Бамбуковая крепость

ХАНОЙ И ХАНОЙЦЫ

По территории Ханой — один из самых больших городов мира. Его протяженность с запада на восток достигает 70 километров, а площадь — 2122 квадратных километров. Естественно, речь идет об административных границах Ханоя, а они охватывают и большие сельские районы, в разбросанные среди них поселки городского типа. Но данным Ханойского народного комитета, из 2557 тысяч человек, живущих в черте Большого Ханоя, несельскохозяйственное население составляет едва около половины, а остальные — крестьяне.

Город во Вьетнаме — это прежде всего географическое и административное понятие. В него часто включается и то, что мы бы скорее назвали ханойской или хайфонской областью. Если бы у нас сообщение «колхозы города Москвы собрали богатый урожай картофеля» выглядело нелепо, то здесь это не вызывает недоумения. Отчасти такое смешение города и деревни в одной административной единице восходит к истории формирования вьетнамских городов. Лишь сравнительно недавно они стали промышленными центрами, имея за плечами уже по нескольку столетий.

Собственно Ханой, или, как здесь называют, «внутренний город», занимает примерно одну пятнадцатую или двадцатую часть территории Большого Ханоя. В нем живут 820 тысяч человек — примерно четверть численности — ханойского населения, приводимой в справочниках. Большинство заводов и фабрик, благодаря которым Ханой в середине 60-х годов превратился из города-чиновника в индустриальный центр, сосредоточено на окраинах «внутреннего города», но многие предприятия разбросаны среди густонаселенной сельской местности. Члены одной и той же семьи могут быть и рабочими, и крестьянами. Глава семьи, отстояв восемь часов у токарного станка на заводе, возвращается в свой деревенский домик и оставшуюся часть дня занимается огородом.

Население «внутреннего города» имеет еще тесные связи с деревней — родственные, экономические, психологические. В этом можно убедиться, постояв в часы «пик» на одной из дорог, ведущих из пригородных уездов во «внутренний город». Горожане на велосипедах, мопедах, велорикшах спешат воскресным вечером в Ханой от своих сельских родственников с курами, поросятами и щенками в корзинках, охапками зелени. В будни после окончания рабочего дня в деревню устремляется поток живущих там рабочих и служащих ханойских предприятий и учреждений.

Транспорт в северной части Вьетнама развит пока слабо, и товарообмен между столицей и отдаленными во провинциями ограничен. Поэтому 100 процентов овощей и 50 процентов мяса, потребляемых несельскохозяйственным населением города, производится в сельских районах в административных границах Большого Ханоя. И только основной продукт питания — рис, а также его заменители (кукурузу, сою, батат, хлеб) столица не может в достатке получать только из своих перенаселенных окрестностей.

Средняя плотность населения Большого Ханоя — 1100 человек на 1 квадратный километр. Это во много раз больше, чем в среднем по стране (160 человек). Но во «внутреннем городе» она достигает 20 и даже 30 тысяч человек. Порой трудно себе представить, как такая масса народа помещается в двух-трехэтажной центральной части города.

Цифры, которые мне назвал заместитель председателя народного комитета Ханоя Нгуен Донг, весьма приблизительны и часто не стыкуются друг с другом из-за несовершенства статистики. Но они дают представление о социально-экономическом портрете города.

Старый Ханой, особенно его восточная часть, лежащая к северу от озера Возвращенного меча, — это многочисленные мастерские ремесленников и лавки торговцев. Таким он был столетие назад и, несмотря на глубокие социальные перемены, сохранил многие свои черты по сей день. Десятки тысяч ремесленников и потомки мастеровых и торговцев превратились в рабочих и служащих, но и сейчас в столице насчитывается почти 60 тысяч кустарей. За послереволюционные годы они объединились в кооперативы и производственные группы. Единоличников осталось очень немного. Коллективных мастерских в городе более 400. Они занимаются и старыми ремеслами, принесенными их предками из родных деревень, и новыми профессиями, родившимися уже в городе: плотники и косторезы, циновщики и портные, краснодеревщики и гончары, стеклодувы и красильщики. Есть мастерские металлоизделий и лаковой живописи, по ремонту велосипедов, автомобилей, часов, электромоторов, фотографии, парикмахерские.

Часть продукции идет тут же на продажу населению, другая поступает в государственную торговую сеть. Многие кооперативы сотрудничают с промышленными государственными предприятиями: заводы и фабрики размещают заказы в группах кустарей, в том числе надомников. На государственной швейной фабрике № 40, например, занято около 1000 рабочих и работниц, а отдельные звенья производства выполняются в 40 кооперативах-спутниках, объединяющих свыше трех тысяч кустарей.

Число торговцев и владельцев крохотных закусочных, харчевен и кафе не охватывает никакая статистика. Почти в каждом доме старого города что-нибудь продают. Во многих случаях лавка на первом этаже дома — это лишь побочное занятие его хозяев. Торгуют члены семьи, свободные от другой работы. На тротуарах, в парках и скверах пристраиваются многочисленные лоточники. На их лотках прохожий может купить сигареты и прочую мелочь, легко перекусить и даже получить горячий обед. По вечерам на малоосвещенных улицах эти лотки светятся тусклыми масляными коптилками, которые выполняют двойную функцию фонарика и огонька для прикуривания.

