История разведывательных служб Израиля

12 ВЕК АВАНТЮРИЗМА

2 июня 1980 г. тишина жаркого летнего утра на Западном берегу была разорвана тремя взрывами, которые одновременно крепко встряхнули тела троих палестинских мэров. Яркий и популярный Басам Шака из Наблуса, по-английски элегантный Карим Халапфф из Рамаллы и скромный Мухаммад Тавиль из Эль-Бирех чудом уцелели при взрывах бомб, заложенных в их автомобили.

Весь мир выразил негодование и симпатии к политикам, получившим серьезные ранения, при этом многие не скрывали своей убежденности в том, что за этими взрывами стоял Израиль. Израильская армия начала расследование инцидентов, в то время как Бегин отрицал всякую связь официальных властей с этими актами. Многие израильтяне высказывали предположения, что нападение на мэров было совершено самими палестинцами. Было известно немало случаев, когда радикальные группировки уничтожали арабов, считавшихся слишком умеренными или слишком близкими к Израилю.

Директор «Шин Бет» Аврахам Ахитув, однако, считал, что покушение скорее всего было организовано евреями. Расследование в этом направлении неизбежно должно было привести к спорным территориям на Западном берегу. Ультранационалисты из числа поселенцев имели и средства и мотивы для организации такого покушения. Высокий технический уровень взрывных устройств, а также отсутствие отпечатков пальцев и других материальных следов заставляли достаточно серьезно отнестись к подпольной группировке, организовавшей взрывы, это был вызов системе, независимо от политических мотивов.

Ахитув встретился с Бегином и попросил разрешения внедрить агентов в среду еврейских поселенцев. В 1950— 1970-х годах сеть тайных осведомителей в сочетании с подслушиванием телефонов очень эффективно использовалась против левоэкстремистских еврейских группировок в Израиле. Руководство «Шин Бет» всегда считало, что левацкие группировки были податливы к внешним влияниям как со стороны советской разведки, так и со стороны арабов. Однако после войны 1967 года на первый план в качестве угрозы внутренней безопасности вышли группировки ультраправого толка. У них появился какой-то мессианский комплекс: религиозный фанатизм, крайний национализм, замешенный на непримиримой ненависти к палестинцам.

«Шин Бет» получила полную свободу в проведении слежки за одной из правых организаций, партией «Ках» раввина Меира Кахане. Эта партия была преемницей созданной Кахане в США «Лиги защиты евреев». Политическая платформа «Ках» сводилась к изгнанию всех арабов из Израиля и с оккупированных территорий. Агенты «Шин Бет» проникли в партию Кахане и стали регулярно сообщать обо всех планах. Они могли своевременно предупредить, если какой-то безумец пойдет на экстремистские действия, связанные с убийством политических противников. Время от времени на базе этой агентурной информации члены партии «Ках» подвергались арестам.

В тот же период были арестованы и члены других мелких группировок, нападавших на арабов и даже планировавших взрывы мечетей и других мусульманских святынь в Иерусалиме. Многие ортодоксальные евреи считали, что к приходу Мессии все мусульманские мечети должны быть разрушены, потому что он построит «третий Святой храм» на месте златоглавых мечетей Омар и эль-Акса и только после этого начнет спасать мир.

«Шин Бет» добилась успеха в отношении так называемых «твердолобых», но встретилась с немалыми трудностями, когда дело дошло до поселенцев. Многие из них считались трудолюбивыми патриотами и имели тесные связи с Бегином и партией «Ликуд».

Как и опасался Ахитув, премьер-министр запретил внедрять агентов в среду поселенцев Западного берега. Профессиональные стандарты безопасности и разведки были принесены в жертву политическим соображениям.

Это уже был совсем не тот Бегин, который пришел к власти в 1977 году. Пойдя на компромисс и заключив мир с Египтом, Бегин обеспечил себе титул миротворца. «Настоящий» Менахем Бегин — ярый националист и демагог — решил сменить свой прежде умеренный имидж. К 1980 году, когда он вместе с харизматическим лидером Египта Анваром Садатом совершил исторический прорыв, он уже находился под сильным влиянием генерала Ариеля Шарона.

Известный среди своих друзей и врагов как «Арик», Шарон обладал большим обаянием. Ариель Шейнерман появился на свет в 1928 году на ферме к северу от Тель- Авива и был воспитан на социалистических догмах. Позже он взял себе имя на иврите Шарон и всю свою жизнь провел в среде лейбористов, где доминировали идеи сионизма.

В период обязательной военной службы он проявил себя смелым и способным человеком и решил стать профессиональным военным. Во время войны 1948 года Шарон был ранен, но вернулся в строй и в 1953 году принял участие в создании наводившего страх подразделения «101», которое стало прообразом элитных подразделений спецназа «сайерет». Созданное как ответ палестинским террористам, подразделение «101» насчитывало всего 45 человек и просуществовало недолго, но, по словам Шарона, «эти пять месяцев оказали решающее воздействие на борьбу Израиля с терроризмом».

«Наша группа всегда была готова нанести ответный удар», — вспоминает Шарон, который водил свою группу на арабские территории с карательными рейдами. Бойцы этого подразделения «101» были грубы, жестоки и обожали Шарона. Самая бесславная страница в истории этого подразделения была связана с рейдом на иорданскую деревню Киббия ночью 14 октября 1953 г. В ответ на убийство еврейской женщины и ее двоих детей подразделение «101» при поддержке регулярных частей вошло в деревню, имея с собой большое количество взрывчатки. Израильтяне взорвали 50 домов. Большая часть из 1500 жителей деревни разбежались, но в результате взрывов погибли 69 человек, включая прятавшихся в домах женщин и детей. Через несколько лет после этого инцидента, вызвавшего сильный международный резонанс, Шарон говорил о нем как о намеренной «трагедии», которая привела к потерям среди гражданского населения.

Осуждение со стороны Организации Объединенных Наций и других авторитетных международных кругов заставили Израиль распустить подразделение «101» и превратить его в обычную парашютную часть. Однако произошедший инцидент не повредил репутации Шарона, он был назначен командующим парашютно-десантными войсками с неплохом перспективой со временем стать начальником штаба армии.

Его парашютисты не только прыгали с самолетов. Шарон называл их «нетрадиционными антитеррористическими силами», которые в 1971 году предприняли попытку ликвидации терроризма на оккупированной территории сектора Газа. Израильтяне переодевались в арабскую одежду и иногда с целью проникновения в палестинское подполье выдавали себя за борцов арабского Сопротивления. За 7 месяцев, по подсчетам самого Шарона, его люди убили 104 и арестовали 172 палестинца.

Шарону, однако, не удалось занять высший армейский пост. У него было много друзей, но еще больше врагов. Разочарованный Шарон вышел в отставку по иронии судьбы за месяц до начала войны Йом киппур 1973 года.

С началом боевых действий он немедленно вернулся на военную службу, помог израильской армии преодолеть неудачи начального периода и глубоко продвинулся на территории Синайского полуострова, где его застало прекращение огня. После этого Шарон решил конвертировать свой военный успех в политический капитал. В лейбористской партии уже было достаточно много генералов, и он решил подобрать себе такую партию, где мог бы играть первую скрипку. Шарон стал членом либеральной партии, бывшем, несмотря на свое название, партией правого толка.

С неукротимой энергией Шарон сумел в короткий срок убедить руководителей нескольких разрозненных правых оппозиционных групп объединиться под одной «крышей», которая получила название «Ликуд», что на иврите означает «объединение» или «единство». Не прошло и четырех лет, как Шарон стал свидетелем прихода к власти созданной им организации.

После победы «Ликуда» на выборах 1977 года Шарон занялся совершенствованием тактики политических баталий в правительственном бюрократии. Со своим опытом военного он отлично понимал важность и необходимость контроля над разведсообществом. Разведка дает информацию, а информация означает власть. Отставному генералу разведка представлялась как государство в государстве, со своей внешней политикой, способное оказывать влияние на внутреннюю и оборонную политику. Поэтому Шарон проявлял особый интерес к достижению такой автономии.

Зная, что Бегин намеревался доверить портфель министра обороны бывшему командующему ВВС генералу Эзеру Вейцману, который был основным стратегом, обеспечившим победу «Ликуда» на выборах, Шарон решил выдвинуть себя на новую должность — министра по разведке. Лет 10 назад такие предложения уже высказывались, когда на аналогичный пост предполагалось назначить генерала Игала Аллона, но решение так и нс было принято. Шарон надеялся, что новому министерству будут подчинены все разведывательные службы, в том числе выведенный из состава министерства обороны «Аман».

Бегин отверг предложение Шарона и сделал его министром сельского хозяйства. Герой войны использовал этот пост для перехода в наступление: нашел средства для строительства израильских поселений на оккупированных территориях, которые он называл «фактами на земле», бросая таким образом вызов всему миру, считавшему неизбежным возврат арабам захваченных территорий. В ожидании лучших возможностей Шарон внимательно наблюдал за ссорой между премьером и руководителем «Шин Бет» Ахитувом по поводу взрывов автомашин мэров в 1980 году.

Бегин блокировал требования Ахитува о проведении более тщательного расследования очевидной вспышки еврейского терроризма, и Ахитув уже стал подумывать об уходе в отставку. Вместе с тем шеф «Шин Бет» знал, что его внезапная отставка приведет к серьезной дезорганизации работы службы внутренней безопасности и вызовет политическую бурю, которая никому не принесет пользы. Он решил пожертвовать своей профессиональной гордостью и остаться еще на один год.

