Бамбуковая крепость

РИС НАСУЩНЫЙ

Шум искрящейся на солнце вспенившейся воды заглушает ровный гул электродвигателя. Насосная станция втягивает в свое жерло воду из канала «Единство» и с силой швыряет ее в акведук, который здесь именуют «каналом первой ступени». Это прямой километровый желоб из глины, струной протянутый через всю южную половину угодий общины Нгуенса. Он несет воду на метровой высоте над уровнем рисовых полей. От него в стороны отходят «каналы второй ступени» — поуже и пониже. Сами рисовые поля несколько приподняты над окружающими их водоемами.

Такая система водных артерий и капилляров дает воду полям в сухой сезон. После насосной станции вода попадает на них уже самотеком. В сезон дождей излишки воды выпускаются из чеков. Только на самых далеких от главного канала полях еще приходится работать дедовским методом: перекачивать воду ковшом, подвешенным к бамбуковой треноге. А ведь еще в начале 60-х годов не было ни канала «Единство», ни сети высоких акведуков, не говоря уже о двух электрических насосных станциях, которые имеет сельскохозяйственный кооператив Нгуенса. Невозможно сосчитать, сколько людей с ковшами смогли бы конкурировать со стальным мотором, который рождает на этой плоской равнине поток, сравнимый с горной речкой. А начинали кооператив именно с ковшами.

В 60-х годах XX века история, словно совершив многовековой виток, вернулась к той самой изначальной об-шине, где земля не принадлежала никому и принадлежала всем, где коллективным трудом крестьян земля была тщательно спланирована и разделена на соты рисовых чеков, а реки одеты в дамбы.

Канал «Единство» и оросительная система, которые строились «всем народом», дали возможность почти на всей площади собирать по три урожая в год: два рисовых и один овощной. Ведь раньше далеко не на все поля можно было подать воду в сухой сезон при всех колоссальных затратах труда. А вот и результаты: до 1960 года в Нгуенса собирали в среднем 38 центнеров падди (неочищенного риса) с гектара, а в 1981 — 75 центнеров. Облегчила труд крестьян и машинная вспашка земли. Поднялась производительность, высвободились рабочие руки, углубилось разделение труда.

Читатель спросит: а как же война? Именно в эти 20 лет он привык видеть Вьетнам в образах крестьян, убирающих рис с винтовкой за плечами, ребенка, устремившего взгляд испуганных глаз в небо, откуда падают бомбы, солдата, застывшего у зенитной установки. Все это было. Был и лежащий в руинах Тхайбинь, были разрушенные мосты, дороги и паромные переправы, были скелеты заводских корпусов. Но сколько нужно бомб, чтобы разрушить все поля и деревни?

Для Нгуенса тяготы войны были не в бомбежках и разрушенных мостах. Община кормила фронт, отдавая ему совсем не лишний рис. Находясь в большом тылу, она давала фронту людей — сильных молодых крестьянских парней, вступавших в совершеннолетие. Она вынуждена была кормить и их семьи, в которых часто оставались только престарелые родители. Деревня вынесла на своих плечах бремя войны, благодаря тому коллективизму, который спаивал людей в кооперативе, заставлял делить чашку риса с неспособными работать. Трудности в этих условиях каждый считал естественными. Солдаты, выходцы из деревни, воевавшие на далеком фронте, незримо присутствовали в общине.

Но каналы давно построены, война кончилась, мирная жизнь стала ставить новые вопросы.

— Тут мы столкнулись с проблемой материальной заинтересованности, — рассказывает секретарь Нгуен Ван Тиен. — Естественно, крестьяне захотели жить лучше. Раньше, во время войн, никто не считал, больше или меньше он получит за свой труд. Все жили одинаково, хотя работали, конечно, неодинаково — каждый в меру своих сил. Был своего рода военный коммунизм в рамках общины. И это оправдывалось. Но в мирное время такая система изжила себя. Поэтому по решению партии мы начали с 1979 года применять оплату труда по конечному продукту с порученного участка, иначе говоря, подрядный способ.

