Звезды комбата

ПОСЛЕДНИЙ ПЛАЦДАРМ

В первых числах марта 7-й гвардейский танковый корпус выходил из боя в районе города Лаубан. Под прикрытием огня двух сводных групп танков и контратак сильно поредевших батальонов 23-й гвардейской мотострелковой бригады танковые роты, батальоны, бригады отрывались от противника и форсированным маршем уходили в ночь.

Перед тем, как уводить своих танкистов во второй эшелон, Хохряков решил побывать у гвардии полковника Головачева, который пока руководил силами прикрытия выходящих из боя частей.

Ночь была сравнительно тихая, и в подвал четырехэтажного дома, где располагался КП Головачева, доносился лишь приглушенный гул отдельных разрывов.

— Это по саперам бьют, — скупо сообщил комбриг. — Мост через одну тут речушку наводим. Завтра — демонстративная атака.

Оглядывая подвал, Хохряков подумал, что совсем недавно Головачев здесь же, в Лаубане, руководил боем из окна третьего этажа такого же дома. Внезапно прорвавшиеся к штабу бригады эсэсовцы атаковали дом, ворвались на его первый, затем — на второй этаж. Бой переместился на лестничную площадку третьего. Не растерявшись, Головачев по веревке спустился вниз и с бойцами подошедшего подкрепления истребил ретивых фашистов, нанеся стремительный гвардейский удар с тыла.

«Теперь комбриг стал осторожнее», — думал гость, осматривая прочный подвал. Александр Алексеевич, как бы уловив его мысли, пояснил:

— Холодно наверху, в этом доме все окна выбиты, печи развалены, а ведь как-никак еще только начало марта.

Комбриг угостил боевого друга ужином. За чаем разговорились:

— Храбрые у вас ребята, Александр Алексеевич, — сказал Хохряков. — Принесли бригаде славу на всю армию, на весь фронт. Да и меня, спасибо, в Бунцлау от гибели спасли.

Головачев не любил слишком высоких слов, но, чувствуя искренность Хохрякова, ответил полушутливо:

— Так ведь этой бригаде принадлежит мое сердце. Я готов быть в ней рядовым, лишь бы она была генералом.

Затем речь зашла о том скором уже счастливом дне, когда их будут встречать на Родине с победой…

— Встреча встречей, — сказал Головачев, — а я особенно мечтаю проведать город Васильков: ведь наша двадцать третья, да и ваша, Хохряков, пятьдесят четвертая бригада носят почетное наименование «Васильковская». Приятно будет побывать там, а может, удастся чем-нибудь помочь жителям города поскорее залечить раны войны…

— Обязательно там побываем, дорогой Александр Алексеевич, если останемся живы, — уверенно сказал Хохряков.

На том и расстались. И, как оказалось, навсегда. Всего через двое суток тело легендарного комбрига увезут в Васильков. В тот город, которому он и его бригада принесли свободу.

А случилось это так. С рассветом 6 марта, когда буквально все подразделения и штаб мотострелковой бригады уже вышли из боя, гвардии полковник Головачев с несколькими офицерами еще оставались в Лаубане. После передачи позиций командирам прибывших для смены частей комбриг 23-й уходил с переднего края последним в сопровождении двух самоходок, одной тридцатьчетверки и отделения автоматчиков на броне. В Логау, первом же населенном пункте, лежащем на пути следования, по маленькому отряду ударили из засады пушки и пулеметы «бродячей» группы гитлеровцев, вобравшей в себя остатки разбитых частей противника. Комбриг успел организовать оборону, но был сражен прямым попаданием снаряда из немецкого 75-миллиметрового орудия. Так оборвалась жизнь Чапая — легендарного командира 23-й гвардейской Васильковской мотострелковой бригады Александра Алексеевича Головачева, который Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 года был отмечен второй Золотой Звездой Героя Советского Союза. Это была невосполнимая утрата для танковой бригады, для всей 3-й гвардейской танковой армии.

Но война есть война. Тем, кто остался в живых, надо было думать о грядущих боях.

…54-я гвардейская танковая бригада расположилась в районе Машендорф. Подразделения в течение месяца готовились к новым сражениям: ремонтировали технику, принимали и обучали пополнение, подводили итоги, изучали опыт прошедшей операции, анализировали допущенные промахи.

Особое внимание при сколачивании и подготовке экипажей уделялось предстоящим уличным боям. Для танкистов уже не было новинкой то, что гитлеровцы превращали каждый город, каждое селение, даже отдельные каменные строения в сильные опорные пункты. Фашисты минировали и преграждали баррикадами улицы, создавали в домах позиции фаустпатронщиков.