Когда Ахитув в 1981 году наконец ушел со своего поста, в разведсообществе открыто стали говорить, что его главная ошибка заключалась в попытке выпросить у Бегина разрешение на ведение агентурной работы в среде поселенцев. Руководители разведсообщества считали, что Ахитув, видя проявление насилия и возникновение экстремистских группировок в израильском обществе, мог и должен был принять самостоятельное решение о создании осведомительной сети среди еврейских поселенцев на Западном побережье.

Из-за отсутствия достоверной информации об инциденте со взрывами автомобилей арабских мэров «Шин Бет» и вооруженные силы не могли предпринять серьезных шагов по пресечению насильственных действий со стороны «еврейского подполья». В июле 1983 года несколько еврейских поселенцев Западного берега, переодевшись в арабскую одежду, ворвались на территорию Исламского университета в Хеброне и расстреляли троих палестинцев. Это преступление также оставалось нераскрытым до мая 1984 года.

В мае 1984 года ситуация достигла критической точки. Израильская полиция в Иерусалиме обнаружила сразу 12 бомб, подложенных в арабские автобусы в Восточном Иерусалиме, в которых находились женщины и дети. Чудом удалось избежать кровавой бойни, и на этот раз «Шин Бег» смогла нанести ответный удар. Взрывчатка в зарядах была того типа, что применялась в израильской армии, и это указывало на возможную связь террористов с солдатами или резервистами, имеющими доступ к арсеналам.

К этому времени агентура, внедренная в «еврейское подполье», уже начала давать отдачу, и «Шин Бет» знала, кого надо было арестовывать. Бегин в 1983 году ушел в отставку, и новый шеф «Шин Бет» Аврахам Шалом, ранее являвшийся заместителем Ахитува, принял решение довести расследование до логического конца. Было установлено, что террористическая организация насчитывала в своих рядах около двух десятков еврейских поселенцев, ставивших целью уничтожение палестинцев. «Шин Бет» обращалась с арестованными еврейскими террористами несколько мягче, чем с арабскими террористами, но тем не менее все они признались в совершенных преступлениях, были преданы суду и приговорены к тюремному заключению.

Если Бегина можно критиковать за нерешительность в отношении еврейских экстремистов, то в отношении угроз из-за рубежа он действовал беспощадно. Заключение мира с Египтом нисколько не смягчило его, и он доказал это в 1981 году. 4 июня этого года израильские самолеты «F-15» и «F-16» уничтожили иракский ядерный реактор в районе Багдада. С военной точки зрения это была безусловно успешная операция, которая продемонстрировала, что Израиль обладал превосходной разведкой и мог наносить удары на значительном удалении от своей территории.

Предыстория этой операции показывает, сколь велико было влияние разведки на бесстрашную внешнюю политику Бегина. «Моссад» и «Аман» наблюдали за иракским реактором с того момента, как стало известно о намерении Ирака приобрести его у Франции. Мысль о том, что арабское государство — особенно радикальный Ирак — сможет получить ядерное оружие и угрожать еврейскому государству, лишала сна израильских руководителей.

В ноябре 1975 года Франция дала согласие на поставку в Ирак двух реакторов: одного — небольшого для исследований и второго — мощностью 70 мегаватт. Иракцы назвали этот проект «Таммуз» по имени ханаанского бога и арабскому названию месяца, в который партия БААС в 1968 году пришла к власти.

До момента прихода Бегина к власти в 1977 году Израиль пытался дипломатическими средствами затормозить ядерную программу Ирака, отговаривая Францию, Италию и Бразилию от выполнения обещаний по поставкам в Ирак материалов, оборудования и технологической информации, связанной с проектом «Таммуз». Израиль также попросил вмешаться Соединенные Штаты, надеясь, что линия президента Картера на укрепление режима нераспространения ядерного оружия может повлиять на Францию. Однако эта «тихая дипломатия» оказалась бесплодной. Строительство реактора около Багдада продолжалось быстрыми темпами.

Бегин решил радикально изменить свою политику. Он вызвал к себе руководителей разведывательных служб и заявил, что отныне уничтожение реактора в Ираке будет рассматриваться как одна из высших национальных целей Израиля. Бегин приказал не жалеть сил для сбора информации о реакторе «Таммуз»: о темпах его строительства и сотрудничестве Ирака с другими странами в этом вопросе.

Бегина больше чем любого израильского лидера преследовали воспоминания о нацистском Холокосте. Он считал уничтожение шести миллионов евреев не просто фактом истории, но явным предупреждением о существующей опасности. Израильский премьер выдвинул новую доктрину: Израиль не позволит ни одному арабскому государству приобрести наступательный ядерный потенциал.

Тайные батальоны Бегина включились в работу. В начале апреля 1979 года во французский Тулон различными маршрутами прибыла группа израильских агентов. Их объектом был большой склад в приморском городе Ла Сейн-сюр-Мер, где дожидались отправки в Ирак два крупных блока для реактора. Французские власти позже заявили, что это была высокопрофессиональная работа: мощные заряды взрывчатки были прикреплены прямо к блокам реактора, взрыватели установлены на 3 часа утра и в момент взрыва — никаких следов организаторов этой диверсии.

Ответственность за взрыв взяла на себя французская экологическая группа, но ее никто не принял всерьез. Французская контрразведка довольно быстро установила, что диверсия была совершена в интересах Израиля и исполнителем, скорее всего, был «Моссад».

Бегин рассчитывал на то, что Франция воспользуется инцидентом для того, чтобы прекратить сотрудничество с Ираком, но его надежды не оправдались. Французское правительство заявило, что оно выполнит свои обязательства перед Ираком и поставит ему новые блоки взамен уничтоженных взрывом.

Бегин решил прибегнуть к крайним мерам: применить против Ирака военную силу. Вместе с начальником генштаба Рафулем Эйтаном Бегин приказал «Моссаду» и «Аману» изучить вопрос о возможности уничтожения реактора под Багдадом силами диверсионных групп «сайерет». Одновременно Эйтан приказал ВВС на основе имевшейся разведывательной информации построить полномасштабную модель реактора.

В ходе подготовки нападения на реактор между руководителями Израиля стали возникать серьезные разногласия. Рейд на Багдад, самый протяженный из когда-либо проводившихся израильскими ВВС, планировался как раз в период подготовки к парламентским выборам. За несколько недель до выборов, назначенных на 7 июня 1981 г., лидер оппозиции Шимон Перес и бывшие генералы, входившие в лейбористскую партию, от своих коллег в разведке и вооруженных силах узнали о планах нанесения удара по Ираку. Перес потребовал, чтобы Бегин отказался от нападения. В частном порядке лидеры лейбористской партии признавали, что нанесение удара по реактору могло повысить авторитет партии «Ликуд» и шансы ее лидера Бегина на выборах.

Некоторые влиятельные руководители разведсообщества тоже выступали против нанесения удара. Шеф «Моссада» Ицхак Хофи и глава «Амана» Шломо Газит считали, что до пуска реактора и до того времени, когда он станет представлять реальную опасность, оставалось еще очень много времени. Большая часть представителей разведсообщества выступала за продолжение наблюдения за реактором и использование дипломатических каналов, предостерегая, что бомбардировка Багдада может вызвать прекращение ирано-иракской войны и объединение их сил против Израиля как раз в тот момент, когда война в Персидском заливе была на руку Израилю. Кроме того, такого рода военная акция Израиля, несомненно, вызвала бы широкое осуждение в мире.

С другой стороны, сильная коалиция членов «Ликуда» в составе кабинета министров, возглавляемая Ариелем Шароном, выступила в поддержку генерала Эйтана и его варианта воздушной бомбардировки реактора. Премьер- министр сам был горячим сторонником этого плана, и руководитель «Амана», чувствуя его поддержку, с большим энтузиазмом и тщательностью готовил эту операцию. Воздушный налет был осуществлен в полном соответствии с планом за три дня до выборов. Блок «Ликуд» снова победил, и Бегин остался премьером на второй срок.

Оказалось, что оценка Бегином, Шароном и Эйтаном возможной международной реакции оказалась верной, а тревожные предостережения на этот счет Переса, Газита и Хофи не сбылись. В дипломатическом плане Израиль не потерпел ущерба, отчасти потому, что США и Советский Союз с облегчением встретили весть о разрушении ядерной «вавилонской башни» в Багдаде. Еще более важным было то, что новый президент Франции, социалист Франсуа Миттеран использовал этот факт для свертывания сотрудничества Франции с Ираком в ядерной области. Франция решила не восстанавливать Ираку разрушенный Израилем реактор.

После победы «Ликуда» в 1981 году рейд на Багдад стал критерием нового подхода Бегина к вопросам внешней политики. Премьер-министр стал более авантюрным и агрессивным в вопросах обороны Израиля, и даже некоторые члены его собственного кабинета удивлялись его готовности идти на риск.

Ясным выражением внешнеполитической тональности второго срока премьера стало назначение Шарона министром обороны. Больше года Бегин упрямо держал генерала Шарона на посту министра сельского хозяйства. Не желая предоставлять Шарону этот вожделенный пост, он даже некоторое время сам был министром обороны своего правительства, после того как Эзер Вайцман ушел в отставку в знак протеста против нового, более агрессивного курса. Бегин как-то высказался совсем не в шутливом тоне, что в тот день, когда Шарон станет министром обороны, он окружит резиденцию премьера танками.