На новую систему организации и оплаты труда перешли к 1982 году практически все кооперативы в Северном Вьетнаме. Она изменила весь уклад жизни и отношений в деревне, усложнив их, оттеснив уравниловку. Четче проступили грани между тхонами, сомами и отдельными дворами.

Магическое слово «кхоан» («подряд») — участок или определенный вид работы, закрепляемый за бригадой, семьей — с 1979 года десятки раз мелькает на страницах любого номера газет. В статьях, очерках, коротких заметках, основополагающих политических докладах показывают чуть ли не чудодейственную его силу, в то же время замечают рождаемые им новые проблемы, спорят. Но, так или иначе, система «кхоанов» стала реальностью, исходя из нее строятся отношения сегодня в большинстве вьетнамских деревень.

В сельскохозяйственном кооперативе Нгуенса после введения новой системы урожайность одного гектара рисового поля выросла с 75 центнеров в 1981 году до 98,5 центнеров в 1982 году при тех же погодных и прочих условиях. Поэтому оставим в стороне оценки и посмотрим, что это такое.

В Нгуенса живут 1624 человека в трудоспособном возрасте, или, как здесь принято называть, «основных работников». Из них 1174 заняты в сельском хозяйстве. Они разделены на пять земледельческих бригад. Земля общая для всего кооператива, но каждая бригада состоит из жителей одного тхона. Все члены производственного звена — соседи по сому. Традиции соседской взаимопомощи были учтены с самых первых дней создания кооператива. Так что дети членов одного звена, вырастая, начинают работать в том же звене.

Раньше оплата производилась по трудодням. Трудодень выводился из общего итога работы всего кооператива. Сейчас кооператив на три года закрепляет землю за каждой бригадой и определяет твердое задание по сдаче продукции в общую кооперативную копилку, исходя из количества и качества земли, числа работников. Руководство бригады-тхона на тех же принципах распределяет участки между звеньями сомами, а те — между крестьянскими дворами.

Каждая семья обязана сдать определенную для нее долю урожая в фонд звена, и так далее. Все, что выращено сверх этой нормы, крестьянин оставляет себе, может продавать или обменивать через потребкооперацию на промышленные товары. Из всего собранного у крестьян продукта кооператив сдает заранее заданный объем государству, формирует общественный фонд. При расчете с кооперативом крестьяне часть риса заменяют мясом из приусадебного животноводческого хозяйства.

Каждая семья в звене и каждое звено в бригаде связаны все той же круговой порукой. Даже если кто-то не выполнил норму, весь коллектив должен отчитаться перед кооперативом сполна. Чисто соседские отношения между жителями тхона или сома наполнились и экономическим содержанием.

Сразу же возникает вопрос о неравенстве: земля распределяется по работникам, но в одной семье — муж, жена и двое взрослых детей, а в другой — одна солдатка, старая мать и девять малолетних ртов, в третьей вовсе ни одного работника, а только старики, чьи дети погибли на войне или служат далеко от родных мест.

Конечно, полного равенства здесь нет. Кто-то получает больше, кто-то меньше. Но община в разумных пределах сглаживает эти различия, причем особой заботой пользуются старики, семьи павших воинов, инвалидов войны, военнослужащих. Если в семье мало работников и много едоков, то на работника выделяют чуть больше земли, чем в среднем, а норму обязательной сдачи урожая кооперативу устанавливают ниже. В семье крестьянина Хоая из первой бригады работают только он сам и жена. А детей у них девять душ, и все маленькие. Этой семье вместо обычных 4300 квадратных метров рисового поля выделили 5500. Как правило, муж и жена справляются с работой, а если нет, то на помощь приходят родственники, да и старшие дети-школьники не сидят сложа руки.

На еще более льготных условиях выделяют землю семьям павших воинов, инвалидов и солдат. Конечно, дают столько, сколько им под силу. По сути дела, их поддерживает кооператив из своих общественных фондов. Тем семьям, где некому работать на поле, дают для ухода кооперативный скот, поручают посильную работу на дому.

