Бамбуковая крепость

САЙГОН — ГОРОД ХОШИМИН

К концу XVII века, когда первые вьетнамские поселенцы пришли к берегам рек Донгнай и Сайгон, эти места были глухой окраиной увядавшей Кхмерской империи. Провинция называлась «Прэй нокор» — «Страна лесов». В джунглях стояли небольшие отдаленные друг от друга кхмерские селения. Коренные жители не вели активного хозяйства. Брали то, что им давали земля, лес и вода: охотились, ловили рыбу, занимались собирательством растений.

Еще до официального присоединения этих районов к своему государству правители южной части разделенного тогда пополам Вьетнама позволили поселиться здесь остаткам разгромленных и бежавших из Китая войск династии Мин. Тогда после очередного «великого беспорядка» власть в Китае захватили манчжуры. Тысячи сторонников Миней устремились на Юг и просили у вьетнамцев убежища и земли. Им была отведена неосвоенная Нижняя Кохинхина, то есть окрестности нынешнего города Хошимина и южнее.

В 1782 году китайские поселенцы основали свой город Тхэйнгон, или, в их произношении, Сэйкун. Оттуда, видимо, и пошло название Сайгон, хотя Сэйкун находился на месте сегодняшнего Шолона — населенной преимущественно китайцами юго-западной части Хошимина. Примерно в то же время на болотистом берегу реки, где сейчас центр Хошимина, вьетнамцами было построено военное укрепление Беннге. С китайского Сэйкуна и вьетнамского Беннге и начался рост города.

В 1790 году по заказу императора Зя Лонга французский архитектор Оливье де Пюиманюэль построил на месте деревянных укреплений каменную сайгонскую крепость в форме восьмиугольника. 46 лет спустя преемник Зя Лонга — Минь Манг приказал ее разрушить и построить новую, чуть в стороне. Этим он хотел уничтожить память о своем предшественнике и родственнике. Во время первого вторжения во Вьетнам, в 1859 году, французы превратили цитадель в груду развалин.

Крепость строилась и разрушалась, а город тем временем продолжал расти, несмотря на все политические потрясения. Побывавший в 1822 году в Сайгоне ветеринар-зоолог Финлайсон писал: «Город состоит из двух городов, каждый из которых по размеру равен столице Сиама. Пинге — город правителей, Тэйнгон — торговцев». Так он услышал названия вьетнамского Беннге и китайского Сэйкуна.

А вот как описывает Сайгон Константин Станюкович в своей книге «Вокруг света на «Коршуне». Писатель побывал там вскоре после захвата французскими колонизаторами первых трех провинций Вьетнама.

«Но где же город? Неужели это хваленый Сайгон с громадными каменными зданиями на планах? Оказалось, что Сайгон, расположенный на правом берегу реки, имеет весьма непривлекательный вид громадной деревни с аннамитскими домами и хижинами и наскоро сколоченными французскими бараками. Все эти громадные здания, обозначенные на плане, еще в проекте, а пока всего с десяток домов европейской постройки…».

Со времени постройки вьетнамской крепости Беннге и до захвата Сайгона французами прошло 70 лет. К приходу колонизаторов военные поселения дон диены на новой земле едва успели превратиться в четыре десятка обычных деревень. Возникновение города, как такового, и его развитие происходили уже в колониальный период.

Императорский двор Хюэ, подчинившись военному давлению Франции, отдал французам Сайгон и прилегавшие к нему три провинции дельты Меконга. Но население 40 бывших дон диенов на берегу реки Беннге не захотело подчиниться чужеземцам. Тот же К. Станюкович пишет: «Множество туземных домов стояло пустыми, и половина туземного населения Сайгона, которого насчитывали до ста тысяч, ушла из города вследствие возмущения против завоевателей…» Писатель иронически замечает: «Это простое невежественное племя крепко привязано к родине. Хоть французский режим был несравненно лучше своего, тем не менее он был чужой, и это была одна из главнейших причин, почему анамиты восставали против завоевателей».

Новой была для вьетнамцев эта земля, новыми были общины, родившиеся из дон диенов. Это не Нгуенса, имевшая к моменту прихода колонизаторов давнюю историю и свои традиции. И все же между своими и чужими возникло вопиющее противоречие. Пришельцам нелегко было наводить здесь свои порядки.

По дороге от главного рынка Бентхань к своей гостинице «Кыулонг» мне пришлось обходить траншею. Рабочие ремонтировали подземный кабель, вскрыв асфальтовый панцирь улицы. На дне траншеи глубиной метра полтора обнажался пласт угольно-черной земли. Он остался от простиравшегося здесь, в сегодняшнем центре города, обширного болота. Вьетнамские общины существовали на островках среди болот и рисовых полей. Французам пришлось вложить немало средств, чтобы засыпать топи, проложить дороги, построить каменные дома.