Для Шарона пост министра обороны был заветной мечтой, но не пределом. Он еще не оставлял надежды прибрать к рукам разведсообщество.

Ему уже удалось убедить Бегина назначить своего старого приятеля Рафи Эйтана на пост советника премьера по антитерроризму. В отличие от начальника штаба армии Рафуля Эйтана, Рафи Эйтан был опытным разведчиком, самым крупным достижением которого было похищение в 1960 году Адольфа Эйхмана.

Рафи Эйтан был известен в кругах разведки как «Вонючий Рафи», но не из-за «грязных» дел разведки, а из-за того, что во время войны 1948 года во время одной миссии по линии организации «Палмах» ему пришлось долго пробираться через канализацию. Эйтан родился в 1926 году в кибутце «Айн Харод» в долине Джезрил. Однажды, вернувшись из кино, он. заявил матери: «Я хочу быть шпионом, как Мата Хари». Спустя несколько десятилетий он мог бы более точно назвать свой идеал для подражания — Джеймс Бонд. Детские фантазии Эйтана стали реальностью, потому что уже с 12 лет он начал участвовать в подпольной деятельности «Хагана».

В день провозглашения независимости Израиля, 15 мая 1948 г., он был ранен и вскоре пришел на службу в армейскую разведку. После войны Иссер Харел привлек его в кадры совместного оперативного подразделения «Моссада» и «Шин Бет». Формально Эйтан служил в «Шин Бет» с 1950 по 1953 год, а затем перешел в «Моссад», где занял пост начальника оперативного департамента. Эйтан принимал участие практически во всех громких операциях израильской разведки. Когда вешали Эйхмана, Эйтан был одним из свидетелей. Последние слова нацистского военного преступника: «Надеюсь, ты скоро последуешь за мной» — были обращены к Эйтану.

Этот ветеран разведки решил уйти в отставку в 1972 году, когда ему стало ясно, что у него нет шансов сменить директора «Моссада» Цви Замира на этом посту. У Эйтана были острые оперативные и личные конфликты с Замиром, а позже — с его преемником Хофи, когда Эйтан выступал в роли консультанта. Эйтан практически стал разделять взгляды Шарона на то, что «Моссад» нуждается в реформировании, его нужно призвать к порядку и даже ослабить.

В 1972 году в возрасте 46 лет Эйтан решил попробовать себя в бизнесе: от разведения тропических рыбок до сделок в области земельных участков на Западном берегу. Но, как и большинство его предшественников, решивших обменять плащ п кинжал на цивильное платье, Эйтан потерпел фиаско. Шарон успел вступиться за своего друга и в 1978 году вернул его на правительственную службу в качестве эксперта по антитерроризму: координационный пост на периферии разведсообщества, не дававший никаких властных полномочий.

Шарону также удалось откопать в министерстве обороны сокровище, известное как «Лакам» или «Бюро научных связей», о существовании которого было известно всего нескольким лицам. Человек аккуратный и систематичный, Шарон тщательно изучил историю «Лакама», отраженную в секретных досье министерства, и отметил, что агентство превратилось из органа по охране реактора в Димоне в более многоплановую службу, активно добывавшую материалы, представлявшие интерес для обороны Израиля.

В министерстве обороны и разведсообществе директор «Лакама» Биньямин Бламберг имел репутацию гения, хотя никто не знал точно круг его обязанностей. Шарон также отметил, что «Лакам» превратился почти в частное предприятие, которое делало то, что считало нужным, и ни перед кем не отчитывалось.

Когда руководители разведсообщества запрашивали у «Лакама» отчет о его деятельности, Бламберг просто игнорировал эти запросы. Министр обороны Моше Даян всегда поддерживал сверхсекретное «Бюро научных связей», но никогда не интересовался, чем конкретно оно занимается. Ответственность за «Лакам» он переложил на своего заместителя генерала Цви Зура. Генерал, занимавший в начале 1960-х годов пост начальника штаба армии, предоставил Бламбергу полную свободу действий. Этот либерализм пошел еще дальше, когда после 11-летнего перерыва в министерство обороны вернулся Шимон Перес, который сменил Моше Даяна после унизительных поражений во время войны Йом киппур.

Некоторые израильтяне, знавшие о существовании «Лакама», жаловались, что Бламберг был слишком благосклонен к своим друзьям, снабжал их информацией и предоставлял им возможности для обогащения. Ходили слухи о том, что и сам Бламберг наживался, хотя многим был известен его аскетический образ жизни. И все-таки руководство министерства обороны считало необходимым провести проверку жалоб в отношении «Лакама».

После прихода к власти правого блока «Ликуда» во главе с Бегиным давление на Бламберга усилилось. Считалось, что он слишком тесно связан со старой лейбористской «гвардией».

Заместитель министра обороны, член «Ликуда» генерал Мордехай Зиппори подозревал, что некоторые операции «Лакама» были связаны с «отмыванием» денег лейбористской партии. В 1979 году он пытался уговорить своего шефа Эзера Вейцмана уволить Бламберга, ссылаясь на то, что тот неуправляем. Вейцман провел совещание и добился обещания Бламберга чаще и полнее информировать Вейцмана о работе «Лакама».

Шарон внимательно изучил историю «Лакама», послушал своих советников и более серьезно, чем его предшественники, отнесся к критике в адрес Бламберга. Это были не просто жалобы недовольных, а серьезные обвинения, исходящие от самих работников «Лакама» и подкрепленные доказательствами того, что «Лакам» «отмывал» для лейбористской партии денежные средства сомнительного происхождения.

Шарон мог бы уволить Бламберга и без какого-то особого предлога. Он уже решил, что во главе этой службы в любом случае должен стоять человек «Ликуда», но теперь у него появился и конкретный повод. Слухи, порочившие репутацию Бламберга, нарастали как снежный ком, и хотя по большей части они были беспочвенными, это облегчало задачу его увольнения. Увольнение Бламберга после 30 лет работы в разведке и 20 лет пребывания на посту директора «Лакама» вызвало бурю в разведсообществе, но в прессу не просочилось ни слова.

На освободившийся пост Шарон тотчас же назначил своего друга Рафи Эйтана. Впервые со времени Рувена Шилоя, если не считать девяти месяцев, в течение которых Меир Амит занимая два поста, один из руководителей израильского разведсообщества не только занял две должности, но и одновременно оказался в подчинении двух различных начальников. Как советник по антитерроризму он подчинялся Бегину, а как руководитель «Лакама» — Шарону.

Установление контроля над «Лакамом» стало важным этапом усилий Шарона по завоеванию им господствующего положения в комплексе разведки и безопасности. Однако на его пути все еще стояли две независимые организации: «Моссад» и «Шин Бет». Шарон понимал, что ни один премьер не откажется от своего права контроля за этими двумя спецслужбами, но надеялся, что ему удастся убедить Бегина заменить их руководителей. Особенно ему хотелось добиться снятия главы «Моссада» Ицхака Хофи.

Враждебное отношение Шарона к Хофи вытекало не только из различий в подходе к проблемам политики, обороны и разведки. За этим стояла долгая история взаимной личной неприязни. После Суэцкой кампании 1956 года командиры четырех батальонов парашютной бригады подняли «бунт» против комбрига, полковника Ариеля Шарона. Лидером «бунтовщиков» был его заместитель, подполковник Ицхак Хофи. Против комбрига было выдвинуто обвинение в трусости и в том, что он только разглагольствовал о роли командира, но никогда не водил своих людей в атаку, а предпочитал отсиживаться в тылу.

Шарон и «бунтари» вынесли свой конфликт на рассмотрение двух нейтральных офицеров, но те не смогли прийти к единому мнению. Этот странный эпизод много лет держался в секрете, по Шарон обладал хорошей памятью и не забыл мятеж Хофи.

Шарон решил воспользоваться уникальной возможностью и расквитаться с Хофи. Уничтожение иракского реактора создавало хороший повод. Хофи выступал против проведения этой операции и тем самым вызвал недовольство Бегина.

Однако шеф «Моссада» не стал пассивно ждать атаки Шарона. Хофи исходил из того, что через год завершится 8-летний период его пребывания на посту директора «Моссада», самый продолжительный срок пребывания в этой должности одного человека со времен Иссера Харела. Время отставки приближалось, и Хофи, вместо того чтобы занять бюрократическую оборону, сам яростно ринулся в беспрецедентное нападение.

18 июня 1981 г. Хофи, не спросив разрешения Бегина, впервые в истории израильской разведки дал интервью израильской газете «Гаарец» как анонимный шеф «Моссада».

Хофи заявил, что политикам пора прекратить извлекать дивиденды из рейда на Ирак. Он особо отметил, что многочисленные утечки информации, связанной с этой акцией, приносят огромный вред и создают угрозу потери источников информации и могут отрицательно сказаться на внешних связях Израиля.

Естественно, что это вызвало вопрос, кого конкретно шеф «Моссада» имел в виду. Некоторые близкие к Хофи журналисты получили ответ: по их словам, он имел в виду самого Шарона и его ближайшего друга журналиста Ури Дана.

Как и следовало ожидать, Шарон ответил Хофи тем же. Дан сам опубликовал в газете статью с яростными нападками на анонимного шефа «Моссада» и утверждениями, что интервью он дал по заказу лейбористов, назначивших его на этот пост.

Дан также заявил, что Хофи поддерживал постоянный контакт с лидерами лейбористской партии, снабжал их секретной информацией и в то же время вводил в заблуждение премьера Бегина, докладывая ему неверную информацию об иракском реакторе. Журналист из «Маарив» прямо призвал Бегина уволить директора «Моссада».