Тщательно готовились к предстоящим боям и воины из батальона Хохрякова. Как обычно, Семен Васильевич в первую очередь познакомился с прибывшим пополнением, затем осмотрел полученную технику.

Среди поступивших в батальон боевых машин нельзя было не заметить тридцатьчетверку с надписью на башне «Сингуровский колхозник».

Хохряков пристально вчитывался в тщательно выведенные слова. Много всяких названий и призывов писали экипажи на бортах и башнях своих машин. Но такую длинную надпись Хохряков за годы войны увидел впервые.

Комбат нетерпеливо оглянулся. К машине бежали члены экипажа.

— Командир танка гвардии лейтенант Павлов! — первым представился безусый крепыш, лихо козырнув и по-курсантски щелкнув каблуками.

За ним неторопливо поднял руку к танкошлему рослый танкист с обгоревшим лицом:

— Механик-водитель гвардии старший сержант Шемякин!

Докладывают два бравых синеглазых парня с медалями на гимнастерках и пистолетами на туго затянутых ремнях:

— Командир орудия гвардии старший сержант Былинин!

— Радист-пулеметчик гвардии старший сержант Малышев!

Хохряков обвел взглядом фигуры танкистов и, увидев на одном сапоге Бориса Былинина пятно белой краски, спросил:

— Надпись вы делали?

— Так точно! — на лице командира орудия отразилась тревога. Все члены экипажа выжидательно, напряженно смотрели на комбата.

— Объясните, — после короткой паузы предложил Хохряков.

Танкисты наперебой напалм рассказывать командиру славную историю танка.

…Бои шли в районе Житомира. 29 декабря 1943 года командира танковой роты старшего лейтенанта Александра Титова вызвал командир 54-й гвардейской танковой бригады генерал-майор В. Г. Лебедев.

— Слышал я, старший лейтенант, что ты здесь все дороги и тропки знаешь.

— Так точно, товарищ генерал!

— И девушек знаешь всех? — улыбнулся комбриг.

— И они меня, — не без лукавинки ответил Титов, еще не понимая, чего хочет от него комбриг.

— А переправы на Гуйве?

— Каждый брод, каждое болотце помню, товарищ генерал. Перед войной на учении под Сингурами приходилось форсировать эту реку. Да и само село «атаковали» в учебном бою.

— Поведешь на Сингуры передовой отряд. Скажу прямо, Титов, повезло тебе. Не каждому выпадает такая удача на войне: осваивал здешнюю местность в мирное время и на ней же выпало бить врага.

— Благодарю за доверие, товарищ генерал! Сам хотел вас просить об этом.

— Пойдешь освобождать своих знакомых и друзей. Но смотри, Титов. От тебя зависит быстрое и успешное освобождение Сингуров. А действовать надлежит вот как: из соснового леса, что на два километра левее от села, пересечешь дорогу на Бердичев.

Танковая рота Александра Титова, усиленная пятью самоходно-артиллерийскими установками и взводом автоматчиков, внезапной ночной атакой без потерь со своей стороны освободила Сингуры и перекрыла шоссе. Всю ночь длился ожесточенный бой, пять контратак противника отразили танкисты Титова до подхода основных сил бригады. В бою были подбиты и захвачены исправными 20 вражеских танков и две артбатареи, взято много пленных.

Новогодним утром 1944 года генерал Лебедев вручал героям награды. Александру Титову комбриг от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР вручил орден Отечественной войны I степени. Прикрепив старшему лейтенанту орден, генерал с отеческой улыбкой сказал:

— Спасибо, Титов, за подвиг. Разрешаю тебе сутки отпуска, повидать сингуровских довоенных друзей. Возьми свой танк и айда! Неприлично хозяину в селе «безлошадным» появляться.

Титова и его товарищей встречали в Сингурах и в соседнем селе Прятево как родных. Именно тогда у местных колхозников родилась мысль о сооружении «своего» танка — в дар освободителям.

Пока Титов и его товарищи освобождали другие города и села Житомирщины, в Сингурах по инициативе комсомолок Ани Боровик, Ани Маевской, Лиды Кошкаревой и Симы Прилипко шел сбор средств для закупки танка своим освободителям — гвардейцам из 54-й танковой бригады. Вскоре деньги были собраны, и письмо с просьбой полетело в Москву.

Столица не замедлила ответить. В телеграмме с грифом «Правительственная», которую подписал сам Верховный Главнокомандующий, говорилось:

Весенним днем 1944 года, когда тяжелораненый комбат Хохряков находился в полевом госпитале, на лесной поляне, как на праздник, собрались танкисты 54-й бригады. Помимо овеянных славой боевых знамен гвардейцев, на одной из тридцатьчетверок полыхал кумачовый стяг со словом «Сингуры», а на броне восседали девушки в цветастых нарядах.

