Ирландские сказки

Кеган и море

Корабль уверенно шел по морским волнам, разрезая их, словно нож резал шелк. Судно было совсем небольшим — капитан да с десяток матросов, но команда подобралась на славу — любой был готов подставить плечо другому.

Капитан был мужчиной средних лет с прищуренным тяжелым взглядом, небритым подбородком и неизменной трубкой во рту. По трубке бежала причудливая вязь — капитан утверждал, что выиграл трубку у торговца в одном из прибрежных пабов. И в самом деле, выглядела она очень искусно: дерево было полированным и отливало густым и потаенным красным цветом, а изогнута она была до того изящно, что напоминала застывший сгусток дыма, который не успел вовремя рассеяться в воздухе.

Но не о трубке капитана пойдет речь, а о моряке по имени Кеган. Плавал он с командой уже более десятка лет, потому что попал на корабль еще совсем юнцом, и с тех пор его неизменной спутницей была морская соль, оседающая на его губах и ресницах, да песни ветра, которые неизменно нашептывали ему в ухо о дальних странах, морских сокровищах и бледных девах, которые ждут его на скалах. С самого детства любимым занятием Кегана было тайком пробраться в какой-нибудь захудалый паб, потому что именно в таких неприметных местах, пахнущих рыбьими потрохами и крепким элем, всегда находился старик, который перебирал с выпивкой и рассказывал истории.

О, что это были за истории! Кеган обнаружил, что на свете существуют перевертыши шелки, которые могут обратиться в человека, что, если поддаться соблазнам русалок, то они утащат тебя на дно морское, и что, если дойти до конца радуги, в конце пути тебя непременно будет ждать котелок, доверху набитый золотом. И каждый раз Кеган с горящими глазами бежал назад на корабль, чтобы в очередной раз пересказать все эти чудные истории команде и капитану. Но, к чести команды, они не смеялись над мальчиком — только добродушно трепали его по непослушным лохматым волосам да приговаривали:

— Ну, Кеган, сколько чудес на свете! Глядишь, и тебе попадется твое.

И ему в самом деле попалось чудо. В одном из небольших приморских городков он повстречал девушку, торгующую выпечкой, и с тех пор не стало ему места на всей земле милее, чем этот город.

Девушку звали Калли, и у нее были пшеничные волосы, которые доходили ей до самой талии, завиваясь на конце. А еще у нее было усеянное веснушками лицо и самая добрая улыбка на свете. И, каждый раз, когда Кеган сходил на берег в этом городе, сердце его пело.

— Эх, Кеган, — говорил ему старик Фергус, забрасывая в море рыбацкую сеть, — пора бы тебе позвать свою красавицу замуж и завести семью. Море было, есть и будет, а людской век куда короче.

Но Кеган, хоть и любил Калли всем сердцем, и представить не мог, что будет проводить время не только в море, но и на земле. А между тем, сама Калли не раз заводила речь о семье — да только Кеган каждый раз от нее уходил, и тогда легкая тень пробегала по ее прекрасному лицу.

Корабль шел по морским волнам, а над головой Кегана темной плитой висело усеянное звездами ночное небо. Корабль шел мягко, точно крадущийся кот, и Кеган с легкостью предугадывал, когда его будет клонить вбок, а когда он вздыбится вверх, точно дикий пони.

— Эй, Кеган, — в темноте капитана видно не было, но моряк видел мерцающий огонек его трубки. — Шел бы ты спать, сынок. Время совсем позднее. Проклятый час.

— Сейчас иду, — отозвался Кеган и только хотел уйти с палубы, как вдруг услышал тихий и нежный голос, который позвал его по имени. Это был даже не звук — словно само море выдохнуло его имя. И Кегана пробрал страх.

Он хотел спросить, кто его позвал, но страх сковал его, не позволяя даже раскрыть рта. Он повернулся и тут же побежал в свою каюту, а море все так же нашептывало его имя, разбивая и дробя его в шелесте волн.

