Мать. Мадонна. Блудница. Идеализация и обесценивание материнства

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Власть материнской утробы

Исследование некоторых характеристик женского либидо и других параметров, отличающих женский внутренний мир, могло бы помочь нам понять этиологию перверсии у женщин. Это позволило бы нам обнаружить характерные только для женщин причины, лежащие в основе их перверсий, а не просто видеть в них аналоги психопатологии, обнаруженной у мужчин.

Наиболее важным моментом является способность женщин к деторождению, и воплощение этой способности фундаментально отличает опыт ощущений мужчины и женщины. Она кардинально влияет не только на эмоциональную жизнь женщин, но и на их психические репрезентации своих тел и, разумеется, на их физические тела, пусть и в течение фиксированного периода времени. Исходя из этого, нам нужно понимать по меньшей мере два различных, но взаимосвязанных феномена, раз уж мы хотим выдвигать гипотезы о женских сексуальных перверсиях.

Первый феномен имеет отношение к «внутреннему пространству» — термин, используемый Эриксоном (Erikson 1968; Эриксон 2006), для описания не только беременности и родов, но также лактации и всех разделов женской анатомии, связанных с полнотой, теплом и щедростью. Он говорит, что внутреннее пространство обладает большей реальностью, чем «отсутствующий орган», пенис. Как он показал в своем исследовании в Университете Калифорнии, мальчики и девочки используют пространство по-разному. Мальчики чаще используют внешнее пространство, тогда как девочки придают большее значение внутреннему пространству. Стало быть, два пола различаются в своем «фундаментальном восприятии человеческого тела» (Ibid., с. 287). Далее Эриксон говорит о том, что «для женщины «внутренне пространство» — источник отчаяния, хотя оно же и условие ее реализации» (Ibid., с. 292). Это «внутреннее пространство» связано с ядерной гендерной идентичностью[3] женщины и ее психическими репрезентациями своего тела.

Второй феномен касается времени и связан с циклами и биологией. Речь идет о «биологических часах». Это явление является особенно важным в принятии зрелых решений о материнстве, в частности, когда «подходит время».

Это явление может стать сложно переносимым для некоторых женщин, всецело посвятивших себя карьере. В начале своей взрослой жизни они приняли осознанное решение не иметь детей, с тем чтобы продвинуться в профессиональном плане. Женщины из этой группы обычно приходят на терапию в тридцать лет, страдая от растущей тревожности и амбивалентности в отношении своей многолетней убежденности в нежелании иметь детей. Их преследует время и надвигающаяся менопауза. Я обнаружила, что это явление частое, но далеко не неизбежное. Многие женщины, испытывающие давление биологических часов, тем не менее ощущают всю полноту женственности.

Аналогичной точки зрения придерживается Лакс, которая утверждает: «Одинокие женщины ближе к сорока годам часто ощущают угрозу со стороны «биологических часов». Такие женщины чувствуют приближение менопаузы намного раньше, чем женщины, которые находятся в приносящих удовлетворение отношениях, и в это время поиск мужчины приобретает у них несколько лихорадочный характер» (Lax 1982, р. 160). Она добавляет, что женщины под давлением описанных обстоятельств зачастую вступают в неподходящие взаимоотношения и если за нежелательной беременностью следует аборт, это приводит к тяжелой депрессии. Лакс говорит об еще одном варианте развития событий в этой группе женщин: на поверхность выходят лесбийские влечения как результат отказа от надежды на взаимные любовные отношения с мужчиной. Подобные влечения указывают на частичную психосексуальную регрессию к ранним отношениям с матерью. Лакс продолжает: «Эти женщины не выказывают никаких признаков гомосексуальной паники. Несомненно, подобное отсутствие паники в определенной степени обусловлено современным смягчением нравов, которое также укрепляет рационализацию лесбийских отношений этими женщинами» (Ibid., р. 160).

В женственности и материнстве существуют характерные области тревожносги/ощущения реализованности, которые говорят о завершении или неудаче на более ранних стадиях психологического созревания, и они подчиняются ходу биологических часов.

Внутреннее пространство и биологические часы являются различными феноменами, но их воздействие перекликается между собой. В кризисе жизненного развития женщины иногда важнее один феномен, а иногда — другой. В подростковый период более значимо, пожалуй, «внутреннее пространство», связанное с фантазиями о беременности, тогда как позднее на первый план могут выйти «биологические часы». В период менопаузы два феномена сходятся. Представленные в этой главе доводы приблизительно следуют этим вехам.

Пайнз делает важное замечание, указывая на «заметное различие между желанием забеременеть и желанием подарить миру нового человека, а также стать ему матерью» (Pines 1982, р. 311; Пайнз 1997, с. 44). Первое возникает на самых ранних этапах жизни. Ядерная гендерная идентичность женщины включает в себя доэдипову идентификацию с матерью, которая прочно устанавливается на втором году жизни, когда осознание тела и внутренние репрезентации становятся отчетливыми, а значит, состоялось признание различий между полами. Желание иметь ребенка стало к тому времени частью «первичной женственности» (Stoller 1976). Данные явления были хорошо изучены в исследованиях матерей и младенцев, проводимых в первые три месяца жизни ребенка. Эти исследования открывают нам доступ к теории объектных отношений и к оценке нормы и патологии как гендерной идентичности маленьких девочек, так и функционирования взрослых женщин как матерей.