Лучший в бригаде экипаж Михаила Громова выстроился возле тридцатьчетверки и в глубочайшем волнении выслушал слова командарма П. С. Рыбалко о вручении танка «Сингуровский колхозник». Затем выступили девушки. Смахивая платочками непрошеные слезы радости, они произносили слова благодарности гвардейцам.

Когда танкисты заняли свои места в боевой машине, Михаил Громов высунулся из башни и от имени экипажа произнес клятву, заверил, что гвардейцы доведут танк до самого Берлина.

Однако на войне случается всякое. В одном из тяжелых боев на Висле подаренный танк сгорел, а всех членов экипажа тяжело ранило.

Тогда гвардейцы назвали именем «Сингуровский колхозник» другой Т-34 и сделали такую же надпись на его башне.

Эта вторая машина тоже сгорела в бою, и танкисты назвали славным именем третью. Ее собрали из нескольких и отладили ремонтники, А привел эту тридцатьчетверку в бригаду тот же старший сержант Шемякин, который вместе с лейтенантом Михаилом Громовым получал первый танк от девушек села Сингуры.

Радий Шемякин после ранения успел основательно подлечиться в госпитале и вот теперь, получив восстановленный танк, снова находился в строю. Он-то и подал экипажу идею — восстановить имя прославленного танка. А Борис Былинин со старанием сделал знакомую нам надпись на броне.

— А что, разве не законно, товарищ комбат? — Былинин хитровато прищурил светлые глаза. — Радий ведь был одним из первых водителей «Сингуровского колхозника», погибал на нем, а теперь, воскрешенный в госпитале, снова сел за рычаги… Ну а ремонтники воскресили Т-34.

— Нет, отчего же, прекрасно сделали. Надо написать об этом в Сингуры. Письмо поручаю подготовить Шемякину. Его там лично знают.

— Товарищ командир, как только дадим фашистам прикурить на этой машине, так сразу и напишем.

Хохряков взглянул на Павлова. Тот приложил руку к шлему:

— Так точно, напишем!

— Да, хлопцы, велики эти доверие и любовь. Доверие и любовь народа. Ими дорожить надо пуще глаза своего.

Снова заговорил Радий Шемякин:

— Наш командир Громов тогда на митинге так и сказал: «Мы оправдаем ваше доверие и вашу любовь».

— Так и держать, гвардейцы!

— Есть так держать, товарищ комбат!

Павлов сдержал свое слово: 12 апреля 1945 года, за несколько дней до своей гибели, он отправил письмо в далекие, но дорогие танкистам Сингуры.

А в то мартовское утро танк «Сингуровский колхозник» стал командирской машиной Хохрякова. Корреспондент корпусной газеты, побывавший в батальоне, попросил экипаж построиться перед тридцатьчетверкой. Так появилась на свет фотография «Сингуровского колхозника».

Подготовка к новым боям продолжалась днем и ночью. Ночью проводились тактические учения по сколачиванию подразделений на открытой местности, а в дневное время учеба шла в лесах.

Особое внимание командиры уделяли изучению опыта прошлых боев, анализировали удачные и неудачные атаки, действия отдельных экипажей. Руководили занятиями не только комбат и его заместители, но и парторг Пикалов, и сами участники боев, «старички»-ветераны. Герой Советского Союза гвардии старший сержант Иван Михайлович Иванов поделился с механиками-водителями опытом боев при освобождении городов Мстув, Ченстохова, Бунцлау.

— Я стараюсь вести машину с наиболее экономным использованием ее больших технических возможностей, — рассказывал он. — Скорость и маневр по сигналам командира, готовность к преодолению завалов, заграждений, других препятствий, а также разрушение военных объектов у меня всегда на первом плане. Но помимо всего нужно быть готовым к тушению «зажигалок», попавших на танк, к защите машины от огнеметной струи противника. А строго выдерживать свое место в боевых порядках, а создавать наилучшие условия для ведения огня башнеру? Это тоже обязанности механика-водителя. Своевременно подвести танк на помощь соседнему экипажу или к саперам на разминированном проходе или дать возможность мотострелкам спешиться для атаки — это все тоже делает механик-водитель. По сути, грозная мощь танка на поле боя в его руках. В населенных пунктах весь экипаж, и в первую очередь механик-водитель, должен проявлять величайшую внимательность, осторожность при подходе к площадям и перекресткам улиц. Вот как было при освобождении Ченстоховы. Если бы я, механик-водитель, или командир танка не заметили при подходе к центральной площади засаду гитлеровцев, то нас сожгли бы фаустпатронщики. Однако мы вышли победителями. Лихость в нашем деле тоже нужна. Но не безрассудная. Лихость, если она расчетливая, — это элемент героизма. Но лихость ради бравады — беда смертельная…

Такие беседы опытных танкистов и практические занятия с новичками, распределение их к ветеранам по одному, по два сделали экипажи вполне боеспособными.

