Бамбуковая крепость

НА ЮЖНОМ ПОЛЮСЕ ВЬЕТНАМА

Мыс по-вьетнамски — «муй», что означает также и нос. Если посмотреть на карту, то полуостров Камау, который заканчивается одноименным мысом, действительно похож на нос или скорее птичий клюв. Находясь на 8 градусах 30 минутах северной широты, он является самой южной точкой Вьетнама. Ил, выбрасываемый в море из проток Меконга, сносится морскими течениями на юг. Из-за этого «нос» удлиняется ежегодно на 60–80 метров. Таким образом, 300 лет назад он был километров на 20 короче, чем сейчас.

Именно к тому времени относятся первые упоминания о людских поселениях на месте нынешней провинции Миньхай. В конце XVII века, когда в Китае к власти пришли маньчжурские правители, караваны парусных джонок с беженцами потянулись на Юг в поисках новой родины. Они оседали и на пустынных землях нынешнего Юга Вьетнама.

Один из противников маньчжуров, некий Мак Кыу (по-пекински — Мо Цзю) из Гуандуна, добрался до Кампучии и был принят королем этой страны на службу. Король назначил его правителем дикого и труднодоступного края на юго-востоке своего истощенного к тому времени государства. Границы Вьетнама еще не доходили тогда до того места, где сейчас находится Хошимин.

Мак Кыу оказался умелым организатором и вскоре объединил под своей властью немногочисленные поселения китайских эмигрантов, разбросанные среди топей и джунглей на больших пространствах от нынешней вьетнамо-кампучийской границы до побережья Южно-Китайского моря. Эта территория и стала его вотчиной, а кампучийскому двору он подчинялся лишь номинально. Так возникло автономное государство Хатьен, редкое население которого составляли выходцы из Китая да немногочисленные кхмеры. Сейчас на этом месте находятся две самые южные провинции Вьетнама — Миньхай и Кьензянг.

Мак Кыу и его подданным жилось неспокойно и на этой забытой окраине. Король Сиама, тоже выходец ИЗ Китая, совершая походы на Кампучию, не раз вторгался и вотчину своего соотечественника, разорял и грабил Хатьен. От ослабевшей Кампучии помощи ждать было бесполезно, поэтому Мак Кыу решил просить защиты у вьетнамцев. В 1708 году он признал себя вассалом Нгуенов, которые правили тогда южной половиной Вьетнама, враждуя с Севером страны. Мак Кыу к тому же породнился с вьетнамцами, взяв в жены девушку из Бьенхоа. Правитель Юга Нгуен Фук Тю, очевидно, не без радости принял предложение Мак Кыу, но поскольку очередь до освоения такой далекой и неизведанной земли, как Хатьен, еще не дошла, он оставил своего нового вассала безраздельным хозяином подаренной Вьетнаму провинции. Набеги сиамцев Мак Кыу все равно приходилось отражать чаще всего самостоятельно.

Фактически независимым Хатьен оставался вплоть до 1755 года, когда бездетный сын Мак Кыу — Мак Тхиен Ты (естественно, наполовину вьетнамец) умер, завещав свои владения Вьетнаму.

На полуостров Камау продолжали прибывать китайские эмигранты, в основном из провинции Фуцзянь. Приходили, вернее приплывали на лодках (посуху туда добраться было невозможно), и вьетнамцы: крестьяне, гонимые голодом из центральных провинций, беглые каторжники и другие искатели приключений. Но все они селились на севере полуострова, в районе сегодняшнего провинциального центра Баклиеу. Мало кто хотел углубляться дальше на юг — в топи, кишащие крокодилами. Население оставалось незначительным.

Настоящее освоение полуострова Камау началось уже в период французского господства, в конце прошлого века. Тогда, после разгрома в Китае тайпинского восстания, новая волна китайских беженцев устремилась на Юг Вьетнама. Тысячами прибывали они на морских джонках в Баклиеу и Ганьхао, добирались на лодках по заросшим травой речушкам от Меконга и Сайгона.

В 1882 году французский чиновник Ламот де Каррье так описывал полуостров Камау: «От Баклиеу и на юг до Камау простирается бескрайняя равнина, поросшая дикой травой. До горизонта не видно ни одного деревца, зато трава густая, она впивается корнями в черную торфяную грязь, не сохнет даже в сухой сезон, а в дождливый поднимается на высоту до полутора метров».

Миньхайская вольница оказалась твердым орешком для колонизаторов. Для того чтобы заставить население платить налоги, рыть транспортные и дренажные каналы, насыпать дороги, губернатор назначал на административные посты в этот район самых отчаянных головорезов, не брезгуя их одиозным прошлым.

Хотя во многих общинах и целых уездах в то время основным языком был фуцзяньский диалект китайского и многие не умели говорить по-вьетнамски, по численности населения выходцы из Китая уже уступали вьетнамцам. Еще меньше было коренных жителей — кхмеров. Живя бок о бок, эти три национальности постепенно смешивались. Все они участвовали в многочисленных восстаниях против колониального гнета.

