Книга судьбы

Глава пятьдесят первая

— Смотрите сюда, — говорит Рого, указывая на колонку букв справа от кроссворда. — Вот здесь, в рабочей области…

Я еще раз проверяю вертикальную колонку, составленную из черточек и кажущегося беспорядка букв:

— АМВ? JABR? FRF? — переспрашивает Дрейдель. — Я не знаю никого с такими инициалами.

— Читать нужно не слева направо, а сверху вниз… — поясняет Рого, и ручкой обводит колонку нужных букв.

— М, А, R, J, М, К, L, В, — читает Рого, опережая меня на секунду. — Попробуйте подставить: Мэннинг, Олбрайт,[26] Розенман…

— Джеффер, — добавляю я.

— Кто такой Джеффер? — вмешивается Лизбет.

— Это я, — отвечает Дрейдель.

— Мосс, Куц, Лемоник, — заканчивая с фамилиями на остальные буквы. — А В…

— Это Бойл, — гордо заявляет Рого. — Восемь человек, сотрудники высшего ранга, с правом прямого доступа в Овальный кабинет.

Лизбет кивает, но по-прежнему не отрывается от кроссворда.

— Но зачем президенту хранить лист бумаги с фамилиями своих высокопоставленных сотрудников?

Мы все смотрим на Дрейделя.

— Я его в жизни не видел, — со смешком отнекивается он. Но по тому, как дрожит его голос, я понимаю, что настал тот единственный раз, когда он вовсе не рад тому, что оказался включенным в эксклюзивный список.

Рого в нетерпении вскакивает с кресла.

— Мэннинг написал фамилии восьми человек, а потом замаскировал их всякой белибердой, чтобы никто не догадался о том, что там было записано изначально. Я не собираюсь изображать из себя Нэнси Дрю,[27] но что между ними может быть общего?

Лизбет снова кладет кроссворд на середину стола для совещаний. Я смотрю на список имен. Лемоник был советником Белого дома, Розенман — пресс-секретарем, Карл Мосс исполнял обязанности советника по национальной безопасности. В сочетании с Мэннингом, Олбрайтом и Бойлом они были самыми крупными фигурами, которые имелись в нашем распоряжении, — этакие рыцари нашего собственного круглого стола.

— Совершенно очевидно, что это список самых могущественных людей администрации.

— За исключением Дрейделя, — вставляет Рого. — Не обижайся, ничего личного… — обращается он к Дрейделю.

— Может быть, вы все работали над чем-нибудь важным в то время? — спрашивает Лизбет. — Когда, вы говорите, это все происходило, в феврале первого года администрации?

— Тогда еще и месяца не прошло с момента прихода к власти, — защищаясь, говорит Дрейдель. Но он смотрит на список важных персон, и я ясно слышу, как меняется его голос. — Может быть, это те, кого он хотел приглашать на утренние заседания, ПЕДБ. — Видя недоумение на лицах Лизбет и Рого, он поясняет: — Каждое утро в шесть часов в Белый прибывает вооруженный курьер из ЦРУ. К запястью у него цепочкой прикован чемоданчик. В нем лежит Президентский Ежедневный Брифинг — краткое письменное изложение наиболее важных и секретных новостей о событиях, происходящих по всему миру. Передвижение войск в Северной Корее… шпионская сеть в Албании… все, что президенту нужно знать, он получает на первом ежедневном заседании, вместе с несколькими избранными членами администрации.

— Да, но ведь все знали, кого приглашали на эти заседания, — возражаю я.

— Все узнавали об этом потом, — настаивает Дрейдель. — Неужели ты думаешь, что в те самые первые недели Розенман и Лемоник не прилагали усилий, чтобы оказаться в числе избранных особ?

— Не знаю, — задумчиво тянет Лизбет, внимательно изучая список, отчего между бровей у нее появляется крохотная вертикальная морщинка. — Если ты всего лишь выбираешь нужные фамилии, к чему такая секретность?

— К секретности прибегают только в случае, если на то имеется веская причина, — поучительно говорит Дрейдель. — На мой взгляд, совершенно очевидно, что они не хотели, чтобы кто-нибудь видел, что они пишут.