Одновременно с подготовкой материальной части и напряженной боевой учебой проводилась большая партийно-политическая работа среди личного состава батальона.

11 апреля в районе сосредоточения было проведено совещание парторгов, комсоргов рот и агитаторов экипажей по вопросу политического обеспечения марша. Актив принял решение: соблюдая строжайшую дисциплину и бдительность, совершить марш в выжидательный район без отстающих машин.

Затем беседовал с механиками-водителями комбат Хохряков.

15 апреля в выжидательном районе состоялось партсобрание, которое записало в своем решении: «Коммунистам и комсомольцам в предстоящих боях и впредь показывать образцы личной доблести и геройства…»

В тот же день на общем собрании личного состава батальона комбат Хохряков закончил свое выступление словами: «Разгромим гитлеровскую Германию и водрузим знамя Победы над Берлином!»

Да, каждый воин стремился и готовился к этому последнему, решающему сражению с врагом.

В самый канун Берлинской операции на митинге, посвященном получению боевого приказа, командир танка «Сингуровский колхозник» коммунист Анатолий Михайлович Павлов заявил: «Есть боевой приказ на окончательный разгром гитлеровской Германии. Усилим наши удары и водрузим знамя Победы над поверженным Берлином!»

Давая клятву, Павлов, конечно же, знал, что впереди не просто расстояние до Берлина, что на пути танкистов лежит сильно укрепленный район. Предстояло протаранить три мощных рубежа гитлеровской обороны, преодолеть две реки — Нейсе и Шпрее. Но за ними был Берлин и Победа. И поэтому ничто уже не могло остановить тщательно подготовленного удара танкистов.

На рассвете 16 апреля 1945 года раздался потрясающий грохот, возвестивший о начале Берлинской операции. Тысячи пушек и гвардейских минометов начали артиллерийскую подготовку. Прибрежный лес у реки Нейсе, по опушке которого тянулись две линии вражеских траншей, в пять минут был повален взрывами снарядов, словно трава под косой. Мины, ударяясь о бетонные стены дотов, высекали только искры, зато тяжелые снаряды гаубиц раскалывали их. Снаряды превращали в труху «терновник» из колючей проволоки, обезвреживали минные поля, разносили в щепы шестинакатные блиндажи.

Более часа на рубежах вражеской обороны бушевал страшный ураган огня и рвущегося металла. Наше артиллерия пробила брешь в обороне врага, подавила его зенитные средства, облегчила выход авиации к объектам атаки и местам сосредоточения резервов противника.

Потом по Нейсе на многие десятки километров пополз густой дым, застилая луга, овраги и поля. Это по приказу командующего 1-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза И. С. Конева авиаторами была поставлена мощная дымовая завеса.

7-й гвардейский танковый корпус подошел к Нейсе. Перед рекой у своего замаскированного танка Хохряков собрал командиров:

— Вот что, товарищи! Батальон наш и здесь пойдет в передовом отряде, а бригада наступает в первом эшелоне корпуса. Прошу достать карты!

Свою Хохряков расстелил на крыле танка.

— Смотрите повнимательней! Лесной массив до самой реки обеспечивает хорошую маскировку выхода к переправам. А переправляться будем вброд. Разве нам впервые? — Хохряков улыбнулся.

Повеселели лица всех присутствующих.

— Ширина Нейсе здесь до пятидесяти метров, глубина — сто восемьдесят сантиметров. Саперы нашли хороший брод, поставили вешки. Пойдем как по ковровой дорожке. Только не проморгайте эту дорожку. В общем, поплывем. Первым — я. — Хохряков взглянул на ротных командиров. — За мной роты Машинина, затем — Овчинникова и Гавриленко. Замыкает колонну Бычковский с обозом и тягачами. На западном берегу — курс на Гросс-Штансдорф. Но сначала придется преодолеть минное поле, и лишь тогда будем разворачиваться «в линию». На левом фланге врага атакует рота Машинина, на правом — Овчинникова. Я — в центре со взводом Павлова. Гавриленко с остальными танками — за мной. Сейчас на западном берегу реки ведут бой наши стрелки, они уже овладели первой траншеей, проходящей вдоль дамбы. С минуты на минуту надо ждать сигнала «Вперед!». А сейчас — по машинам!

Занял места экипаж командирского танка: командир лейтенант А. М. Павлов, один из первых механиков-водителей «Сингуровских колхозников» Р. Н. Шемякин, башнер Б. Н. Былинин, пулеметчик Н. Я. Малышев.

