Ирландские сказки

Каменное сердце Рори Коннолли

Жил да был в Ирландии Рори Коннолли и был он, скажем уж прямо, не самым приятным человеком на свете. Рори никогда не улыбался и не принимал участие в посиделках, никогда никому не говорил доброго слова, только хмурился да вздыхал.

— Эх Рори, — мягко упрекала его соседка Бидди О’Ши, — нельзя так. Неужели ничего, совсем ничего тебя не радует?

А Рори только угрюмо глядел на нее через изгородь и бурчал:

— А что меня, интересно знать, должно радовать? Небо — как небо, трава — как трава.

— Но Рори, — не сдавалась Бидди, — ты только погляди, какое сегодня небо чистое и светлое! Какая трава свежая, мягкая и зеленая! А как чудно поет жаворонок!

— Одно и то же, день за днем, — так же бурчал ей в ответ Рори. — И чего вы все поднимаете такой шум из-за таких обычных вещей!

Сам Рори ничем не выделялся, и выглядел так же угрюмо, как и разговаривал. Одевался он в невзрачные цвета, волосы его были не то пепельными, не то русыми, а на вещах его постоянно оседали пыль да грязь.

— Ох Рори, — качала головой Бидди, провожая его взглядом, — присмотрел бы кто за тобой.

— Я сам за собой присмотрю, — отвечал он ей, — не учи ученого.

Зарабатывал Рори на жизнь всякого рода работой: кому воды натаскать, кому огород вспахать. Мог он обращаться и с инструментами, а работником был все же неплохим: молчалив, угрюм, но исполнителен. Однако каждый раз, давая ему расчет, иной хозяин нет-нет да и скажет:

— Эх Рори, ты бы улыбнулся.

В ответ на это Рори молча забирал монеты, слегка кивал и быстрым шагом удалялся.

Однако, несмотря на такой непривлекательный и ничем не запоминающийся портрет, была в Рори одна особенность: куда бы он не направился, везде носил с собой Рори свою котомку. Это была потертая, старая и помятая котомка, которая, тем не менее, казалась довольно тяжелой — всякий раз, как Рори за нее брался, он крякал от натуги, а по его лицу бежали ручейки пота.

Многие не раз спрашивали: эй Рори, что там у тебя за сокровище в котомке? А Рори только пожимал плечами, забрасывал ее за плечи и шел по своим делам.

Однажды Рори, как обычно, отдыхал после работы, сидя у изгороди перед самым пастбищем. По траве лениво бродили пестрые коровы и пушистые овцы, а умный лохматый пастуший пес лежал неподалеку, высунув от жары длинный язык и тяжело вздыхая.

Рори было прикрыл глаза, но тут над его ухом раздался скрипучий голос:

— А что, сынок, не будет у тебя воды для старого пастуха? Солнце-то жарит страсть как.

Рори обернулся и увидел, что прямо над ним и правда стоял пастух: в залатанной, но опрятной одежде, с густой бородой и усами, а в глазах его плясали чертики.

Рори молча протянул ему свою флягу, и старик с удовольствием отпил из нее, потом завинтил, довольно вздохнул и протянул обратно:

— Выручил, спасибо. А что ты такой хмурый? День-то просто чудо.

Понятное дело, что Рори ничего ему не ответил, но старик вдруг присел рядом, посмотрел вдаль и мечтательно сказал:

— Тебе, сынок, надо в горы. Прямо сейчас вставай и иди. Иначе, — тут он кивнул на котомку, — погубит она тебя. Я бы на твоем месте не медлил.

И после этих слов пастух растянулся на траве, прикрыв глаза и улыбаясь в усы. А Рори сидел и слова не мог вымолвить. До этого разговора его даже не тянуло в горы, но вдруг он почувствовал острую нужду побывать там, ощутить камни под ногами, вдохнуть свежий воздух, полный ароматов хвои и диких трав. Ноги его загудели, словно им самим не терпелось отправиться в путь, и тут произошла ну совсем уж немыслимая вещь — Рори обернулся к старику и спросил:

— А долго мне идти?

— Недолго, если ты знаешь, зачем идешь, — ответил ему пастух и снова задремал.

Тогда Рори, не медля ни секунды, поднялся на ноги, бросил взгляд на деревню и зашагал по узкой тропинке, которая, извиваясь, вела прямо к острым горным вершинам.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Рори наконец добрался до гор и начал свой подъем. И вот что странно: с каждым шагом котомка его становилась все легче и легче, покуда Рори совсем не перестал ощущать ее веса. «Дела», подумал он, но продолжал идти.