В этой главе я обращусь к особенностям ядерной гендерной идентичности женщины и ее трансформации в раннем детстве и в подростковом возрасте. Я представлю клинический материал работы с женщинами, которые боролись не только за обретение своей собственной гендерной идентичности, но и за признание гендерной идентичности своих детей.

В процессе формирования ядерной гендерной идентичности объектные отношения ребенка с матерью, ее принятие и признание пола ребенка с момента рождения имеют решающее значение. Это предполагает принятие матерью как ее собственной гендерной принадлежности, так и психических репрезентаций, что иногда может быть трудным и болезненным процессом из-за имеющихся у нее глубинных бессознательных ожиданий относительно пола ее будущего ребенка в связи с ней самой.

Формирование гендерной идентичности очень сильно различается у мальчиков и девочек. Абелин (Abelin 1978) считает, что ранняя гендерная идентичность легче достижима для мальчиков, девочки же склонны создавать «поколенческую идентичность». Под этим он имеет в виду, что Я девочки оказывается между двумя объектами, один из которых, больше, чем она сама, — ее мать, а второй, меньше, — символический младенец: «Я меньше, чем мама, но больше, чем младенец» (Ibid., р. 147). Я полагаю, что такая поколенческая идентичность связана не только с созданием дубликата тела матери в теле девочки, но также с биологическими часами, целиком и полностью относящимися к женскому миру. Широко отмечено, что мальчики отделяют свою идентичность от материнской гораздо раньше, чем девочки. В то же время отцы играют более важную роль в ранние годы развития мальчиков, чем девочек. Действительно, с самого начала мужчинам дается богатый и уникальный опыт, недоступный женщинам. В младенческом возрасте их первые объектные отношения складываются с человеком противоположного пола. В дальнейших отношениях с женщинами такое положение дел в раннем детстве дает им возможность оказаться в уже знакомой и понятной ситуации, в то время как женщины отдалены от своих отцов на доэдиповой стадии и, следовательно, могут испытывать трудности в отношениях с мужчинами. Конечно, это не гарантирует мальчикам более легкую жизнь; все зависит от качества этих ранних отношений с матерью. Одни мужчины становятся заботливыми, нежными, чувствительными и ответственными, тогда как другие вырастают совершенно иными: ненавидящими, жестокими, садистичными и бесчувственными.

С таким набором возможностей женщины приходят к материнству. Очевидно, что ранний опыт не объясняет все возможные психологические особенности в будущем, но, безусловно, он оказывает сильное влияние на всех без исключения. В свете этого давайте взглянем на некоторые различия между полами.

Некоторые из этих различий заданы изначально, другие связаны с широким спектром символизаций, которые проистекают из безмерного мира фантазий у обоих полов. Действительно, мальчики рождаются с пенисом, который мог бы символически (т. е. в фаллических фантазиях) давать им ощущение власти и превосходства, которому женщины могли бы легко завидовать. Объектом зависти к пенису является не столько физический орган, сколько доминирующее положение мужчин в мире. Я считаю, что этому было придано преувеличенное значение и в результате было упущено из виду, что женщины, которые чувствуют себя в подчиненном положении, пытаются косвенно, но действенно реализовать свои собственные фантазии о власти с помощью собственных репродуктивных органов, а также посредством их отыгрывания. Разрешение этих фантазий колеблется в широком спектре от устрашающих до вселяющих надежду. Глубинная мотивация варьирует от так называемой нормальной до крайне садистичной и жестокой. Эта более жестокая мотивация, скорее всего, составляет основу фантазий женщин, которые чувствуют себя обесцененными, униженными и отвергнутыми из-за своего пола.

Давайте начнем с фантазий о беременности. Что эти фантазии означают для молодых девушек препубертатного возраста? Иногда конфликты, возникшие в самом начале их жизни, приводят к тому, что они чувствуют себя сломленными, беззащитными, явно или скрыто бунтующими против своей матери из-за того, что не смогли достичь положительной женской идентификации. Эти трудности выходят на поверхность, когда девочки достигают половой зрелости.

Молодые женщины чувствуют себя неловко и неуверенно, сталкиваясь с мощными чувствами относительно огромных изменений, происходящих с их телом изнутри и снаружи, иногда они не находят поддержки у своих матерей в подтверждении ощущения своей женственности. Как известно, некоторые матери мальчиков-подростков хвастаются ими и получают нарциссическое удовлетворение, когда их отношения воспринимаются ошибочно, и эти же матери, находясь в компании с привлекательными дочерьми-подростками, чувствуют себя отвергнутыми и лишенными внимания со стороны мужчин, которые делают комплименты их дочерям. Свежая прелесть тел девушек становится все более очевидной по мере того, как их матери стареют. Возникает мощное чувство соперничества, особенно если матери приближаются к периоду менопаузы. Опять же, мы говорим не только об одном органе, как в случае с мальчиками, которые, сравнивая себя со своими отцами, могут чувствовать себя неполноценными и приниженными; в результате они признают, что власть находится у отца. Отцы редко состоят в такой открытой конкуренции со своими сыновьями. Мальчик-подросток легче переносит привязанность от матери к другой женщине, чем девочка-подросток, так как мальчику не нужно менять объект своей первой любви. Девочка же должна переключиться с привязанности к матери на привязанность к отцу. Если отец ее отвергает, она может искать отмщения в фантазиях о беременности.