Наконец в наушниках танкошлемов гвардейцев прозвучало долгожданная команда: «Вперед!»

Успешно и быстро преодолев реку вброд, танки начали вклиниваться в оборону противника. И вдруг лес, отлично маскировавший танки на подходе к реке, здесь ощетинился выстрелами фаустпатронщиков.

На двух загоревшихся танках удалось потушить пожар, но батальон замедлил продвижение.

Завязался огневой бой, в атаку двинулись мотострелки. Вскоре подошли главные силы бригады и части усиления.

Совместными усилиями Гросс-Штансдорф был взят.

Батальон Хохрякова, продолжая марш, с ходу ворвался в следующий населенный пункт — Зимсдорф. В бою за него танкисты гвардии лейтенанта Силантьева уничтожили три «пантеры» вместе с их экипажами.

В очередной атаке героически погиб лейтенант Павлов. Он успел подбить две самоходки, раздавил гусеницами семь пушек, четыре тяжелых миномета, 11 пулеметов, 10 автомашин и вывел из строя целую роту гитлеровцев, Его сразила автоматная очередь врага во время корректирования огня по-хохряковски — из люка башни.

Через несколько минут был подбит фаустпатроном и сам «Сингуровский колхозник». Раненых членов экипажа пришлось эвакуировать. А комбат и башнер Былинин перешли на другую тридцатьчетверку.

Танкисты во взаимодействии со стрелковыми частями втянулась в бой по прорыву главной полосы обороны и к исходу дня продвинулись на 10—15 километров за реку Нейсе. Таким образом, к исходу дня 16 апреля первая полоса обороны оборонительного рубежа противника в упорных боях была преодолена.

Поступила команда комбрига: «Стоп! Подтянуть тылы! Накормить людей! Заправиться горючим, восполнить боеприпасы!»

Хохряков, приказав заглушить моторы, собрал экипажи у своего танка.

— У нас, товарищи, нет времени для митинга, скажу коротко: сегодня вы действовали отлично! Спасибо вам! — В наступившей тишине слышно было учащенное дыхание воинов. — До Берлина остается не больше восьмидесяти километров. Еще один мощный удар — и мы будем там. Однако враг не собирается так просто пропустить нас. Поэтому надеюсь на ваше мастерство и мужество. Я верю вам. Готовьтесь, друзья мои, к последнему удару…

Хохряков в эти минуты, как и все мы, солдаты минувшей великой войны, страстно мечтал войти в Берлин, увидеть светлый день торжества над поверженным гитлеризмом.

Да, гвардейцы-танкисты войдут в Берлин и напишут на рейхстаге имя Хохрякова. Всего через двадцать три дня весь мир будет торжествовать великую Победу. Но комбату Хохрякову, храбрейшему из храбрых, судьба отвела всего 23 часа жизни.

После того, как Хохряков закончил беседу с воинами, к нему подошел капитан с фотоаппаратом. Это был корреспондент армейской газеты «Во славу Родины» Леонид Юхвин.

— Редактор просил побеседовать с вами, дважды Героем Советского Союза, о предстоящем наступлении на Берлин.

— Что же вам сказать? — улыбнулся Хохряков. — Мы вот как спешим. — И Семен Васильевич провел ребром ладони по подбородку. — Время поджимает. Сейчас бы сидеть на опушке леса и слушать птиц. Все это потом, после Победы. И для интервью тогда найдем время.

— Понимаю вас, — сказал Юхвин, — но хотя бы несколько слов о себе.

— Ну, хорошо! — согласился Хохряков. — То, что я теперь дважды Герой Советского Союза… — он на мгновение умолк. — Мне кажется, что Родина с лихвой отблагодарила меня и в моем лице всех танкистов батальона. А я, по существу, еще очень мало сделал. Понимаете? Дома, в родных краях, от нас ждут Победы, И это сейчас самое главное.

— Что бы вы хотели выделить в очерке о вас?

— Знаете, что… — Хохряков нетерпеливо взмахнул рукой. — Очень прошу вас, напишите про моего начштаба капитана Михаила Григорьевича Пушкова, про комроты старшего лейтенанта Владимира Ивановича Машинина. А знаете командира роты лейтенанта Анатолия Андреевича Моцного? О нем тоже надо обязательно сказать. А Иван Михайлович Иванов, механик-водитель, чем не герой для вашего очерка? Ну, а моих старших начальников вы, конечно же, хорошо знаете. Без них Хохряков не был бы Хохряковым. Так что, пожалуйста, пишите обо всех этих героях. Я вас очень прошу. А сейчас — извините… — И комбат направился навстречу показавшемуся связному-мотоциклисту.