В 1897 году до Баклиеу была доведена первая сухопутная дорога, связавшая провинцию с Сайгоном. В 1902 году тысячи крестьян были согнаны на рытье канала от Баклиеу на юг — к Камау. Глубинные районы полуострова становились более доступными. Малонаселенные земли быстро превращались в высокотоварную рисовую житницу. Если в 1980 году площадь рисовых полей в нынешних провинциях Миньхай и Кьензянг составляла только 20 тысяч гектаров, то в 1900 году — 136 тысяч, в 1920 году — 405 тысяч, в 1930 году — 600 тысяч гектаров.

По мере того как, пересекая провинцию Хаузянг с севера на юг, дорога приближается к Баклиеу — административному центру провинции Миньхай, местность становится все пустыннее и ровнее. До самого горизонта простирается необозримый зеленый ковер рисовых полей и пустошей. Реже попадаются на пути деревни, растянутые вдоль дороги или каналов и одетые в покрывала из крон кокосовых пальм.

Каналы и протоки, подобно кровеносным сосудам, пронизывают полуостров Камау. Как нигде в других провинциях дельты, важна здесь роль этих транспортных путей. Но подавляющее большинство «капилляров» этой водной сети доступны только узким плоскодонным крестьянским пирогам. И только по немногим каналам и рекам могут ходить большегрузные джонки и моторные шаланды.

Еще в прошлом веке пионеры освоения этих земель теряли многие недели на путь в шесть-семь десятков километров. Каналов тогда не было, а реки пересекают полуостров поперек, для морской джонки доступно далеко не каждое устье. Поэтому передвигаться можно было только в сезон дождей, когда поросшая травой грязь покрывается слоем воды. Люди не гребли, а отталкивались шестами, и груженая плоскодонка не плыла, а скользила по илу мелководья. Наиболее. изобретательные и состоятельные запрягали в это нехитрое транспортное средство буйвола и ехали, как на телеге, только без колес.

Сейчас в Миньхае уже не увидишь таких водных упряжек, хотя, говорят, что кое-где приходится прибегать к этому оригинальному способу передвижения. Буйволы заняты своим основным делом — вспашкой рисовых полей, также залитых водой.

Городок Баклиеу похож на другие населенные пункты дельты Меконга. Можно сказать, что его «главная улица» — это канал с тем же названием. По нему на лодке можно добраться через весь полуостров до самого мыса Камау. От главного канала в стороны расходятся другие, прямые, как натянутые нити, они пересекаются с третьими, и так далее. Словом, автомашину в Баклиеу лучше оставить и добираться до любого населенного пункта провинции по каналам.

Как и подобает главной улице, канал — самое престижное место для строительства домов. Они так теснятся, что настоящего берега не видно. Строения из досок, фанеры, гофрированного листового железа стоят в воде на высоких сваях, основания которых обнажаются дважды в сутки во время отлива. Этот тип построек унаследован от коренных жителей — кхмеров.

Такое жилище — одновременно и пристань для лодок, что в этих местах вовсе не маловажно. Приливы и отливы играют роль природной канализации. Баклиеу не такой большой город, чтобы его бытовые отходы сильно загрязняли канал. Наверное, такой грядой домов на ходулях он и выглядел 100 лет назад. Здания более современного типа и фундаментальные, из кирпича, как местная небольшая гостиница и административные строения, уже меньше привязаны к каналу и находятся в глубине города. То, что еще дальше от берега, ничем не отличается от обычной деревни. Там живут крестьяне, которым не надо далеко ходить до рисового поля и незачем пускаться в дальние путешествия по каналу, как это делают торговцы и рыбаки с «главной улицы».

Как и большинство городов дельты, Баклиеу возник на месте рынка. Отмечая его оживленность, француз Ламот де Каррье писал в конце прошлого века, что на рынке собирается до шести тысяч человек. Сейчас в базарные дни желающих обменяться товарами бывает в несколько раз больше.

Особенность провинции Миньхай состоит в том, что население здесь размещено очень неравномерно, в основном вокруг двух городов — Баклиеу и Камау — и крупнейших рынков, а их не более десятка. В провинции живет немногим более одного миллиона человек. Подавляющее большинство — вьетнамцы. Ранние волны китайских эмигрантов, которые были пионерами освоения этих земель, уже полностью вьетнамизировались, смешавшись с вьетнамским и кхмерским населением. Во всем Миньхае сейчас около 41 тысячи человек, которые считают себя хуацяо и говорят на фуцзяньском диалекте. Это более поздние пришельцы. Они-то и живут преимущественно на «главных улицах» городов, занимаясь торговлей и ремеслами. В сельской местности китайского населения практически нет. Около 50 тысяч кхмеров — остатки коренного населения полуострова.