Очень важно, как отец реагирует на трудности дочери в период ее зарождающейся сексуальности. Если он относится к ней с пренебрежением и безразличием, девушка-подросток будет чувствовать себя сломленной и ненужной; если он склонен критиковать и обесценивать, она будет чувствовать себя опустошенной. Такие чувства могут найти свое выражение в типичном подростковом бунте, включая, возможно, навязчивый и беспорядочный «сексуальный» поиск, в котором цель девушки — завоевать признание себя и своего тела. Подобное поведение имеет разнообразные психические репрезентации. Девочка чувствует себя отвергнутой сначала матерью, а затем отцом и пытается обрести обоих, мечась от одной не дающей тепла груди к другой — груди, скрытой под маской пениса. Тем не менее эта первичная потребность являет себя под «сексуальной» маской, что объясняется переполняющим миром фантазий, полных сумятицы и пришпоренных вторичными половыми признаками, так внезапно появляющимися на этом жизненном этапе. Действительно, каждый «сексуальный» контакт, как каждый неловкий проступок, совершенный этими молодыми людьми, оборачиваются для них и надеждой, и разочарованием. Надежда исчезает очень скоро и сразу сменяется мощным разочарованием, поскольку то, что было целью поисков, — символическое слияние с матерью или, точнее, с материнской грудью и всеми присущими ей кормящими качествами — недостижимо. Они не понимают, что цель этих поисков — надежные любовные отношения. Это скрыто не только от них самих, но и от мира, в котором их бунтарские действия встречают довольно сильное неодобрение и непонимание. Уверенность, которую они стремятся обрести, нельзя получить извне, поэтому они пытаются с помощью посредников создать ее внутри себя посредством фантазий о беременности. В таких случаях беременность становится неопровержимым доказательством принадлежности к женскому полу.

Молодые девушки в это время на биологическом уровне чувствуют, что их внутреннее пространство готово к заполнению не только пенисом, но также и беременностью/ребенком, даже если они порой эмоционально и психологически совершенно не готовы иметь дело с глубокими изменениями, которые приносит материнство, и их последствиями. Это отчасти объясняет, почему подростковый возраст является легко уязвимым этапом в жизни. Будучи неуверенными в своей женственности, ощущая свою несостоятельность, они чувствуют, что не в силах фантазировать о символах, связанных с внутренним пространством; вместо этого они используют свои тела определенным образом и беременеют. Зачастую это наблюдается у молодых девушек, склонных к правонарушениям и беспорядочным связям.

Чтобы понять промискуитет, следует оставить в стороне сексуальность и больше узнать о психических репрезентациях тела у этих молодых женщин. Они связаны с ощущением разочарования и ущерба, полученным от матери в младенчестве. Промискуитет — это, в основе своей, навязчивая и иллюзорная попытка создать объектные отношения, которые обречены на провал, поскольку молодая женщина в действительности пытается спастись от неудовлетворительных отношений с матерью, которая, по ее мнению, не смогла позаботиться о ней должным образом. Сейчас она навязчиво и без разбора ищет в мужчинах то, чего ей не хватало в ее отношениях с матерью. Это приводит ко все большим разочарованиям. Они коренятся в двух разных источниках: реальная мать и символические отец/мать. Подобное ощущение представляет собой крайние случаи конфликта, с которым сталкиваются девочки в подростковом возрасте. С пробуждением внутренней сексуальности и развитием вторичных половых признаков, их тела становятся похожими на тела их матерей. Как следствие, возрождаются все неразрешенные ранние конфликты с матерью, особенно те, которые связаны с разочарованием и гневом.

В своей клинической практике я сталкивалась с молодыми девушками, которые страдали от подобных проблем, над которыми они работали в терапевтическом сообществе[4]. Находясь там, они заводили неразборчивые связи с бунтующими юнцами, при этом их тайным желанием было достичь той степени близости, какой они никогда раньше не испытывали. Эти связи не только были обречены на провал, но также несли девушкам новые разочарования. Если их поиски заканчивались беременностью, это приводило их в приподнятое расположение духа, так как теперь они были уверены в принадлежности к женскому полу. Для некоторых девушек беременность сама но себе была главной целью, и они быстро искали возможность сделать аборт. Другие считали необходимым родить, но собирались сразу отказаться от ребенка, считая, что они не смогут должным образом заботиться о новорожденном. Для некоторых беременность все же давала надежду на близость с растущим внутри их тел плодом. Временами у них было возникало ощущение триумфа и мести своим матерям. Теперь они понимали, что предполагаемые враждебные чувства их матерей по отношению к ним в реальности не повредили их способности к деторождению. Именно поэтому психическая репрезентация превращения в мать — это как минимум процесс, связанный с тремя поколениями: женщина становится своей матерью и матерью своей матери. Порой чувство мести у девушек по отношению к своей матери или отцу, связанные с тем, как последние обращались с ними, может указывать на то, какая жизнь ждет новорожденного.

Не все авторитетные источники согласны с этой точкой зрения. Например, Лиментани пишет:

Эта точка зрения справедлива в некоторых случаях, но мой клинический опыт показывает иное: как уже было сказано раньше, зависть к пенису переоценивается. То, как это представляется в фантазии, зачастую отличается от того, чем это является в реальности: беременность дает многим женщинам возможность отомстить своим матерям, что совершенно не похоже на репарационные фантазии в их отношении.