В первые десятилетия строительства города все это было чуждо местному населению. Дворец генерал-губернатора и другие капитальные сооружения строили французские солдаты и рабочие. Вьетнамцев не было даже среди подсобных рабочих. В 60-х годах прошлого века, хотя колонизаторы насыпали и замостили уже много улиц, город все равно еще напоминал большую деревню с кладбищами, садами и полями, пронизанными каналами. Лодки и сампаны служили основным средством передвижения между его районами.

На бульваре Ле Лоя, который можно считать центральной улицей Хошимина, всегда много людей. В отличие от расположенных неподалеку улиц, прилегающих к рынку Бентхань, у фонтана на Ле Лое нет скопления торговцев. Здесь с утра и до ночи царит праздная атмосфера. Народ собирается отдохнуть. Если чем и торгуют, то главным образом мороженым и воздушными шарами. У фонтана неутомимо трудятся фотографы. У них всегда есть клиентура. На мостовую окнами смотрят уютные кафе, рядом расположены большие государственные сувенирные магазины. По вечерам в брызгах фонтана вспыхивают разноцветные огоньки от электрической подсветки. Тогда на бульваре становится еще более многолюдно, чем днем.

С этого места во второй половине прошлого века и начал расти современный город. Европейская цивилизация, вторгшаяся в мир вьетнамской общины, разрушила ее. Первое, что дала урбанизация, — это преступность и проституция. Три-четыре деревни, по территории которых сейчас пролегает бульвар Ле Лоя, стали рассадниками этих зол.

Банда «Братство Бонгкена» была в то время грозой Сайгона. Нынешний фонтан — центр исчезнувшей деревни Бонгкен. Современники пишут, что это «братство» потомков крестьян общалось с окружающими только языком острых ножей. Банда была жестко организована, жила по своим строгим законам. Каждый уроженец Бонгкена с малолетства становился членом мафии. Принадлежность к ней навечно закреплялась изощренной татуировкой кожи. Убийство, грабеж наряду с торговлей служили главными средствами существования людей, у которых чуждый им город отнял землю и буйвола.

Подобные банды образовались и в соседних общинах. В каждой из них была такая же строгая организация, они делили между собой сферы влияния, и эта вражда выливалась в жесточайшую войну.

Слова «девочки с Боресс» были в Сайгоне колониальных времен такими же известными, как «братья и сестры Бонгкена». Небольшая улица, которая носит теперь имя ученика Луи Пастера — доктора Иерсена, прожившего многие годы во Вьетнаме, находится между торговыми кварталами нового рынка и каналом Беннге, соединяющим Сайгонский порт с китайским Шолоном. К приходу колонизаторов на топкой земле здесь стояли свайные поселки покинувших родные места кхмеров и тямов. Но с ростом Сайгона улица за болотом «Маре Боресс» приобрела особую славу. Тямы и кхмеры вымерли или расселились по другим кварталам города, а в опустевшие свайные дома пришли юные уроженки деревенских общин, которые стали городскими районами.

Во Вьетнаме почти не было религиозных запретов добрачных связей. Но эта «свобода» редко использовалась в патриархальной деревне, где все жители были на виду всех. Другое дело, большой город.

«Маре Боресс» стала улицей проституток, как и соседняя с ней Лефебр. Может быть, в своих родных переулках они бы не решились на такое, но в темном квартале за болотом уроженки Бонгкена и других центральных общин работали открыто. Накрашенные до неузнаваемости, они прохаживались по улице, демонстрируя свои достоинства. Для французских солдат и колонов это было недорого — всего два серебряных хао. А для девочек — пять «гостей» за ночь — вот и пиастр, целое состояние.

В 1913 году окружной префект Куньяк распорядился засыпать болота Боресс и построить корпуса нового рынка. В то время в Сайгоне появились и европейские проститутки — гречанки, румынки. Они не хотели соседствовать с вьетнамскими «девочками с Боресс» и обосновались рядом, где сейчас проходит проспект Нгуен Хюэ.

Самый первый центр европейской колонизации во Вьетнаме, Сайгон вплоть до освобождения имел сомнительную славу одного из крупнейших в Юго-Восточной Азии центров проституции и организованной преступности. В 60-е годы нашего века к нему в этом отношении из всех вьетнамских городов приблизился только Дананг, выросший во время американской агрессии. Третий по величине город Юга, бывшая столица Хюэ, оставался вьетнамской полудеревней и хранил национальные традиции только относительно. Повсюду контакт европейских и американских пришельцев с вырванными из деревенской привычной среды вьетнамцами порождал эти социальные язвы.

В первый раз я приехал в Сайгон в середине мая 1975 года — всего недели через две после освобождения. Город жил так, словно и не было глубокого политического перелома, покончившего с более чем вековым господством старых и новых колонизаторов. Так же на бульваре Ле Лоя и улице Ты Зо прогуливались проститутки; много метисок и мулаток. Нищие просили милостыню, выставляя напоказ свои язвы и уродства. Даже в центре можно было стать жертвой гангстеров. Они подлетали сзади, выскакивали на тротуар на мотоцикле. Первый бил рулем зазевавшегося прохожего, а второй отработанным движением молниеносно срывал сумку, фотоаппарат, часы.

