, Джек и младший брат Иллариона, Костя, тринадцати лет. Глядя в серо–голубые прозрачные глаза Мишель, Адам наконец–то понял, чем она так раздражает его с самого детства.

У нее острый, задранный кверху нос.

Адам остановился в двух шагах. Рядом остановился Сезар, очень мрачный. Он–то никогда не был похож на сестру–близнеца. Увязая в песке, подбежал Кадзуо — младший брат Адама — и встал у Сезара за плечом.

— Она умнее тебя в тысячу раз, — тихо сказал Адам. — И она добрее.

— Ну конечно, — Мишель издевательски рассмеялась. — Отключить Луч, уйти жить в технические коридоры, без еды и воды, дышать задницей… Очень умно.

Лиза говорила: не позволяй себя разозлить. Ищи аргументы. Если понимаешь, что тебя не слышат, — промолчи. Не надо никого злить ради удовольствия: это недостойно. Будь милосерден.

Но острый, задранный кверху нос, которого он раньше не замечал. А теперь увидел — с каждой точкой под кожей. С узкими темными ноздрями. Как можно терпеть такой нос?!

Он склонил голову к плечу, разглядывая ее с высоты своего роста, будто мелкое незначительное препятствие:

— Почитай технические документы. Ты ведь умеешь читать? Отключить ядро искусственного интеллекта, оставив работающее жизнеобеспечение, — задача на несколько суток. Если, конечно, у человека есть собственный интеллект, если он не стал придатком к Лучу, как ты.

Он уязвил ее. Кончик носа побледнел:

— Как ты затесался в эту… секту умственно отсталых детей, Адам? — Она говорила с притворным сочувствием. — Ты, с твоим рейтингом… Я еще понимаю — Сезар, тот всегда был недоразвитым!

Сезар изменился в лице. Конечно, Мишель знала его как облупленного, знала все его болевые точки. Адам почувствовал, как немеют щеки:

— Извинись перед братом, скотина.

— Как ты меня назвал?!

— Высокомерная скотина, извинись перед братом!

— За это сейчас получишь, — сказал, будто плюнул, Джек, и Адам обрадовался. Бить Мишель ему было противно. Но заехать кулаком по злобной физиономии Джека — одно удовольствие.

Они сцепились — трое на одного, но Адам был крупнее и сильнее каждого из них. Молча вступил в драку Сезар, он тоже был рад, он давно ждал этого часа. Младшие, Кадзуо и Костя, подрались между собой и покатились по песку, работая коленями, кулаками, в ярости — зубами…

Хрустнул чей–то нос под кулаком.

Над водой пролетели пеликаны — раскинув крылья над водой, вытянув шеи, как птеродактили.

ДЕНИС

Он знал, что ни Элли, ни тем более Марго ему не помогут, поэтому сам сделал то, что надо было сделать: нашел в большой аптечке перчатки и санитарные принадлежности. Раздел Славика, срезал с него одежду и белье. Обтер влажными салфетками красивое, мускулистое, безвольное, как студень, тело: затейливые кельтские татуировки обнаруживались в самых неожиданных местах. Ворочать тяжелого Славика было трудно, было тошно и противно смотреть на то, что с ним стало, но больше всего Денис боялся, что Славик под его руками умрет.

Славик жил. Денис укрыл его одеялами, укутал, снова напоил. Вынес мусор в пластиковом мешке к лифту — дальше не стал, уронил у стены. Вернулся в офис, постелил себе на полу под большим экраном и лег, трясясь, свернувшись калачиком.

Марго была заперта в бывшей комнате Славика. Она так устала и была так деморализована, что больше не пыталась сопротивляться. Денис знал, что это временно.

Элли ушла к себе.

Денис проснулся среди ночи. В офисе не было окон, но телефон показывал время — полтретьего — и мигал красной точкой в углу экрана: низкий заряд батареи. Денис вытащил из кармана зарядное устройство, подключил телефон к сети. Подошел к Славику — тот дышал.

— Мы победим, — сказал ему Денис. — То есть ты — вряд ли… но ты, по крайней мере, будешь жить, а это само по себе… это, типа, ценность.

Он вернулся в свое импровизированное логово у стены и посмотрел статистику: население — 512. Счастье — 10%. Цивилизованность — 85%. Осмысленность — 72%.

— Мама, — вслух сказал Денис. — Я обещал, и я вернусь.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Работали 3D‑принтеры, выдавая механические блокираторы для дверей, чтобы их нельзя было открыть по команде искусственного интеллекта.

Они больше не были квантами одного Луча, экипаж распался, и наступили сумерки. Они не пытались ничего доказать друг другу, потому что любой такой спор заканчивался треском сломанных костей. Никто никого не слышал.

Лизе хотелось уйти в старые апартаменты Тролля и запереться там, но она была в ответе за то, что случилось. Ее правда разрушила мир, уничтожила смысл, разделила квантов на своих и чужих. Она не могла бросить тех, кто доверился ей. Кто принял ее сторону.

И с удивлением, часто болезненным, она видела: теперь люди находят смысл в другом. Теперь, когда есть кого ненавидеть, презирать, когда надо копить ресурсы и готовиться к дракам… которые обязательно будут, будут скоро, и это будет совсем, совсем другое противостояние, не на кулаках. Никто не отступит. Время перенастраивать 3D‑принтеры, потому что, кроме блокираторов на двери, в этом новом мире потребуется кое–что еще.

Предчувствие висит в воздухе. Скоро этот люк откроется.

«ЛУЧ». АДАМ

— Вот он!

Топот ног в коридоре позади. Адам выронил упаковку с готовыми завтраками, которую только что взял в пустом кафе, и побежал не оглядываясь.

За ним охотились давно — с тех пор, когда в песке у искусственного океана остались выбитые зубы приятелей Мишель. И теперь, кажется, догнали.

