ГЛАВА ВТОРАЯ. Сексуальность и женское тело

Те же органы, которые задействованы в продолжении рода, запускают динамику сексуального удовлетворения. Многие люди воспринимают это спокойно. Однако некоторые не в состоянии включить в психическое представление о своем теле ни реальную, ни символическую связь между разрядкой сексуального напряжения и его воздействием на репродуктивные органы. Более того, некоторые совершенно игнорируют взаимосвязь между этими явлениями. Они не понимают, как взаимодействие с внешним миром посредством гениталий, позволяющее достичь близости с человеком другого пола, может обогатить их внутреннюю жизнь.

Ценность оргазма для эмоционального и физического сближения пары неизмерима. Он не только порождает ни с чем не сравнимую физическую близость, где царит взаимное доверие, но и подлинное осознание различий между полами, ведущее к их принятию и ощущению взаимодополняемости.

Любовь соединила нас

И, соединившись, мы стали единым целым.

В таких отношениях происходит бесчисленное множество внутренних событий, открывающих много фантазий и вопросов о загадках и особенностях Другого. Если все складывается удачно, это невероятно обогащает обоих партнеров.

Понимание всего этого необходимо для раннего развития гендерной идентичности. Для некоторых людей это очевидно. Рано или поздно, по мере эмоционального углубления отношений, они осознают не только свои тела, но и репродуктивные функции, связанные с телами. В этот момент они начинают фантазировать о рождении нового человека, который наследует эмоциональные и физические характеристики их обоих и который, как они надеются, еще больше сблизит их. Бибринг и соавторы обращают наше внимание на то, что «интенсивное объектное отношение к сексуальному партнеру приводит в итоге к такому явлению как наполнение, когда значимая репрезентация объекта любви становится частью Я» (Bibring et al. 1961, р. 15).

Однако многие не разделяют это желание/надежду/мечту. Они отдают свои тела в угоду быстрому удовлетворению сексуальных нужд в безудержной и бездумной манере, не уделяя внимания любовным аспектам. Несмотря на участие репродуктивных органов в этом процессе, первертный мужчина не может извлечь пользу из положительных психических символических репрезентаций своих репродуктивных органов. Это дополнительное измерение ему просто не доступно.

Для женщины дело обстоит иначе. Из самых глубин своей гендерной идентичности она знает, что у нее есть репродуктивный орган и в результате коитуса может случиться беременность, что радикально, хотя и временно, изменит ее тело, а также повлияет на всю ее жизнь. Эта глубинная перемена протекает по-разному на разных стадиях беременности. Как уже отмечали Бибринг и соавторы, «инородное тело» вызывает увеличение концентрации либидо на самой на себе и приводит к усилению нарциссизма в начале. Это проходит, когда появляются первые шевеления плода. В этот момент плод начинает восприниматься как отдельный объект внутри себя, и это осознание прерывает нарциссические переживания беременной женщины. Согласно Лестер и Нотман, «шевеление плода устанавливает первый контакт матери с младенцем и знаменует, таким образом, пробуждение материнской заботы у нее… и это побуждает вынашивать ребенка и заботиться о нем» (Lester & Notman 1986, р. 364). «Ребенок всегда будет частью нее, и в то же время ему придется оставаться объектом, который является частью внешнего мира и частью ее сексуального партнера» (Bibring et al. 1961, р. 16). Конечно же, эти идеи применимы в тех случаях, когда беременность рассматривается как фаза развития в процессе созревания и как важная ступень роста. Однако не следует забывать о патологических исходах, на которые указывает Д. Пайнз, особенно при первой беременности. В конечном итоге, изменения тела и психических репрезентаций себя, объекта и отношений неизбежно и навсегда меняют самовосприятие беременной женщины (Pines 1972; Пайнз 1997). «Став подростком, ты уже не можешь снова стать ребенком; достигнув менопаузы, ты уже не можешь родить ребенка, а став матерью, ты уже никогда не станешь отдельной единицей» (Bibring et al. 1961, р. 13).

Для женщин любовный акт имеет иное значение, чем для мужчин, поскольку они больше, чем мужчины, осознают, что для продолжения рода и для получения удовольствия используются одни и те же органы. Неописуемое великолепие, порождаемое красивым любовным актом между мужчиной и женщиной, может осознаваться женщиной даже как причиняющее боль. Некоторые женщины — не только мои пациентки — говорили мне об уверенности в том, что зачали во время самых блаженных моментов коитуса. Сроки беременности подтверждали правильность их неожиданного понимания, что взаимодействие тел и эмоций было настолько полным, что единственно правильным и естественным результатом могло быть рождение ребенка. Это настолько глубокое женское чутье, что даже бесплодные женщины рассказывали мне о своей убежденности в том, что, будь они способны зачать, они бы зачали в определенный момент, когда они находились в наивысшей точке переживания прекрасного сексуального слияния. Это и есть — или может быть — осознание женщинами своих тел и их психических репрезентаций.

Такое осознание укореняет их в принципе реальности на биологически-психологической основе больше, чем мужчин, которые в этом смысле больше склоняются к принципу удовольствия. Влечения женщин ориентированы на объект, поэтому некоторые женщины склонны к определенным первертным сценариям, которые чужды мужчинам. Есть женщины, которые беременеют, полагая, что это единственный способ обрести уверенность в отношениях с мужчиной, даже когда он не горит желанием оставаться в них. У других желание беременности происходит из жажды мести по отношению к мужчине, которого они стали ненавидеть из-за пережитого сильного унижения. Я вспоминаю одну мою бывшую пациентку, женщину в возрасте тридцати одного года, которая обратилась за профессиональной помощью в связи с сильнейшей депрессией, вызванной полной фригидностью и отвращением к сексу. Ее также мучили навязчивые и болезненные фантазии о смерти дочери в возрасте одного года. Эти симптомы появились после того, как она забеременела дочерью. Тремя годами ранее она влюбилась в умного и успешного мужчину и начала с ним отношения. Сначала он был очень добр к ней, но вскоре стал вести себя жестоко и избивать ее. Ей казалось, что она не может открыто себя защищать. Вместо этого перед коитусом она втайне разговаривала с собой, что приносило ей некоторое горькое утешение:

«Если бы я только смогла забеременеть от него, он бы понял, кто тут главный, и тогда он начал бы уважать меня, поскольку я ношу его ребенка. Я ненавижу его, но не хочу это показывать. Я хочу причинить ему очень сильную боль и знаю, что это самый лучший способ добиться своего, так как он уже не сможет избавиться от меня».