Американский неоколониализм стал самой сильной после французской колонизации социальной ломкой для Южного Вьетнама. Искусственная урбанизация 60-х годов больше всего затронула Сайгон. До начала американской агрессии нынешние составные части г. Хошимина — Сайгон, Шолон и Зядинь — были отдельными городами, и в самом Сайгоне численность населения едва превышала 150 тысяч человек. В 1970 году три города слились в единую агломерацию с населением в 4 миллиона человек.

Война разоряла Северный Вьетнам, изгоняла крестьян из деревень Юга, но Сайгон с его военными базами, портом, гостиницами, борделями, отделениями банков и крупных межнациональных корпораций рос и в ширину, и в высоту. Американцы создавали здесь витрину «процветания», «общества потребления». По облику и укладу жизни он стал самым невьетнамским из городов Вьетнама, паразитическим наростом, раковой опухолью крестьянской страны. Капитализм развивался здесь в самой уродливой, неестественной форме. Все возникшие в эти годы предприятия были тесно привязаны к американским и японским монополиям. Расцветала и местная компрадорская буржуазия китайского происхождения. Крестьяне, выселенные из провинции Куангчи — «санитарного пояса» у демаркационной линии на 17-й параллели, из окрестных уездов Сайгона, где также расчищалось «санитарное кольцо», из растерзанных бомбежками и карательными рейдами деревень других южных провинций, находили не очень трудную работу, в качестве прислуги отелей, обслуживающего персонала военных баз, складов. Другие занимались мелкой торговлей. Третьи — попрошайничеством, воровством, проституцией.

Военная помощь США Южному Вьетнаму составляла в среднем 1,3 миллиарда долларов в год, экономическая — 600–800 миллионов. Это не считая расходов американских военных и сотрудников других служб США, расходов ЦРУ на обучение и содержание 30 тысяч агентов по «умиротворению», помощь других капиталистических стран: Франции, Японии, Англии, ФРГ.

Все это составляло минимум два миллиарда долларов в год, позволяло нескольким миллионам человек жить, не занимаясь производительным трудом. «Общество потребления» на западный манер с его ультрасовременными внешними атрибутами было создано в Сайгоне и других крупных городах, куда американские, европейские и японские фирмы, конкурируя друг с другом, устремляли потоки всевозможных товаров. Сайгон потреблял 80 процентов всей американской помощи. Только продовольствия в него ввозилось из США ежегодно от 300 до 700 тысяч тонн. Неудивительно, что после освобождения в Сайгоне наиболее острую форму приняла «проблема беженцев».

Весной 1975 года, когда еще «президент» Южного Вьетнама Тхиеу призывал из Сайгона к «сплоченности нации в отпоре коммунистам», я прилетел в Дананг, только что освобожденный народными вооруженными силами. Гигантские, казалось, неприступные военные комплексы, окружавшие город, были усыпаны брошенными касками и солдатскими мешками, на колючей проволоке висели пятнистые зеленые куртки с погонами сайгонской армии, прямо на дороге валялись автоматы, минометы, рассыпанные патроны. Это были следы панического бегства марионеточного воинства, которое уже не имело моральных сил сопротивляться. В течение считанных часов распадались целые подразделения, части, дивизии. Одни спешили на чем попало отплыть подальше в море, надеясь быть подхваченными каким-нибудь американским судном, другие просто сбрасывали с себя военную форму, чтобы смешаться с гражданским населением.

К этому периоду относится первая волна массовой эмиграции из Южного Вьетнама. Весной 1975 года, видя быстрое крушение режима Тхиеу, перед стремительным наступлением революционных вооруженных сил из контролировавшихся сайгонской армией городов морским и воздушным путем страну покинули около 150 тысяч человек. Кто они были?

В первую очередь генералу и офицеры сайгонского режима, которые чувствовали за собой непростительные преступления; влиятельные деятели прежних проамериканских администраций во главе с Тхиеу, министры, лидеры реакционных партий и группировок, религиозно-политических сект, отличавшиеся своими антикоммунистическими взглядами, В этой же волне эмигрантов отбыли богатые торговцы и промышленники, вьетнамские сотрудники всевозможных служб, миссий и представительств США в Южном Вьетнаме — от агентов разведки до поваров и горничных, последовавших за хозяевами в Америку. И наконец, среди них было много таких людей, которые просто поддались всеобщей панике и поверили россказням сайгонской и американской пропаганды о «предстоящих зверствах коммунистов», о «кровавой бане», о том, что у женщин с маникюром будут отрубать пальцы, а красивых девушек насильно отдавать замуж за инвалидов войны.