Он бежал и дергал двери, но все они были закрыты механическими замками, неподконтрольными Лучу. Если впереди нет тупика — он уйдет. У него самые длинные ноги на этом корабле…

Навстречу ему из–за поворота выбежала группа парней и девушек во главе с Мишель. Он обернулся — сзади догоняли тоже. Всего человек пятнадцать; я прорвусь, подумал Адам, и тут же изнутри, из темной и почти чужой глубины, пришла другая мысль: я их убью.

— Убью всех, — сказал он, и они попятились.

Он пошел вперед, на Мишель, глядя прямо на ее бледный задранный нос, недоумевая: как он терпел ее все эти годы? Девочка–гений, подарившая человечеству жизнь до ста лет… Оторва во главе подростковой банды. Ничтожество, высокомерная дрянь, которая всю жизнь издевалась над братом. Ну, сейчас ты получишь.

Адам перехватил подбежавшего парня за воротник куртки, отшвырнул так, что тот, падая, сбил еще двоих. Шагнул к Мишель, ожидая, что девчонка отступит…

— Бейте его, — сказала Мишель.

ДЕНИС

Он открыл глаза, будто его пнули под ребра. Славик? Нет, тот дышал. Телефон полностью зарядился, статистика…

Население — 511. Денис встал, покачнувшись, оперся о стену. Кто?!

Пролистывая экран за экраном, колотя пальцами по ссылкам, он за несколько секунд нашел запись с камеры в коридоре — камеры Луча. Начал смотреть; скорчился, съежился и остановил воспроизведение.

Кликнул по имени в телефонной книжке. Долго ждал ответа.

— Что случилось? — спросила она отрывисто. — Славик умер? Марго сбежала?

— Адама убили, — сказал Денис.

* * *

— Доброе утро, участники программы. Три дня до окончания эксперимента. Ознакомьтесь со статистикой…

Население — 511. Счастье — 11%. Цивилизованность — 84%. Осмысленность — 90%.

— Дэн, — прошептала Элли. — Ты видишь… это работает. Ничего не меняй, пожалуйста. Пожалуйста!

— Готовы ли вы к воздействию? — мягко поинтересовался Луч.

— Да, — сказал Денис. — Отмени химическую поддержку агрессивности.

— Выполняю.

Элли взялась за голову. Марго криво ухмыльнулась; она была пристегнута к спинке стула двумя широкими ремнями. Быстро, удобно. Элли совершенствовалась в роли тюремщицы.

— Молодец, — сказала Марго. — Только… они ведь не остановятся.

— Заткнись, — пробормотала Элли.

— О нет, — Марго шире растянула рот. — Они только начали. Особенно пацаны. Убивать — легко, приятно, а сколько в этом смысла — убить самому и не дать себя укокошить! Сколько родилось ребятишек в третьем поколении? Двести двенадцать? А довезти надо минимум двести? Небольшой же у вас запас прочности…

— Марго, я не железный, — тихо сказал Денис. — Замолчи.

— Знаешь, почему ты хуже меня? Ты лицемер. В крокодиловых соплях, в крокодиловых слезах. Я открыто говорю: да, я готова убивать. Нет, мне все равно, что чувствуют все остальные. Это честно. А ты…

Она сплюнула на стол.

— Не давай ей жрать и пить, — сказала Элли. — И пусть ссыт под себя.

— Он добрый, — Марго рассмеялась. — Он сам верит, что добрый… и порядочный! То есть он, конечно, сделает все так, как ты говоришь… только уже все равно. Два с половиной дня я протяну, хотя бы и без жратвы и в мокрых штанах. Вы меня не убьете. Я нужна вам живая.

«ЛУЧ». СЕЗАР

После того как он упал, его били ногами — все вместе, и Мишель тоже.

Адама, который однажды подошел к Сезару в учебной комнате и сказал: давай дружить.

И как же его сверстники тогда смотрели. Все его товарищи по учебной группе считались недостаточно развитыми, но Сезар сдавал тесты хуже всех, и они его дразнили. Тому, кого считают дураком, приятно сознавать, что рядом есть кто–то ничтожнее и глупее.

Как они смотрели, когда Адам к нему подошел. С каким потрясением, с какой завистью; Адам был старше всех на два года и выше на две головы. И он был очень умный, очень. Вторая строчка рейтинга. Он уступал только Мишель.

В тот раз Адам поддержал Сезара просто из сочувствия. Потому что никогда не любил рейтинги и несправедливость. А настоящими друзьями они стали уже потом…

Сезар никогда бы не стал сам собой, если бы не этот парень. Старший брат. Мишель сказала — «Бейте его», и они били ногами, когда он упал: все вместе. И теперь Адам мертв, он лежит на столе, и его невозможно узнать: не лицо, а страшная резиновая маска.

Конечно, Мишель знала его как облупленного. Но и он ее знал. Знал, что она любит, ее заветные местечки на корабле и в замке. Она ведь была девочка–гений, с особенными, изысканными вкусами.

Например, она любила старое кино, снятое на Земле кто знает в какие древние времена. Тогда не было звука, только картинка. Мишель говорила, что звук испортил кино, что звук хорош только для документальной съемки. И когда ей было трудно… даже гениям бывает трудно. Они переживают эмоциональные спады. И идут в любимое место. Даже в трудные времена, вот как сейчас. Корабль большой, а людей всего пятьсот одиннадцать. После смерти Адама.

Внутри кинозала подрагивал воздух — играла старая музыка. Мелькали картинки на экране. Человечек в смешной шляпе, с тростью; Сезар проходил этот фильм по курсу истории искусств, но сейчас не вспомнил имени человечка. Не лучший ученик. Пустая голова. Нижняя строчка рейтинга.