Эти навязчивые размышления сексуально возбуждали ее и давали возможность получить сильное эротическое удовольствие, а также временно облегчали тревоги, но как только коитус заканчивался, ее переполняло отвращение к себе. Здесь мы видим, как мстительная составляющая объединяется с навязчивым либидинальным повторяющимся действием, что включает в себя быстрое переключение с Эго-синтонного состояния на Эго-дистонное — главными показателями перверсии. Другими словами, действие, которое сначала переживалось как отвечающее требованиям Эго, становится неприемлемым после его завершения, что сопровождается угрызениями совести и виной. У женщин такие действия направляются непосредственно на себя, на объект и на отношения с ним. Возможно, в профессиональной литературе, также как и в головах этих женщин, существует путаница между женственностью, сексуальностью и материнством. Все они, конечно же, являются производными от фундаментальной психобиологической реальности женской природы.

«Большую роль играет не только анатомия, но и психическая репрезентация: понимание того, что такое мужчина или женщина — это опыт, накопленный в психической структуре, которая функционирует независимо. Можно предположить, что эта репрезентация во многом зависит от физиологии или, говоря диалектически, от психологических и социальных факторов. Такие категории Фрейда, как: кастрационный комплекс, женская кастрация, зависть к пенису, фаллическая стадия, неосознавание вагины, приравнивание клитора к пенису, рассмотрение его как мужского органа, ребенок как замена пенису, клиторальный оргазм по мужскому типу, активная мужская сексуальность, пассивная женская сексуальность — объединяют биологию с психологией, из чего и складывается понимание женской сексуальности. При этом культурно-социологические факторы отсутствуют или появляются в основном как второстепенные. Следовательно, такое объединение является механистическим, а не диалектическим» (Arnaiz, Puget & Siquier 1983, рр. 33-34).

Это утверждение выходит за рамки исключительно анатомии и содержит глубокий символизм. Авторы указывают, что «даже с появлением теорий М. Кляйн, поставивших под вопрос фаллоцентрические теории, женская психическая структура представлена диалектически как мать, которая прежде всего является грудью, а потому сконцентрирована вокруг воспитания и беременности. Таким образом, женщина рассматривается с экологической точки зрения как млекопитающее» (Ibid., р. 33-34).

Пациентка рассказала мне о ненависти к собственному телу: ей казалась отвратительной даже мысль о том, что ее муж прикасается к ней. Во время коитуса она позволяла ему лишь проникать в себя и тем и довольствовалась. Она никогда не испытывала удовольствия от предварительных ласк. Во время беременностей она была довольна своим телом и гордилась им. Казалось, что собственное тело не воспринималось ей как источник личного удовольствия, а было лишь «связующим звеном» для сексуальной разрядки мужчины или вынашивания детей.

Блейхмар указывает, как «кастрационный комплекс у девочки направляет и нормализует сексуальное желание, а не гендерную принадлежность, нагруженную социальными значениями и коннотациями. Другими словами, в основном он будет определять организацию женской сексуальности, а не женственность» (Bleichmar 1985, р. 27).

В то время как интеллектуальные достижения мужчин считаются естественным проявлением их гендерной принадлежности, женщины в сходной ситуации иногда оказываются в ситуации конфликта не только из-за успешной реализации своих интеллектуальных способностей (что часто считается прерогативой мира мужчин), но и из-за собственной женственности, которая нередко тесно связана с использованием тела. В этом случае умственные способности женщины и ее женственность подвергаются расщеплению. Это в особенности заметно у женщин, чьи матери не использовали свой интеллектуальный потенциал, в том числе под давлением социально-экономических обстоятельств, которое, однако, не коснулось их дочерей. Эти женщины боятся успеха, полагая, что не только мужчины, но и их внутренняя мать будет мстить им за их достижения. Это может привести к резкому ухудшению, возникающему вследствие недооценки умственных способностей и одновременному уравниванию переоцененного женского тела с женственностью. Некоторые занятые карьерой женщины, которые приходят на терапию, реализовали свой интеллектуальный потенциал и пожинали богатые плоды этого. Мужчины в подобных ситуациях легко хвастаются своими успехами, но этим женщинам трудно признать свои достижения, а если они и решались на это, то делали это со смущением и неверием. Казалось, они воспринимали это как явное неповиновение устоявшимся нормам. В профессиональной и социальной сферах, вопреки самим себе, они испытывают смешанные чувства, когда на них обращают внимание непривлекательные и неинтересные мужчины. С одной стороны, они чувствуют себя униженными и злятся, а с другой — в глубине души они ощущают уверенность, им льстит это нежеланное внимание. Такова горькая власть, которую женское тело и женственность получили как компенсацию недостатка власти, предоставляемой женским интеллектом.