В отличие от других крупных городов зарубежной Азии, где «кока», «пепси», пиво и прочие импортные напитки давно составляют основу ассортимента в уличных кафе, в Ханое вас угощают природными дарами самой вьетнамской земли, черным до густоты дегтя кофе — горячим и со льдом, кокосовым молоком, напитком из лимонного сока с сахаром…

Восточную часть Ханоя иногда называют «китайским городом». В действительности выходцы из Китая, в основном торговцы, жили во всех районах. Самые богатые имели особняки в «европейских» кварталах, а магазины — на фешенебельных центральных улицах.

И все же первые китайские поселенцы обосновались в основном здесь. В XVII веке вьетнамский двор разрешил китайским эмигрантам селиться на нескольких улицах Города взлетающего дракона. Как и везде, хуацяо (по-вьетнамски «хоакиеу») жили скученно, сообществами-конгрегациями. Например, на улице Ханг Нганг, в которую переходит «Персиковый ряд», находилась конгрегация пришельцев из китайской провинции Гуандун, на улице Ланг Онг и у Восточных ворот — из провинции Фуцзянь.

Пестрая вьетнамо-китайско-индийская этнографическая смесь старого города, в общем, сосуществовала без межнациональных конфликтов. Но сейчас население значительно «вьетнамизировалось». Индийские торговцы покинули Ханой вскоре после перехода Вьетнама на социалистический путь развития, когда государственная монополия на внешнюю торговлю лишила их возможности заниматься частным импортом товаров. Китайское население сократилось после 1978 года, когда резко ухудшились отношения между СРВ и КНР и на волне шовинистических настроений, разжигаемых из Пекина, многие хуацяо покинули свою вторую родину.

Вообще на Севере Вьетнама по сравнению с Югом хуацяо было не так уж много: по данным на 1960 год — 55 тысяч. Большинство из них жили в северо-восточной приморской провинции Куангнинь и в портовом Хайфоне. Китайская колония в Ханое насчитывала только около 13 тысяч человек.

Во время событий 1978 года большинство ханойцев китайского происхождения уехали, прекратилась деятельность столичной ассоциации китайских эмигрантов, закрылись китайские школы и газета «Синьюэ хуабао». Китайская колония как социальная общность практически перестала существовать. На прежде занятые китайцами позиции в мелкой торговле, сфере услуг и других видах предпринимательства выдвинулись вьетнамцы.

…Маленький, худой, чрезвычайно экспансивный и разговорчивый человек лет 50 по имени Тхо уже с крыльца приветствует гостя. Мгновенно появляется его меньшой сынишка, который, деловито бегая вокруг машины, помогает мне припарковаться вплотную к бровке. Это нелегкое занятие, потому что даже на пустой улице Та Хиен едва разъезжаются две малолитражки. Но пустой она почти никогда не бывает. Того и гляди зацепишь велосипед, мотоцикл, велорикшу или лоточницу с сигаретами и мелкими сладостями.

Невзрачная, грязноватая и ничем не примечательная по своей архитектуре улица в самой гуще старого города так же миниатюрна, как и все на ней. Она протянулась всего на 226 метров, но, когда говорят «Та Хиен», то имеют в виду ее самый узкий отрезок метров в сорок длиной. Она известна как улица вкусных восточных деликатесов. На этом узком отрезке находятся прилепившиеся друг к другу около десятка маленьких ресторанчиков. Наш знакомый Тхо — владелец одного из них. Ни у одного из этих заведений нет названия — только маленькие вывески с одной и той же надписью «дак шан», что и можно перевести примерно как «деликатесы». Вьетнамцы называют их по именам хозяев, допустим, «У Тхо», а иностранцы обычно придумывают какое-нибудь прозвище полюбившемуся им ресторанчику и предпочитают ходить всегда только в него. Мне лично больше нравится у Тхо, а ассортимент блюд у всех практически одинаков.

Прямо напротив дома № 11, где живет семья Тхо, находится здание бывшего театра «Ким Лан» — «Золотая орхидея». Трудно представить, что творилось по вечерам на этой улочке, когда маленький театрик действовал. Артисты и сейчас составляют немалую часть людского муравейника, населяющего Та Хиен. Но играют они в других более крупных помещениях. В конце 60-х годов крохотный театр «Ким Лан» был закрыт и используется сейчас как склад.

Хотя над дверью, у которой нас встречает Тхо, можно различить закопченную табличку с номером 11, только совсем вблизи это помещение можно принять за отдельный дом.

Закопченный и обшарпанный вид этих предприятий «общепита» может смутить эстета. Несколько раз заезжие гости из Москвы, которым я обещал устроить обед в настоящем «национальном стиле» с энтузиазмом принимали приглашение, но перед заветной дверью вдруг теряли аппетит и просились обратно в гостиницу. Но у большинства желание отведать «чего-нибудь такого» оказывалось сильнее брезгливости перед внешностью «ресторана» без неоновой вывески и белоснежных скатертей.

Через минуту после обмена приветствиями с хозяином и хозяйкой, взаимно удостоверившись, что мы, они, все наши и их родственники в добром здравии, садимся за стол, и хозяин выкладывает выученное наизусть меню. В нем всего пунктов двадцать, не больше, но зато практически всегда они выполнимы.