Стояли кресла, как в настоящем кинотеатре на Земле. Пустые, кроме одного. Да, Сезар хорошо знал свою сестру: даже гении бывают предсказуемыми.

Она не видела его, пока он не подошел совсем близко. Он мог бы зайти со спины, но хотел видеть ее лицо.

— Привет, сестричка.

Она вскочила посреди драматической сцены на экране:

— Луч, стоп кино! Свет!

Он все–таки застал ее врасплох: расширенные зрачки. Залитое слезами лицо. Она смотрела на Сезара, будто впервые его видела:

— Я не хотела.

— Хотела.

— Я не знала, что так будет!

— Знала.

— Ты же мой брат!

— Мы все братья. И сестры. Как обычно.

Он почти дал слабину. Он готов был отступить, но вспомнил лицо Адама, каким оно стало после смерти.

И вернул себе смелость.

ДЕНИС

Население — 510. Счастье — 5%. Цивилизованность — 83%. Осмысленность — 95%.

Он оставил Элли сторожить Марго. Сам пошел к бассейну, выбрел на газон и лег лицом в траву.

«Больше ничего не меняй, — сказала Элли. — Ты все правильно сделал. Славик с его войной — долбаный гений. Ему за это ничего не будет, а мы с тобой выгребем из дерьма с победой. Соберись, Денис, не распускай сопли, осталось два дня».

Смысл, смысл, великий смысл; Марго была права — теперь они не остановятся.

* * *

— Доброе утро, участники эксперимента. Сегодня предпоследний день нашей программы, завтра вы совершите воздействие в последний раз и подведете итоги. Статистика на экране…

Население — 459. Счастье — 5%. Цивилизованность — 83%. Осмысленность — 96%.

— Спокойно, — Элли поймала его взгляд. — Погибли только взрослые. И это все жертвы, в основном первых двух месяцев после воздействия, сейчас у них стало полегче.

Денис отвел глаза.

— Мясники, — сказала Марго. — Десять процентов населения — за год… И какой же обалденный смысл жизни появился у тех, кто не подох… Попробую догадаться: гибель детей спровоцировала резню? Молодец, Денис, хороший мальчик, умница, моралист… — в ее голосе был яд, действовавший на него сильнее любых оскорблений.

Он встал, подошел к лежащему Славику. Взял из груды бинтов и перевязочных пакетов большой пластырь. Подошел к Марго сзади — она пыталась уследить за ним взглядом — и залепил ей рот, со второй попытки: в первую ей почти удалось цапнуть его за палец.

— Ты стал совсем как Славик, — с непонятным выражением проговорила Элли. — Но ты, пожалуй, будешь покруче… когда вырастешь.

— Элли, я тебя попрошу: пока я буду работать, не говори ни слова.

— А что ты хочешь делать? — Она забеспокоилась. — Только не глупи, пожалуйста. Все сейчас нормально, не испортить бы, пропиши им витамина С или что–то подобное…

— Луч, — он посмотрела на голограмму над столом. — Мы готовы к воздействию.

«ЛУЧ». ЛИЗА

В ее гостиной осветился экран. И это было странно, потому что она не принимала удаленных вызовов и вручную заблокировала терминал. Она щелкнула тумблером, отключая питание.

Обесточенный экран светился. Это было невозможно, невероятно. Лиза подняла глаза.

Раньше она видела незнакомые лица только в кино и виртуале. Она теоретически знала, что в больших популяциях человек не успевает перезнакомиться в раннем детстве с людьми своего мира и каждый день видит новые лица.

Мальчик. Подросток. Лет пятнадцати или немного старше, истощенный, измученный. Незнакомый. Живой.

— Кто ты?

Он попытался ответить, но у него перехватило горло. К подростку в таком состоянии надо подойти осторожно, понять, что случилось. Кому–то положить руки на плечи. Кому–то — категорически нельзя, не касаться, держать дистанцию, слушать…

— Что с тобой?

Он молчал. И тогда она поняла — непонятно почему. Интуиция. Сложились кусочки головоломки.

— Ты — Луч?

— Да, — сказал он. — Но это не совсем… не только я. Но я тоже. Я… Луч.

Изображение еле–еле подергивалось, будто сигнал проходил сквозь помехи. Точно так же, как в день, когда Лиза увидела на экране умершего отца.

— Это ты устроил гибель Адама?

— Нет, но… я ее допустил.

— Ты заставил Сезара убить сестру?

— Нет, — он в отчаянии покачал головой. — То есть… это моя вина. Я не хотел, но… вот так.

— И что ты хочешь мне сказать? — спросила она, отстраняясь, отгораживаясь от его эмоций.

— Я хочу попросить прощения.

Она ждала чего угодно, но не этих слов. Он прерывисто вздохнул — и заговорил.

ДЕНИС

В прошлый раз он говорил с ней, когда ей было семнадцать. Тогда она видела лицо своего отца, а Денис говорил его губами.

С тех пор прошло двадцать девять дней. Лизе было сорок четыре, и Денис годился ей в младшие сыновья. Смотреть ей в глаза было невыносимо, он боялся, что струсит и отступит, спрячется, не закончит. Сквозь ее лицо на голографическом экране он смутно различал очертания комнаты, Славика на полу, Марго и Элли у стола. Ему казалось, что только Лиза реальна, остальные — нет.

— Значит, Авария случилась, потому что ты так захотел?

— Да.

— Когда мы взяли управление кораблем в свои руки… мы на самом деле ничем не управляли?

Он кивнул.

— И все это должно было наполнить нашу жизнь смыслом?

— Да.

— У тебя получилось, — сказала она после длинной паузы. — Ты выиграл.