Одна история в этой связи. Ко мне обратилась пациентка: несмотря на выдающиеся достижения в учебе, ей было трудно добиться значительного успеха в профессии. На терапии она рассказывала о том, что не может представить себя одновременно и в роли женщины, и в роли успешного специалиста. Затем она объяснила, что ей удалось преодолеть отвращение к коитусу, когда она начала «грязно выражаться»: она рассказывала любовнику свои фантазии о том, как его соблазняет «распутная и дурно пахнущая» незнакомая женщина. Она преподносила эти фантазии в виде историй, рассказывая их медленно, используя неприличные слова и непристойные сюжеты. И чем «грязнее» все это было, тем больше ее это возбуждало, и в итоге она испытывала оргазм, представляя своего партнера с другой женщиной. При этом она была привязана к кровати, абсолютно обездвижена и полностью подчинена партнеру. Но потом все это казалось ей ужасным, она чувствовала себя подавленной и недостойной нежности и любви.

В процессе терапии стало понятно, что фантазии этой женщины имели отношение к безразличной и отвергающей матери, которая вышла замуж по расчету за мужчину, которого презирала. Моя пациентка не считала себя достойной любви мужчины и фантазировала о своей матери, идентифицируясь с ней во время коитуса. Степень идентификации была такой, что она расщепила себя на двух женщин, живших внутри нее. Одна из них была недостойным существом, которое могло достичь оргазма через унижение, «занимаясь ненавистью», а не любовью. Другая была профессиональным ученым, обесценивающей и принижающей мужчин, а также неспособной получить удовольствие в близких отношениях с ними. Профессиональный успех бессознательно ассоциировался с убийством матери. Мать воспринималась буквально как «внутренний диверсант», который сводил на нет все усилия по достижению успеха. На примере этой пациентки хорошо видно расщепление на «либидинальное Эго» и «внутреннего диверсанта», описанное Фэйрберном (Fairbairn 1944; Фэйрберн 2006). Согласно его теории, ребенок вырабатывает подобный механизм, столкнувшись с несостоятельностью материнской заботы. В этом смысле, как замечает Сэйерс (Sayers 1986, р. 65), Фэйрберн возвращается к поздним взглядам Хорни (Horney 1939; Хорни 2009) на эдипов комплекс девочки, где она утверждает, что инцестуозная привязанность возникает у ребенка лишь в том случае, если родители настолько поглощены собственными интересами, что забывают об интересах детей.

Лаш указывает на приведенное Райх описание женщин, чьи матери относились к ним как к замене отсутствующих или неудовлетворяющих мужей. Они рассказывали фантазии-желания, восходящие к раннему детству, в которых они использовались в качестве отсутствующего материнского фаллоса. Одна женщина, актриса, описывала состояние эйфории, в которое ее приводило восхищение публики: «Сильное возбуждение разливается по всему телу и появляется чувство, словно все ее тело как бы растет вверх, распрямляясь». «Очевидно, — добавляет Райх, — она ощущала себя фаллосом» (Lasch 1984, р. 171-172., курс. К. Л.).

Проще и, вероятно, привычнее считать, что женское тело используется как символический фаллос, чем увидеть женское тело и его символизм как самостоятельное и отличное от мужского. Но почему женское тело становится фаллосом в фантазии, почему вместо этого оно не представляет важные, сложные и уникально женские физические, физиологические и символические характеристики? Вероятно, проще придерживаться прежних взглядов, чтобы сохранить и увековечить превосходство мужчин. Тем самым, считается, что мужчина обладает фаллосом как символом всей власти, которой женщины могут обладать исключительно опосредованно или в искусственной форме, психологически или даже «анатомически» маскируясь под мужчину. По-моему, матери, описанные Анни Райх, были жертвами этого явления, чувствуя себя хуже мужчин. Они не могли в свое время сформировать ощущение собственного Я и умственные способности во всем их многообразии. Им пришлось согласиться на эталонную модель поведения, основанную на мужском превосходстве.

Времена меняются, и у нас уже есть свобода и выбор. Однако некоторые женщины, которые знают, что их матери использовали свои тела, чтобы доставить мужчинам сексуальное удовольствие, и свою изобретательность, чтобы суметь сохранить власть в мире мужчин, до ужаса боятся бросить вызов прежним устоям. Эти женщины живут в постоянном страхе, что их матери будут завидовать недоступным для них учебным и интеллектуальным достижениям. Этот «страх успеха» у женщин может стать аналогом страха кастрации, ранее приписываемого женщинам. Теперь мать становится «внутренним диверсантом», который подавляет достижения.

Женское тело создано так, чтобы разместить в себе другое живое тело. Но изумление вызывает даже не это, хотя этот факт удивителен сам по себе. Удивительно то, что одно тело растет внутри другого, и это невозможно не замечать, как бы тревожно и нежеланно это ни было для матери. Действительно, многие женщины испытывают сильное отвращение по этому поводу, в то время как другие (об этом говорилось ранее) чувствуют только радость во время беременности.

Беременность сосредотачивает психическое внимание на реальности. Часто говорится о том, что женская сексуальность остается «тайной», возможно потому, что женские гениталии «спрятаны» и остаются невидимыми. Конечно же, этот аргумент теряет силу, если попытаться применить его к тем изменениям, которые происходят с женскими гениталиями во время беременности. Эти изменения так очевидны, что они вызывают множество сильных чувств и у мужчин, и у женщин. Грудь и матка набухают и изменяются. Грудь выполняет не только функцию кормления, она также является сосредоточением сексуальных стимулов, Фрейд (Freud 1905; Фрейд 2006) называл ее «органом удовольствия», другими словами, она может доставлять сексуальное удовольствие без обязательной прямой связи с функцией жизнеобеспечения. Это очень хорошо известно будущим отцам, которые часто говорят о том, что, когда ребенок родится, они лишатся всех удовольствий, которые может дать материнская/либидинальная грудь, потому что она достанется ребенку. Случается, что многие женщины переживают вагинальный оргазм, когда их сексуальный партнер ласкает и сосет их грудь.