Премьер-министр оставил без внимания призыв журналиста, хотя многим было известно, что за этой статьей стоял Шарон и сам Бегин был недоволен несанкционированным интервью Хофи. Статью Дана сочли слишком злой, тенденциозной и вносящей политический раскол. Издатели «Маарив» высказали недовольство, и Дан ушел из газеты на новую работу: он стал советником Шарона и пресс- атташе министерства обороны.

Но Хофи по-прежнему возглавлял «Моссад». Как опытный военный тактик Шарон видел, что фронтальная атака не дает результата, и изменил свой подход. Он стал организовывать различные «форумы», главным образом неофициальные аналитические группы, в которые входили как государственные чиновники, так и частные граждане. Политические противники называли эти встречи в министерстве обороны «двором Арика».

Участники этих быстро набиравших политический вес групп включали Рафи Эйтана; бывшего ответственного сотрудника «Моссада» Рехавью Варди, которого Шарон назначил «координатором» на оккупированных территориях; генерал-майора Аврахама Тамира, помощника министра по вопросам планирования и стратегии; торговца оружием и ветерана «Амана» Яакова Нимроди; и время от времени — Кимче, ветерана африканских операций «Моссада», занимавшего второй по старшинству пост в «Моссаде» до своего перехода на должность генерального директора министерства иностранных дел.

Кимче четверть века прослужил в «Моссаде» и всегда мечтал возглавить это агентство. В конце 1970-х годов Кимче решил, что у него появился отличный шанс, поскольку Бегин, судя по всему, рассматривал его как естественного преемника Хофи. Однако Хофи не был настроен на такое развитие событий. Он был крайне недоволен чрезмерной независимостью Кимче, который часто действовал так, будто вся организация состояла только из него одного. Он часто отправлялся в какие-то таинственные зарубежные поездки, о которых не было известно даже директору. В «Моссаде» Кимче имел кличку «человек с чемоданом». Хофи также обвинил Кимче в том, что он понапрасну тратит деньги, но Кимче отвергал все обвинения, правда, в конце концов у него пропало желание оставаться там, где никто не хотел его видеть, и в 1980 году он ушел в отставку.

Кимче принял предложение своего бывшего коллеги по службе в «Моссаде» Ицхака Шамира и стал генеральным директором МИД Израиля, не оставляя, однако, своей мечты когда-нибудь занять пост директора «Моссада». Он сохранял связи со своими старыми коллегами и был в курсе того, что происходило в агентстве.

Тем временем Рафи Эйтан, другой ветеран «Моссада» с аналогичными амбициями, начал расширять сферу деятельности «Лакама». Круг интересов этого таинственного агентства не ограничивался «научными связями», и Эйтану удалось добиться 10-кратного увеличения того, что профессионалы разведки зовут «разведывательной отдачей». Если во времена Биньямина Бламберга «Лакам» выпускал около двух сотен документов в год, то при Эйтане эта цифра выросла до двух тысяч.

За рубежом «Лакам» начал действовать в «серой зоне», которая в принципе была исключительной сферой деятельности «Моссада». Эйтан также постоянно оказывался в состоянии конфронтации с «Моссадом», когда начинал выступать в своей второй роли — советника премьер-министра по антитерроризму.

Хофи, со своей стороны, выражал крайнее недовольство независимостью Эйтана, жаловался на него самому премьеру и коллегам в комитете «Вараш».

Другой хорошей новостью для Шарона, пришедшей из разведсообщества, стало известие о смене руководства в «Шин Бет». Аврахама Ахитува отправили в отставку, и его место занял Аврахам Шалом. Это был старый друг Рафи Эйтана, который вместе с ним участвовал во многих операциях, включая похищение Эйхмана. Шарон и Шалом были настроены на одну волну по многим вопросам.

Шарона также радовала вероятность того, что еще один его союзник может возглавить «Моссад». Генерал-майор Екутиель (Куги) Адам, кадровый военный, который принимал участие в ряде совместных проектов с разведкой, был твердым кандидатом Бегина на пост директора «Моссада». В 1950-х годах Шарон и Адам служили вместе в парашютных войсках.

Чувствуя уверенность в своих силах, Шарон проявлял заинтересованность в разработке новых формулировок в области внешней и оборонной политики. В декабре 1981 года новый министр обороны выступил с программной речью, в которой провозгласил, что оборонительные интересы Израиля выходят за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента.

Шарон не ограничился словами. Он пытался реализовать свои взгляды через различные военные и внешнеполитические проекты.

Вскоре «Моссад» столкнулся с независимыми действиями друзей Шарона: бывшего агента «Моссада» Нимроди и его делового партнера Ала Швиммера, ранее возглавлявшего израильскую корпорацию «Израель эйркрафт индастриз». Их деловая активность часто сводила их с арабскими коммерсантами и политиками, а главным советником и каналом в высшие эшелоны власти Израиля был Шарон.

Нимроди, потерявший миллионы долларов в Иране, когда исламские легионы аятоллы Хомейни свергли шаха Ирана, продолжал лоббировать западные интересы в Тегеране. Как признанный эксперт по этому региону он надеялся вернуть Западу рынок Ирана с его 45-миллионным населением, попутно намереваясь возвратить свои капиталы. Он считал себя образцовым патриотом, но границы, разделявшие личные интересы Нимроди и интересы государства Израиль, часто были размыты.

Нимроди и Швиммер познакомились с саудовским миллиардером Аднаном Кашоги, сотрудничали с ним в ряде коммерческих сделок и с удовольствием обменивались идеями о путях ближневосточного урегулирования. Все трое верили в сосуществование через капиталистическое сотрудничество. Связь с Кашоги помогла Нимроди получить секретный документ политического характера, подготовленный наследным принцем Фахдом. Для Нимроди это было крупным достижением, что, естественно, не обрадовало «Моссад», который обвинил его в том, что он «путается под ногами» и «мешает работать».

Документ, известный под названием «План Фахда», впервые поднимал вопрос о возможности саудовского признания Израиля как государства. Нимроди привез этот документ в Израиль еще до того, как он был опубликован в Рияде. Его агитация по этому поводу была вполне понятна, поскольку он постоянно подчеркивал, что саудовцы в обмен на мир и взаимное признание арабов и израильтян добивались лишь права поднимать саудовский государственный флаг над святыми местами в Восточном Иерусалиме как символ ответственности Саудовской Аравии за охрану святых мест, как это делалось в Мекке и Медине.

Премьер Бегин, однако, был разгневан. Ему не понравилось, что Нимроди попытался представить этот документ как программу умеренного толка. Бегин отвергал малейшие намеки на то, что Израиль может пойти на какое-то ограничение своего суверенитета в отношении всего Иерусалима, и просто отказался вникать в детали этого документа. По мнению Бегина, Фахд излагал старую позицию арабского экстремизма, добивавшегося от Израиля отказа от тех земель, которые Бенин считал исконной еврейской родиной.

Однако история с саудовским документом была пустяком по сравнению с головокружительным планом, который возник в ходе зарубежных поездок означенных лиц в 1981–1982 годах. Эта была целая сеть тайных контактов иранско-суданского плана, связывавшая Израиль с Саудовской Аравией и их многосторонними интересами в Северной Африке.

Нимроди вместе с Швиммером и Кашоги на шикарном частном авиалайнере саудовского миллиардера вылетели через Европу в Марокко для встреч и дискуссий со старшими офицерами иранской армии, нашедшими убежище в этой стране после падения шахского режима. Они также встретились с сыном покойного шаха, принцем Резой Пехлеви, известным в кругах, близких к семье шаха, как «беби-шах». Он был слаб характером, и западные разведслужбы проявляли к нему интерес как к человеку, которым можно управлять. ЦРУ оказывало ему помощь в организации радиопередач на Иран, где его слова, правда, не вызывали никакого отклика.

«Беби-шах» поселился в Марокко с большой свитой слуг и военных, проводивших время в разработке почти несбыточных планов его возвращения к власти в Тегеране. Они говорили Нимроди, Швиммеру и Кашоги, что для реализации этих планов им были нужны только деньги на покупку оружия и оплату наемников, которые свергнут аятолл.

Оба израильтянина пришли к выводу, что заговор может иметь успех, и поспешили информировать об этом Шарона. Мечты «беби-шаха» очень удачно вписывались в более масштабные геостратегические планы Шарона, и друзья министра обороны были в приподнятом настроении. После серии почти непрерывных международных телефонных переговоров и встреч в Африке собралась более широкая п представительная группа заговорщиков.

Это было просто невероятное сборище. 13 мая 1982 г. недалеко от границы с Танзанией на изумрудных газонах фешенебельного «Маунт Кения сафари клаб», в уединенном обстановке принадлежавшего Кашоги эксклюзивного охотничьего курорта, который от Найроби отделяло около 600 миль пастбищ, заполненных всевозможной живностью, среди цветов и увешанных плодами деревьев встретились и пожали друг другу руки 6 израильтян, 2 суданца и 1 саудовец.

Эта встреча навсегда должна была остаться тайной, но она была настолько непринужденной, что один из ее участников даже сфотографировал всех на память. Тут был Арик Шарон со своей женой Лили, которую он почти всегда брал во все свои тайные поездки, и теперь она обменивалась любезностями с иностранцами, которые официально были врагами ее супруга.

Однако вопросы, которые они обсуждали, были более чем серьезными. Суданскую сторону представляли президент Ньюмейри и начальник его разведки Абу Таеб. «Я был удивлен мягкостью и вежливостью президента Судана», — вспоминал впоследствии Шарон.