…Председатель народного комитета провинции Миньхай, депутат Национального собрания СРВ Нгуен Минь Дык встретил нас в единственной в городе гостинице, где уже был накрыт стол с ароматным кипящим супом «кулао». Он сразу заявил, что «кулао» в Миньхае особый, не такой, как в других провинциях Юга. В нем собрано все, чем богаты миньхайские земля и вода. А богаты они многим.

С трех сторон провинцию омывает теплое и мелкое море. 307 километров побережья — это сплошные заросли мангровых джунглей. И в море, и в залитых морской водой мангровых массивах буквально кишит всякая живность — от крупных рыб, морских черепах, крокодилов и питонов до мелких креветок, устриц. В провинции добывается ежегодно более 60 тысяч тонн рыбы и морских продуктов, то есть по 50 килограммов на человека, включая грудных детей. Еще 10 тысяч тонн пресноводной рыбы — годовой «урожай» с прудов.

Провинция Миньхай занимает первое место в стране по производству товарного мяса. Подсобные хозяйства крестьян и кооперативные фермы дают ежегодно по 50 тысяч тонн свинины. Местное население, как и всюду во Вьетнаме, столько не потребляет. Поэтому по дороге из Хошимина в Баклиеу навстречу часто попадаются большие грузовики с кузовами-клетями, которые везут живой товар в крупнейший город страны.

Креветки, мясо, рыба, ароматные грибы и белые ломтики каракатиц — все это вместе с разнообразными овощами и травами кипит в душистом супе «кулао». В переводе это слово означает «остров». Название происходит от формы металлического сосуда, в котором суп продолжает вариться прямо на обеденном столе. Большое отверстие-труба посредине круглой кастрюли действительно напоминает остров-вулкан. Кастрюля установлена на жаровне, где тлеют угли из веток мангрового дерева. Их теплотворность вдвое больше, чем у обычных древесных углей, и лишь немного уступает теплотворности каменного угля.

Обширная равнина Миньхая по-прежнему остается крупной рисовой житницей, хотя за годы американской агрессии много рисовых полей было заброшено и заросло дикой травой. Траве достаточно, чтобы руки пахаря хотя бы год не прикасались к земле, и на месте бывших чеков образуется точно такая мокрая степь, какую описывал французский чиновник в конце прошлого века.

Обрабатываемая площадь провинции составляет 480 тысяч гектаров, но на деле в 1980 году вспахивалось только 280 тысяч. Для миллиона местных жителей этого вполне хватало. Естественно, обрабатывались только самые удобные и близкие к жилью земли. В 1975 году, сразу после полного освобождения Юга Вьетнама, крестьяне Миньхая собрали 515 тысяч тонн рисового зерна. Потом производство быстро восстанавливалось и уже в 1978 году составило 730 тысяч тонн, или 720 килограммов на душу населения. Это почти втрое больше, чем в среднем по стране.

— Если сравнивать сельское хозяйство в Миньхае с тем, что вы видели на Севере, в дельте Красной реки, то создается впечатление, что это не Вьетнам, — говорит Нгуен Минь Дык. — До того уж характерной чертой Вьетнама стал земельный голод. В северной дельте или где-нибудь на прибрежной равнине в центре каждый квадратный километр пашни кормит тысячу ртов, и остро стоит проблема перенаселения. Здесь же у нас не хватает рабочих рук, чтобы обработать всю целину и залежь. Хотя провинция и занимает одно из первых мест в стране по производству продовольствия на душу населения, резервы у нее огромные.

Действительно, благодатный край еще далеко не освоен полностью. Даже если не считать целины и залежи, то и нынешняя пашня пустует полгода. В Миньхае собирают только один урожай в год.

— Покажется странным, но главный бич для нас — нехватка воды. Рек на полуострове мало, да и те небольшие. Главный источник пресной воды — дожди. В сухой сезон здесь вовсе не сухо, но каналы и протоки заполняет соленая вода морских приливов. Поэтому и приходится довольствоваться одним урожаем, — объясняет Нгуен Минь Дык.

Я снова вспомнил дельту Красной реки, колыбель вьетнамской нации, где человек веками преобразовывал природу, не имея ничего, кроме рабочих рук, воздвиг тысячи километров дамб вдоль полноводных рек, оградил землю от моря плотинами.

— Миньхай ждет преобразующей деятельности человека. Для освоения целины и борьбы с засоленностью нужны люди, машины. Война надолго задержала развитие этого края. Не говоря уже о машинах, даже буйволов не хватает. Только 40 процентов возделываемой земли вспахивается трактором или плугом, запряженным буйволом. Остальное — вручную. Перед началом сезона дождей человек впрягается в соху, а в начале сухого — пожинает урожай обычным серпом.

Нгуен Минь Дык — коренастый для вьетнамца, уже пожилой человек. Говорит он низким голосом на том плавном, но твердом по звучанию наречии, которое характерно для южан. О богатствах Миньхая и его истории он рассказывает с большой гордостью и энтузиазмом.