Для некоторых женщин любое сексуальное удовольствие, связанное с грудью, становится недоступным не только во время беременности, но и в течение нескольких лет после отнятия ребенка от груди. Об этом мне рассказывали многие женщины, которые испытали ощущение огромной потери, когда возобновили сексуальную жизнь со своими партнерами и осознали, что лишились того, что раньше вызывало у них такое эротическое возбуждение. Некоторые из них кормили детей грудью до двух лет и иногда находили это сексуально приятным. Они допускали, что с появлением ребенка важная часть их тела становилась непригодной для сексуальной стимуляции, а их право на удовольствие замещалось новой функцией, намного более жизненно важной при выполнении основной функции вскармливания потомства.

Чрезвычайно трудно отделить женственность от материнской функции, возможно, потому что ее природа настолько тесно переплетена с эмоциональными, физическими, биологическими, гормональными, культурными, социологическими и физиологическими факторами, всецело связанными с женской природой. У женщин, как и у мужчин, оргазм может иметь множество телесных и психических репрезентаций. Но тот факт, что женское тело вмещает увеличенный мужской половой орган, а также потенциально и плод во время беременности, добавляет абсолютно новое измерение.

Многие психоаналитики с самого начала изучали оргазм. Я упомяну только некоторых. Ференци говорил о фаллосе и вагине как о всеобъемлющих символах, но не в мифологическом смысле, а объясняя эмбриологические, физиологические и психологические факты. Ему принадлежит идея о том, что вся жизнь определяется стремлением вернуться в материнскую утробу, что иногда бывает заметно во время коитуса. Кульминацией сексуального развития индивида является примат генитальной зоны, который достигается в процессе продвижения от аутоэротизма через нарциссизм к генитальной объектной любви. Нет такой части организма, которая не была бы репрезентирована в гениталиях, поэтому во время коитуса сексуальное напряжение получает разрядку во всем организме. Он выдвинул теорию о том, что «взаимное притяжение является ничем иным, как выражением фантазии о слиянии своего Я с телом партнера или, возможно, о том, чтобы целиком пробраться внутрь него (как заместителя материнской утробы)» (Ferenczi 1924, р. 34). И снова мы видим, как его теорию можно применить к мужчинам, но не к женщинам. Как говорит Шассге-Смиржель, «Ференци почувствовал себя обязанным написать об идентификации женщины с мужским пенисом во время коитуса, чтобы обеспечить для обоих полов симметричное удовлетворение желания вернуться в материнскую утробу» (Chasseguet-Smirgel 1985b, р. 33). Д. Пайнз дает поясняющий комментарий по этой теме:

«В моем опыте встречается иногда универсальное желание вернуться в безопасность материнской утробы. Мужчина может удовлетворить это желание бессознательно, проникая в тело сексуальной партнерши, в фантазии — в тело его матери, и может чувствовать себя удовлетворенным и способным удовлетворить ее. Это переживание во взрослой жизни может во многом исцелить раны детства. А женское тело позволяет женщине добиться этого, только когда она сама станет матерью и сможет идентифицироваться со своей матерью и с собой как с ребенком» (1986, р. 7; Пайнз 1997).

Моя подруга-писательница, читая рукопись этой книги, заметила: «Как-то я задала вопрос большому количеству мужчин: «Когда вы видите беременную женщину, с кем вы себя идентифицируете?» Почти все ответили: «С ребенком». Можете ли вы представить хоть одну женщину, которая ответила бы также?»

Пациентки рассказывали мне, что они испытывали оргазм и даже чувствовали момент оплодотворения как символический захват их вагины ребенком во время коитуса с партнером. Многие женщины говорили мне о фантазии, что во время коитуса с партнером в их вагину входит ребенок. Им хотелось позаботиться и защитить своего партнера, поскольку он казался им ребенком, возвратившимся в утробу. Похоже, это находит отклик в мужских фантазиях во время коитуса. Я помню одну пациентку, которая рассказала о просьбе ее последнего любовника во время занятия любовью: «Я хочу поместить все мое тело в тебя». Моя пациентка продолжила: «Я была в ужасе, как будто тело этого мужчины стало телом ребенка, который захотел вернуться в тело своей матери, но ведь это было мое собственное тело». Согласно Лемуан-Луччони (Lemoine‑Luccioni 1982), беременность и роды для женщин равнозначны коитусу для мужчин. Более того:

«Во время коитуса мужчина ищет в женщине Другого, но находит свою мать, что пробуждает в нем архаичное либидо, существовавшее до сексуализации и дифференциации полов, в котором у него нет собственной сексуальности. Женщина ищет в мужчине отцовский всемогущий фаллос, но находит лишь слабый пенис. Чтобы сохранить фантазии об отцовском фаллосе, женщина прибегает к материнству и сама становится фалличной» (Ibid., р. 39).

Почему же настолько сложно одинаково относиться к мужчинам и женщинам? Если мы попытаемся это сделать, мы увидим следующую схожую ситуацию для обоих полов. Маленький мальчик завидует способности отца вступать в интимные отношения с его матерью, потому что отец отнимает у него его первые объектные отношения, в которых он испытывает все влечения, включая и сексуальное. Мальчик оказывается в ситуации, в которой он завидует отцу и ненавидит его, а также боится собственных спроецированных фантазий об отцовском возмездии, включая кастрацию.

Маленькая девочка также завидует тому, что мать наслаждается сексуальными отношениями с отцом, и тому, что они могут привести к зарождению внутри материнского тела новой жизни. Девочка завидует способности матери вынашивать детей, и страхи девочки связаны с ее собственными спроецированными фантазиями о возмездии со стороны материи, а именно с лишением ее способности иметь детей. Этот страх является эквивалентом страха кастрации (Klein 1928, 1932, 1933, 1935, 1955; Кляйн 2007, 2010). Таким образом, мы получаем одинаковую ситуацию для мальчиков и девочек, включая их взрослые варианты. Отрицая эту ситуацию, мы отрицаем дифференциацию полов. Любая теория, которая пытается описать эти феномены только через один пол, вносит путаницу.