В связи с этим мне вспоминается шестнадцатилетняя пациентка, которую мать бросила в возрасте двух лет, решив, что с нее довольно. К моменту нашей встречи она воссоединилась со своей матерью, с которой у нее теперь были трудные и напряженные отношения: она не могла простить мать за то, что она оставила ее так рано. Мать сама была отдана ее собственной матерью при рождении. Первая реакция моей пациентки, когда она узнала о своей беременности, была восторженной, она говорила: «Теперь моей матери придется мириться с моим ребенком». Эта девушка была настолько переполнена гневом на мать, что ее первыми словами были: «Это будет уроком для моей матери».

Другая пациентка с похожей историей, которая воспринимала свою мать как холодную и пренебрегающую, отреагировала на свою беременность так: «Мать убьет меня». Очевидно, что она выражала надежду, что ее мать очень живо откликнется на это и, тем самым, признает ее и как личность, и как женщину.

Еще одна фантазия (которая, кстати, является обычной для большинства женщин) связана с опасениями родить ребенка с дефектами или пороками развития. Выраженность этой фантазии является для женщины показателем того, насколько она признает за своим телом способность порождать прекрасное или отвратительное. По словам Рафаэль—Лефф, «беременность, как и все переходные периоды, пробуждает ранее неразрешенные конфликты и тревоги. Архаичная схватка между внутренними воображаемыми животворящими и смертоносными силами переходит в пространство родов и испытания и завершается попыткой подтвердить свою созидательность или разрушительность» (Raphael‑Leff 1985, р. 16, курс. Дж. Р.-Л.).

Многочисленные и разнообразные ожидания, на которые будущая мать может не обращать внимания, могут существовать с момента ее рождения и иметь даже весьма яркий и драматический характер. Некоторые из этих ожиданий связаны с полом будущего ребенка. Бывает, что после рождения ребенка «не того» пола остается эмоциональный осадок.

Время от времени чувство замешательства берет верх над всеми другими чувствами, связанными с полом будущего ребенка. В такой трудной ситуации оказалась одна беременная пациентка, которая сказала: «Я буду разочарована в любом случае: мальчиком, потому что у меня не будет с ним никаких общих интересов, и я понимаю это особенно, когда вижу фотографии девятилетних мальчиков с футбольной экипировкой; девочкой, потому что рождению мальчика в английском обществе придается такое особое значение». Она продолжила:

Давайте рассмотрим самые обычные, безобидные ожидания, которые возникают у женщин в связи с материнством, принимая во внимание разницу между желанием забеременеть и желанием стать матерью. Страх материнства иногда существуют у женщин бок о бок с огромным ощущением власти, связанным с деторождением. Когда женщина готова к воспроизведению потомства, ее мечты и фантазии могут реализоваться в наиболее близких отношениях с ребенком любого пола, в эмоциональной близости и физической зависимости, которую женщины могут создать с любым новым человеком вне зависимости от его пола. Эта ранняя зависимость от женщин может оставить не только физические, но и эмоциональные следы. Только у женщин есть возможность оказывать столь раннее и решающее влияние на своих отпрысков, но это исключительное право реализуется только тогда, когда они достигли зрелости в своей репродуктивной функции. До этого женщины (или, скорее, девочки), которые подвержены различным разочарованиям из-за опыта, пережитого в детстве, предрасположены к сильной зависти, которая может перерасти в пугающее стремление к мести. Они могут быть вынуждены порождать мстительные фантазии, в которых они не хуже мальчиков, а иногда, в своих областях, даже лучше их. У девочек, как правило, есть фантазии о продолжении рода, разыгрываемые с куклами, друзьями, братьями или сестрами, в которых они ведут себя либо как добрые матери, либо как злобные и безобразные ее заместительницы. Всем нам знакомы подобные истории из сказок, но сейчас мы видим это и в реальной жизни неблагополучных семей.

Взглянем на ситуацию с точки зрения женщины. Внутри женского тела находится то самое мужское тело, которое согласно принятой в классическом психоанализе точке зрения вызывает у женщин чувство зависти, конкуренции и соперничества. Оказываясь в роли матери, женщины испытывают растерянность и сильный восторг оттого, что они вынашивают мальчиков. Ведь у внутри них находится существо противоположного пола. У некоторых тайное желание произвести на свет мальчика может вызывать чувство удовлетворения оттого, что их мать не смогла родить ни одного мальчика. Я помню одну пациентку, которая рассказывала мне о рождении сына: «Когда я услышала, что у меня мальчик, мне стало так спокойно. Моя мать, у которой три дочери, смотрела на меня и в сердцах приговаривала: «Как ты могла? Как ты посмела?»