Все без исключения семьи имеют приусадебные хозяйства: в кооперативе — только рисовые поля, на которых зимой сажают также и овощи. Маленькие сады, огороды и рыбные пруды принадлежат лично каждой семье, и доход с них получается немалый: до 75 процентов всех поступлений в семейный бюджет.

Задаю председателю Хоанг Зи Хаю вопрос: «Если так, то не возникает ли тяга больше времени и труда отдавать приусадебному хозяйству, а не кооперативному полю?» И сразу же понимаю его абсурдность: на личном участке нет риса, а как можно прожить без основы основ? Покупать его по рыночной цене невыгодно, проще получить за работу в кооперативе.

Если земля раздается на три года в распоряжение отдельных семей, то в чем же заключается роль кооператива? А в том, что из восьми звеньев цепочки, протянувшейся от необработанного поля до жатвы, только три поручаются крестьянской семье, а пять обеспечивает кооператив в целом.

В правлении кооператива на стене висят план сельскохозяйственных угодий и таблица сроков работ в зависимости от сорта риса и категории земли. Вот, например, сорт «нонг нгиеп-27». Его выращивают в течение основного, осеннего цикла полевых работ на севере Вьетнама. Начнем с графы «сев». В ней отмечено число — 25 мая.

В это время только кое-где начинается уборка весеннего урожая, и поля покрыты золотом созревших колосьев. Пока крестьяне готовятся к жатве, специализированная бригада кооператива начинает высев отобранных семян в грядки, которые в Нгуенса занимают 5 гектаров. Они особенно тщательно обрабатываются, выравниваются. Земля должна быть достаточно влажной, но не покрыта водой. Предварительно пророщенные в бамбуковых корзинах семена разбрасываются по мокрой поверхности, и скоро всходы покрывают грядки плотной светло-зеленой щеткой. Выросшая на пяти гектарах рассада будет высажена на 137 гектарах. Бригада, которая занимается семенами, на это время освобождается от других работ и получает особую плату от кооператива.

Пока рассада подрастает, а это занимает примерно месяц, часть полей освобождается в ходе жатвы от спелого весеннего риса, их снова заливают водой. На низких полях жнецы работают прямо в воде, но в Нгуенса большинство чеков на время жатвы высушиваются. Распределение воды на поля — это тоже дело кооператива. Насосные станции работают на полную мощность. В этот сезон многие города, даже Ханой, часто испытывают перебои с электроэнергией: ток идет в деревни. В Нгуенса на случай отключения от сети у каждой из двух электрических водокачек есть дизельный дублер. Эта техника входит в основной фонд кооператива. Специальная бригада следит за равномерным распределением воды по всем чекам.

Рослый, сильный и умелый пахарь всегда был в деревне самым ценным работником. В старину, если он даже не имел своей земли, это не принижало его положения в общине. Далеко не каждый умел точно на глубину 8 —10 сантиметров вспахать поле сначала вдоль, а потом поперек, налегая на плуг и шествуя почти по колено в воде. Жена при этом обычно направляла и погоняла буйвола. Не все крестьяне могли нанять такого квалифицированного пахаря. Стоило это дорого. Но если своего буйвола не было, то выбирать не приходилось. В Нгуенса и до революции были специализированные бригады пахарей. Их нанимали помещики. Мелкий землевладелец старался обойтись своими силами.

Сейчас в кооперативе Нгуенса тоже есть специальная бригада пахарей и 150 буйволов. Обычно времени на пахоту и боронование мало. Тогда в уездной МТС нанимают тракторную бригаду. Она работает круглые сутки в три смены. В 1980 году тракторами была вспахана половина всей земли общины. Остальное пахали на буйволах. Председатель Хоанг Зи Хай сказал мне, что кооперативу выгоднее не прибегать к помощи «стальных буйволов». Если сроки не поджимают, то целесообразнее обойтись живыми. Как ни дорого ценится труд пахаря-профессионала, он пока дешевле бензина и прочих расходов на технику.