Проблема при этом заключается в смене объекта у девочки. По словам Блейхмар (Bleichmar 1985), вопрос не только в повороте к отцу от матери, но также в том, почему маленькая девочка должна захотеть быть девочкой в отцовском, мужском и фаллическом мире. Митчелл задает сходный вопрос:

«Перед девочкой стоит другая задача. Ее любовь к матери, по сравнению с мальчиком, не представляет опасности в культурном отношении, не является сексуально «нереализуемой» с точки зрения культуры. Если она будет настойчиво верить в то, что у нее есть пенис… она будет отрицать реальность, и это послужит основой для будущего психоза. В «идеальном» варианте она признает свою фаллическую неполноценность, идентифицируется с матерью, на которую должна равняться, и позже хочет занять место рядом с отцом» (Mitchell 1984, р. 231).

Я полностью согласна с Кохоном в том, что «независимо от пола ребенка важное значение имеет угроза потерять мать» (Kohon 1984, р. 78). В психоаналитической литературе большинство авторов признали этот факт. Это особенно относится к психопатологии перверсии, где нарушения на доэдиповых фазах — оральной и анальной — объясняют возникновение перверсий в большей степени, чем считалось ранее. Сперлинг указывает на этот момент, говоря: «Детский фетиш представляет собой патологическую защиту против сепарации от матери на оральной и анальной фазах: складывается впечатление, что сепарационная тревога, вызванная потерей, удовлетворяющей матери доэдипового периода, играет бо́льшую роль, чем тревога кастрации» (Sperling 1963, р. 391).

Тем не менее психотерапевты обычно обращаются к традиционным теориям либидинального развития девочек, которые отталкиваются от развития мальчиков. Я полагаю, что мы цепляемся за теорию женской зависти к пенису для того, чтобы избегать бессознательного опасения уникальной власти матери над своим ребенком на ранней доэдиповой стадии.

По словам Кохона, не стоит прибегать и к схожим представлениям о «зависти к утробе» у мужчин. На самом деле, по его словам, «вместо того чтобы пытаться объяснить разницу между полами, эта концепция ликвидирует различия» (Ibid., р. 79). По словам Митчелл: «Покуда мы воспроизводим себя как социальные существа посредством гетеросексуальных отношений, человеческое сообщество должно проводить различие между полами… Чтобы человечество вообще могло существовать, мужчины и женщины должны характеризоваться как отличающиеся друг от друга существа» (Mitchell 1980, р. 234-235).

Давайте сначала попытаемся определить это отличие, а затем разберем особенности каждого пола. Либидинальное развитие мужчин и женщин различно, так же как различны и его психопатологические аспекты. В описаниях мужских перверсий часто подчеркивается тот факт, что имеется «универсальная вера детей в наличие фаллоса у матери, а не в существование реального, пениса у отца» (Kohon, р. 79, курсив Грегорио Кохона). Интересно, действительно ли мы, говоря о «воображаемом материнском фаллосе/груди», имеем в виду «грудь/фаллос», дающую власть и контроль, которые мать может использовать, управляя жизнью своих детей?

В этой связи я благодарна Зильбах (Zilbach 1987) за ее оригинальные и очень полезные идеи. Она бросает вызов теориям Фрейда о сексуальном развитии девочек, особенно на фаллической стадии, и предлагает женскую альтернативу мужского понятия фаллоса. Она считает, что первичная ядерная феминность у девочки начинает формироваться очень рано через идентификацию с матерью и продолжается в желании иметь ребенка как возможности к созиданию. Позже, когда она становится взрослой, процесс непосредственного воспроизведения потомства начинается в глубине женского тела, когда сперма «активно захватывается», а не пассивно получается, как считалось ранее. Такой «активный захват» является основой, началом и квинтэссенцией созидательной способности женщины. Возможность к созиданию с помощью активного захвата не имеет конфликтный и эдипальный характер и создает основу для многих последующих психических шагов по направлению к женственности. С точки зрения Зильбах, генитальная фаза не является завершением отдельной линии развития для женщин, так как существуют последующие стадии, такие как начало менструаций, беременность и так далее. Эти стадии также было бы полезно пересмотреть в свете ее теорий.

Мой собственный клинический опыт показывает, что женщины могут воспринимать свои тела целостно только во время проникновения, происходящего при коитусе. Их вагина оживает, и они уверены, что обладают органом, который отвечает Другому, дополняя его. Это чувство также присутствует во время родов. Согласно поверьям, об этом напоминает нам Лемуан-Луччони (Lemoine‑Luccioni 1982), беременность не только приносит ребенка, но и способствует иногда вагинальному оргазму. Таким образом, согласно поверью, деторождение может вылечить от фригидности.

В своей работе «Влечение к двуполости» Кьюби (Kubie 1974) описывает, как мужчина и женщина схожим образом стремятся на бессознательном уровне добавить или дополнить свой собственный пол противоположным. Чем более бессознательно это влечение, тем саморазрушительнее оно становится и тем большее оказывает влияние на определение жизненного пути, начиная с выбора партнера и заканчивая профессиональными достижениями. Этот процесс, однако, обречен на провал и чреват сильным разочарованием, поскольку эта бессознательно выбранная цель недостижима никогда. Кьюби продолжает размышлять о том, что для некоторых целью коитуса является не оргазм или продолжение рода, но процесс «волшебного превращения». Следовательно, и «post coitum tristum» (посткоитальная грусть), возможно, относится к тому, что стремление стать двуполым посредством коитуса недостижимо. Кьюби рассматривает возможные последствия, в частности сильное влияние, которое это влечение оказывает на недостаток готовности к длительным отношениям, что причиняет им множество страданий. Более того, он говорит, скорее, о символических и бессознательных стремлениях, чем о биофизических или биохимических потребностях, которые искажены бессознательными оральными символами, а потому их невозможно утолить. Пенис бессознательно приравнивается к фрустрированной груди, становясь неспособным сексуально удовлетворить, лишь предлагая дальнейшую фрустрацию.