— Три супа из угрей, — диктую, глядя в меню.

— Три супа из угрей, — громко повторяет хозяин. Это для повара: кухня рядом и почти не скрыта от «зала». И так далее.

Если посетителей много, то в те несколько минут, пока из заранее подготовленных продуктов варится первое блюдо, хозяин обменивается с нами последними новостями, заботами. Сразу возникает теплая, домашняя атмосфера.

В семье Тхо — пять человек: он сам, его жена, две незамужних дочери и 13-летний сын. Как он сам говорит, семья «идет на двух ногах». Днем он работает механиком в одной из ханойских автоколонн. Сын учится в школе, младшая дочь закончила девять классов базовой школы и собирается учиться дальше. Старшая закончила техникум, но пока «ожидает работы». В крупных городах Вьетнама, в том числе в Ханое, трудоустройство — не такое уж простое дело. Жена — домохозяйка. Все свободное время они отдают содержанию своего маленького, никогда не пустующего заведения. Работают в нем не только члены семьи. Тхо, сам работник государственного предприятия, к тому же еще и работодатель. В его частном предприятии — трое наемных: повар, помощник повара и девушка-соседка, которая помогает убираться и разносить блюда.

«Зал» по размерам не больше просторной жилой комнаты, и если потесниться, то в нем одновременно смогут поужинать десятка два гостей. Лишнего пространства нет, а сами хозяева живут на пристроенной в половину комнаты антресоли. Комната выходит дверью прямо на улицу, и у этой двери отгорожен буквально квадратный метр у окна для кухни. Отдельный от комнаты узкий боковой коридор ведет в крохотный внутренний дворик, превращенный в место разделки живности, из которой готовятся деликатесы.

На кухне — только угольная жаровня и повар, больше места нет. Встретив этого человека на улице, труднее всего предположить, что он — повар: седой суровый старец — скелет, обтянутый кожей, через которую рельефно проступают все мышцы.

В считанные минуты, ловя повторяемые хозяином слова заказов, он создает буквально произведения кулинарного искусства из черепахи, угрей, крабов, лягушек, голубей, сочных овощей и домашней лапши, приправленных пряными соусами. Вы видите, как очередная смесь продуктов кипит в большой вогнутой раскаленной сковороде, как быстрыми движениями специальных жестких метелочек из бамбука эта сковорода очищается для следующего блюда. В ней готовится почти все. Никакой лишней посуды. Во всех движениях повара-чародея — быстрота, отточенность, экономия и слаженность, исключающая даже самые короткие простои.

Это искусство кулинарии передается по наследству. Оно впитало в себя элементы старой вьетнамской, китайской и французской кухни. Конечно, это не обыденная пища ханойцев. Их каждодневный стол далек от такого многообразного экзотического набора продуктов. В отваренный на пару рассыпчатый рис добавляют немного зелени, жидкого бульона и свиного сала, иногда — рыбы, курятины или свинины и заливают все это резким по запаху рыбным соусом «ныок мам». Поужинать в ресторанчики на Та Хиен, Тя Ка и других улицах старого города ханойцы заходят по особым случаям. Гораздо более посещаемы харчевни с единственным дешевым, но вкусным супом «фо» из домашней лапши и скудных ниточек мяса. У молодежи популярны маленькие кафе, где можно выпить сока или кофе, сидя на игрушечных скамеечках у столь же игрушечных столиков, поговорить и послушать музыку. Но все эти заведения объединяет один признак — они по-домашнему маленькие, и в них никогда не приходится ждать.

И Тхо, и его жена — коренные ханойцы. Это можно встретить не так часто. После 1945 года население «внутреннего города» выросло в пять раз, а в целом по стране — только вдвое. Значит, больше половины жителей столицы — пришлые.

Хотя во многих столичных домах есть традиционные алтари предков, у Тхо его нет. Хозяйка рассказала мне, что с рождения живет в этом районе. Здесь же жили се родители, а откуда родом был дед, она уже не знает. В этом доме они с мужем обосновались недавно — в 1978 году. Раньше в домах с выходом на улицу Та Хиен жили исключительно хуацяо. Китайская колония держала монополию на закусочные и харчевни, как и на многие другие виды частного предпринимательства. В 1978 году китайцы стали уезжать, и сейчас здесь их почти не осталось.

Я вспомнил, как в начале 70-х годов иногда наведывался в такой маленький уютный ресторан рядом — на Та Хиен, 13. Там тогда готовили превосходный китайский суп с миниатюрными пельмешками, стены были оклеены яркими бумажными плакатами с цветными видами Шанхая.

Сам Тхо — тоже не знает своего родства до далекого колена. Он выходец из тех мелких городских слоев, которые не рабочие, но и мелкой буржуазией из-за бедности их назвать нельзя. В 1946 году, как только началась война Сопротивления против французов, он ушел в революционную армию. В ее рядах и прошел всю войну. Потом еще семь лет служил в армии, а демобилизовавшись, вернулся в Ханой, женился, устроился на работу механиком.

