Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть

34 На дне

Все закончилось тем, что я начал больше пить. Когда я только приехал на Манхэттен, мои коллеги по «Вэнити фэр» посчитали, что я очень много пью, но по стандартам Флит-стрит это было нормой. Однако к весне 1999 года количество поглощаемого мной спиртного вышло за рамки даже ее стандартов. (Однажды сам Энтони Хейден-Гест заявил, что у меня проблемы с выпивкой!) В день я выпивал чуть ли не по бутылке шотландского виски.

Это не представляло бы серьезной проблемы, не проявляй я слишком большой активности в пьяном виде. Напиваясь, я не засыпал мертвым сном, а становился до нелепого общительным. Я был тем самым надоедливым парнем, который пытается к концу вечеринки уговорить любого, кто согласится его выслушать, пойти с ним в одно «никому не известное клевое местечко», всякий раз оказывающееся кишащим крысами подвалом у черта на куличках. Если человек отказывался идти со мной, что случалось почти всегда, меня это нисколько не расстраивало. Я отправлялся туда один. Оказавшись там, я сразу завязывал разговор с какими-нибудь совершенно не знакомыми мне людьми, и на следующие шесть часов они становились моими самыми лучшими друзьями: «Приятель, дело не в том, что я пьян. Просто ты мне действительно нравишься». И прежде чем отправиться домой спать, я договаривался о встрече на следующий день. Но разумеется, если по чистой случайности мне доводилось столкнуться с кем-нибудь из них снова, я совершенно не мог их вспомнить.

В то время я стал завсегдатаем работающего всю ночь бара под названием «Мэрилу» на Девятой Западной улице. Из-за царящей там подпольной атмосферы и нездоровой клиентуры он напоминал мне кафе-бар «Сицилия», мой любимый притон в Сохо. Как правило, он пустовал до 2.30 утра, но потом начинал неожиданно заполняться, и в 4.00 утра в нем уже было невозможно протолкнуться из-за количества посетителей. Что больше всего мне нравилось в «Мэрилу», так это отсутствие каких-либо церемоний. Это было похоже на ночной клуб времен «сухого закона», где знаменитости общались с гангстерами, красивые девочки тусовались с одурманенными наркотиками музыкантами, а журналисты сплетничали с должностными лицами — всех объединяла любовь к алкоголю.

Сейчас, вспоминая, что вытворял в «Мэрилу», я невольно вздрагиваю от смущения. Самым ужасным был случай с Дженнифер, 55-летним мужчиной, переодетым в дамский наряд. У меня даже не было такого оправдания, как «я перепутал Дженнифер с женщиной». В австралийском пабе на Шепардс-Буш мне встречались мужчины, которые куда убедительнее выдавали себя за представительниц слабого пола. Мало того что его подбородок зарос щетиной, так еще сквозь сеточку чулок выбивались пучки волос, покрывающих его ноги. И тем не менее я притащил это чудо в перьях в свою квартиру на Уэст-Виллидж.

Хочу сразу внести ясность, думаю, это не будет лишним, я не испытывал к Дженнифер сексуального влечения. Абсолютно никакого. Это было жестом бескорыстной благотворительности. Когда я проговорил с ним до пяти утра, он объяснил, что торчит здесь только потому, что бой-френд выкинул его из квартиры и ему некуда податься. Обычно я не реагирую на подобные слезливые истории, но поскольку был совершенно пьян, то пригласил его к себе переночевать. Как-никак он был моим Новым Лучшим Другом. И он действительно мне очень нравился! Кроме того, мой сосед по квартире Юан Реллай, британец, работающий в банке, был в отъезде, и мне бы не пришлось делить с Дженнифер свою кровать. Он мог переночевать в комнате Юана в надежде, что завтра бой-френд его простит.

Добравшись до квартиры, мы, естественно, продолжили возлияние. Однако, прослушав полтора часа о том, какая сволочь дружок Дженнифер, я решил, что с меня хватит. Я показал ему его комнату, точнее, комнату Юана, и отправился на боковую. Время было 7.00 утра.