«Эта ненасытность (неосуществимость невозможного) связана с тем, что люди зачастую в постели занимаются ненавистью, теша себя иллюзией, что они занимаются любовью. И, к сожалению, очень часто даже полное физиологическое удовлетворение сексуального желания приносит не чувство наполненности, а грусть, страх и злость, и, что важнее всего, требует немедленного и постоянного повторения» (Ibid., р. 417).

Он добавляет, что невозможно выйти из этого порочного круга и успокоиться, поскольку непосредственное оргазмическое удовлетворение становится скоротечным обманом — иллюзией — из-за того, что оно всего лишь приводит к возвращению потребности. В его описаниях мы можем найти много характеристик первертного поведения. В этой же работе он замечает, что в определенный момент следует понять, каким образом частичные компоненты влечения стать двуполым соотносятся с такими нарушениями, как эксгибиционизм, трансвестизм, крайняя гомосексуальность, пищевые нарушения и клептомания. Мне кажется, он описывает два разных процесса. В «волшебном превращении» нет ни удовольствия, ни продолжения потомства, а лишь иллюзия достижения двуполости, приводящая в итоге к отсутствию гендерных различий. Однако, когда он пишет о «занятии ненавистью», он определенно описывает основную суть перверсий, которую можно обнаружить в проблемах многих моих бывших пациентов (см. стр.48).

В женских перверсиях не только тело, но и его психическая репрезентация используется для выражения садизма и враждебности. Женщины выражают свое первертное отношение не только при помощи своего тела, но и по отношению к своему телу, очень часто через саморазрушение. Если мы посмотрим на психопатологию, часто встречающуюся у женщин, мы обнаружим синдромы самоповреждения, связанные с биологическими или гормональными нарушениями, которые влияют на репродуктивную функцию. К ним относятся нервная анорексия, булимия и различные формы самоповреждения, где менструация — ее отсутствие или наличие — может служить индикатором серьезности патологического состояния. Когда эти женщины голодают, они испытывают восторг от манипулирования своими телами, который, однако, исчезает, когда они снова начинают есть. Они испытывают чувство могущества, управляя очертаниями и формами, которые принимают их тела в результате физического повреждения и злоупотребления, которому они подвергают себя.

Перверсии у женщин не так четко и непосредственно связаны с выражением враждебности и разрядкой тревоги через один определенный орган, как у мужчин. Они также не имеют такой фиксированности, как у мужчин. Возможно поэтому прогноз у женщин в целом лучше, чем у мужчин. У женщин перверсии распространяются на тело целиком. Иригарей следующим образом описывает богатство женской сексуальности: «Гениталии женщины везде. Она испытывает удовольствие практически всем телом. Даже не ссылаясь на истеризацию всего тела, можно сказать, что география ее удовольствия намного шире и многообразнее, намного сложнее и тоньше, чем принято представлять, чем рисуется в воображении, слишком сконцентрированном на похожести» (Irigaray 1977, р. 103). По моему мнению, эти «множественные источники удовольствия», о которых пишет Иригарей, могут стать для первертных женщин мишенью для причинения боли самой себе, которая затем приносит им первертное либидинальное удовольствие.

Возможно, мои размышления станут понятнее, если я опишу те проблемы, о которых поведали мне мои пациентки, и что, в свою очередь, определило ход моих мыслей.

Случай «первертной» косметической операции. Миссис Z обратилась ко мне в связи с «предменструальным напряжением» (ее собственные слова). Она была очень привлекательной, высокой, светловолосой, стройной и со вкусом одетой женщиной, выглядящей намного моложе своих тридцати восьми лет. Ее глаза, однако, казались пустыми, а ее движения не выражали никаких эмоций. Безупречность ее внешнего вида и отсутствие недостатков напоминали мне мужчину-трансвестита. Возможно, эта первая реакция в контрпереносе непосредственным образом помогла мне понять некоторые ее проблемы, которые долго не проявлялись на сессиях из-за того, что она не могла облечь их в слова.

Во время первичного интервью она рассказала, что постоянно чувствует себя подавленной и что ее «сильно беспокоит» неотступное чувство, которое она описала как «нахождение вне себя». Она имела в виду, что осознавала, что не полностью включается в ситуации, как будто ни ее разум, ни ее тело не принадлежали ей. Она была лишь свидетелем своих действий, не испытывая при этом никаких чувств, вне зависимости от того, какое влияние они оказывали на ее жизнь.

Она не смогла ничего больше об этом рассказать и затем начала связывать свое состояние с событиями из прошлого. Она была уверена, что ее проблемы начались пять лет назад, когда она до свадьбы забеременела от своего (пятого) мужа, который был категорически против беременности. Ее оскорбило это, но она не смогла отстоять свои права и сделала аборт, чтобы угодить ему, а также в обмен на обещание жениться на ней. Ее муж, очень состоятельный мужчина, был «по-матерински» ласков с ней. Однако она с неохотой вспомнила, что в ночь перед абортом он вел себя грубо, особенно когда отказался ласкать ее грудь из-за того, что она стала «слишком большой» в результате беременности. Он ни разу не навестил ее в клинике, и от этого ей было очень больно. С того времени она пребывала в унынии и чувствовала себя опустошенной.

Что было еще хуже, спустя три или четыре месяца после того, как начались их отношения (это было семь лет назад), она узнала, что он трансвестит. В ее отсутствие он надевал ее одежду. Когда она спросила его об этом, он признался в переодевании. Затем он «потребовал», чтобы она тоже принимала в этом участие. Она согласилась в надежде, что это как-то избавит его от проблемы или снизит ее интенсивность.