Быстрое крушение сайгонского режима, однако, не означало физического уничтожения проамериканских вооруженных и политических сил. После освобождения в стране осталось 1200 тысяч бывших солдат и полицейских, более 50 тысяч бывших офицеров и примерно столько же агентов политической охранки режима Тхиеу. В стране остались реакционные организованные группы, которые в свое время и французы и американцы использовали для контрреволюционной борьбы.

Вскоре после освобождения Сайгона контрреволюционные силы, затаившиеся в первые недели народной власти, начали действовать.

Однажды вечером в 1975 году с балкона гостиницы «Мажестик» я увидел за рекой вспыхнувшее зарево пожара. Как впоследствии выяснилось, там был взорван склад боеприпасов. Но это был только один из многих подобных случаев. Горели фабрики, склады товаров, устраивались покушения на представителей новой власти, на офицеров Вьетнамской народной армии. На Центральном плато под обстрел попадали караваны машин, чаще всего, конечно, гражданские.

Все солдаты, полицейские, чиновники, не занимавшие важных политических постов, быстро получили возможность вернуться к своим семьям, и подавляющее большинство их уже приняло участие во всеобщих выборах в Национальное собрание единого Вьетнама, состоявшихся в апреле 1976 года.

Офицеры, агенты по «умиротворению», чиновники, занимавшие значительные политические посты, — те, кто отдавал приказы убивать патриотов, сжигать деревни, пытать заключенных, не могли быть отпущены на свободу. В еще не стабильной социальной и политической обстановке они могли бы причинить немало бед и даже спровоцировать гражданскую войну. Эти тревоги революционных властей не были преувеличенными.

В Южном Вьетнаме осталось полтора миллиона людей, служивших раньше американцам. Из них несколько десятков тысяч упорно не хотят смириться с новым режимом. Что делать с ними? Ждать, когда они наконец поймут, что социалистическая революция на Юге — не временное явление, что она победила навсегда и сопротивление бесполезно. Для этого требуется время. Экономические, политические и социальные трудности, переживаемые сейчас Вьетнамом, подстрекательства и подрывная деятельность спецслужб США вовсе не способствуют этому пониманию, перестройке умов людей.

Для тех, у кого нет желания преодолевать эти трудности, строить новую жизнь на истерзанной войнами родине, единственный выход — уехать в поисках более благополучной жизни где-нибудь за морем.

«Проблему беженцев» из Южного Вьетнама, особый накал которой относится к 1978–1979 годам, я бы назвал проблемой отчаяния людей, потерявших корни. Если, конечно, оставить в стороне бегство буржуазии китайского происхождения: она всегда была инородной массой во Вьетнаме.

…От набережной реки Сайгон, где находится гостиница «Кыулонг», бывшая «Мажестик», на всем пути до Ле Лоя меня провожает велорикша, но по улице Донгкхой (прежде Катина-Ты Зо) приятно идти пешком, заглядывая в лучшие в городе антикварные и ювелирные лавки, художественные салоны, отвечая на приветствия ставших уже знакомыми торговцев. В мае 1975 года хозяевами большинства этих лавок были индусы и китайцы, а кафе и бистро держали даже французы. Катина-Ты Зо была улицей не для вьетнамцев. В каком-то из этих домов находилась квартира английского журналиста Фаулера из романа Грэма Грина «Тихий американец», по этим тротуарам, мощенным плитками, порой цветными, ходили его герои. Сейчас улица «Всеобщего восстания» (так переводится ее нынешнее, третье по счету название) стало чисто вьетнамской и утратила свой былой внешний лоск.

На улице Ле Лоя у фонтана старичок-водитель услужливо открывает дверцу такси — «божьей коровки» французского производства, возраст которой под стать шоферу. Такси — привычная составная часть городского транспорта Хошимина, чего нельзя сказать о Ханое и Хайфоне. Складываюсь, чтобы поместиться на переднем сиденье (на задних еще теснее), и, затарахтев, машина выезжает на почти пустую, отгороженную от правых рядов стальным барьером центральную часть бульвара Ле Лоя. Велосипеды и рикши теснятся за барьером справа, а левые ряды предназначены исключительно для автомобилей. Но уже через километр, за площадью перед рынком Бентхань, вливаемся в общую кашу уличного движения с его поражающим многообразием.

Город Хошимин отличается от других центров Вьетнама, в том числе от таких крупных городов Севера страны, как Ханой и Хайфон. В Ханое лишь единичные здания поднимаются выше четырех этажей. В Хошимине же дома около десятка этажей в высоту — далеко не редкость. В отличие от зеленых со свежим воздухом аллей Ханоя оживленные магистрали Хошимина наполнены синеватым смогом, извергаемым полумиллионом мотоциклов и мопедов и 60 тысячами самых разношерстных четырехколесных транспортных средств, которые питаются горючим предельно низкого качества. Насчитывающее 3,5 миллиона человек население Хошимина, хотя и пересело в последние годы на велосипеды и велорикши (около 1 миллиона велосипедов), больше предпочитает механизированные средства передвижения.