На следующий день Кегану хоть и было неспокойно, но он все отважился снова выйти на палубу. Ночь выдалась такой же спокойной, как и предыдущая, и Кеган было подумал, что все это ему померещилось, но в ночной тишине опять раздался еле слышный, вкрадчивый шепот, зовущий его по имени. И, хоть с большим усилием, но Кеган отвернулся от моря и вернулся в каюту, где просидел до утра, пока его била крупная дрожь.

Наутро старик Фергус заметил, что с Кеганом что-то неладно, и обратился напрямую к капитану.

— Не нравится мне, что творится с парнишкой, — проворчал он, ловко потроша свежую рыбу, и чешуя оседала у него на пальцах блестящими лепестками. — Он будто сам не свой, лица на нем нет. Ты бы поговорил с ним, а?

Капитан сделал длинную затяжку и помолчал, а затем ответил:

— Его зовет не море. Его зовет то, что в море. Фергус, этой ночью мы с тобой останемся на палубе и помоги нам, Господи, чтобы мы успели его спасти.

Фергус только кивнул и крепче сжал свой нож. Нож был добротный, с костяной ручкой и крепким прочным лезвием, которое с легкостью разрезало рыбьи потроха и кости, а также одежду и сухожилия тех недотеп, которые как-то вздумали очистить карманы Фергуса в темном переулке.

И вот, когда наступила ночь, капитан и Фергус остались на палубе, спрятавшись за ящиками и бочками. Капитан первым заметил неладное и тут же ткнул Фергуса под ребра, и оба во все глаза уставились на молодого Кегана, который пьяной походкой приближался к корме корабля.

А Кегану в ту ночь совсем не спалось, и дело было в том, что с каждой ночью шепот становился все настойчивее, все откровеннее. По правде, Кеган мог поклясться, что почти узнал, кто его звал, и потому он был уверен — нужно всего-навсего наклониться поближе к воде, и все станет ясно. Тогда-то он точно поймет, кому он так понадобился, но главное — наклониться как можно ниже.

Капитан и Фергус успели схватить его в тот самый момент, когда Кеган уже перегнулся через борт, и вдвоем они затащили его на палубу. А Кеган словно впал в оцепенение: он, трясясь, сидел на палубе и только вращал головой с округлившимися глазами, а потом закричал:

— Я узнаю, кто ты!

И тут же попытался снова кинуться за борт, да только у Фергуса была железная хватка, а под рукой капитана очень кстати и совершенно случайно оказалась прочная веревка.

Беднягу Кегана продержали связанным в каюте капитана до самого рассвета, а наутро капитан собрал команду и отдал приказ:

— Поворачивай. Отвезем его суженой, уж она точно приведет его в порядок.

И он выпустил изо рта облако дыма, который причудливым узором обрамил его лицо.

На всех парах корабль нес Кегана домой, назад к любимой Калли. Капитан и Фергус лично помогли ему спуститься с палубы и вызвались проводить его до дома.

Фергус неодобрительно косился на попрошаек и уличных зазывал и звучно сплевывал на мощеную улицу, забитую бездомными кошками, торговцами и очистками:

— И как в таком захолустье нашелся такой алмаз, ума не приложу.

— Ничего, — невозмутимо отозвался капитан, не выпуская изо рта трубку, — и нашему Кегану тут найдется дело. Главное, что рядом будет та, ради которой хочется просыпаться по утрам.

И вот они подошли к нужному дому и постучали в дверь. Капитан вышел вперед, и, как только дверь распахнулась, уже готовился спрашивать, где Калли, но вмиг осекся.

Дверь ему открыла заплаканная женщина с серым изможденным лицом, в котором с трудом можно было узнать некогда красивую и статную мать красавицы Калли. За спиной женщины тут же появился высокий мужчина с таким же измученным лицом, который бережно обнял жену за плечи и направил ее внутрь дома, а сам вышел на крыльцо и притворил дверь.

— Долго же ты добирался до дома, Кеган, — с горечью сказал он, глядя на капитана. — Слишком долго.

— Однако, позвольте, — капитан был в полнейшем недоумении. — Нас ведь не было от силы месяц. Что могло случиться за такой срок?

