Звезды комбата

НА ДАЛЕКОМ ХАЛХИН-ГОЛЕ

Четыре года минуло с тех пор, как Хохряков слушал рассказ бывшего командира шахтерского эскадрона о боях за Советскую власть. Теперь он сам становился военным, нисколько не думая о том, что ему надлежит пройти не менее трудный и героический боевой путь.

Провожая Семена в Красную Армию, друзья желали ему стать таким же крупным и таким же прославленным командиром Красной Армии, как, скажем, Григорий Иванович Котовский или Василий Иванович Чапаев. А Коля Панов на правах самого близкого Хохрякову человека углубил эту мысль:

— Главное, Сеня, не в звании и не в должности, а в том, чтобы тобой гордились уральцы, вся наша Родина.

В военкомате Хохряков заявил:

— Желаю служить в кавалерии.

Его просьбу удовлетворили. Но в кавалерийской дивизии, куда Семен прибыл на срочную службу, как оказалось, уже был свой штатный танковый полк, а в нем — полковая школа, в которой готовили младших командиров-танкистов.

— Механик? — спросил комполка, разглядывая бумаги Хохрякова.

— Работал слесарем, компрессорщиком, электриком, механиком.

— Какой молодчина! Да еще комсомольский активист, гармонист, боксер! Такие парни нам очень нужны. Однако здоровье проверить и у силачей не мешает. Давай к врачам!

Один из медиков в военной форме под белым халатом подвел Семена к стеклянному прибору на столе и дал в руки резиновый шланг.

— Дуй.

Хохряков уже знал об этом приборе — спирометре, измеряющем объем легких. Он так сильно дунул в шланг, что верхняя часть прибора чуть не выскочила из посудины. А затем вдруг громко засмеялся.

Врач, озадаченный поведением новичка, спросил, в чем дело.

Семен, хохоча, рассказал.

Он вспомнил своего дедушку Тимофея Кузьмича. Когда старика впервые в жизни коммунары из родной Коелги определяли на профилактическое лечение в больницу, Тимофею Кузьмичу спирометр показался хитроумной диковинкой. И когда его подвели к прибору и спросили, сколько он сможет выдуть, дед воспринял это по-иному.

— Дык рюмок пару смогу, — не хотелось дедуле бередить душу, признаваться в своей старческой слабости.

— Что-то маловато, — лукаво улыбаясь, засомневался лаборант.

И тут взыграла казацкая гордость Тимофея Кузьмича (казак он был уральский, потомственный).

— Да что спрашивать! Давай хорошую, плотную закусь и пол-литра двину!..

Семен рассказывал об этом случае уже не раз, и всегда в его словах сквозила любовь к Тимофею Кузьмичу.

Шутка пришлась по душе и в воинской части. Командир полка, присутствующий на медицинском осмотре, дружески хлопнул Семена по голой спине и не без удовольствия заключил:

— Дед дедом, а ты геркулес! И не меньше. Будешь учиться на механика-водителя танка.

У Семена слетело с лица праздничное настроение.

— Да я же в конницу пришел!

Командир полка, видимо, что-то вспомнив, взгрустнул.

— Времена такие… Все меняется, друг мой. Диалектика. Танки у нас бегают быстрее коней. К тому же в кавалерию всегда можно попасть, когда захочешь. Туда может пойти и малограмотный, а к нам — шалишь! Нам подходят лишь технически грамотные люди. И то не каждый: чтобы переключать рычаги передач танка, надо силенку иметь, как пушинкой, трехпудовой гирей играться. И не меньше. Вот так-то, Хохряков.

Тогда Семен еще не знал, что командир полка всего два года назад сам пересел со своего серого в яблоках Интригана на стальную «бетушку», как ласково называли тогда быстроходные танки БТ, которые могли передвигаться и на колесах, и на гусеницах. Нелегко было ему, красному командиру из Первой Конной, переключаться на хитроумную технику.

— Желание желанием, товарищ Хохряков, но есть еще интересы Родины. И не меньше! — закончил он разговор со вновь прибывшим.

Так и сказал: «Есть еще интересы Родины». И они подружились с тех пор: молодой красноармеец-романтик и лихой буденновец с сединой в волосах, похожий чем-то на бывшего командира шахтерского эскадрона Медведева.

Став курсантом полковой школы танкового полка кавдивизии, дислоцировавшейся вблизи одного из тихих, уютных городков Украины, Хохряков с присущим ему рвением взялся за изучение танкового дела. Одновременно проявил себя здесь комсомольским активистом, агитатором, гармонистом и после окончания учебы был выдвинут на должность заместителя политрука.