Ровно через час, когда мы с Дженнифер уже вовсю храпели и видели десятый сон, сосед по квартире решил неожиданно вернуться. Наверное, стоит объяснить, что Юан довольно типичный представитель высших слоев среднего класса. Получив образование в Итоне и Кембридже, он предпочитает пользоваться только самым лучшим. Постоянно жаловался, что квартира «настоящий свинарник», хотя на самом деле в ней очень чисто, и приставал ко мне, чтобы я нанял приходящую работницу. Свою комнату он содержал в стерильной чистоте и запрещал мне даже показываться на ее пороге. Идея, что я могу взять поносить какой-нибудь из его костюмов, купленных на Сэвил-роу, вызывала у него дрожь отвращения. Брррр! Кроме дотошного педантизма, он отличался невероятным страхом перед всякого рода заразой и микробами.

Можете себе представить, что произошло, когда Юан вошел в свою комнату. Первое, что бросилось ему в глаза, точнее, ударило в нос, — запах, невероятно крепкая смесь из алкогольных испарений и вони немытого тела. Фууу! Затем он увидел парик, лежащий на прикроватном столике. Каким образом это сюда попало? Могли он принадлежать мне? Что-то он не видел его у меня раньше. Наконец, когда глаза привыкли к освещению, что же он увидел? Это… не может быть… нет, может! Проклятие! Поверх его покрывала от Питера Джонса, одетый в одни чулки сеточкой, лежал 55-летний мужчина по имени Дженнифер!

— Тоби! — Юан влетел в мою комнату и разбудил меня грубым толчком. — Что это делает на моей кровати?!

— Прости, приятель, — пробормотал я. — Думал, ты появишься только завтра…

Юан сделал глубокий вздох.

— На сегодня я сниму номер в отеле, но когда вернусь, постарайся избавиться от своего гостя. И не забудь после этого поменять мои простыни и продезинфицировать мою спальню.

Я рассмеялся.

— Это не смешно, — фыркнул он. — Не нахожу в этом ничего забавного.

И он говорил искренне. Но отомстил мне тем, что рассказал всем нашим общим друзьям, как, вернувшись неожиданно одним прекрасным утром домой, обнаружил в моей квартире голого мужчину.

— Я не утверждаю, что Тоби голубой или что-то в этом роде, — вещал он, олицетворяя собою мистера Благоразумие. — Но согласитесь, это чертовски подозрительно…

Стоит ли говорить, что все мои друзья решили, будто я законченный педик. Случай с Дженнифер заставил меня не раз краснеть, но в анналах моих вгоняющих в краску пьяных деяний он не идет ни в какое сравнение с пасхальным уик-эндом, который я провел в Вербье.[185] Как говорят в Обществе анонимных алкоголиков, в тот раз я «добрался до дна».

Я не большой поклонник лыж, но когда мой друг Хаттон Свинглехарст сообщил, что собирается в Вербье на недавно купленной им «БМВ-М3», я не смог устоять. Ему хотелось испытать автомобиль на трассе. Он подсчитал, что, если в среднем мы будем делать 155 миль в час, на дорогу у нас уйдет не более шести часов. Честно говоря, это было маловероятно, потому что 155 миль в час для машины предельная скорость, но я решил не придираться из-за этой маленькой неточности. В конце концов, нас ожидала настоящая мужская авантюра, одна из тех, которые я так обожал.

В Хитроу я прилетел ночным рейсом 2 апреля 1999 года, и Хатти подобрал меня с третьего терминала в 9.30 утра. Весь путь мы проделали практически без остановок, и хотя так и не дотянули до 155 миль в час, неслись на довольно приличной скорости. На стоянку перед отелем мы въехали перед самой полночью, и, по моим подсчетам, я без сна провел уже 32 часа. Мне бы следовало отправиться прямо в постель, но, решив, что стаканчик перед сном еще никому не причинил вреда, мы отправились в «Фарм клаб». По общему мнению, этот клуб в Альпах отличался самыми распущенными нравами, но поскольку он находился всего в пяти минутах ходьбы от нашего отеля, именно он стал нашим единственным выбором.