Другая пациентка, чей ребенок был первым мальчиком в трех поколениях, сначала испытывала большую гордостью и удовлетворение, которое вскоре сменилось обеспокоенностью. Она рассказала мне, что чувствовала себя сбитой с толку, когда поняла, что она начала обращаться к нему как к «ней», и ловила себя на навязчивом желании купить для него «девчачью» одежду. Это была ее попытка утихомирить существовавшие в ее фантазии завистливые нападки на нее со стороны ее матери, бабушки и сестры. Другими словами, ее удовлетворение должно было быть скрыто камуфлированием гендерной принадлежности ее ребенка для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Для некоторых это удовлетворение связано с возможностью располагать мужским телом, поскольку женщина бессознательно хочет принадлежать к мужскому полу. Другие женщины, напротив, боятся «загрязнения своей женственности мужественностью» (Raphael‑Leff 1985, р. 16). Некоторые открыто говорят о желании иметь сына; другие чрезвычайно скрытны в этом отношении и признаются в том, что никому другому не нужно знать об их «тайном желании». Ярые феминистки, которые не хотели, чтобы их «сестры» знали об этом, часто посвящали меня в эту тайну. Что это значит для женщины — вмещать в своем собственном теле другой пол? Такие чувства передаются после рождения и могут сохраняться длительное время. Таким образом, отношение матери к мальчику оказывает ключевое влияние на то, как ее сын будет становиться мужчиной.

Давайте теперь обратимся к женщине, ожидающей девочку. Мы могли бы сказать, что девочки тоже обладают уникальным опытом первых объектных отношений с человеком одного с ними пола. С того момента как рождается девочка, ее мать, воспитывая свою дочь, видит миниатюрную версию себя, женщину. В нормальных условиях это приводит к глубокому ощущению привязанности и надежной безопасности (Zilbach 1987). Но проблемы возникают при повторном разыгрывании материнства. Отношение матери к развитию ее дочери зависит от того, как она ощущает себя по отношению к своей матери, к телу, которое ей подарила мать, и от того, чувствовала ли она в детстве, что мать принимает ее гендерную принадлежность. Таким образом, рождение девочки может вызвать у матери такую же реакцию, какую вызывало у ее собственной матери.

Одна моя пациентка испытывала отвращение к своей беременности и подумывала о том, чтобы стать настолько «плохой матерью» и настолько игнорировать своего ребенка, чтобы позволить ему умереть. Она была уверена, что не сможет кормить его грудью, поскольку считала это ужасным для собственного тела. Когда она рассказывала о себе, то делала это от лица старшего ребенка. Было ясно, что ей не просто жилось со своей женской идентичностью, к тому же у нее были гомосексуальные отношения в подростковом возрасте. Когда у нее родился ребенок, она была растеряна и вместе с тем довольно «бесстрашно» стремилась сделать «все правильно». Так, она кормила грудью своего ребенка и, к ее огромному удивлению, даже наслаждалась заботой о нем. Она сказала: «Я чувствую такое облегчение, что родился мальчик, поскольку теперь я знаю, что он сможет отделиться от меня. Ему будет легче добиться самостоятельности, чем если бы у меня была девочка». Затем она впервые поведала мне о том, как мать рассказывала ей, что еще до того, как опа появилась на свет, ее старшая сестра умерла в возрасте двух месяцев из-за того, что мать не смогла справиться со всеми требованиями и в особенности с кормлением. Эта пациентка не могла представить себе пол будущего ребенка — она настолько боялась оказаться причиной смерти девочки из-за «злого рока». Ее мать тоже была вторым, но первым выжившим ребенком, и бабушка по материнской линии оказалась в похожей ситуации: ее старшая сестра умерла в возрасте трех месяцев. Все эти факты были изолированы от осознания моей пациентки, но бессознательные воспоминания терзали ее во время беременности.

Этот случай показывает, как психические конфликты женщины, связанные с ее собственной гендерной принадлежностью, могут привести к перверсии или первертным отношениям, которые вполне можно проследить как минимум в трех поколениях. Если молодая мать с самого рождения была объектом разочарования родителей из-за того, что она девочка, и если такое родительское отношение сохранялось долгое время, это почти автоматически спровоцирует в ней чувство интенсивной неприязни и ненависти к своему собственному телу. Тем не менее она может в конечном счете преодолеть эти чувства и постепенно принять свою собственную роль в качестве матери.

Большая часть из того, о чем шла речь выше, относится к феномену «внутреннего пространства». Теперь давайте обратимся к «биологическим часам». Существует поразительно глубокое различие в ощущении времени у мужчин и женщин. У женщин есть биологические часы, которые начинают свой ход с момента их рождения. От менархе до менопаузы эти часы определяют продолжительность жизни женщины и дают ей надежду/страх беременности. Это надежно укореняет женщин в принципе реальности. Мало того, что они имеют либидинальное развитие, отличное от мужчин, они также испытывают неотложную необходимость, вызванную ощущением неумолимого течения времени, что характерно исключительно для их пола и тесно связано с репродуктивными функциями. Установленный срок в девять месяцев беременности делает женщин особенно внимательными ко времени и реальности, и не обязательно только, когда они беременны. Множество физических изменений, которые происходят во время беременности, направляют психическую деятельность и помогают женщинам гораздо лучше, чем мужчинам, осознавать события в их жизни, связанные с гендерной идентичностью, гормональной активностью и репродуктивными органами. Порой это становится причиной разных проявлений нарушения сексуальности у двух полов. Эта «биологическая неумолимость» является непреодолимым и неопровержимым фактом и может лежать в основе отмеченных психологических различий между мужчинами и женщинами.