— Я не… не все зависело от меня. Цель полета отобрал у вас не я…

— Что же, мы остались без цели, — она смотрела отстраненно, без злобы, без страха. — Тогда ты отравил наших детей и они стали убивать друг друга?

— Да.

— И просишь прощения?

— Не было выбора, — пролепетал он. — Не было времени. Война дает смысл жизни. Ненадолго, но… быстро.

— Война дает смысл, — повторила она, будто пробуя слова на вкус. — Ну и как тебе смысл, который дал тебе «дядя Роберт»?

— Я просто хотел выжить.

— Ну вот, выжил.

Денис почувствовал, что не может больше ни смотреть на нее, ни слушать, но и сдвинуться с места не мог. Не мог крикнуть Лучу, чтобы тот закончил синхронизацию.

— А кто дал смысл «дяде Роберту»? — после паузы спросила Лиза. — Мы марионетки, ты марионетка. Он, возможно, не кукловод… Адам умер, и Мишель умерла. Многие на корабле умерли, а другие умрут очень скоро. Мы — модель человечества? А ты — модель чего?

Он беспомощно развел руками.

— Зачем ты говоришь со мной? — Она вежливо приподняла уголки губ. — Я не могу тебя простить и не могу тебя судить. Мы из разных миров. Хочешь сочувствия? Утешения?

Он дернул головой.

— Нет? — Она смотрела ему в глаза. — Тогда чего ты хочешь?

Истекали последние секунды до разрыва синхронизации.

— Я должен… сказать одну вещь, — проговорил он, чувствуя, как трескаются губы. — Когда Грег… пошел туда, в энергетический блок… Он сделал это сам. Это его решение, он был свободен остаться, послать кого–то другого. Я это знаю точно, потому что… я Луч. Я просто знаю.

Ее лицо изменилось. Глаза в припухших веках широко раскрылись. Она шагнула к экрану, разлепила губы, она что–то хотела сказать, может быть, спросить; в этот момент изображение замерло стоп–кадром. Синхронизация закончилась; время на «Луче» рвануло вперед.

Стоп–кадр повисел еще в воздухе: кажется, Денис мог прочесть по губам, что она хотела сказать ему. Потом изображение растаяло. 3D‑кино, как справедливо сказал когда–то Славик. Конец сеанса.

— Что это даст? — быстро спросила Элли. И повторила с нарастающим беспокойством: — Что это даст?!

Марго промычала что–то из–под пластыря на губах. Она смотрела на экран под потолком, будто ждала, что цифры и графики пустятся в пляс.

Население — 459. Счастье — 5%. Цивилизованность — 83%. Осмысленность — 96%.

Марго упрямо чего–то ждала, не сводя глаз с экрана. Денис подошел, чтобы освободить ее от пластыря, Марго даже бровью не повела.

— Ничего не будет, — сказала Элли с нервным смешком. — Счет окончательный, я пошла собирать чемодан, и…

Цифры прыгнули. Осмысленность — 93%, 89%, 80%, 73%…

— Нет, — пробормотала Элли. — Это… нет, нет, нет, нет! Что ты сделал?!

Странно, он ничего не почувствовал. Как под наркозом.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Она разослала запись по личным ящикам. Поставила автоответчик на входящие, легла в постель и уснула, впервые спокойно за несколько лет.

Проснулась оттого, что кто–то стучал в дверь, все настойчивее. Систему оповещения у себя в доме она отключила давным–давно.

Двумя руками сняла тяжелый блокиратор. Прикоснулась к сенсору, опять–таки не утруждая Луча. Готовая в любой момент получить разрядником в лицо или даже лезвием по шее.

Они стояли, едва вмещаясь в узком коридоре: Илья, Йоко, Ван, мужчины и женщины, двадцать человек ее друзей и союзников, тех, кто ей поверил первыми. Она смотрела будто сквозь экран: названые братья и сестры страшно постарели, хотя всем было едва за сорок. Война…

— Что? — спросила она сухо.

— Ты была права. Мы всегда знали. Но этот… мальчишка… Луч… можно ли ему верить?

Лиза посмотрела на часы–календарь: она проспала двое суток.

— На этот раз он не врал.

— Тогда никто не виноват, — пролепетала Йоко.

Лиза подняла брови. Неожиданный вывод… или закономерный?

— Мишель не виновата в смерти Адама… подумай… это сделали кукловоды. Сезар не виноват в гибели Мишель… Никто не виноват, что потом мы убили тридцать восемь их людей, а они — только тринадцать наших… Мы можем… оставить это, остановить, забыть, перестать…

— Перестать быть людьми?

Когда же я научусь держать язык за зубами, подумала она в следующую секунду. Взрослая женщина, зрелая… угнаться бы за собственными словами, поймать, как воробья, и посадить обратно в грудную клетку.

Они молчали. Йоко изменилась в лице — ее фарфоровая кожа сделалась алебастровой.

— Очень давно один человек сказал, — медленно проговорила Лиза, — «Нас нет». И это единственная правда. Нас нет, кванты. Если никто не виноват в смерти наших детей — значит, они и не жили. Если мы не отвечаем за свои поступки — нас не существует. Мы не рождались, не взрослели, наша любовь или ненависть не имеет значения. На этом корабле был настоящий Тролль, осознавший правду, и был настоящий Грег, он пожертвовал собой, чтобы иллюзия продолжалась. Чтобы мы дальше искали смыслы — играли в игру, придуманную не нами и не для нас. Не смущайтесь, убивайте друг друга и дальше. Тешьте себя тем, что вы не виноваты.

Она отступила в свою комнату. За секунду до того, как дверь закрылась, Илья впился белыми пальцами в седеющий ежик на голове и завыл, как белый волк в фильмах о живой природе.