Так Рори брел и брел, по ущельям, по склонам водопадов и тропинкам, но усталости не чувствовал. Наоборот, каждый его шаг, казалось, придавал ему все больше сил. Он словно впитывал в себя все, что его окружало: горные суровые камни, бодрящий и почти ледяной воздух.

Но человеческому телу свойственно уставать, и к вечеру Рори почувствовал, что ему нужен отдых. Он забрел в пещеру и растянулся на голом полу во весь рост, блаженно улыбаясь. Никогда еще он не чувствовал себя настолько довольным.

Вдруг прямо перед входом в пещеру послышался какой-то громкий звук, словно раскаты грома. Рори, перепугавшись, подскочил, да тут же прижал к груди самое дорогое, что у него было — свою котомку. Так он сидел, трясясь как мышь и прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. А звук все продолжался, пока, наконец, перед входом вдруг все стихло, и прямо перед Рори возникло огромное и уродливое лицо горного великана!

— Вот оно! — проревел гигант, просовывая в пещеру свою огромную толстую руку с растопыренными пальцами, которые скребли по каменным стенкам и пытались ухватить Рори. А Рори старался увернуться от них, не выпуская котомку из рук.

— Глупый человечишко! — снова проревел великан, и вся пещера заходила ходуном, а с потолка посыпалась каменная крошка. — А ну отдай!

И тут гигант ухватил Рори за пиджак и выволок его наружу, хорошенько встряхнув, да так сильно, что Рори чихнул целый десяток раз.

А пока он чихал, он все-таки выпустил из рук драгоценную котомку, которую тут же подхватил великан и бережно достал из нее удивительной красоты каменное сердце.

— А ведь я помню тебя, — проворчал гигант, опуская Рори на землю, — еще твой отец ходил с тобой, совсем маленьким, в мои горы, нашел мое сердце и забрал с собой. Отдал тебе как подарок. Ишь чего удумал, деревенский дурак! Ну я-то тоже не глуп, взамен забрал твое, пока вы спали вон под тем валуном. Но, раз ты вернул мне мою пропажу, забирай свое, чужого мне не надо.

И с этими словами великан бережно протянул на своей огромной каменной ладони что-то ярко пылающее и вложил это прямо в руку Рори.

И, едва Рори коснулся его и вложил себе в грудь, по его телу стремительным потоком разлилась невиданная до этого радость. Он, словно заново родившись, жадно вдыхал свежий воздух, разглядывал узоры мха на камнях и прислушивался к журчанию горных ручьев.

— Ну, береги себя, — прогудел великан и помахал ему рукой, — я на тебя не в обиде. Ты же маленький совсем был, как голыш. Нашли пропажу, вот и славно. Бывай, Рори.

И великан словно бы растворился в горной гряде, а Рори только стоял и хлопал глазами.

На этот раз дорога заняла у него гораздо меньше времени, и Рори, казалось, не шел, а летел. Все ему теперь было в новинку: и пение птиц высоко в небе, и аромат цветов на лугу, и смех людей, которые попадались ему на пути. А еще он слышал за спиной голоса:

— Неужто это наш Рори?

— Рори Коннолли и улыбается? Что за чудо?

— Глядите, и правда, Рори!

А Рори радовался, и кивал, и улыбался каждому. Виданное ли дело — получить назад свое живое, человеческое, любящее сердце!

На подходе к дому он увидел, что Бидди хлопотала во дворе, и, ни секунды не раздумывая, тотчас сорвал полевых цветов и зашагал прямо к ней.

— Рори? — она выпрямилась, и он впервые за все время увидел, что волосы у нее каштановые, а в них — золотинка. — Рори и улыбается? Никак тебя подменили эльфы?

— Можно сказать, дорогая Бидди, что я заново родился, — отвечал ей Рори, вкладывая в ее нежную и теплую руку букет цветов, — и потому я приглашаю тебя отметить со мной день моего рождения.

И, разумеется, Бидди ответила ему согласием, и день выдался просто чудесным, как и все последующие дни. А великан — что же он? Он получил назад свое каменное сердце и вернулся к тому, чем занимаются все каменные гиганты, когда они счастливы — он уснул, и снился ему изумрудный мох, прозрачная вода и кучевые облака, путающиеся в пиках гор.