В председателе Дыке и его товарищах по руководству провинцией чувствуется дух той самой миньхайской вольницы, которая доставляла еще в прошлом веке столько неприятностей колониальным властям. А до колониального захвата и императорский двор Хюэ не осмеливался особенно досаждать крайней южной провинции налогами и вердиктами. Французы же пытались установить здесь «твердую власть», силой заставляя крестьян копать каналы и насыпать дороги.

«Каждый общинник должен насыпать участок дороги 14 метров длиной, полметра высотой и выкопать из канала 7 кубометров земли», — такие нормы были установлены на строительстве канала и дороги между Баклиеу и Камау. Колонизаторы использовали уже традиционную и привычную для населения систему государственной повинности. Однако строительство шло медленно. Поэтому решили увеличить нормы принудительных работ. Но это было не просто.

15 апреля 1902 года крестьяне общины Виньми направили властям петицию, в которой заявили, что не будут работать на администрацию больше положенных законом двух дней в году. «Лучше мы пойдем в тюрьму» — и 58 подписей старейшин. В тот же день никто не вышел на прокладку гати и в общине Хоабинь. Эти две общины стали центрами крестьянских волнений, охвативших почти всю провинцию.

Власти вынуждены были начать оплачивать труд крестьян. Строительство канала и дороги, стоившее жизни сотням людей, продолжалось. Не столько деньгами, сколько побоями и спиртным колониальные чиновники заставляли крестьян выходить на работу. Согласно официальным записям, спирт выдавали строителям в целях… «поддержания гигиены».

Хотя примерно в 1914 году земли Баклиеу и Камау стали давать Франции солидный куш товарного риса, что, по мнению колонизаторов, знаменовало собой «освоение» этих районов, большая часть территории оставалась практически неконтролируемой.

И традиции непокорности, и наличие обширных труднодоступных топей и джунглей стали причиной того, что в течение десятилетий вооруженной борьбы против французских колонизаторов, а потом американских агрессоров полуостров Камау был основной базой сопротивления на Юге Вьетнама.

Нгуен Минь Дык прошел здесь обе эти войны. Победную весну 1975 года он встретил боевым командиром и партийным руководителем партизанской зоны Камау. 30 лет, больше половины своей жизни, он провел в мангровых лесах и только летом 1976 года впервые приехал в Ханой депутатом первой сессии Национального собрания вновь объединенного Вьетнама.

— Провинция была базой революции не только потому, что мы сидели в лесах и иногда совершали походы по тылам врага, — рассказывает он. — Здесь находился штаб руководства военной и политической борьбой во всей дельте Меконга и других южных провинциях. В середине 50-х годов, после раздела страны, в доме старика Фао на окраине лесного массива Уминь жил и работал нынешний Генеральный секретарь ЦККПВ Ле Зуаи. Партизанские зоны провинции были школой подготовки революционных кадров для Юга Вьетнама.

Более тысячи километров отделяли полуостров Камау от 17-й параллели, за которой начинался Демократический Вьетнам. Трудно было сюда добраться по знаменитой «тропе Хо Ши Мина», проложенной вдоль горной Цепи Чыонгшон. И миньхайскнй рыбак Бонг Ван Зя открыл морскую «тропу Хо Ши Мина». На парусной джонке он прошел две тысячи километров до Хайфона. По морю доставлялись оружие, боеприпасы, информация, указания центра.

Городок Баклиеу выглядит провинциальнее любого провинциального центра на побережье Южного Вьетнама. В нем нет современных роскошных вилл и тем более многоэтажных зданий. Каждый мой выход из гостиницы сопровождался стечением большей, чем где-либо, толпы любопытных, не только детей, но и взрослых. Настолько непривычно здесь появление человека европейского облика.

— Это вам не Кантхо, Хошимин или Дананг, — комментирует мои наблюдения Нгуен Минь Дык. — Здесь американцы и сайгонский режим почти ничего не строили. Больше разрушали и убивали. Там были их опорные базы, здесь — наша. Из Сайгона во все стороны расходились отличные автострады, а у нас во всей провинции 66 километров асфальтированной дороги, да и та узкая и неважная.

Никто не вел счет убитым в Миньхае во время войны. Можно только предположить, что на каждую тысячу жителей здесь пришлось больше павших, чем в любой другой провинции. Председатель женской организации Нгуен Тхи Бинь, депутат Национального собрания, познакомила меня с тремя пожилыми крестьянками, приехавшими на слет матерей в Баклиеу; Чан Тхи Зыонг, Ле Тхи Данг и Буй Тхи Ба. У каждой из них война отняла пятерых сыновей — бойцов революции.

Здесь не было даже относительной линии фронта. Бои шли всюду, куда пытался пробраться противник. Гарнизоны американской и сайгонской армий контролировали только два города — Баклиеу и Камау, да дорогу между ними, и то не всегда.

В подтверждение слов Нгуен Минь Дыка шоссе от Баклиеу до Камау действительно оказалось неважным. Оно идет по зыбкой топи и требует постоянного ремонта. Асфальт неровный, местами просел и разорван трещинами. Дорога тянется вдоль канала, и, не будь насыпи, груженные рисом сампаны плыли бы на одном уровне с нашими «Жигулями».