Я покинул клуб через шесть часов, подслеповато щурясь на свет и допивая бутылку виски «Макаллан» 18-летней выдержки. К тому времени Хатти уже давно вернулся в отель, и потому мне предстояло самому искать дорогу назад. Но даже через два с половиной часа я все еще не смог ее найти. Уверен, испытание не было бы столь суровым, не забудь я в ночном клубе куртку, не говоря уже о ключе от номера и бумажнике. Когда же я наконец нашел отель и забрался в постель, мой организм находился на крайней стадии обморожения.

Казалось, я проспал всего десять минут, когда меня разбудил Хатти, затянутый в экипировку горнолыжника.

— Давай, поднимай свою ленивую задницу, — велел он, — а то опоздаем.

Я взглянул на часы. Я и в самом деле проспал всего десять минут! Неожиданно я заметил, что на моем мизинце чего-то не хватает.

— Хатти, — взвизгнул я, — где мой перстень с печаткой?

Он расхохотался.

О нет!

— Разве ты не помнишь? — спросил он.

— Нет, черт тебя подери.

— Ты отдал его 16-летней шведской школьнице, которой делал предложение прошлой ночью.

— Ты шутишь?

— Не-а.

— Какой еще 16-летней шведской школьнице?

— Той, которую ты пытался поцеловать в «Фарм».

— Господи Иисусе! Ты хотя бы знаешь, в каком отеле она остановилась?

Смех перешел в гомерическое гоготание.

— Извини, старик. Она отправилась в Швецию первым утренним рейсом.

Шлюзы не выдержали давления, и меня затопило самобичеванием. Жалкий дурак! Никчемный неудачник! Как я мог быть таким беспечным? Никогда я не чувствовал себя так плохо, как в то утро. Перстень с печаткой был самым ценным моим достоянием. Всякий раз, когда что-то вызывало у меня тревогу, я непроизвольно тянулся к нему рукой и вертел его между указательным и большим пальцами. И теперь он исчез.

Потеря перстня стала последней каплей. Подобно Майклу Хенчарду, персонажу «Мэра Кастербриджа»,[186] я поклялся здесь и сейчас, что больше не возьму в рот ни капли алкоголя. Конечно, я уже не раз давал себе подобное обещание, но сейчас это были не просто слова. Я преисполнился решимости сдержать клятву. Из-за свалившихся на меня неудач я пил все больше и больше, и если бы не остановился, то не смог бы прервать своего падения. Я уже давно говорил себе, что если дела пойдут совсем плохо, я всегда смогу бросить пить и собраться с силами, чтобы пройти через выпавшие мне испытания. Что ж, настало время проверить теорию на практике.

Разумеется, я не был до конца уверен в том, какую пользу принесет мне трезвый образ жизни. Может, он вовсе и не панацея. Возможно, моя энергия возрастет вместо ожидаемых 20 %, лишь на 2 %. И все же я должен попытаться.

Отчасти решение было запоздалой реакцией на недавно пережитые моим эго побои.[187] Моя неудача по завоеванию Манхэттена заставила меня остро осознать, что я простой смертный. Прежде моя жизнь казалась мне бескрайней равниной. Я думал, что у меня еще будет множество шансов все исправить. Если карьера, которую я себе избрал, приведет меня в никуда, я просто покончу с ней и начну что-нибудь новое! Я редко задумывался о будущем, по крайней мере в терминах, а что будет со мной через 10 или 20 лет, в моем воображении это всегда было «некое абстрактное будущее». Но сейчас впервые в жизни я почувствовал, как время течет сквозь пальцы, как и бесконечное количество возможностей, которые, не исключено, я уже все использовал.

Однако это также стало прямым результатом потери перстня. Возможно, кольцо и стоило каких-то 100 фунтов, но связанные с ним чувства не имели цены. На нем был изображен фамильный герб матери, и в моем сознании он всегда символизировал мою связь с ней. Точнее, перстень оставался единственной связью. Дело в том, что мама умерла.