У этого города много проблем, которые хорошо знакомы властям любого крупного города мира. Хотя основная часть его населения — горожане в первом поколении, они психологически дальше ушли от деревни, чем жители других городов страны. Ханой и Хайфон в своих административных границах включают примерно поровну города и деревни. Из 3,5 миллионов хошиминцев — только полмиллиона занимаются сельским хозяйством в пригородах. К интернациональным проблемам большого города прибавляются особые социальные проблемы, доставшиеся в наследие от войны и неоколониального режима.

— Мы работаем, обучаясь, — рассказал мне во время очередной нашей встречи заместитель председателя Народного комитета города Хошимина Ле Куанг Тянь. — В первое время, придя из джунглей и деревень освобожденных районов, с северного тыла войны Сопротивления, мы столкнулись с массой совершенно новых для нас вопросов. Сейчас у нас уже гораздо больше опыта в управлении крупнейшим городом страны. Если сначала главные заботы заключались в решении политических и чисто социальных проблем, то сейчас на первое место вышли социально-экономические.

Первая группа проблем, а именно: безработица, профессиональная преступность, наркомания, проституция, наличие большой армии бывших сайгонских военных и чиновников, враждебно настроенной к новому режиму буржуазии, нуждалась в незамедлительном решении.

В той мере, в какой это было возможно, они были решены в первые годы после освобождения: уже где-то к концу 1979 года. Так, число безработных, составлявшее после освобождения около миллиона человек, сократилось к началу 1980 года до 250 тысяч, а к концу 1981 года — до 200 тысяч. В основном это достигнуто за счет возвращения в свои деревни и в новые экономические районы примерно 700 тысяч бывших жителей сельской местности, которые наводнили Сайгон в годы войны. Дальнейший процесс несколько затормозился, поскольку связан с увеличением рабочих мест в самом городе. Ле Куанг Тянь сказал, что в плане сокращения и ликвидации незанятости власти возлагают большие надежды на строительство с советской помощью крупных экономических объектов вблизи Хошимина — ГЭС Тиан на реке Донгнай, на обработку каучуковых плантаций площадью 50 тысяч гектаров в соседней провинции Шонгбе, на совместное вьетнамо-советское предприятие по эксплуатации нефтегазовых месторождений на континентальном шельфе (его береговая база находится в городе Вунгтау в 110 километрах от Хошимина).

— Сначала казалось, что самая острая проблема — это бывшие военнослужащие сайгонского режима. В 1975 году только в Сайгоне их было более 400 тысяч человек. Но сейчас она в основном решена. Солдатам почти сразу же было разрешено вернуться к своим семьям. Возвратились в город после лагерей перевоспитания и 20 тысяч бывших офицеров. Кадровые военные предпочтительно трудоустраиваются в сельских районах. Те, у кого есть гражданские специальности, используются в самом городе: на предприятиях, в учебных заведениях, в здравоохранении. Только небольшое число бывших представителей высшего офицерства, ответственных за боевые операции и карательные рейды, остается в лагерях перевоспитания.

Город Хошимин — крупнейший промышленный центр Вьетнама. Здесь живет и трудится самый старый в стране отряд рабочего класса. У него есть своя история, свои традиции.

Одно из первых промышленных предприятий Вьетнама — судоремонтный завод Башон был создан на базе существовавших еще в начале прошлого века кораблестроительных мастерских вьетнамского императора Зя Лонга. Башон сразу стал кузницей молодого пролетариата, на нем появилась одна из первых организаций компартии, начинали свой революционный путь многие видные деятели вьетнамского рабочего движения, в том числе соратник Хо Ши Мина, покойный президент СРВ Тон Дык Тханг.

В истории этого завода — крупная забастовка 1912 года, перекинувшаяся на другие предприятия французского Индокитая. В 1925 году рабочие, прекратив ремонт, не дали выйти в море крейсеру «Жюль Мишле», направлявшемуся на подавление Кантонской коммуны. А в 1975 году перед освобождением Сайгона, башонцы обезвредили все мины, установленные саперами марионеточных войск, спасли свой завод от уничтожения.

После освобождения Южного Вьетнама Башон превратился из ремонтной базы военно-морского флота сайгонского режима в судостроительное предприятие. В период между IV и V съездами КПВ с его стапелей сошли десятки рыболовных судов, которые работают сейчас в рыбхозах и кооперативах многих провинций юга страны. Он продолжает выполнять и свою миссию «лекаря» океанских странников из разных портов мира, бороздящих воды тропических широт. Особенно частые гости — суда социалистических стран. На черных бортах его «клиентов» белеют названия портов приписки: Находка, Росток. Заказчики довольны качеством работ.