Через минуту лес и, казалось, весь мир наполнился грозным гулом стальных машин.

54-я гвардейская шла на Коттбус.

Вдоль чопорных лесных просек немецких лесов дул холодный пронизывающий ветер, и десантники на танках зябко жались к жалюзи, откуда шло тепло работающих двигателей.

В полночь, как только подразделения, осторожно продвигаясь по брусчатке шоссе, вытянулись из леса в направлении селения Гари (предместье города Коттбуса), экипажи услышали в наушниках шлемофонов голос Хохрякова: «Всем внимание! Наблюдение — круговое!»

Когда до селения оставалось не более километра, Хохряков приказал остановиться и заглушить моторы. По данным штаба бригады и авиаразведки, недалеко находился противник.

Воцарилась тишина. У командирского танка собрались Хохряков, Козлов, Пикалов, Пушков, зампотех Дмитриенко и новый замполит гвардии майор Смирнов.

Внезапно со стороны Гари донесся гул:

— Кто может быть в селе? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Хохряков.

Все молчали.

— Пушков! Свяжитесь со штабом бригады! Запросите его координаты и обстановку. А вы, Машинин, немедленно вышлите разведдозор во главе с лейтенантом Силантьевым в район постоялого двора, — Хохряков сначала показал по карте, затем объяснил по ориентирам на местности: — Вон туда, влево к лесу. Пусть станут в засаду и докладывают по радио, что обнаружат.

— Слушаюсь!

— Слева могут быть и наши, пятьдесят пятая бригада, — заметил майор Смирнов.

Хохряков тут же повернулся к Пушкову:

— Таблица позывных с вами?

— Так точно.

— Запросите координаты соседей.

— Есть.

— Что по мне, так это гул «пантер», — проговорил капитан Козлов.

— Гриша! — Хохряков подозвал Агеева. — Жми в деревню. Надо точно знать, кто там. Будь осторожен. Ротам изготовиться к круговой обороне! Вас, товарищи заместители, — Хохряков обратился к Козлову и Смирнову, — прошу находиться в первой роте. Ей будет особенно трудно.

Как бы в подтверждение его слов со стороны селения послышался грохот разгорающегося боя. Как выяснилось позже, обстановка в районе Гари сложилась следующим образом: головная походная застава 54-й бригады — 1-я рота 3-го танкового батальона — при подходе к селению была встречена пушечно-пулеметным огнем.

Командир роты старший лейтенант В. Ф. Калмычков всеми своими танками с ходу атаковал Гари и сумел занять несколько окраинных домов. Но вскоре танкам Калмычкова пришлось прятаться за каменные дома от губительного огня «пантер», зенитно-орудийных автоматов и внезапных выстрелов фаустпатронщиков. К танкам Калмычкова присоединились остальные роты батальона майора К. Е. Яценко и две роты мотострелков под командованием комбата капитана П. Д. Субботина.

Подкатил к Гари на своем танке и комбриг полковник И. И. Чугунков. Субботин, Яценко, Хохряков и сам полковник склонились над картой, освещаемой карманным фонариком.

— Фаустпатронщиков придется «выкуривать» из каменных домов и подвалов мотострелкам и саперам. Создадим под вашим общим командованием, товарищ Субботин, три штурмовые группы. Гранаты, противотанковые ружья, пулеметы — все у вас есть. Вы, Яценко, выделите для поддержки каждой группы по танковому взводу. Вам, Хохряков, когда займете восточную окраину Гари, быть готовым к отражению танковой контратаки противника с севера, со стороны Маттенсдорфа. Первую роту я забираю у вас в резерв бригады.

— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник!

— Разведчики еще не вернулись?

— Пока нет!

— Вернется Агеев, и в четыре ноль-ноль — атака! После взятия Гари обходим Коттбус и двигаемся к переправам на Шпрее. Помните, главное — плацдарм за этой рекой, — отдал распоряжения комбриг.

…Плацдармы, плацдармы, плацдармы. Сколько их захватила танковая армия П. С. Рыбалко за годы войны! На Донце и Днепре, на Висле и Одере, Пилице и Варте. Впереди был последний плацдарм — на западном берегу Шпрее. Его еще нужно было захватить, удержать и обеспечить танковой армии выход с него на оперативный простор для удара по Берлину.

Из леса, маячившего левее места расположения батальона, куда направился в разведдозор танк Силантьева, послышались выстрелы, и невдалеке начали рваться снаряды.

Хохряков услышал в шлемофоне голос Силантьева:

— На меня вышла большая группа танков противника. Вступил с ними в отвлекающий бой. Тяжело ранен. Передаю командование Курятникову.