В те годы на базе индустриализации страны бурно развивалась танковая промышленность, наши войска делали большой качественный и количественный скачок в моторизации. Особое внимание уделялось оснащению новейшим вооружением конницы как подвижного стратегического рода войск. На основе механизации и моторизации Красной Армии менялась и совершенствовалась тактика боевых действий. Все большая и большая роль в маневренных боях отводилась танкам, механизированным частям и подразделениям.

Танкистов учили не только умело водить машины и метко стрелять, но и выполнять, казалось, невозможные задачи. В период, когда Хохряков осваивал искусство вождения «бетушек», особенно частыми стали занятия-соревнования по преодолению танкистами различных препятствий, даже прыжки на танках через рвы и овраги.

Хохряков освоил все это искусство быстро. И полюбил танковое дело всерьез. Но все же, когда приходилось видеть на учениях скачущий галопом эскадрон или слышать на марше его боевую походную песню:

сердце Семена замирало от доброй зависти. И его можно понять: на примерах легендарной славы красных конников — буденновцев, чапаевцев, котовцев — воспитывалось молодое поколение Страны Советов, а новому роду войск еще предстояло утверждать свою славу в защите завоеваний Великого Октября.

Год прослужил Семен Хохряков в танковом полку и был рекомендован на учебу.

И вот с сентября 1938 года заместитель политрука комсомолец Семен Хохряков — курсант Военно-политического училища…

Пошли до предела напряженные дни учебы. 1 мая 1939 года состоялся досрочный выпуск питомцев воинского учебного заведения. Младший политрук Семен Васильевич Хохряков, нацепив на петлицы по два «кубаря» и пришив на рукава коверкотовой гимнастерки комиссарские звезды, отправился на Дальний Восток, где назревали события, вписавшие новую славную страницу в историю Красной Армии.

Будущих героев Халхин-Гола Москва не провожала ни цветами, ни медью оркестров, как в свое время перво-строителей Комсомольска-на-Амуре: в силу известных причин уезжали тихо и скромно.

К своему удивлению и радости, Хохряков был назначен политруком сабельного батальона в один из кавалерийских полков, дислоцировавшихся в Забайкалье.

На станции Чита Семен встретил своего прежнего командира танкового полка.

— Ну, не я ли говорил тебе, что попадешь в кавалерию, если очень захочешь этого? Теперь и в комиссары путь не за горами. Хватка у тебя к делу, политрук, нашенская, железная. Любовь к Родине, уважение к людям выше всяческих похвал. Береги все это и развивай в себе, Семен.

— Спасибо, товарищ полковник!

— Потом сам себе спасибо скажешь. И не меньше!

…Пока младший политрук Хохряков пять долгих дней и ночей ехал эшелоном на восток, там круто менялась обстановка. К Халхин-Голу надвигалась грозовая туча.

Заключив с гитлеровской Германией пресловутый «Антикоминтерновский пакт» (в 1937 году к «пакту» присоединилась Италия), японские милитаристы, поощряемые международным империализмом, активно готовились к нападению на СССР. Земли Монгольской Народной Республики казались им наиболее выгодным плацдармом для этого: отсюда, из захваченной японцами Маньчжурии, пролегал кратчайший путь к нашему Забайкалью.

Квантунская армия нагло ломилась на территорию дружественной нам Монголии. Бойцы и командиры Монгольской народно-революционной армии мужественно защищали свою землю. Однако силы были неравные.

Ввиду явной угрозы агрессии, на основании Протокола о взаимной помощи между СССР и МНР, подписанного в Улан-Баторе 12 марта 1936 года, наше правительство еще летом 1937 года направило в Монголию советские войска. А в 1939-м для помощи соседнему народу в отражении уже начавшейся агрессии японцев в Монголию спешили новые советские кавалерийские эскадроны, стрелковые батальоны, артиллерийские и танковые подразделения, а также эскадрильи краснозвездных самолетов.

В те тревожные дни младший политрук Семен Васильевич Хохряков прибыл в политуправление Забайкальского военного округа, получил новое назначение и вскоре стал политическим инструктором в одной из частей Монгольской народно-революционной армии.

Это была почетная и весьма ответственная должность. Ведь политработнику надлежало быть «первым в наступлении, последним в отступлении, словом, духовным вождем полка, политическим и военным, живым знаменем пролетарской революции», как значилось еще в «Инструкции политическим комиссарам войсковых частей Южного фронта» времен гражданской войны.

Первым заданием С. В. Хохрякова по прибытии в полк стали поиски командира истребительного авиаполка Героя Советского Союза Г. П. Кравченко, совершившего вынужденную посадку где-то в монгольской степи. Участник боев в Испании и Китае, Григорий Пантелеевич Кравченко в тот день возглавлял своих истребителей, наносивших удар по агрессорам. Его самолет по неизвестным причинам не вернулся на базу.