— Ладно, отлично… Но что такого можно было написать о первой десятке ваших самых доверенных сотрудников, чего нельзя было видеть никому другому? — спрашивает Лизбет. — Вам не нравится какой-то человек… вы не хотите, чтобы он присутствовал на заседаниях… вы боитесь его…

— Вот оно — здесь пахнет шантажом, — восклицает Рого. — Может быть, у кого-то из них была тайна…

— Или кто-либо из них знал какую-то тайну, — подхватывает Дрейдель.

— Вы хотите сказать, имеющую отношение к президенту? — спрашиваю я.

— К кому угодно, — уступает Лизбет.

— Ну, не знаю, — говорю я. — Уровень персон, о которых идет речь… Это не те люди, о которых стоит беспокоиться, что они не станут держать рот на замке.

— Разве что кто-нибудь из них заставляет тебя беспокоиться о том, что они не смогут держать рот на замке, — выпаливает вдруг Дрейдель.

— Вы хотите сказать, что это нечто вроде списка особо доверенных лиц?

— Наверное… нет, я уверен в этом, — заявляет Дрейдель. — Во всяком случае, я хотел бы быть в этом уверенным, если бы набирал штат новых сотрудников. — Он впервые перестает грызть свои наманикюренные ногти.

— Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — признаюсь я.

— Подумай о том, что на самом деле происходило в самые первые недели после нашего переезда в Белый дом. Вспомни взрыв бомбы в автобусе во Франции и внутренние дебаты о том, достаточно ли серьезно отнесся к этому Мэннинг, если судить по его выступлению. Потом все эти распри относительно ремонта и реконструкции Овального кабинета…

— Это я помню, — заявляет Лизбет. — В «Ньюсуик» была даже статья об этом красном полосатом ковре… как бишь назвала его первая леди?

— Фруктовой полосатой жевательной резинкой, — сухо отвечает Дрейдель. — Взрыв бомбы и дурацкий ковер — вот такие глупые истории просочились в прессу относительно внутренних разногласий. Ах-ах, капитан не может управлять своим новым кораблем… Но они могли стать достоянием общественности только потому, что кто-то из высокопоставленных чиновников решил вынести сор из избы.

Лизбет согласно кивает, уж ей-то такие штучки прекрасно известны.

— Получается, что тогда Мэннинг по-настоящему беспокоился о том…

— …чтобы узнать, через кого происходит утечка внутренней информации, — говорит Дрейдель. — Когда у вас столько новых сотрудников, облеченных огромной и непривычной для многих властью, всегда найдется кто-нибудь, кто побежит к друзьям и начнет хвастаться этим. Или к прессе. Или к таким друзьям, которые и есть пресса. И пока вы не заткнете утечку, вы не можете гарантировать, что в следующий раз не станет известно что-нибудь намного более важное.

— Отлично, — говорю я. — Это значит, что, составив список, Мэннинг принялся вычислять сотрудников, которые откровенничали с прессой?

— Не просто сотрудников, — поправляет меня Дрейдель. — Эти истории могли стать известными только с подачи самых высокопоставленных сотрудников. Вот почему Мэннинг тогда буквально не находил себе места. Одно дело, когда какой-нибудь стажер-практикант треплется о том, что президент носит непарные носки. И совсем другое — когда вы открываете «Вашингтон пост» и на первой странице читаете дословный отчет о своем совещании с пятью самыми доверенными лицами.

— Если дело в этом, то почему он включил в этот список себя? — размышляет вслух Рого, когда мы снова склоняемся над кроссвордом.

— Может быть, это список тех, кто был на каком-то конкретном совещании — Мэннинг, Олбрайт, Бойл и другие, — и тогда они пытались сузить поле поиска того, кто допустил утечку специфической информации, — предлагаю я.

— Да, это объясняет, почему в списке фигурирую я, — соглашается Дрейдель. — Хотя, быть может, речь шла не только о чрезмерной откровенности с журналистами.

— А кто еще имеется здесь? — спрашивает Лизбет.

— Вспомните, что вы только что рассказывали нам о Римлянине и шестимиллионном гонораре, выплатить который они отказались. Платежи самым важным Информаторам тоже входили в ПЕДБ.

Я киваю, вспоминая наши прежние заседания.