На Башоне работают более пяти тысяч человек. В основном это потомственные рабочие. Почти такие же старые отряды рабочего класса существуют на предприятиях, возникших в годы колониального господства: в Сайгонском морском порту, ца механическом заводе «Карик». Много потомственных квалифицированных рабочих на прокатном стане Нябе, который дает около 6 тысяч тонн продукции в год. При французах в Сайгоне создавались исключительно ремонтные предприятия. В годы американского неоколониального владычества вырос целый ряд довольно крупных заводов и фабрик, на крепко привязанных к американскому, японскому и тайваньскому капиталу. Большинство этих довольно современных предприятий находится за рекой Сайгой, вдоль широкой 20-километровой автострады, связывающей город Хошимин с городом Бьенхоа: цементный завод «Тхудык», текстильный комбинат «Сиковина», бывшее сайгонское дочернее предприятие, филиал японской фирмы «Нэшнл панасоник» по сборке электронной аппаратуры, машиностроительный завод «Викино» по сборке малогабаритных тракторов и дизельных водонасосов для рисовых полей и др.

Современные корпуса «Викино» бросаются в глаза уже с автострады Хошимин — Бьенхоа. Предприятие построено в 1970 году на кредиты Сельскохозяйственного банка сайгонского режима. По проекту «Викино» должен был стать отделением японской компании «Кубота». Из частей, поставляемых из Японии, здесь начали монтировать ручные тракторы-культиваторы, похожие на большие тачки с дизельными двигателями, водонасосы и моторы для морских рыбацких шаланд. Проект предусматривал на первом этапе производство на месте 40 процентов работ по изготовлению этих видов продукции, на втором этапе — 60 процентов, на третьем — 80 процентов. Остальное — в Японии.

— Но это был только проект, который не осуществился и на десятую долю, — рассказывает главный инженер Нгуен Ван Туен. — И при старом режиме предприятие было государственным. У вьетнамской буржуазии не хватало средств, чтобы частным образом поднять такое крупное дело. В начале 70-х годов сайгонскому правительству было не до завода. Поэтому «Викино» так и остался чисто сборочным, а за пять лет до освобождения выпустил только полторы тысячи малых тракторов, три тысячи дизельных моторов и 1400 водонасосов. К тому же себестоимость их получалась высокой, и на рынке больше шли импортные машины.

За годы французского колониального господства во Вьетнаме не сложилось достаточно сильного класса национальной буржуазии. Поэтому в 60-е годы, когда проводилась неоколониальная индустриализация на Юге, сайгонский режим всячески пытался «вьетнамизировать» промышленность. Из средств, получаемых от Вашингтона, Сайгон выделял кредиты группам чиновников и отставных военных, мелких предпринимателей, чтобы те строили заводы и фабрики на паях. Самые большие предприятия и таким группам были не под силу, поэтому администрация создавала их как государственные и потом старалась продать акции частным лицам. Именно так возникли «Викино», «Сиковина» и другие заводы промышленной зоны Тхудык. Таким образом, искусственно подстегивалось развитие капитализма. К 70-м годам в Южном Вьетнаме если и были «короли» риса, тканей, чая и колючей проволоки, то только компрадоры-хуацяо. Но и они больше специализировались на торговле, а не на производстве.

После освобождения «Викино» столкнулся с общей для всех современных заводов Сайгона проблемой: с уходом иностранных специалистов, с прекращением поставок полуфабрикатов из-за рубежа производственные линии практически остановились. Даже нехватка малой детали была причиной остановки целого автоматического или полуавтоматического агрегата.

За последовавшие годы в корпусах «Викино» произошли большие перемены, и завод возродился как подлинно национальное предприятие. Для этого нужно было полностью пересмотреть его прежний проект, упростить технологию, увеличить долю ручного квалифицированного труда. Ведь в новых условиях речь шла не о сборке машин из готовых деталей и узлов, а о полностью отечественном производстве. Число рабочих завода увеличено со 150 до 500 человек, налажена кооперация с родственными заводами Севера — ханойским первым станкоинструментальным имени Чан Хынг Дао. В 1977 году «Викино» уже выпускал 220 малых тракторов «Лотос» по проекту, созданному на Севере, и «Дайтханг», сконструированных самими инженерами завода. В конструкторском бюро и цехах «Викино» родился новый водонасос, который легко присоединяется к двигателю тракторов Харьковского завода. За год выпускается 1200 насосов.

Нгуен Ван Туен сопровождает меня по складу готовой продукции. Ровными рядами выстроились блестящие красной краской тракторы размером не больше мотоцикла с коляской. На одних еще смонтированы двигатели фирмы «Кубота», на других — уже отечественные. Завод выпускает также резиновые баллоны для таких тракторов-малюток, чтобы они случайно не утонули в каком-нибудь углублении среди затопленного поля.

Этот тип тракторов был одним из самых распространенных в Южном Вьетнаме. Ввозились они главным образом из Японии. Большие колесные тракторы, которые хорошо работают на обширных сухих полях, неудобны на залитых водой маленьких чеках. Да и зачем крестьянину машина в 70 лошадиных сил, если владелец трех гектаров уже считался помещиком?