Когда китайцы ушли из «лицевых» домов Та Хиен, ему как ветерану войны дали возможность купить нынешнюю квартиру. Прокормить семью на одну зарплату было трудно. Тхо купил лицензию, открыл собственное дело и вскоре преуспел. Налог государству он платит большой, недешево стоит и хороший повар, да и продукты, естественно, покупаются по высокой цене свободного рынка, но все равно из «двух ног» та, что стоит в частном секторе, пока основная по доходу.

В начале 80-х годов такие мелкие заведения «общепита», какое содержит наш знакомый, выросли в Ханое в великом множестве, подобно грибам после дождя. В соответствии с новой экономической политикой государство поощряет выгодное всем предпринимательство. Конечно, больше поощряется не торговля, а производство: открытие кустарных мастерских, развитие надомных ремесел. Но то ли в силу традиции, то ли по причине быстрого оборота тяга к торговле оказалась сильнее. Харчевен и особенно «прохладительных» кафе открылось, может быть, чрезмерно много. Но они не пустуют, а, значит, нужны. И что греха таить, я часто в Москве вспоминаю про эти закопченные лавочки с приветливыми по-домашнему хозяевами, когда тщетно пытаюсь найти место быстро и вкусно поесть, отдохнуть и даже просто выпить прохладного сока.

Велосипед — главное средство передвижения во вьетнамских городах, да и в деревне. В Ханое он есть почти у каждого взрослого жителя. На нем едут на работу, в гости, в кино. Платные велосипедные стоянки у театров, парков и просто в оживленных местах занимают порой площадь до половины гектара, серебрясь на солнце мириадами бликов на рулях и ободах колес. Вечером молодежь выезжает на улицы группами и парочками. Еще не научившись ходить, маленький ханоец крепко сидит в сплетенном из бамбука, привязанном к багажнику или раме сиденьице.

Создается впечатление, что ханойцы совсем не ходят пешком, даже до соседнего квартала. Тротуары свободны, зато на проезжей части в часы «пик» едва умещаются все участники движения, в подавляющей массе своей — велосипедисты. Автомобили, непрерывно и беспомощно гудя клаксонами, буквально протискиваются в этом потоке. Нужно заметить, что средняя площадь проезжей части улиц в расчете на душу населения составляет в Ханое 2,5 квадратных метра, в то время как в большинстве городов мира — от 6 до 8,5 квадратных метра. Понятно, что один автобус с 60 пассажирами занимает куда меньше места на дороге, чем 60 велосипедистов.

За три десятилетия войны городское строительство и развитие общественного транспорта значительно отстали от роста населения. С 1954 года до конца 70-х годов только во «внутреннем городе» жителей стало в 5–6 раз больше. Тогда население Ханоя не превышало 150 тысяч, число автомашин — полутора тысяч, велосипедов было около 50 тысяч, велорикш — несколько сотен. Сейчас в часы «пик» на улицы столицы выплескивается около 18 тысяч автомобилей, почти 700 тысяч велосипедов, примерно 60 тысяч мотоциклов и мопедов, около двух тысяч велорикш и столько же гужевых повозок, запряженных волами. Длинный и неповоротливый маршрутный автобус еще не очень прижился в городе, поэтому велосипедная армия продолжает расти.

Каких только марок этого двухколесного транспорта не встретишь здесь: отечественные, французские, китайские, советские… А у многих из-за почтенного возраста уже трудно установить происхождение. Велосипедов и запчастей к ним остро не хватает, поэтому ханойцы с трогательной бережливостью относятся к своему двухколесному другу, не жалеют средств для продления его жизни.

Трудяги-велорикши — незатейливые повозки на трех колесах, — движимые упругими, мускулистыми ногами их хозяев, восседающих позади пассажиров, играют здесь роль такси. Ими пользуются самые широкие слои населения, а вовсе не изнеженные богатеи, как иногда у нас представляют. На каждой из рикш — государственный номерной знак и название кооператива велоизвозчиков, членом которого является владелец. Работа на рикше вовсе не считается «непрестижной» и тем более «унизительной». Собственно, чем этот труд ногами хуже преобладающего пока в стране ручного труда крестьянина или рабочего?

— Трудными были для Вьетнама десятилетия после Августовской революции 1945 года, — рассказывает мне заместитель мэра Нгуен Донг. — Но и в эти времена Ханой строился. Старая часть города с тесными восточными кварталами и районы особняков колониального периода хоть и остаются почти в неприкосновенности, но составляют все меньшую долю общей площади столицы. На окраинах выросли микрорайоны четырех- и пятиэтажных блочных типовых домов. В 1981 году, например, было построено около 37 тысяч квадратных метров жилья. Были годы в пятилетке 1976–1980 годов, когда сдавалось больше 100 тысяч квадратных метров. Но, конечно, такие темпы строительства пока явно не отвечают потребностям большого и растущего города. Жилищная проблема еще стоит очень остро. На одного человека приходится не больше трех квадратных метров жилья.

Новые жилые районы разместились в основном в южной и юго-западной частях Ханоя. Это Кимлиен, Чунгты, Кхыонгтыонг… В 1974 году я ездил в Кхыонгтыонг делать репортаж о первом после войны микрорайоне новостроек. Тогда только корпуса самых первых пятиэтажек сдавались государственной комиссии. Они стояли среди болотистых пустырей рядом с бамбуковыми хижинами и мазанками. На прудах и болотах зеленел водный батат.