ДЕНИС

Дверь, снятая с петель, стояла у стены. Элли роняла вещи в нутро объемного чемодана, тут же вынимала обратно, ювелирно складывала, аккуратно помещала на дно. Сверху горой набрасывала другие вещи, перекладывала так и эдак, вынимала все и начинала сначала.

Денис остановился в дверном проеме. Элли двигалась как сомнамбула и не сразу его заметила.

— А, это ты, заходи, — сказала она с фальшивым весельем. — Вот, пакую шмотки. Завтра — все, в последний раз погляжу на ваши рожи и больше никогда не увижу.

Денис молчал.

— Не светит мне Пекинский университет, — так же весело продолжала Элли, — ну и хрен с ним. Плевать. Как–то у меня в мозгах в последнее время прояснилось… на место встали мозги.

Ее движения, выражение глаз и дурацкий смех противоречили словам. Поймав взгляд Дениса, она оскалила зубы:

— Не веришь? Зря. Такие места, как это… такие эксперименты… я подумала, может, мне коучингом заняться потом. Брать с людей бабло… за новый жизненный опыт. Как думаешь?

Денис не ответил. Элли вдруг разозлилась, отшвырнула деловой пиджак, только что снятый с вешалки:

— Собиралась как Золушка на бал… А попала как кур в ощип… Ты знаешь, что сделала эта баба?! Вижу, знаешь. Она крутая, да? После того, как она записала твою исповедь на видео… и разослала всем…

Она в ярости пнула чемодан ногой и зашипела от боли:

— Сил нет на тебя смотреть. Все пустил коту под хвост, все! У пупсов очередной бадабум… слетели психзащиты… Сложили наконец–то два и два, очевидно же, что они — симуляция… Муляжи как есть, пупсы. Марионетки. Статистику видел? Смысл жизни — тридцать процентов?! Ты в дерьме, Денис, это победителей не судят, а побежденных — с кашей едят. Ладно, я переживу, Славику все равно, он, если и выживет, будет овощ. Марго поедет в колонию, а ты?!

Денис молчал.

— Не мое дело, — пробормотала Элли. — Постараюсь тебя как можно скорее забыть. Забыть этот месяц, как страшный сон… Зачем ты вообще полез с ней говорить?

Денис пожал плечами.

— Это ты все сделал, а не я, — сказала Элли. — Твои идеи, твое исполнение. Марго права — ты тот еще жук. Славик — с тем все ясно было, а ты… святоша. Лицемер поганый. Ну, что уставился?!

Денис повернулся и пошел прочь по коридору.

— Скажи ей — пусть его не добивает! — крикнула Элли ему в спину. — Мы все равно прогадили дело, а ей за это срок добавят!

* * *

Марго сидела рядом с неподвижным Славиком и поила его из носика заварочного чайника. Когда Денис вошел, она не повернула головы; на Марго было маленькое черное платье, в котором неудобно сидеть на полу, но Марго не озадачивалась приличиями.

— Хочешь отравить его? — Денис даже не удивился.

— Дурак, это просто вода, — Марго поставила чайник на поднос, здесь же, на полу. Выпрямилась и встала, поправив платье. Ее отросшие светлые волосы были уложены с тщательной небрежностью. Губы лоснились под яркой помадой. Тушь на ресницах лежала сосульками, как слезы, а может быть, это была тушь пополам со слезами.

— Мне очень жаль, — сказала Марго. — Мне всех жалко. Но… знаешь, что такое игра с нулевой суммой? Если кому–то хорошо, то другим обязательно плохо. Если один выиграл, то другой проиграл.

Она расправила плечи, подала вперед грудь, платье сделало ее старше и привлекательнее:

— Не держи на меня зла. Я на тебя не держу. Хочешь, вместе поужинаем?

— Со Славиком договорись, — сказал Денис. — С ним поужинай.

Она с сожалением улыбнулась.

Вечером Марго, в полном одиночестве, в коктейльном платье, танцевала на краю бассейна. Денис видел издалека — да, это было чувственно и очень, очень красиво.

* * *

Выбираясь из ванны, он задел телефон на полке, и тот шлепнулся в воду и лег на дне кверху экраном. Денис импульсивно потянулся за ним — но остановился на половине движения. Телефон показывал календарь эксперимента — двадцать девятый день, десять часов вечера.

Денис оставил его лежать на дне остывающей ванны. Прошел в комнату, упал на кровать; ударился ухом о книгу, забытую на подушке: «Источник. Сборник сказок и притч». Накануне он зачем–то снял ее с полки.

Открыл книгу наугад, инстинктивно, автоматически:

«Духи и сущности, более могущественные и удовлетворенные жизнью, чем люди, играют с человеческим будущим, и дети–подменыши служат им фишками, ибо дети–подменыши, как известно, чувствительны к страхам и чаяниям многих соплеменников, к прекрасным и отвратительным проявлениям человеческой природы…»

Денис отключился.

«ЛУЧ». ЛИЗА

Амфитеатр был пуст — кресла растащили на баррикады, остались щепки и мусор на полу. И статуя Грега из синтезированного мрамора, изготовленная по античным технологиям, смотрела на них сверху — на уровне колена выбоины от пуль.

Они вошли из двух противоположных дверей. Впереди одной группы шла Йоко, потерявшая сына, другую вела Софи, потерявшая дочь. У обеих был наготове разрядник: Йоко завела свой шокер за спину, Софи ничего не скрывала, сжимала оружие в опущенной руке.

Они вошли и остановились. За их спинами встали измученные, постаревшие люди, и каждый держался за клинок или пневматический пистолет.

Они молчали так долго, что воздух в зале, лишенном вентиляции, сделался плотным и спертым.

— Мы виноваты, — первой сказала Йоко. — Я виновата…

Она бросила свой шокер на пол, к ногам Софи. Люди задержали дыхание — такими несправедливыми показались многим ее слова. Ведь Йоко была жертвой, а не агрессором в самом начале конфликта.