Ньюмейри также был «хорошо информирован и проницателен» и согласился с Шароном в том, что их общим врагом является Ливия. Суданский лидер был готов не просто к сотрудничеству с Израилем, которое фактически уже началось в рамках израильской программы спасения эфиопских евреев. Теперь Израиль в лице Шарона и его «двора» развернул более широкий план в отношении Ньюмейри и его территории.

Шарон прибыл в Марокко вместе с Нимроди, Швиммером, Кашоги, Кимче и Тамиром для реализации далеко идущего плана превращения Судана в гигантский арсенал для «специальных проектов». Саудовская Аравия обеспечит финансирование: Кашоги информировал своих гостей, что король Фахд готов выделить для этого 800 млн. долларов, и «если потребуется, — добавил он с улыбкой, — может быть, даже один миллиард долларов». Израиль поставит оружие, как произведенное в Израиле, так и трофейное. В арсенале будут не только винтовки и минометы, но также танки, самолеты и ракеты.

Ньюмейри в этой сделке привлекали деньги, которые должны были потечь в его страну и его собственные карманы, а Нимроди, Швиммер и Кашоги как посредники в закупке и продаже оружия получали солидные комиссионные.

Шарон был заинтересован в крупных контрактах на экспорт оружия. По этому каналу можно было удобно реализовать трофейное вооружение, захваченное за многие годы у партизан ООП и соседних с Израилем арабских стран. В плане превращения Судана в огромный арсенал содержалась ирония: Судан будет платить Израилю за оружие и боеприпасы, которые первоначально приобретались ООП и арабскими странами при финансовой помощи Саудовской Аравии.

Для кого предназначалась вся эта огневая мощь? Среди наиболее перспективных клиентов был Иран. Отсюда «беби-шах» и его генералы могли получить оружие для свержения режима аятоллы. Из малозначительной оппозиции Реза и его последователи могли стать реальной угрозой для Исламской республики и вернуть Иран в лоно Запада.

Это оружие также можно было поставлять всякого рода повстанческим группировкам в Африке, боровшимся с режимами, недружественными Израилю, Судану и в целом Западу. Эти гражданские войны могли иметь место в Африке, Азии и даже в арабском мире. Возможности такого проекта были беспредельны. Ньюмейри и израильтяне договорились встретиться снова в июле того же года в Египте, в Александрии, для более детального разговора.

Представителей «Моссада» не допустили к участию во встрече в «Мауит Кения». Тогда они потребовали подробную информацию о ней. Кимче после возвращения в свой офис в министерстве иностранных дел сообщил в «Моссад», что Ньюмейри согласился на открытие в Хартуме постоянной резидентуры израильской разведки, а также на продолжение операции по вывозу эфиопских евреев.

Ицхак Хофи, естественно, был рад возможности открыть еще одну резидентуру в арабской стране, но ему не нравилось, что его отстранили от встречи с Ньюмейри. Израильтяне, установившие тесные связи с Аднаном Кашоги, по существу начали крупномасштабную тайную операцию, причем без участия «Моссада», который всегда с недоверием относился к саудовскому магнату. Похоже, «двор Арика» вторгался на территорию Хофи.

Помимо чисто внутренних политических и бюрократических обид, аналитики «Моссада» были искренне обеспокоены ирано-суданским проектом. Применительно к Ирану «Моссад» считал, что в политическом плане время «беби-шаха» и его генералов прошло. Операция вторжения в Иран небольшими силами, предпринятая в то время, когда он успешно противостоял огромной армии Ирака, имела очень мало шансов на успех и могла привести только к конфузу и, возможно, к разоблачению заговорщиков.

Что же касается более широких геостратегических аспектов предполагаемого суданского арсенала, то «Моссад» считал, что Шарон переоценивал интересы и возможности Государства Израиль. Было еще одно существенное возражение со стороны «Моссада», полагавшего, что арабам вообще нельзя доверять ни жизни израильтян, ни деньги и ни престиж Израиля, связывая его с сотрудничеством и доброй волей таких государств, как Саудовская Аравия и Судан.

Ветеран «Моссада» министр иностранных дел Шамир тоже не был склонен доверять арабам. В оценке перспектив суданского проекта он стал на сторону «Моссада», и даже Кимче не смог его переубедить. Премьер Бегин не занял четкой позиции, заявив Шарону и его друзьям, что ему нужны более серьезные доказательства того, что переворот в Иране — как первый этап осуществления амбициозного плана — может увенчаться успехом.

«Моссад» был преисполнен решимости сорвать этот план. Полагая, что от него будет только вред и Израилю и «Моссаду», Хофи тайно отправил одного из своих заместителей в Марокко для встречи с «беби-шахом». Высокопоставленный израильский разведчик раскрылся перед шахом, хотя и не назвал своего подлинного имени, и заявил молодому принцу: «Я уполномочен высшим руководством Израиля сообщить вам, что израильтяне, с которыми вы встречались, не являются нашими официальными представителями. От них у вас будут одни неприятности. Пожалуйста, в будущем поддерживайте прямой контакт с нами, хотя сам по себе суданский проект нас не интересует».

Завершив свою миссию и тщательно заметая следы, представитель «Моссада» возвратился через Европу в Тель- Авив. Колоссальный проект Шарона, Нимроди, Кимче и их арабских партнеров приказал долго жить. Это был довольно любопытный способ решения государственных дел, что применительно к Америке выглядело бы так: Пентагон предпринимает какие-то внешнеполитические инициативы за спиной Госдепартамента, а ЦРУ вмешивается и срывает их. Так израильская разведка втягивалась во внутриполитические склоки.

Суданско-иранский план был началом конца грандиозной стратегии, выдвинутой Шароном в период его пребывания на посту министра обороны. Включавший множество сложных комбинаций, он имел своей главной стратегической целью создание не севере Израиля нового Ливана и предусматривал уничтожение военной инфраструктуры ООП на юге Ливана, по словам израильских политиков, «террористического государства в государстве». После серии партизанских рейдов и ракетных обстрелов израильской территории в Северной Галилее и ответных израильских рейдов и артобстрелов Бегин в июле 1981 года скрепя сердце принял выработанные американцами условия прекращения огня. Однако с самого начала было ясно, что это непрочное и временное соглашение. Отдельные палестинские группировки продолжали свои атаки, и у израильской авиации буквально чесались руки дать адекватный ответ.

Бегин и Шарон испытывали животную ненависть к ООП, которую они считали бандой убийц, ставящих своей целью уничтожение Израиля. Премьер-министр открыто сравнивал Ясира Арафата с Адольфом Гитлером. Было ясно, что нападение Израиля на опорные пункты ООП в Ливане — это всего лишь вопрос времени. Неизвестно было только то, где израильтяне нанесут удар и насколько масштабными будут эти операции.

Для прояснения обстановки Шарон и его помощник генерал Тамир в январе 1982 года тайно встретились в Женеве с сирийским генералом Рифатом Ассадом, братом президента Сирии. Эта встреча доказала, что в мире тайной ближневосточной дипломатии нет ничего невозможного. Ведь по существу самый воинственный израильский министр встретился для вполне цивилизованной беседы с высокопоставленным представителем самого заклятого и воинственного врага Израиля.

Рифат Ассад был колоритной фигурой: жестокий и неоднозначный военный руководитель, жуир, знавший толк в женщинах и не чуждавшийся материального благополучия. Но главное — реалист, который мог отказываться официально признавать Израиль, но тем не менее уважал его мощь. Он знал, что Сирия и Израиль, несмотря на взаимную враждебность, имели по крайней мере два общих интереса: ослабление ООП и стабилизация положения в Ливане путем его раздела.

Встреча в Женеве уже сама по себе была достижением, но она не дала конкретных результатов, не было достигнуто даже ограниченного взаимопонимания. Было не ясно, имел ли Рифат Ассад санкцию на встречу с заклятыми врагами Сирии, но это было вполне вероятно.

Усилия Израиля по защите своих интересов в Ливане предпринимались преимущественно в рамках тайной дипломатии. «Моссад» и «Аман» уже в течение восьми лет поддерживали тесные контакты с фалангистами — формированиями христианской милиции Ливана. Первые контакты были установлены в 1974 году, когда христианские лидеры почувствовали, что теряют свое доминирующее положение в стране. Их мусульманские соперники сформировали коалицию, в которую вошли многие палестинцы, нашедшие убежище в Ливане, что существенно увеличило их влияние и разогрело политические амбиции. Христианские политики, однако, упорно отказывались реформировать систему, которая устраивала их во всех отношениях.

Король Иордании Хусейн, сам глубоко вовлеченный в тайную дипломатию с Израилем, убедил руководителей христианской милиции Камилля Шамуна и Пьера Джемаеля вступить в контакт с Израилем. Бывший президент Ливана Шамун и бывший министр Джемаель имели продолжительную беседу с премьер-министром Рабином. Была достигнута договоренность о том, что Израиль окажет помощь фалангистской милиции, которая, по иронии судьбы, создавалась как подражание европейским нацистам и фашистам 1930-х годов.

С израильской стороны контакт поддерживал «Моссад», а со стороны фалангистов особый интерес проявлял сын Пьера Джемаеля Башир. Молодой Джемаель, юрист, в обстановке царившего в стране беззакония был смел, коварен и убийственно беспощаден. Он не остановился перед уничтожением своих «союзников-христиан», представителей семейств Шамуна и Франжье, стремясь стать единоличным руководителем милиции.