Камау с его свайными домами внешне похож на Баклиеу, только еще меньше по размеру. Дальше на Юг дорога совсем плохая, приходится пересесть на длинную узкую лодку с тарахтящим подвесным мотором. Мотор старый, и за время пути мы имели с ним немало хлопот. Двое лодочников, отец и сын, оба шоколадного от загара цвета, не раз склонялись над замолкнувшим агрегатом, пытаясь устранить неисправность. Мотор они знали, как капризный характер члена своей семьи. Он действительно был для них членом семьи, кормильцем, с известными слабостями и болезнями.

Хотя долгие годы шла война и провинция Миньхай была «неспокойной» для американских и японских фирм, к технике крестьяне и рыбаки приобщались. В Баклиеу покупали не только лодочные моторы и бензин к ним, по и тракторы. После освобождения в провинции насчитывалось 2600 моторных лодок совокупной мощностью 37 тысяч лошадиных сил и около 400 различных тракторов американского и японского производства. Сразу же возникли проблемы с запчастями. В 1980 году из-за отсутствия запчастей простаивало 60 процентов тракторного парка. А от буйволов уже отвыкли. К тому же буйвол, столь неприхотливый всюду во Вьетнаме, оказался довольно капризным животным в соленой воде Миньхая.

Хозяева нашей лодки сделали очередной ремонт, и винт на длинном гребном валу, вгрызаясь в черную гладь воды, продолжал кое-как толкать лодку вперед, к заветному мысу Камау — крайней южной точке Вьетнама.

Гребной вал длинный, потому что так удобнее проходить мелководья и участки, заросшие водорослями, а вода в канале черная из-за толстого слоя торфа под ней. Такая же черная она во всех каналах и реках. Черно-серый цвет приобретает море у устьев рек в часы отлива. Торф — это огромное богатство Миньхая, которое пока почти не используется. Торфяники в провинции имеют толщину от 2 до 6 метров.

Моторными лодками пользуются в основном рыбаки городов и прибрежных деревень. Зато почти в каждой семье есть хотя бы одна небольшая лодка с веслами. Для жителя Миньхая она означает примерно то же, что велосипед для ханойца.

Широкие рисовые поля Миньхая выглядят пустынными. Но этого не скажешь о реках и каналах. Навстречу то и дело быстро скользят по воде будто водомерки стайки лодок. Гребец в традиционном коническом «попе» на голове стоит на корме во весь рост и, ритмично наклоняясь всем телом вперед, толкает перекрещенные на уровне груди весла. Скорость таких лодчонок не намного меньше, чем у моторных.

Сельские общины здесь состоят из множества мелких хуторков на одну-две семьи. Больших деревень не видно. Они только на рыночных перекрестках каналов, рек и дорог. Люди живут вдалеке друг от друга. Многие общины разбросаны на площади в десятки тысяч гектаров каждая. Поэтому лодка нужна не только для выезда на базар, но и просто для передвижения крестьянина в своих владениях.

Мотор чихнул в очередной раз и заглох. Был час прилива, и морская вода, наполнявшая канал и всю равнину вокруг, начинала нести бессильное суденышко назад. Мы подгребли к группе глинобитных домишек, которые теснились на рукотворном островке среди воды. Внешне все это выглядело как наводнение, но был лишь самый обычный прилив. Нгуен Минь Дык сказал мне, что наводнения в Миньхае — большая рецкость: насколько он помнит, в последние лет двадцать не было ни одного.

Большую часть полуострова Камау нельзя назвать ни сушей, ни морем. Почти все время она залита водой — дождевой в дождливый сезон и морской — в сухой. Даже обнажаясь, эта земля никогда не высыхает. Но какое же это море, если на нем стоят деревни, разбиты рисовые чеки, огороды и сады?

Хутор, где мы остановились, представлял собой своеобразный хозяйственный комплекс на одну семью. В жилом доме не было признаков самой незначительной роскоши и ничего лишнего. Он и подсобные постройки стояли на островке на берегу канала. Поэтому даже при самой высокой воде они не были залиты, но и при самой низкой вода была рядом. На этом же кусочке суши растут три кокосовые пальмы, разбит небольшой огород с красным жгучим перцем, киндзой, укропом и еще некоторыми травами и овощами, названия которых по-русски я просто не знаю. Вплотную к кухне, где над горячими углями мангрового хвороста варится обед, примыкает хлев с тремя свиньями. Рядом огороженное плетнем пространство — судя по перьям, птичник. Но в отличие от свиней утки сами себе разыскивают пропитание. поэтому он пуст.