— Догадка может оказаться верной. Кто бы ни выбалтывал информацию, он мог слить ее Римлянину, рассказав и о том, кто конкретно принял решение не платить ему.

— И вы думаете, именно поэтому Бойла застрелили? — недоверчиво спрашивает Лизбет. — Потому что он был одним из тех, кто сказал «нет» выплате гонорара Римлянину?

— А что, охотно верю, — вмешивается Рого. — Шесть миллионов баксов — чертова куча бабок.

— Согласен, — кивает и Дрейдель. — Но, по-моему, совершенно очевидно и то, что если вы хотите знать, кому в этом списке нельзя доверять, то это явно тот самый парень, которого до недавнего времени мы считали мертвым. Ну, вы понимаете, тот, которого преследует ФБР… чья фамилия рифмуется с Дойлом…

— Поэтому я попросил президентскую библиотеку поднять файлы Бойла, — замечаю я. — У них есть все: его расписание, проблемы, над которыми он работал, даже его личное дело с комментариями ФБР о проведенной проверке. Мы получим все эти материалы, вплоть до последнего листочка, который или лежал у него на письменном столе, или содержит хотя бы малейшее упоминание о нем.

— Вот и славно! Значит, двое из нас могут отправляться в библиотеку, — подводит итог Лизбет. — Но это ни на шаг не приближает нас к разгадке того, какое отношение имеет тайный список, составленный Мэннингом в первые месяцы своей работы на посту президента, к тому, что три года спустя Бойла застрелили.

— Может быть, Бойл злился на президента за то, что тот не доверяет ему, — высказывает очередную догадку Рого.

— Нет, — не соглашается Дрейдель. — Ребята из ФБР сказали Уэсу, что то, что планировали Мэннинг и Бойл, они планировали вместе.

— А это должно быть правдой, — замечаю я. — Карета «скорой помощи»… чужая кровь, готовая для переливания… как еще мог Бойл провернуть такой фокус без помощи Мэннинга и Службы?

— Ну и что вы хотите сказать? Что они не доверяли кому-то еще в этом списке? — спрашивает Лизбет и многозначительно смотрит на Дрейделя.

Я качаю головой.

— Я всего лишь хочу обратить ваше внимание на то, что президент Мэннинг и Олбрайт провели свой первый день у власти за составлением тайного списка с фамилиями восьми человек, которые вместе с ними обладали доступом к одним из самых охраняемых секретов в мире. Более того, зашифровав этот список на страничке с кроссвордом, они совершили невозможное: создали рабочий документ президента, в котором, предположительно, могли содержаться самые сокровенные мысли Мэннинга и который не будет изучаться под микроскопом, каталогизироваться и храниться в архиве. Скорее всего, они рассчитывали на то, что на него вообще никто не обратит внимания.

— Разве что по рассеянности вы набросаете для себя кое-какие заметки на обороте, — говорит Рого.

— Словом, перед нами стоит задача по возможности сократить этот список, — уточняю я. — И насколько можно судить, единственные люди, помимо президента, включенные в него, которые были в тот день на треке, это Бойл и Олбрайт… а Олбрайт мертв.

— Вы уверены, что только эти двое? — интересуется Лизбет.

— Что вы имеете в виду?

— Вы просматривали архивные съемки и фотографии, сделанные в тот день? Может, стоит взглянуть на них еще разок, чтобы проверить, соответствуют ли ваши воспоминания действительности?

Я отрицательно качаю головой. Через неделю после покушения, лежа в больнице и переключая каналы с помощью пульта, я случайно наткнулся на материалы видеосъемки покушения. В ту ночь меня не могли успокоить три медсестры.

— Я вообще не смотрел хронику тех событий, — сообщаю я Лизбет.

— Я так и думала, что те кадры не относятся к числу ваших самых любимых. Но если вы действительно хотите знать, что произошло, придется начать с места преступления. — Прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать, она лезет в папку-скоросшиватель и достает черную видеокассету. — К счастью, у меня есть знакомые на местных телеканалах.

Она вскакивает с места и направляется к столику, на котором стоит видеодвойка. Я чувствую, как у меня перехватывает горло, а ладони мгновенно увлажняются.

Я заранее могу сказать, что это была плохая идея.