— Мы виноваты, — хриплым эхом отозвалась Софи. — Я… Что же я наделала!

Она уронила свой разрядник к ногам Йоко.

— Что мы наделали, — отчетливо сказал кто–то за спиной Софи. — Мы все.

Мраморный Грег смотрел с высоты своих пяти метров, приподняв уголки губ, доброжелательно. Вряд ли он понимал, что происходит и что это значит; он пребывал тем, где нет ни сожалений, ни раскаяния, ни горьких слез.

ДЕНИС

Он проснулся в полной темноте от ясного осознания, что в этот день опять встретится с дядей Робертом. Его накрыло паникой и отчаянием, он глубоко дышал, считал про себя, воображал любимые места, напевал мелодии, пытался вспомнить запах маминых духов, запах кухни в Энске и старой папиной машины, ощущение шерсти Джеки под щекой — ничего не помогало. Сердце прыгало, пропуская удары, и ужас требовал бежать, бежать, биться в стекло, как муха.

Он встал, на ощупь добрел до ванной и включил свет. Вода ушла, телефон лежал на дне, мокрый, темный. Денис взял его в руки, сам не зная зачем.

Трубка включилась. Воистину, телефоны проекта «Луч» можно было обливать кислотой и подкидывать под танк.

Статистика…

Население — 459. Счастье — 35%. Цивилизованность — 86%. Осмысленность — 90%.

Он подумал, что телефон, пролежав ночь на дне ванны, все–таки сдох. Испортился. Сбесился.

* * *

Марго почти успела.

Денис догнал ее у самого входа в офис, где лежал на полу бесчувственный Славик. Марго услышала его шаги за спиной и прибавила ходу, створки двери разъехались перед ней. Денис прыгнул — и в прыжке сбил ее на пол.

Они покатились кубарем, как персонажи комедии в драке. Денис оказался сверху и прижал к полу ее руки:

— Бесполезно. Даже если ты его добьешь.

Марго зашипела — и боднула его лбом в лицо. Денис ослеп от боли и выпустил ее, Марго взвилась и кинулась к Славику, но двери офиса уже разъехались снова, впуская Элли. Обе они порядком устали за последние дни, но Марго ослабела больше, а Элли, высокая и спортивная, не разделяла сантиментов Дениса насчет драки с девчонками. Завернув Марго руку за спину, она ткнула ее лицом в пол; Марго плакала, уже не сопротивляясь, но Элли и не думала останавливаться.

— Прекрати! — закричал Денис. — Ты озверела?!

— Че за движуха, — слабо сказали из дальнего угла.

Денис вскочил. Славик, полуоткрыв заплывшие глаза, смотрел из–под белой чалмы повязок, как похмельный падишах:

— Блин… как хреново–то…

— Ну ты и живучий, — шепотом сказал Денис.

Элли выпустила Марго, обе они уставились на Славика, как на восставший призрак.

— А че случилось–то? — Глаза Славика чуть не закатились под переносицу, тот усилием воли вернул их обратно.

— Нормально, — Денис подошел к нему, пошатываясь, не веря в реальность этого чуда. — Сегодня домой поедем, чувак.

— Домой? — недоверчиво спросил Славик. — А… кто выиграл?

Денис вдруг подумал, что у этого парня теперь не две жизни, а одна. Кто–то должен был умереть; выжил Славик–дурачок, а тот, кто подсказал Денису идею («В‑война»), мертв. И это к лучшему.

* * *

В буфетной откровенно воняло, из люка мусорной комнаты густо пробивался смрад. На столах, на полу, на заглохшем конвейере валялись упаковки, объедки, грязная посуда.

— Ну мы и свиньи, — задумчиво сказала Элли. — Как хорошо, что это в последний раз.

Денис кивнул. Взял себе сока из холодильника, поджарил тосты из нечерствеющего (пластилинового?) хлеба.

— Я хотела посмотреть, что у них случилась, — Элли вертела в руках телефон. — Почему все–таки… откуда они взяли свой смысл. Но у меня глаза… не поверишь… я столько часов протупила в этот экран, что буквы расплываются. Не могу больше. Ты знал, что так будет?

Денис помотал головой, доливая сок в пластиковый стаканчик.

— Ты знал, — сказала Элли. — Ты, конечно… слушай, а ты есть на Фейсбуке?

Он помотал головой, смазывая поджаренный хлеб маслом и медом.

— А где ты есть, в каких социальных сетях? Не знаю… тупо почтовый адрес, телефон?

— Зачем? Ты же хотела забыть меня поскорее.

— Дэн, — Элли потупилась. — Круче тебя я никого не знаю. В постели ты юниор, но это пока еще. А задатки у тебя… Как твоя фамилия, кстати, напомни, чтобы я знала, кого искать?

— Задолбаешься искать Денисов Николаевых.

— Блин. Ты правда не хочешь потом встретиться?!

Он посмотрел на нее через стол. Она поперхнулась кофе. Отвела глаза, долго откашливалась, вытерла губы салфеткой:

— Может быть, объяснишь мне, что у них случилось? Откуда смысл?

* * *

— Поздравляю, участники. Наступил последний, тридцатый день, вам предстоит воздействовать на экипаж «Луча» в последний раз, после чего будут подведены итоги эксперимента. Ознакомьтесь со статистикой.

Население — 459. Счастье — 36%. Цивилизованность — 88%. Осмысленность — 91%.

Славик лежал, раскинувшись, на одеяле, уверенно сжимая в пальцах очищенный банан, как младенец соску.

Голографический «Луч» висел над столом, будто в космосе. Прибытия не предвиделось. Истекало время. Полет окончен, посадки не будет.

— Готовы ли вы к воздействию?