Итак, наступает 25 июня. Пока кооператив готовил семена, рассаду, заливал водой поля, пахал и бороновал, крестьянские дворы, звенья, бригады заканчивали жатву на закрепленных за ними участках, молотили зерно, свозили положенную долю в «общий котел», занимались домашними делами, ездили в город на базар и к родственникам, играли свадьбы.

Теперь наступал период, когда закрепленные за ними поля вновь превращались как бы в «собственность» каждой семьи. Пришла пора высадки рассады.

В это время белоснежные облака начинают расползаться клубами вверх, поднимаясь от горизонта десятками Эверестов. По вечерам в них прыгают длинные змейки молний, воздух густеет до предела, обволакивая людей липкой влагой и, наконец, все вокруг скрывается за пеленой тропического ливня.

Начало сезона дождей — сигнал к высадке рассады. Но если он задерживается или наступает «вяло», как, например, в 1983 году, то нет большего горя для крестьян. Спасти может только хорошая ирригационная система с механическими водокачками, как в Нгуенса.

«… Взрослые мужчины во главе с самым почтенным старцем вышли почти на сухое поле. Они были одеты, как будто шли в пагоду на праздник рождения Будды: в бордовых аозаях и в таких же повязках-тюрбанах вокруг головы. В руках у них были бамбуковые палки, а на глазах слезы. Они царапали сухое потрескавшееся поле палками, будто гребли по реке на большой пироге, а старец шамкал что-то в сторону неба, прося у него дождя».

Эта картина так глубоко отпечаталась в детском воображении председателя Хоанг Зи Хая, что отчетливо предстает перед ним и сейчас, более тридцати лет спустя. В то лето 1945 года небо не дало вовремя дождя. Рисовая рассада в тесных грядках переросла и стала увядать. Кое-кто в отчаянии пытался ковырять плугом сухую землю и запихивать в нее пучки рассады, надеясь, что вот-вот хлынет спасительный ливень. Но зеленые пучки желтели, так и не дождавшись воды. Тогда и вымерла треть деревни…

Итак, началась высадка рассады на поля. Женщины, подростки, старики — все, кто есть в семье, выстраиваются шеренгой в воде и начинают двигаться к противоположному концу чека. Мужчины в это время обеспечивают их рассадой. Один из них стоит у семенной грядки и с силой выдергивает из нее стеблей по тридцать разом, резким движением ударяет пучком по бедру, освобождая корни от налипшей грязи, связывает пучок соломой и кладет в круглую бамбуковую корзину. Корзина наполняется, за ней вторая, и кто-то из семьи относит их на бамбуковом коромысле «гань» к своему полю.

Даже у подростков движения быстрые и уверенные, словно они родились с навыком сажать рис. Отступая примерно на две ладони от уже посаженных, они ловко втыкают в жидкую землю пучки по четыре стебля. Работа начинается примерно с шести утра, когда становится светло. В одиннадцать, с наступлением самой жары, делают перерыв на обед и отдых. И потом примерно с трех работают до шести вечера. Этот сложившийся веками распорядок дня превратился в устойчивый биоритм. Я помню, как в 1974 году ханойским рабочим и служащим трудно было привыкать к новому режиму: с восьми утра до пяти вечера с часовым перерывом на обед. По-моему, и до сих пор не все привыкли.

Целыми днями до конца посадки приходится согнувшись стоять почти по колено в воде. Летом она теплая, а вот весенний рис сажают, когда в ней всего градусов десять-пятнадцать. Для высадки весеннего риса собираются женщины помоложе и девушки-подростки. Вьетнамки отличаются в молодости хрупкостью сложения. Поэтому так смешно толстят ноги облегающие чулки-сапоги из порыжевшей от ила грубой парусины.

Сорт «нонг нгиеп-27» созревает примерно через 130 дней после высадки. Жатва наступает в середине ноября. Все это время семья ухаживает за своим участком. Уход заключается в прополке, защите от птиц и сельскохозяйственных вредителей. Специализированные бригады кооператива занимаются приготовлением удобрений из болотной ряски, ила и навоза, по очереди обходят поля общинников с похожими на акваланги распылителями инсектицидов. Группа ирригаторов постоянно следит за уровнем воды в чеках.