Мужчина сел на крыльцо и достал из кармана мятую папиросу, а потом глянул снизу вверх, приглашая присоединиться к нему. Поколебавшись, Фергус бережно опустил Кегана, который за все это время не промолвил ни слова, на землю, а сам сел рядом и тотчас вцепился ему в плечи, точно боялся, что он пустится прочь. Капитан же присел рядом с отцом Калли и разжег свою трубку.

— Что случилось, пока нас не было? — мягко спросил он, обращаясь в пустоту, которая разделяла в тот момент его и отца девушки. — Какое горе пришло в вашу семью?

— Вот наше горе, — кивнул мужчина на Кегана, и тот впервые за все время поднял на него глаза. — Калли любила его до смерти, все уговаривала осесть, жить вместе. Но ему было мало моря. Ему всегда было мало моря.

— Калли, — вдруг сказал Кеган и посмотрел прямо в море, которое плескалось перед ними, насколько хватало взгляда. — Калли!

— Ну, теперь-то она всегда будет с тобой, — с неожиданной горечью и злобой сказал ему отец той, которая бросилась в морские воды ради любимого, — теперь ты всегда будешь с ней!

Он моментально поднялся на ноги и ушел в дом, хлопнув дверью: этот звук оборвал приглушенный плач, который раздавался из дома.

— Капитан… — Фергус поднял на него рассеянный взгляд, — это что же выходит? Это что получается?

— Калли! — снова сказал Кеган и, уронив голову на руки, забился в глухих рыданиях.

Капитан помедлил с ответом, не спеша выводя пальцем по трубке одному ему видимые узоры.

— Пора назад, Фергус, — наконец ответил он. — Нам всем пора назад. Нам пора домой.

— А как же малец? — Фергус беспомощно посмотрел на Кегана, который прекратил плакать, но все не поднимал головы от колен.

И тут капитан наклонился к самому лицу Фергуса, и тот внезапно понял: капитан много, много старше его, и повидал гораздо больше, и в глазах его была мудрость и в глазах его была смерть. В глазах его были морские волны и бились они о скалы, в глазах его плясал ветер, в глазах его был вечный покой и в глазах его вихрились шторма.

И капитан сказал:

— Море — его дом, а дома его ждет любящая женщина. Но мы — его команда, и уйти мы ему не дадим.

С этими словами он обнял Кегана за плечи и помог ему подняться, а потом повел к самой кромке воды. Фергус наблюдал, как капитан бережно посадил Кегана на берег, что-то ему сказал и отошел, а Кеган коснулся воды рукой и снова зарыдал, а потом что-то заговорил, и слова его тонули в шелесте моря и криках чаек, а больше вокруг них ничего не было, потому что все остальное было неважно.

И вот, когда солнце окрасило воду своим багряным золотом, Кеган наконец встал на ноги, и, вдвоем с капитаном, они подошли к Фергусу.

— Ну что, старина, — обратился Кеган к нему, и голос у него звенел от напряжения и слез, — пора возвращаться на корабль.

И вся команда встречала их на палубе и хлопала по плечам, а Кеган слабо улыбался и кивал головой, изредка поглядывая на берег — туда, где он мог бы жить. А потом он смотрел на воду — туда, где всегда был счастлив.

С тех пор море больше не звало Кегана, но он все равно частенько проводил вечера на палубе в одиночестве, разглядывая рябь да переменчивые отражения звезд на воде. А капитан тайком наблюдал за ним, все так же куря свою трубку и вспоминая обещание, данное Кеганом на берегу.

— Я всегда буду с тобой, Калли, — говорил в тот день Кеган, и голос его был тверд, — я проживу эту жизнь за нас двоих, но проведу ее в море, и в этом я тебе клянусь.

И, когда трубка догорала, Кеган возвращался в каюту, а капитан еще некоторое время смотрел на воду, которая по мере приближения рассвета успокаивалась.

— Доброй ночи, Калли, — говорил капитан, бережно пряча трубку в карман. — Доброй ночи.

И он уходил к себе, оставляя за тонкий девичий шепот, тонущий в шелесте волн.