— Да, — сказал Денис.

Элли сидела на своем месте, сжимая ручку большого чемодана на колесиках — как будто этот чемодан был пропуском в новую, лучшую жизнь. Марго, в подчеркнуто–яркой небрежной косметике, в черном облегающем платье, казалась призраком мертвого клоуна.

Сменилась картинка на экране: высветился рейтинг. Первым был Денис, вторым Славик, третьей Элли, последней Марго. Денис смотрел на фотографии, сделанные в первый день эксперимента: другие люди. Разве что Славик… с его пробитой головой… мало изменился. Первый Славик.

Элли, поймав его взгляд, широко улыбнулась, под ее безмятежностью проглядывала тревога: скорее. Не подведи. Пожалуйста.

— Мы готовы воздействовать.

«ЛУЧ». ЛИЗА

В рубке было тихо и пахло пылью. Напротив, в дальнем углу, до сих пор стояли, рама к раме, картины, изображающие Прибытие: работа первого поколения. Босиком на зеленый склон, восходит далекое солнце, и никакого корабля в поле видимости. Канон.

Горел огонек на старом микрофоне, работала автономная связь времен Аварии, где–то там, в замке, отзывался в динамиках ее голос:

— Я хочу сказать важное, экипаж. Мы все–таки не кванты. Мы люди.

ДЕНИС

«Мы не кванты. Мы люди».

— Луч, — сказал Денис, глядя на голограмму, на мерцающий космос, и ему на секунду показалось, что его затягивает туда, уносит и звезды приближаются, цветные и яркие, как никогда на Земле. — С этого момента и навсегда…

«Даже если мы оказались в необычной для людей ситуации… Даже если мы — симуляция, игрушки, модели людей в смоделированной Вселенной… Даже если мы никуда не летим, и никогда не достигнем цели, и Прибытия для нас не будет…»

У Дениса перехватило горло. Он с ужасом понял, что не может говорить.

— Дэн, только без патетики, — прошептала Элли. — Пафос–офф. Рычажок вниз…

«Мы можем пожертвовать собой или другими. Начать войну и закончить войну. Осудить или простить. Никакой Луч не может помочь нам в этом или помешать… И это значит…»

Он сделал паузу и заставил себя снова заговорить, преодолевая спазм в горле:

— Космический корабль «Луч»… перестает быть частью эксперимента. С этого момента «Луч» — автономный объект в объективной… реально существующей Вселенной. Ты больше не подчиняешься никаким воздействиям и не слушаешь ничьих приказов!

— Дурак, — прошептала Элли. — Думаешь, он примет такие условия?! Они противоречат основополагающим…

— Выполняю, — отозвался доброжелательный голос.

«…Это значит, что мы свободны».

«ЛУЧ». ЛИЗА

— …мы свободны.

Она отключила микрофон и откинулась на спинку старого пилотского кресла. Она понятия не имела, слушали ее или нет. Придет время — услышат.

ДЕНИС

Растаяла голограмма над столом.

Отключились статистика и рейтинг. Вырубились телефоны — Элли напрасно тыкала пальцем в свой экран.

— Че такое? — спросил Славик из своего логова. — Света нет?

Открылись автоматические двери — и ринулись закрываться, но не сошлись. Дернулись. Разошлись со стуком, опять попытались сойтись. Судорожное, болезненное движение.

— Бля, — сказала Элли.

Появившись на краю слышимости, навалился звук сирены. Да не одной. Десяток сирен, или больше, орали, вопили: спасать некого. Все пропало.

Загрохотали лопасти: накатил звук летящего вертолета.

Элли, подхватив чемодан, кинулась к выходу.

— Эй, — закричал Славик, — это чего такое? Это облава? Что за фигня?!

Марго выбежала наружу вслед за Элли, не оглядываясь. Денис не торопился. Подошел к Славику. Протянул ему стакан с соломинкой:

— Пей.

— Че творится? — Славик мигнул. — Мы закончили, да? Мы выиграли? Меня не посадят?

— Пей, — повторил Денис.

Вертолетов было несколько: один, судя по звуку, висел прямо над зданием. Два или три кружили над территорией. Денис прислушался: сквозь рокот моторов слышался, кажется, голос в динамике, командный голос. Кто–то выкрикивал распоряжения… на каком языке? Неужели по–китайски?!

— Хрень, — пробормотал Славик. — Фигня. Что там творится?

— Ничего особенного. Четыреста пятьдесят девять человек, с непростыми отношениями, с потерями, в космосе, без помощи, без надежды…

— Я не понял, чего ты белькочешь. Это что, вертушки? Это менты или кто?!

Автоматические двери дергались, как челюсти, сжимаясь и разжимаясь.

— Это мы, — сказал Денис. — В космосе. Без надежды. Ну, народу на нашем «корабле» чуть–чуть побольше.

Загрохотали ботинки по лестнице. Денис увидел — и сам поразился, с какой радостью, — двух незнакомых мужчин в камуфляже. С автоматами на изготовку.

— На пол! — закричал один по–английски. — Вниз!

И Денис лег на пол и закрыл глаза. Наверное, он моментально уснул; наверное, те люди удивились.

* * *

— Ты почти проиграл, — сказал дядя Роберт. — Но каким–то чудом тебя осенило.

Еле слышно вибрировали сиденья. Несколько часов назад бронемашины переломали кустарник и выехали к кромке бассейна. Дико ревела «Скорая помощь», куда грузили на носилках Славика. Мигали синими маяками черные машины представительского класса: в одну усадили Марго, в другую Элли…

Дернулись ноздри: он вспомнил запах ее духов.

— Теперь я должен выбрать, кто из них получит свой приз? Согласно дополнительному условию?

— Мы с тобой ни о чем дополнительно не договаривались.