На Севере на кооперативных полях часто можно встретить наши тракторы «Белорусь». Много их поставлено и в новые госхозы юго-западных провинций дельты Меконга. Машины приходится приспосабливать к местным условиям, увеличивать площадь опоры колеса, из-за чего работающие на поле «Белоруси» похожи на колесные речные пароходы.

— Будущее, конечно, за большими тракторами, — считает Нгуен Ван Туен. — Но к нынешним условиям лучше подходят такие вот малые. Покупать их негде, поэтому осваиваем производство своих. После войны на Севере сконструирован «Лотос» на 12 лошадиных сил. У нашего «Дайтханга» — 8 сил.

Нгуен Ван Туен — сын рабочего сайгонского отделения нефтяной корпорации «Шелл». Ему 34 года. Диплом инженера получил в Канаде, куда был послан сайгонским режимом на учебу на средства по «Плану Коломбо». Из 12 инженеров, работающих на «Викино» сейчас, восемь человек были на заводе со дня его основания. Остальные прибыли после освобождения из Северного Вьетнама. Как и Туей, его коллеги — выходцы из сайгонских рабочих семей. Рабочий класс на Юге был немногочислен и стоял на социальной лестнице выше крестьян и бедных городских слоев. Из него, а не из крестьян, чиновничества или торговой буржуазии, выходили техники и инженеры. Для детей чиновников, военных, торговцев и богатых крестьян более престижной считалась административная и военная карьера, чем техническое образование. Поэтому при сайгонском военно-бюрократическом режиме профессия инженера не стала привилегией господствующих классов. Такова была особенность неоколониальной «модернизации» Южного Вьетнама.

— У нас, конечно, возникли определенные трудности с переходом на самостоятельное производство, — признает Нгуен Ван Туен. — Одно дело — сборочный конвейер. Там не требовалось от рабочего большой квалификации, Большинство предприятий строилось с таким расчетом, чтобы использовать дешевую неквалифицированную рабочую силу. Крестьянского паренька обучали одной несложной операции, а дальше он уже ничего не знал. Наладчиками оборудования, как правило, были иностранные специалисты.

Самой наглядной иллюстрацией этих слов главного инженера служит история сайгонского завода «Нэшнл панасоник». Все составные части радиоприемников, магнитофонов и телевизоров привозились из Японии. За производственным процессом наблюдали японские специалисты. Каждая девушка у конвейера знала только, в какое место на схеме припаять лежащую у нее на столе деталь. Завод выпускал электронную аппаратуру, по качеству мало уступавшую японской. Через некоторое время после освобождения запас радиодеталей для полного цикла производства иссяк. Решили превратить завод в предприятие по ремонту аппаратуры. Но, естественно, и структура цехов, и квалификация персонала оказались почти полностью непригодными для этого. Примерно такая же проблема возникла в автоматизированных цехах текстильного комбината «Сиковина». Люди, которые отлично справлялись с работой на станках-автоматах, оказались абсолютно бессильными после выхода из строя автоматики и упрощения технологии производства.

После освобождения, увеличивая коллектив «Викино» со 150 до 500 человек, руководители завода столкнулись с острой проблемой кадров.

— Мы старались набирать рабочих не из деревни и не с новых предприятий. И тех и других нужно долго обучать, — рассказывает Туен. — В ученики предпочитали брать детей наших же работников. Они родились в рабочих семьях и более восприимчивы к техническим навыкам и знаниям. Пришли люди и с других заводов, которые сами выступали в роли наставников. Особенно помогло паровозное депо Зиан. Оно существует с начала века. На «Викино» трудятся внуки и правнуки его рабочих. Сейчас примерно 10 процентов коллектива «Викино» — потомственные рабочие.

Видимо, поэтому средняя квалификация машиностроителей «Викино» довольно высока. В главном цехе все 140 человек имеют разряды от второго до седьмого. С третьим разрядом — 43 человека, с пятым — 22. В перспективе на базе «Викино» предусматривается создать первый на Юге Вьетнама станкостроительный завод. Уже началось освоение производства токарного станка 1М-616 по советскому образцу.

Но пока не современные корпуса фабрик и заводов вдоль дороги Хошимин — Бьенхоа определяют промышленное развитие крупнейшего города Юга страны. Как видно на примере «Викино», они нуждаются в глубокой перестройке. Кроме того, на них особенно тяжело отражаются нынешние трудности с электроэнергией, запчастями и сырьем. В целом по стране крупные предприняв центрального подчинения произвели в 1981 году только 36 процентов всего объема промышленной продукции.

Хошимин — крупнейший индустриальный центр Вьетнама. На него приходится треть промышленного и кустарного производства СРВ. Для сравнения, в Ханое — примерно 10 процентов. В Хошимине работают 324 государственных и смешанных государственно-частных предприятий, 25 тысяч кооперативных и единоличных мастерских. В них занято 257 тысяч человек. При этом в коллективном секторе — около 60 тысяч работников, на мелких единоличных семейных предприятиях — 65 тысяч, на частных заводах и фабриках — 11 тысяч.