В доме оказалась только хозяйка с тремя дочерьми. Они суетились на кухне. Остальные члены семьи на работе. Сын лет 12 тут же рядом с домом крутился на воде, сидя в просмоленной диаметром около метра корзинке. Проворно передвигаясь в этой «лодке», он перебирал расставленную вдоль берега сеть. Вокруг, в пределах обозримого, на водной глади, поросшей редкими кустами низкорослых мангров и перьями «водяной» пальмы, видно было несколько многоугольных рисовых чеков. Не сплошное рисовое поле, а именно разрозненные чеки. Они устроены на самых удобных участках. Хозяйка сказала, что некоторые их чеки находятся далеко — чуть ли не в километре от дома, а может и дальше.

Зато креветочные плантации — прямо у дома. Они похожи на рисовые чеки, только пустые. Участки мелководья огораживаются перемычками из торфянистой грязи. В прилив на них заливается соленая вода, пополняющая расход от испарения. До отлива проходы в перемычках вновь заделываются грязью, и так каждый день. Добывать креветок на таких плантациях гораздо легче, чем просто в реке или на мелководье. Затраты труда на строительство перемычек окупаются сполна. Корма не нужно никакого: его вместе с илом приносит морская вода.

После освобождения Южного Вьетнама в Миньхае образовано пять государственных хозяйств по выращиванию креветок. Общая площадь их водоемов — 3300 гектаров. Они главные поставщики продукции для двух морозильных заводов — в Камау и Ганьхао. Но гораздо больше площадь креветочных плантаций в личных хозяйствах крестьян — 6600 гектаров. Существуют планы дальнейшего расширения водной целины. Государственные питомники креветок намечено довести до 15 тысяч гектаров. Это очень важно для развития экспорта.

Хозяйка дома сообщила, что их хозяйство полностью обеспечивает семью всем самым необходимым: рисом, мясом, креветками, овощами и травами. Сами они плетут из осоки и водяной пальмы циновки, корзины и сетчатые ковши для ловли креветок.

Только в январе перед Тэтом, когда убран урожай риса, семья совершает выезд в Камау. Для этого мобилизуются все три лодки, которые делают порой не один рейс. Кроме кормового и семенного зерна свозится в город рис. Рисом платится продовольственный пало, государству. Часть, предназначенная для потребления в семье, сдается на рисорушку для очистки. Естественно, хозяин рисорушки забирает свою долю «за работу». Остальное через группу трудовой взаимопомощи продается государству по договорным ценам в обмен на промышленные товары. А если и после этого есть остаток, то его можно продать по высоким рыночным ценам. Семья покупает в городе немного: в основном ткань для одежды, кое-какую посуду, иногда удобрения и всякую мелочь, праздничные лакомства и украшения. Семьи побогаче приобретают еще бензин и запчасти для моторов, инсектициды, цемент и другие стройматериалы. И конечно, самый большой спрос на рыболовные сети. На них не скупятся даже самые бедные.

Этот маленький хуторок вывозит на рынок и свиней. Но самый большой денежный доход — от сушеных креветок. Их к Тэту скапливается не одна корзина. Креветок в Миньхае сушат почти все. В 60-х годах из провинции ежегодно вывозилось 17 тысяч тонн этого товара — три четверти всего экспорта сухих креветок из Южного Вьетнама.

Мотор тем временем заработал, и мы распрощались с гостеприимной хозяйкой. Хозяина мы увидели позже. Мы проплыли буквально под ним. В одних шортах и такой же загорелый, как все здешние рыбаки, просоленные морской водой и обожженные почти экваториальным солнцем, он восседал на арке из мангровых жердей. Таких арок много на канале. Это приспособление для подъема и опускания сетей, устанавливаемых поперек русла. Ранней осенью, когда рис высажен, а до уборки еще далеко, мужчины Миньхая отдают большую часть своего рабочего времени рыболовству.

Когда потом я поделился с Нгуен Минь Дыком своими впечатлениями об одиноком хуторе на канале, он сразу задал вопрос: «А хорошо это или плохо?»

С одной стороны, такие редкие населенные пункты, исторически сложившиеся на новых землях, обеспечивают высокую товарность сельского хозяйства Миньхая. Каждый берет столько земли, сколько может обработать.

— Но это создает и проблемы, — сказал Нгуен Минь Дык. — Как, например, организовать в этих условиях полноценные коллективные хозяйства, механизировать производство, обеспечить здравоохранение, создать для всех детей условия посещать школу, приобщаться к культуре? К 1980 году только 10 процентов крестьянских дворов было охвачено коллективными формами труда, да и то в более или менее густонаселенных районах. Каким бы товарным ни было мелкое ручное хозяйство, возможности расширения его ограничены числом рабочих рук в семье. А земли пока хоть отбавляй. Продовольственную проблему надо решать в масштабе страны. Путь, который мы считаем наиболее верным, — это укрепление населенных пунктов и развитие транспорта, конечно водного.

Чем дальше на юг, к морю, тем меньше земли и больше зелени. Мангровые деревья, которые я привык видеть в Северном и Центральном Вьетнаме разрозненными низкорослыми кустами, возвышаются двумя сплошными стенами, образуя живые берега протоки или канала. Они кажутся совершенно одинаковыми, и без местного проводника ничего не стоит заблудиться в этом водном лабиринте. Здесь уже не видно даже мелких хуторов. Как бы разобщенно ни жили люди, им чуждо полное отшельничество. Только постепенно, оглядываясь и не теряя из вида друг друга, могут они наступать на дикую природу, ставить в глуши свои жилища.