Подростковый период дает всем нам второй шанс, возможность восполнить урон, нанесенный травмирующими событиями в младенческом возрасте. Однако если обстоятельства против нас, все может быть гораздо сложнее, особенно если речь идет о гендерной проблематике. У девочек пубертат может иметь серьезные и радикальные последствия, даже когда в их жизни не было травматического опыта. Как мы увидим из истории одной моей бывшей пациентки, достигшее половой зрелости женское тело изо всех сил пытается проявить свою гендерную принадлежность при неблагоприятных обстоятельствах, которые могли бы оказать на него негативное воздействие.

Дни первой менструации — менархе — возглашают фертильность девушки-женщины. Впоследствии каждые четыре недели у нее будут такие дни — месячные, которые будут постоянно напоминать ей о надежде/страхе забеременеть. Они будут напоминать об этом многие последующие годы, но не всегда. Следовательно, двойственность в вопросе о возможности стать матерью во многих случаях связана с сильной тревогой, которая будет только возрастать с течением времени. Окончание менструации может сопровождаться побочным эффектом «мини-траура»; женщина может ощущать как утрату неслучившийся опыт беременности, даже если это ее сознательный выбор в данный момент.

Когда время поджимает, приоритеты могут измениться. Биологические часы запускают окончание репродуктивного возраста — менопаузу. Ее иногда встречают с облегчением и чувством умиротворенности, но большинство женщин испытывают огромное чувство потери; они чувствуют себя обесцененными и ощущают снижение самоуважения. Иногда это корреспондирует с гендерными неудачами, случившимися в подростковом периоде.

Именно так обстояло дело с занятой карьерой женщиной тридцати одного года, которую я наблюдала несколько лет назад, когда она неожиданно начала чувствовать мощное давление, из-за того что не могла определиться, заводить ли ей ребенка. Ранее она приняла решение не иметь детей. Этот конфликт усугублялся ее влюбленностью в коллегу, и не было ничего, что бы помешало им быть вместе и завести семью. Она оказалась в «неудачном» положении, в котором она не могла винить внешние обстоятельства в том, что они давят на нее.

Казалось, что с самого начала ее жизнь складывалась нормально. Она была желанным ребенком, вторым в семье, ее брат был на три года старше ее. Родители были работающими представителями среднего класса, которые, как и следовало ожидать, хотели стать «крепким» семейством. Таким образом, они были в восторге от того, что первым родился сын, а потом — дочь; это, по их мнению, было самым удачным сценарием. У мальчика была роль главного в семье, не только потому, что он мальчик, но и в силу порядка рождения. Планировалось, что он оправдает честолюбивые замыслы родителей, ожидавших от него немалых успехов в учебе, а маленькая девочка наследует привычную модель семейного очага — выйдет замуж за успешного профессионала и заведет свою собственную семью. Отец был эмоционально вовлечен в жизнь своей дочери и радовался ее играм и кокетству; мать гордилась «своим мальчиком» и проявляла свою привязанность к нему необременительным и естественным образом. Оба ребенка чувствовали себя в безопасности и не сомневались в выбранных для них ролях. Тем не менее это не мешало им ссориться из-за сильного соперничества: каждый из них обвинял другого в том, что тот является любимчиком матери или отца, и говорил, что хотел бы быть единственным ребенком, чтобы получить исключительное внимание обоих родителей. Это делалось не только с враждебными чувствами, но и с теплотой, так как они были очень близки друг к другу.

Это уравновешенное, гармоничное и сбалансированное единство внезапно рухнуло. В возрасте четырнадцати лет мальчик заболел и его показали терапевту, который ошибся с диагнозом. Через два дня он умер на операционном столе от острой кишечной инфекции. Реакция отца на психическую боль была катастрофичной. Его чувства к дочери полностью поменялись: в его глазах она вдруг стала ответственной за смерть своего брата. Он схватил одиннадцатилетнюю девочку, поднял ее к лицу мертвого мальчика, лежащего в гробу, и закричал: «Теперь ты получила, чего хотела, — избавилась от него и осталась одна!» Он сразу же отпустил ее на глазах повергнутых в ужас людей, присутствовавших на похоронах, которые не знали, как реагировать на этот кошмарный поступок. На девушку нашло смертельное оцепенение, сменившееся ужасным отчаянием и полным одиночеством. Она была оставлена братом, который был не только ее лучшим другом, но и уравновешивающим партнером. Она была лишена отцовской любви; взамен у нее осталась его ненависть. Мать, которая раньше была заботливой, из-за невыносимой потери стала эмоционально отсутствующей. Весь мир этой одиннадцатилетней препубертатной девочки, внутренний и внешний, рухнул за несколько часов. Она столкнулась с событиями, которые коренным образом изменили ее судьбу. Оказалось, ее ожидания относительно себя самой и своей гендерной принадлежности полностью изменились. Прежние стереотипы о преуспевающем в учебе мальчике и довольной семейной жизнью девочке больше не годились.

Неделю спустя, когда она собиралась на панихиду в память о брате, она почувствовала боль в животе и испугалась, увидев кровь, сочащуюся из ее вагины. Рядом не было никого, кто мог бы помочь ей или успокоить ее. Тем не менее ее тело позаботилось о ней, удостоверяя, что менархе подтверждает ее гендерную принадлежность. Это был здоровый сигнал о том, что ожидания, будто она займет место своего брата и даже заменит его, никогда не воплотятся. Теперь она была уверена в своей собственной гендерной идентичности. Но, несмотря на этот физиологический знак, она все еще нуждалась в дальнейшем утешении перед лицом тяжелой утраты и необходимости не разочаровать своих родителей.