Таким образом, в основном предприятия мелкие, с большой долей ручного труда. В ремесленном кооперативе или артели работает в среднем по 20–30 человек, в семейной мастерской — три-четыре человека, на частной фабрике — 15–20 рабочих. Даже «Викино» с 500 рабочими выглядит на этом фоне гигантом. Именно эта армия мастеров-ремесленников дала в 1981 году 1,5 миллиарда донгов продукции из 2,6 миллиарда, произведенных всей промышленностью города. Это одежда, обувь, продукты питания, предметы домашнего обихода. В годы войны и американского присутствия, когда в Сайгон хлынул поток импортных товаров, многие из ремесел были задавлены конкуренцией, и кустарная промышленность города приняла более «сувенирную», чем прикладную направленность. Лаковая живопись и инкрустация перламутром, резьба по дереву и вышивание, ювелирное дело и изготовление кожгалантереи — только такие ремесла имели благодатную почву для своего развития и достигли совершенства.

…Рука мастера с полирующим тампоном движется так быстро, что на фотоснимке получилась размытым пятном. И это часами. Но вот грязная паста смывается с доски — и перед вами блестящая лаком картина: в дорожке лунного света на реке рыбак с лодки бросает сеть. Такие лаковые картины, а также шкатулки и вазы с лаковой поверхностью — специализация кооператива Чуонгми. Он находится на одной из тихих зеленых улиц в центре Хошимина.

45-летний Нгуен Дон, заместитель председателя кооператива, познакомил меня со стендом, на котором показаны все стадии создания произведения от обработки доски до последней полировки. Процесс длится много дней, а иногда и месяцев. Его нужно выдерживать с точностью, известной только мастеру. Погоня за скоростью и количеством может обернуться сведением на нет всего труда: треснет доска, разрушится лак, рисунок покроется пятнами совсем ненужных цветов. Технологией руководит не написанная инструкция, а навык и даже интуиция. Картины есть двуцветные: черный лак и белая размолотая яичная скорлупа; и многоцветные: красочный лак и даже золотой порошок.

— Еще в 1975 году мы все работали в одиночку, — вспоминает Нгуен Дон. — В моей мастерской было четыре человека — все члены семьи. Сам я придумывал композицию и набор цветов, делал наиболее сложную работу. В 1976 году по инициативе и при помощи властей я и несколько моих друзей создали производственную группу из 30 человек. Дела пошли хорошо, и через год мы набрали учеников и подсобных рабочих, группа стала кооперативом. В нем сейчас 118 работников, каждый из которых при вступлении внес свой пай.

Нгуен Дон, опытный художник со специальным образованием, неплохо зарабатывал и в своей семейной мастерской. Я спросил, в чем для него выгода кооператива. Оказалось, в разделении труда. Раньше ему самому приходилось делать много работы, не требующей большого опыта и умения. Теперь ею заняты менее квалифицированные новички. И среди них каждый специализируется только на одном-двух видах работ. Поэтому выросли и количество и качество изделий.

Таких кооперативов и групп в Хошимине множество. В производстве художественно-прикладных изделий, которые не терпят потока, остается много и маленьких семейных мастерских. Самая элегантная и неповторимая вещь создается именно в полудомашней мастерской, а не под сводами большого цеха. Правда, она и дорого стоит.

Сегодняшний городской ремесленник сродни дере-ленскому мастеровому, а создаваемые кооперативы похожи на средневековые ханойские фыонги, образованные в городе пришедшими из общин кустарями. Через ремесленные кооперативы с их специализацией и разделением труда лежит один из путей прихода бывшего крестьянина в промышленность. В условиях Вьетнама такое мелкое производство развивается гораздо быстрее, чем современное. Оно берет истоки в самой стране и мало зависит от заграницы. В 1976 году стоимость продукции мелкой промышленности Хошимина составила 310 миллионов донгов, в 1980 году — 1018 миллионов, в 1981 году — 1458 миллионов.

Заместитель мэра Ле Куанг Тянь обратил мое внимание на то, что самый большой рост происходит в ремеслах, производящих не художественно-прикладные изделия и предметы роскоши, а товары широкого потребления. Раньше они не выдерживали конкуренции зарубежных капиталистических фирм. Все больше доля механических мастерских, которые делают запчасти к велосипедам и машинам, сельскохозяйственные орудия, различные приспособления для других ремесел. Эти товары служат самым широким слоям населения. И не только городского. В 1981 году товарный обмен Хошимина с окружающими провинциями составил 700 миллионов донгов. А это означает рис, мясо и овощи для горожан, сельскохозяйственное сырье для промышленных предприятий.

Город Хошимин вполне заслуживает теперь репутацию «города мастеров».