Здесь тишина нарушается только криками и хлопаньем крыльев птиц. Местные жители называют мангровые леса Камау «птичьим морем», и название это очень точное. С закатом тысячные стаи слетаются к своим гнездам. Есть и птичьи базары. 1 рифы подкарауливают добычу, сидя на ветвях высоких мангров. На открытых мелководных лагунах разгуливают серые цапли высотой до метра и весом до 16 килограммов. Много и белых хохлатых цапель, красных гусей, пеликанов.

Мангры — это растения соленых вод. Считается, что в провинции Миньхай сплошные массивы мангровых и каепутовых лесов занимают второе место по площади после плавней устья Амазонки. Их площадь оценивается то в 200, то в 300 тысяч гектаров.

На первый взгляд кажется, что джунгли — они и есть джунгли, и нет в них никакого порядка. На самом деле мангры отвоевывают пространство у моря и делают это в строгой очередности. Разные виды мангров ио-разному переносят соленую воду. Пионером покорения морских мелководий выступает авиценния, или, по-местному, «мам». Каждый год в июле очерчивает она прибрежную полосу своим желтым цветом. Через месяц появляются грозди плодов. Они падают в море и кочуют в полосе прибоя, пока не найдут благоприятную почву. Корни прорастают глубоко в ил, скрепляют его и сами способствуют задержанию ила. То ли наносы ила дают жизнь манграм, то ли мангры задерживают ил. Лет через 20 эти места уже на долгое время обнажаются при отливе, и авиценния уступает место другому виду — ризофоре. Ризофора конъюгата, или, по-вьетнамски, «дыок», — самый распространенный на Камау вид мангров. Они растут густыми массивами, переплетаясь корнями. Эти корни похожи на гигантских крабов, вцепившихся длинными ногами в грязь, заливаемую приливом дважды в сутки. Как бы из панциря краба устремляется ввысь ровный ствол дерева. В переплетениях корней — царство креветок, мелких ракообразных и прочей морской живности, которая служит пищей более крупным животным и птицам.

Люди здесь не занимаются сельским хозяйством. Их кормит мангровый лес, его обитатели. Вьетнамская народная мудрость гласит, что на Камау «ловят рыбу на деревьях, а птиц под водой». Заключенный в поговорке парадокс подчеркивает диковинность природы полуострова. На птиц, которые ныряют за добычей, действительно ставят сети под водой, а рыбу в часы отлива собирают в густых переплетениях мангровых зарослей.

Стволы ризофоры поднимаются на 20–30 метров и имеют толщину до полуметра. Из них строят свайные дома, мосты, рыбацкие арки над речными протоками, делают мачты и реи, обжигают древесный уголь. В Миньхае ежегодно производится 60 тысяч тонн такого угля.

10 тонн листьев на гектар в год сбрасывает ризофора. Запутываясь в корнях, они превращаются в перегной, слой которого быстро растет. Превращая морскую отмель в сушу, дерево постепенно губит себя. Оно не может жить на суше и уступает место каепутовым лесам. Это тоже разновидность мангров с прочной древесиной. Из каепутовых стволов делают сваи домов, и чем они мокрее, тем прочнее. Их не едят даже термиты, гроза построек в тропиках. Каепутовыми ветвями мостят гати, укрепляют берега.

Неприхотливые, прочные и живучие, настойчивые в своем наступлении на море мангровые деревья Нгуен Минь Дык сравнил с партизанами Миньхая. Их можно сравнить и с пионерами освоения топей полуострова. И те и другие действовали постепенно и уверенно, шаг за шагом завоевывая позиции, создавая почву для новых поколений.

Именно мангровые джунгли Камау и особенно каепутовый массив Уминь были надежными опорными базами Сопротивления, В них находился штаб революционных сил провинции, под их густым покровом Прошли 30 лет жизни и деятельности Нгуен Минь Дыка. Ни французские колонизаторы, ни американские агрессоры, не осмеливались углубляться в эти леса, они пытались уничтожить партизан лишь с воздуха.

Берега теряющейся в топях самой южной реки Вьетнама — Кыулон — напоминают лес из волшебных сказок. Между щупальцами одеревеневших гигантских спрутов, бывших когда-то корнями старых мангров, пробивается молодая поросль. Много среди всего этого хаоса стоящих и повалившихся безжизненных стволов. Взглядом с реки трудно определить, какие деревья погибли от старости, а какие убил человек. Зато с вертолета совершенно отчетливо видны 36 параллельных полос, протянувшихся от левого берега Кыулона до юго-восточного побережья полуострова. Природа не могла создать такого. Это следы отравляющих веществ, распыленных с американских самолетов. С 1960 по 1972 год на мангровые леса полуострова Камау были сброшены тысячи тонн ядохимикатов. В 1972 году пробовали сжигать мангровый лес напалмом, но он не горел. Слишком водянистая листва у этих деревьев, да и прилив дважды в сутки гасил пожары. Больше всего, примерно на 70 процентов, пострадал сравнительно сухой каепутовый лес Уминь на западе полуострова — на берегу Сиамского залива.