Отец стал еще более жестоким. Он не мог смириться со смертью своего сына; его переполняло чувство мести, и он приобрел пистолет, чтобы отыскать врача, который поставил неправильный диагноз. Моя пациентка была в значительной степени мишенью его патологического горевания. Он заставлял ее ходить в черном в течение двух лет и принуждал сопровождать его на кладбище, чтобы два раза в неделю навещать могилу своего брата. Первые физические и эмоциональные проявления женственности были встречены насмешками и презрением ее отца. Теперь он был охвачен ревностью, и на любые попытки, которые она предпринимала для утверждения своей женственности, он отвечал яростью. Он начал регулярно избивать ее, используя любой предлог, чтобы заставить ее почувствовать унижение и стыд из-за того, что она женщина (по-своему, он совершал с ней своего рода инцест). Он не мог выносить мысли о том, что она может быть с мальчиком, и запрещал ей встречаться с кем-либо после школы.

Ее мать пребывала в глубокой депрессии и была эмоционально отстранена от всех этих событий. Моя пациентка была в то время яркой, веселой и красивой девушкой, с большим интеллектуальным потенциалом, но по финансовым и социальным причинам она не смогла продолжить учебу. Еще в молодости она страдала ревматоидным заболеванием, которое впоследствии дало осложнение на сердце, из-за чего врачи советовали ей забыть о беременности, чтобы не нанести вред своему здоровью. Несмотря на это, впоследствии она смогла дважды забеременеть. После смерти брата моя пациентка стала заботиться и ухаживать за своей матерью и тайно ненавидела своего отца. Подобно тому, как это мог бы делать сын, она мечтала избавиться от отца и сама заботиться о матери.

В возрасте семнадцати лет моя пациентка неожиданно поступила в университет. Она хотела стать врачом. Этим она удивила всех, кто ее знал, включая себя саму, так как ее всегда считали начисто лишенной амбиций, а она сама никогда не говорила о том, что хочет всерьез получить какую-то профессию. Она же испытывала огромное внутреннее давление, связанное с желанием разделять и мужскую, и женскую гендерную идентичность и оправдать ожидания, связанные с обоими.

С тех пор она решительно преследовала цель достичь серьезных успехов в учебе. Ее страстные желания пытались прорваться наружу, но она наотрез отказывалась прислушаться к ним; все они имели отношение к ее собственной сексуальности. Это выразилось в анорексии; ее отказ от еды привел ко многим проблемам. Ее родители говорили: «Дети в Европе голодают из-за войны, так что ешь», а она думала про себя: «Как же я могу есть, когда дети умирают? Лучше бы я тоже умерла, как брат».

В тот момент возникло новое осложнение. Ее отец очень гордился своей дочерью и ее достижениями. Однако ее мать плохо приняла стремление дочери стать врачом; она воспринимала его как балаган и к тому же как угрозу потерять сиделку (что она считала «куда более подходящей профессией для девочки»). Мать чувствовала себя недооцененной, поскольку девушка не захотела повторить ее судьбу, и по-прежнему остро переживала страдания, принесенные материнством. Она была полна зависти к собственной дочери за вновь приобретенную свободу и независимость, которых никогда не было в ее собственной жизни.

Через десять лет после смерти брата, когда моя пациентка была на втором курсе в медицинском институте, ее мать перенесла инсульт, впала в бессознательное состояние и спустя сутки скончалась. Хотя моя пациентка была с ней все это время, отец в этот раз обвинил ее в смерти матери. Оставшись одна с отцом, она смогла продолжить свою карьеру, но жила как старая дева. У нее появились некоторые истерические черты, и она стала чрезвычайно скованной и подавленной в сексуальных вопросах. Она страдала от обмороков и была подвержена приступам плохого настроения и раздражительности, пока она не решила начать психотерапию. В ходе терапии она многое поняла и смогла осознать, что единственная возможность жить собственной жизнью — съехать от отца.

У моей пациентки случались близкие отношения с женщинами разного возраста, что приносило ей большое удовлетворение и дарило чувство общности. Это воссоздавало приятные взаимоотношения, которые когда-то были у нее с матерью. В своих попытках построить отношения с противоположным полом она выбирала либо грубых мужчин, которые были невосприимчивы к ее потребностям, либо неудачливых, слабых сверстников, которым она посвящала свое время, помогая им развиваться. Так она пыталась либо умиротворить, либо оживить их, вновь разыгрывая отношения с разгневанным отцом или слабым, умершим братом.

Она была настолько эмоционально неудовлетворена, что не могла даже и представить себя в роли матери. Она никогда не рассматривала всерьез такую возможность. Ей потребовалось несколько лет, чтобы прийти ко мне, начав отношения со своим коллегой. Только после того как мы распутали ее предыдущую историю, она смогла понять свое страстное желание стать матерью, подавленное с тех пор, как она посчитала, что материнство запретно для нее. И в самом деле, когда она написала отцу о своей беременности, то получила небывало быстрый ответ, «предупреждающий» ее, что у нее «еще есть время, чтобы сделать что-то с этим»: «В конце концов, любая женщина может иметь детей, но ты должна заниматься более важными вещами». Она чувствовала себя и польщенной, и сломленной. Эта двойственность в ее реакции показывала мужскую и женскую идентичности.