И вот наконец наступает жатва. На лицах людей улыбки. Даже не совсем удачный урожай — все равно радость. Наточены едва изогнутые серпы, смазаны втулки у колес телег. Вся другая жизнь в деревне замирает: затухают сельские печи для обжига кирпича и черепицы, пустеют кустарные мастерские, отменяются занятия в старших классах школы, глохнут моторы водокачек.

В эту пору кооператив как бы на время перестает существовать. Все, включая рабочих специализированных бригад и мастеровых, работают на своем поле, а если его нет, то на поле ближайших родственников или помогают слабым дворам. Спелое зерно держится в колосе всего пять-шесть дней, и никто не хочет потерять в последний момент выращенный с таким трудом рис.

Все это повторяется дважды в год: почти на всей площади Нгуенса собирают по два урожая риса. Сроки работ для каждого сорта разные. Примерно на четвертой части полей получается большой перерыв между уборкой осеннего риса и высадкой весеннего. С них успевают собрать еще и зимний урожай: батат, картофель, бобовые, овощи и всевозможные травы. Как и многие другие южные народы, вьетнамцы не обходятся в пище без приправ. Они и придают белому рису аромат и вкусовые качества. Овощной сезон на Севере Вьетнама — зима и весна. Потом овощей становится все меньше и меньше, царь полей рис завоевывает всю землю.

И так из года в год. Община-кооператив кормит себя, выполняет долг перед государством. С одной стороны, это довольно крупное коллективное хозяйство. Все в нем подчинено общим интересам. Но, с другой стороны, из тысячи с лишним пар рабочих рук только 290 состоят в специализированных бригадах и получают доход из общего фонда кооператива. Другие похожи на арендаторов, получивших на три года свой собственный клочок земли. Собственный не только по содержанию, потому что они арендуют его у кооператива, то есть у самих себя, но и по форме, потому что собирают колосья от тех самых стеблей риса, которые сто тридцать дней назад посадили своими же руками.

Пять человек, избранных в правление кооператива, не столько управляют, сколько направляют. Они делят землю между дворами, устанавливают долю, которую нужно сдать в общий котел, перераспределяют доход в пользу слабых, представляют весь коллектив крестьян в отношениях с государством.

Нужно ли выискивать во всем этом отголоски традиции? Каждая традиция приспосабливается ко времени. Старая община тоже не была неизменной во все века ее существования. Так же, как в древности, ни у кого не возникало мысли строить дамбу реки в одиночку, сейчас никто не откажется от электрической водокачки в пользу черпака. Но идея получить на три года свой постоянный участок поля сразу вызвала самый горячий энтузиазм крестьян. Всего за два года средняя урожайность в провинции выросла на 10 процентов, сократились потери, ускорились сроки работ. Многие относят это к психологии крестьянина как мелкого собственника. Но и тут не все так просто. Коллективизм не размылся, а, наоборот, стал еще ощутимее, проявляясь поэтапно: семья, звено-сом, бригада-тхон, кооператив-община.

И тут интересный парадокс, о котором поведал мне плен народного комитета провинции Тхайбинь, ответственный за сельское хозяйство, Нгуен Ван Хыонг. От системы «кхоанов» отказываются… самые передовые хозяйства провинции, самые богатые кооперативы, например известный на всю страну Вутханг.

Закреплять участки за отдельными дворами — вовсе не простое дело. Трудно удовлетворить стремление крестьян к полной справедливости. Если уж делить, то всем одинаково и хорошей и плохой земли, и двухурожайной и трехурожайной. Следствие — дробление поля на мелкие участки, разбросанность земель одной бригады по всей общине. Когда большая часть работ выполняется вручную, это не так уж важно. Но как быть знаменитому кооперативу Вутханг с его большими специализированными угодьями, механизацией, развитым разделением труда в масштабе всего кооператива? Он перерос средний уровень сегодняшней деревни и требует иной организации. Дух коллективизма действует здесь уже в рамках всей общины, без промежуточных ступенек,