Уже несколько лет прошло с тех пор, как лес Уминь впервые перестал быть партизанской базой. Сейчас трудно найти места, где когда-то находились дома партизан, стоявшие на сваях, прикрепленных к воздушным корням больших мангров. Люди ходили здесь не по земле, а по ажурной арматуре, сплетенной корнями над черной грязью торфяников. Эти глухие места сейчас более безжизненны, чем во время войны.

У окраины леса Уминь на канале Дынг мы поровнялись с длинным моторным сампаном. Трудно было поверить своим ушам: до того непривычно было услышать на «южном полюсе» Вьетнама характерную мелодию «куан хо», да еще на настоящем северном диалекте, который трудно даже по звучанию спутать с местным. Родина «куан хо» — частушек-диалогов между деревенскими парнями и девушками — находится далеко на Севере, в провинции Ханамнинь. Их сейчас поют профессионалы и артисты самодеятельности по всем Вьетнаме. Но так естественно и первозданно, не со сцепы, они могут петься только в Ханамнине.

Рисоводческий госхоз Уминь Действительно создан на этой целинной земле переселенцами из Ханамниня.

— Трудно было поначалу обосновываться так далеко от родных мест, — рассказывает заместитель директора госхоза Фам Суан Лок. — Земля другая, климат другой, сроки сева и жатвы другие. До 1982 года хозяйство было нерентабельным. А в 1982 году госхоз не только прокормил себя, но и сдал государству 650 тонн товарного риса.

Можно много говорить о причинах пришедшего наконец успеха, оперируя современными экономическими формулами. Но, наверное, и у первых покорителей миньханских топей 100–200 лет назад дела тоже не сразу шли хорошо. Но нынешние целинники работают не в одиночку. Их связывает не только организационный набор, но и происхождение из одной и той же провинции с ее обычаями и традициями, со знаменитыми «куан хо». Но сути дела, они еще не стали сельскохозяйственными рабочими плантаций. За каждым работником закреплено 2 гектара земли, и для выполнения нормы нужно сдать с урожая в общую копилку 1,5 тонны риса. Остальное каждая семья использует по своему усмотрению. Пока здесь собирают только один урожай в год. Но это в среднем почти по две тонны с каждого гектара.

Устройство рисовых чеков, пахота, внесение удобрений и инсектицидов — эти работы проводятся сообща на всем госхозном поле. Для них используются тракторы и другие механизмы. А вот высадка рассады, уход за посевами, жатва вплоть до сдачи зерна в хранилища обеспечиваются каждым работником на закрепленном за ним участке. Так что он — и рабочий, и фермер одновременно.

В личном приусадебном хозяйстве каждая семья имеет самое малое две-три свиньи, овощной огород и рыбный пруд. Земли для этого много — не то что в родном Ханамнине.

С наступлением сухого сезона работы на полях замирают, и тогда задуваются три печки для обжига кирпича. Из него строят дома и производственные здания, им мостят улицы поселка, выкладывают стены резервуаров для хранения дождевой воды. Женщины в межсезонье плетут конические шляпы «нон» из болотной осоки.

Все меньше семей остаются в бараках-времянках. Новая деревня обретает черты постоянства. Она уже не похожа на ханамниньские деревни, огороженные живым бамбуковым частоколом. Вместо общинного дома — диня — здания дирекции госхоза и народного совета, вместо храма — дэна вырос простоватый по архитектуре сельский клуб, вместо культовых «миеу» — медпункт, школа, детский сад. Практически во всех поселках бригад с утра до вечера вещают громкоговорители: радиоузел транслирует передачи центрального, провинциального и своего госхозного радио. С газетами пока неважно: их далеко привозить. Новые жилые дома имеют весьма скромный облик. Но на каждом — высокие телевизионные антенны, направленные на ближайший, но далекий отсюда телецентр Кантхо.

Госхоз Уминь — один из новых экономических районов, выросших в провинции Миньхай с 1977 года. Только за четыре года из северных провинций, в основном Ханамниня, на полуостров Камау прибыло около 30 тысяч целинников. Они основали семь госхозов, три армейских хозяйства, семь кооперативов. С 240 тысяч гектаров в 1976 году посевные площади провинции расширились до 300 тысяч гектаров в 1981 году. Поднятая целина в Миньхае дала стране 150 тысяч тонн зерновых.

Движение на Юг продолжается, и после объединения Вьетнама начался его новый этап. За семь лет мыс Камау вырос на полкилометра, сотню метров отвоевали у моря мангровые заросли, но перемены, совершаемые природой, по масштабам не идут в сравнение с переменами, которые осуществляет человек.