Однако ее участие произвело обратный эффект, так как он становился все более требовательным в отношении затрат времени, безупречности и совершенствовании навыков. Теперь он хотел заниматься этим каждый день: не только он должен был переодеваться в женщину, но и она должна была надевать довольно специфическую одежду, как правило, очень вульгарную. Она должна была разыгрывать сценки, в которых ей доставалась «доминирующая» роль, но всегда по его сценарию. Поначалу эти сценки были довольно безобидными, но со временем становились все жестче и агрессивнее, с использованием туфель на шпильках, цепей, плеток, удавок и т. д. Все это казалось ей отвратительным и окончательно отвернуло ее от секса.

Как может показаться на первый взгляд, это всего лишь еще один случай садомазохистического поведения, нередко встречающееся в парах, в которых первертные действия совершаются по взаимному согласию. Однако мне бы хотелось особо отметить сильное отрицание моей пациенткой себя как целостного человека и ее крайнее принижение себя как женщины. Она обратилась ко мне, прикрываясь предменструальным напряжением, и, кажется, сама не слишком верила в это объяснение.

Позвольте теперь перейти к самой сути проблемы, которая обнаружилась намного позже во время ее лечения. После аборта и выторгованной таким образом свадьбы последовала длинная череда претензий со стороны мужа по поводу ее внешнего вида. Сначала ему не понравилась форма ее носа, и он «предложил» ей сделать косметическую операцию, за которую был рад заплатить. После того как она последовала этой «рекомендации», он сказал, что «возможно, ее зубы не совсем в порядке», и она подверглась обширной стоматологической операции. Потом были «мешки под глазами», а также он вдруг счел, что ее грудь «слишком большая». Она не только молча соглашалась на все операции, но и, рассказывая о последней, резко возразила: «Это было также по медицинским показателям», — так как в молочных железах было обнаружено много кист. Хирург удалил грудные железы и заполнил пустоту силиконом. Она сказала, что после операции ее грудь стала абсолютно нечувствительна к эротической стимуляции.

Эта пациентка, с которой я встречалась много лет назад, иллюстрирует гипотезу Граноффа и Перье (Granoff & Perrier 1980). Объясняя психопатологию первертной женщины, они указывают, что расщепление Эго, вызванное косметической хирургией, оказывает глубокое необратимое влияние на личность женщины. По их мнению,

«женщина сама по себе становится фетишем, наделенным, как все фетиши, сексуальной значимостью, но в то же время абсолютно непригодным для реализации обычных сексуальных целей. Такая женщина за счет своего тела-фетиша служит в гетеросексуальных отношениях защитой от латентной гомосексуальности. Мужчина при этом становится средством для достижения цели, так как он был отвергнут ею в тот момент, когда попытался установить с ней фаллические отношения. Его твердое убеждение, звучащее как «ты моя женщина», связано с его согласием также обращаться с ней как с фетишем» (р. 80).

Я описала этот сложный механизм, наблюдаемый у многих пациенток. В процессе терапии миссис Z начала постепенно защищать себя. Ее муж начал все больше беспокоиться из-за этих изменений и «заявил права» на «владение» ею. Он внезапно организовал поездку за границу, которое бы увело ее от возрастающего осознания самой себя. С тех пор я ее не видела. Она остановила свой процесс индивидуации, когда почувствовала, что это может угрожать ощущению безопасности ее собственного выживания.

Нет ничего удивительного, что эта женщина не чувствовала, что и ее собственное тело, и ее психика принадлежат ей. Они и на самом деле ей не принадлежали. Крайнее презрение к собственному телу и фигуре привели ее к тайному сговору находиться в первертных взаимоотношениях с мужем. Ей понадобилось много лет и пять браков, чтобы достичь своей цели: найти «подходящего» партнера для отмщения своей гендерной принадлежности, а также подвергнуть свое тело и психику уничтожению согласно ее собственному бессознательному первертному сценарию. Ее психика была захвачена этим первертным мужчиной, который с явным садизмом относился к женщинам, а ее тело было переделано в соответствии с его представлениями о женском теле. У нее не осталось ничего своего.

Хан помогает нам понять перверсию этой женщины и ее мужа, описывая, как

«перверт не может отдаться близости, а удерживает отщепленный диссоциированный и манипулятивный контроль Эго над ситуацией. Это его победа и его проигрыш в ситуации близости. Этот проигрыш вынуждает навязчиво повторять процесс снова и снова. Самая большая близость, на которую перверт может решиться, это визуальная, тактильная и сенсорная идентификация с другим объектом в ситуации близости в состоянии покорности. В результате, хоть перверт организует и стимулирует идеализацию влечения, сам он лишен переживания оргазма» (Khan 1979, р. 22-23, курс. М. X.).

Чтобы понять женскую сексуальную перверсию, мы должны оставить за скобками ее мужскую версию и взглянуть по-новому. Иначе выводы, основанные на сравнении женских перверсий с мужскими, становятся надуманными и неточными. Это и было, как мне кажется, ошибочным в работе Завитзианос (Zavitzianos 1971) о фетишизме и эксгибиционизме у женщин. Я высоко ценю кропотливый и почти героический труд этого автора, но не согласна с его выводами. Я постараюсь коротко продемонстрировать причины моего несогласия.

Завитзианос описывает свою пациентку, Лилиан, страдающую фетишизмом и экгибиционизмом. Ее мастурбация за чтением книг понимается им как фетиш, заменяющий не «материнский пенис (как в случае мужского фетишизма), а отцовский пенис» (р. 302). Это началось, когда Лилиан было три года и ее выселили из родительской спальни после рождения брата. Ее эксгибиционистское поведение также началось, когда она была маленькой девочкой. Она обычно ходила нагишом и играла со своими гениталиями, заставая окружающих врасплох. Она также начала воровать, сначала деньги из кошелька матери, а затем и прочие вещи, которые ей нравились или были нужны. Она воровала виртуозно и очень осторожно. В ходе анализа ее преступные наклонности сошли на нет, но возобновилась мастурбация, использование книг и эксгибиционизм, который она практиковала, находясь в машине своего отца. Мне кажется, что это возобновление было вызвано глубокой регрессией на оральную стадию, представляющее собой ее раннее желание слиться с матерыо/аналитиком.