В 1970-х годах Башир Джемаель работал в адвокатской фирме в Вашингтоне, и там с ним установило контакт ЦРУ. Сын руководителя христианской милиции согласился стать платным агентом разведки США. Американцы заплатили Джемаелю тысячи долларов и не ошиблись в своем выборе: несмотря на то что он был самым младшим из шести сыновей Пьера, Башир сумел обогнать своих старших братьев и в 1976 году стал руководителем самого крупного контингента христианской милиции.

Обеспечив выживание фалангистов в ходе гражданской войны в Ливане 1975–1976 годов, «Моссад» получил разрешение на открытие еще одной своей резидентуры, оснащенной мощным радиопередатчиком, расположенным в порту Джуией. В остальной части Ливана враждебные христианам мусульмане и палестинцы оказывали на них сильное давление, но клан Джемаеля полностью контролировал территорию порта к северу от Бейрута. В дополнение к разведчикам «Моссада» в Джуней были направлены офицеры израильской армии, которые установили официальную систему взаимодействия с фалангистами Джемаеля, гораздо более мощную, чем все то, что Израилю до сих пор удавалось сделать в других арабских странах.

Одновременно израильтяне создали свою собственную милицию на юге Ливана, которая должна была противостоять растущему влиянию ООП в этом регионе и защищать северную границу Израиля. Это формирование, в котором господствовали христиане из района Марджаюна, получило название Армии Южного Ливана. Ее бойцы были одеты в израильскую военную форму, но без израильских знаков отличия. А на автомашинах и танках этой армии даже не были удалены надписи, сделанные на иврите.

За финансирование, экипировку и боевую подготовку этой армии отвечал «Аман». В подготовке боевиков- фалангистов из Северного Ливана принимали участие инструкторы израильской армии, а также «Моссада» и «Шин Бет». Фалангисты также создали с помощью Израиля свои собственные службы безопасности и разведки, которые возглавил Эли Хобейка.

«Аман» и «Моссад» с большим энтузиазмом относились к контактам с фалангистами, полагая, что это дает Израилю большие преимущества. При помощи таких контактов израильтянам удалось создать разветвленную сеть осведомителей, снабжавших их актуальной информацией о палестинских партизанских группах, о сирийских вооруженных силах и политических процессах в этой части арабского мира. Тайные связи с Ливаном полностью вписывались в израильскую доктрину «периферийных» союзов. Ливанские христиане были естественными союзниками Израиля в силу того, что они враждовали с мусульманами.

До 1981 года израильтяне в своих отношениях с фалангистами не шли дальше того, «что помогали им помогать себе». Дэвид Кимче, руководивший в то время деятельностью «Моссада» в Ливане, говорит, что израильские офицеры связи в Джунее всегда недвусмысленно давали понять христианам, что Израиль не будет воевать за них. После своего переизбрания на второй срок Бегин приказал расширить и углубить контакты с фалангистами. Шарон пошел еще дальше.

Христианские лидеры, понимавшие уязвимость Бегина, стали оказывать на него давление с целью добиться увеличения израильской помощи. Они заявляли, что им угрожало уничтожение со стороны Сирии, и, чтобы доказать это, сами провоцировали различные инциденты, а для подкрепления своей версии событий передавали израильтянам тенденциозную информацию. Бегин, испытывавший симпатии к угнетаемым меньшинствам, — особенно когда в роли угнетателей выступали арабы — был склонен верить фалангистам.

Шарон знал правду и не боялся, что ливанские христиане могут быть уничтожены. Но он считал, что Башир Джемаель был тем человеком, который готов и вполне способен реализовать стратегические замыслы Шарона в плане создания на Ближнем Востоке «нового порядка».

Вечером 12 января 1982 г. на одной из авиабаз в окрестностях Тель-Авива собралась группа влиятельных израильских военных. В их числе были Ариель Шарон, генерал Тамир, представители «Моссада», глава «Амана» генерал Иехошуа Сагуй и другие высокопоставленные военные чины. Им были даны краткие инструкции о том, как вести себя, если что-то случится, и как им в случае необходимости надо выходить с территории, занятой враждебными силами. Затем все собравшиеся сели в военный вертолет.

Это был странный полет в неизвестность людей, которым была доверена безопасность Израиля. Они всматривались в темное пространство Средиземноморья и линию берегового освещения Ливана, пытаясь определить свое местонахождение, пока наконец не увидели огни Бейрута. Вертолет приземлился на аэродроме в Джунее, где Шарона и его коллег встретил местный резидент «Моссада».

Баширу Джемаелю было лишь сказано, что предполагается прибытие «ответственного израильского представителя», но он угадал, кто это будет. Идя навстречу грузному Шарону, молодой фалангистский лидер с улыбкой произнес: «Я знал, что Вы приедете. Я ждал Вас».

В ходе целой череды роскошных обедов, перемежавшихся экскурсиями в различные районы Бейрута, обе стороны интенсивно работали над достижением принципиальных соглашений по широкому кругу вопросов. По возвращении в Израиль Шарон сказал: «Я окончательно отработал план с христианами. Теперь мы можем выполнять его. Я связал им руки».

Через пять недель достигнутые договоренности были подтверждены в ходе визита Джемаеля в Иерусалим для встречи с премьер-министром Бегиным. Шарон хотел, чтобы Бегин лично убедился в этом.

Заявления министра обороны о всеобъемлющем союзе с фалангистами вызвали бурю дебатов в разведсообществе Израиля. «Аман» с яростью утверждал, что Израиль не может доверяться христианам настолько, чтобы планировать передвижение своих войск в зависимости от их поддержки. Военная разведка располагала информацией о том, что Джемаель имел связи с сирийским руководством и даже с ООП.

Аналитики «Амана» недоумевали, как можно верить фалангистам, если полученное ими от Израиля оружие нередко оказывалось у палестинцев. Некоторые христианские лидеры вели подпольную торговлю оружием и наркотиками. «Аман» также выступал против военных операций, которые могли привести израильскую армию в прямое соприкосновение с сирийскими силами в Ливане.

Шарон был непреклонен, он считал, что пришло время реализовать его план, который изменит ход истории. К удивлению многих, он нашел союзника в лице «Моссада» — организации, к которой он относился с большим подозрением.

Хофи фактически поддержал план Шарона. «Моссад» вел себя так, будто забыл одно из самых святых правил разведки: никогда чрезмерно не сближайся со своими источниками. Все эти роскошные обеды, которыми угощали в Бейруге представителей «Моссада», а также тайные ответные визиты фалангистов в Израиль фактически закрепили этот союз и не оставили места для вопросов и сомнений. Джемаель и его люди всегда подчеркнуто соглашались со всем, что говорили представители Израиля, и постоянно подчеркивали свою ненависть к ООП.

Проиграв бюрократическую схватку, руководитель «Амана» генерал Сагуй согласился стать основным источником информации для ближайших союзников Израиля, американцев. В январе 1982 года шеф военной разведки посетил Вашингтон и заявил госсекретарю Александру Хейгу, что если палестинские провокации будут продолжаться, то Израилю ничего не останется, как оккупировать Ливан вплоть до окрестностей Бейрута. Через несколько месяцев в Вашингтоне побывал Шарон и подтвердил эту позицию.

В период 2–4 нюня министр обороны находился с тайным визитом в Румынии. Поездку организовал «Моссад». Под прикрытием частной семейной поездки Шарон предлагал «технологическое сотрудничество» единственной коммунистической стране, сохранявшей дипломатические отношения с Израилем. Шарона сопровождали эксперты из военного министерства Израиля и корпорации «Израель эйркрафт индастриз».

3 июня посол Израиля в Лондоне Шломо Аргов был тяжело ранен палестинскими террористами, которые подстерегли его в момент, когда он покидал дипломатический прием. Боевики принадлежали к отколовшейся от ООП палестинской группировке Абу Нидаля, но Шарон посчитал это «спичкой, которая поджигает детонатор». Теперь Израиль определенно должен оккупировать Ливан и с помощью христианских фалангистов разгромить ООП.

6 июня израильские войска пересекли границу Ливана. Это была вторая война, начатая по инициативе Израиля, — первой была Суэцкая кампания 1956 года, — и она превратилась в Ватерлоо Шарона. Как «Аман» и предупреждал Шарона, христианские формирования не выполнили своих обещаний. Они не оказали никакой помощи в борьбе с ООП, и позже Джемаель даже отказался подписать с Израилем полномасштабный мирный договор. Шарон глубоко залез в ливанскую трясину.

Объявленной целью вторжения было уничтожение артиллерийских и ракетных позиций палестинцев, угрожавших гражданскому населению Израиля. Официально операция называлась «Мир для Галилеи». Израильские руководители, однако, надеялись, что сокрушительное поражение палестинцев подорвет доверие к этой организации на Западном берегу и в секторе Газа. Бегин стремился к укреплению позиций Израиля на захваченных территориях путем предложения арабам некой «автономии», обещанной в мирном договоре с Египтом. ООП категорически отвергала автономию и заявляла о своем намерении создать независимое государство. Бегин же хотел поддержать палестинских лидеров, готовых сотрудничать с Израилем.

Цели, которые преследовал Шарон, были еще более амбициозными. Он приказал израильским танкам дойти до пригородов Бейрута. Там они должны были соединиться с силами христианской милиции и навязать Ливану свой собственный «закон и порядок». Этот план предусматривал избрание Башира Джемаеля президентом Ливана. Затем он должен был изгнать из Ливана сирийцев, и заключить с Израилем официальный мирный договор. Джемаель, несомненно, изгнал бы всех палестинских боевиков за пределы Ливана либо морским путем в другие ближневосточные порты, либо по суше в Сирию.

На пятый день войны планам Шарона в отношении разведсообщества Израиля был нанесен страшный удар. 10 июня в бою был убит его близкий друг генерал «Кути» Адам. Самый главный кандидат на пост директора «Моссада» был мертв, но после восьми лет кто-то все-таки должен был сменить Хофи. Бегин спросил мнение самого Хофи, и 27 июня премьер-министр рекомендовал своему кабинету утвердить на посту директора «Моссада» заместителя Хофи — Наума Адмони.

Это был первый случай, когда агентство возглавил кадровый разведчик, сделавший карьеру в рядах «Моссада». Публично имя Адмони не называлось. В кругах разведки его считали «бесцветным середнячком», «менеджером» и бюрократом, человеком тусклым, но стабильным и целеустремленным. Ему было 53 года, он получил образование в Америке, 28 лет провел на оперативной работе в различных странах и прошел все ступени служебной лестницы.

Адмони родился в 1929 году в Иерусалиме в семье польских эмигрантов, которые, оказавшись в Палестине, сменили свое имя с Ротбаум на Адмони. Его отец был архитектором Иерусалимского парка, и семья жила в фешенебельном квартале Рехавия, недалеко от шикарного отеля «Кинг Давид». Значительное число израильских лидеров, появившихся на политической арене после 1948 года, были выходцами из района Рехавия: в их числе правительственные чиновники, министры, университетские профессора, военные и разведчики.

В юношестве Адмони входил в «Шай», разведывательное подразделение организации «Хагана». Вскоре после войны 1948 года он поехал учиться в университет Беркли в Калифорнии. Там Адмони подрабатывал в еврейской воскресной школе, в синагоге, а также на фабрике, выпускавшей военное обмундирование для вооруженных сил США. В Калифорнии он женился и позже вспоминал, что время, проведенное им на Западном побережье, было лучшим в его жизни. Это был единственный период, когда он не находился в постоянном напряжении, связанном с двойной жизнью и борьбой разведчика против врагов Израиля.

Адмони надеялся стать дипломатом, но по возвращении в Израиль стал инструктором в специальной академии разведки в Иерусалиме. Он провел около 30 лет в различных резидентурах от Вашингтона до Эфиопии в качестве оперативного работника или офицера связи, принимал участие во всех совместных с ЦРУ проектах и был экспертом в области альтернативной дипломатии «Моссада». Однако в том, что касалось тайных акций против настоящих врагов Израиля, его практический оперативный опыт был невелик. Он не был авантюристом и убийцей, но его уважали за солидность и прилежание.

Ливанская война разворачивалась по непредусмотренному и все более кровавому сценарию, обещанный Шароном блицкриг вскоре уступил место реалиям оккупированных территорий, простиравшихся от северной границы Израиля до Бейрута. Это была зона, заполненная беженцами, находившимися в состоянии смятения, и ею надо было управлять.

Директор «Шин Бет» Аврахам Шалом получил неблагодарное задание: отправиться в Ливан, найти там друзей и разгромить врагов. Шиитские деревни, население которых первоначально приветствовало израильские войска, изгонявшие ненавистную ООП, теперь, подстрекаемые агентами аятоллы Хомейни, превратились в центры антиизраильского терроризма. Соотечественники водителей- самоубийц, машины которых были загружены взрывчаткой, в 1983 году убили более 250 морских пехотинцев США и французских солдат в Бейруте, начали совершать нападения на израильские части на юге страны. Фанатичные шииты охотно взрывали эти грузовики и, оттесняя Израиль в его границы, обеспечивали себе место на небесах.

«Шин Бет» не была готова к конфронтации такого рода. Шалом и его оперативники имели определенный опыт борьбы с палестинцами на Западном берегу и в секторе Газа, которым нс нравилась израильская оккупация, но они никогда не подрывали себя, чтобы доказать свою правоту.

Летом 1982 года израильская армия занимала позиции вокруг Бейрута. Израильские ВВС обеспечивали господство в воздухе и исключали возможные попытки вмешательства со стороны сирийцев. «Шин Бет» начала создавать систему поддержания порядка в Южном Ливане. Тем временем открылся новый бюрократический фронт, когда соперник «Шин Бет» Рафи Эйтан попытался в качестве советника премьер-министра по антитерроризму проверить работу ее агентств. Эйтан оказался в Ливане, потому что Шарон надеялся, что его верный друг поможет ему держать «Шин Бет» под контролем.

Его менее надежный друг Башир Джемаель сумел выполнить часть плана Шарона и 23 августа обеспечил свое избрание на пост президента Ливана. За несколько дней до фактического вступления в должность вновь избранный президент посетил Нахарию в Израиле и встретился с премьером Бегином; 12 сентября Шарон навестил Джемаеля в его доме под Бейрутом. Они договорились о том, что 15 сентября Шарон вернется сюда вместе с министром иностранных дел Ицхаком Шамиром.

Однако 14 сентября планы Шарона в отношении Ливана были сорваны. По радио в автомашину министра обороны было передано сообщение с просьбой немедленно связаться с главой «Моссада». Поскольку Шарон ехал на свою ферму на юге Израиля, он с ближайшей военной базы позвонил в Тель-Авив.

Хофи, все еще передававший дела Адмони, хладнокровно информировал Шарона, что в Бейруте мощным взрывом в штаб-квартире своей партии был убит Джемаель. По первым признакам это могло быть делом рук сирийцев. Хофи находился в сложном и дискомфортном положении — он уходил в отставку не с победой, а в обстановке неопределенности, но для Шарона эта новость была просто ошеломляющей. Министр обороны рассчитывал, что установление нормальных отношений между Ливаном и Израилем оправдает любые издержки, но теперь все провалилось. Джемаель был убит всего за несколько дней до вступления в должность.

На следующий день Шарон на вертолете вылетел в Ливан. Вместе с ним для участия в траурной церемонии и выражения соболезнований семье погибшего отправились звезды израильской разведки первой величины: начальник «Амана» генерал Сагуй, руководитель «Шин Бет» Аврахам Шалом и заместитель директора «Моссада» Менахем (Навик) Навот. И в этот день они все едва не погибли.

Человеком, который поставил под угрозу жизни руководителей израильского разведсообщества, был полковник «Амана», который встретил вертолет и должен был доставить визитеров в родовое поместье Джемаеля. Полковник, занимавший в Бейруте пост офицера связи с фалангистами, заблудился. Он привез Шарона, Сагуя, Шалома и Навота прямо на позиции ООП в контролируемой мусульманами западной части Бейрута. Им просто повезло, что полицейский-христианин завернул машину и предложил им поскорее убираться из этого района. «Я не знаю, кто был этот полицейский, — вспоминал впоследствии Шарон, — но я не сомневаюсь, что он спас жизнь мне и нескольким высокопоставленным израильским разведчикам, включая того самого полковника, который решил поехать “коротким путем”».

Кое-как добравшись до резиденции Джемаеля, Шарон выразил свои соболезнования отцу Башира ветерану христианской милиции Пьеру Джемаелю. Навот выступал в качестве записывающего беседу, которая неожиданно получилась довольно официальной. Эта встреча имела жизненно важное значение для следующего этапа развития событий, и рукописные записи Навота осели в архивах «Моссада». Эти записи впоследствии стали ключевым фактором в ходе грандиозного судебного процесса в Нью-Йорке, когда Шарон предъявил иск по поводу клеветы журналу «Тайм», который лживо утверждал, что он якобы предложил Джемаелям отомстить палестинцам. Шарон выиграл это дело.

Во всяком случае на следующий день, 16 сентября, лидеры фалангистов проявили большую активность. Было принято решение, что брат Башира — Амин Джемаель станет следующим кандидатом в президенты, и они отправили своих боевиков в лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатила в южном пригороде Ливана. Подразделениями фалангистов командовал хорошо известный израильтянам Эли Хобейка. Вооруженные до зубов фалангисты свободно прошли в лагеря мимо охранников-израильтян. Цель Хобейки — очистить территорию от палестинских партизан.

Вместо этого христианская милиция развязала в лагерях продолжавшуюся целые сутки кровавую оргию, убивая детей, женщин и стариков. Боевые отряды ООП уже давно покинули эти лагеря. В истерическом припадке, вызванном смертью их обожаемого лидера Башира, фалангисты расстреляли и зарезали около 700 человек. Все это произошло на глазах солдат и офицеров регулярной израильской армии, которые спокойно оставались на своих постах по периметру лагерей и делали вид, что происходящее их не касается.

Телевидение разнесло ужасающие картины гор трупов по всему миру. Небольшая деталь, что убийцами были фалангисты, а не израильтяне, не дошла до большей части иностранной аудитории. Мир увидел массовое убийство в Сабре и Шатиле как логическое завершение израильского вторжения в Ливан. Это была катастрофа.

Бегин пытался убедить всех, что тут одни арабы убивали других арабов и Израиль не имел к этому никакого отношения. Иностранцы в это не поверили, так же как не поверили и тысячи израильтян, выразивших протест против действий своего правительства в Ливане. Бегин согласился назначить специальную комиссию во главе с бывшим членом Верховного суда Ицхаком Каханом для изучения вопроса о возможной причастности Израиля к зверствам в Сабре и Шатиле.

В ожидании заключения комиссии Кахана Шарон продолжал попытки реализации своего стратегического плана на других направлениях. Он увидел возможность нанести удар в Северной Африке самозванному борцу с сионизмом ливийскому полковнику Каддафи. В это время ливийцы были активно вовлечены в гражданскую войну на территории своего юго-восточного соседа в республике Чад. Каддафи поддерживал антиправительственных повстанцев. К востоку от Чада опасавшийся Ливии президент Судана Ньюмейри изо всех сил помогал прозападному президенту Чада Хасану Хабре. Соединенные Штаты и Франция, владевшая ранее этой колонией, также были на стороне Хабре.

Каддафи особенно раздражал израильтян тем, что блокировал их настойчивые усилия восстановить свое влияние в Африке. Этот ливийский революционер шантажировал и подкупал африканских лидеров, препятствуя восстановлению этими странами дипломатических отношений с еврейским государством. Тот факт, что он поддерживал наиболее радикальные и фанатичные группировки в Европе и арабском мире, только подчеркивал важность общей цели США и Израиля: всемерно ослаблять влияние ливийского лидера с прицелом на его свержение.

Шарон поручил своему помощнику генералу Тамиру лично изучить возможности для антиливийских акций. В ноябре 1982 года Тамир, как он это часто делал в качестве тайного эмиссара Шарона, исчез из Израиля. Он вылетел в Париж для встречи с высокопоставленным представителем Чада и обсуждения конфликта в Северной Африке и угрозы прямой интервенции ливийской армии. Чадский представитель был настроен оптимистически в отношении шансов Хабре на победу, но он опасался полномасштабного вмешательства ливийской армии. Чад добивался от Франции обещания прислать свои войска, если с севера в страну вторгнутся ливийцы.

По итогам этой встречи Тамир пришел к выводу, что Израиль мог бы направить в Чад небольшой контингент войск» Он старался извлечь максимальную пользу из складывавшейся ситуации: основная ответственность за спасение режима Хабре ляжет на плечи Франции, а Израиль наберет политический капитал за «укрощение» Каддафи. Тамир и чадский посланник пришли к общему выводу, что израильский представитель должен посетить столицу Чада Нджамену и окончательно согласовать детали тайного соглашения Чада с Израилем.

Спустя две недели из Чада был получен условный сигнал, и Тамир в гражданской одежде через Париж вылетел в Нджамену город с полумиллионным населением, практически опустошенный гражданской войной. Многие дома были разрушены, дороги искорежены, и весь город стоял в развалинах.

Слово «нджамена» на одном из местных диалектов означает «город для отдыха», но израильскому генералу отдыхать было некогда. Сразу по прибытии его доставили в президентский дворец для встречи с Хабре. Переговоры продолжались всю ночь, и под утро генерала отвезли на позиции в северной пустыне. Стороны договорились, что Израиль пришлет своих военных экспертов для оказания помощи вооруженным силам Чада в гражданской войне и противостоянии с Ливией. Тамир через Париж возвратился в Израиль и доложил о результатах переговоров Шарону.

Потом пришла очередь путешествовать Шарону. В январе-феврале он посетил несколько стран Африки, где предлагал военную помощь в обмен на восстановление дипломатических отношений. Десятки стран в конце 1973 года, выполняя решение Организации африканского единства, разорвали дипломатические отношения с Израилем в качестве реакции на войну Йом киппур и последующего нефтяного эмбарго, что резко повысило значение арабских нефтедолларов. Во время посещения Заира Шарон встретился не только с президентом Мобуту, но и с президентом Чада Хабре. Они достигли взаимопонимания в вопросе необходимости противодействия подрывной деятельности Ливии. Для подкрепления своих слов Шарон передал Чаду груз стрелкового оружия, доставленного самолетом из Израиля. Вскоре израильская армия направила в Нджамену 15 советников из уже находящегося в Заире израильского контингента.

Когда в «Моссаде» стало известно о тайных миссиях Тамира и личной дипломатии Шарона. Наум Адмони пришел в ярость. Африка традиционно была сферой деятельности «Моссада», а не министерства обороны. Однако вся операция была проведена за спиной «Моссада», и Шарон, судя по всему, не собирался информировать «Моссад» о ее результатах. Адмони пожаловался премьеру, подчеркнув огромный риск, связанный с направлением израильского военного персонала в страны с неустойчивыми режимами, где в любой момент повстанцы могут одержать верх. Положение усугублялось тем, что израильские военные советники в Чаде могли попасть в плен к ливийцам.

Шарон и Тамир всячески оправдывали свою дипломатическую вылазку, указывая Бегину на преимущества, которые могут быть получены в связи с объединением умеренных африканских сил с умеренными арабскими странами в едином фронте против Каддафи. Однако премьер-министр пришел к выводу, что Адмони был прав как в части оценки риска, так и в плане необходимости соблюдения бюрократического этикета и включения «Моссада» в решение вопросов тайной дипломатии. Полутора десяткам израильских военных советников было приказано вернуться домой.

Для Израиля приближался момент истины. Комиссия Кахана опубликовала свой доклад об убийствах в лагерях Сабра и Шатила. 8 февраля 1983 г. отставной судья Кахан вынес решение о том, что Израиль должен принять на себя «косвенную ответственность» за массовое убийство. В докладе специально, было отмечено, что Шарон должен быть снят с поста министра обороны. 14 февраля Шарон с большой неохотой подал в отставку.

Вторжение в Ливан, начатое в июне 1982 года и с тех пор удерживавшее израильские войска на враждебной территории, рассматривалось многими израильтянами по крайней мере как страшная ошибка. Развязанная Израилем война в стране, которая и так раздиралась насилием, привела к гибели тысяч ливанцев и палестинцев — как мирных жителей, так и военных. Израильские потери также оказались значительнее, чем предполагали военные: более 600 погибших и тысячи раненых.

Операция «Мир для Галилеи» не достигла своих целей: сирийцы продолжали оставаться в Ливане; Ливан не заключил мирного договора с Израилем; ООП удалось вытеснить из Бейрута и Южного Ливана, но она все еще была весьма активна. Вопреки надеждам премьер-министра Бегина палестинцы Западного берега и сектора Газа сохраняли верность Ясиру Арафату, в то время как Израиль безуспешно пытался культивировать альтернативных арабских лидеров на оккупированных территориях.

В оборонном истэблишменте Израиля считали, что разведка сработала очень плохо. «Моссад» потерпел фиаско в своей главной функции, допустив ошибку в оценке вероятных союзников и поставив на фалангистов, которых теперь во всем мире считали бандой кровавых убийц.

Появились также утечки информации о том, что «Моссад» и «Аман», несмотря на неоднократные требования Бегина и Шарона, не смогли обеспечить Подробную информацию о перемещениях Арафата. Несколько попыток организовать покушение на Арафата не дали результата и привели лишь к многочисленным невинным жертвам. Заминированные автомобили и точечные воздушные удары не причиняли вреда человеку, которого Бегин называл «двуногим зверем».

Когда наконец израильскому снайперу представился шанс подстрелить палестинского лидера во время церемонии эвакуации из Бейрута его партизан, это было сочтено политически нецелесообразным, поскольку Арафат и так был унижен понесенным поражением. Во всяком случае убийство лидера ООП на глазах американских и других дипломатов, наблюдавших за выводом палестинцев, и перед объективами телекамер всего мира было бы неимоверной глупостью. Снайпер не нажал на спусковой крючок.

В октябре 1983 года, 8 месяцев спустя после отставки Шарона, Бегин ошеломил свой кабинет заявлением о том, что у него «не осталось сил», и подал в отставку. Смерть его жены Ализы и непрерывные пикеты антивоенных активистов у его резиденции вызвали у него депрессию.

Новым премьером стал министр иностранных дел Шамир, а Бегин стал фактически затворником в своем доме на улице Земах в Иерусалиме. Бегин был одной из крупных исторических фигур Израиля, но он отказывался объяснять свои взгляды на войну или мир. Близкие к нему люди отмечали, что он страшно мучился сознанием того, что Шарон и начальник штаба Рафуль Эйтан поставили его на ложный путь и вместо обещанной торжественной победы на его совести оказалась смерть в Ливане сотен молодых израильтян.

Спустя 9 месяцев после драматического ухода Бегина в отставку и «ничейного» результата очередных выборов в Израиле было сформировано новое правительство. После нескольких месяцев изнурительных переговоров между «Ликудом» и лейбористской партией летом 1984 года лидеры двух партий Шамир и Перес решили разделить власть в уникальном коалиционном правительстве. Кабинет был составлен из представителей обоих блоков с пониманием того, что Перес, пробыв на посту премьера первые 25 месяцев, передаст затем этот пост Шамиру в рамках беспрецедентной «ротации» на вторую половину правительственного срока.

Все ожидали больших перемен во многих сферах жизни Израиля. Коалиция сумела согласовать экономический план, который должен был обуздать трехзначную инфляцию. Израильские силы почти полностью были выведены из Ливана, сохранив за собой только патрулирование «пояса безопасности» в пограничной зоне рядом со своими ненадежными союзниками в южноливанской армии.

В коалиционном правительстве Шарон занял малозаметный пост министра промышленности и торговли, но он продолжал оказывать влияние на стратегическое мышление страны. Тем временем его друзья внутри и вокруг разведывательного сообщества — Шалом, Эйтан и Нимроди — готовились к новым и неожиданным конфликтам, которыми будут отмечены предстоящие несколько лет.