Вернувшись в Ханой спустя пять лет, я не узнал Кхыонгтыонга. Даже приблизиться к нему в часы «пик» было нелегко. До того тесно на дороге от скопления движущихся с работы или на работу велосипедистов.

В пятиэтажных новостройках получают квартиры главным образом рабочие и служащие. Основное преимущество — исключительно низкая квартплата. Но отдельная квартира для обычной молодой семьи остается еще мечтой.

Новые кварталы не избегли пагубного влияния тропического климата. Штукатурка покрылась черными потеками плесени, часто отваливается. Видимо, для тропиков нужны особые стройматериалы.

— Качество зданий оставляет желать лучшего, — говорит Нгуен Донг. — И в этом сказываются последствия войны. Современное вьетнамское градостроительство делает первые шаги. За 30 лет у нас больше привыкли строить времянки, чем комфортабельные дома. Отсюда и соответствующий, прямо-таки крестьянский подход к строительным работам и упрощенчество в архитектуре. Еще не найдено по-настоящему отвечающих местным условиям и национальным особенностям быта вариантов удобной планировки квартир. Не хватает хороших стройматериалов, недостаточна квалификация рабочих.

Но все же новые районы — это большой шаг вперед в развитии города. Он сделан благодаря народной власти. На окраинах столицы пет убогих трущоб — «бидонвилей», подобных тем, какими обросли Сайгон и Дананг за годы господства проамериканского неоколиниального режима. Поэтому Ханой не назовешь «городом контрастов». В нем грязные лачуги из жестяных отбросов не соседствуют с блистательными небоскребами. Облик города скромный, но ровный.

Заводы алкогольных и безалкогольных напитков, льда, рыбного соуса, табачных изделий, электростанция, небольшие ремонтные мастерские — всего 17 промышленных предприятий — были итогом колониальной «индустриализации» Ханоя к 1955 году.

Набор небогатый, но французских поселенцев и власти он вполне устраивал. Большинство видов товаров, необходимых европейцам и местной верхушке, привозилось из-за моря, а остальная часть населения довольствовалась продуктами ремесла своих дедов. Торговля, услуги и ремесла — вот чем жил этот колониальный город.

Настоящее индустриальное развитие Ханоя началось в конце 50-х и активно велось в 60-х годах, пока не было замедлено американской агрессией против Демократической Республики Вьетнам. Создание заводов и фабрик было в этот период главным содержанием строительства столицы. Но индустриализация состояла не только из строительства новых предприятий с помощью социалистических стран. Одновременно сливались мелкие механизированные мастерские.

К 1980 году на 300 государственных предприятиях города и пригородов было занято 200 тысяч рабочих. 168 наиболее крупных предприятий — это заводы и фабрики центрального подчинения, а остальные — местного значения и находятся в ведении городских властей.

17 предприятий в 1954 году и 300 — в 1980-м, 150 тысяч население «внутреннего города» до ухода колонизаторов и 820 тысяч сейчас. Ясно, что быстрый рост Ханоя — это следствие превращения его в главный политический, экономический и культурный центр нового государства, с его индустриализацией.

Ханойский отряд рабочего класса молод. На заводах и стройках редко встретишь рабочих во втором поколении. Почти все, с кем мне довелось беседовать по долгу журналистской службы, — дети крестьян, иногда ремесленников и мелких служащих. У большинства родители живут в деревне, а те, что постарше, часто пришли из села уже в зрелом возрасте.

Между юго-западной окраиной Ханоя и городом Ха-Донг — административным центром одноименной провинции — по обе стороны от дороги лежали земли некогда богатой общины Нянмук. Все шесть ее тхонов процветали именно потому, что находились у самых ворот крупнейшего города страны, население которого не скупилось на цены, покупая рис, овощи, мясо у земледельцев Нянмука.

Дальнейшая «цивилизация» принесла общине разорение, и уже в 40-х годах дорога из Ханоя в Хадонг лежала через вонючие болота на месте рисовых полей, превратившихся в большую мусорную свалку большого города. Это превращение обязано разным причинам. Построив бетонные бункера на южных подступах к Ханою, опутав рубежи колючей проволокой, колонизаторы вторглись в живую клетку общины и, следовательно, разрушили ее. Предпринимательский и потребительский «бум» повлек крестьян на заработки в город. Из крестьян-земледельцев жители Нянмука стали нищим городским плебсом, влачившим незавидное существование среди источавших смрад свалок.

Сейчас этот район стал звеном, соединившим два некогда отдельных города. И имя ему Тхыонгдинь. Так назывался тхон, на месте которого в декабре 1955 года был заложен фундамент первого промышленного предприятия — Ханойского механического завода. Теперь это станкоинструментальный завод номер один.

Грозди мелких цветов распускаются на личжиевых деревьях, выстроившихся вдоль «Аллеи дружбы». Она начинается от самой проходной завода. На каждом дереве — таблички с именами людей, которые посадили тонкие веточки в эту землю в 1958 году, в дни пуска завода. Посадка деревьев по торжественным и памятным случаям не входит в число старинных вьетнамских традиций, но сейчас она более популярна, чем многие старые.