Я полагаю, что книги символизировали материнскую грудь, которая приносила ей облегчение, избавляла от одиночества и помогала уснуть. А эксгибиционизм в отцовской машине изнутри напоминал утробу, которая давала ей безопасность и чувство защищенности, так же, как и кабинет аналитика.

Несмотря на расхождения во мнениях, я все же согласна с диагнозом, поставленным Завитзианос: Лилиан страдала перверсией. Однако я полагаю, что ее перверсия не была эквивалентом перверсий, обнаруживаемых у мужчин. Напротив, по своей природе это была женская перверсия. Этот диагноз подтверждают не только ее психопатологические симптомы, но также и обстоятельства раннего детства. «Лилиан очень хотела иметь своих детей, — сообщает Завитзианос, — однако же она пренебрегала и плохо обращалась с теми детьми, за которыми ей приходилось временно ухаживать. Она получала настоящее удовольствие оттого, что причиняла им боль, толкая или щипая их, часто до синяков. Она также сексуально стимулировала маленьких мальчиков и обнимала (но не мастурбировала) маленьких девочек» (Ibid., р. 298). Он продолжает: «Мать Лилиан также была психопатической личностью с такими же, как у Лилиан, поведенческими паттернами. Ее отношения с пациенткой были нарциссическими и симбиотическими. Она эгоистично и ревностно не подпускала ее к отцу. Она использовала дочь, чтобы опосредованно удовлетворять свои собственные нарушенные желания». Он также упоминает тот факт, что «она была телесно перестимулирована тем, что ее гениталии стимулировали в младенчестве» (Ibid., р. 299), и хотя неясно, делали это ее мать или отец, но похоже, что последний все же принимал в этом участие. Однако мне кажется, что она была объектом сексуального соблазнения со стороны матери. Здесь разворачивается механизм женской перверсии: выполняя «материнскую роль», она проделывала с другими то, что проделывали с ней в раннем детстве. Ее мать также соответствует моему описанию первертного материнства. Эксгибиционистское поведение Лилиан сходно с поведением моей эксгибионистской пациентки, которая подверглась сексуальному насилию со стороны матери (полное клиническое описание случая дано в Главе 5). Я полагаю, что Лилиан тосковала по ранним доэдиповым отношениям любви/ненависти со своей «нарциссичной и психопатичной» матерью, которую она потеряла в возрасте трех лет, когда родился брат.

Завитзианос также утверждает, что противоправное поведение его пациентки частично обусловлено полным запретом на мастурбацию. И здесь снова можно увидеть его большую приверженность идее уравнивания женской и мужской сексуальности. В этом отношении уместно процитировать утверждение Лауфер, что «часто предполагается, что женская мастурбация имеет то же самое обыкновенное значение, что и мужская» (Laufer 1982, р. 301). Она полагает, что избегание использования рук при мастурбации является характерным признаком, отличающим женскую и мужской сексуальность. Далее она развивает гипотезу о том, что маленькая девочка бессознательно идентифицирует свою руку с рукой матери, и качество отношений между матерью и дочерью будет определять дальнейшее отношение последней к мастурбации на различных стадиях. На доэдиповой стадии, если девочка чувствует, что не может идентифицироваться с матерью из-за невозможности рожать детей, она будет с тревогой воспринимать действия, совершаемые рукой. В юности, если она ненавидит сексуальное тело своей матери и не может идентифицироваться с ней и ее телом, девушка будет использовать руку, чтобы навязчиво нападать на собственное тело, например, нанося порезы на запястьях или руках. Подобные действия, по мнению Лауфер, возникают в результате «вспышки неконтролируемой враждебности против матери, сексуального партнера или аналитика» (Ibid., р. 298). Я наблюдала точно такую взаимосвязь у женщин, которые «потакали» своему навязчивому желанию воровать в магазинах, что, на мой взгляд, можно понимать как женское первертное поведение, о чем пишет Гринакр (Greenacre 1953а).

Проблемы этих женщин связаны с их гендерной принадлежностью, в том числе с репродуктивной функцией. Нанося подобный вред своему телу, они выражают крайнее недовольство не только собой, но и своими матерями, которые дали им тело, с которым они теперь воюют. Власть, которую дает материнство, едва ли можно переоценить. К этой теме я вернусь в Главе 4.

Моя точка зрения, однако, заключается в том, что репродуктивные функции и органы используются обоими полами для выражения перверсии. Первертные мужчины используют пенис, чтобы нападать и выражать ненависть символическим источникам унижения, обычно представленным частичными объектами. Если перверсия у мужчины связана с пенисом, то и у женщины она также будет выражаться посредством репродуктивных органов. В то время как мужчина преследует свои первертные цели при помощи пениса, женщина делает это посредством всего тела, так как ее репродуктивные органы имеют более масштабный характер, а их проявления легко различимы.

Власть материнской утробы отличает женщин от мужчин и ведет к власти материнства, воистину такой же могущественной и зачастую более масштабной и вездесущей, чем власть денег, закона или социального статуса. Могут потребоваться годы или даже поколения, прежде чем эта форма власти проявит себя полностью, что редко бывает обратимым. В норме эта власть используется в позитивных целях, но тот же инстинкт, что формирует любовь, удовлетворение и безопасность, может, если что-то пойдет не так, формировать противоположные вещи. Власть утробы может привести к перверсии, что я и опишу в следующей главе.

Загрузка...