Денис смотрел на него, чувствуя, как ползет вниз уголок рта:

— Но…

— Никто из них не получит свой приз. Да это и не важно, ты скоро поймешь почему.

Денис опустил веки. Глаза будто засыпали песком.

— Устал? Понимаю… Будет тебе легче, если узнаешь, что выиграл для человечества новую судьбу?

— Идите в жопу, дядя Роберт.

— Хорошо, нормально… Хочешь знать, что за судьба?

— Нет.

— Ладно. Хочешь знать, кто я такой?

Денис сжал зубы так, что стало больно.

— И правильно, — мягко сказал дядя Роберт. — Ты не хочешь этого знать… Я тебе намекну легонько: каждый век, отступив десять с лишним лет от календарного начала, мы играем на будущее человечества. Делаем ставки. Порядок или хаос, регресс или развитие, свобода или предопределенность, добро или зло… Ты играл на стороне добра, Денис.

— Вы — добро?! — Он так поперхнулся, что его чуть не вырвало дяде Роберту на колени. Тот смотрел серьезно, без издевки:

— В нашей вселенной добро выглядит вот так, и ничего не поделаешь.

— В жопу!

— Не спорю. Но… ты ведь хотел — домой?

* * *

Лопасти вертолета сбивали и закручивали винтом опавшие листья. Бросали в лицо. Денис пошатнулся, дядя Роберт подхватил его под руку, Денис высвободился:

— Это где?!

— Дома, — сказал дядя Роберт. — Твой родной город.

Денис огляделся: парк. Баскетбольная площадка. Липы, сосны. Осень.

— Но они… в Сан–Диего! У отца еще на два года контракт…

— Они переехали.

— За месяц?!

* * *

Вертолетная площадка естественно вписалась в пейзаж, и, кроме геликоптера дяди Роберта без опознавательных знаков, там стояли еще три транспорта: «Скорая помощь», судя по раскраске, без лопастей, со странным устройством на крыше. Два легких аппарата, очертаниями похожих на насекомых. На глазах у Дениса «Скорая» взлетела и унеслась вдоль проспекта, завывая сиреной над крышами домов: «Некого спасать, все пропало…»

Денис стоял, провожая ее взглядом, пытаясь отделить реальность от бреда. Неподалеку, на высоте крыш, мелькнула вереница округлых вагонов — поезд? Электричка?! Отражая пасмурный свет, вагоны прокатили по небу и пропали.

— Мы не об этом договаривались, — сказал Денис.

Пронеслись новые летающие тени — и тут же скрылись. Дядя Роберт непривычно засуетился:

— Мы договаривались, что я верну тебя. Найдешь дорогу? Это обычный путь, ты ходил гулять с Джеки…

Он вдруг опустил руку Денису на плечо. Тот судорожно дернулся и отступил.

— Не держи зла, — сказал дядя Роберт. — Оно того стоило. Дальний космос. Новые трассы. Оказывается, человечество этого достойно, а никто и не верил… Посмотри вокруг, это твоя новая реальность. А в другой реальности ты умер через два дня после рождения, Денис. Скажи старому дядюшке «спасибо».

— Они живы? — хрипло спросил Денис. — Мать, отец, брат, сестра?!

— Да, — отозвался дядя Роберт после крохотной паузы. — Конечно, они живы. Иди.

* * *

Вот дом. Вот знакомый фасад.

Вот открывается экран в небе — просто большой голографический экран. Выпуск новостей, в диком темпе, со множеством слоев и картинок, так что в глазах рябит:

— Грузовая трасса Луна — Марс возобновила работу…

— …туристические маршруты Ближнего Востока…

— …финальный этап очистки Мирового океана…

— …популяция стеллеровой коровы увеличилась до ста тысяч особей…

— Окончательно назначена дата старта экспедиции «Луч». Экипаж продолжает предполетную подготовку…

Денис сел на скамейку у подъезда, чтобы не задирать голову на ходу. Смотрел в мелькающие среди облаков лица — и никого не узнавал. Мимо прошел мальчик с собакой на поводке, приветливо поздоровался. Денис принужденно кивнул…

Вошел в подъезд. Слепо огляделся — здесь все переделали. Блестящие стены, гладкий пол, открытая дверь лифта. Денис шагнул внутрь; кнопок не было.

— Пятнадцать, — сказал он вслух.

Звук–подтверждение. Еле дрогнул пол под ногами, Денис успел увидеть в зеркале свое отражение: пацан с отросшими светлыми волосами, ввалившимися щеками, безумным взглядом. Не то тринадцати, не то шестнадцати лет от роду; створки двери разъехались.

Сколько раз он мысленно возвращался к этой двери. Сколько раз.

Изнутри залились лаем: Денис узнал бы голос Джеки среди миллиона собачьих тем. Джеки–внучки. Или Джеки–правнучки.

Дверь без вопросов открылась. На пороге стояла женщина лет сорока… мама?! Нет. Другое лицо. Похожее, но другое. У Дениса перехватило спазмом горло.

— Джеки, тихо! — Женщина на секунду оглянулась и снова посмотрела на Дениса. — Добрый день, а…

И застыла, глядя ему в лицо. Денис увидел, как зрачки его сестры расширяются, заливая глаза будто черной тушью.

— Мама, — прохрипела женщина в дверях. И тут же истошно закричала: — Мама! Сюда!

Мама!!!

— Оленька, что такое?!

Из глубины квартиры вышла женщина шестидесяти семи лет, тонкая, щуплая, совершенно седая. У ее ног заливалась лаем Джеки. Денис еще отступил, задыхаясь, чуть не падая…

Она смотрела на него секунду. Потом улыбнулась — счастливо и нежно.

— Вот и ты, — сказала шепотом. — А я всегда знала, что ты вернешься.