Этот хороший обычай заложен вождем вьетнамской революции, первым президентом республики Хо Ши Мином. Уже не один десяток лет в стране перед новым годом по лунному календарю проводится всенародный праздник посадки деревьев. Почетное право посадить дерево в память о встрече с Вьетнамом предоставляется самым дорогим гостям. Это также и часть юбилейных торжеств.

Жестокий тропический климат может за три года превратить блестящий эмалью автомобиль в проржавевшую до дыр железку. Но русские, украинские, грузинские и другие фамилии советских специалистов, работавших при строительстве и наладке завода, не стерлись на табличках, прикрепленных к деревьям «Аллеи дружбы». Их постоянно обновляют, как и традиции связей завода с советскими предприятиями, в первую очередь с московским «Красным пролетарием». В последние годы эти связи получают новое развитие, наполняются новым, все более конкретным содержанием.

— В октябре 1954 года мы с победой вернулись в Ханой из джунглей, с опорных баз войны Сопротивления, а в декабре 1956-го первые группы строителей пришли на болота Тхыонгдиня, — рассказал мне ветеран завода, заместитель директора Нгуен Куанг Тхиеп. — Наш «первоначальный капитал» состоял тогда из десяти трудовых пальцев на руках, больше привыкших к плугу, а потом к винтовке, чем к бетономешалке и сварочному аппарату. Из СССР приехала группа проектировщиков, чтобы начать сооружение первого во Вьетнаме крупного машиностроительного предприятия. Пока завод строился, 200 наших техников и рабочих стажировались в СССР, сотни других обучались на месте под руководством советских специалистов. В апреле 1958 года завод дал первую продукцию — небольшие токарные станки «Т-1616». Тогда и была посажена «Аллея дружбы».

На выставке экономических и научно-технических достижений Вьетнама, которая открылась в Ханое в начале 1982 года, может быть, больше отражен не сегодняшний, а завтрашний день Вьетнама. Там в первую очередь бросаются в глаза изделия промышленности, хотя она занимает пока еще довольно скромное место в народнохозяйственном организме страны. Но экспонаты не макеты машин будущего, а образцы действующих, выпускаемых серийно.

«Гвоздь» раздела «Машиностроение» — это блестящие, пахнущие свежей краской первый отечественный винтовой пресс мощностью 250 тонн, многотонный агрегат по выжимке сахарного тростника, новые типы точных механизмов, запчасти к станкам и машинам. Все они сделаны на первом станкоинструментальном. Его название оправдывается не только тем, что он построен первым и за ним должны появиться вторые, третьи, десятые. Он идет первым в деле технического оснащения вьетнамской промышленности. Сейчас уже более 10 тысяч различных металлорежущих станков с клеймом завода работают на предприятиях многих городов и провинций страны — треть всего станочного парка Вьетнама.

На месте болот бывшей общины Нянмук в годы первой вьетнамской пятилетки (1960–1965) вслед за станкоинструментальным выросли завод резиновых изделий «Шао Ванг», табачная фабрика «Тханглонг», предприятия по производству мыла, электрических лампочек, термосов и др. Отряд рабочего класса в индустриальном пригороде Тхыонгдинь достиг за пятилетие пяти тысяч человек. Именно эта вереница фабричных корпусов изменила социальный портрет Ханоя, превратила его из города-торговца, города-чиновника в город-производитель.

И потом, в годы американских бомбардировок, в трудное послевоенное время, индустриальный район Тхыонгдинь продолжал пополняться новыми предприятиями — механическими, кожевенно-обувными, текстильными. В начале 80-х годов в Тхыонгдине было занято уже 20 тысяч рабочих.

Меньшие по масштабу индустриальные районы сложились на северо-западных окраинах столицы, на левом берегу Красной реки — в Зяламе.

Я не один раз бывал на ханойском станкоинструментальном, но всегда поражался, как вообще можно стоять у кузнечного молота, литейной печи, если и без того более чем 30-градусная жара при 90-процентной влажности воздуха выпивает из человека за восемь часов литры пота. Большие окна цехов всегда открыты настежь, но воздух от этого не перестает быть неподвижным и густым. Входя в цех, вы словно садитесь в автомобиль, простоявший несколько часов на горячем солнцепеке с закрытыми наглухо окнами.

И все это без привычной крестьянской свободы, когда даже в страду дневная сиеста — святое время отдыха, а в самые жаркие дни можно отлежаться в тени хлебного дерева или баньяна, утоляя жажду терпким чаем. Кажется, что индустриализация с ее огнедышащими печами и закрытыми цехами — изобретение и удел жителей более холодных широт.

И тем не менее станкоинструментальный работает, производит металлорежущие станки, другое оборудование, которое раньше во Вьетнам ввозилось только из Европы, Америки и Японии. Выпуская около тысячи машин в год, он почти вдвое перекрыл первоначальную проектную мощность. Его продукция идет и на экспорт: в Польшу, Чехословакию и на Кубу. Раньше такое было просто немыслимо. В колониальный период во Вьетнаме не выплавлено ни одного килограмма стали, не изготовлено серийно ни одной машины. Первый токарный станок стал первой точкой отсчета вьетнамского машиностроения.

Переход из крестьянина в кустаря и ремесленника — это уже преодоление большого рубежа. Но путь от земледельца отсталой восточной страны до промышленного рабочего — прыжок над пропастью через эпоху. Это путь от алтаря предков, рисового поля и сонного буйвола, из жизни, весь ритм и уклад которой определяет сама природа, к токарному станку и прессу, которые не зависят от разливов Красной реки и жаркого солнца. Здесь ломаются привычные представления о том, когда надо ложиться спать и вставать, какие отмечать праздники, под какой крышей жить.

И этот барьер преодолели три тысячи рабочих и служащих, занятых на первом станкоинструментальном. Из них 1700 собственно рабочих. Персонал в непроизводственных звеньях сейчас сокращается, но еще велик в силу несовершенства управления. 40 процентов персонала на заводе, казалось бы, такой «мужской» отрасли, как машиностроение, составляют женщины. Во Вьетнаме это в порядке вещей. Многие из них имеют высокие разряды.

За чашкой крепкого до горечи зеленого чая заместитель директора Нгуен Куанг Тхиеп рассказывает о заводе. К сожалению, Нгуен Куанг Тхиеп не может точно сказать, сколько здесь потомственных рабочих. Есть несколько человек, чьи деды пришли на завод в конце 50-х годов. Но таких мало. Ханойский станкоинструментальный входит в число тех немногих предприятий Вьетнама, которые не только производят станки, но и готовят рабочих для всей страны. Повсюду от северной границы до самой южной провинции Миньхай, где есть хотя бы одно механическое предприятие, работают воспитанники этого завода. Не будь такой задачи, средняя квалификация рабочих здесь была бы выше. Около 10 процентов имеют самые высокие разряды — с пятого по седьмой, около половины — третий и четвертый. Остальные в большинстве своем молодежь, новички на производстве. Сейчас в СРВ любое предприятие или стройка — это также и школа подготовки рабочих, но особенно это касается ханойского станкоинструментального.

За одним из токарных станков работает 25-летний Тхай Хиен Лыонг. Он — депутат Национального собрания республики, член ПК Союза коммунистической молодежи Хо Ши Мина. В отличие от большинства своих товарищей по цеху он — потомственный горожанин. Его родители были служащими в Дананге, откуда были вынуждены уехать в 1954 году, после раздела Вьетнама по Женевскому соглашению. Таких переселенцев было тогда много. Все, кто имел связи с Народным фронтом Вьетминь, уезжали с Юга, дабы не попасть под репрессии. Сам Лыонг родился на Севере, окончил ПТУ в провинции Виньфу и стал рабочим в первом поколении. Крестьяне, мелкие служащие и отчасти ремесленники — вот из кого сложился и продолжает складываться рабочий класс Вьетнама. Он, в массе своей, еще не совсем освободился от психологии и привычек мелкого производителя. Поэтому рабочие ханойского станкоинструментального, которым часто доводилось трудиться и общаться с советскими специалистами, единодушно отмечают в советских друзьях их собранность, чувство ответственности и самодисциплину.

В июне, перед наступлением сезона тайфунов и ливневых дождей, на улицах Ханоя появляются бригады рабочих, занятых прореживанием слишком густых крон деревьев. Корни у деревьев мощные, но стелются почти по поверхности. Сильный порыв ветра может повалить зеленые исполины. Машины с надписью «поддержка дамбы» пользуются таким же преимущественным правом проезда, как у нас автомобили пожарных, милиции и «скорой помощи». Эти внешние проявления особенных проблем Ханоя являются частью своего рода «экзотики», так же, как велосипедное царство на магистралях города, открытая улице жизнь горожан, большая часть которой проходит вне четырех стен дома, колорит восточного рынка.

Но главное содержание жизни сегодняшнего Ханоя состоит в решении других, менее экзотических проблем. Как и во всем Вьетнаме, самые сложные из них связаны с последствиями трех десятилетий войны. Война принесла не только разрушения и жертвы. На улице Кхамтхиен, где стоит скромный обелиск в память о погибших ночью 26 декабря 1972 года от страшной «ковровой» бомбежки, вы уже не увидите руин. Новая центральная часть железнодорожного вокзала выстроена вместо разрушенной Но война задержала развитие страны. Она диктовала свой уклад жизни. В ее условиях родилось и достигло зрелого возраста целое поколение людей. Такого в современном мире не было ни в одной другой стране.

Из-за нехватки энергии, сырья и материалов промышленные предприятия работают при постоянной недогрузке мощностей. Сказывается и несовершенство укоренившейся за годы войны системы управления производством. Низка производительность труда. Для обеспечения существующих потребностей города необходимо 120–140 тысяч киловатт электроэнергии. Ханой в 1980 году получил только 70 тысяч. Поэтому часто, особенно в сезон закачки воды на рисовые поля, заводы и фабрики простаивают, не говоря уже о том, что по вечерам город погружается в темноту.

Все эти трудности преодолимы, и КПВ выдвинула широкую программу решения послевоенных экономических проблем. В стране с помощью социалистических государств строятся новые мощные электростанции, такие, как ГЭС Хоабинь на Черной реке, ТЭС Фалай, крупные каменноугольные разрезы, ведется разведка месторождений нефти и газа. Только с развитием промышленного производства можно наладить эффективный обмен города с деревней и обеспечить горожан в достатке продуктами питания. Главное средство нормализации жизни городского населения сегодня — это созидательный труд, поиск и использование всех имеющихся резервов.