Стремясь отвести в укрытия тылы батальона из зоны вражеского огня и освободить дорогу для большого маневра танков, Бычковский и Дмитриенко кинулись в хвост колонны.

Но враг уже успел подбить два грузовика, и они преградили путь к отходу остальным. И Хохряков скомандовал:

— К бою! Полный вперед!

Бывают в жизни воина минуты, когда его умение владеть собой и своим оружием, все его моральные силы подвергаются решающему испытанию. Эти минуты чаще всего бывают при атаке на сильно укрепленный объект, когда ты идешь навстречу врагу и знаешь: противник целится, вот-вот, в любое мгновение, обрушит на тебя всю мощь губительного огня. А надо, не дрогнув, сокрушить опорный пункт и выполнить боевую задачу. Во многих боях Хохряков со своими гвардейцами входил в такие смертоносные зоны огня и почти всегда выходил из них победителем.

Стоя в открытом люке танка, мчавшегося к селу Гари, Хохряков думал о том, что предстоящий последний плацдарм придется добывать дорогой ценой: гитлеровцы просто так, за здорово живешь, не подпустят к Берлину. Из информации комбрига Чугункова он знал, что навстречу гитлеровцы перебрасывают с запада на рубеж Шпрее полнокровную танковую дивизию, отдельные эсэсовские танковые полки, отряды фаустпатронщиков и фольксштурмовцев.

Болотистая местность очень мешала маневру наших машин. Спереди нарастал гул танкового боя.

«Наверное, это уже дают о себе знать резервы противника», — подумал комбат.

Батальон Хохрякова, следуя за штурмовыми группами, вступил в опустевшую часть селения. Оказалось, что фашисты ушли отсюда на западную окраину под ударами гвардейцев Субботина.

Танки Хохрякова рассредоточились. Но гитлеровцы, видимо, и рассчитывали на такой маневр: втянуть танкистов в Гари и уничтожить их машины вместе с постройками. Противник не замедлил открыть по селению сокрушительный огонь, пытаясь окружить и уничтожить прежде всего пробившийся к западной окраине этого населенного пункта батальон майора К. Е. Яценко.

Разгорелся трудный бой с численно превосходящим противником. Как выяснилось потом, 54-ю атаковали главные силы 21-й танковой дивизии гитлеровцев — почти сто средних и тяжелых танков.

Незаметно ночь перешла в серый, мглистый рассвет. Противник повел по подразделениям бригады прицельный огонь из всех видов оружия, затем двинулся в контратаку.

Гитлеровцы с разных направлений атаковали позиции, наспех занятые подразделениями бригады, группами по 20—25 танков. Наиболее мощные атаки последовали из района Требенсдорфа на западную окраину Гари и из района Маттенсдорфа на восточную окраину этого населенного пункта. Противник пытался окружить всю бригаду, к тому времени уже полностью втянувшуюся в Гари.

Полковник И. И. Чугунков приказал командиру 3-го танкового батальона под прикрытием хохряковских машин отвести свои роты из-под ураганного флангового огня «тигров» и «пантер» к высоте 90,4, господствующей над селением с севера.

Как уже было сказано, батальон Хохрякова действовал без 1-й роты. Хохряков, сопровождаемый ординарцем Василием Шевченко, перебежками двинулся на обход своих танков, проверяя занятые ими позиции. Вести прицельный огонь многим экипажам мешали здания, а некоторые прекратили стрельбу, экономя снаряды для более трудного случая.

Командирский танк в отсутствие комбата вел огонь с восточной окраины села. Здесь вскоре погиб лейтенант, недавно принявший этот Т-34 (имя его авторам пока неизвестно). Затем был ранен пытавшийся вынести тело лейтенанта стрелок-радист. В тридцатьчетверке теперь остались два человека — механик-водитель сержант Прозоровский и командир орудия гвардии сержант Былинин.

Борису Былинину было не впервой действовать за троих. Теперь, замещая командира экипажа, он приказал отвести танк под прикрытие каменного здания.

Хохряков вместе с ординарцем пробрался к танку, постучал по броне и спросил выглянувшего из люка Былинина:

— Боря, почему не стреляешь?

— Да куда же стрелять, Семен Васильевич? Ни одной цели не видно.

— Ищи хорошую позицию, — приказал Былинину Хохряков. — Ты ведь пушкарь, понимаешь, что к чему. В этой западне нам придется отбиваться, пока подойдут главные силы.

В наушниках шлемофона Былинин услышал тревожный голос Чугункова, вызывавшего к рации комбата.

Комбриг приказывал, прикрываясь огнем роты Овчинникова, всем отходить к высоте 90,4.

— Понял вас! Выполняю! — ответил Хохряков.

Вскоре Хохрякова нашел связной от экипажа Силантьева — Курятникова.

