Ирландские сказки

Деревянный башмак Брэйди О’Двайера

Брэйди О’Двайер любил путешествовать, и только одну вещь он любил больше, чем бесконечные странствия — свою мандолину. Везде, куда бы он ни шел, он брал с собой свою верную спутницу. «Жен может быть несколько, а музыкальный инструмент у тебя всегда один», часто поговаривал он, настраивая струны и готовясь развлекать слушателей своей игрой. Мандолина и вправду была чудесная — расписанная руками Брэйди, изящная и рождающая самые волшебные звуки — чудо, а не инструмент! Многие предлагали за него Брэйди большие деньги, а один пастух даже предложил выбрать из стада лучшего барана и лучшую овцу — а Брэйди только посмеивался да играл дальше, пока слушатель не пускался в пляс.

Да, почти всю Ирландию исходил Брэйди со своей мандолиной, и везде ему были рады. При любом дворе, где он ночевал, он с радостью выполнял любое хозяйское поручение: наколоть дров, натаскать воды, а то и скотину покормить. Хозяйки не могли нарадоваться его почтительной и скромной натуре, а для хозяев он был отличным собеседником, который ценил хорошую выпивку и знал в ней толк.

Так и гулял Брэйди от деревушки к деревушке, наигрывал свои замысловатые мелодии, да вот однажды посчастливилось ему сыграть для самого короля эльфов и его свиты.

В тот вечер Брэйди, как и обычно, забрел в глухую деревню, и вот незадача — никто не захотел пустить его на порог. В деревушке и жили-то пятеро старух, четыре старика, восемь собак и одна коза — совсем негусто. Потому, пополнив припасы и поклонившись на прощание жителям деревни, Брэйди решил переночевать в самом лесу. Его это совсем не пугало — жилет под головой да мандолина под рукой, вот и все его богатство, а зверей Брэйди не боялся, потому что верил в то, что его защитят лесные духи.

Едва ступив под сень деревьев, Брэйди тотчас заприметил симпатичную поляну с густой травой. Со всех сторон полянку окружали кусты и деревья, потому Брэйди сказал себе:

— Вот это славно — никто меня тут не потревожит! А на рассвете можно будет пускаться в путь.

Он отпил из фляги, которую хранил за пазухой, снял башмаки, положил их вместе с котомкой неподалеку от себя и провел ладонью по струнам — на добрый сон. И, едва он улегся поудобнее и прикрыл глаза, как услышал едва уловимый хруст веток. Весь сон как рукой сняло, и Брэйди тут же подскочил, крепко сжимая в руках свое сокровище.

Прямо перед ним на поляну вышел эльф, и выглядел он так, что у бедняги Брэйди перехватило дыхание — до того это было статное и величественное создание. Эльф был высокий, куда выше самого Брэйди, а ведь иной раз деревенские здоровяки едва доставали ему до плеч. От эльфа во все стороны исходило слабое серебристое сияние, которое, казалось, освещало всю поляну, точно лунный свет, который в ту ночь заливал собой весь лес. А чуть позади эльфа Брэйди также заметил и другие силуэты, которые постепенно проступали из лесной чащи — то были спутники эльфийского короля.

— Человек, — произнес эльф переливчатым и властным голосом, — что за дивный инструмент ты так крепко прижимаешь к своей груди?

Брэйди прочистил горло и несмело ответил:

— Это моя мандолина, господин. Мы с нею неразлучны — куда я, туда и она. Она скрашивает мне мои странствия, дарует покой и радость.

— Позволь мне на нее взглянуть, — эльфийский король не спрашивал, а мягко требовал, и, поколебавшись, Брэйди вложил свой инструмент в руки короля.

Эльф бережно принял мандолину, и у Брэйди отлегло от сердца: его любимица была в руках истинного знатока и ценителя. Эльф исследовал каждую струну, каждую колку и каждый мазок краски, а затем вернул мандолину владельцу и сказал:

— Я хотел бы услышать, как она поет в твоих руках. Сыграй мне, Брэйди О’Двайер, сыграй мне и моему народу. Я хочу услышать, как поет эта ночь, хочу услышат, как переговариваются и шепчут деревья, хочу знать, о чем говорит ручей в самой глубине этого леса. Ты сыграешь мне, Брэйди О’Двайер?

А Брэйди молча кивнул и положил пальцы на струны. И мандолина запела — что это была за песня! Она пела о том, о чем шептались деревья, она пела о журчании ручья и о лунном свете, она рассказывала о том, как танцуют эльфы в лесной чаще, и как их-под их легких ног взметается в воздух едва заметная и едва уловимая серебристая пыль.

Брэйди играл, а эльфийский король стоял неподвижно, и по его лицу текли слезы. Брэйди играл, а эльфы подходили к нему ближе, и, наконец, один из них сел прямо на траву перед музыкантом и закрыл глаза, отдавая себя во власть волшебной песне мандолины.

Когда утихли последние звуки мелодии, все эльфы молча развернулись и неслышно двинулись назад, домой. Эльфийский король же задержался, посмотрел Брэйди прямо в глаза и чуть заметно склонил голову, а потом словно растворился в тени деревьев. И только после его ухода Брэйди заметил, что его пальцы кровоточат, а руки свело судорогой — настолько дорого обошлась ему игра для лесного короля. Но вот ведь чудо — едва он снял руку со струн, его глаза тут же начали слипаться, и уже через несколько мгновений Брэйди О’Двайер забылся глубоким сном.

Наутро, едва открыв глаза, Брэйди поморщился — рука ныла, а вот порезов вовсе не было. «И приснится же такое — будто я играл для эльфийского короля и его свиты», подумал музыкант, потягиваясь. «Только руку отлежал, вот она и болит. Однако, время двигаться дальше, слишком много времени я здесь провел».

Через некоторое время Брэйди вышел на дорогу, ведущую к деревне, однако остановился — в башмаке что-то мешалось, и камушек надо было вытряхнуть. Брэйди стал на обочине, снял башмак и стукнул им как следует о землю — и тотчас из башмака высыпалось с десяток золотых монет!

Брэйди стоял, остолбенев, и не верил своим глазам. Попробовал на зуб — и правда золотые монеты. Тут только он обратил внимание на башмак, который все еще держал в руке — и увидел, что к подошве пристал четырехлистный клевер!

Так король эльфов отплатил Брэйди О’Двайеру за его игру, и с тех пор его мандолина звучала еще прекраснее, а клевер исправно приносил Брэйди удачу, где бы он не очутился.