— Поиск резервов, рационализация производства и совершенствование управления — вот основные задачи, определенные для нас решениями партии, — рассказывает заместитель мэра Нгуен Донг. — Мы начали решать их конкретными делами.

В целях активизации товарного обмена сосредоточено производство самых недостающих предметов потребления: сборка вентиляторов и часов, изготовление кроватей, бумаги, мебели для школ, простейшей керамической посуды, велосипедов и запчастей, орудий сельскохозяйственного и ремесленного труда, механизмов для села, стройматериалов, пошив одежды, переработка пищевых продуктов.

Особое внимание уделяется производству товаров для экспорта. Оно уже в 1980 году выросло значительно. Это вышитые изделия ханойских мастериц, плетеные поделки из бамбука и других материалов, шерстяные и джутовые ковры ручной работы, мягкая обувь, фруктовые консервы. Учитывая большой удельный вес мелкого кустарного производства, осуществляется дальнейшая кооперация промышленных предприятий с кооперативами кустарей.

Одним из составных элементов роста производства призвана стать проводимая в СРВ перестройка управления и распределения. В 1980 году уже на 60 предприятиях города была введена новая система оплаты труда, при которой повышена материальная заинтересованность трудящегося в количестве и качестве конечного продукта, увеличены размеры премий. Эта система дала хорошие результаты и стала быстро внедряться повсюду.

Для нормализации снабжения рабочих и служащих продуктами питания начато более активное развитие государственной системы торговли, которая должна постепенно заменить сложившийся в годы войны порядок распределения основных товаров по карточкам.

Площадь земельных угодий в сельских районах Большого Ханоя такова, что при нынешнем уровне развития производительных сил существует относительное аграрное перенаселение. И в городских районах еще не решена проблема занятости. Население Ханоя молодо. Более 40 процентов его — дети и подростки до 16 лет. Естественный прирост населения, хотя и сократился в последние годы, все равно в целом по Большому Ханою превышает 2 процента в год. Поэтому строго ограничивается прописка в столице иногородних и ведется мобилизация на добровольное переселение части семей из города и пригородов в новые сельскохозяйственные районы, особенно на Юг страны, где много свободной земли. Уже десятки тысяч ханойцев живут и трудятся в госхозах и кооперативах нового экономического района «Ханой», созданного на горной целине южной провинции Ламдонг. Только за один 1980 год на новые земли на постоянное жительство уехало более трех тысяч ханойцев.

Когда начинается пора экзаменов, под уличными фонарями прямо на мостовой темными вечерами можно увидеть школьников и студентов, которые, устроившись поудобнее, изучают книги и конспекты: ведь дома не всегда есть свет, да и неудобно метать другим обитателям многонаселенной комнаты, рано отходящим ко сну. 350 тысячам учащихся 200 ханойских школ пока не хватает не только электрического света, но и самых простых тетрадей. Немногим лучше и условия учебы студентов 25 столичных вузов и 125 средних специальных учебных заведений. Но рост образования и развитие науки шагают впереди нынешнего уровня жизни. В лабораториях центральных научно-исследовательских институтов, тех же вузов, в медицинских клиниках Ханоя ученые ведут работы в таких областях, как проблемы генетики, ядерная физика, лечение рака… В Ханое сосредоточен самый большой в СРВ отряд ученых и специалистов с высшим образованием и учеными степенями: более 60 тысяч человек.

На выставке экономических и научно-технических достижений есть макет Ханоя, в котором довольно трудно угадать контуры сегодняшнего города. Я не сразу нахожу на нем улицу Као Ба Куат, где уже много лет стучат телетайпы ханойского отделения ТАСС, хотя знаю этот город, пожалуй, лучше Москвы.

Начинаю, как говорится, «танцевать от печки» — от моста Лонгбьен через Красную реку. Два с лишним километра стальных конструкций, склепанных на рубеже прошлого и нынешнего веков, были строительным «чудом» своего времени. Это первый крупный объект колониального «освоения» Ханоя, построенный по проекту Эйфеля, автора знаменитой Эйфелевой башни в Париже. Сейчас оба конца старого моста — почти постоянно забиты автомобильными пробками. Он — единственный на всем протяжении Красной реки от северной границы Вьетнама до моря. Сначала по имени генерал-губернатора его называли мостом Поля Думера. Вьетнамцы же дали ему более близкое их восприятию название, связанное с мифическим предком своего народа — драконом. Старик «дракон» на славу потрудился за свой век, был дважды тяжело ранен американскими бомбами и дважды возрожден. Ханой немыслим без Лонгбьена, так же как без озера Возвращенного меча. Поэтому, прочертив привычный маршрут от моста до дома, нахожу и улицу Као Ба Куат.

Генеральный план развитая столицы, изображенный на макете, создан вьетнамскими архитекторами с помощью советских коллег. Он фактически предусматривает создание рядом с сегодняшним второго, такого же по величине, но современного города. Старая восточная часть Ханоя сохранится. Географическим центром станет площадь Бадинь с мавзолеем Хо Ши Мина. Город взлетающего дракона шагнет на запад и тем самым обретет второе крыло. В этих двух крыльях как бы воплотятся старое и новое, традиции и современность.