История этой пациентки иллюстрирует замысловатую и сложную природу гендерной идентичности и ее обретения, а также уязвимость и хрупкость подросткового возраста, оказавшегося под воздействием травматического события. Весь диапазон отношений и ожиданий, которые человек считает своим творением, в действительности передан ему в наследство другими (по крайней мере, тремя предыдущими поколениями). Описанную выше женщину по большинству критериев можно было бы оценить как нормального и целостного человека. Ее твердое решение не иметь детей можно было бы с легкостью считать, как и во многих других случаях, принятым на основе трезвой оценки ситуации и осознанного выбора. Тем не менее этот выбор никогда не был ее собственным. Она всегда чувствовала себя во власти желания отца, который хотел воскресить в ее облике умершего брата, чтобы его мечты реализовались и он мог бы испытывать гордость.

Этот случай показывает особую важность внутреннего пространства в подростковом возрасте и биологических часов, когда время истекает. Эти два явления объединяются определенным образом вокруг периода менопаузы. Менопауза является исключительно женской проблемой, и ее значимость следует понимать как еще одну причину, почему теории, включая теории перверсии, основанные на клинических наблюдениях за мужчинами, нельзя автоматически переносить на женщин.

В то время как репродуктивные органы мужчины находятся в его «полноправном владении», женщины распоряжаются ими только «на правах аренды». Или, возможно, было бы точнее сказать словами Рафаэль—Лефф (Raphael‑Leff 1985), что во время беременности «хозяин-захватчик» вступает во владение ее телом; но когда женщина чувствует, что ее тело полностью принадлежит ей? В возрасте, когда женщины теряют свои репродуктивные возможности, таковые у мужчины остаются в целости и сохранности (хотя и с меньшим количеством сперматозоидов, чем в молодости). Лакс формулирует это таким образом:

Я считаю, что эта разница во многом объясняет, почему педофилия гораздо больше распространена среди мужчин, чем среди женщин. «Синдром Лолиты» часто наблюдается у стареющих мужчин, пребывающих в поисках «бессмертия», которого их сверстницы женского пола, находящиеся во власти биологических часов, уже не могут обрести. Когда стареющий мужчина видит привлекательную девушку, он может не только фантазировать о ней в сексуальном плане, но также может рассматривать ее как потенциальную молодую мать своего будущего ребенка. Почему же в похожей ситуации, когда женщина того же возраста видит привлекательного молодого человека, то все — включая ее саму — считают, что она представляет своего сына? Существует ли культурный, социальный процесс, допускающий подобные двойные стандарты для мужчин и женщин? Есть ли у нарциссизма гендерные различия? Или оказывает ли эта «печать времени» разное влияние на мужской и женский нарциссизм? Вероятно, будет целесообразно завершить главу, в которой говорится о власти материнской утробы, упоминанием о травматических последствиях для женщин гистерэктомии — удаления матки. Это находит символическое выражение в осанке женщин, входящих и покидающих гинекологические и акушерские отделения. Беременные входят, преисполненные гордости за свою плодоносную выпуклость; те, кто появляются после гистерэктомии, как правило, горбятся, наклоняясь вперед, дополняя воображаемую вогнутость своих ограбленных животов. Происходит резкое изменение — от рождения к разрушению.

Мужчине, лишенному этого «внутреннего пространства», которое является чрезвычайно важным для женщин, часто бывает трудно понять значение гистерэктомии для женщины. Гистерэктомия может быть еще более разрушительной, чем менопауза, потому что в ней есть элемент мучительного выбора. Несмотря на сильное кровотечение, возникающее на фоне сильной боли в животе, которая может сделать гистерэктомию рекомендуемой процедурой, врачи, выслушав «субъективные» жалобы пациентки, редко настаивают на ней. «Решение остается за вами», — говорит врач-гинеколог. «Да пошло все к черту», — отвечает женщина.

Я встречала женщин, которые в гораздо более раннем возрасте, чем период наступления менопаузы, проходят через многие колебания и сомнения, прежде чем решаются на гистерэктомию. Это были женщины всех возрастов, гетеросексуальные и гомосексуальные, некоторые из них уже были матерями, некоторые нет, другие были слишком стары для беременности, но все они сильно сомневались перед лицом угрозы потерять орган, глубоко связанный с женственностью и женским началом. Эти женщины испытывали мучительный конфликт из-за отказа от этого замечательного и дающего жизнь органа, который сделал или мог бы сделать возможным рождение детей, прекрасных младенцев в реальном мире или мире фантазий женщины.

Процесс горевания начинается до операции. Матери чувствуют, что совершают предательство, отказываясь от органа, который так много значит для них. Женщины, которые никогда не ощущали радость и боль деторождения, начинают страдать и испытывать горе при мысли о том, что они уже никогда не смогут выносить ребенка. Поскольку это горевание зачастую связано с воспоминаниями об аборте, у них возникают ночные кошмары, в которых нерожденные дети внезапно вновь заявляют о себе в сознании женщины.

Материнство является центральной темой данной книги — материнство, со всем его благотворным влиянием, а порой с перверсиями. Внутреннее пространство, материнская утроба и ее психические репрезентации, являются уникальными для женщин и имеют ключевое значение для материнства. Быть лишенной материнской утробы значит испытать настоящую потерю власти, характерной только для женщины.