— Товарищ комбат! Танки противника атакуют из леса и заходят в тыл нашему батальону.

Хохряков разыскал старшего лейтенанта Овчинникова:

— Давай, Костя, разворачивай роту на запад.

Овчинников, не успев ответить комбату, был тяжело ранен осколком вблизи разорвавшейся мины.

Хохряков занял место ротного в танке.

— Делай, как я! — услышали в шлемофонах танкисты голос комбата. — Стрелять без промаха! Не пропускать врага к нам в тыл!

Против роты Овчинникова, возглавленной Хохряковым, шло свыше полусотни вражеских машин.

У Хохрякова в те минуты не было ни возможности для маневра, ни резервных танков. Но была вера: там, где обороняются гвардейцы, враг не пройдет.

Оставалось единственное — точной стрельбой выдержать напор всей бронелавины на подступах к последнему плацдарму.

Вокруг бушевал огонь.

Ленты трассирующих пуль пересекались в разных направлениях, рикошетировали от зданий, башен танков и брусчатки шоссе. Вой снарядов, грохот разрывов и выстрелов танковых орудий — все смешалось в адском гуле металла и сверкании огня.

Наблюдателю со стороны, если бы такой мог оказаться здесь, это зрелище показалось бы адом. Горело все: лес, машины, земля, здания, люди.

На минуту из-за туч выглянуло холодное оранжевое солнце. Его косые лучи скользили по верхушкам бора, по пылающим домам, по башням танков, изрыгающих снаряды, по чадящим дымом машинам, по трупам солдат.

Корректируя огонь из люка башни, Хохряков был ранен в голову. Он слез с тридцатьчетверки, присел на одну из поваленных берез. Носовым платком зажал рану на голове, а правой рукой, в которой держал бинокль, указывал цели высунувшимся из люков командирам двух соседних танков.

Припав на одно колено, Вася Шевченко перевязывал рану комбата. Но это плохо ему удавалось, так как Хохряков поворачивался, подавая команды.

Кое-как закончив перевязку, ординарец постучал по броне ближайшего танка и крикнул высунувшемуся из люка Былинину:

— Доложи комбригу: комбата надо немедленно эвакуировать!

Как уже говорилось, гвардии старший сержант Былинин остался в танке за командира, радиста и башнера. Он с помощью механика-водителя доставал снаряды, заряжал пушку, приникал к прицелу и, выбирая по указанию Хохрякова тяжелые вражеские машины, стрелял.

Вдруг танки гитлеровцев скрылись, словно сквозь землю провалились. Былинин вспомнил об окружавшей селение долине. «Накапливаются в долине для решающего броска», — подумал он, сообщая на КП бригады о ранении Хохрякова, и повыше высунулся из люка башни, чтобы лучше разглядеть поле боя.

Обернулся, чтобы посмотреть на своего комбата. Хохряков, обняв одной рукой ординарца, хромая и шатаясь, приближался к танку. Из уголка губ стекала струйка крови. Былинин засуетился, пытаясь вылезть из башни, чтобы помочь ординарцу поднять комбата на танк, но тут к Хохрякову подбежала группа бойцов во главе с майором Т. М. Мальцевым. Их прислали комбриг И. И. Чугунков и начальник политотдела полковник П. Е. Ляменков для эвакуации комбата.

— Заводи! — скомандовал Былинин механику-водителю Прозоровскому, намереваясь вывезти комбата в безопасное место. Однако не успел взреветь мотор тридцатьчетверки, как рядом, у кормовой части танка, в центре группы людей, подсаживающих Хохрякова на броню, взорвалась вражеская мина. Былинин, ослепленный взрывом, контуженный и раненный в лобную кость, провалился внутрь танка.

Когда Борис пришел в сознание и с помощью Прозоровского выбрался из машины, вокруг уже стояла тишина. Невдалеке от своей тридцатьчетверки среди окровавленных тел Василия Шевченко, майора Трофима Матвеевича Мальцева и еще нескольких солдат он увидел тело комбата. На груди его в лучах солнца блестела Золотая Звезда — звезда бессмертия дважды Героя.

…Бои продолжались. Гвардейцы 54-й танковой бригады выдержали трудный экзамен — удержали занимаемый рубеж, подбив при этом 24 гитлеровских танка. С подошедшими 55-й гвардейской танковой бригадой и подразделениями 147-й стрелковой дивизии они овладели Гари и в течение ночи на 18 апреля захватили на Шпрее свой последний плацдарм.

Соратники Хохрякова выполнили все, что было приказано их командиром. И оставили на стене рейхстага красноречивую надпись: «Это вам за Хохрякова!»

Это и о нем слова боевого марша 3-й гвардейской танковой армии: