История разведывательных служб Израиля

13 УБИЙСТВА И ПОКРЫВАТЕЛЬСТВО

«Господин премьер-министр, — прошептал один из охранников Ицхаку Шамиру, — вас срочно просят позвонить директору “Шин Бет”».

«Только не это», — подумал Шамир, ускоряя шаг и направляясь в сопровождении охраны в один из кабинетов Международного центра в северной части Тель-Авива. Невысокий, коренастый, с густыми бровями, он мимоходом взглянул на часы.

Было 19,30 вечера 13 апреля 1984 г., через несколько часов станут известны результаты внутренних выборов в блоке «Ликуд». Шамир уже несколько месяцев был занят битвой титанов, бушевавшей в этом блоке за первые места в списке кандидатов на парламентские выборы. Прошло более полугода после того, как в результате драматической отставки Бегина Шамир унаследовал пост премьера, но его соперники по партии Давид Леви и Арик Шарон отказывались признавать в нем лидера «Ликуда». Шамир понимал, что результаты внутренних выборов решат исход борьбы.

Премьер-министр знал наиболее вероятную причину звонка Аврахама Шалома. «Шин Бет» был на грани достижения прорыва в расследовании одного из самых загадочных дел в современной истории Израиля: разоблачения еврейской террористической организации, совершившей убийство нескольких еврейских студентов и организовавшей покушение на жизнь троих мэров Западного берега. В отличие от своего предшественника, Шамир разрешил «Шин Бет» внедрять агентов в среду еврейских поселенцев на оккупированных территориях, и в ходе последнего доклада по этому вопросу Шалом сообщил, что в ближайшем будущем будет арестовано около 20 подозреваемых из среды поселенцев.

Шамир не пытался вмешаться в ход расследования, но в глубине души боялся его результатов. Он надеялся, что результаты расследования будут объявлены после внутренних выборов «Ликуда», а еще лучше — после всеобщих выборов, которые должны были состояться через один месяц. Аресты еврейских поселенцев дадут правой оппозиции предлог для оказания огромного давления на Шамира и его партию. «Ликуд» будут обвинять в антипатриотизме, что приведет к потере партией некоторых ее традиционных сторонников.

При появлении в комнате Шарона ему навстречу поднялся его адъютант полковник Азриель Нево. «Господин премьер-министр, я уже говорил с директором «Шин Бет». Он сообщил, что арабскими террористами захвачен рейсовый автобус маршрута № 300. Это произошло в момент отхода автобуса с центрального автовокзала Тель-Авива в направлении Ашкелона. Есть опасения, что террористы попытаются прорваться в Египет и увезти с собой пассажиров в качестве заложников. Другой информации пока нет. Даже в отношении жертв.

Несмотря на серьезность инцидента и естественное беспокойство за пассажиров автобуса, Шамир почувствовал некоторое облегчение. Он был уверен, что силы безопасности — «Шин Бет» и армия — сумеют обезвредить террористов и в политическом плане исход этого инцидента будет в пользу «Ликуда». Инцидент лишь укрепит позицию Шамира в том, что Израиль не должен идти на уступки своим арабским соседям, особенно ООП, поскольку это только поощрит террористов. По результатам большинства опросов общественного мнения Лейбористская партия Шимона Переса была впереди, но Шамир сможет представить Переса как человека, проявляющего мягкость к арабам.

Военная цензура запретила все публикации о ситуации с заложниками, но сам факт захвата автобуса нельзя было долго хранить в секрете. Среди нескольких тысяч делегатов съезда «Ликуда» стали распространяться слухи, и вскоре об этом узнали десятки репортеров и фотографов, освещавших работу съезда. Большинство репортеров бросились к своим машинам и ринулись в южном направлении в поисках информации еще более горячей, чем соперничество Шарона и Леви за влияние в «Ликуде».

Тем временем солдаты на одном из пикетов сумели прострелить шины автобуса, и он остановился в секторе Газа в шести милях от границы с Египтом. Автобус был окружен большим количеством солдат и сотрудников «Шин Бет». На место прибыл сам Аврахам Шалом.

Шалом поступил в «Шин Бет» после работы в кибутце и службы в армии. Он всегда хотел принадлежать к элите израильского общества, к поколению пионеров, чьи жизни были так переплетены с политикой и властью, что они полностью отождествляли себя с Государством Израиль и его борьбой. Они не могли жить без своей родины, и было похоже, что Израиль также не мог существовать без них.

Аврахам Шалом родился в 1929 году в семье Бендор, переехавшей в Палестину из Германии после прихода Гитлера к власти. В Тель-Авиве, как и в Берлине, его родители старались дать ему респектабельное буржуазное образование, приличествующее процветающему бизнесмену германо-еврейского происхождения. Но Аврахам Бендор предпочитал социалистические ценности и вступил в кибутц.

В 1948 году он оказался в армии, где его заметил Иссер Харел и завербовал в «Шин Бет». Шалом был до глубины души солдат и вкладывал ее без остатка во все, что делал, даже в учебные мероприятия. Он говорил по-английски и по-немецки. Он также был сдержан, аскетичен и хладнокровен.

За 35 лет работы в «Шин Бет» Шалом принимал участие во всех крупных операциях, в том числе в совместной с «Моссадом» операции по похищению в Аргентине Эйхмана. Шалом всегда оставался оперативным работником. Он установил тесные деловые и дружеские отношения с Иегудой Арбелем, и вместе они провели немало операций против палестинских террористов. Это направление было главным приоритетом Шалома с момента его назначения на пост директора «Шин Бет», где он сменил Аврахама Ахитува.

Наблюдая за неподвижным автобусом, стоявшим на дороге недалеко от сектора Газа, Шалом знал, что армия и контрразведка могут взять штурмом любое транспортное средство и освободить заложников. Потом «Шин Бет» должна будет допросить арабских террористов, выявить их сообщников, источники финансирования и получения оружия.

Песчаная местность вдоль дороги в сектор Газа гудела как улей. Огромные прожекторы превратили ночь в день, и в их лучах причудливо мелькали вооруженные солдаты в форме вперемешку с контрразведчиками в гражданском. Без умолку работали переговорные устройства, а десятки фотографов добавляли света вспышками своих фотоаппаратов. Автобус стоял в некотором отдалении под контролем четырех вооруженных палестинских террористов.

На месте происшествия находились, помимо Шалома, несколько старших армейских офицеров и министр обороны Моше Аренс, но в эти предутренние часы они не могли развеять ощущение, что обстановку практически никто не контролировал. Это была типичная для Израиля ситуация: слишком много людей, пытающихся включиться в работу, обстановка уверенности и даже бравады, при отсутствии четкого плана действий.

Среди толпы любопытных, на все лады обсуждавшей сложившуюся ситуацию, сновали оперативники «Шин Бет», пытавшиеся собрать как можно более точную информацию в отношении террористов, их вооружения и возможного местонахождения в автобусе зарядов взрывчатки.

Ни на одно мгновение не возникало вопроса об уступке террористам. Они требовали освобождения из тюрем своих сообщников, но на это никто бы не пошел. Как только с помощью приборов ночного видения и подслушивающих устройств были собраны полные данные о террористах, стало ясно, что у них не было ничего, кроме пистолетов, не было даже ни одного автомата. Это были дилетанты.

Израильский спецназ был готов к действиям, и с получением сигнала началась штурмовая операция. Солдаты элитного подразделения «сайерет», которые сотни раз проделывали подобное на учениях, разбили окна и в считанные секунды проникли в автобус. Они открыли огонь и мгновенно убили двух террористов и ранили двух других. Заложники были освобождены, хотя в ходе операции одна 20-летняя женщина была убита и еще один пассажир легко ранен.

Члены «сайерет» немедленно возвратились на свою базу, они сразу как бы испарились, как это и предусматривалось их тактикой, передав двух раненых террористов представителям армии и следователям «Шин Бет». Израильские силы специального назначения завершили еще одну блестящую операцию по освобождению заложников — после двух дюжин подобных операций, проведенных начиная с 1967 года, — внешне легкую и элегантную, но почти неосуществимую для других стран.

— Этого не может быть, — сказал фотограф таблоидной газеты «Хадашот» Алекс Либак, когда через несколько часов он услышал по радио заявление армейской пресс-службы. В первоначальном официальном заявлении говорилось, что 2 террориста были убиты и 2 ранены. Спустя час это заявление было исправлено, и теперь говорилось, что все 4 террориста были убиты.

Либак был в недоумении, так как он лично наблюдал перестрелку и четко помнил обуглившиеся тела двух террористов — в результате перестрелки автобус загорелся, — но он также видел, как солдаты и люди в гражданской одежде били кулаками и прикладами двух раненых террористов. Он даже запомнил полные ужаса глаза палестинцев, когда торопился в лабораторию своей газеты для проявления фотопленки. Либак без труда нашел нужную фотографию. На ней совершенно четко было видно, как два человека из службы безопасности уводили одного из террористов на допрос.

— Ты уверен? — спросил Либака молодой редактор газеты Йосси Кляйн.

— Да, на тысячу процентов, — ответил Либак.

Было странно, что армия сама не имела четкого представления о том, что произошло в ночь с 13 на 14 апреля, и Аренс назначил расследование, поручив его комиссии во главе с генерал-майором запаса Меиром Зореа, достойным человеком с безупречным послужным списком.

Пресс-секретарь Аренса Нахман Шай позвонил в военную цензуру и попросил не пропускать ни одного сообщения о возникшем противоречии. Вместе с цензорами Шай стал звонить во все газеты и всем иностранным корреспондентам, предупреждая их о том, что любая статья о захвате автобуса маршрута № 300 должна пройти цензуру. Каждому стало понятно: любая статья, радио- или телевизионная передача на эту тему будет запрещена. В качестве причины такого запрета цензура ссылалась на то, что любой намек на то, что двое террористов были захвачены живыми, а потом убиты представителями военных или следственных органов, может повлечь смерть израильтян, находящихся в плену у палестинцев.

Кляйн подозревал, что помимо этой причины было еще и стремление скрыть правду от израильской общественности. Вопреки прямому запрету военной цензуры он опубликовал на первой полосе «Хадашот» фотоснимки Либака с короткой сопроводительной подписью о том, что министерство обороны создало специальную комиссию для расследования этого инцидента.

Следуя примеру «Хадашот», которая, публикуя этот снимок, в известной степени руководствовалась погоней за сенсацией и высокими тиражами, другие газеты также стали раскрывать детали этого инцидента. Реакция министра обороны была быстрой и суровой. Пользуясь предоставленными ему полномочиями, он закрыл «Хадашот» на 4 дня. Если не считать подобных акций в отношении арабских газет в Восточном Иерусалиме и на Западном берегу, это был первый случай закрытия газеты, издававшейся на иврите, со времени закрытия в 1952 году газеты коммунистической партии «Коль Хаам». Суровое наказание «Хадашот» усилило подозрения в том, что публикация в газете соответствовала действительности.

Через полтора месяца, 24 мая 1984 г., комиссия Зореа представила министру обороны доклад, в котором четко заявила, что двое террористов были взяты живыми. Нужно было установить, как они потом были убиты и кто это сделал. Доклад комиссии был секретным и не попал в прессу, но он был разослан в управление криминальной полиции, министру юстиции генералу Ицхаку Замиру, в прокуратуру и военную полицию.

Тем временем политические баталии шли своим чередом, и Шамир сохранил бразды правления «Ликуда» в своих руках. Состоявшиеся в июне 1984 года всеобщие выборы снова не дали определенного результата, снова глухая ничья между «Ликудом» и лейбористами, когда никто из них не мог привлечь на свою сторону мелкие партии для создания коалиции. Два политических «бегемота» породили странное дитя: правительство национального единства с «ротацией» премьер-министров.

Первая возможность возглавить неоднородную коалицию выпала на долю Шимона Переса. Коалиция с самого начала раздиралась противоречиями по поводу планов Переса остановить галопирующую инфляцию, которая уже преодолела барьер в 600 %, а также его намерений вывести израильские войска из Ливана и завершить эту окончившуюся катастрофой авантюру. Об инциденте с захватом в апреле автобуса ничего не говорилось.

По правде говоря, очень небольшое число израильтян интересовалось смертью двух палестинцев, которые к тому же были террористами. Инцидент с автобусом рейса № 300 ушел в историю, споры вокруг него велись за кулисами.

Сотрудники «Шин Бет» заявили следователям комиссии Зореа, что они получили двух террористов от представителей армии так жестоко избитыми, что даже не могли допросить их. По этой версии «Шин Бет», террористы вскоре скончались от побоев, и таким образом вина за убийство возлагалась на армию.

Работавшая параллельно группа следователей прокурора Ионы Блатмана была склонна поддерживать версию «Шин Бет». В июле 1986 года Блатман обвинил бригадного генерала Ицхака Мордехая, возглавлявшего армейскую оперативную группу, в убийстве двух террористов.

Генерал Мордехай был предан суду военного трибунала и не отрицал, что бил террористов рукоятью своего пистолета, но он утверждал, что это было вызвано «необходимостью получения оперативной информации», для того чтобы установить, был ли автобус заминирован. Во всяком случае, заявил он, «когда я их получил, они уже были в очень плохом состоянии». Военный трибунал согласился с его утверждением о том, что к моменту, когда террористы были силой изъяты из автобуса, они практически уже умирали от полученных ран. Генерал был оправдан по всем пунктам обвинения.

Основываясь на всей доступной информации, прокурор Блатман и министр юстиции генерал Замир рекомендовали отдать под суд двух сотрудников «Шин Бет», избивших террористов. Эти два израильтянина тоже были оправданы, но они предстали только перед специальным внутренним судом «Шин Бет». Это агентство всегда имело свой дисциплинарный суд, состоявший из трех человек: одного представителя «Шин Бет», одного из «Моссада» и окружного судьи, который председательствовал в этом трибунале. Суд рассматривал дела по обвинению сотрудников «Шин Бет» в нарушении внутренних правил поведения.

Этот внутренний суд был известен своей суровостью, с которой он подходил даже к самым мелким нарушениям. Сотрудники «Шин Бет», уличенные в использовании своего служебного положения в личных целях, подлежали увольнению. Например, оперативные работники, использовавшие свои зарубежные поездки для приобретения телевизоров или видеомагнитофонов, подвергались суду и увольнению без пенсии и даже выходного пособия. Те, кто был уличен во лжи или неполной отчетности, также подлежали увольнению. Только в исключительных случаях нарушителю предоставлялась возможность подать апелляцию на решение этого суда.

Такой жесткий дисциплинарный режим имел своей целью создание внутренней атмосферы, основанной на взаимном доверии и достоверной отчетности. И эта цель была достигнута. Каждый сотрудник «Шин Бет» знал, что его отчет может кому-то не понравиться, что агентству подчас приходится выполнять сомнительные и грязные задачи. Как еще можно было обеспечить безопасность государства в обстановке враждебного окружения на Ближнем Востоке? Но руководители «Шин Бет» всегда объясняли своим подчиненным, что независимо от обстоятельств их отчеты в штаб-квартиру должны быть полными и правдивыми. «Шин Бет» считал священным принципом постулат о том, что, несмотря на то что сама природа работы разведчика и контрразведчика требует лжи внешнему миру, своим руководителям оперативные работники должны говорить только правду.

Инцидент с автобусом показал, что ожидать этого было невозможно. Рано или поздно человек, которому разрешили солгать в одних условиях, станет лгать и в других. Именно это и произошло с тремя старшими руководителями «Шин Бет»: заместителем Шалома Рувеном Хазаком, руководителем службы безопасности Пелегом Радаи и Рафи Малкой. Несмотря на то, что всем им было за сорок, в то время как Шалом уже разменял шестой десяток, всех их считали «ребятами Арбела», которые в операциях против террористов действовали в духе Иегуды Арбела. После многочисленных акций арабских террористов и большого числа успешно проведенных операций эти «ребята» неожиданно пошли «вразнос» из-за захвата террористами одного автобуса.

Хазак, Радаи и Малка обменялись мнениями и обнаружили, что Шалом приказал им всем дать дисциплинарному суду «Шин Бет» ложные показания и представить фальсифицированные меморандумы. Как сотрудники «Шип Бет» они были готовы на все, включая ложь, сокрытие доказательств и фабрикацию документов, но намеренно обманывать свой собственный дисциплинарный трибунал — это было уже слишком. Да, они были виновны, но не хотели пятнать свою честь.

Эта троица пришла к Шалому и потребовала объяснений, почему они должны были выполнять его указания. Когда Шалом не смог дать удовлетворительных объяснений, они предложили ему уйти в отставку.

Шалом отказался, но разрешил Рувену Хазаку встретиться с премьер-министром Пересом. Встреча была короткой и напряженной. Перес не хотел верить тому, что он услышал от Хазака. Раньше до Переса уже доходили слухи, что Хазак метил на место Шалома.

Перес также был обеспокоен политическими последствиями этого дела. В конце концов этот инцидент произошел тогда, когда премьером был Ицхак Шамир, а министром обороны Моше Аренс. Теперь все они были вместе в правительстве национального единства и решение Переса принять сторону Хазака могло бы взорвать эту коалицию. Не исключено, что Шалом с самого начала действовал по согласованию с Шамиром. В Израиле политические скандалы, замешанные на разведке, как, например, «дело Лавона», всегда только вредили вовлеченным в них политическим деятелям. Скандал в Египте три десятилетия назад не принес пользы ни одному из политиков. Такие вещи лучше держать в секрете.

В силу различных причин Перес согласился с мнением Шалома, что Хазак руководствовался корыстными мотивами — хотел осуществить в «Шин Бет» внутренний переворот. Ободренный поддержкой премьер-министра, Шалом почувствовал себя достаточно сильным, чтобы отстранить от работы всех троих своих обвинителей. Он выставил за дверь бывших протеже.

Однако если Шалом надеялся, что таким путем он закрывает ящик Пандоры, то он глубоко ошибался. Три офицера «Шин Бет» продолжали борьбу. Вопреки запрету директора агентства, они в конце 1985 года обратились к министру юстиции генералу Замиру и сообщили ему новые сногсшибательные подробности лжесвидетельства и попыток замять этот скандал.

«Шин Бет» оказался расколот на два лагеря: на тех, кто поддерживал Шалома, и на сторонников трех бунтовщиков. Оставаться в стороне от этого конфликта, который затрагивал каждого сотрудника, было просто невозможно. На поверхности оказались конфликты между моралью и необходимостью, между эмоциями и логикой, между ведомственной лояльностью и высшим патриотизмом.

Рафи Малка обратился с иском в Верховный суд, обвинив Шалома в том, что тот неправомерно отстранил его от должности, и потребовал восстановления. В тель-авивской штаб-квартире «Шин Бет» теперь все говорили только об этом: секретари, печатавшие отчеты; техники, создававшие специальные приборы; механики, обслуживавшие контртеррористические системы; оперативники; работавшие на оккупированных территориях, и даже руководители департаментов. Для них это стало главным «делом», как будто у них не было никакой другой работы.

Кругом циркулировали самые дикие слухи и обвинения. Наружу вышли старые обиды и претензии, все это обсуждалось в своей собственной среде и даже с журналистами, несмотря на то что те в силу цензурных ограничений не могли об этом писать.

Среди прочего утверждалось, что за этим вышедшим за все разумные рамки скандалом стояла женщина. Намекали, что один из троих бунтовщиков имел интимные отношения с высокопоставленной женщиной-прокурором и она побудила его обратиться с жалобой к министру юстиции. Речь шла не просто о том, как надо обращаться с захваченными террористами. Это был вопрос об ответственности руководства, о морали и доверии. «Шин Бет» никогда не знала столь яростного внутреннего конфликта.

Ицхак Замир, который до назначения в 1981 году на пост министра юстиции и «юридического советника правительства» являлся деканом юридического факультета Еврейского университета в Иерусалиме, был шокирован серьезностью выдвинутых обвинений. Он пришел к премьер-министру Пересу и рассказал ему обо всем, что слышал. Замир заявил, что намерен передать все материалы, включая документы и свидетельские показания, в полицию для официального расследования.

Перес был потрясен, но не самой информацией, а намерениями министра юстиции разобраться со всеми обвинениями в лжесвидетельстве и укрывательстве. Премьер-министр пытался объяснить своему министру, что полицейское расследование «Шин Бет» причинит ущерб интересам национальной безопасности. В качестве компромисса Замир предложил, чтобы Шалом немедленно ушел в отставку. Шалом и Перес категорически отвергли это предложение. Перес срочно встретился с Шамиром, формально являвшимся вице-премьером, и министром обороны Ицхаком Рабином. Эта троица, известная как «клуб премьеров», в силу того, что все входившие в нее имели опыт работы на этом посту, решила сделать все возможное, чтобы остановить Замира.

Ни «Ликуд», ни лейбористы, ни одна из более мелких партий не хотели углубления раскола в рядах «Шин Бет». В конфликте между демократией и национальной безопасностью лидеры Израиля решили защищать свою службу внутренней безопасности, а не демократические ценности.

«Клуб премьеров» уже знал, что несколько месяцев назад министр юстиции без всякой связи с инцидентом вокруг автобуса рейса № 300 и скандалом вокруг «Шин Бет» просил освободить его от занимаемой должности. Перес, Шамир и Рабин пришли к выводу, что Замира надо как можно скорее и с минимальным шумом отправить в отставку. Потом они могут найти себе более сговорчивого министра юстиции и советника по правовым вопросам.

«Клуб», привыкший действовать как правительство внутри правительства и самостоятельно принимать все самые острые решения, на этот раз встретился со значительными трудностями в связи с тем, что скандал принял такие масштабы, что загасить его уже было невозможно.

Замир, со своей стороны, решил отложить уход в отставку и закончить расследование дела «Шин Бет». Он не видел никаких противоречий между принципами демократической законности и интересами национальной безопасности. Наоборот, по его мнению, попытка замять скандал и замутить дело принесла бы Израилю только вред.

18 мая 1986 г. Замир официально передал материалы в полицию с поручением провести расследование обвинений и контробвинений в отношении «Шин Бет». К этому времени в приватных разговорах и даже в прошедших цензуру публикациях «дело рейса № 300» постепенно превратилось в «дело “Шин Бет"».

Через несколько дней после начала следствия государственное израильское телевидение передало краткое сообщение о расследовании, затрагивающем «Шип Бет». Поскольку цензура была подконтрольна «Аману», телевидение не могло назвать имена конкретных сотрудников спецслужб. Делались ссылки на «старших офицеров» и на «дело», что довольно сильно напоминало «дело Лавона» 1950-х годов. Как и в тот раз, только израильтяне, уже знавшие о скандале, могли понять, о чем шла речь. Общественность в целом оставалась в неведении.

Пробка наконец вылетела из бутылки, когда система цензуры показала свою неэффективность. Американское телевидение, пренебрегая запретом, сообщило, что «старшим офицером» был Аврахам Шалом. Компания «Эй-Би-Си» отмечала, что его подозревают в том, что он отдал приказ об убийстве двух террористов и что правительство пытается спустить это дело на тормозах, несмотря на протесты собственного министра юстиции. После того как американская публика узнала подробности, израильский цензор был вынужден разрешить перепечатку в израильской прессе сообщений из Америки. Теперь имя Шалома называлось открыто. Шеф «Шин Бет» оказался засвечен.

Расследование шло крайне медленно и натужно. Полиция неохотно допрашивала сотрудников «Шин Бет», включая Шалома, а также министров Шамира и Аренса.

Шалом намекал, что он действовал «с одобрения» премьер-министра Шамира. Однако когда он увидел, что улики против него нарастают и есть реальная возможность, что ему будет предъявлено обвинение в умышленном или неосторожном убийстве, Шалом 23 июня инициировал тайное ночное заседание всего кабинета министров. По рекомендации «клуба премьер-министров» правительство приняло беспрецедентное решение: глава «Шин Бет» и 3 бунтовщика будут отправлены в отставку, 11 сотрудников «Шин Бет», в той или иной мере связанных с этим делом, будут прощены, и им не надо будет представать перед судом. Кабинет также создал правительственную комиссию из трех прокуроров для расследования дела «Шин Бет». Эту комиссию возглавила Иегудит Карп.

Шалом и другие участники скандала имели иммунитет от судебного преследования, что было для них весьма кстати, так как в ходе расследования комиссия Карп выявила множество беззаконий. В конце декабря 1986 года комиссия опубликовала свой заключительный доклад, в котором высоко оценила свидетельские показания Хазака, Радаи и Малки, выразив твердое убеждение в том, что три бунтовщика говорили правду. Комиссия установила, что глава «Шин Бет» лгал, приказывал лгать своим подчиненным и водил за нос тех, кто проводил предыдущие расследования: Зореа, Блатмана и дисциплинарный суд «Шин Бет».

Карп и ее коллеги также пришли к выводу, что Хазак, Радаи и Малка знали о том, что Шалом намеревался дать ложные показания комиссиям Зореа и Блатмана. В качестве одного из элементов заговора по сокрытию истины шеф «Шин Бет» сумел внедрить своего человека в комиссию Зореа. Только после публикации доклада комиссии Кари стали в полном объеме понятны намерения Шалома.

В докладе Карп отмечалось, что представитель «Шин Бет» в комиссии Зореа, Йосси Джиноссар, был «троянским конем» Шалома, информировавшим своего босса о направлениях расследования и оказывающим влияние на заключение комиссии в пользу шефа «Шин Бет».

Джиноссар выполнял свое задание, исходя из полной лояльности к Шалому. Он изменял некоторые показания, скрывал свидетельства и документы и делал все возможное для покрывательства. Перед каждым заседанием комиссии он встречался с сотрудниками «Шин Бет», которые должны были выступить перед комиссией. Джиноссар инструктировал их так, чтобы их показания не противоречили другим. Он надеялся, что Шалом поможет ему стать следующим шефом «Шин Бет».

Твердо, но осторожно управляемая Джиноссаром комиссия Зореа «навесила» ответственность за убийство двух арабов на генерала Мордехая, полностью обелив Шалома и очернив репутацию весьма достойного офицера. Глава «Шин Бет» был готов спокойно взирать на то, как Мордехай будет признан виновным, в то время как приказ об убийстве террористов отдал не кто иной, как сам Шалом.

Комиссия Карп установила, что два раненых террориста были отправлены в штаб-квартиру «Шин Бет» для допроса и потом убиты. Адвокаты «Шин Бет», которые также занимались покрывательством, объясняли свои действия стремлением защитить то, что они называли «одним из самых больших секретов» «Шин Бет». Комиссия Карп осудила этих адвокатов.

Шалом, выступая в свою защиту, утверждал, что он просто действовал в рамках властных полномочий, предоставленных ему премьер-министром. По утверждениям Шалома, за пять месяцев до инцидента с автобусом, в ноябре 1983 года, у него была встреча с премьер-министром Шамиром, на которой в общем виде, без всякой связи с конкретными ситуациями обсуждался вопрос о том, как надо обращаться с захваченными террористами. Более конкретно Шарон заявил, что министр обороны Аренс по существу санкционировал убийство двух террористов. Аренс это отрицал. Шамир признал факт разговора с Шаломом, но отрицал приписываемое ему указание «не брать пленных».

Комиссия Карп предпочла поверить премьер-министру и министру обороны, а не директору «Шин Бет», зафиксировав, что в ночь инцидента шеф «Шин Бет» не получал от премьера никаких указаний относительно обращения с террористами.

В результате доклада комиссии была возрождена действовавшая во времена Голды Меир и Ицхака Рабина практика стенографирования всех встреч премьер-министра с главами спецслужб. Встреча Шамира и Шалома проходила без свидетелей и не оставила никаких меморандумов или записей.

Доклад Карп потряс израильскую общественность и пошатнул веру в разведсообщество. После многих лет анонимности «Шин Бет» и слепой веры граждан в то, что агентство ведет себя должным образом, многие граждане почувствовали, что глава службы безопасности демократической страны руководил этой службой в худших традициях диктаторских режимов. По сообщениям прессы, он действовал так, будто был выше закона. В глазах многих израильтян Шалома можно было оправдать, если бы речь шла «только» об убийстве двух палестинских террористов, но попытка скрыть это преступление выходила за рамки того, с чем они могли согласиться.

Так же как в «деле Лавона» и американском «уотергейте», настоящий динамит был не в самом нарушении, а в последующих попытках скрыть преступление. Общее впечатление израильской общественности сводилось к тому, что верхушка «Шин Бет» — самого чувствительного компонента разведсообщества, деятельность которого могла задеть интересы каждого израильского гражданина, — вступила в сговор против политического руководства страны и общества, которому она должна была служить.

Если бы на каком-то этапе любой из вовлеченных в эту историю руководителей встал и сказал: «Я отдал приказ», можно было бы спустить это дело на тормозах. Однако все в «Шин Бет» стремились переложить вину на других.

Руководитель агентства Аврахам Шалом вынужден был начать новую жизнь как частное лицо. Премьер-министр Перес помог ему получить работу у Шауля Айзенберга в израильской компании, торгующей самолетами и другими видами вооружений. Шалома отправили в Нью-Йорк, но, чтобы избежать ненужной огласки, он проехал туда под своим старым именем Аврахам Бендор.

В Соединенных Штатах Шалом с успехом использовал свой профессиональный опыт для получения выгодных оборонных заказов для Айзенберга. Он всегда оставлял впечатление не вполне счастливого человека, но теперь это было особенно заметно. Для него Нью-Йорк стал местом ссылки, и работа была далека от его подлинных интересов. Ему приходилось заниматься такими мелочами, которые в «Шин Бет» он всегда поручал своим подчиненным.

У него не было выбора. Совершенные «Шин Бет» убийства и попытка скрыть их были еще слишком свежи, скандальны и болезненны, чтобы кто-то мог предложить ему какую-то приличную работу в Израиле. Родина отвернулась от Шалома-Бендора.

Он также встретился с определенными трудностями и в Нью-Йорке. Портовая администрация Нью-Йорка и Нью- Джерси, узнав, с кем имеет дело, аннулировала контракт с ним на сумму 75 тыс. долларов. Она просто сослалась на то, что ее больше не устраивают условия контракта на предоставление услугою обеспечению безопасности аэропортов в зоне Нью-Йорка, который ранее был заключен с фирмой Айзенберга.

В отсутствие объяснений самого Шалома относительно обстоятельств убийства двух террористов его друзья в «Шин Бет» и вокруг этой организации дали свои объяснения. Один из них утверждал, что это был хладнокровный профессиональный ход — вполне приемлемый для войны с террористами. Террористы, захватившие автобус, были дилетантами, действовавшими по своей собственной инициативе, и не могли сообщить никаких сведений об организациях противника. Не обладая информацией, они не представляли никакого интереса для «Шин Бет». Их даже нс стоило предавать суду.

Другие пытались объяснить это решение отрицательным влиянием ливанской авантюры 1982–1985 годов на «Шин Бет», пока наконец Правительство национального единства не вывело израильские войска из этой страны. Ливан был для «Шин Бет» «диким Западом». Пресса сообщала, что Йосси Джиноссар разъезжал там как шериф. Были случаи контрабанды и другие нарушения установленных правил поведения военных и сотрудников спецслужб, но штаб- квартира «Шин Бет» далеко не всегда получала правдивую информацию. Оперативные работники агентства знали, что если на Западном берегу и в секторе Газа существовали определенные нормы поведения, то в Ливане царила настоящая анархия. Приобретенные там привычки распространились потом и на оккупированные земли.

Все, что писалось и печаталось о «Шин Бет» и ее проблемах в 1987 году, читалось с огромным интересом, особенно в одной из камер военной тюрьмы в Центральном Израиле. Обитатель этой камеры Изат Нафсу, погруженный в собственные мысли и тревоги о своей семье, оставшейся в Кафр Кама, как и все предыдущие 7 лет, с нетерпением встречал послеобеденные газеты.

Неожиданно он побледнел и задрожал. С одной из страниц на него глядел Йосси Джиноссар — один из офицеров «Шин Бет», который только что был прощен президентом Хаймом Герцогом, что было частью усилий кабинета по прекращению скандала.

«Это человек, который меня допрашивал и оклеветал меня», — воскликнул Нафсу и поспешно написал письмо своему адвокату. «Я сказал себе, что даже через 100 лет я не забуду усмешку Джиноссара, как он приказал мне раздеться и плевал на меня, а потом, когда меня свалили на пол, он топтал меня ногами и таскал меня за волосы».

Это стало началом нового дела, не менее острого, чем дело о террористах, захвативших автобус. Это дело имело отношение к Ливану.

Никто не ожидал, что из чистенького и процветающего городка Кафр Кама в горах около моря Галилеи может вырасти скандал, связанный с деятельностью служб безопасности. Там проживало большинство членов самого маленького израильского национального меньшинства: несколько тысяч черкесов, неарабских мусульман, выходцев с советского Кавказа.

Как и большинство молодых людей своей общины, Нафсу записался добровольцем в израильскую армию и был горд тем, что дослужился до звания лейтенанта. В 1976 году, задолго до вторжения Израиля в Ливан в 1978 и 1982 годах, его направили служить на юг Ливана — примерно в 30 милях от Кафр Кама, но через израильскую границу.

«У меня не было какого-то конкретного задания, — писал Нафсу в своем дневнике. — Это были первые дни израильского присутствия в том регионе. Я выполнял различные поручения по линии разведки, не получая каких-то особых инструкций. У меня не было специальной подготовки или инструкций о поведении в случае осложнения обстановки. Моя миссия сводилась к тому, чтобы жить среди ливанцев, многие из которых были осведомителями».

Нафсу использует слово «штинкер», что является заимствованием из английского «стинкер» — этим словом означают третьестепенных коллаборационистов и осведомителей, которых израильские спецслужбы имели среди арабов, проживавших в Израиле и за границей. Молодой лейтенант писал, что в его задачу входило снабжение оружием, боеприпасами и медикаментами христиан и мусульман-шиитов, которые выступали против палестинцев.

Проявляя несомненную чуткость и глубокое понимание исторических и религиозных распрей в Ливане, Нафсу называл это «местом, которое разрушает души». Он писал: «Здесь мне легче ликвидировать человека, чем мафии в Нью-Йорке. Меня окружают джунгли беззакония и жестокости. Везде мы видели то, что, по нашим понятиям, было совершенно немыслимым: убийства и месть. Человеческая жизнь стоила очень дешево».

Дневник содержит немало записей о том, что израильские солдаты наживались на контрабанде в Израиль сигарет, часов, телевизоров и даже наркотиков. «Для меня, — писал Нафсу, — символом этого был Абу Касем. — Он был «штинкером», работавшим на все стороны. Это был Зорба Южного Ливана, скользкий, как змея, мастер интриги. Он-то и решил мою судьбу».

Дождливой ночью 4 января 1980 г., согласно дневнику Нафсу, его разбудил стук в дверь. Нафсу уже почти спал и окликнул по-черкесски: «Кто там?». Никто не ответил. Только когда он повторил свой вопрос на иврите, то получил ответ и открыл дверь. На пороге стоял Данни Снир, офицер его подразделения. Снир предложил Нафсу немедленно следовать за ним для выполнения секретного задания в Ливане, пообещав, что через день-два он возвратится домой.

Нафсу без колебаний согласился. Он поднялся на второй этаж, схватил связку одежды, которую всегда держал наготове, поцеловал свою жену Сахм, на которой женился всего три недели назад, и пошел за Сниром. Нафсу увидел свой дом только через семь с половиной лет.

Вместо своего подразделения Нафсу оказался в гостинице в Хайфе, где впервые познакомился с Йосси Джиноссаром. В то время Нафсу не знал его настоящего имени, но, поскольку с ним обращались очень хорошо, Нафсу сперва решил, что «Шин Бет» хочет его завербовать.

Однако по мере продолжения разговора он понял, что является объектом расследования. Незнакомец из «Шин Бет» расспрашивал его о некоем представителе ООП, с которым, но данным «Шин Бет», Нафсу поддерживал контакт. И тут черкесскому офицеру впервые стало страшно.

— Признавайся, что ты был двойным агентом ООП, — заявил представитель «Шин Бет». — С нами не шутят. Мы знаем все. Мы следили за тобой несколько месяцев.

Нафсу все отрицал и продолжал все отрицать, даже после того, как его перевели в тюрьму Кишон в Хайфе, где «Шин Бет» имел свои камеры.

«Начались допросы — днем и ночью, угрозы, унижения», — писал Нафсу в своем дневнике, отмечая, что у анонимного в то время Джиноссара был начальник, который называл себя «Пашош».

«Однажды «Пашош» зашел в камеру и заявил, что является заместителем директора «Шин Бет» и начальником следственного департамента. Он пообещал отправить меня туда, где допрашивали террористов, и там мне сделают укол, который превратит меня в импотента. Эта угроза повторялась постоянно на протяжении всех допросов. Иногда на моих глазах открывали стол, как бы собираясь достать оттуда шприц».

Нафсу писал в своем дневнике, что допрашивавшие его лица угрожали арестовать его жену и раздеть ее догола. «Иногда они приносили с собой журнал «Плейбой» с изображением обнаженных женщин, чтобы я понял, о чем идет речь. Они также угрожали привести мою жену и сказать ей, что у меня были гомосексуальные отношения с Абу Касемом и что они распространят в моем городе слух, что я был “гомиком”».

Нафсу понимал, что все данные против него были получены от Абу Касема и якобы он стал работать на ООП в результате сексуального шантажа. Джиноссар утверждал, что у него были свидетели, включая Абу Касема, которые видели, как он ложился в постель с палестинцем из ООП и ливанским христианином. После этих угроз Джиноссара в камеру Нафсу приходили другие работники «Шин Бет», которые выступали в роли «добрых следователей». Они обещали, что если он будет сотрудничать и все расскажет, то ему дадут увольнительную и он сможет повидаться с женой.

Каждая разведывательная служба — а израильский «Шин Бет» особенно талантлив в этой сфере — должна уметь выявлять слабости людей, с которыми она вступает в контакт. В случае с Нафсу его слабостями были жена и мужское достоинство. Как представитель черкесской общины, для которой характерен четко определенный статус мужчины, он страшился унижения, которому подвергнется, если допрашивавшие его лица распространят эту клевету.

После 40 дней непрерывных допросов он сломался. Он признался во всем, в чем его обвиняли, включая измену, шпионаж против Израиля в контакте с ООП.

На суде военного трибунала он отказался от своих показаний, заявив, что его «признания» были получены с применением угроз. Сотрудники «Шин Бет», естественно, это опровергали, и судья, как это обычно бывало в случаях, затрагивающих национальную безопасность, поверил им.

Суд проходил за закрытыми дверьми, в зал заседания не были допущены даже члены семьи обвиняемого. После судебных проволочек, которые продолжались два года, Нафсу был признан виновным. В конце 1982 года он был разжалован в рядовые и приговорен к 18 годам тюрьмы.

Кроме Нафсу только члены его семьи и адвокат, который раньше был главным военным прокурором Израиля, продолжали верить в его невиновность. Даже после того, как были исчерпаны все возможности обжалования приговора, Нафсу упрямо игнорировал советы, в том числе исходившие от «Шин Бет», просить помилования. «Я хотел оправдания, а не помилования», — объяснял он.

Нафсу добился своего, но только ценой больших страданий. 24 мая 1987 г. Верховный суд Израиля снял с него обвинения в шпионаже и измене и отменил приговор. Нафсу получил звание сержанта и денежное содержание с момента ареста. Судьи, однако, приговорили его к двум годам тюрьмы, уже отбытым им, за то, что он нс сообщил о своих встречах в Ливане с представителями ООП. В фокусе решения суда была жесткая критика «Шин Бет», ее следователей и методов, которые они применяли для получения признаний.

Действия этой секретной службы были только частью более широкой и жестокой обстановки. «Шин Бет» была пугалом, которым родители стращали непослушных детей. Именно так получилось с делом Даниеля Шошана. Он служил рядовым в израильской армии, и в октябре 1986 года его приговорили к 10 годам тюрьмы за «передачу информации врагу». Шошан был армейским курьером и якобы передавал документы арабу на Западном берегу, который поддерживал контакт с ООП. Допрашивавшие Шошана военные полицейские угрожали, что если он не признается, то его передадут в «Шин Бет», а это, несомненно, будет для него намного хуже. Наслышанный о методах «Шин Бет», он сдался и признался в преступлениях, которых не совершал.

Через два года после нового судебного разбирательства Шошан был полностью оправдан. Судьи надзорной инстанции установили, что военная полиция использовала психологическое давление, чтобы получить признание от молодого солдата, и скрывала от суда доказательства.

Израильская общественность стала привыкать к новой негативной реальности. Еще 10 лет назад было практически запрещено произносить название «Шин Бет» и абсолютно невозможно вообще критиковать секретные службы. И вот в течение одного года завеса секретности над «Шин Бет» поднималась дважды, открывая взору общества секретное агентство, репутация которого была подмочена двумя крупными скандалами: убийством террористов и незаконным преследованием Нафсу. Теперь способность агентства верно оценивать обстановку, его цели и методы — все это стало вызывать подозрение. Население Израиля впервые увидело свою службу внутренней безопасности, и зрелище оказалось неприглядным.

Президент Герцог, который «благословил» сделку по реабилитации старших офицеров «Шин Бет», узнав о деле Нафсу, заявил, что испытывает чувство стыда. Новый министр юстиции Йозеф Гариш вопреки протестам членов «клуба премьеров» и «Шин Бет» приказал провести расследование обстоятельств допросов Нафсу. Просматривалось официальное намерение привлечь виновных к уголовной ответственности, хотя было ясно, что в отношении Джиноссара, получившего прощение, ничего не удастся сделать.

Под давлением общественного мнения, публикаций в газетах и журналах правительство 31 мая 1987 г., через неделю после освобождения по решению Верховного суда Нафсу, назначило специальную комиссию для расследования деятельности «Шин Бет». Новое расследование разведсообщества и его методов было поручено возглавить вышедшему в отставку судье Верховного суда Моше Ландау. Двумя другими членами комиссии стали бывший директор «Моссада» Ицхак Хофи и государственный инспектор Яков Мальтц. В течение шести месяцев комиссия Ландау допрашивала в качестве свидетелей премьер-министров, руководителей, оперативных работников и юристов, включая тех, кто уже подвергался допросам, а также представителей израильской ассоциации гражданских прав и даже иностранных адвокатов из Международной амнистии.

Тем временем на свет всплыло еще одно неприглядное дело. 19 июля 1987 г. был арестован 23-летний житель небольшой деревушки, расположенной на Западном берегу около Тулкарема, Авад Хамдан. Его подозревали в том, что он является членом палестинской террористической организации. Через два дня он умер в камере. Следователи утверждали, что арестованный скончался от сердечного приступа, но родственники покойного обнаружили на его теле следы жестокого обращения.

Возникло подозрение, что Хамдана подвергали пыткам, и это подозрение бросило тень даже на репутацию правительственного института патологической медицины, где судебно-медицинские эксперты выносили заключения по всем случаям смерти граждан Израиля при невыясненных обстоятельствах.

До публикации доклада Комиссии Ландау в конце ноября 1987 года этот институт считался вполне респектабельным, надежным и высоко профессиональным учреждением. Теперь же стало ясно, что в интересах «безопасности» некоторые врачи были готовы искажать правду. Они услужливо подтвердили удобную дня «Шин Бет» причину смерти двух автобусных террористов и согласились дать заключение о том, что Хамдан умер от сердечного приступа.

Доклад Ландау был разгромным и документально доказывал, насколько глубоко прогнила «Шин Бет». Было установлено, что еще в 1971 году тогдашний руководитель «Шин Бет» Йозеф Хармелин согласился с тем, что его люди могут давать в суде лживые показания. В докладе отмечалось, что Хармелин не приказывал своим работникам лгать, но просто принимал это как факт жизни.

Ландау, Хофи и Мальтц единогласно подтвердили, что оперативные работники «Шин Бет» привычно лгали в судах несмотря на то, что по израильским законам лжесвидетельство наказывается тюремным заключением на срок до семи лет. Сотрудники «Шин Бет» ставили себя выше закона.

Решение прибегнуть ко лжи вытекало из роста террористической активности, последовавшей за оккупацией Израилем Западного берега и сектора Газа. С ростом терроризма следователи «Шин Бет» сочли необходимым для получения признаний арестованных использовать психологическое давление и так называемое «физическое давление», то есть пытки.

На «Шин Бет» возлагалась задача получения упреждающей информации о намерениях террористов, но методы, к которым она прибегала, стояли вне рамок израильских законов. Сотни процессов над террористами были нечем иным, как военно-полевыми судами, на которых обвинитель просто зачитывал полученные «Шин Бет» признания. Когда обвиняемые возражали, что эти признания были вырваны у них под пытками или в результате другого принуждения, военные судьи в отсутствие присяжных заседателей принимали сторону «Шин Бет».

Этот конвейер лжи действовал в течение 16 лет, в тот период, когда агентство возглавляли Аврахам Ахитув и Аврахам Шалом. В докладе Ландау отмечалось, что Шалом «сделал лжесвидетельство нормой и это передавалось из поколения в поколение».

— Когда я думаю о войне с терроризмом, — заявил Шалом комиссии, — я не рассматриваю эту проблему в контексте израильских судов.

«Он даже не понимал, — отмечалось в докладе комиссии, — что такой подход недопустим. Комиссия считает его одним из тех, кто несет ответственность за укоренение этого порочного метода».

Доклад подверг критике все руководство «Шин Бет», отметив, что «никакие соображения безопасности, сколь ни были бы они важны, не могут быть выше закона. Руководство агентства не понимало, что ему была доверена важная миссия, которая может оправдать применение некоторых средств, но не любых методов и уж, конечно, не лжесвидетельство».

Заключение Комиссии Ландау было написано с такой кристальной четкостью, какая редко встречается в правительственных документах; особенно это касалось категорического заявления о том, что оперативным работникам «Шин Бет» всегда предписывалось говорить правду. «Если выяснялось, что оперативный работник не представлял полного и правдивого отчета о своей работе, он мог быть подвергнут суровому наказанию; были даже случаи увольнения. Такой подход создавал «двойной стандарт» — требование абсолютной правдивости внутри службы и возможность лгать в суде. Похоже, что в течение 16 лет это противоречие никого не беспокоило».

Вместе с тем, учитывая сложность задач, стоящих перед «Шин Бет» в борьбе с терроризмом, комиссия недвусмысленно подчеркнула, что следователи «Шин Бет» имеют право оказывать некоторое «давление» на людей — имелось в виду арабов — во время допросов. Комиссия не установила пределов этого давления. Доклад предостерегал сотрудников «Шин Бет» от попыток «устанавливать для себя какие-то свои правила в части, касающейся оказания давления на допрашиваемых».

Далее в докладе говорилось:

«В подобных случаях имиджу Израиля как законопослушного государства, соблюдающего права человека, может быть нанесен непоправимый ущерб и он может начать походить на режимы, которые предоставляют своим службам безопасности неограниченные полномочия. Для предотвращения такой опасности следует воздерживаться от оказания чрезмерного давления на допрашиваемых лиц. Это давление не должно достигать такой стадии, когда причиняются физические страдания, когда в отношении человека проявляется жестокость, когда страдает его честь и достоинство как личности».

В качестве некоторых ориентиров в этом плане Ландау писал: «Степень применения этих мер должна соотноситься со степенью предполагаемой опасности. Это означает, что степень психологического и физического давления должна быть определена заранее. Руководители должны решительно и остро реагировать на любые отступления от этого правила».

Таким образом, комиссия заняла компромиссную позицию между верховенством закона, независимо от масштабов террористической угрозы, и мнением, что необходимость борьбы с терроризмом оправдывает отступление от строгого соблюдения законов. Но даже в то время, как судья Ландау и его коллеги выразили свою обеспокоенность бесконтрольностью действий «Шин Бет», они не пытались в одночасье искоренить незаконные методы, к которым привыкло прибегать агентство.

Не успели еще высохнуть чернила на докладе Ландау, как выяснилось, что три следователя «Шин Бет» лгали комиссии. Как только «Шин Бет» стало известно об этом лжесвидетельстве, все трое были отстранены от работы. Горькая ирония заключалась в том, что в это время директором «Шин Бет» стал не кто иной, как Йозеф Хармелин, отозванный из отставки 12 лет спустя после ухода с этого поста и 7 лет после того, как в 1979 году он, спасаясь от исламской революции, на американском самолете эвакуировался из Тегерана, где был неофициальным послом Израиля.

Именно в период первого срока пребывания Хармелина на посту директора «Шин Бет» вошло в привычку лгать в суде. Тем не менее Хармелин был уважаемым ветераном, и все приветствовали его возвращение на этот пост в период острого кризиса. Ему было поручено восстановить порядок, доверие и надежду в рядах сотрудников агентства, которое раздиралось скандалами и расследованиями.

Высказывались серьезные опасения, что расследования ослабят «Шин Бет». Моральное состояние работников было ужасным. После докладов комиссий Карп и Ландау многие другие чувствовали, что их бросили политики, которые, как обычно, ожидали, что секретные службы будут вести за них грязную работу и жестокую войну с терроризмом.

Признаки недовольства в «Шин Бет» нарастали. Оперативные работники не скрывали своего презрения к комиссиям и журналистам, которые, похоже, ждали от них абсолютно «чистой» работы по террористам. Сотрудники «Шин Бет» обвиняли политиков в том, что те не могли принять долгосрочных решений в отношении статуса оккупированного Западного берега и сектора Газа и установить там определенный правовой режим. «Мы — козлы отпущения оккупации» — именно таким было ощущение многих в «Шин Бет». Через 35 с лишним лет после первоначального «бунта шпионов», выступавших против создания «Моссада», было похоже, что в рядах израильского разведсообщества может произойти новый «мини-бунт».

Хармелин в свойственной ему мягкой манере сумел навести порядок в рядах сотрудников «Шин Бет» и успокоить их. Он, однако, не смог исправить вред, нанесенный репутации «Шин Бет» и разведсообществу в целом. Впервые в истории Израиля секретные службы перестали быть «священными коровами», которым нельзя задавать вопросы о методах их работы.

Примерно те же проблемы, которые сотрясали ЦРУ в 1970-х годах, встали перед разведсообществом Израиля в 1980-х годах, породив беспрецедентные сомнения и открыв горькую правду. Утратив в значительной мере доверие собственных граждан в Израиле, руководители израильской разведки одновременно оказались перед лицом острейшего кризиса в отношениях со своими лучшими друзьями за рубежом.