Эскадроны уже целый день «прочесывают» пустынные просторы. Политруком в одном из них будущий герой МНР Гелег-батор. Он хорошо говорит по-русски: всего год назад закончил военное училище в Советском Союзе.

Время от времени Семен Хохряков с Гелегом съезжаются для объяснений и уточнения маршрута поисков. Гелег-батор отлично знает свой край.

Монгольским воинам привычно в походе: они в родной степи. Их низкорослые лошади выносливы, непритязательны к кормам в этой пустынной местности. Однако сегодня и им нелегко. Голая степь пышет зноем. Песок хрустит на зубах, кажется, он проникает во все поры тела. Во флягах воды только на дне. Когда и где еще встретится на их пути колодец! А ведь надо и коней напоить. Вот когда Хохряков впервые сам испытал те трудности, о которых рассказывал Иван Григорьевич Медведев.

Суслики и сурки-тарбаны, встав на задние лапки, удивленно таращат глаза на кавалеристов. А вдали на сопках важно восседают привыкшие ко всему орлы. Их монголы почтительно называют «даргами» (начальниками).

В течение дня несколько раз эскадронам пришлось укрываться от японских самолетов-разведчиков в манханах (огромных котлованах, откуда ветер выдул песок).

К вечеру пришлось вести бой с вражеским конным разъездом, проникшим на территорию Монголии.

До этого в полку Семену рассказали такой случай. Как-то один из советских летчиков совершил вынужденную посадку в степи и попал к японцам в плен. Самураи раздели его догола, связали проволокой и бросили в степи. К утру остался только скелет, обтянутый кожей: всю кровь и влагу за ночь высосали комары, зловещие тучи которых вечером появляются над степью. Вот почему так мечутся эскадроны.

Ночью в степи стало так холодно, что, казалось, выпади снег, будет, как в родной Хохрякову Коелге зимой. Семену даже звезды, такие чистые и яркие, представлялись сухими и холодными.

Стояла тишина. Лишь под копытами лошадей шуршали песок да высохшие кустики редкой растительности. Ноздри щекотал горький запах подгоревшей в дневном зное карликовой монгольской полыни.

На третьи сутки, когда поиски были прекращены, стало известно, что Григорий Пантелеевич Кравченко, совершив шестидесятикилометровый переход от места вынужденной посадки, обессиленный, чудом добрался в расположение своих войск.

2 июля, когда ударная группировка японского генерала Кобаяси, форсировав Халхин-Гол, атаковала позиции монгольских войск на горе Баин-Цаган, Хохряков вместе с командиром и комиссаром полка повел эскадроны в контратаку на агрессоров в районе озера Буир-Нур, прикрывая границу у Тамцак-Булакского выступа.

С рассветом 20 августа, в день начала генерального сражения на Халхин-Голе, в воздух поднялись 153 советских бомбардировщика в сопровождении двухсот истребителей, которые обрушились на врага. Не меньше боевых машин подняло в воздух и командование Квантунской армии.

Г. К. Жуков, наблюдавший это сражение, будучи комкором, много лет спустя вел беседу о нем с Константином Симоновым. На замечание писателя о том, что он не видел в Великой Отечественной войне одновременного сосредоточения такой массы самолетов, маршал воскликнул: «А вы думаете, я видел?! И я не видел».

Благодаря массированному применению танков, самолетов, орудий, благодаря героизму советских и монгольских воинов японские оккупанты потерпели в халхин-гольской битве полное поражение. Почти вся техника Квантунской армии была разбита или стала трофеями победителей. На поле боя осталась 61 тысяча убитых и раненых солдат и офицеров противника.

Халхин-гольское сражение послужило серьезным предупреждением японским милитаристам, поубавило их аппетиты на монгольскую территорию.

Осенью 1941 года, когда немецко-фашистские полчища рвались к Москве, а Гитлер требовал от колеблющейся Японии нападения на СССР, германский посол в Токио Эйген Отт телеграммой-шифровкой информировал Берлин: «…в японской армии все еще помнят Халхин-Гол».

Сотни наших бойцов, командиров и политработников были награждены орденами, медалями Советского Союза и Монгольской Народной Республики. Медали «За отвагу» и монгольского ордена «Полярная звезда» был удостоен и младший политрук Семен Васильевич Хохряков. Халхин-Гол стал для него, как и для других наших военнослужащих, не только школой мужества, но и школой зрелости в руководстве боевыми действиями подразделений, что особенно пригодилось в Великую Отечественную войну.